В. П. Горлов
ХРУЩЕВСКО-ЕЛЕЦКИЙ ПЕРИОД
В ЖИЗНИ М. ПРИШВИНА
Так уж сложилась судьба нашего земляка М. Пришвина, что наиболее сложные, драматические годы его жизни связаны с Ельцом. И учеба в Елецкой гимназии (1883 – 1889), и отбывание ссылки под надзором полиции за революционную деятельность (1898 – 1900), и бурное время революции и Гражданской войны (1917 – 1920).
После смерти матери в 1914 году, по ее завещанию, было разделено имение Хрущево. Михаилу достался участок земли, на котором он решил построить дом и навсегда поселиться на родине. Пришвин вернулся в Елец известным писателем, корреспондентом петербургских газет. Воодушевленный возвращением на родную землю, встречами с друзьями и близкими, Пришвин много пишет, осмысливает происходящее. Елецкие дневники писателя – кладовая интереснейших сведений о жизни провинциального города, его порядках и нравах, о драматических событиях в нем в годину тяжких испытаний.
1917 год. На зиму Пришвин уезжает в Петроград. Здесь он становится свидетелем Февральской революции, падения монархии. Он – делегат временного комитета Государственной думы в Елецком уезде. И с 9 апреля 1917 года писатель снова в Хрущеве, в своем новом доме.
Пришвин явно гордился построенным домом: "Терраска у меня крытая, с перилами и столбиками, будто рубка на пароходе. Вечером, бывает, когда спать лягут все и тихо, сядешь и оглянешься возле себя, – вот деревья распускаются, другой раз сядешь и смотришь – деревья цветут, а то вот уже и пожелтели и листья на террасе лежат, и кажется, будто плывешь куда-то – куда?" (1, с. 336).
Пришвин самозабвенно работает на родной земле, пашет, сеет, радуется результатам своего труда. Вот дневниковые записи 1917 года: "20 августа. Три дня не был в поле и вышел и увидал свое дело, я работал простуженный, ходил с пудовым лукошком семян на шее, швырял семена… А вот теперь, – о, какая радость! – я глянул на поле после дождя по солнышку: рожь уже вышла из краски, внизу была розовая, вверху зеленая и на каждом зеленом листике висела капля сияющая, как алмаз" (1, с. 354).
"Хрущевское эсэрство", – так подведет писатель итог своего пребывания на родине в 1917 году.
Октябрьскую революцию Пришвин не принимает: "Вся-то пыль земная, весь мусор, хлам мчатся в хвосте кометы Ленина". "Преступление Ленина состоит в том, что он подкупил народ простой русский, соблазнил его" (2, с. 137).
На глазах писателя рушится уклад жизни, бурлит политический котел, газеты закрывают, бешено растут цены, надвигается угроза голода. И он стремится на родину, чтобы вновь припасть к земле, дающей силы.
"Мой хутор маленький, в девятнадцать десятин, с посевом клевера и отличается, как образованный офицер от земледельческой армии: он буржуазен, потому что отличается от всей массы трехполья" (2, с. 65).
На хуторе его ждут горькие разочарования. Уже 22 апреля 1918 года он записывает в дневнике: "Мужики отняли у меня все, и землю полевую, и пастбище, и даже сад, я сижу в своем доме, как в тюрьме… Звезда жизни моей единственная почернела, а коровушку мою принципиально зарезали мужики" (2, с. 65).
Вдумаемся, в следующее обращение отчаявшегося писателя к нашему поколению: "Неведомый друг мой, с книжкой в руке, вам пишу это письмо из недр простого русского народа, который отогнал далеко от себя лучших друзей своих". И добавляет: "Разорен дочиста!" (2, с. 81)
Семья писателя оказалась без средств, на грани нищеты. А тут еще решение Елецкого совдепа "о выселении помещика М. М. Пришвина". 6 октября он запишет в дневнике: "Вчера в мое отсутствие (ездил хлопотать, чтобы не выгнали) –– пришла "выдворительная" (2, с. 181.)
