В. А. Устинов
М. М. ПРИШВИН – АВТОЛЮБИТЕЛЬ
Многогранность творчества и характера М. М. Пришвина характеризуется не только описаниями природы, весны света, собак и охоты, глубокими философскими размышлениями, любовью к окружающему миру, но и другими серьезными увлечениями.
В начале 1930-х гг. покой тихого Загорска, где М. М. Пришвин жил с семьей, нарушили первые автомобили, они были тогда в диковинку. Одна машина – полуторка – принадлежала фитильной фабрике, а вторую – маленькую легковушку – собрал латыш-изобретатель Алексей Матвеевич Генрихсон, который жил недалеко от Пришвиных. Однажды сосед прокатил М. М. с сыном на своей самоделке, и скорость – 20 км в час – просто восхитила писателя. Он загорелся идеей приобрести автомобиль, рассчитывая, что со своей машиной обретет свободу, откроются новые перспективы для интересных поездок, путешествий, охоты. С этого времени автолюбительство становится его страстным увлечением до конца жизни.
Вот как он сам пишет о покупке первого автомобиля: «Два последних лета я не жил на Журавлиной родине из-за трудности переезда от меня из Загорска туда, хотя весь переезд сорок верст! С вещами на паре рублей за двести, пожалуй бы, и отвезли, да ведь и назад двести, да раза два-три надо за лето все-таки съездить и за провизией, и для связи в делах. Очень дорого выходит, да так вот и остался дома сидеть, и прошло два года, я стал тосковать по болотам, как будто действительно, как журавль, заблудился и потерял свою родину.
Однажды ночью и даже прямо во сне мне пришла в голову мысль о том, что выходом в моем положении будет машина: сорок верст для машины какой-нибудь час – один час – и я на Журавлиной родине. Эта мысль, как бывает во сне у охотников, растворилась в особенно острорадостном чувстве природы, где уже не журавли летали и не обыкновенные синицы, а какие-то прелестные птиницы. Утром, сохранив в себе одно лишь чувство приятности сна, я мало-помалу от птиницы до птиницы, как по лестнице, добрался до мысли о машине, и мне показалось, что ведь это возможно: теперь их делают у нас, и, если я теперь заявлю, меня запишут в очередь и рано или поздно дадут.
Недолго думая, написал я Молотову, мотивируя невозможностью при современных условиях транспорта заниматься своим краеведением и что, может быть, самая машина увлечет меня и сделается предметом моего изучения и описания» (20. 02. 1934 – здесь и далее в скобках указана дата дневниковой записи М. М. Пришвина).
Буквально через три дня пришло письмо из Совнаркома с распоряжением В. М. Молотова о выделении М. М. Пришвину машины, за которой надо было ехать на Горьковский автозавод. М. М. обошел несколько редакций, собрал необходимую сумму и с А. М. Генрихсоном поехал в Горький, где 26 октября 1933 г. получил машину ГАЗ-А.
Машину ласково нарекли «Машкой». Объяснение этому необычному названию Михаил Михайлович приводит в наброске одного из рассказов для детей: «Спасаясь от нужды в трудное время, мы купили корову Машку и на огороде для нее сажали кормовую свеклу. Когда беда кончилась, мы продали Машку, а в сарай, где она была, поставили автомобиль и тоже назвали его в память доброй коровы Машкой. После все легковые автомобили нашего газовского производства мы стали называть машками» (13. 10. 1935).
Приобретя некоторый опыт вождения, через несколько месяцев М. М. рекомендует молодым водителям: «Учиться ездить надо на самой старой, никуда не годной машине, чтобы на каждом километре нужно было прочищать карбюратор, проверять дистрибутор, снимать и чинить камеры и покрышки, подвертывать болтики, тяги, регулировать тормоза. Поездив на такой машине, каждый будет дорожить новой машиной и поддерживать ее в порядке» (7. 10. 1934)
За 20 последних лет жизни у М. М. было 5 автомобилей.
