1924
Москва.
6 февраля. В этот год весна света, самая первая весна, мне началась в городе. По телефону мне сказали:
– До чего хорошо!
И скоро явилась барышня с рукописью, и опять:
– До чего хорошо!
А писал я про весну света, голубую, про хороших людей и все назвал «Голубые бобры». Усадил я молодую девушку, а снять пальто и шляпу попросить не решился, очень уж в моей берлоге неуютно, коряво.
Вижу, полюбила моих «Голубых бобров», и так мне это радостно, будто это сама мечта моя, Марья Моревна, живая пришла.
– Как вы,– говорю,– такая молоденькая и все это близко вам, и все вы понимаете?
– Так...– говорит,– я уже много пережила, душа моя старая, как Турция.
Надо бы сказать «как Индия», но я рад, что не Индия, то было бы, как у всех, пусть Турция... хорошо! Мне все от нее хорошо, она мой настоящий читатель, был я один, писатель, и вот теперь: «мы» – зеленый союз.
И до чего тревожно и сладко весной света видеть глазами, как смерть и любовь сходятся, сошлись – мелькнула искорка. На земле, и на небе, и на солнце – везде вспыхивают искорки. До чего хорошо! «Нет,– думаю,– и смерть придет, ничего, за смертью опять любовь, и между ними есть где-то Зеленая дверь, жить можно, не страшны и годы, только надо в уме держать Зеленую дверь».
16 февраля. Тема повести, и к ней: мать ищет своей дочери жениха: она просто понимает и за ней древняя мудрость, дочь должна выйти за назначенного. Мать оберегает дочь от личного чувства, потому что в личном конец, а в назначенном продолжение рода. Но дочери кажется, что нет в современной действительности такого типа мужчины, которого можно назвать женихом. Был раньше офицер, человек чести, был богатый со своим счастьем, был ученый и художник, ныне все типы мужчин не удовлетворяют высшего выбора. Герой разоблачен. Власть переходит к дочерям.
[Талдом.]
25 февраля. То, что хотят вменить теперь художнику «трудовое происхождение», есть просто, в переводе на обыкновенный язык, чувство долга или ответственности за свою свободу.
I марта. Слова песенные, бывает, и забудут, а мелодия остается, и в глухую метельную ночь врывается в память и без слов приводит людей милых и как будто забытых.
7 марта. Каждое, даже маленькое изобретение есть в отношении личности изобретателя осуществление Прометеева подвига, и человек, прикосновенный к психологии этого «чуда», трепещет душой, встречая что-нибудь вновь открытое. Многим кажется, что дети и дикари особенно ярко должны отвечать Прометееву делу. На самом деле их поражает невиданное только в первый момент чисто с внешней своей стороны. Привыкнув, они принимают новое просто со стороны его полезности, как нечто вполне естественное. Итак, туземец вживается в цивилизованный мир, оставаясь совершенно некультурным человеком в смысле оценки цивилизации с точки зрения древнего грека на Прометеев огонь. И вот этот разный подход к предметам культуры и создает два разных мира – их, туземный мир и наш, культурный. Их основание в прошлом, человеку на пользу, как пища огромному чреву, служит будущее со своим Прометеевым огнем, наше основание лучшее – будущее, раскрываемое в личном творчестве.
[Москва.]
11 марта. Раньше у меня в жизни все плохо было, потому что я думал о посетившем меня видении, что оно неповторимо, и я отдавался ему до самозабвения. Теперь я знаю, что не оскорбленное мною видение возвращается, я встречаю его без сумасшедшей тревоги и провожаю без отчаяния: оно, как весна, уходит и, пока я жив, непременно возвращается. Раньше я был ребенком, ныне я отец и добрый хозяин всех своих видений.
18 марта. Ездил в Марьину рощу смотреть волчков-кустарей: это ремесленная интеллигенция; и тоже остается без преемников (учеников): «мы вымрем, кто будет шить башмаки?» Ответ: «механическая обувь». Надо узнать, что высшая механическая обувь в Европе обязана средневековым «волчкам».
21 марта. Весь день провел на фабрике «Парижская коммуна».
Как чудесно, по одному слову я понимаю простого человека, рабочего, и как трудно мне даются машины!
