• Приглашаем посетить наш сайт
    Никитин (nikitin.lit-info.ru)
  • Пришвин.Дневники 1905-1954 гг. (Собрание сочинений в 8 томах,1986 г.).
    1943

    1943

    2 января. Продолжается и в январе сиротская зима, только снег не тает,– так тепло! И понемногу, но не сильно подсыпает снежок.

    Завожу часы для своего счета времени, но самое время идет само по себе. Так вот я все теперь делаю: конечно, делаю все, что от меня зависит, но жизнь идет сама по себе.

    3 января. Вчера весь день валил снег валом и в лесах было, как во сне, когда снится приятно вечный покой...

    Ляля принялась за дневники нашей любви. Переписываем, перечитываем и связываем свое тогда и теперь.

    Вы возмущаетесь жестокости древнего закона «око за око», но закон есть сила греха, есть ответ мечом тому, кто поднял меч.

    6 января. Вспоминаю и записываю, раздумывая о пределах унижения: по существу, нет этих пределов для идеально глубокого человека, отвечающего за жизнь свою перед любимыми людьми п перед богом. Но у каждого человека в отдельности есть потолок личной чести, сквозь который он не может подняться, и его смертельная вспышка за честь – есть удар головой об этот потолок. Наше сочувствие таким выходкам исходит из нравственных требований к росту личности в том смысле, что если не можешь выйти духовно из оскорбленного и униженного твоего тела, то лучше разбей его в его поганости... и, может быть, тем самым определи свое лучшее расти в новом, более счастливом воплощении.

    С тех пор, как голод заставил людей смотреть на охоту как на добывание пищи, а не на форму поэзии, я забросил охоту и с начала германской войны не пролил ни капли ни птичьей, ни заячьей крови.

    7 января. Вышел в темноте, мороз, как вчера, довольно значительный (–15–20°), небо чистое, но все-таки некоторых звезд недосчитался, и ветер восточный.

    Фактор хорошего праздничного настроения – это наши победы под Сталинградом (говорят, 1,5 мил. немцев разбито) . Главное же это охватывающая всех уверенность в том, что вообще война кончается.

    12 января. Основная задача учителя в школе состоит в таком преподавании детям достижений человеческого опыта, чтобы эта нагрузка чужого опыта не подавляла собственную душу ученика.

    Текущее: с Ботика телеграмма о близком окончании отепления колонии. Через неделю с чем-нибудь можно рассчитывать на возможность начала намеченной работы с ребятами.

    От журнала «Дружные ребята» просьба дать рассказ к моему 70-л. юбилею. Это напомнило мне о юбилее.

    13 января. Зима все та же, сиротская, время летит, и как-то складывается в душе, что не в зиме и даже не во времени дело...

    14 января. Стали замечать прибыль света и вечером и утром, морозы сильно не жмут, время летит.

    К началу XX века человек в происхождении своем окончательно осознал себя обезьяной, и в Зоопарке из обезьянника была выделена одна обезьяна специально для демонстрации на людях несомненного факта происхождения человека от обезьяны.

    Дарвин, как прислуга у господ, подсмотрел в делах божиих обыкновенность его творчества. Чудесные пироги делаются из обыкновенной муки, так и состав материи тот же самый у человека и обезьяны.

    Природа в понимании Ляли и моем: я с трудом научил ее отличать сороку от галки, а грача от галки отличить она так и не могла научиться. И в охоте тоже: не может понять, почему нельзя стрелять дробью без пороха. Ее сопротивление к технике болезненного происхождения, но эта болезнь на фоне всеобщего технического безумия, этой слепой веры в слепую материю является скорее не болезнью, а здоровьем души.

    15 января. Опять пришли лунные ночи и, наконец-то, настоящий рождественский мороз, и такой, что деревья стреляют в лесу.

    Лесничий принес газету с речью Рузвельта о том, что немцы должны были победить в 42-м году, если же пет – то можно математически рассчитать, что они погибнут.

    ей в этом, утешительно сказали: «Скоро кончится». Она ничего не ответила, но потом вдруг расплакалась в радости и в ответ па наше «кончится» сказала: «Хозяин мой пришел»,– и это значило в ее существе, что война кончилась.

    – Кончилась вот для нее,– сказал я после ее ухода.

    – Нет, не кончилась,– ответила Н. А., ей будут завидовать, а кончится, когда обрадуются все.