Первым его автомобилем был ГАЗ-А – Форд отечественной сборки, типа «фаэтон», приобретенный 26 октября 1933 г., когда М. М. Пришвину шел 61 год. ГАЗ-А, копию Форда-А (модель конца 1927 года), с удобным управлением, выпускали в Горьком в 1932- 1936 гг. Четырехцилиндровый двигатель объемом 3,3 л. развивал максимальную скорость 90 км/ч (40 л. с.). В июле 1934 года М. М. вместе с Генрихсоном снова ездил на Горьковский автозавод, где на автомобиль поставили новый кузов, отремонтировали двигатель и ходовую часть. В течение десятидневной поездки М. М. собирал материал о заводчанах, сделал много записей о технических особенностях автомобильного производства, надеясь написать производственную повесть, но эта идея не была претворена в жизнь.
В 1937 г. автомобили Форд и ГАЗ-А из Москвы стали убирать, заменяя на лимузины ГАЗ-М-1, которые в народе звали «эмка». Причем меняли не только государственные машины, но и частные. О замене, которая была произведена в 1940 году, М. М. Пришвин впервые сообщает 7 июня: «[...] написать Молотову (о машине)». В Дневнике есть черновик этого письма, в котором обосновывается необходимость покупки легковой машины М-1 «за свой счет», - для поддержки связи с природой, в связи с переездом на постоянное местожительство в Москву.
Однако до получения автомобиля М-1, который, как потом выяснилось, оказался не новым, а отремонтированным, весной 1939 г. у М. М. Пришвина появилась списанная одним из издательств полуторка ГАЗ-АА, переделанная под передвижной домик. В этой машине, которую М. М. назвал «Мазай» (вся история описана в рассказе «Дом на колесах»), можно было ночевать втроем на ларях, проявлять негативы и печатать фотографии. Именно на ней М. М. совершил свою вторую поездку в Костромскую область, благодаря чему появилась удивительная повесть «Неодетая весна» с рассказом о дедушке Мазае. Немногим больше одного года Михаил Михайлович ездил на этой машине на охоту, рыбалку, искал сюжеты для своих рассказов о природе. В июне 1940 года в Дневнике появляется запись: «Отвез “Мазая” в Москву. Получаю М-1» (29. 06. 1940).
Во время Великой Отечественной войны М. М. жил в лесном селе Усолье (теперь Купанское), в 15 км от Переславля-Залесского. Почти целый год М. М. пользовался своей машиной от случая к случаю, потому что его «Машка» была фактически присвоена для своих нужд оборотистым директором леспромхоза под Переславль-Залесским, бывшим хозяйственным работником НКВД. Презрение М. М. к этой личности было так велико, что даже в Дневниках полное имя этого «товарища» не раскрывается, почти везде обозначается как «N.» В это время М. М. не столько ездил на машине, сколько ремонтировал ее после интенсивной эксплуатации И. Нодом в своих личных целях. «Вчера явился на моей машине N. За это время он успел уже много наездить на моей машине, крылья помяты, мотор как-то хрипит. Он подписал со мной договор о том, что я предоставляю машину учреждению, уверяя меня в том, что у него, директора, машину не возьмут и он ее мне сохранит. Теперь же сам говорит, что ему приходится с ней прятаться, ссылаться на меня. Недавно он ездил на ней в Ростов, теперь едет в Москву, чтобы успеть деньги обернуть в золото. Одним словом, жулик первостепенный [...]
Свои приемы подхода к человеку, способность влезать он, вероятно, взял из практики НКВД. Так вот он взял мою машину на ремонт в гараж и привел мне ее чистенькую, исправленную. Задушевным голосом сообщил, однако, что на машину мою охотятся и неминуемо отнимут. Но ее можно поставить у него в гараже для временного пользования... И вдруг получилось так, что если я ему не отдам машину, то ведь он же и пошлет ее отнять» (31. 10. 1941).