23 марта. От всей философии Руссо, Толстого, народников остается мне в отношении себя к народу, к дикарям, природе чувство величайшей ответственности при соприкосновении с этой средой за свои поступки. Входя в эту среду, вы сейчас порождаете о себе легенду, потому что за вами следят сотни чрезвычайно внимательных глаз. Это не в салоне, где замечают только особенное, тут замечают все ваше исконное. И, конечно, ваше добро остается здесь навсегда, и ваше зло есть то, что понимают, говоря: «единым человеком грех в мир вниде». Вот все, что остается нам от философии о естественном человеке, господствовавшей над умами от Руссо до последнего народника. Есть в русском народе посеянное добро нашими народниками-писателями: это сокровенное благоговение к книге и к личности.
26 марта. Весна задержалась, далеко перешло время, сохраненные в девственной мощи снега вот-вот разольются. Всех волнует загадка этой весны: как выйдет переход от весны света к весне воды.
( Талдом.)
28 марта. Искусство и наука собирают в себя концы человеческие, называемые личностями; кто вступил на этот путь, тот и должен кончить в этом кругу: отношение к миру, к обществу тут бывает только через посредство личности. Художник и ученый живут для себя. Однако это очень утомительно жить только через посредство своей личности, соблазняет постоянно желание выйти из этого круга и жить непосредственно, «как все».
Соблазн является в образе чего-то высшего, будь это Природа, Бог или Человек.
Примеры: «Портрет» Гоголя, жизнь Толстого. Боюсь, что и зреющая во мне философия наивного реализма (лес значительнее, [чем] мое описание леса); что предмет не исчерпывается моим к нему отношением.
Есть, однако, пример, когда у нас писатель был на верном пути выхода в мир, не теряя себя, как художника,– Достоевский.
29 марта. Цифрой жизнь ни за что не ухватишь, и мне это очень нравится: пусть сами столпы экономисты сдвинутся и поищут каких-нибудь новых путей восприятия жизни. Все это дает мне смелость основать свои исследования на простом глазе и на простом здравом смысле: стоит дерево, так оно и есть дерево, а не дерево само по себе и мое представление о дереве. Точно так же стало ясно и отношение субъекта к объекту вообще, например, интеллигенция и народ, какая ерунда: я и сам народ, я и мужики, да ведь мужики все для меня разные, как для жены моей куры (...)
Россия и раньше была вся не исследована, а после величайшей революции и говорить об этом нечего, писать дневники, и все будет ценно.
30 марта. Свое исследование я основываю на врожденной способности общения с местными людьми: я могу, когда мне захочется, привлечь многие сотни уст для рассказа о своей жизни – нелегкое дело их всех выслушивать! Но когда вработаешься – и забудешься, то становится, будто это не люди, а сама земля раскрылась и говорит в сотни уст. И когда в этом забудешься, то тут-то начинается я – сам, а ведь это и есть самое главное, узнавать себя самого в жизни других людей.
Тему исследования я себе выбрал очень интересную, мне нужно изучить производственный быт разного рода кустарей.
В Ленинско-Кимрском районе есть до семнадцати видов разных кустарей, самый некультурный кустарь, работающий просто руками,– валяло, самый интеллектуальный, работающий тончайшим инструментом – иглой,– скорняк, средний между ними – башмачник. В конце концов моя работа есть расширение идеи Бюхера, выраженной в его книге «Работа и ритм». Быть может, мне удастся в конце концов проследить, как при механизации ремесла на фабрике исчезает производственная песня (поют машины) и песенная душа мастерового перестраивается в сторону интеллекта и воли.
5 апреля. Бедность я не люблю за то, что от нее пропадает жизнь в мускулах и цвет на коже, показывается скелет человека и его подзаборное я. Правда в душе человека есть та же кость – его подзаборное я. В целой личности эти кости, повитые крепкими мускулами души и цветущей кожей, незаметно держат всю душу, а когда душа обеднеет и показывается эта ее кость, то невыносимо становится жить около нее: все колет в таком человеке, во всем претензия на власть и шипучая злость в бессилии радоваться, и везде я и я.
7 апреля. Не знаю, зачем надо говорить «ретроспективный взгляд», когда можно сказать просто: «одумка».
