1925
1 января. В романе нужно прежде всего единство лица, то есть чтобы все действующие лица незаметно для читателя были составными элементами одного сложного существа.
В жизни мы разделены друг от друга и от природы местом и временем, но сказитель, преодолев время и место (в некотором царстве, в некотором государстве, при царе Горохе), сближает все части жизни одна с другой, так что показывается в общем как бы одно лицо и одно дело творчества, преображения материи. При таком понимании сказка может быть реальнее самой жизни (Дон Кихот и Санчо – самый яркий пример такого сближения).
Это один процесс творчества, который приводит к ясности, а другой процесс строительства самой жизни, когда нужно в добытую сказку вдвинуть время и место. Есть ли это дело художника? Нет, это дело человека, но труд художника, поскольку он тоже человеческий труд, дает прекрасный пример воплощения, потому что, делая свое любимое дело, он посредством этой любви преодолевает скуку труда и в то же время трудится, как и все.
Спасителем человечества (от Кащеевой цепи) будет тот, кто приобщит каждого работника видеть в своем труде творчество жизни; значит, чтобы часть узнала себя частью целого (коллектив).
6 января. Дульсинея. Если бы возможно было с ней! встретиться, то было бы или разочарование, или обыкновенная любовь. Но именно потому, что нельзя с ней встретиться, возникает Дульсинея. Это мост к невозможному, сила бессильного (Дон Кихот).
10 января. Так оно так, конечно, и лучше бы как-нибудь работать гражданином мира, но как перешагнуть через родину, через самого себя? Ведь только я сам, действительно близкий к грубой материи своей родины, могу преобразить ее, поминутно спрашивая: «Тут не больно?», и если слышу «больно», ощупываю в другом месте свой путь. Другой-то разве станет так церемониться, разве он «за естественным богатством» железа, нефти и угля захочет чувствовать человека?
Вот верно как-то через уважение к родным, некоторым друзьям и, главное, через страстную любовь к природе, увенчанной своим родным словом, я неотделим от России…
– Не до сказок теперь! – Не до сказок, я знаю, но она явится, как след по земле... нашим следом охотник идет, и он потом расскажет о нас.
Люди живут не по сказкам, но непременно у живого человека из жизни складывается сказка, и если, пережив, оглянуться на прошлое, то покажется, будто жизнь складывалась сказкою. Вот я свою сказку уже начинаю замечать.
– Но зачем это тебе нужно?
– Я не знаю зачем: это чувство себя самого, моя жизнь.
– Твоя личная жизнь, но кому это интересно?
– Это интересно всем, потому что из нас самих состоят «все». А ты как, разве не через себя самого узнаешь людей, общество?
– Ну да, это психология, специальный вопрос, мне этими тонкостями некогда заниматься, у меня есть дело общественное, которое поглощает меня самого совершенно.
– Ты что же, отказываешься от развития своей личности?
– Временно да.
Писать по символам, это все равно, что жить по сказкам.
11 февраля. Несмотря на все, мир прекрасный существует тут, на земле: движение мысли, совести, чувство красоты (творчество).
[Москва.]
Многочисленные прекрасные памятники старины, благодаря отживанию современности, выступили на фоне низменных мещанских строений необычайно ярко. Древние зодчие вообще работали так, что окошки справа и слева, двери, крупные украшения не приходились одно к одному, не складывались, а даже не было ни одного кирпича в орнаменте, чтобы сложился с другим кусок в кусок. Они работали, как природа, обличая (индивидуализируя) каждую мелочь. Время продолжало дело художников, работая желто-зелеными мхами на кирпичах, муравой на стенах и разным быльем. И так мало-помалу дело человеческих рук пришло в полное согласие с делом природы, так что строения на горах и прекрасное Плещееве озеро внизу сошлись к одному, как будто их создали друг для друга,– сказочный городок.
21 февраля. В толпе у оклеенного столба сказали:
– Навсегда!