В Усолье Пришвин ходил пешком, из-за отсутствия бензина для своей машины часто пользовался велосипедом, иногда подворачивались попутки. Как и всем, Пришвиным жилось трудно. Чтобы прокормить семью, писатель много охотился, а "за молоко, яйца и мед" фотографировал сельчан, которые отправляли снимки родным на фронт.
К. К. Лупандин, приятель М. М. Пришвина в послевоенные годы, в своих воспоминаниях пишет: «Близ дома (в Дунино. – В. У.) стоит маленькая дряхлая «эмка» – личная машина писателя, а из-под нее торчат ноги, больше ничего не видать. Слышатся удары какого-то инструмента, а еще громче слышно сопение, временами сердитое ворчание. Сломалось что-то, и дело не ладилось. Но терпение монтера поневоле, наконец, увенчалось успехом, непокорная гайка встала на место, и из-под кузова вылез Михаил Михайлович, перепачканный, но веселый – ремонт удался и можно ехать».
«Москвич М-400». С этой машиной связан любопытный случай, характеризующий М. М. Пришвина как умелого и опытного водителя. Вот как описывает его Г. А. Ершов, в конце 1940-х гг. редактор издательства «Молодая Гвардия»: «Сел я позади Михаила Михайловича, и мы поехали. Только не по дороге, а напрямик через лес. Чудом каким-то объезжал он еле заметные пеньки, лавировал между деревьями.
И нате вам, оказия! Выезжаем на поляну, а там несколько грузовых машин. Тянут одна другую на тросе через огромную глинистую лужу. […] Машина наша остановилась. Ее водитель открыл дверцу. Вышел. Осмотрелся. Шоферы ему кричат:
– Не суйся, дед! Вертай обратно. Тут грузовым могила, куда на “Москвиче”. Вертайся!
А мой автор и не спорит. Молча садится за руль, молча прибавляет газу и подкатывает к непролазной лужище.
“Москвиче” схватился одной рукой за ручной тормоз, ногой сцепление выжимает, другая на ножном тормозе. Левая рука на руле. Медленно и, как мне показалось, удивительно размеренно-плавно начал сползать “москвичок” наш в лужу. Мотор работает четко, ровно, без натуги. […] Каким-то шестым чувством ее водитель слегка повертывает руль, выбирает для нее под водою, в глинистой кашице, грунт. Катятся колеса, идет “москвичок”. Но вот мы спустились. Теперь назад пути нет. А впереди – месиво, за ним – подъем. И что бы вы думали! Машина не остановилась, не сбавила и не увеличила ход. Она так же размеренно-деловито прокатывала под себя твердь. Да, да, не месиво, а именно твердь. […] Михаил Михайлович […] то прибавлял газ, то нажимал сверх ножного еще ручной тормоз. И машина словно медленно плыла, но ни на секунду не теряла связи с землей, она катилась по грунту, а глина и жижа расплывались вокруг.
Так она преодолела лужу. Начался подъем. Переключив скорость, Михаил Михайлович так же плавно и ровно вел машину вперед, как делал это, когда совершал на ней спуск.
И вот старенький пришвинский “Москвич” выскочил на дорогу. И понесся себе вперед».
Как хотела Валерия Дмитриевна, в память о своем муже «Москвич» М-400, на котором Пришвин ездил 6 лет, был сохранен и в настоящее время находится в числе экспонатов музея-усадьбы в Дунино.
Последняя машина М. М. Пришвина – ГАЗ-М-20 «Победа» – была приобретена В. Д. Пришвиной для него в июне 1953 г. Валерия Дмитриевна, зная страшный диагноз, поставленный мужу, стараясь чем-нибудь отвлечь его от тяжких раздумий, приложила немало усилий для того, чтобы купить новую «игрушку» для любимого человека. Этой игрушкой явился новый автомобиль «Победа», выпуск которого начался на Горьковском автозаводе в 1946 году. «Ляля сегодня едет в Москву покупать “Победу”. Почти наняли шофера с женой... (15. 06. 1953). Ляля приехала из Москвы, была у министра, и он “Победу” купить разрешил (а очередь на 1½ года) (19. 06. 1953). Ляля едет в Москву оформлять “Победу”» (4. 7. 1953).
