Мизь Н.
Наш город в судьбе писателей
[пребывание во Владивостоке
М. М. Пришвина, 1931 г.]
Лит. Владивосток. -Владивосток,
2008. - С. 195-200.
Свидетельство русского классика
(К 135-летию М. М. Пришвина)
— 1954) не просто был во Владивостоке в 1931 году, он написал здесь свою лучшую лирическую повесть-поэму «Женьшень». Эта повесть в его 8-томном собрании сочинений занимает особое место, она, как говорят исследователи пришвинского творчества, выразила лучшие стороны писательского дарования — «поэтичное и в то же время точное описание природы, тончайший психологизм, дружеская доверительность интонации, стилистическое разнообразие и выразительность языка» (Биобиблиографический словарь «Русские писатели. XX век», т. 2, стр. 228).
Дальневосточная поездка этого литературного классика состоялась в сложный период его жизни. В 1930 году в печати одна за другой появляются статьи, где Пришвину ставят в вину уход от действительности, «оправдание старины как один из способов борьбы против нашей советской культуры». И тогда писатель, пытаясь найти новые темы, востребованные временем, предпринимает поездки сначала на строительство Уралмаша, затем на Дальний Восток.
18 июля поездом вместе со своим сыном журналистом Львом Михайловичем по командировке газеты «Известия» писатель прибыл во Владивосток. Уже через несколько дней он осматривал оленеводческое хозяйство в бухте Сидими, побывал на м. Гамова, на п-ве Песчаный, на приморских островах. В наш город писатель возвратился в октябре, обогащенный впечатлениями и дневниковыми записями.
Впечатления Пришвина о Владивостоке значительно отличаются от впечатлений, выраженных в прозе и стихах другими литераторами, видевшими здесь прежде всего экзотику, сойки, море, особенный многонациональный колорит. Вот что пишет о нашем городе М. Пришвин в своем дневнике:
«Владивосток населялся всегда людьми временными, приезжающими, чтобы скопить себе некоторую сумму на двойном окладе и уехать на родину. Помимо своего расчета некоторые застревали тут навсегда, другие уезжали на родину и тоже помимо расчета возвращались сюда. И оттого в городе нет устройства в домах, и возле домов крайне редки сады. Впрочем, не только люди были временные, но и сам город, как маленький человек, жил неуверенный в завтрашнем дне: сначала дрожали, что порт переведут куда-то в Посьет, а когда устроился богатый порт и маленький человек уверился в постоянстве территории под его ногам», порт перенесли в Дальний и Артур... Теперь сроки службы чрезвычайно сократились, появились летуны, и впечатление такое, как будто все куда-то стремятся уехать, перебраться, удрать...»
«Владивосток — это ворох камней, по которым лежат дощечки. Часто дощечки вытаскивают для растопки, и в дыру можно провалиться, приходится идти не деревянными тротуарами, а шевелить ботинками ближайшие камни... Выбирают доски на топливо, потому что — угольный кризис, а кризис, потому что рабочие китайцы забастовали из-за того, что уничтожили учреждение их старшин...»
Пришвин во Владивостоке встретился со многими знаменитыми тогда жителями, побывал в гостях у В. Я. Бакарась (ул. Иркутская, 34, кв. 1), у известного профессора лесоводства В. Ф. Овсянникова (ул. Пушкинская, 9), у сортировщика женьшеня Г. С. Подгайного (ул. Дзержинского, 41, кв. 2) и др.
В один из июльских дней писатель посетил краеведческий музей, произведший на Михаила Михайловича весьма скромное впечатление: «Коллекции собраны значительные, но за ними не чувствуется органической научно-общественной работы. Обыкновенный казенный современный музей».
8 сентября в «исключительно прекрасный» день писатель побывал на станции Океанской в Ботаническом саду, беседовал с Владимиром Михайловичем Савичем, отметил в своем дневнике: «Четыре интересных дерева в приморской тайге в речных долинах: акация белая, маньчжурский орех, ясень, бархат. Из какого-то из них японцы делают пропеллеры, Какое-то имеет коричневую древесину, подлеском у них бывает сирень, из которой делают деревянные гвозди».
