1949
2 января. «Мужики» Чехова. Тоже мужики есть и сейчас, и есть на них писатель, как Чехов, но написать нельзя: не туда идет история. А тогда можно было, потому что время шло к концу империи.
3 января. Боже мой! В каких детских руках держится мое перо,– какие слова я могу сказать в моей новой книге. Вот о чем я должен теперь думать, готовясь к доработке ее.
5 января. Начал вырабатывать по-новому повесть о Зуйке. Перед отъездом в Малеевку необходимо прорепетировать с Лялей все, что мне высказали требовательные читатели.
При чтении моей рукописи все упираются в «грех» Зуйка, им кажется неверным или подозрительным, что такой прекрасный мальчик мог согрешить и уйти от прекрасных трудовых перспектив в лес с бродягами. Синих птиц не должно быть, ни синих птиц, ни грехов. Значит, мне теперь надо крепче мотивировать уход за синей птицей. Как это сделать?
11 января. Сила правды и сила воображения.
Сила воображения представляет гору далекую, невидимую возле меня: самой горы-то нет возле меня, но образ ее здесь.
Сила правды, однако, разрушает мой образ и говорит: горы нет.
12 февраля. Иду под вечер лесною поляной, опустив глаза. Чувствую, что деревья рядом со мной идут: я и они шаг в шаг.
Заглядываю влево подальше, там деревья по поляне на фоне далекого леса идут назад, а домой мне идти вперед. Вдруг в далеком лесе прорыв и там, у самого горизонта, большая звезда. Я иду вперед, и звезда идет вместе со мною, и сколько бы я ни шел, куда бы ни зашел, звезда все будет идти. Конечно, эта самая звезда шла, указывая путь волхвам (так они думали), и эта самая звезда теперь равняется по мне, я иду, и она идет, я останавливаюсь, и она останавливается (Так думаю я). Все зависит от того, с какой своей внутренней звездой согласует человек звезду астрономическую. Какая же теперь моя внутренняя звезда? Я ее чувствую: это новый человек, идущий впереди своего времени, имеющий власть над природой, он идет все вперед и вперед, и звезда поспешает за ним.
16 февраля. Живописец может видеть предмет только с одной стороны, и оттого он художник прямой, четкий и сидящий. А художник слова устает смотреть только прямо, у него является сомнение в себе и в том, что он видит. «Дай-ка,– скажет,– я загляну с другой стороны». И это сомнение заставляет его встать и пойти. С этого сомнения, с этого желания заглянуть на другую сторону и начинается движение.
20 февраля. Главу «Падун» закончить разговором о новом человеке. Сейчас мы не можем видеть человека нового, как не можем без зеркала видеть себя. Выстроим Новый Свет, и он будет нашим зеркалом: поглядимся в него, и в нем увидим себя новыми.
27 февраля. За время в Малеевке (15 января – 27 февраля – полтора месяца) я второй раз просеял свою работу сквозь частое решето замечаний (...) И вообще эта работа сделана, как пиджак на очень капризного заказчика. Так, наверно, в древности художники делали богов тоже на заказ, и никто не спрашивал с художника его личного отношения к богам, верит он сам или не верит: довольно было того, чтобы он сделал бога.
В общем, я уверен в одном, что честно старался сохраниться в своем мастерстве, чтобы потом люди сразу узнавали работу и говорили: это делал Пришвин. Но было на работе столько заплат, что и совсем уже не могу судить сам. Пусть люди судят.
28 февраля. Отдал работу в переписку, в субботу будет готова. Считаю, что теперь, кончено, и я свободен. Поправок сделано так много, что сказать что-нибудь вперед ничего невозможно.
20 марта. Разговор по телефону выяснил, что роман мой встретил преграду и что меня хотят заставить его переделывать. Это срезало меня до чувства смертной тоски (знакомое редкое и страшное чувство).
2 апреля. Если провалится мой роман – я не много буду страдать, нет! совсем немного. Да и самая жизнь, я ценю, ценю, ценю! но все-таки того страха перед смертью, как бывало в молодости, конечно же нет у меня теперь. Но пусть не напечатают мой роман, я все-таки убежден, что он и хорош очень и, главное, что совесть моя чиста: я сделал все, что мог, и талант свой не зарыл. Самое же главное хорошо, что наконец-то я от него и отделался.
4 апреля. В общем, как художественное произведение это не кристалл, подобный «Жень-шеню» или «Кладовой солнца». И в этом не я виноват, а жизнь не вызрела для ее изображения, как в «Кащеевой цепи» не вызрел художник для дела спасения своего героя. Возможно, что и тут тоже не жизнь виновата, а сам художник не дозрел до изображения необходимости...