вино, говорил, что покупает новую машину – «вездеход» – вместо городской и ему бесполезной «Победы», и скоро сам приедет на ней в гости на Николину гору.
Больше всего дневниковых записей М. М. – о первой машине, так как она отвлекла от трудностей, дала ему облегчение, помогла выжить, продолжать заниматься своим делом – писать, выбирая из потока времени то, что ему в тот момент казалось важным и интересным. Пришвин в восторге от «чуда техники» – домкрата, вызволяющего стопудовый автомобиль из кажущихся непроходимых болот, восторгается ключиком от машины, дарующим личную свободу.
«Вчера второй раз пустил мотор сам. Машина дала вспышку, чхнула, я подхватил большим газом и подсосом, пошла стрельба и чмоканье от подсоса, и так минут на десять: сосу, она чмокает с благодарностью, чхает, я еще, еще, и, наконец, ровным гулом она благодарит меня. Я стал убавлять газ и, когда начались на малых оборотах легкие перебои, дал чуть попозднее зажигание, и машина вся горячая с ровным дыханием не идет, а как будто спит и вся горячая видит во сне свой пробег по дороге в горах у берега моря» (29. 1. 1934).
«Автомобиль открыл мне в себе самом скрытого от себя самого властелина» (14. 05. 1934).
«Запах бензина мало-помалу мне становится не менее приятным, чем деревенский запах дегтя, а ключик от Форда воистину является , с властью над старым временем и пространством» (25. 11. 1934).
В своем Дневнике М. М. неоднократно признаётся, что благодаря автомобилю многое удается осуществить, реализуются почти сказочные планы и задумки, может стать былью ранее невозможное: «Сегодня я встал в 2 часа ночи, было холодно, светила полная луна. Я налил бензину в машину, развел самовар. В три разбудил Петю. В четыре начался рассвет, и мы выехали в Константиново. Маша вошла теперь внутрь меня. […]
и это обошлось нам в 9 часов ходьбы: вышли из машины в 5. 30 и вернулись к ней в 3 часа. Я благодаря машине осуществил «сказку» в один час... И понял в этом свете, как же тяжело было мне жить раньше в этих болотах и каким чудом я мог сохранить в себе чувство радости! (Та трудная сказка и эта новая легкая при помощи машины: если и было сегодня чудесно, то потому только, что это чудо, эту сказку я тогда заслужил.)» (27. 08. 1934).
А вот как образно описаны чувства, обуреваемые М. М. Пришвиным за рулем автомобиля: «За рулем я испытываю особенное наслаждение, когда сзади меня интимно беседуют женщины, Ефросинья Павловна и Генрихсон: едешь, бывает, с большой скоростью, глядишь напряженно вперед, – как бы не попасть в ямку, не налететь на пьяного или глухого, не задавить овцу, гуся, собаку, – и так много всего опасного! но женщины не обращают внимания на быстрое движение и беседуют о своих вековечных женских делах, как будто не только машина на земле, но и вся планета Земля была неподвижна. Мне нравится их беседа с музыкальной стороны, так же как песня ручья весеннего или шелест листьев от легкого ветра в лесу» (13. 06. 1934).
«Машка» помогает добираться до самых, казалось бы, недоступных, глухих мест, мест редкой красоты: «Замечено у меня одно глухариное лесное местечко в районе Переславля-Залесского. Там, среди сфагновых болот, есть сухие гривы, боровые места, куда весной на ток слетаются птицы, а после разбредаются на необозримых ягодниках, покрытых невысокими редкими болотными соснами. С помощью домкрата, лопаты, топора, цепей или веревок на колесах мы ухитряемся пробираться на нашей Машке даже и на такие гривы: “форд”, при умении владеть топором и домкратом, проходит почти везде. Мне захотелось перед своим путешествием на места северного сплава сначала сосредоточиться на лесе вблизи нас, прочитать в самом лесу несколько замечательных книг, сочетая это книжное изучение леса с охотой в лесу, помогающей мне проникать в такие места, куда без охоты ни за что не пойдешь и никакая любознательность не загонит» [1, 587].
