17 Октября. По примеру нашей связи с семьей Сытиных насквозь видно, что не пол основание семьи: это само собой, начинается и проходит, как жизнь природы, а это основание непроходящее – Семейный долг как основа брака – обращен против чувства половой любви, неудача такого построения потому, что... (смесь соли и сахара – вздор, а сахар сам по себе – сахар, соль – соль). И так подумаешь: церковная смесь «любвей» – чем она лучше, чем нынешняя смесь всего в коммуне, а теперь кто это сознает? Моногамия.
Брак по любви – смесь соли и сахара. Прекрасная дама на брачной постели – моногамия!
Условия борьбы между интеллигенцией и вооруженными уголовными в Совдепии осложнялись еще тем, что уголовные комиссары питались мясом и жирами, а интеллигенция исключительно постной пищей.
Всякая власть, уходя, оставляет за собою говно. Дождь, грязь, да, истинно, истинно говорю, всякая власть, приходя, обещает рай и, уходя, запирает общество в собственный нужник. Ждут пришествия белых, как второго Христова пришествия, и не могут дождаться и впадают в безверие. А тут еще говенного цвета листок «Соха и Молот», который даже уличные мальчишки выкрикивают: «Брехня и голод»,– возвещает, что доблестными красными войсками взят Киев.
Воры под мостом.
За рекою на горе – что это? Кавалерия. Овцы? Нет, не овцы, всадники. А вот поднимается туда наш знаменитый вор Бурыка (комиссар социального обеспечения), да, да, да – эти всадники – наши комиссары, они высматривают сверху, нет ли близко казаков, они живут теперь там, за поломанным Лебединским мостом в поезде: это где-то совсем далеко, будто воры под мостом. Сегодня туда от учителей посылали гонца насчет жалованья, и воры смилостивились, прислали 500 тысяч. Один из них (Гаранин), говорят, удрал с 2-мя миллионами.
Мой 1-й урок географии прошел внешне занимательно, а внутренне без всякой связи с детьми: весь урок провел я на козырях, наговорил целую гору, из чего дети, верно, очень мало усвоили. Положим, и мудрено теперь говорить о любви к отечеству...
Подвалы в домах набиты дезертирами. Власти где-то «под мостом». Властвуют матросы, 600 человек: где-то среди ночи отняли самовар, там лампу, в женской гимназии зачем-то разграбили физический кабинет.
Неподвижный автомобиль № 6 перед нашим окном осужден на гибель за то, что он неподвижен: мальчишки мало-помалу его разберут.
Ночь темная – глаза выколи, власти где-то под мостом: возвратились в лоно своего истинного призвания. Дождь на всю ночь. Доктор забыл о визите к младенцу и решил запить на три дня. Дождь журчит на всю ночь. А воры-комиссары зачем-то наводят из своего «под моста» на темный город прожектор.
18 Октября.
Скука собаки
Тяжелый рассвет, собака добрая зевает от скуки с голосом и привоет до следующего зевка, опять зевает с голосом и опять тонко привоет без конца...
Ну, все в один голос говорили вчера, что приезжал от белых парламентер и красные в 6 ч. вечера обещали сдать город,– что выдумают! Не дождались. Я думаю, что белые из Долгорукова идут на Казаки, потом к Ефремову, и так мало-помалу Елец окружается, и оттого власть красная постепенно удирает, а когда все будет пусто – приедет к нам какой-нибудь разъезд, мужики осмелятся ехать в город, и так мало-помалу начнется жизнь моей родины для личного потребления. Возможно, что красные дадут где-нибудь вблизи задерживающий бой, и волна этого боя создаст в чувствах обывателей уже известную картину нарыва прорванного.
Пушка и кошка
Пьем утренний чай. Голодная кошка прыгает на цветочную тумбу, и пустой звук тумбы чудится нам, как отдаленный пушечный выстрел. «Пушка?» – «Нет, это кошка!» Голодная кошка, как леопард, на дереве следит за кусками на столе, и чуть что, бросается и вырывает у детей из-под рук.
Страх за С., невозможно то, что мы делаем, невозможно, о, Боже мой, как это представится, если вообразить себе на минуту свидетеля со стороны, во что превращается это рассуждение о разделенности полового чувства и семейного долга. Так, все так, но обман, страх – это нельзя. И можно было переживать, но пользоваться,– а сейчас идти значит пользоваться.
Весь день (8-часовой) на юго-западе был слышен сильный артиллерийский бой, ночью шли обозы (отступающие на С.). Видимо, сбывается мое предположение о задерживающих боях по пути к Ефремову. А положение города становится отчаянным, истомленные ожиданием жители уже не верят больше выстрелам: «Так, пукают».
19 Октября. Видел рассвет на пустой улице и как вышла первая темная фигура из-за угла и раздался первый пушечный выстрел.
Нечего вспомнить – что я делал, писал, кого чему научил: нечего! Впрочем, кто же может вспомнить свои дела и назвать их делами? только глупый самодовольный человек. От дел у человека ничего не остается, ничего не прибавляется, ничем не связывается прошлое и настоящее (Толстой даже отказывается от своих писаний). Остается связью бескорыстное (что это?) радование жизнью (младенческое восприятие мира): было хорошо, есть что вспомнить и поблагодарить кого-то за это – вот все, что остается. Какая благоговейная святыня бывала в душе, когда видишь, бывало, первую иглу зеленой травы, прокалывающую слой прошлогодней листвы, или первую пушинку снега, слетающую к ногам при наступлении зимы... Или утреннюю звезду, когда она бывает совсем близко от рожка месяца.
«Вы – палачи! Я безобразен, но я прав. И даже против Бога!» Ненависть к чистому. Сладость компании (ватага). И такая есть святыня, перед которой Я-то, конечно, подлец, только вот вы ее покажите в себе, докажите-ка ее, и что вот ваши эти добрые дела и чистые воротнички, это самое мне ненавистное, этим вы закрываете святое. Итак, основное в бунте (большее.) – лучше мерзость перед Господом, чем... лучше убить нищего, чем дать ему копеечку. И полнота существа в данное мгновенье и мгновенье как вечность. Шутовские комитеты и формула о беднейшем из крестьян.
Преодоление бунта и подавление: извне – подавление, изнутри преодоление, то есть в личности (Пугачев: «Через меня, окаянного, Господь Русь наказал»). Свобода: лампада бывшего разбойника. Святой огонек лампады не дрогнет, горит на том месте, где лес был и гуляли разбойники и потом виселица стояла,– все скрыто в огоньке лампады. И сколько крови, сколько муки в этой почве, на которой вырос весенний цветок и создалась Венера Милосская.