Положив в ягдташ свои дневники, фотоаппарат, он пешком уходит из Хрущева в Елец. Пришвин останавливается, как и в 1898 году, в доме своего друга и однокашника по гимназии Александра Михайловича Коноплянцева.
В городе – расстрелы, тревожная обстановка, угроза немецкого наступления с юга. Прокормить семью становится невозможно, и его жена Ефросиния Павловна, забрав младшего сына Петра, уезжает на родину, к матери в Смоленскую губернию. Отец со старшим Лёвой остается в Ельце. Пришвину сорок пять лет, он в расцвете творческих сил, но страна в развале и литературный труд не дает средств к существованию, негде напечатать свои повести и рассказы. Возможность кормиться крестьянским трудом тоже отнята. Как быть? "Литература – зеркало жизни, – горестно запишет он в своем дневнике 31 декабря 1918 года. Разбитое зеркало" (2, с. 204).
Тиски голода и холода все сильнее сжимают писателя. "Холод хуже голода... Я бы знал, как бороться с тобой, враг мой, да лыжи мои украли, а ружье реквизировали" (2, с. 236).
Писатель предлагает новым елецким властям свои услуги в качестве учителя русского языка и географии. Он преподает в "трудовой школе второй ступени", в том же здании бывшей мужской гимназии (ныне Елецкая средняя школа № 1), из которой тридцать лет назад был изгнан с "волчьим билетом".
Михаил Пришвин организовывает городскую библиотеку. По поручению отдела народного образования писатель спасает от разграбления книги из барских усадеб и свозит их в Елец. И первой в его плане стоит библиотека Стаховичей.
"Цель моих статей – указать такой путь, чтобы каждый, прочитав и обдумав написанное мной, мог бы немедленно приступить к делу изучения своего края. В основу своего дела я положил чувство прекрасного, настоящая красота есть пища души" (2, с. 273). Весенние хождения по делам краеведения он назовет образно: "Соловей на кладбище" (3, с. 11).
От Коноплянцевых писатель переселяется к Истоминым, а затем устраивается в доме, а потом флигеле Кожуховых. Иван Сергеевич Кожухов, приятель Пришвина, известный елецкий краевед, автор книги "Елец. Историческое исследование", вышедшей в свет в 1911 году, был очень популярен в Ельце. Михаил Михайлович даже пытался написать "Повесть про Ивана Сергеевича Кожухова" и явно ревновал к его широкой известности в городе. "Только вышли на улицу, сейчас же кто-нибудь: "Иван Сергеевич, на два слова", – и тянет его за рукав… Иван Сергеевич принадлежит всем. Вот недостаток или достоинство?" (3, с. 259).
Дружба с Кожуховым характеризует круг общения писателя в Ельце в эти годы. Кто же такой Иван Сергеевич Кожухов? Очень теплые воспоминания о жизни и творчестве И. С. Кожухова оставил Владимир Михайлович Лопатин (1861-1935) (сценический псевдоним В. М. Михайлов), актер МХАТа, заслуженный артист РСФСР (1933 г.). Их автор в первое десятилетие ХХ века служил товарищем председателя Елецкого окружного суда и руководил в Ельце любительским театром, в котором играл Кожухов.
"Его (Кожухова) неодолимо влекло к литературному творчеству. Он писал рассказы, повести, стихи и драматические произведения... Произведений своих он долгое время не решался печатать, и только когда потом сделался издателем местной елецкой газеты, – некоторые из них попадали в печать. Он напечатал и составленную им историю города Ельца. В литературном смысле он, несомненно, 6ыл талантлив… Кожухов был очень чуток ко всем общественным вопросам, был знаком почти со всем Ельцом и общий друг базарных торговцев, из быта которых он черпал свои художественные наблюдения. Его все любили и в городе и в деревне, куда он приезжал, и со всеми он умел быть равным" (4, с. 168-205).