13 апреля. Стараюсь удерживаться от мечтаний о напечатают «Нового Света», но, отказавшись мысленно от всяких претензий на личную славу, взвешиваю все, с чем борется автор, за что он стоит, радуюсь этому и чувствую себя сильным и уверенным в том, что мы, такие, победим.
22 апреля. Начинаю подумывать о конце, что, может быть, и будет натуживаться, загадывать, искать встреч и т. п., так, если провалится «Новый Свет», то и покончить с усилиями, а жить совершенно уединенно, занимаясь дневниками и рассказами для детей. Так что время подходит успеть взяться за свой конец, прежде чем он схватит меня (...) Если же «Новый Свет» выйдет и сделает то, что я бы хотел, то можно будет еще что-нибудь написать. А то, может быть, и пробовать не буду, а возьму свой конец, как палочку в руку, и напишу из дневников книгу «Завещание»,
9 мая. И вот полоснуло по сердцу,– как ничтожно и гнусно сопротивление во имя всего такого личного, когда поставлен вопрос о добре для всего человека, вдруг захотелось стать на его сторону. И тогда вспомнилась горная высота с ледниками и все нежное зеленое внизу... что же это? или только в свидетельство, что высота побеждает? ... высокое дерево, высокий человек, высокий дух.
11 мая. Ущемленность от «Нового Света» проходит, ее смывает радость нового замысла лесной повести. Сколько лет я был в плену у «Осударевой дороги»!
12 июня. От Федина рукопись и письмо. Вышло в моей жизни это письмо большим событием. Во-первых, нашелся читатель, смотревший на вещь как на художественное произведение, и возбудил даже во мне самом интерес к этой своей способности «житейскую правду обращать в легенду, а природу в философию». Словом, я почувствовал, что существую как художник, что труд мой не пропащий. Сразу выросли крылья и явилась уверенность в заветной мечте своей написать для всех классов, образований и для всех возрастов на одном языке понятную вещь. Этой новой повестью о лесе я и скажу тебе спасибо, единственный оставшийся из старых настоящих писателей, вступившийся за мою вещь.
4 июля. Большинство ученых критиков первой важностью в оценке работы писателя ставят его происхождение от какого-нибудь другого, как в дарвинизме некоторые видят всю важность в происхождении человека от обезьяны. Если же глубже посмотреть, то ставить в первую важность происхождение является от ребяческого преклонения перед законом причинности и даже своего рода религией, обожествлением причины. Так было в языческих религиях, например, с обожествлением солнца в том смысле, что если живительный свет является от солнца, то солнце есть бог.
наша победа над немцами объясняется правильным расположением в душе русского человека того и другого начала. И наоборот, у немцев не вышло дело из-за поглощенности дисциплиной самой личности человека.
8 июля. Анна Алексеевна Капица прислала мне письмо с приглашением. Только сегодня мы решили поехать к ним на Николину Гору и познакомиться с Петром Леонидовичем Капицей. Она брюнетка средних лет, он 55 лет блондин со светящимися голубыми глазами.
Нравственное заключение или вытяжка из этого визита: «Друг мой! ты дерзнул прикоснуться к таким вещам, которые можно обратить одинаково в добро человеку и во зло, поэтому ты должен принадлежать тому, кто контролирует добро или зло. Мы уверены, что контролируем жизнь в пользу добра, и потому брось охоту и личную жизнь и отдайся целиком службе добра».
16 июля. Опять сижу за работой над поправками романа перед чтением Симонова. Целый год прошел над поправками, и теперь весь роман мой даже и не в заплатах, а покрыт целиком лоскутным одеялом.
21 июля. Говорили о братьях Хаксли, что оба они живут в области сенсации, и теперь брат Олдос выпустил сенсационный роман о сущности обезьяны в том смысле, что обезьяна в человеке остается неизменной и на фоне обезьяньем выделяются отдельные люди, выросшие из хромосомы милосердия.
– А я об этом думал,– сказал я,– еще во времена декадентские, и когда падала империя российская, как теперь падает Англия, то явился у нас писатель Андрей Белый,– куда там Хаксли! Он подавлял нас своим индивидуализмом бесконечного углубления.
– Как же вы из этого вышли? – спросил физик.