Читаю Уэллса «Спасение цивилизации». Думаю: это попытка синтеза, стремление человека овладеть самим собою, выбиться из той системы подавления и механизации человеческой личности, которую делает «цивилизация».
13 апреля. Когда я спросил Ефр. Вас., можно ли заменить кустарное производство механическим, он сказал: а можно, чтобы ваше писание заменилось типографским: книгопечатание – башмакопечатание.
19 апреля. Не сладкая ты, жизнь, была в юности, вся сладость собирается к старости.
был необыкновенный, будто бы старики даже увлеклись и опоздали к обедне. Между прочим, один, выслушав лекцию, прислал записку с вопросом: «Если человек происходит от обезьяны, то почему же в настоящее время от обезьяны рождаются только обезьяны, а не люди, почему теперь это прекратилось».
1 мая. Я люблю в природе самое первое начало перемены, особенно ранней весной,– в первом свете над голубыми снегами зарождение неудовлетворимых желаний, это мое время года, не очень короткое, прямо после Нового года и до теплых ночей, когда по еще низенькой, но уже плотно позеленевшей траве начинают гоняться друг за другом ежи, пастух выгоняет коров, словом до Егорья. С этого времени я становлюсь удовлетворенным, сытым, и я смолкаю, как смолкают, начиная линять, все птицы первой весны.
Социализм по существу своему есть голос материи, жаждущей формы, заявление самой материи о том, что и она живая.
Закон, значит, повторение какого-нибудь явления во. времени и пространстве. Наука открывает законы, то есть чередование явлений при данных условиях. Благодаря науке создался штамп, то есть сознательное повторение одной и той же формы.
История Уэллса – замечательная книга, едва ли не первый рассказ простака о всей истории человечества. В сущности, все люди пишущие, вообще более или менее сознательно живущие делают это ежедневно: невозможно высказать ни одного более или менее широкого взгляда на вещи, а быть может, и не сделать поступка, не пользуясь всем своим лично воспринятым багажом истории.
– все остальное уродует человека, приводит его к гибели, то есть к власти над другим человеком, понимаемой как насилие.
23 мая. С годами очень устаешь от веры в человеческие достижения, и так мало-помалу все мы делаемся до известной степени пессимистами, но это разочарование нисколько не мешает жить, любить именованных людей и делать умное, доброе, красивое и полезное дело, напротив, я думаю, вот тут только и начинает человек мало-мальски походить на человека, когда он разочаруется в человечестве.
27 мая. Быт, затертое понятие, надо освежить, на время раскрыв его содержание, как .
7 августа. Если опишу полет аэроплана для детского журнала – это поместят на первой странице, но как бы гениально ни описал полет дикой птицы – это будет для второго отдела журнала. Впереди должна быть механизация, то есть восстановление утраченного.
16 августа. Против Благовещенского пер. на Тверской есть вывеска: «Всечеловечество», и там внутри вегетарианская столовая – я хожу туда: близко и недурно кормят. По стенам от пола до потолка тезисы всечеловеческого языка Ао, прислуживает человек в голубой маске. Я пробовал читать тезисы, но после того как догадался, что все сводится в новом языке к всечеловеческой цифре вместо слов,– бросил читать. И все-таки благодаря этим огромным таблицам и человеку в голубой маске в этой столовой едят как-то не по-свински, и мысли постоянно сопутствуют еде.
Сегодня я думал о священных коровах, что вот как хорошо будет с коровами, если не будем есть мяса. Но если уж язык всечеловеческий, то и корова, чтобы одна какая-нибудь для всех людей – не наша, конечно, ничтожная русская коровка, а какая-нибудь голландская. Раз все-человечество, то и все-хозяйство и, значит, голландка. И, следовательно, универсальный бык-производитель, все-бык. Сначала это, а потом и всечеловек-производитель, англичанин или американец. И чтобы вывести одну породу людей. Смеются над этим, но если будет все-язык, то непременно будет и все-порода.
17 августа. Восточные люди крах личного усилия объясняют судьбой: судьба! у социалистов судьба – экономическая необходимость, у моралистов – долг, у художников – скука.