При переиздании книги Ивана Сергеевича Кожухова о Ельце сведения об ее авторе мы нашли лишь в дневниках Пришвина. Воспоминания В. М. Лопатина – еще один очень интересный источник:
"Ванечка Кожухов, как мы его называли, 6ыл единственным сыном умершего елецкого мещанина Сергея Ивановича Кожухова, состоявшего мещанским старостою, и жил в Ельце со своею матерью Елизаветой Андреевной, женщиной очень почтенною, благородною, умною и всеми уважаемою, безгранично его любившею. Ванечка в 1912 году женился, а теперь (4, с. 168-205) он уже умер. Елизавета Андреевна жива и живет со вдовой Ивана Сергеевича – Клавдией Васильевной и двумя оставшимися после Ванечки внучатами, в Ельце, в очень бедственных материальных условиях" (4, с. 168-205). В архиве семьи Лопатиных нашлись и фотографии И. С. Кожухова.
В опубликованных елецких дневниках Михаила Пришвина, к сожалению, большой пятимесячный пробел с 20 апреля по 22 сентября 1919 года. "20 Апреля. Второй день Пасхи. Читаю Бунина — малокровный дворянский сын, а про себя думаю: я потомок радостного лавочника (испорченный пан). Два плана: сцепиться с жизнью местной делом или удрать" (2, с. 277).
Дальше следует запись через пять месяцев:
"22 Сентября. Слышал от коммуниста, что Мамонтов пойман и отправляется в "Центр", от N. что Мамонтов был окружен в Боброве, но подоспел Деникин, и Мамонтов сам окружил 8-ю армию и взял в плен штаб, а что Курск взят уже дней пять тому назад" (2, с. 281).
В конце августа 1919 года в Елец прорвался конный корпус Константина Константиновича Мамонтова (1869 – 1920), входивший в "Вооруженные силы Юга России". Белый генерал организовал беспримерный рейд по тылам красного Южного фронта. Писатель вновь и вновь возвращается к теме Мамонтова:
"22 Октября. Историческая справка: Мамонтов пришел в Елец 18 (31) Августа" (2, с. 306).
В дневнике нет целой тетради с описанием этого события. О том, что она была, говорит следующая дневниковая запись 1920 года:
"1 Апреля. …После обычных хлопот с чугункой и чаем обрабатывал дневник нашествия Мамонтова" (3, с. 45).
Составители утверждают, что дневниковая тетрадь "Нашествие Мамонтова" (апрель – сентябрь) утрачена. Что могло случиться с дневниками, описывающими наиболее яркую, драматическую страницу Гражданской войны в Ельце? Писатель так ценил и берег свои бумаги! В 1909 году в селе Брыни Калужской губернии, где хотел обосноваться Пришвин, вспыхнул пожар. Прибежавший писатель, не задумываясь, бросился в горящий дом и спас единственное – свои дневники и рукописи. Так что небрежность в хранении исключена.
М. М. Пришвин в "Моих тетрадках" рассказал, как казаки-мамонтовцы его чуть не расстреляли, приняв за еврея:
"– Покажи крест!.. Нету?
– Нету!
– Давай часы!
И взял у меня часы. Другой взял пальто. Третий навел винтовку" (5, с. 8).
Несомненно, что эти воспоминания написаны позже по дневниковым записям
Вот хроника событий пребывания Мамонтова в Ельце:
Воскресенье, 31 августа (нов. ст.), 17 часов. Казаки захватили город.
Понедельник, 1 сентября. Отряд Мамонтова двинулся на Задонск, а в город вступила его пехота.
Взорваны ж. д. мосты, сожжены мастерские, склад нефтепродуктов. Снаряды с артиллерийского склада вывезены и взорваны. Советские учреждения разгромлены. Огромные запасы сахара разграблены казаками и населением.
Среда, 3 сентября. Пехота вышла из города. Осталось несколько казаков. Организовано городское самоуправление.
"Комендантом города и начальником обороны назначен артист народного театра штабс-капитан Воронов"
"Организована самоохрана, начальником назначен местный житель Кожухов. Кварталы вооружены и приказано гражданам дежурить" (6).