– Вы дайте некое время быть моему безобразию и увидите, что я вас всех за пояс заткну в тех делах, которые вы теперь делаете на пользу отечеству.
Новые возможности: чувство личного таланта и общей бесталанности и фарисейства.
20 Октября. Конечно, так говорится, что ужасная сейчас жизнь, но я и так ее люблю: люблю свой утренний чай до свету, когда все спят и я брожу мыслью по миру, люблю своего мальчика Леву и тех людей, которые меня так счастливо окружают везде.
Результат боя от 5 Окт. (18): большевики говорят, что прогнали белых и даже Чернову взяли обратно, а мужики рассказывают, что белые большевиков прогнали к Становой, гонят к Ефремову, заняли Казаки и Рябинки.
Запись на кизяк.
После урока пришел в учительскую, там кучка собралась – что это? – запись на кизяк.
Есть слух, что белые очутились в 60 верстах от Тулы. Между тем отделы крепнут. Стрельба много дальше и вдруг под вечер совсем близко.
21 Октября. Коммунист: «Кто не работает, тот не ест!»
Саботажник: «Кто не ест, тот не работает».
Для некоторых загадкой было, почему поэт не творит в это время, между тем все понимают отлично, что нельзя в это время строить дом.
Звезды всю ночь были яркие и виден был Млечный Путь – мороз! Утренняя звезда сошлась близко с рожком месяца – мороз, зима скоро. Маленькие люди давно уже таскают себе на двор чужие заборы, а наши учителя усердно готовятся к урокам, отводят себе душу, хотя знают отлично, что через две-три недели мороз остановит занятия.
Революция сказала поэту: «Мечты твои есть coitus interruptus 1». Розанов мечту свою изобразил в форме coitus.
Из романа: она с горечью замечала, что чем смелее он прижимается к ее телу, тем холоднее становятся его поцелуи, что он как-то уходит с каждым днем глубже и глубже вниз и, наконец, он совершенно исчез у нее где-то под юбками. Было грустно в душе и в то же время сладко и радостно, и ему простительно: чем больше он уходит вниз, тем больше он похож был на мальчика, он мальчик, ребенок, ему простительно.
Через некоторое время стало, что его и там нет, и то ему чуждо, а вместо него бьется, живет, трепещет новое существо, и стала к нему в внимании, она стала вниманием... Вся любовь как воплощение, переход от своего к другому – третьему. Любовь есть субъективное чувство прихода Другого –Третьего. Он может явиться на свет без этого чувства (без любви). Любовь – это заря прихода Другого – Третьего, это его свет, и сила этого света в том, что он кажется как наш собственный свет.
Восход. Заря была прекрасная, а светило взошло ни на что не похоже, и так главное, что заря зарей, а светило самостоятельно где-то за крышей делалось и, когда вышло из-за крыши, то никто не обращал на него внимания, потому что мерзость показалась вокруг вчерашнего дня без всякой надежды, что завтра получшеет.
Возобновляются учреждения, ревтрибунал, новый приказ о дежурстве и остановке грабежей, а винтовок не дали: голыми руками останавливать грабителей.
Вышло три летучки, одной объявлял о себе вновь организованный Ревком, другой назначались мы, безоружные, дежурить по ночам и останавливать заготовляющих себе топку чужими заборами, третьим просто ведено было слушаться под угрозой расстрела на месте. Это оживление учреждений смешало все карты, стали понимать, что красные одолевают и белые слабы, в газете объявлено, что взят Орел, почти взят Воронеж...
Оседлые проходимцами.
После обеда пробую заснуть и не могу заснуть, слышу выстрел, не придаю ему значения: мужик с точностью сообщает место боя – в Предтеченской волости, 25 верст от Ельца, далеко и безуспешно; слышу звуки телег, едет обоз и что-то долго едет, начинает интересовать это движение где-то далеко в глубине души, а сердце сосет мысль о хлебе, о том, что ем чужой хлеб и, кажется, этим очень огорчаю милых людей... А движение усиливается на улице, встаю: едут матросы, везут пушки. Доктор пришел: «Казанка оставляется, занят Задонск». Потом выстрелы из пушек внутри города, разрыв снарядов над городом. Мое дежурство. Восстановление легенды о перехваченном радио (хотя радио в городе нет), что придут белые вот сегодня. Какая-то цепь за Сосной. Вечером расходимся с осторожной формулой: «Очень возможно, что Елец завтра займут белые».
Воскресший дезертир: оказался плотником, и все его стали звать не дезертир, а Максим.
Я, дежурный, генеральским окриком разгоняю толпу мальчишек, ломающих грузовик № 6.
Задыхающийся Лева повествует о снаряде, разорвавшемся над крышей гимназии, и как мальчишки, охраняя девочек, бежали, как их чуть не задавили конные матросы.
В городе доскребали последнее: увезли из лечебниц зубные инструменты, матросы разграбили физический кабинет в женской гимназии.
В деревнях начисто очистили: овец, хлеб, свиней. В отделе народного образования красный офицер рассказывал:
– Пришел я в деревню, ничего не дают. Я говорю: «Красным даете, а белым ничего?» – «Да разве вы белый?» Говорю: казачий штабс-капитан. Они угощать меня. Подходят наши обозы. Тут мы отлупили их нагайками и обчистили.
22 Октября. Историческая справка: Мамонтов пришел в Елец 18 (31) Августа.
Предполагаемая стратегия белых: в Тербунах свернули с ж. д. пути и пошли по Предтеченской волости. Там и был все время бой, некоторое время спустя другой отряд из Тербунов – Долгорукова загнул к Задонску и неожиданно появился под (1 нрзб.) со стороны Задонска.
Есть слух, что красными Орел был взят на два часа, и в эти часы уже действовал Ревком.
В 8 ч. утра по улице прошел солдат со светлыми пуговицами и крестом на ранце.
Все власти уехали, пусто; казаки в Пушкарях; коммунисты (100 человек) и матросы пошли за Сосну в наступление; на Сенной батареи под прикрытием города; ожидается бой с разрушением зданий, с пожарами.
Пушки на Сенной.
– И так может быть, что казаков немного, отступят, а наши обрадуются – и сейчас же Ревком. И очень просто!
Пришел Щекин, прозревший в эти тяжелые дни Достоевского, и разговаривал со мной о Достоевском и, между прочим, о Писареве (Овечья Голова), что Писарев вчера, когда пушки гремели на горизонте и все власти покидали город, написал бумагу в Совет гимназии, почему Пришвин и Сытин назначены учителями без утвержения отдела народного образования (сам запасся керосином: пыль бюрократии).
– Ну,– сказал Щекин,– надо идти, а то кто ее знает...