    Мы немного поспорили, потому что я знаю больше народ: в таком несчастии, как это, люди не будут завидовать, напротив, сорадоваться. И тем не менее, все-таки война кончилась только для Наташи...

    Я к тому это, что в личном удовлетворении не может быть насыщения, между тем как постоянно чувствуешь так, будто вот «мне бы» – и все, но это не все.

    16 января. Прошлую кампанию немцы, наступая на Москву, убедились, что прямая не есть кратчайшее расстояние между Москвой и Берлином. В нынешнюю кампанию, 42-го года, они убедились под Сталинградом, что и кривая не есть истинный путь.

    I8 января. Морозы настоящие стоят, но мы их вовсе не чувствуем,– с одной стороны, топим хорошо, с другой, стало так, что внимание обращено не на морозы.

    Англичанин умеет открываться, не отдаваясь, а русский если откроется, то тем самым и отдается, а после будет страдать.

    28 января. Мороз сломило. Верчусь около философии времени, потому что без этой философии невозможно понять глубоко современность. Что думать о времени прошлом! Оно безгранично уемисто, и мертвецам там спорить не о чем, там – мир. И будущее время, эта страна неоткрытых радостей – бесконечно вместима, и там тоже не за что спорить,– там мир. Но время настоящее, короткое, между рождением и смертью – это время тесное, и тут идет борьба за минуту, за мгновение – тут непрерывная война против всех властелинов мгновений. Посмотрите на мир природы, где бьются за мгновение жизни и крокодилы-пожиратели, и бабочки, у которых не существует даже кишечника. Все они бьются по-разному за мгновенье, и даже бабочка, снимая пыльцу с цветка, отнимает ее у другой. И весь этот мир бьющихся между собой властелинов мгновений целиком сосредоточен в душе человека...

    Среди этих воюющих властелинов мгновений есть завоеватели великие, и их огромное богатство сложенных мгновений настоящего у людей называется властью.

    30 января. Идея дневника. В дневнике можно понять теперь уже общую идею: это, конечно, творчество жизни в глубочайшем смысле с оглядкой на аскетов, разделивших дух, как благо, от плоти – зла. Дневник это не разделяет, а именно утверждает как самую святость жизни, акт соединения духа и материи, воплощения и преображения мира. Творчество это непременно требует двух лиц и называется любовью.

    Итак, любовь, как творчество, есть воплощение каждым из любящих в другом своего идеального образа. Любящий под влиянием другого как бы находит себя, и оба эти найденные, новые существа соединяются в единого человека: происходит как бы восстановление разделенного Адама.

    1 февраля. Мягко после пороши. Вступили в последнюю треть зимы. Ждем конца войны, как голодный ждет хлеба. Ляля переписывает дневник и делает открытия в разных смыслах нашей жизни. Я ничего не делаю, кроме фотографирования баб за картошку.

    5 февраля. Читатель ближний к писателю, тот «ближний», которому он пишет, кого ждет к себе, тратя дни, ночи, всю силу ума и сердца, этот ближний находится от него дальше всех: вот оттого так и трудно вызвать его, оттого художник седеет, желтеет и морщится в его ожидании: потому что он ближний по духу и самый дальний по расстоянию. И все искусство такое, все оно, как решето, рассчитано на избранных, все оно учит лучших. А война – та учит всех. ...«Война учит всех», пришло мне в голову, когда я снимал за картошку двух мальчишек по 15 лет. У одного были на груди стрелковые ордена, и я не знал, как мне с ними быть, потому что в комнате стена мешала отодвинуть аппарат, чтобы могли выйти ордена.

    – Что делать,– сказал я,– если снять ордена, то обрежется сверху голова, волосы почти до самого лба, а сохранить голову – срежем ордена.– Мальчик задумался. А я ему пословицу: – Или грудь в орденах, или голова в кустах.

    – Режь голову! – ответил мальчик.

    6 февраля. Сильный мороз и солнце. Месяц народился. Утром до почты какой-то монтер прислал мальчика с текстом поздравительной телеграммы (5 февраля день рождения, 70 л., награжден орденом Красного Знамени).

    13 февраля. Величайшая метель сверху и снизу. Трактор не мог пройти и вывезти мою машину на шоссе. Написал послание в Союз вместо речи на юбилее.

    15 февраля. Как и вчера, только не тает. Пробиться Ляле в Москву не удается. Посылаю вторую речь: «Город света».