– Вместе с вами, физиками,– ответил я.– У вас раньше думали, что атом есть просто конечно-малая величина материи. А теперь вы нашли, что атом – это целая маленькая вселенная. Так и мы теперь, инженеры душ, поняли, что атом человеческого общества является такой же маленькой вселенной, и на каждое духовное ядро приходится какое-то большое число обезьяньих сущностей, с которыми духовное ядро связано долгом. Атомная энергия – в человеческой душе называется свободой, и революция вполне отвечает освобождению внутриатомной энергии. Но, по-видимому, соотношение свободного ядерного духа и подчиненного ему обезьяньего, называемого у нас порядком, есть высшая идея атомного бытия и предшествует всякому творчеству и, развиваясь в сознании, образует, с одной стороны, наше сердечное чувство гармонии и, с другой, идею пространства и времени.
Вот почему каждому духовно одаренному человеку в обществе надлежит не взрываться индивидуально и обнажаться в сенсации, как Хаксли, а организовать свою ячейку с обезьянами в чувстве гармонии, в идее пространства и времени, как это сделал с собою Шекспир и как я, совершенно простой русский человек и страстный любитель свободы и гармонии русского слова, пытаюсь провести личных своих обезьян, и это дело свое называю поведением человека. В этом смысле я утверждаю, что подсознательное поведение в этом глубоком смысле у каждого настоящего художника и настоящего творца предшествует его творчеству.
6 августа. Вчера вечер был после дневного дождя необыкновенно прекрасным, долго и тихо бродил в лесу и первый раз со времени аварии в голове мысли мои оформлялись. Егор Александрович (сосед) помогал вытаскивать мне машину, сказал:
– На молодых людей сейчас нельзя положиться, и знаете отчего? Оттого, что их соблазнила свобода, и они за свободой идут, не понимают, что свобода стоит большого труда, и даже так, что чем свободней человек, тем ему и трудней.
– Расхожусь я, Михаил Михайлович, со своими сыновьями во мнении: они о человеке так понимают, что человек заменим, не один, так другой. А я полагаю, что человек не курица: той голову отрубишь, она воскреснет и будет другая курица. Человеку же отрубишь голову–он не воскреснет.
И вот прошло с тех пор больше десяти лет, а я все помню слова старика: человек незаменим.
Недавно познакомился с Капицей, был у него и он у меня, и оба раза, и у себя, и у меня он, между прочим, высказался в том смысле, что человек незаменим и что в этом-то и есть его расхождение с современностью.
Так большой незаменимый физик сказал совершенно то же самое, что бывший швейцар профессора Веселовского и чем мучусь я сам все время.
Нас поражает не Сервантес, а что нашлась для Сервантеса среда, в которой его Дон Кихот ожил и едет на своем Росинанте в веках из поколения в поколение. Нас поражает, что Сервантес оказывается не случайным конечным существом, а бессмертным духом всего объединенного человечества.
Так и разделилось все человечество на всей земле в своей «холодной» войне: одни стоят за Сервантеса, за незаменимость личности человека, другие за среду, порождающую эту личность.
29 октября. Закончил читать «Консуэло», старинный роман Жорж Занд. Мне он читался, как современный (...)
Вот, оказывается, откуда этот романтизм, вытекающий из 30-х годов прошлого века из общества Жорж Занд и Виардо. Второе – роман пытается раскрыть мою тему: искусство как образ поведения. Третье: возможное величие женщины.
Роман питал наших писателей: узнается происхождение сына Ставрогина из Альберта и многое другое. Пророчески сбылся в последней войне бандит барон Тренк. Учитель Порпора – разоблачение подвига искусства для искусства.
«твердые» убеждения и немного испугался, спрашивая себя самого: что это, старость или склероз? Мне всегда казалось, что убеждения имеют только старики и сумасшедшие, а нормальные люди, если, бывает, и носят какие-то «убеждения», то их очень таят, как уединенное отхожее место (...) И самое большое, казалось мне, может совестливый человек допустить в отношении другого, это высказывания предположительные: «Конечно, вы это знаете лучше меня, но вот как я об этом думаю...»
И если серьезно говорить, то и правда, как это можно «стоять на своем», если все так быстро проходит и меняется, и как воистину безнравственна логика этих убеждений в отношении ближнего.
27 ноября. Сегодня будет у меня Мравинский, мой читатель.
и он читает. И сколько же у меня таких друзей, и какое это великое дело, что я пишу.
22 декабря. Вычитываю собственную мысль мою (руководящую) у К. Леонтьева: это мысль о русском отрицании, вызванном Гоголем и Щедриным, о «нигилизме и революции». 1905 год – год 1-й революции и 1-й моей книги: как я боролся с собой, со всеми упреками совести русского мальчика, рожденного в колыбели отрицания, и как все-таки победил себя и написал слова в утверждение жизни. Эти слова и определили последующую жизнь как утверждение.