Ю. В. Розанов
"ЧУДЕСНЫЙ ПОМОЩНИК":
ОБРАЗ М. ПРИШВИНА В ТЕКСТАХ А. РЕМИЗОВА
Личные и творческие связи М. Пришвина и А. Ремизова уже неоднократно привлекали внимание историков литературы. В работах Н. П. Дворцовой и Е. Р. Обатниной отношения между писателями рассматривались, преимущественно, "с точки зрения Пришвина", что вполне понятно - в дневниках писателя ремизовская тема представлена многогранно и поэтому интересно (1). А. Эткинд, тоже опираясь на дневниковые тексты Пришвина, определяет его отношения с Ремизовым как "дружеские и конкурентные" (2, с. 459). На "конкурентность", очевидно, указывают некоторые негативные оценки личности Ремизова, всречающиеся в пришвинских дневниках. (См., например, записи от 10. 02. 1914, 15. 03. 1917, 10. 08 1917, 1. 04. 1918, 8. 04. 1918).
Иначе выглядит ситуация "с позиции Ремизова", который в своих текстах создал яркий, запоминающийся и во многом мифологизированный образ друга и ученика. Ремизовский Пришвин более всего напоминает какой-то сказочный персонаж и в качестве такового наделен исключительно положительной семантикой.
Знакомство писателей состоялось в 1907 году, Ремизову было 30 лет, Пришвину – 34. Оба они находились в ранге начинающих авторов, но известность Ремизова у читающей публики была гораздо выше во многом потому, что имела скандальный характер. Последний скандал случился как раз в это время на премьере его пьесы "Бесовское действо". С этим событием в мемуарах Ремизова и связывается начало его дружбы с Пришвиным. После премьеры своей неоцененной мистерии в театре В. Ф. Комиссаржевской автор под свист и крики зрителей получил от дирекции огромный лавровый венок. "Пользовал знакомых и соседей лавровым листом из своего венка, для щей: и больше всех наел, появившийся в ту пору в Петербурге, М. М. Пришвин, прославленный русский писатель, "академик", а тогда застенчивый и не "выразимый" этнограф и космограф" (3, с. 265). Вскоре Пришвин оказывается вовлеченным в очередной скандал, разыгравшийся вокруг Ремизова. Влиятельнейшая российская газета "Биржевые ведомости" обвинила Ремизова в литературном воровстве. В статье "Писатель или списыватель?" анонимный автор сравнивал две ремизовские сказки с их фольклорными оригиналами из сборника Н. Ончукова и не находил между ними особой разницы. Несмотря на абсурдность ситуации (плагиат из фольклора!), литературный мир неоднозначно отнесся к этой истории. Пришвин был в рядах активных защитников пострадавшего писателя. Много лет спустя Ремизов вспоминал: "Приходил Пришвин. Вздыбленный. Бубнит по-елецки. У Ончукова "Небо пало" его запись, в моей редакции сказка звучит отчетливее – рассказчику подвесили язык. Дело не в количестве слов, а в выборе слов… При беглом чтении можно и не заметить. Эти свои соображения по поводу обвинения меня в плагиате он изложил по-газетному – он сотрудник "Русских Ведомостей" - и отнес в "Речь" И. В. Гессену, уверенный – напечатают. Но Гессен не принял его опровержение и печатать решительно отказался" (3, с. 313). Пришвин "опровержение" все же напечатал, но Ремизов об этом умалчивает (4, с. 5). (Впрочем, умалчивает он и о других эффективных или просто эффектных поступках своих сторонников, например, о намерении В. Хлебникова вызвать на дуэль издателя "Биржевых ведомостей").
Еще более тесные и дружеские отношения сложились между писателями в страшные годы русской революции, что нашло отражение в хронике Ремизова "Взвихренная Русь" и сопутствующих ей текстах. В голодное революционное время Пришвин снова приходит на помощь другу, каким-то чудесным образом доставая для него продукты. Мотив пришвинской продовольственной помощи проходит через всю книгу Ремизова, становится даже навязчивым лейтмотивом "Взвихренной Руси": "Справили рождественскую кутью – постную: после всенощной, как показалась звезда, сели за стол.
Сосед Пришвин хлеб принес.
Под новый год справили кутью – "богатую".
Сосед Пришвин хлеб принес.
И "голодную" кутью – под Крещенье – справили.
Сосед Пришвин хлеб принес" (5, т. 5, с. 28).
Рассматриваемый мотив каким-то странным образом связан с романтическим восприятием Пришвиным Февральской революции, с его деятельным любопытством к происходящему: "Сосед Пришвин, пропадавший с самого первого дня в Таврическом дворце – известно, там в б. Государственной Думе все и происходило, "решалась судьба России" - Пришвин, помятый и всклоченный, наконец, явился.