    16 февраля. Ждем трактора или перемены погоды. Есть опасение, что мы застряли здесь до конца апреля: нечего сказать – юбилей!

    Видел когда-то и Рублева, и Рафаэля и ничего не понимал, а теперь сижу в глуши, ничего не вижу и все понимаю: пришло это, потому что имел соответствующее переживание, или просто назначенное время жизни пришло. И я такой весь, рассчитанный на долгую жизнь, а другой (Лермонтов) рожден, чтобы вспыхнуть: сразу все! Как бы вам хотелось родиться – на долгую или на короткую жизнь? Хотите сразу сгореть или жить, как я, под хмурыми тучами и с каждым годом чувствовать, что тучи мало-помалу расходятся и вот-вот покажется солнце...

    В Переславле. Харьков взят. Завидев знакомого в городе издали, понимаю, что он надувается для поздравления с высокой наградой. Злой хитрец Витюков, заведующий творогом, почти что во фрунт стал, а когда дошел до творога и мыла, сейчас же за трубку, и вот разговор:

    – Ко мне пришел писатель, дважды орденоносец Пришвин, просит мыла. Да всего кусочек. Есть?.. Значит, счетов нет. А все-таки есть? – Трубка кладется.– Говорит, есть, но счетов нет.

    – Нельзя.

    – Выходит, нельзя.

    За творогом пошли в Молокосоюз (...) Заведующий спрашивает: почему я не черпаю материалов на фронте. Отвечаю, что там кровь, и я крови видел раньше много, довольно, теперь смотрю на слезы в тылу:

    – Вблизи ведь тоже материалы?

    – Конечно, материалы.

    18 февраля. Подморозило. Намечена поездка Ляли в Москву 22-го. Возвращались на лошади (4 часа!).

    20 февраля. Рассказ ленинградца: солдат шел по улице, встретил покойника, обратил внимание на знакомое одеяло. Подошел, узнал свое одеяло, поднял – жена! Рассказчик прибавил:

    – А если бы пошел другим переулком, так бы и не знал, что жена умерла.

    21 февраля. После вчерашней метели (не каждый год бывает такая метель) и опять на метель метет, свету не видно. Говорят, что и трактор даже не может пройти, и мы от Москвы отрезаны.

    28 февраля. Тем-то и силен русский человек, что он не резко очерчен: глядеть прямо – человек как человек, а по краям расплывается так, что и не поймешь, где именно кончается этот и начинается другой человек, и в этом вся сила: один выбыл, соседи сливаются, и опять сила...

    Смотрю в себя и через себя одного понимаю все русское: до того я сам русский. Так, если хочу понять, откуда у нас берется столько героев, то сам эту готовность к геройству вижу в себе: как будто сидишь ни у чего и ждешь, что тебя позовут, и как только позвали, то ты делаешься, будто снаряд: вложат тебя в пушку и ты полетишь и с удовольствием, с наслаждением разорвешься, где надо.

    Из этого все и происходит, что нет у тебя ничего, подлежащего счету, мере, охране. И вот этот нигилизм у себя для единства коллектива самое-самое добро. И это «добро» пересилило даже «добро» немцев: у нас это глубже, проще, правдивей и сильней, их коллективизм деланный, а наш природный.

    – За что ты сражаешься? – спрашивает Рузвельт американского солдата.

    – За баптистскую церковь в моем переулке,– отвечает солдат.

    – За что ты? – спрашивает русского.

    Он ясно ответит:

    – За родину.

    7 марта. Деревья молча борются между собою: ни слов, ни крови, ни слез. Но присмотреться – и не только увидишь их ужасную борьбу, но много по ним поймешь и о борьбе в человеческой жизни. Когда я вижу в лесу два тесно растущих дерева, я всегда подхожу посмотреть на их жизнь.

    15 марта. Из осажденного ныне города Петра, ныне Ленинграда, сюда на Ботик эвакуировали маленьких детей, подобранных большею частью на трупах своих матерей, умерших от голода. Спасаясь от гибельной дистрофии, несколько женщин-педагогов взялись спасать этих детей по мудрому совету одного ученого: «Спасётесь сами, спасая детей». Это были дети, у которых вместо ягодиц висели мешочки, тело, как сумка с костями, а волосы – сплошные колтуны с кишащими насекомыми.