Назначение мамонтовцами Ивана Сергеевича Кожухова, приятеля Пришвина, в доме которого жил Михаил Михайлович, начальником городской самоохраны – очень интересный факт, показывающий, что писатель был в гуще происходивших событий.
Суббота, 6 сентября. В город вошли красные войска, вернулись коммунисты.
. "Вступление казаков в Елец было встречено обывателями очень горячо: музыка играла торжественные марши, колокола в церкви звонили". "Шесть дней пробыла конница Мамонтова. Когда она уходила, была мертвая тишина. При входе красных войск музыки не было…" (7).
опасность. И не исключено, что писатель для личной безопасности ее благоразумно уничтожил. Или это сделали позже его душеприказчики. Так или иначе, но мы уже не узнаем подробности событий в Ельце, отношение к ним М. М Пришвина
Осенью 1919-го фронт Гражданской войны вновь подкатывается к стенам Ельца. Со дня на день ожидается вступление в город белых. В соседних Извалах крестьянское восстание. Паника. Эвакуация. Тревожные слухи. "Наши Елецкие вожди коммунизма, видимо, истрепаны и не способны уже к делу..." (2, с. 282). "Мне белые нужны, прежде всего, – пройти в деревню, достать свой хлеб, починить мой запрещенный велосипед, откопать на чердаке зарытое охотничье ружье, выкопать из подвала несгораемый ящик с рукописями и зарытый талант свой откопать – все закопано, все откопать" .
Ко второй годовщине Октябрьской революции писатель подводит итоги своего пребывания в Хрущево и Ельце: "24 октября. Так вот и закончился праздник двухлетия большевистской революции: год тому назад меня изгнали из Хрущева, два года назад из литературы – все гнали, гнали, есть чем помянуть!" (2, с. 309).
Холодный ноябрь 1919 года.
"4 Ноября. Казанская. Зазимок превратился в настоящую зиму, снег лежит, мороз трещит. Сегодня еду в Хрущево узнавать про хлеб…" (1). Хрущевск ие мужики и священник отец Афанасий, как могут, поддерживают писателя. "А батюшка спрашивает: "Как, по-вашему, что хуже — холод или голод?" (2, с. 323).
"Вспоминаем, как прошлую зиму Стахович повесился в своем дворце: сбежал вниз, укрылся у лакея до тех пор пока мог терпеть, а как лакей захамился, пробрался наверх в холодный дворец и повесился: удавил холод дворянина во дворце, лакей жить остался в лакейской. Страшно подумать о дворцах, о больших каменных купеческих домах в Ельце с выбитыми стеклами — жилище холода"
Пришвин выступает в Народном Университете с двухчасовой лекцией о творчестве художников слова накануне революции, читает здесь же свою пьесу "Чертова Ступа", (где она, кстати?) рассказывает о народной вере.
"За свою лекцию, над которой я работал неотрывно целую неделю, мною было получено 300 р., которые я сейчас же отдал за три фунта махорки. Жалованье за полмесяца (1320 р.) я отдал за 20 пуд. дров – 1000 р. и за 1 четв. молока" (2, с. 334).
Единственный способ выжить при такой оплате, – продавать старые вещи: "Базар – учительский ряд. Родные мои умирают и оставляют после себя мне свои шубы…"
"18 (описка, 19) декабря. Никола Зимний. Торговал на базаре кофточками Лидии Михайловны, тут же были все учительницы истории и словесности. Как в том сне – тоска сгустилась в свинцовую тяжесть, и к вечеру это уже не тоска, а свинцовое бремя. И я написал завещание" (2, с. 342).
Он с сыном продолжает жить в маленьком флигеле дома Кожуховых, заведует всеми библиотеками Елецкого уезда. "Мы с Левой живем в берлоге: в маленьком флигеле, засыпанном снегом, всё у нас, окна, двери, завешено одеялами, колем, пилим, варим, жарим…" (3, с. 17).