– Может,– отвечаю,– и так пройдет, белые посмотрят, что батареи в городе, и отступят, не станут по городу стрелять.
После ухода Щекина начался бой в половине первого и продолжался до темноты: уход на позиции и появление матросов. Латыш с ручною гранатой. Наш подвал. Слух, что «кавалерия грабит на Торговой» (опять прятание). Бой сноснее, чем обыск.
Белые заняли Козинку (3 версты от города), красные палят туда через город от монастыря и с Аграмача.
Вышел в 9 ч. вечера на двор: темно, как в жопе арапа, и тихо так, что слышен крик утки на весь город.
23 Октября. Мелким дождичком, как через самое тонкое сито, сеет, в саду пищит синичка осенняя, на крыше две враждебные вороны сцепились и, гремя железными листами крыши, скатываются вниз, падают на землю, взлетают, опять схватываются, одна, видимо, слабеет, и множество ворон прилетают – и та щипнет, другая щипнет – защипанная вконец перелетает низко под деревьями, укрывается под листвой, но и тут ее настигают и щиплют...– это же, кажется, и у ворон гражданская война или свержение старого режима?
Слышал, что за увезенного от нас доктора Смирнова взялся хлопотать Центросахар.
8 ч. у. Сытин с утренней разведки пришел (ходил за водой): через мост не пускают, а улицей ниже – угол Старосельской – солдаты разместились уже в частных домах,– что же это будет?
Лева пришел в 10 утра с пустым ведром: нельзя подступиться к воде, стреляют из пулемета по уткам, тут же убили свинью. Говорят, что ночью отступали большие обозы, значит, наши еще есть за городом, повезли им мясо, хлеб. Наверно, казаки заняли Козинку малым числом, и весь этот бой – наш бой, стрельба по случайным целям на горизонте.
Стихия моря – женщина. Едут на лодках мужи: сильный сечет, сильный веселый, хитрый – лукавством, слабый и добрый – бочком лодку по волнам: не он едет, а его несет – встретиться на море с бурей или встретиться в жизни с женщиной – характер мужа покажется одинаково.
Стремление живого человека властвовать есть претензия на трон покойника, чтобы жить в истинной жизни, нужно отказаться от власти.
Задача социализма – отнять жизнь у общества, овластить эту жизнь и сделать государство без общества.
Жизнь человека общества, «жителя», обывателя есть (система?) естественный порядок охраны жизни ребенка – теперь эту задачу хочет взять на себя коммунизм: кажется, будто разбойники хотят украсть младенца у матери.
Поэт говорит сестре милосердия: «Ухаживать за стихами – дело не менее трудное, чем за больными...»
Доктор пришел: «Занято Царское». Что Орел красными взят – ерунда. Бои возле станции Боборыкино.
Наши куда-то стреляют из пушек, нам ничего неизвестно.
За Сосной, по-видимому, постепенно устраиваются белые, здесь красные. Район казарм и вокзала за Сосной обстреливается шрапнелью, и у нас тоже рвутся снаряды, вероятно, из недолетающих красных.
Расчет красных состоит в том, что белые не будут стрелять по городу, и потому они распределяют пушки среди населения, все население города, таким образом, стало заложниками. Наоборот, если бы красные были в положении белых, то положиться, что они стрелять не будут и не разрушат весь город, нельзя. Если спросить у них объяснения, то они ответят приблизительно так: «Мы не признаем нейтральных, кто не с нами, тот наш враг, если бы вы были с нами и записались в нашу партию, то вы бы эвакуировались в безопасное место».– «Но как же бедные, больные, старики?» – «Ну, что же, мы эвакуировали даже тифозных».
Вообще заложник – это такая же страшная и бесчеловечная абстракция, как «беднейший из крестьян» и пр.
Вечером говорим о возможности ночной атаки – очень хочется, чтобы скорее кончилось это ужасное положение: вся душа возмущается, а когда становишься на их точку зрения – правы! мало того, если принимать принцип классовой борьбы,– правы!
Мне белые нужны прежде всего – пройти в деревню достать свой хлеб, починить мой запрещенный велосипед, откопать на чердаке зарытое охотничье ружье, выкопать из подвала несгораемый ящик с рукописями и зарытый талант свой откопать – все закопано, все откопать.
24 Октября. Праздник двухлетия большевистской власти. По случаю праздника говорю:
– Эту обезьяну (коммуну) выдумал немец и выходил русский мужик (бунтарь).
Помни: происхождение идеи социального равенства Яши. Обобществление из обобщения: как дикарь делает свое первое обобщение и вывод,– получается в голове зарубка и потом секта и свобода; несправедливость по отношению ко мне – основа, а после вывода «я» претворяется в «мы».
Сегодня было раннее утро, то мое утро, когда в комнате чуть светит небо, и на небе звезда утренняя сходится с месяцем,– чудесно. Солнце взошло в морозе – все крыши белые. Потом пал туман, и благодаря ему днем не было стрельбы, удалось сходить за керосином, а главное, к винному королю и облизать копытца.
«набили морду», а Козинку брали белые в числе двенадцати человек, это было видно с чердака у короля.
Будто бы сегодня на 12 часов белые прислали ультиматум сдать город, иначе будет бомбардировка.
Часов в пять вечера закипел вокруг нас (у Сосны и Лучка) бой и посейчас (7 вечера) кипит: ружья, пулеметы, пушки, и все, как смеются, по 12 казакам.
Вчера Никольский пробовал зайти в отдел народного образования, открыл дверь – на него кинулась оттуда собака,– едва успел захлопнуть дверь, очень сердитая собака и рыжая.
Сегодня, когда мы вышли с доктором от винного короля (нагруженные), Старооскольская улица на все свое видимое огромное пространство была пуста – кто сидел в подвале, кто в каменном флигеле или сарае, только были куры на улице, раньше незаметные, теперь далеко виднелись, куры были хозяевами улицы и соблазняли ловить себя, выпивший доктор пустился за одной с палкой, едва удалось удержать его от преступления.
К восьми вечера бой закончился, и я разобрался в нем, оказалось, что кашу из невообразимого создавало эхо выстрелов от Сосны в нашем саду, так что вся стрельба слышалась вдвойне, втройне; кутерьму подняли, вероятно, все те же «12 казаков», может быть, выпили в Казинке самогончику и разделали штуку, а наши стрельбой из пушек и пулеметов создавали «завесу» у переправы. И когда же их черт унесет!
На ночь думали, нельзя ли всем перебраться в Хрущево, решили дня три переждать, пока прояснится горизонт Елецкого фронта.
Так вот и закончился праздник двухлетия большевистской революции: год тому назад меня изгнали из Хрущева, два года назад из литературы – всё гнали, гнали, есть чем помянуть!