М. М. не уставал повторять, что личный автомобиль еще больше сблизил его с природой, красота которой не переставала его поражать, удивлять и восхищать. Через 11 лет после его приобретения писатель в дневнике пишет о «душе» своей машины, владении ключиком от нее: «Вот бы когда-нибудь написать о своей эмке, как я искал ее «душу» (Маша, Машка, машинка). «Ключик» к природе: никакая охота не давала мне такой близости к природе, как ключик от Машки» (15. 12. 1945).
В то же время М. М. Пришвин отмечает и трудности, связанные с машиной и ее управлением: «Движение машины берет всего человека: весь ум его, память, внимание, мускульная сила, чувствительность и созерцательность, воля и все многое, непознанное еще никем, включается в систему движения: одно мешает, другое...» (21. 05. 1934).
«Очень утомлен от езды на машине. Душа человека нечувствительно для себя втягивается машиной и переходит в движение. Это втягивание сопровождается даже наслаждением своей мощью, своей властью над существом в 40 лошадиных сил. Но после того как движение остановилось и начинается подсчет, то в результате оказывается только расход: как будто от езды глупеешь» (22. 05. 1934).
Однако в периоды единения с природой, в чем ему сильно помогает такое средство, как собственный транспорт, М. М. называет свою машину «Машкой-красавицей», посвящая ей слова, проникнутые искренней любовью: «Никогда я не думал, что наша Машка такая красавица, такая блестящая со сверкающим никелем на черной полировке металла. Фары ее были как большие прекрасные матовые глаза. И самое главное, что это мы же, люди, ее делали, а березка корявая, курносые сосны, елки и эти странного вида, какие-то совсем не современные птицы с длинными гадкими носами зазывали к себе в пучину такую красавицу:
– Иди, иди к нам, сестра наша!» (13. 10. 1935).
Как отметил Марк Поляновский, М. М. не раз подчеркивал, что он – «самый старый шофер-любитель в Москве», и в марте 1947 года при выдаче новых водительских прав затруднений в автоинспекции не возникло: «Выдали беспрепятственно. Сказали, что я – самый старый шофер по всей Москве и области».
В дневнике 1944 года М. М. совершает исторический экскурс: «Не знаю, есть ли в Москве шофер более старый годами, чем я: не видал старше и пока не увижу, буду считать себя старейшим шофером в Москве. Я хорошо помню то время, когда в Петербурге прочитал в газете «Новое время» корреспонденцию о первых двух «автомобильных каретах», которые показались на Невском. Помню разговоры в деревне о «безлошадных телегах», как называли первое время автомобили крестьяне. И уже лет десять прошло с тех пор, как сдал экзамен на шофера-любителя. Впрочем, хвастаться временем прожитой жизни нечего: это приходит к каждому без особенных заслуг. А вот что удивительно даже мне самому, что за 10 лет езды без шофера я не научился заводить машину ручкой, и если откажет аккумулятор, – я не мог до последних дней двинуться с места без помощи» (11. 11. 1944).
«Ездил к Пете за автолом. Возился в дороге с машиной 3 часа, после чего болезнь моя прошла. Так что увлечение, как на охоте, входит в состав моего здоровья.
... Сегодня в пути я лазал под машину, вылезал из-под нее в пыли, в грязи, палец поранил, но машину исправил и покатил вперед с большим удовлетворением» (16. 06. 1944).
«Недели две я понемногу разрешаю задачу – завести расстроенный автомобиль без шофера. Нужда заставила изучить машину, и меня теперь очень радует, что, кажется, прихожу к концу своего трудного испытания. Надеюсь сегодня кончить.
Наладил зажигание – завелось, спустилось колесо – надул колесо, насос отказался работать. Вывернул насос (лягушку), пришел к шоферам» (6. 2. 1945).