"…бывший диакон Казанский (большевик ныне) живет, кормится, подворовывает у советской власти (казна!), а когда доходит до совести, то расшибает себе лоб в клятвах верности большевикам, клянется и Христом, и Богородицей…" (3, с. 31).
Несмотря на тяжелейшие условия жизни, Пришвин продолжает свой литературный труд, работает на благо Ельца, хлопочет над созданием городского архива, организует краеведческий музей. 1 апреля 1920 года он записывает: "Делал фантастическую смету об охране архивов, получил здание для музея краеведения"
Писатель не хочет покидать Елец, ищет способы выжить в новых условиях.
"Любопытно отметить, что прошлую весну все ожидали освобождения и переворота извне, а теперь все, решительно все хотят убегать — это шаг вперед, все-таки некоторая активность. Я же думаю, наоборот, закрепляться на месте" (3, с. 46.)
Сколько самоотверженного мужества! Какая любовь к родному городу! Однако надежда на то, что можно закрепиться в Ельце не сбывается. 11 апреля 1920 года начинаются драматические дневниковые записи: "Св. Христово Воскресение. Тетрадь моя заканчивается — лампада догорает. Положение выясняется – делать, служить нельзя" (3, с. 52). "23 Апреля. Приехали из Хрущева мужики сказать, что мой дом в Хрущеве куда-то переводится (а сами они составили приговор, что дом – мой), и просили меня, нельзя ли, чтобы им его разобрать себе (3, с. 57). Значит, окончательный конец моего Хрущевско-Елецкого периода" (3, с. 57). В довершении всего писателя выселяют из кожуховского флигеля. В дневниковых записях начинает проскальзывать ощущение тревоги и опасности."Я стараюсь держаться в затоне и смотрю с тоской на это кувырканье, но больше нельзя, нужно переплыть к другому затону через бурю, и вот... (направил лодку в Москву, а ее погнало в тюрьму...)"
"Путешествие из Ельца. 1. Командировка. Чекист командировал, а диакон Казанский назначил в тюрьму. 2. Тюрьма. 3. Винный король. 4. т. Львов". Но слова: "теперь стало опасно, ехать нужно поскорее", "тюрьма" "сквозь щелку провезли" (3, с. 83) – наводят на раздумья о причинах срочного отъезда.
Приходилось не раз слышать, что Михаил Михайлович Пришвин не любил своей елецкой родины. Кому-то из столичных литературоведов было выгодно поддерживать такое мнение. Утверждают, что после пресловутого выселения его из Ельца, писатель ни разу не приехал на родину. Так оно и есть! А к кому было ехать? Все родные умерли, имение разграблено, дом снесен. Но живы еще среди людей воспоминания, что ты из богатых купцов и помещик. А это могло иметь очень неприятные последствия в то суровое время. Не баловали тогда себя визитами в Елец ни Стаховичи, ни Валуйские, ни Заусайловы. А если кто и приезжал, то тайком, прячась от широких людских глаз. Думается, можно понять их поведение. Не отсутствие любви к родному Ельцу было тому причиной, а условия тогдашней жизни.
5(18) июля 1920 года началось путешествие писателя из Ельца в Дорогобуж через Москву. Ему 47 лет, сыну Льву –14. На родину он больше никогда не вернется. Но уже через месяц он начнет тосковать по ней и запишет в дневник"Начинает показываться Хрущево таким, как я его любил" (3, с. 83). Эту любовь и тоску по родине он пронесет через всю жизнь.
Перебравшись в Алексино, Михаил Пришвин подведет итог своей жизни на родине: "17 августа. Завершился пятилетний круг моей Хрущевской жизни, и я возвратился опять к лесам, и опять нет ничего, а небо и лес со мною"
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Пришвин М. М. Дневники. 1914-1917 гг. М., 1991.
2. Пришвин М. М. Дневники. 1918-1919 гг. М., 1994.
3. Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922 гг. М., 1995.
5. Пришвин М. Мои тетрадки. М., 1946.
7. Известия ВЦИК от 27. 09. 1919. № 215.