25 Октября. Теперь существуют всего две партии: наша Городская (красная) и Засосенская (белая), все остальные партии разделены от этих гуманитарно-просветительной завесой. Население очень склонно одевать и белых флером гуманности: не стреляют по городу, а наши в городе пушки поставили. А вся «мораль» такая: у белых уничтожение индивидума является делом стихии и несчастием, напротив, индивидум (в лице монарха) – цель государственного строя, у красных цель – коллектив, и уничтожение индивидума совершается сознательно: так, говорят, что Орел был занят красными всего на два часа, и в эти два часа уже действовала Чека. А когда в день возвращения красных я увидел приказы и сказал своим евреям, что, видимо, хватать направо и налево не будут, потому что создалась какая-то организация, то евреи сказали: «У евреев всегда организация». Я спросил тогда: «А кто это комендант Лазарев?» Они сказали: «Это Софон Давыдович, двоюродный брат». Несомненно, принцип Чека исходит от евреев: почему ведь, бывало, у газетных хроникеров при распределении билетов на Сенсацию такой поднимался спор и кагал: потому что принципиально каждый хроникер имеет равное право на получение билета, а каждому в отдельности тесно в этом равенстве, и он, возглашая равенство, втихомолку протискивается поближе к столу с билетами, чтобы как-нибудь принципиально стянуть.
Нет, пусть же меня лучше застрелит пьяный калмык, чем засудит Чека!
Страх [от] калмыка – ужасен, но после него – Голубое знамя, любовь, а страх от Чека – презрение к людям, равнодушие к жизни.
И вот у нас и получилось так, что на бумаге (принципиально) записана мораль социализма и согласно декретам на каждый час жизни, на каждую минуту часа без пропуска (без случая) действует организация Чека, но индивидум не попадает в сферу действия Чека: попадает масса, безликая жертва, обыватель; индивидум, втихомолку пробравшись к столику с билетами, захватит себе и был таков.
Конечно, и во время монархии воровство было велико, но оно не было неизбежно (развитие самоуправления, свободы личности вполне совместно с монархией), и бывшее у нас подавление личности было несовершенством механизма данного времени...
Сейчас (на рассвете) в саду заметил, что каждая мокрая галка, опускаясь на купол Сретенской церкви, производит шум, подобный отдаленному выстрелу из пушки с севера, так что, когда я в этом не разобрался, мне представилось, что с севера (от Ефремова) идет замыкающий отряд белых... Мимо Сретения проехало 7 всадников, старший спрашивает: «Вы использовали эту церковь?» – «Как то есть использовали?» – «Пробовали поставить пулемет, обстреливается?» – «Нет, не использовали».– «Надо попробовать».
... Итак, монархия, по-видимому, есть государственная (то есть бытовая) форма анархического учения об обществе, форма жизни (эволюции) анархизма, а коммуна есть принципиальная (нежизненная) форма социализма (заключение бесконечного в конечное).
Есть разумность безумия – создание Бога и безумие разумности представить Бога, как формулу 2x2=4. Надо проследить психологически возникновение этой силы, ибо это есть одна из действующих сил современности (дерзновение разума в формах уголовщины) – «Русская коммуна как дерзновение разума, выраженное в формах уголовщины». И все это не ново, и все это было и будет продолжаться, хоть тут пропади все: а нужно узнать эту силу и повернуть на благо мучному искуснику, Елецкому купцу Митрофану Сергеевичу Жаворонкову и его работнику Балде, чтобы в конце концов 2x2=4 обратилось в капитализм = социализму, то есть выдумка и труд ее выполнения не спорили между собою в разделе барыша и не заставляли всех и вся заниматься этим спором и освободили бы силу любви к жизни.
Высшее воспитание, образование личности они решили использовать на потребу своего спора, как силу порока, силу железных дорог и т. д., они это и сделали: красная армия держалась этой силой интеллигента, хотя его нравственный мир оставался на другом берегу. «Овечья Голова» тем отличалась от прочих, что отдала сюда и свой безбрежный нравственный смысл. ... И стал один берег Сосны – белый, другой берег – красный.
– сон действует на три дня. Наши сны и пророчества, если не сбываются, указывают на наш действительный (идеальный) мир.
Туман опять весь день. Слухи, что казаки ушли, а почему же так работают пушки и пулеметы? К нам под бок подтащили батарею и палят, заснуть не дали после обеда. Лева даже перестал интересоваться, и мы читаем: я – «Горе от ума», Влад. Викт.– Гюго, Лева с Олей – Диккенса. В окно разговор. Броневик стреляет с моста. «Во что же он стреляет?» – «В туман».– «А казаки?» – «Их прогнали под Тулу».– «Ну, пойдемте-ка лучше в преферансик сыграем».
Сегодня отбил атаку трех вооруженных людей с мандатом на изъятие телефона: вошел один из них в комнату и напал на древесный спирт, едва, едва отбился.
Легенды все одни и те же: по обыкновению, что взят Петроград, занято Бологое, что парламентер от белых – очистить город в 24 часа и т. д., все это творится желанный мир.
Война с туманом! Когда сбываются все слухи и что говорили вчера, то сегодня стало фактом,– это ничего не говорит о человеке, а вот когда слух не сбывается, то это указывает на творчество человека, на его желанный мир, и будущее мы узнали лишь из этого желанного мира, потому что оно есть дело желания…
... Сейчас в сумерках у нашей лавочки на улице слышал новости будто бы казаки в Талицах, значит, то, что делается ими за Сосной, демонстрация, чтобы захватить войска с севера,– это очень правдоподобно и соответствует желанному: недаром с утра, когда мокрые чайки садились на купол, мне чудились выстрелы с севера...
Щекин, прекрасный лектор, очень увлекается в своих рассказах звукоподражанием, манера очень рискованная; теперь, наслушавшись звуков стрельбы, он не говорит, а шипит-свистит: «Тах-тах-тах!» (пулемет), «Жж-ш-ш-ш» (полет снаряда), «Пах, пах!» (разрыв) и т. д.– невозможно слушать.
Сегодня мне сказали, что мальчик Ростовцев на вопрос, как ему понравился новый учитель Пришвин, ответил: «Я знаю его, и мама знает, и бабушка, они мне говорили, что он дурак, рассказ его бабушка читала какой-то и сказала, что он дурак». Ал. Мих. Коноплянцев вспомнил при этом, что я своего учителя географии В. В. Розанова тоже дураком назвал (за это меня и выгнали) и получил то же теперь сам. Когда у меня что-нибудь хорошо и С. П-а в этом не участвует, то, вероятно, из ревности старается чем-нибудь уколоть меня... мир женских мелочей и капризов, как он мгновенно рассеивается от одного свободного, широкого движения мужской души.