    4 апреля. Материнство – это сила особенная, которую мы, мужчины, по себе непосредственно вовсе не можем узнать и понять. Какая это сила и сколько ее напрасно тратится, можно видеть по такой матери трехсот детей, как Нина Семеновна Соколова и Анастасия Ефимовна Адрианова: их двух хватает на триста детей! И сколько же теряется этой великой силы напрасно в обыкновенной семье и какая это растрата, какая отсталость – семья! Есть женщины, сознающие это, им тесны рамки семьи, они страшатся семьи, как тюрьмы, и вырываются из оков родового начала, стремясь осуществить свою исключительную силу материнства вне рода. Из этой способности расширения души внутрь себя до без конца произошла личность человеческая, как бессмертная сущность.

    7 апреля. Соне лет десять, Боре одиннадцать. Два года тому назад у них мать умерла, а вскоре за тем и отец. Все крестьянское хозяйство, изба, огород, корова и мелкие домашние животные остались на детей. Поневоле они крепко взялись за дело и теперь живут двое, мальчик и девочка, и справляются.

    18 апреля. Собираемся в Москву!

    3 мая. С утра до вечера подготовка к юбилею. Великолепный вечер.

    5 мая. Все эти дни вижу косым глазом зеленеющие почки на солнечном просвете.

    16 мая. Итак, прошел без 2-х дней месяц в Москве.

    Сейфуллина говорила, что публика радовалась на моем выступлении образу чистого детства, которое вставало перед каждым.

    А я это получил от матери, и мое поведение спасло эту детскую радость матери. Этот вечер был чудом, и что Семашко пришел, обращение Асеева (Сейфуллина: душа его тут, несмотря ни на что, вдруг открылась). Всем было утешение, что, несмотря на все пережитое, сущность жизни хранится...

    [Усолье.]

    17 мая. Мы вернулись домой.

    18 мая. И что было раньше близким – земля, то становится в росте нашем все дальше от нас, а что было так далеко – небо, то все близится и близится.

    Ляля меня утешала, когда в Москве пропускали весну. Я так жаловался ей: «Подумай только, ведь это в жизни моей сознательной первая весна проходит напрасно». Она меня так утешала:

    – Не напрасно! Вспомни, как люди радовались весне на нашем вечере: ведь это мы им отдали нашу весну. А помнишь, как Ойстрах на скрипке играл, все вокруг себя забывая, и ты же сказал: «Мне кажется, что все наше прекрасное там, в природе, через таких людей сюда собирается, в город, страдающим людям на утешение».

    – Это все верно,– ответил я,– но отдать всю нашу весну для одного вечера – ведь это опустошение! – И это неправда: так отдавать, как мы, это значит и получать. Почему непременно надо сидеть у природы недели и месяцы, бывает одно мгновенье, взгляд, и разом все получишь.

    Мы уехали, когда в лесах еще белелся последний снег, а когда вернулись, вечером после грозы в лесу (на Ботике) пел соловей. Мы остановились, вслушались в песню, и вдруг все, что было пропущено от снега до соловья, к нам вернулось. Я сказал:

    – Такого соловья я никогда не слыхал. И она:

    – Такого я никогда не забуду: это раз навсегда.

    9 июня. Самое грубое и необходимое дело в природе есть убийство. Но люди придумали в обход возмездия за убийство и необходимости жертвы организацию: соединяются два человека, один не убивает, а только приказывает убить и тем освобождает себя сначала от физической грубости Дела, а при дальнейшем усложнении организации и от страха возмездия, потому что ведь и не он сам приказал, он только передал чей-то приказ по назначению. И кто убивает – физически грубый человек – палач или раб, он тоже теперь не убийца: он выполнил приказ. Так благодаря организации человек, как лично ответственное существо, делается безликим, и так человеком создается вторая природа, в которой, как и в первой, становится можно убивать. Общая (тотальная) война есть последствие личной безответственности в убийстве. Задача писателя после этой войны довести это по мере сил до более широкого сознания.

    Философ такой же человек, как и все, и тоже должен поднять весь моральный груз на себя. Между тем в философии заключается соблазнительная лазейка удрать в иллюзорный мир и свалить с себя необходимую тягость борьбы за действительность. Потому-то вот и говорится: бойся философии. Истинная же, святая мудрость должна быть делом жизни, а не специальностью. Истинный мудрец прежде всего незаметен и прост, а на философа все пальцем показывают, потому что он рассеянный в действительности и спотыкается.