Я поднял голову и прочел тему лекции: «Почему климат Москвы изменился навсегда».
В толпе радовались:
– Виноградные сады разведем.
И тому, что на юге мороз, тоже радовались:
– А там все померзло.
Что вы думаете, это революционный народ? Что он радуется сокрушению последних твердынь, влиянию тяги земной на себя для чисто человеческого творчества?
Ничего подобного! Это просто дешевый народ у столба собрался, зеваки, пустомели, готовые за виноградную веточку отдать все дивные сказки Мороза.
А я это берегу в себе, и как французу нужно зачем-то его непонятное нам отечество, так мне нужен пейзаж. Мне нужно, чтобы все приходило вовремя. После морозов сретенских и ужасных февральских метелей пришла бы Мартовская Авдотья – «обсери проруби» становилось бы вовремя жарко, налетало оводье и комарье около «Акулниы задери хвосты», и так начался бы великий коровий зик, в июне непременно бы тоже был конский зик (...) давал бы исходную точку опоры моему (1 нрзб.) воображению.
Как художник я страшный разрушитель последних основ быта (это мой секрет, впрочем), я разрушаю пространство и говорю: «в некотором царстве», я разрушаю время и говорю: «при царе Горохе». Совершив такую ужасную операцию, я начинаю работать, как обыкновенный крестьянин-середняк, и учитывать хозяйственные ценности, как красный купец. Этим обыкновенным своим поведением я обманываю людей и увожу простаков в мир без климатов, без отечества, без времени и пространства.
– Освежились, очень освежились! – говорят они, прочитав мою сказку.
И платят мне гонорар.
Мне нужен быт не для быта, конечно, а для объяснения моего с массой, нет у них быта – нет у меня языка, и я на холостом шкифу верчусь без ремня передаточного: занимаюсь стилизацией.
Если мороз исчезнет из России, непременно и быт исчезнет. Вот почему я против изменения климата (...) Простым разрушением быта без творчества новой фабулы не может быть никакой революции.
[ Талдом?]
22 февраля. И в моей жизни, человека, добывающего средства существования придумкой, есть своя рабочая теория, без которой я бы не мог заниматься своей профессией: в своем деле я использую рабочую ценность мечты о личной свободе. И, само собой, это не умственно выходит, а из натуры и вопреки всей окружающей меня деревенской действительности.
Когда я на рассвете выхожу на крыльцо посмотреть, в каком виде является новый день,– это очень важное дело в конечном факте моей работы, и я стою на крыльце важно. В это же самое время выходит на свое крыльцо одна беднейшая в деревне женщина Наташа и начинает молиться очень усердно, кланяясь на все четыре стороны: у Наташи это своя какая-то необходимая ей и едва улавливаемая моим чувством рабочая теория. Помолившись богу очень усердно, она идет к колодцу и очень часто упускает ведро. Тогда слышно частое повторение слов «черт», и это уж на весь день: больше этой замученной женщины в деревне никто не ругается, черт преследует ее весь день и до глубокой ночи. В одну хорошую минуту она мне прямо сказала:
– Если бы не это слово, я по своей работе давно бы в святые попала.
[Москва.]
13 марта. Двинуть вперед роман.
Изучать Переславль и налаживать биостанцию.
14 марта. Посетили биостанцию. Организовано 10 000 юных натуралистов. Массовое исследование всех птиц сразу (...) 2000 окольцованных птиц.
20 марта. Хоть бы минутку побыть с самим собой и собраться с силами – вот это нужно человеку, иначе он вывертывается весь наружу и в своих делах не узнает себя самого.
[Переславлъ-Залесский.]
7 апреля, Я перешел вчера на Ботик (Павловна переехала третьеводни) и стал жить в дворце в роскошном уединении.
8 апреля. Вечером состоялся в Музее мой доклад об организации биостанции. Сошло в общем очень мило.