Господствующее миросозерцание широких масс рабочих, учителей и т. д.– материалистическое, марксистское. А мы – кто против этого – высшая интеллигенция, напитались мистицизмом, прагматизмом, анархизмом, религиозным исканием, тут Бергсон, Ницше, Джемс, Метерлинк, оккультисты, хлысты, декаденты, романтики; марксизм, а как это назвать одним словом и что это?..
... Сейчас, когда пишу, просвистел над крышей моего дома снаряд, и так отчетливо, а откуда он послан был – неизвестно, не слышно, может быть, верст за десять.
26 Октября. Спеленали вонючими портянками жизнь, не нашлось у нас чистых пеленок! русская жизнь..
Слышал от акушера Руслова, что у рослой тазистой здоровой бабы чаще всего роды бывают неправильные, потому что в широком тазу ребенок болтается и становится поперек; здоровой женщине, оказывается, акушер более нужен, чем слабой. Мы разговорились об этом по поводу того, что наши «Господа» хотели эвакуировать инструменты из родильного дома.
За двухлетие большевистской революции видели столько негодяев, что самый гуманный человек возненавидел до конца (до розги, до казни собственными руками) зло в человеке. Вот когда становятся понятными те зверства, которые совершают крестьяне над конокрадами, когда вопит человек: «Нет пощады!» (Не забыть: полицейский писаришка Ершов, ныне управляющий делами отдела народного образования, с двойным глазом в глазу – ведь он уйдет и засядет опять в полицейский участок; а этот матрос вчерашний с телефонным мандатом, алкающий спирта – ведь он будет, наверно, урядником, интеллигент Писарев, продавший первенство за чечевичную похлебку,– ведь он будет инспектором округа).
В 7 утра выхожу – рассветает медленно из-под дождя, я думаю: разойдется туман, осилит солнце тучи – с утра, наверно, будет пальба; колокольня уж очень-то близко к нам, ведь один только снаряд в наш деревянный домик – и Лева разлучится с отцом или я с Левой – хорошо, если вместе! и весь страх – за разлуку... закричали галки, рассветает, верно, все больше и больше; такая подлая жизнь, и все держимся, мы ценим в ней цельность, союз,– а смерть страшна разделением, разлукой; смерть – рассечение (боимся, что не сразу: изувечат, ногу отрежут – в этом страх)... нас всех обыскали – обыск! все увезли из города, перестали хлеб выдавать, исчезла аптека и пр.; потом стали пугать стрельбой – запугали! опять началась эпидемия, холод, и все-таки хочется жить.
Повторяю для памяти вчерашнее: 1) Есть разумность безумия: творчество Бога (бессмертия) и есть безумие разума: заключение Бога в формулу 2x2 = 4. 2) Минута жизни в Чека и Калмык. 3) Монархия и анархия. 4) Желанный мир – реальный мир. 5) Марксизм и оккультизм.
По обыкновению, в 10 утра мы с доктором на разведке, не сразу нам удалось установить, что казаки покинули нас или их прогнали (как говорят, за 25 верст). В 12 д. это уже было видно по внешнему городу, принявшему обычный красный вид: везде ходят военные и много жителей, добывающих себе крохи питания и топлива, торговцы-лотошники продают конфеты, яблоки и пуговицы. Казаков было немного, от 12 начинают и за 80 не переходят. Твердо говорят, что центр белой армии находится под Белевом. Удалось узнать, что в Ц. Известиях напечатано 18 Октября, что взято Царское, Петергоф, Ораниенбаум. Но волна наша вполне закончилась, что видно даже из готовности публики верить крайне пессимистическим слухам, что Воронеж, Киев, даже Орел заняты белыми.
Вечер. Темно. Сыро. Тихо: падают громко с крыш капли. На небе заря догорающего вокзала.
27 Октября. Снился на голубом море город Буэнос-Айрес. Тридцать или больше лет я учил это название в географии и больше не встречался с ним в жизни. Я не думал, что, правда, есть такой город, справился и с удовольствием нашел в Южной Америке Буэнос-Айрес.
Кажется, весь дождь вылился за ночь, рассветает ранее вчерашнего...
Наступает время последнего испытания, последней борьбы за существование, надо что-то придумать для спасения: все пятьдесят тысяч населения города в страшной опасности гибели от голода и холода. Как же тут и ждать избавления от белых! Упала волна... я так понимаю: это была разведка, демонстрация, новое нападение может быть, может не быть – все равно: сражение под Тулой решит нашу судьбу, если армия красная будет там разбита наголову – мы скоро будем свободны, если же там затянется – зимовать и жить в состоянии индивидуального спасения... , а если бы не встреча с Н, если бы не такое чувство, что я с кем-то, разве бы я остался один и разлучился, нет, это не случай разлучил. «Бессознательно» поступать – это значит обыкновенно поступать по желанию, а когда говорят «сознательно» – это – против желания. Нет, дорогой, вас разлучил с женой не случай, а ваше собственное желание, вам так хотелось и вы случаем воспользовались. И вообще в жизни своей вы жили по желанию, считая, что каждое ваше желание почему-то соответствует какой-то высшей и единственной Воле и вы как бы выполняете ее предначертание. А что, если это чувство Высшей воли, призвавшей вас, есть подпорка слабого человека, лицемерие эгоиста, напуганного с детства «эгоизмом»? Где оправдание вашему призванию? сочинения? их значение, с того времени, как их прочитали, не для вас: вам они значения не имеют, а другие о них спорят, вообще спорное значение.
... Если не в другом значение, то в пережитой минуте полноты жизни, счастья ее, удовлетворения... и так вы жили всегда для себя, стараясь не рисковать этим счастьем, для чего брали его в постепенности, в ограничении, в изморе своих второстепенных желаний, вашу жизнь можно изобразить как жизнь аскета ради одного своего желания быть свободным охотником... другой может быть аскетом ради ощущения вкуса соленого рыжика, третий – во имя спасения человечества путем его социалистической организации, четвертый – ради чувства Бога, управляющего вселенной,– везде ограничение, аскетизм во имя избранного желания, кулак и Тихон Задонский... Сизиф в раю. Сизиф сияющий чистит сортиры (весна!) – говно все прибывает, а небо синеет, Сизиф чистит. Жена Сизифа выставляет рамы и смотрит на работу мужа изумленная: чему Сизиф улыбается?
... исключительное желание способно сгущаться, оседать, уплотняться, превращаться в идола или Бога (кулак и Тихон Задонский), и весь секрет в том, чтобы установить разницу между идолом и Богом; не в этом ли центр всего искомого смысла нравственного существования человека. (Искушение дияволом, самозванство.)