«Помучился я с машиной, и, наконец, после мук она заработала, и я, как всегда бывает в таких случаях, очень обрадовался» (13. 2. 1945).
– прокалывание колес, возгорания, аварии, хулиганство мальчишек: «Наливал бензин в машину, а фонарь «Летучая мышь» на другом конце капота, у воды, стоял, и все-таки бензин притянул огонь, и бензин вспыхнул и в бидоне, и в баке. Так вот я бидон шапкой накрыл и отшвырнул далеко, а бак шубой и под шубой рукою протянул к отверстию крышку и завернул. И ничего не было, даже не обжегся, только уж, конечно, шапка сгорела» (6. 10. 1934).
«У нас в деревнях мальчишки еще совсем некультурные, всякую машину понимают как игрушку и всеми средствами стремятся ее остановить, поймать или на тихом ходу сзади прицепиться и уехать неизвестно куда. Есть настоящие злодюги, бросают песок в глаза шоферу, камни в машину. Даже самый маленький клопик, едва умеет ходить, а тащит что-нибудь тоже швырнуть: бывает, швырнет и сам от этого рывка на спину повалится и заревет» (26. 5. 1934).
Михаил Михайлович старался поддерживать деловые связи со специалистами – механиками, автослесарями ВАРЗа. Об этом он не раз писал в своем дневнике. Не осуждая воровство, разгильдяйство, пьянство, он на первое место ставил их готовность помочь известному писателю. А писатель, в свою очередь, дарил им свои книги с автографом и, естественно, хорошо оплачивал выполненные ремонтные работы.
«Заходил на завод сменить перегоревшее реле, разговаривал со слесарем Васей Веселкиным. Подошел инженер Лещинский, отвел в сторону: – Подарите мне ваши книги, мне книги до смерти нужны: жить не могу без чтения. А я вам все достану, что вам надо, все сделаю. Только не вяжитесь вы с ними (рабочими): они много о себе думают. В этом есть большая правда, необразованные люди, потерявшие веру в Бога и получившие индивидуальный навык к технике (новое мещанство) все о себе много думают» (31. 12. 1944).
«При получении машины узнал от окатчика (квалиф. рабочий, на весь завод их четверо), что денег он может заработать в месяц - всего 300 р. (чистых, после вычетов). Значит, он, как и все, должен воровать. И все воруют: дашь папироску, а он уже вынимает из кармана лампочку и тоже дарит тебе. Но если все тащат, а завод выпускает норму машин, то, значит, каким-то образом воровство ограничивается. Каким образом? Вот это и есть главный вопрос и об этом расспросить ребят в субботу. Но это не просто воровство, а скорее похоже на форму дележа общего добра» (15. 3. 1945).
– тема, актуальная во все времена. Об этом страшном зле М. М. Пришвин писал неоднократно, как обычно, анализируя причины и следствия.
«Машина требует быстрой езды, вызывает шофера, и если только он выпил, нет ему спасения (на днях у нас шофер с машиной влетел в пруд: машина утонула)» (15. 05. 1934).
«От разных причин болезненного свойства «дух» и тело у человека иногда разделяются. Вино движет «дух», машина движет тело. Если дух пришел в движение от вина, ноги не держат. Если машина несет тело, дух трезвого человека весь целиком переходит в энергию движения. Но у пьяного шофера дух не подчиняется машине: он летит самостоятельно, и машина без управления тоже летит большей частью сама по себе. Сущность машины – движение, и чем скорей, тем ей лучше и лучше, как будто в ней заложена безумная цель взлететь на воздух и разбиться вдребезги. В то же время и дух пьяного человека, взыгравшись, как бы стремится вырваться и освободиться от машины. Поэтому пьяный шофер [летит] к погибели своей с пением. Вот мост небольшой, за ним, как это очень часто на наших дорогах, выбоины. Машина, летящая под гору, попав на выбоины, <приписка: резко [падает на колеса] и масса чугуна, железа и стали> взлетает на воздух как мячик. Тогда у шофера на мгновенье отрываются руки от баранки, и в это мгновенье машина успевает, переехав обочину дороги к отвесному берегу, ринуться всей стопудовой тяжестью в пруд» (24. 5. 1934).