    13 июня. Юмор – это отсрочка. Раз цыгана мужики поймали, хотели убить. «Погодите, успеете,– подмигнул он убийцам,– я пока вам поиграю». Начал играть на гармошке и всю ночь проиграл...

    трава, и он, читая книгу, должен был двигаться под пулями, при разрывах артиллерийских снарядов и мин. И так, подвигаясь вперед, за ночь прошел три километра и к рассвету кончил весь том. А теперь пишет просьбу прислать ему продолжение.

    Конечно, такой жаждущий живой воды мог бы и с другой книгой идти за пожаром, но какая-то капля живой воды, несомненно, заключается и в моем творчестве. Вот эта капля из моего облака и есть основа моего самоутверждения, то есть что я даже не облако (] нрзб.), а только на одной капле стою (cogito, ergo sum (Я мыслю, следовательно, я существую (лат.).). И вот это то самое cogito (мысль) и обрекает на борьбу.

    19 июня. Бывало, когда станет от чего-нибудь тяжело, в легкомыслии мечтаешь, как мальчик: а вот уйду от всех, утоплюсь, или замерзну, или просто уйду, и как легко это! И не будет меня. А теперь представляешь остающихся и видишь смерть не физическую только, а и нравственную: подло так бросить людей. Вот только тем люди и держатся и связываются, а те, кто не связан, живут в смутном чувстве ожидания чего-то лучшего.

    12 июля. У человека на свете есть две радости: одна – в молодости выйти из дома, другая – в старости вернуться домой.

    [Москва.]

    к умам практическим (техника, дипломатия, политика и т. п.). И так, всё мельчая и мельчая, Мысль становится хитростью.

    8 сентября. Мой современник это не тот, кто устраивается потребителем всего нового, а кто сам участвует в создании нового времени, кто на это душу свою положил.

    13 сентября. По приезде в Усолье вопьюсь в материалы «Падуна» и начну работать на ходу.

    [ Усолье. ]

    26 сентября. Воспитательницы теряли в Ленинграде своих детей, дети теряли родителей, каждая расстроенная семья, как разбитое зеркало, своими обломками тянулась к целой семье, и так под ужасным давлением жизни сложилась эта семья в 300 человек. Нигде никогда никому ни в старое, ни в новое время не приходилось встречать такой тип семейственности, как на Ботике. В этой семье, конечно, нет прочности, все на случайности: так все счастье вышло, что зима прошлая вышла сиротская, хвати морозы по 40°, как в позапрошлую зиму, едва ли бы уцелела эта семья в помещениях с очень плохим отоплением. Но в том-то и дело, что детдом на Ботике не быт, а личное творчество детей (...) Никто здесь, на Ботике, ничего не придумывал: тут в ужасной катастрофе человеческой из самой глубины как бы Всего-человека поднималась целительная творческая восстановительная сила (...)

    семена жизни.

    29 сентября. Не нужно только думать, как часто думают старые люди, знающие по опыту, с каким трудом и болью скоплялось добро и как, значит, трудно будет его восстановить. Это неправда: когда собиралось добро, труден был путь к неизвестному будущему, а раз оно было, имеется уже образ его, то восстановить бывает не так-то уж и трудно: так сгорают в деревне дома,– каких трудов многолетних стало их поставить, а когда сгорит, дома в один год вырастают и еще даже лучше. Так и гиблые нравы войны: тут вдруг дунет правдой, и как пойдет, и пойдет все расти.

    [Москва.]

    4 октября. Буду работать усердно над «Ботиком», мять свои эскизы и сплавлять в цельную вещь. После того крепко берусь за «Падун» и подчиняю этой работе всю остальную жизнь крепко.

    8 октября. Войска перешли через Днепр. Начало конца войны (очень всем уж хочется). Выделываю рассказы о прекрасной маме (это будет книга).

    «Прекрасная мама» принята с восторгом в «Красную звезду». Радует меня «Мама» по следующим причинам: написать в газеты на читателя всей страны и от себя, по-своему, было тайной мечтой моей – и она осуществлена.

    Писатель может быть при всяких условиях, он, как личность, больше условий.

    18 октября. На всем юге, от Киева до Крыма происходит последнее все решающее сражение, и все уверены, что немцы скоро будут разбиты...