Прежде всего идолы некрасивы, боги – прекрасны, в богах есть мера и ритм, в кумирах диссонанс и недомер (хлысты всё больше разноглазые и несимметричные и преступники). Но говорят, что есть прекрасные идолы...
... лица верующие отражают в себе черты богов и кумиров.
Поймите, друг мой, войну гражданскую белых – красных – зеленых, как войну богов и кумиров, возьмите голубое знамя и при свете дня солнечного и увидите, что это боги и кумиры отражаются, пользуясь красными и белыми, как мальчики оловянными солдатами, тогда вы увидите, что боги с кумирами часто меняют солдатиков: то боги пользуются красными, то кумиры, то боги избирают себе белых, то кумиры...
... милые друзья мои, мирные жители, не ожидайте хлеба и пшена ни от белых, ни от красных, всмотритесь в них лучше, ведь это солдатики оловянные (русский солдат был всегда солдат оловянный по преимуществу).
... вся жизнь стала оловянная, мы все стали оловянные и, хочешь – не хочешь, делаешь то, что прикажут.
Игра в солдатики (боги в плену у кумиров и пр.).
это часть их пробовала зайти в Елец из Талиц и перешли там реку, но тоже возвратились обратно. Вся операция истолковывается как глубокая разведка, а что от нас слышалось – то из пушек по воробьям. Меньшевик рассказывал свой разговор с солдатом: «Какого же полка?» – «Маркова 11-го».– «Какое же хотите установить правительство?» – «Старое».– «Жандармов?» –
«А тебе хлеба не было при жандармах?» Очевидно, легенда демократа, опасающегося монархии. Раненых жителей до 30 человек, и все красными, «белые по городу не стреляли» (все народная легенда).
«Почему же белые всегда побеждают?» – «Потому что у них ученые офицеры» (гибель советской власти от «саботажа» интеллигенции).
Белые отступили, потому что нужно было или своих много положить, или много разрушить городских домов. Всего было 8 орудий (два полка). Сражение у (2 нрзб.) (Чибисовка) между двумя частями казаков. Отступили на 60 верст.
В Чибисовке (возле Опытного поля) казаки выпороли коммунистов и близких им и совершенно разграбили, обещались потом еще разобраться и виновных расстрелять (а может быть, и правда, что есть полк имени Маркова 11?). Красные ранили всего 3-х казаков.
«Разве я легкомысленная женщина? нет! я слишком серьезная, слишком много тружусь, чтобы упустить эту радость; я тебе ничуть не изменяю, я сижу и буду сидеть возле тебя, но это путешествие я прошу тебя мне разрешить».
Поставили пушку и начали стрелять куда-то в туман, население разбежалось, а потом привыкло, девки и мальчишки выпрашивали разрешения стрельнуть и стреляли с утра до вечера. А в городе прислушивались и шептали: «В какой стороне бои?» Развертывали карты, изучали станции, села, деревни, высчитывали версты. День за днем проходил, мужики не ехали в город, начались холода, и голод стал угрожать стихийным бедствием. Прислушиваясь к выстрелам, одни говорили: «Что-то все на одном месте», другие отвечали: «Кажется, подаются, ближе слышнее». И так проходили дни.
Один из дезертиров (Максим) счастливо удрал, другому не посчастливилось, вчера я видел – едет он робко с бабой в виде Чертовой Ступы, щеки у нее были подвязаны грязнейшим платком, я остановил его, он шепнул: «Нельзя, нельзя, провожаю на рынок жену командира полка».
Если вынырнуть из-под личной опасности, то много смешного и наивно-простоватого в этих самозванцах – командирах и министрах («господа енаралы»). Или, например, обыск с мандатом на выемку телефона: осматривает, ищет проволоку и встречается глазами с бутылкою древесного спирта – и прямо туда: «Не спирт ли?» – «Вам же, товарищ, нужен телефон, это не телефон...»; он и понимает, но неудержимая сила влечет его понюхать, и он нюхает...
– С добрым утром, ну как, ничего не слышали ночью?
– Какие-то выстрелы слышал, но через дождь не разберу, пушки или винтовки.
Помазанник и самозванец – рог антихриста: момент, когда я могу приказать «Иди!» – есть момент, определяющий меня, во-первых, как верховное существо (бога или кумира), и когда другой спрашивает: «Куда?» – в ответе: «Туда» – второй момент, определяющий породу мою как бога или кумира.
Боги и кумиры. Человек идет за Богом, призывает человека Бог, но кумира создает сам человек и, создав, исчезает в нем (не идет, а повинуется). Есть момент, когда очень трудно понять,– зовет меня Бог или я творю сам себе кумир (момент возникновения самозванства): то и другое скрещивается в чувстве Я. (Достоевский определяет русского интеллигента: не он владеет идеей, а им владеет идея.) Повинуясь, сохранять себя, сознавать, то есть знать, чему повинуешься, различить, во имя чего отдаешь себя; или же отдаваться, не сохраняя себя (хлысты и декаденты). (Два брата были у нас, один оставался при отце работником, другой пошел достигать звания.)
Вышли «Соха и Молот» с требованием мобилизации, регистрации и пр., сообщается о взятии Воронежа и Царского и что от Орла на юг наступление, видимо, у белых что-то неблагополучно на юге, и есть слухи о восстании рабочих, о Махно и т. д. Есть сведения, что казаки грабили деревни, как и красные, что уезд разграблен, в городе нет ничего. Ясно, что наши расчеты на спасение через соединение белыми с Украиной в ближайшее время – разбиты; и может быть, соединят красные?
На митинге вчера большевики решили каким-то способом проверить убеждения населения – вот удивительно-то! Нам остается жить змеем и цыганом – проверка змею и цыгану.
«Где вы были, что вы делали?» – «Я жил».– «Как жил?» – «Жил сначала цыганом, потом змеем»
Два комиссара говорили на улице:
– Продовольственный вопрос принимает характер ужасающий, катастрофический.
– Ничего, разве с такими пустяками справлялись!
Вечером всё ехали обозы наступающих красных войск, и матросы тянули их любимую матросскую песенку, припевом которой служит, кажется, так: «Ёб твою веру...»
Мат-росс – начертание слова по новой орфографии, цвет революции.
Опять слышу о долге: «Ваш долг устроить нас с собой».– «Но ведь вы же отказались весной жить со мной. Долг – это когда живут вместе и наживают чувство долга: мы с вами не жили, мы гуляли. Или вы, женщины, даете свои чувства в долг?» – «Я люблю давать тому, кто не просит».
Беременность: плод зреет, и долг растет.