29 сентября Пришвин ездил на Седанку, осмотрел «Лисятник АКО» — пересыльный питомник зверей Акционерного Камчатского Общества. Заведующий питомником Николай Петрович Силантьев рассказал, что в 1928 году в Канаде были куплены 60 лисиц, а к 1931 году их в питомнике стало 560. Из этого числа зверьков переданы Камчатке, остальные содержались на Седанке. «Состояние лисиц превосходное», — отметил Пришвин.
— с Орлиной сопки, с Тигровой сопки. Интересны фотоснимки ул. Ленинской (сейчас Светланская), и к ним вот такая любопытная запись в дневнике писателя: «Сегодня по улице Ленина (около Версаля), и вдруг как будто буквы какие-то явились на камнях мостовой. Я остановился и действительно увидел буквы, а рядом целые слова, вырезанные на камне: «Упокой, Господи!» И через несколько камней: «Прах Зинаиды Ивановны». Стало понятно, что мостовая сделана из плит уничтоженного Покровского кладбища... Некоторое время я задерживался, разглядывал там и тут обрывки слов и по ним восстанавливал целые фразы, вроде «Покойся, милый друг, до радостного утра». Так нашел я, наконец, половину имени своей невесты, которую потерял когда-то в сутолоке жизни и потом долго искал с ней встречи. А что если это действительно она? — подумал я и последовали дальше воспоминания: как ссорились мы с ней из-за рабочего движения и грядущей революции, а она целиком была против рабочих... И вот мне казалось теперь, опять наш спор продолжается».
Не могу не обратить внимания на прямую связь художественных произведений Михаила Пришвина с нашим городом. Это в «Олень-цветке»: «Как-то я стоял во Владивостоке в ожидании трамвая и смотрел на голубое море, и так мне показалось, что из моря вышла женщина в зеленом. Я заметил это интересное пятно, но лица молодой женщины не видел. Мне показалось, что в трамвайной очереди кто-то встал за мной. Я обернулся: те самые мучившие меня все лето оленьи глаза теперь перешли на лицо женщины в зеленом платье. И я увидел оленя, превращенного в женщину. Но нет, не передать мне всего моего восторга от этих оленьих глаз, от этого чуда».
Посещал Пришвин в нашем городе и культурные учреждения. Тогда во Владивостоке было несколько зрелищных зданий. Вот такая дневниковая запись стеля: «Вчера в Китайском театре изображалась жизнь за 500 лет до нашего времени, и приемы игры были древние, а сюжет состоял в том, что богатый по своей оплошности попадает в руки бедного, переносит через это все страдания, какие только может вынести человек, но, в конце концов, правда торжествует, богатый восстанавливается в своих правах, а бедного ведут на виселицу. Китайский театр был переполнен, у каждого китайца в руке был чайник и чашечка, курили, грызли семечки тыквы».
По-видимому, Пришвин смотрел представление в Северном Китайском театре — это было самое большое театральное помещение для китайских зрителей. В настоящее время здесь (ул. Семеновская) располагается спортивная Школа олимпийского резерва.
племянник Ф. М. Достоевского Сергей Алексеевич Иванов: «Это было в 1931 году. На Эгершельдском кладбище пожилой человек с большим букетом цветов остановил меня и спросил, не помогу ли я ему найти могилу писателя Владимира Клавдиевича Арсеньева. Я охотно согласился. Когда мы пришли, мой спутник поклонился могиле и положил цветы к основанию памятника... Это был Михаил Михайлович Пришвин».
фотоснимков, записал в дневнике свои впечатления. Это несомненно помогло замечательному русскому писателю создать свои литературные шедевры «Женьшень» (корень жизни), «Хуалу» (олень-цветок) и тем самым обессмертить наш город, приморскую природу в русской и мировой литературе.
Нелли МИЗЬ