    21 октября. Помнишь, друг мой, дождь? Каждая капля отдельно падала, и капель этих всего было неисчислимые миллионы. Пока эти капли носились облаком и потом падали – это была наша жизнь человеческая в каплях: мы, люди, тоже так носимся в виде капель и падаем. А после все капли сливаются, вода ручьями и реками собирается в океан, и опять, испаряясь, вода океана порождает капли, и капли опять падают, сливаясь. Кажется, нет ничего на свете слабее воды – соломинка разбивает струю. И в то же время нет ничего и сильнее: небольшой ручеек разрезает и рушит гору.

    Так точно и наша жизнь человеческая: мы тоже в каплях, каждый по отдельности поднимается от неведомой нам какой-то человеческой стихии, подобно океану (самый океан-то, может быть, и есть отраженный образ нашего человечества). Каждый из нас знает, что каплеобразное состояние жизни не вечно, что за каплей таится какое-то Целое, и в то же время сам свою каплю не может разрушить и должен отдаваться ее неведомому назначению. Помни, друг, тот дождь, всегда носи впечатление от того дождя, во всякое время, во всякий час, на всяком месте, как истинный образ всей жизни человеческой на земле, считая себя самого каплей, имеющей свое отдельное назначение.

    – это история личности. Война – история общества.

    Движение в любви зависит и от культурности лиц, то есть от глубины связи их.

    24 октября. Сама мысль ведь расположена в молчаливой среде, как корни озими в земле. Слово, как рожь, вырастает: рожь из земли, а слово, наверно, из крови? Мозг человека, вероятно, обладает способностью, как барабан, вертеться и на холостом шкифу и приводить в движение молотилку. Вот когда мозг в работе своей не перекинут на кровь, он выбрасывает пустые слова, и мы тогда призываем к молчанию и говорим: разговор серебро, а молчание золото, и понимаем в этом молчании и землю-матушку, и труд наш вековечный, и неверие к неоправданным словам и неприязнь к ним.

    25 октября. Радио передало о взятии Днепропетровска и порадовало: конец войны не за горами, а там и надежда на встречу с настоящими людьми, таящимися в порах жизни.

    4 ноября. Вчера прихожу в «Советский писатель», там мне говорят, что книжечка моя о радости «Фацелия» напечатана, та самая «Фацелия», которую именно за радость ее запретили перед войной. «Война на носу,– писали о ней,– а он радуется». Теперь же понадобилась радость, и книжку напечатали, и в ней о войне ни слова, как будто она давно кончилась. Весь день я ходил радостный, и в моей душе это было концом войны.

    вместивший в себя весь ад жизни с мечтой о выходе в рай.

    5 ноября. Подмена любви верой в знание привела к подмене личного усилия переменой внешних условий существования. Вследствие этого стремление познать себя подменялось техникой, и машина сделалась идолом, противопоставленным личности. Люди, утратив понимание личных отношений, отдались во власть идолов: так произошла подмена культуры, как связи между людьми, цивилизацией, связью вещей. И так вера в знание, поднимающая личность человека ввысь (самолет), стала орудием смерти личности.

    7 ноября. Какой-то молодой капитан рассказывал о войне...

    – На войне,– спросили его,– лишаются чувства страха и жалости к мертвым?

    – Нет,– ответил капитан,– на войне люди очень привыкают друг к другу, очень скоро сживаются и расставаться бывает и жалко, и страшно.

    8 ноября. Бывало, когда такая первая пороша заставала меня в городе, я отводил себе душу на следах по крышам домов. С высоты своего шестого этажа там и тут возле труб я радостно наблюдал путешествия котов, оставляющих разные цепочки следов. Сегодня следов этих не было и белые крыши оставались пустынными: наверно, люди военного времени бросили кормить котов и они постепенно перевелись в Москве.

    И в городе даже становится светлей и радостней на душе от первой пороши. «С обновкой, с обновкой!» – встречаясь, говорили люди. Но коты в это радостное утро так и не вышли на белые крыши.

    22 ноября. В душе моей, верю я, таятся слова несгораемые, и, сжигая мысленно все свои книги прошлые, я держусь за веру свою в то, что напишу наконец книгу несгораемых слов. Эта вера, однако, держится вся на какой-то вечно дрожащей струнке и – такое дело художника! – на открытой струне: каждый может махнуть по ней кулаком.

    27 ноября. Чувство родины сейчас связалось у всех с концом войны: кончится война, сделаем все последнее дружное усилие для конца и тогда все то хорошее, чего мы ждем, будет родиной.

    2 декабря. Валил снег вчера, валил сегодня весь день, и лес наш совсем завалило, лес стал глухой.