– Мы гуляли, нагулялись.
– Огулялись?
– Ах, да вот что: наша Рыжка огулялась.
29 Октября. Уезд весь общелкан войском – красными и отчасти белыми, город «эвакуирован», то есть из него вывезено все, даже пожарная труба, и остаются одни жители. Слобода имеет связь с деревней, буржуазия давно разбежалась, остаются: интеллигенция.
Остановились мы с доктором помочиться открыто на главной улице, никто больше на это не обращает внимания, и говорили, мочась, о зиме:
– Вот она какая, настоящая-то смерть – грядет, грядет большое, черное, лохматое, с белым холодом впереди себя, вот он, белый, забегает вперед далеко, окружает, забирается в самую душу, зовет и машет: «Гряди, гряди!»
«Завещание». И то, напишу ли, я не знаю, кому передать это завещание, чтобы оно сохранилось и достигло своего назначения?
Какая-то ужасающая черта в три месяца – Декабрь, Январь, Февраль – а там голубь чистый, месяц ясный, жизнь святая, прекрасная звездочка... Там, за чертой.
Михайло говорит, проехав последнюю цепь: «По чьей земле едем, по красной или по белой?» Подумали с Максимом и решили так, что это наша земля, мы едем, наша.
... Иду не на разведку, а обсуждать, обговаривать, приучаться к будням наступающей трагедии.
... Так оно и оказалось, уже успели обсосать чудище, сам Сатана явись – прижились бы; теперь говорят, что Воронеж занят был красными на 5 часов, потому что гарнизон вышел усмирять какой-то бунт (Махно?), что бой под Черновами, а с Тербунов «правильное» ж. д. сообщение белых с Касторной.
«Опять закашлял».
... То красное, что ехало на север, теперь опять пошло, гремит на юг, и верблюды прошли, и медведь.
... о чем думаешь на улице, поймав себя: вот телеграфный столб против моего дома без проволоки, хорошо в ненастную ночь спилить его, грязью замазать (никто и не заметит) и за ночь – всю ночь работать! – наколоть дров.
На площади Революции (Сенной) хоронили 14 удавленников, оставленных казаками на ст. Боборыкино.
– неужели и там теперь конюшни и казармы?
инстинктом дьячка – прадеда, купца-лавочника и пр. Разложение совершается так: поболит, поболит и отпустит, во время отпуска собираешься с силами, проверяешь багаж, можно ли еще пожить... можно! и заключается мир с прошлым до нового удара и следующей затем новой маленькой надежды, что как-нибудь переживем и увидим звезду истинной жизни. А эта истинная жизнь рисуется... Рабочий: «И с жандармами?» Казак: «Ты ел хлеб при жандармах?», то есть теперь уже не в царе дело, а в животе, поел, а потом все прочее. Море соленой воды, и человек весь в мечте о глотке настоящей воды, и вся жизнь в мечте о воде, так и теперь жизнь настоящая воплощается в жажде хлеба насущного. Христос ведь не разговаривал с голодными, а насытил их.
Дом после солдат: окна растащены, двери; без окон, без дверей дом, и ветер выносит на улицу тряпье, рогожки; и эти рогожки и тряпье собирают на топку.
«середняка».
30 Октября. Воет ветер, гремит железными крышами; все мертво, и даже оставшаяся еще кое-где зелень деревьев – мертвая трупная зелень. Нет ничего. Только сахар Мамонтова создает какую-[то] внешнюю корку бытия: крепит; и как выпьешь рано утром чайку с сахаром, то само собой перебрасывает жизнь на следующий день.
Ветер воет и гремит, и доносятся к нам выстрелы войны, единственно великой, вечной войны: наука вся питается сказкой этой войны человека с природой, искусство по своему твердит то же самое...
Ветер студеный, мороз, земля холодная, три босых солдата катят пулемет по городу, дребезжит:
– Начальник сказал: «Гуляйте (грабьте) по городу, а скажут что: из учебной команды».
Слухи, что разбита наша красная армия (медведь назад идет). Другие слухи, что 12 полков Мамонтова разбиты под Воронежем. Третьи слухи, что Мамонтов Тулу взял. А еще, будто Деникин с Петлюрой сражается под Киевом, и вся армия от Тулы бежит на Украину...
Стужа ужасная и притом страх, что нас разденут, непременно разденут!
«Люблю морозы и отдаленные седой зимы угрозы», - сказал тепло одетый «буржуй».
т. Калинин, общественность и счастье. Народ по Троцкому.
признаки накопляются: прошло человек триста солдат; которые босые, которые в рубашках. Проехали знакомые, крытые белыми колпаками повозки, обозишко кучками назад едет. Говорят, что бой идет весьма ожесточенный под Черновами.
Приехал Калинин, председатель ЦИКа, говорят, он рабочий, честный, хороший человек. Был митинг, и некоторые наши рабочие прониклись мыслью, что нельзя быть посередине. Я сказал одному, что это легче – быть с теми или другими. «А как же,– сказал он,– быть ни с теми, ни с другими, как?» – «С самим собою».– «Так это вне общественности!» – ответил таким тоном, что о существовании вне общественности он не хочет ничего и слышать.
Говорю вождям марксизма:
– Все теории только метятся и никогда в цель не попадают, а вы себя вели до большевизма так, будто не только прицел важен абсолютно, но и заяц в ваших руках, немудрено, что нашлись энтузиасты, которые сказали народу «пали» по нашему прицелу. Теория, други мои, только метится, стрелок не по теории стреляет...
– Народ, – сказал откровенно вождь большевистского социализма,– это скотина, которую нужно держать в стойле, это всякая сволочь, при помощи которой можно создать нечто хорошее для человека. Когда утвердится человек, мы тогда будем мягки и откроем стойла для всей скотины. А пока мы подержим ее взаперти.
Председатель ЦИКа Калинин держал Елецкому пролетариату речь:
– Деникин, конечно, вначале принесет вам избавление от голода, он мало расстреливает, вначале будет вам хорошо, а после зажмет; так действует всегда буржуазия, вначале мягко, а потом жестко. Мы действуем наоборот, вначале жестко, а потом мягко (то есть когда утвердится человек, стойло будет открыто).
Идиоты царства небесного сошли на землю проповедовать в России С. Р. Ф. Р.
«чрезвычайно любопытного» явления, что во время русской коммуны исполнительная власть совершенно разошлась с властью законодательной (то есть писали одно, а делали другое).
Обвинительный акт: проверить источник моего яда и злобы, дабы не становиться в тупик, когда рабочий говорит:
– А как же общественность?
Каждый большой и маленький законодатель от марксизма действует, как ученый, и именно, как ученый хирург, памятуя изречения Маркса, что мы, современники – акушеры, которые должны облегчить роды будущего.