9 апреля. Дворец существует с 1853 года – в нем почти не жили, он совсем новенький. Между тем деревья, птицы, звери к нему за 70 лет очень привыкли. Перелесок возле самого дворца на холме совсем дикий, и одно дерево даже рычит (трется о другое), как бывает в самых глухих лесных оврагах. Этот звук чаще или реже, смотря по ветру, слышится всегда в дворце при закрытых дверях и окнах, и в общем какой-то очень приятный мне звук.
то сравнительно легко уже приохотить их к очень кропотливой исследовательской работе. Условия подмосковной природы, указал я, такие, что встреча с природой должна подготовляться педагогами: там нужно в малом увидеть большое, и так на станции все микро: микроклимат, микро-заповедник, микроорганизмы, комары и птицы даже все больше маленькие. В нашем же краю, напротив, все макро: макро-водоемы – озера, громадные леса, болота, у нас встреча легче, и наш метод должен быть основан не на микро, а на макро: путешествие у нас, а не экскурсия, и уклон нашей биостанции должен быть географический.
24 апреля. Не нужно быть очень жадным к материалам и всюду совать свой нос, как чайка в воду, большей частью напрасно. Нужно добиваться, чтобы все нужное само приходило, являлось непременно, как ежедневно является свет.
И я не с какой-нибудь целью встаю и выхожу до солнца; между тем не могу оторваться от солнца и озера.
4 мая. Определился роскошный день сверкающих клейких листиков, насыщенный влагой, с тучными теплыми облаками.
По теплым синим и золотым облакам пролетели и те не известные совершенно никаким ученым птицы с самыми острыми крыльями и с самым тонким клювом, сверкнули в золотом луче и влетели в зеленый дом.
В полдень Павловна крикнула:
– Посмотри, какое озеро!
И все мы подошли к берегу. Мы его не видали еще таким и [не] думали, что может быть такая красота: весь небесный свод со всеми своими градами, и весями, и лугами, и пропилеями, и простыми белыми барашками почивал там, гостил у нас, у людей, и так близко: совершенно Китеж, невидимый град.
Мы долго молчали, но один наш гость, подшибленный горем и ослабевший духом, не осилил молчания и сказал:
– Видите, вон там утки черные.
10 мая. То ли что плохи были учителя и велика жажда к ученью и оттого казалось, что не у нас здесь, а где-то есть великие учителя, истинно Старшие; то ли что хорошие люди вокруг меня веровали в науку, а может быть, и потому, что после в жизни пришлось встречать замечательных ученых и художников, или это оттого, что больше самоучкой до всего доходил,– но почтение к Старшим и готовность сделаться во всякую минуту учеником у меня до сих пор сохраняется и все больше и больше распространяется.
Прочитав прекрасную книгу, я думаю: «Вот я ее в день прочитал, а ведь чтобы написать ее, он истратил всю жизнь!» Выслушав весной первый зеленый шум у березы, я говорю: «Чтобы так прошуметь, ведь она полвека росла!»
Ватага чаек летит плотно друг к другу над озером, первая упала на рыбу и промахнулась, вторая за ней упала, третья, четвертая, десятая схватила уклейку, и потом они все на ветер поставили крылья и плавают часами, не шевеля крылом,– есть чему поучиться у чаек!
Я – ученик.
бы только ни избыть свою силу, разрядиться во что бы то ни стало куда-нибудь, хоть в печку! И вот тут я: ученик, внимательный, усердный, жаждущий, и все мне как роса на траву...
14 мая. В 7 утра выезжаем на лодке в Усолье.
В Усолье приплываешь, как будто не в село, а в какое-то жительство лесных существ, не нарушающих общий пейзаж: так все вокруг лесисто, болотно, так много природы.
26 мая. Художественное изучение края с целью воспроизведения края потом, не расчленяя описание по частям: население, воды, промышленность, а соединяя все и представляя край живым, как личность.