И не хлеб, пряников принес – настоящих пряников, медовых!
- По сезону, - уркнул Пришвин, - нынче все пряники" (5, т. 5, с. 45).
Факт помощи подтверждается и дневником Пришвина: "…Целыми вечерами только и слышишь от него (Ремизова. – Ю. Р.) жалобы и клянченье. И у меня от всего остались теперь злость и ложь, закрытые пряностью ложной душевности, которую можно купить за одну белую коврижку" (6, с. 55). Эта негативная оценка соседствует с целым рядом позитивных высказываний Пришвина о Ремизове и созданной им литературной школе. Такая полярность в оценках людей и событий вообще была свойственна писателю и, как отмечает А. Варламов, достигала у Пришвина "самого невероятного размаха" (7, с. 77).
Понятно, что отношения между писателями в реальной жизни были далеко не идиллическими, но в "Взвихренной Руси" при всей документальности нет ничего, что бросало бы малейшую тень на Пришвина. Даже в дневнике Ремизова их самая серьезная ссора зашифрована ироническим, но малоинформативным обозначением: "Битва под Пришвиным". Подробности "битвы" выясняются снова из пришвинского дневника: "Обойденные: Ремизов – сказал ему о Горьком свое мнение, и Ремизов побледнел, облился потом и говорит: "Вы лакей Горького!" и проч. Причина сего: несчастье его, которое загородило ему дорогу к свету, радости народной. Они революцию ждали, из-за нее жизнь свою затратили, а когда пришла революция, сидят не у дела" (8, с. 257). В чем же причина такого одностороннего изображения Пришвина в ремизовской хронике? На наш взгляд, Ремизов не описывает реального человека, а рисует некий почти сказочный образ доброго и милого чудака, который в этой фантасмагорической ситуации был для автора своего рода "чудесным помощником". При такой установке любой "негатив", равно любое психологическое усложнение образа выглядели бы совершенно неуместно.
"Взвихренной Руси" Пришвин является и персонажем снов, еще более опосредованно связанных с реальностью:
"В Москве в Успенском соборе стою на галерее. Тут же и Пришвин: Пришвин самовар ставит – углей нет, стружками…" (5, т. 5, с. 98).
"И Пришвин с электрическим самоваром в руках.
- Михаил Михайлович, - прошу, - дайте ваш электрический самовар на одну ночь, спирт у нас кончился.
- Я вам молока пришлю. Два рубля бутылка…" (5, т. 5, с. 160)
И – входят музыканты, а впереди Пришвин с трубой.
"Wetterprophet! (предсказатель погоды), - заявляет о себе Пришвин и, обращаясь к музыкантам, - интернационал!” (5, т. 5, с. 111).
При всей экзотичности этих сновидческих фрагментов, они легко соотносятся с двумя основными характеристиками пришвинского образа в хроникальной части книги – Пришвин как помощник, устроитель быта (сны с самоварами) и Пришвин как революционный романтик (третий сюжет).
Но вот "чудесный помощник" попадает в беду и сам нуждается в помощи. Как известно, 2 января 1918 года писатель был неожиданно арестован, а через две недели так же неожиданно выпущен. Роль Ремизова в его освобождении не совсем ясна. В "Взвихренной Руси" этим драматическим событиям соответствует запись:
После Блока говорил с С. Д. Мстиславцевым о Пришвине. – Пришвина так же грешно в тюрьме держать, как птицу в клетке! (5, т. 5, с. 193).
Мы не знаем, помог ли близкий знакомый Ремизова член ЦК партии эсеров С. Д. Мстиславский, но такие возможности у него как у члена Президиума ВЦИКа в январе 1918 года еще были. Во всяком случае версия освобождения писателя через вмешательство влиятельных знакомых выглядит правдоподобнее той, которую приводит З. Н. Гиппиус (9).
Вслед за записью об аресте друга Ремизов дает четвертый и, может быть, самый любопытный сон о Пришвине:
- судят Пришвина. И я обвиняю. "Так что же я такого сказал?" - не понимает Пришвин.
"Да разве не вы это сказали: "надо их пригласить: люди они полезные в смысле сахара"?
И жалко мне его: знаю, засудят. Подхожу к Горькому – Горький плачет.
Толкование многочисленных ремизовских снов, включенных автором практически во все книги, является непростым и рискованным занятием, но в данном сюжете, по нашему мнению, отразились две реалии, актуальные в то время для обоих писателей – добыча продовольствия ("люди они полезные в смысле сахара") и отношение к Горькому, точнее тема горьковского заступничества за интеллигенцию перед новой властью.
Весной 1918 года Пришвин уехал из Петрограда в Елец, и друзья расстались, даже не подозревая, что расстаются навсегда (10).