Больше всех личное начало развито у художников, и потому у них отчетливее отделилась эта надличная сила под именем скуки. И в конце концов художник берет скуку обыденности личной волей – в этом и есть чудо искусства и подвиг художника. Художник своей творческой властью преображает жизнь так, что в ней как будто нет ни судьбы, ни экономической необходимости, ни долга, ни скуки. Каждый под влиянием искусства поднимает голову повыше, разделяя с автором чувство победителя скуки: в этом и состоит мораль искусства и его полезность. И оно единственно в этом.
чувство победы над скукой.
Мы знаем, например, в творчестве природы чудесные дни, но их мало: серых дней больше. И знаменитая весна в действительности проходит больше в томительном ожидании. А кино выкинет серые дни, и весна станет прекрасной. Хорош золотой дождь семян при посеве ржи, хороши всходы, хороша земля, и цветение, и наливание, и созревание, и жатва, но все это только моментами, а захотите посмотреть в действительности: две недели колосится, две недели цветет, две наливается, две созревает – какая скука! А там вся туга выбрасывается, и рожь в кино одну секунду колосится, другую наливается и на четвертой секунде готова. Да ведь только смотреть в жизни, как мерно жует бычок свою жвачку день и ночь – вык, вык! и так 365 дней – вык, вык! и потом еще столько же, и тогда он делается бык, а хозяин за это время и сам вык-вык – при-вык, из этого вык сделался век, и так стал сам чело-век, то есть голова, созданная терпеть всю скуку бычьего века. На борьбу с веком выступает художник, и так создается трагическая личность. Кино посмеялось над художником и моралистом, и художество заменилось международной обывательской болтовней.
22 сентября. Что есть художество? Вот какая-нибудь пичужка сидит на ветке, шишку долбит, и носик у нее кривой, и, с одной стороны, линия этого носика есть часть траектории чего-то огромного, вроде Марса, а с другой – это великое предстоит сердцу умильно, понятно, ответно – восхищение от пустяка и пустяк это все...
[Талдом.]
27 сентября. Мой посев приносит плоды: всюду зовут писать. Между тем я ничего не уступил из себя: жизнь изменяется.
Притом это страшно талантливый народ, если судить по тому, чего он достигает в своем гении.
9 ноября. Читатель, как и писатель, рождаются, а масса занимается чтением, если есть досуг.
20 ноября. Три романа К. Гамсуна прочитаны: «Соки земли», «Санатория Торахус», «Женщины у колодца». Хороши одни «Соки», в остальных чересчур много кори (Гамсун описывает буржуазию, как болезнь корь на стихийном человеке).
Через «Соки земли» можно прийти к своему роману.
30 ноября. Вопрос ставится так: писать роман или свести все к ремеслу. Чтобы писать, нужно ввести строгую гигиену души с усиленной охраной «светлой точки».
[Талдом.]
20 декабря. Как пишут романы? Если писать, то как быть, если придет в голову главное после, а если не писать и дожидаться, пока сложится, то или это будет механическое писательство, или все расплывется в неопределенность. Правила быть не может никакого, кроме правила в самом опыте следить за собой, узнавая по разным признакам тот момент, когда должен молот ударить по железу (вдохновение).
21 декабря. После узнаешь, что так бывает у всех, кому дано выступить в жизни со своим лицом,– непременно у каждого такого человека найдется в прошлом точка безумия. Но в то время, когда это , то сам кажешься себе каким-то проклятым существом, выходящим из всякого необходимого для жизни счета и меры. Тогда больше всего хочется кому-нибудь раскрыться до конца, но это невозможно: для этого нет слов у себя и у ближнего, нет такого внимания, чтобы понять человека без слов.
с ума, и долго спустя, если удастся победить и сделать предназначаемое своей же природой дело, то представится уже наоборот: не было в них никакого особенного ума, стояли они на месте, а сам натыкался на них в своем темном беге, как на деревья в лесу. Но тайна, что же сталось в конце концов с тайной? Дорогой друг мой, это не тайна, это просто я сам в той своей части, которая не совпадает ни с кем из других. Вот почему никогда не будет конца рассказам о разных историях любви; как ни одна весна в днях своих не совпадает с прошлогодней весной, так никогда не будет исчерпан любовный запас.
Иным это очень рано отравляет душу, что старшие ничего не знают и что я, какой есть, я старший сам себе. Душа детей и художников отличается.