«Все это вздор, между прочим, что теперь говорят, будто наши старые дороги были никуда не годными. Неправда! Наши старые дороги достаточно хороши были для езды на телеге, и, во всяком случае, они были лучше, чем нынешние для езды на автомобиле. Вот именно в этом-то и дело, что новое время приходит на большей скорости <приписка: с большими требованиями> и открывает глаза нам на безобразие старого <приписка: а не то, что как теперь думают, будто все старое само по себе безобразно…>
Машина так стонет на плохой дороге, такие поют «соловьи», что жалко (машину) становится, совсем как хорошего человека в скверных условиях, и тогда мне кажется, будто в старое время разлад между телегой и большаком был меньше, чем теперь между автомобилем и шоссе. Брюзжать, конечно, можно и сидя в машине, и даже я заметил, как правило, что человек, садясь в машину и пассивно отдаваясь необычайной скорости, как будто чуть-чуть глупеет. Но если сам себе шофер и механик и сам вынужден доставать «по блату», если чего-нибудь не хватает, то брюзжать никогда, и жалко становится машину и с ней людей, убивающих силы в ее создании. Я свои новые шоферские рассказы назвал «богатая смесь», а не бедная, потому что «богатая смесь» технически означает некоторый избыток в расходе горючего, соответствующий нашему бурному времени» (4. 11. 1934).
«эмка» Пришвина сбивает мальчика. Вот как это описывает сам Михаил Михайлович: «Гроза и дождь. По пути в Москву около Перловки один из группы ребят Петруня резким движением бросился мне под машину. Ни тормоз, ни поворот влево не помогли. Фара ударила его в голову, а правое крыло сбросило его на обочину. В больнице врачи определили положение тяжелым, а нянька сказала: «не выживет». Весь день прошел в оформлении дела. И к вечеру без шоферских прав я вернулся в Пушкино» (13. 7. 1946).
М. М. очень переживает, пытается проанализировать причины своей аварии. Уже на следующий день в Дневнике появляется следующая запись: «Я был самый осторожный водитель и был уверен, что со мной невозможна авария. Но при наших условиях есть, несомненно, «объективные причины», влияющие на дело управления автомобилем. Кто же виноват? Кажется, родители, пускающие семилетних детей бегать по шоссе. Но родители служат и не имеют возможности держать нянек. Виновного нет, значит, ты, невиновный, должен делаться жертвой, и, значит, чувствовать «обиду». А если так, то что же такое «счастье»? В русском понимании счастлив тот, кого обида обошла. «Счастлив твой бог, сказал разбойник, что ты мне под нож не попался» (рассказы няни). [...]
На машину с разбитой фарой и помятым крылом смотреть не могу, а ведь машина – это свобода моя, это счастье мое…
Боюсь, что в связи с моим возрастом отберут у меня любительские права и заставят держать шофера. А еще, что травма душевная разрастается. Да и рассудок говорит, что это ребячество при наших условиях мне, старику, водить машину. При иных условиях, как ни езди осторожно, все-таки остается какой-то процент на то, что или ты кого-нибудь раздавишь, или раздавят тебя. Последнюю неприятность при езде на машине избежать нельзя, а первую можно: это нанять шофера, ответственное лицо.
Боль сошлась в душе тройная: и оттого, что причинил другому маленькому человеку смерть, и оттого, что боюсь утраты моего счастья (свободы передвижения), и оттого, что начинается грипп» (14. 07. 1946).
«Ляля звонила в больницу и прислала сказать, что мальчик жив и есть надежда на выздоровление. Валек рассказывал, что даже грубые шоферы после аварии с человеческими жертвами недели две ходят смутные» (17. 07. 1946). М. М. испытывает большую душевную боль и страдания:
«При ударе фары о детскую голову, был удар в мою душу: машина остановилась, и я сам остановился. Произошло то самое страшное, о чем думать себе я никогда не позволял. От всего меня остался обрубок, или пень, или шея, с которой снесена голова» (17. 7. 1946).