Сохраняет Ремизов и прежнюю добродушную, можно сказать, даже ласковую иронию. По типу дискурса эти портретные зарисовки относятся или к воспоминаниям, или к представлениям (фантазиям). Вот характерные примеры:
Мне вспоминается Пришвин: однажды пришел он к нам на Таврическую взволнованный, в бороде лапша, живописный зачес над его плешью встал гребнем, как в старину в искушениях изображались бесы, глаза вытаращены, как у кота … (5, т. 8, с. 72-73).
И Пришвин, поди, не спит, и ему в окно манит – от снега луна еще ярче и льется свет в окно беспокойный. А от луны он еще звернее, зарос, как леший, - почетный косарь! – а в штанах два репья колючих еще с лета, как купался. Вынул бережно свое старое охотничье ружье – поработало на веку! – подул, погладил (5, т. 7, с. 72).
В годы, когда опустился "железный занавес" и правдивая информация из СССР практически перестала поступать на Запад, Ремизов разными путями стремится узнать о судьбе своих учеников. Более всего он волнуется за Пришвина. Сведения, которые доходили до парижской квартиры на улице Буало, были крайне противоречивы. Зарубежные русские газеты, например, писали, что над Пришвиным в СССР сгущаются тучи, что цензура калечит его произведения, а "еврейские критики" развернули настоящую травлю писателя-патриота, обвиняя его в "идеализации помещичьего уклада", в "пантеизме и религиозной проповеди" (11, с. 6). Совершенно иную картину жизни Пришвина в предвоенные годы нарисовал Ремизову Р. В. Иванов-Разумник, во время Второй мировой войны оказавшийся на Западе. В ответ на специальный запрос писателя он пишет подробное "пришвинское" (как он сам называет) письмо. Из этого письма следует, что Пришвин жив и здоров, весел и богат (до начала войны зарабатывал до ста тысяч рублей в год), очень много печатается и совершенно не страдает от цензуры (12, с. 99-102).
языка иерархических писательских рядов, время вынесения оценок классикам и современникам. К этим вещам писатель относился очень ответственно и объективно, по крайней мере дружеское расположение или личная неприязнь здесь не имели решающего значения. В 1948 году он писал: "Ко мне не может относиться: "увлекаюсь". Я даю оценку, как ломбардный оценщик, у меня перед глазами история литературы или как говорят "перспектива" (13, с. 99). В текстах этого времени Ремизов определяет писательский статус Пришвина, с которым тот войдет в историю русской литературы, как статус сказочника: "Настоящий природный сказочник от земли и от леса – елецкий-еловый, Пришвин, как Гоголь от своего колдовского черноземья, "Гоголь" до-мирной птицы апокрифов вийного мира" (3, с. 481). Реконструирует Ремизов и "литературную родословную" Пришвина, включая в нее С. Т. Аксакова, Е. Э. Дриянского, В. Г. Короленко, Н. Е. Гарина-Михайловского, Ф. М. Решетникова. И, наконец, наивысшая ремизовская оценка Пришвина содержится не в историко-литературном или критическом тексте, а в художественном произведении. В романе "Учитель музыки" между героями Пытко-Пытковским и Корнетовым (alter ego Ремизова) происходит такой разговор:
"- И какой надо глаз, чтобы по-своему посмотреть на землю и небо и сказать не по Гоголю и не по Тургеневу – в русской литературе нет такого писателя…
- Есть, - перебил Корнетов, - Пришвин Михаил Михайлович" (14,с. 18).
ПРИМЕЧАНИЯ
"школа А. Ремизова" // Серебряный век русской литературы. Проблемы, документы, М., 1996; Обатнина Е. Р. (Вступительная статья) / Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову // Русская литература. 1995. №5.
2. Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). М., 1998.
3. Ремизов А. Огонь вещей. М., 1989.
4. Пришвин М. Плагиатор ли Ремизов? // Слово. 1909. 21 июня. №833.
5. Ремизов А. М. Собр. соч. М., 2000-2002.
7. Варламов А. Гений пола. "Борьба за любовь" в дневниках Михаила Пришвина // Вопросы литературы. 2001. Ноябрь– декабрь.
8. Пришвин М. М. Дневники: Книга первая. Дневники 1914-1917 гг.. М., 1991.
9. "На досуге запишу, как (через барышню, снизошедшую ради этого к исканиям влюбленного под-комиссара) выпустили безобидного Пришвина". (Гиппиус З. Дневники. Т. 2. М., 1999. С. 70).
10. Публикуя в 1927 году "Взвихренную Русь" в Париже Ремизов предусмотрительно заменяет фамилию Пришвина инициалом "П" в том месте, где речь идет о бегстве писателя из Петрограда.
13. Кодрянская Н. Ремизов в своих письмах. Париж, 1977.
14. Ремизов А. М. Учитель музыки // Лепта. 1992. №4.