15 сентября. Думаю продолжать роман.
23 сентября. Пишу роман в голове.
24 сентября. Сегодня получено известие, что Воронский в восторге от «Родников».
Воронский приходит в восторг, но до сих пор я не числюсь сотрудником «Красной нови».
25 сентября. Понимаю ошибку Руссо, Толстого и всех, кто зовет людей к «простоте»: они думают, что жизнь проще, значит, и легче, между тем как проще жить гораздо труднее. И самое трудное, что стремление к простоте жизни является у сложнейших душ, а все простое стремится к сложности.
по удовольствию к своему делу кипит. Когда же я для скорости развожу примус и курю и пишу между двумя чашками чаю, то хотя примус и в другой комнате, за дверью и на самом тихом ходу, только чтобы не остыл чайник,– я все-таки не могу думать и писать, мне кажется, там, за дверью, из-за моей пустяковой жизни кто-то из последних сил старается.
Был ли сегодня хороший день или худой – не знаю. У меня в душе, как в природе поздней осенью, крутит и мутит тоска. Сегодня я заметил только, что на фоне серою ствола большого дерева трепетал один-единственный золотой листик.
Золотая осень прошла незаметно, то были холодные дожди и как-то тут между днями незаметно ударили два мороза, подсекли листву, потом начались сильные ветры с дождями, и так незаметно мы остались с голыми деревьями.
6 октября. Сегодня вечером были слышны крики пролетающих гусей, мелькнула стайка чирков и каких-то больших уток. Каждый раз явление птиц волновало меня, и я для них бросил свою мысль. А мысль эта была о жизни и смерти, что как это отлично придумано устроить нам жизнь конечную сроком, за которую ни одному, даже самому гениальному, мудрому и долговечному, невозможно исчерпать разнообразие мира, отчего каждая коротенькая жизнь может быть бесконечна в своем разнообразии.
7 октября. Я живу один во дворце, устроенном когда-то для приема царей. Весной, в марте, когда я тут поселился, из подвала вылетел в окошко русак. В большом зале подвесились летучие мыши. В ста шагах токовал тетерев, и куропаток всяких множество. Налево за можжевельником лисьи коры, на склоне оврага Гремячей горы, на которой стоит дом – норы барсучьи. С крыльца вид на все озеро, окруженное с левой стороны дремучими неисходимыми болотами и боровыми лесами. Гуси, лебеди летят через усадьбу. Скажите, охотники, кто из вас не позавидует мне и кто не поймет, из-за чего я довольствуюсь скромными своими доходами.
– это все мое прошлое так процвело...
15 октября. Книга «Башмаки» к удивлению моему, вышла прекрасная книга, единственный в своем роде опыт художественного писания, сознательно выдвигаемого автором как исследование. Такое же исследование мной было сделано секретное в книге «У стен града» но я не мог в ней показать, что это – исследование. А в «Башмаках» метод выпирает наружу. Вероятно, я наделал много ошибок в рассуждениях, но факт остается фактом: на трех листах изображен целый край.
Эта книга во исполнение мысли Курымушки что «мечта есть вестник прекрасного» и этот мир находится в самой серой действительности, преодолеваемой в себе самом и преображаемой: дело исследователя расставить людей и вещи, сдвинутые случаем, на свои места (вернуть их к своей самости).
Художник должен войти внутрь самой жизни, как бы в творческий зародыш в глубине яйца, а не расписывать по белой известковой скорлупе красками.
7 ноября. Как хорошо в предрассветный час полуодетому прямо с постели открыть дверь, выйти в тьму, захватить пригоршню пушистого, только что слетевшего с облаков снега, потереть им лицо, шею и вернуться в теплый дом: какой у снега в этот заутренний час бывает аромат! Да, если дома тепло и можно быть сытым и есть хорошая лампа, то зима куда интереснее лета.