31 Октября. Первый зазимок. «Пришли белые – куда?» – «В Елец».– «Где же они?» – «А вот: все белое». Снегу много, сугробами. Прежде было бы событие: «С обновой, с обновой!» – говорят. А теперь так, будто не было ни весны, ни лета, ни осени, продолжается Февраль. И так не у меня одного, а у всех.
Два тополя на дворе гимназии стоят на белом еще совсем зеленые и, кажется, между собою так разговаривают.
1-й тополь: – Веришь?
2-й тополь: – Нет!
1-й: – Что же ты видишь?
– Вижу смерть.
1-го Ноября. Материально люди теперь совершенно расщепились на отдельные мещанские эгоистические единицы, так что нет к ним никакого приступу, и как вы ни милы, как вы ни очаровываете собой какого-нибудь владельца, например, десяти фунтов чаю, но случайно обмолвились, что нет у вас ни синь-росинки чаю, конец очарованию: ваш ближний видит в вас лишь претензию на его чай, а вы сами видите его непереступающее через чайный круг мещанство. Оно и нельзя перейти: чай – все богатство, все состояние семьи. Каждая такая «самостийная» усадьба, чайная, мыльная, пшенная и т. д. совершенно замкнута, ссоры, недоразумения, дружеские капризы – все это куда-то исчезло в обществе совершенно распавшемся, и из всех этих мелочей создан один козел отпущения – советская власть, зло на которую и брань соединяет всех чайных, пшенных, подошвенных и всяких владельцев.
Окончательно установлено, что Елецкие белые состояли из полков имени Маркова 11-го, одного из первых виновников гибели нашего отечества.
Страннику голодному, бродящему между мещанскими усадьбами русской коммуны, предоставляется выбор между девизом коммуны и Маркова П-го.
Вчера наша коммуна с Сытиным, кажется, получила смертельную пробоину: он привез много продуктов, мы очень обрадовались, хотя Лева скоро шепнул мне тихонько: «Папа, они достали, а мы-то как же...» За ужином они так разговаривали. Он: «Хлеба только мало у них, совсем мало». Она: «Сколько же они будут давать нам в месяц?» Он: «Два пуда». Она: «Ну, этого хватит (поправилась), то есть на нашу семью хватит (разъяснила): на троих».
«Мне тоже больно было за столом, зачем это они говорили, мы сами знаем». Лева еще сказал: «И всегда, я замечаю, такое больное говорят не мужчины, а женщины, почему так, папа?» Я ему объяснил: «Потому что муж достает, а жена считает, это начинается в далекие времена, когда дикие охотились на мамонта; мужчины охотятся все вместе дружной ватагой, им просторно в полях и весело, душа их , а потом, когда мамонт убит, приходят женщины и делят, одной достались кишки, другой – печенка, третьей – копытца, и душа этих женщин разделяется; вот почему в нашей жизни мужчины обыкновенно несут с собою союз, а женщины разделение». Лева на это сказал: «Как же быть с женщинами, которые нас разделяют?» Я ответил: «Им не надо никогда поддаваться в этом, стараться действовать на них примером своего великодушия, только незаметно, путем ласки и внимания: от этого их душа опять складывается».
никогда не находишься в эту минуту ловко ответить, не понимаешь, а потом в тоске начинает развертываться картина, и понимаешь такое, чего раньше не понимал.
Я думал ночью, что слабый виноват своей слабостью и если его дело выполняет другой (сильный), то последнее дело, если на этого другого слабый будет сердиться, между тем сердце большинства относительно коммунистов именно такое: мы все рабы, и сами отдали свою свободу, а потом сердимся на того, кто подобрал ее.
2 Ноября. Открылся звон (сняли осадное положение). Встал, не зная, чему я радуюсь, и понял, что это звон меня обрадовал.
Реэвакуация... Чикин и организация отдела народного образования. Затруднение вышло в недостатке партийных людей, между тем в финансовый подотдел необходим коммунист: некому чеки подписывать. В конце концов, вероятно, найдется такой человек. Отдел будут вести школьные работники, а чеки подписывать коммунисты.
Волна как будто чуть-чуть опять поднимается, слухи о восстании в Москве, известия о продвижениях белых на восток от Лисок к Борисоглебску.
Надо когда-нибудь использовать прием описания = ... как в жизни...
Владимир Викторович чистит сарай для курника. Анна Николаевна варит лапшу на керосинке.
Сделал открытие: потолок в сарае для топки, второе открытие: соль в тайнике (не сахар ли?).
3 Ноября. Мелочи характера.
У нее моральное чувство очень большое, но нет моральной памяти: моральная восприимчивость, которую при отсутствии памяти быстро сметает инстинкт.
Однажды я услышал, они говорили между собою: «Спрячь эти семь фунтов мыла подальше»,– и запомнил, что при случае попрошу у них для себя полфунтика. Раз она сказала, что они голодают, нет у них ни корки хлеба. Я принес ей все свои сухари и через три дня сам остался без хлеба. В это время я попросил у нее немного мыла, выстирать Леве рубашку. «Нет!» – помолчала, помолчала и забыла, так и не дала.
Скупость и Легкомыслие – две крайности характера. У Сытина есть легкомыслие: вчера мы в тайнике наших сбежавших хозяев нашли соль. Сытин говорил: «Тащите, тащите сюда, сменяем на сало, у нас не хватает жиров».
Зависть. Когда события грозят всем гибелью от холода и голода и я рассказываю это у К., то она начинает делать сцену мужу: «Все запаслись, я знаю хорошо, что все запаслись, только ты ничего не припас!» Ей нельзя сказать, что живется хорошо, то есть сегодня наелся, она сейчас же скажет: «А у нас нет ничего!» – хотя у них не меньше, чем у других.
Представляю себе, что какой-то чудак ходил по слободе Аграмач и просил хлеба ради человечества (не желая сказать «ради Христа»). Мещанин: «Какого же человечества, русского или жидовского?» – «Всякого, вообще человек».– «Да он человек-то разный, один хороший, другой такой, что и называют его сукиным сыном».– «Ради хорошего человека».– «А как его узнаешь: кажется хорош, а глядишь... в человеке можно ошибиться».– «Ну, да ладно, по тебе, ради Бога – в Боге не ошибешься».
Вчера видели на Торговой, а на юг опять прошел медведь, исхудалый, измученный, видно, очень голодный, идет на юг в Долгорукое в наступление. А волна опять поднимается: будто был взят белыми обратно Орел, Воронеж, а генерал Шкуро с ингушами находится в Ливнах.
1 Прерванное совокупление (лат.).