Через неделю М. М. Пришвина признали невиновным в ДТП. Права вернули, но осталась душевная боль, некоторая неуверенность в себе как водителе: «После аварии у меня в душе некоторая ущемленность, не располагающая к поездкам на машине. Эта ущемленность происходит от потери полной уверенности в своем водительстве. Раньше я думал, со мною ничего не может случиться, теперь, случиться всегда может, как ни будь осторожен. Раньше была детская радость в водительстве, игра, теперь остается только дело, притом не особенно приятное» (27. 7. 1946).
На следующий день следует запись о том, что при езде за рулем машины неизбежно появление чрезвычайных ситуаций, не зависящих от водителя: «Жарко. Понемногу начинаю привыкать ездить, как ездят настоящие шоферы, без удовольствия и с сознанием, что раз ты ведешь машину, значит, тем самым участвуешь в необходимом убийстве» (28. 7. 1946). Больше ДТП у М. М. Пришвина не было.
фотографом и автолюбителем, причем эти увлечения не ограничивались поверхностным изучением и овладением нового для него дела. Любовь к автомобилям появилась как бы случайно, но сразу захватила импульсивную натуру М. М. Неожиданно быстрая реализация его задумки привела к вспышке страсти к машинам, что впоследствии проявилось в цикле рассказов «Шоферские рассказы» и многочисленных строках Дневника.
В заключение приводим один из вариантов рассказа М. М. Пришвина «Голос шофера-любителя», написанный им 16 января 1946 г. по просьбе редакции газеты «Вечерняя Москва», но так и оставшимся неопубликованным. Публикуемый текст написан на отдельном листочке и вложен в тетрадь «Дневник 1946 года». Публикуется впервые.
Голос шофера-любителя (статья в «Вечерку»)
Когда я начинал ездить на автомашине лет пятнадцать тому назад, в Москве было всего сотни две-три личных машин. Шофер-любитель в автомобильном деле тогда голоса пока что не имел, и любители обслуживались самостоятельно, как обслуживают себя без всякой помощи со стороны московские галки.
«козлами», из-за того что они при своей легкости часто козлами прыгали.
Теперь, особенно после войны, частных машин в Москве тысячи, и среди этих частников немало любителей, умеющих не только водить машину самостоятельно, а даже способных и поухаживать за ней. Есть любители, как в Америке, для которых машина есть путь в природу, путь к восстановлению трудоспособности, путь к личному празднику.
Мало того! Когда у меня машина в полном порядке, смазана, вымыта, налита бензином и мне стоит только вложить ключик, нажать на стартер – я стараюсь удерживаться от поездок и побыть просто с таким волшебным ключиком. Тогда насыщает душу достаточно просто возможность свободы, живешь, как тот ỳж на сучке: захочется – и полетишь.
Никакой критики это чувство возможной свободы не выдержит с точки зрения делового человека в собственном смысле этого слова. Самообслуживание автомобиля с деловой точки зрения – это еще больший вздор и нелепость, чем самоковыряние с часовым механизмом. Но часы еще сохраняют в себе хоть какие-то следы своего кустарного происхождения, и когда кустарь колдует над нашими часами, это не кажется странным. Личное же колдовство над машиной, сделанной коллективом умов ученых, рабочих, организаторов, является величайшей нелепостью.
ключиком свободы. Жаловаться некому, роптать глупо: автотранспорт отрасли государственной нужен, а после так уж и любителям.
– это здоровье, государство неизбежно придет к [покровительству] спорта. И вот только-только мы, любители с нашими «эмками», начали было выходить в люди, и можно стало не лазить самому под машину и заехать в Ново-Георгиевский переулок на станцию автомобильного обслуживания, и вдруг война, и любители [кончились]».
Примечания
1. Пришвин М. М. Собр. соч.: В 8 т. Т. 4. М., 1983.