    – Какое это счастье,– сказала Л.,– сидеть в тепле одним и смотреть, как падает снег! Тебе это вышла награда за твою мучительную борьбу.

    – Мне моя борьба,– ответил я,– была в охоту, а вот тебе да, за твое страдание, правда, это счастье.

    И мы стали, глядя на падающий снег, распускать кофточку, она распускала и связывала нити, я наматывал.

    – Я как-то не чувствую времени,– сказал я.

    – А это же и есть счастье – не чувствовать времени: наше время сматывается в клубок.

    Мы зажгли лампу и продолжали наматывать, и время шло, и мы его не чувствовали. Потом стало клонить ко сну. Мы уснули, а клубок вырос до огромных размеров.

    И спали мы долго, может быть, мы столетия спали блаженные, а наше злое время отдельно от нас все моталось и моталось в огромный клубок.

    5 декабря. Снежная метель продолжается третьи сутки. К вечеру прошло сразу шесть машин. Мы быстро уложились и распростились с Усольем. Около 12-ти ночи приехали в совхоз Пушкино. Ночевали у Нины Портновой.

    Эта умная Нина выросла из беспризорства и так, хлебнув в жизни всего горького, с подозрением относится ко всему «сладкому» в жизни. Из этого чувства, подозрения, быть может, даже и всей жизни в ее обмане, вырастает тот путь общественного долга, которым жили наши старые революционеры.

    [Москва.]

    7 декабря. В Дантовом «Аду» не представлено такое наказание, чтобы личность человека под предлогом пользы ближнему превращалась в какой-нибудь рычаг или шестерню, винт, вечно вертящийся, крючок, вечно перебегающий от петельки к петельке, или фонарик с красной и зеленой щекой: красная щека запрещает, зеленая пропускает. Да, в то время, когда писался «Ад», не мог еще Вергилий сесть за руль автомобиля и перед красной щекой фонарика в ожидании, когда фонарик повернется зеленой щекой, сказать своему пассажиру:

    – Этот фонарик с красной и зеленой щекой был когда-то человек, преисполненный добрыми намерениями на пользу ближнего, это была премилая женщина Нина Портнова, выпившая всю долю человеческих, страданий на пользу ближнего, но не лишенная зрения в сторону источника Света. Так, не видя Дальнего, она выдержала слепую Голгофу на пользу ближнего и после смерти превратилась в сигнальный фонарик с красной и зеленой щекой (...)

    Ты, Данте, имел счастье жить и творить на небольшом острове счастливых, ты не замечал, что ад давно уже вышел из подземных своих недр и распространился на поверхности всей земли. Я это лучше могу показать тебе на войне.

    8 декабря. Тегеранская конференция временно заделывает всеми ощущаемую тревогу по поводу прочности союза капиталистов с коммунистами. Тревога эта откладывается на будущее, а на сегодня всем радостно объявление начала конца войны. Сила конференции в том, что открывается больше и больше бессмыслица сопротивления немцев: когда и для немца потеряется весь смысл их войны, то все у них, конечно, и развалится.

    26 декабря. «Новый мир», приняв серию моих новых рассказов для напечатания, внезапно отверг их без всякого объяснения причин.

    28 декабря. Сегодня в английских газетах (сообщают в «Известиях») была заметка об опасности фашистского яда после войны и приводятся примеры того, как в самой Англии всюду назревают признаки диктатуры. Одним словом, Германия всем оставит большое наследство.

    «после войны» не будет, и что не будет даже и времени такого «после войны» и так все пойдет до конца столетия.

    А как подумаешь, то что тут нового, разве я не говорил сто раз, что «после войны» не будет и что если есть, то это есть сейчас: в этом мгновении вечность.

    Самое вредное дело – это отравляться своими неудачами: надо разобраться, почему же именно «Рассказы о прекрасной маме» были отвергнуты.

    30 декабря. Голова этой женщины была повернута в сторону, и я мог видеть только шею с определенно вздутой от усилия поворота жилой. И вот, не видя лица, только по жилке на шее я узнал эту женщину в ее чем-то самом хорошем, самом трудном. Вспомнилась даже мать моя, и отчего-то защемило на сердце, и мне захотелось выйти куда-то, где много-много незнакомых людей, и сказать им об этом от всего сердца, что вот хорошее такое у всех же и у нас есть, и стоит только каждому вспомнить об этом, как и будет хорошо на земле у нас и на всем свете.

    Раздел сайта: