5 Мая. Вчера ночью отправлены вещи в Москву. Послал телеграмму о деньгах издательству. Написал Горькому о необходимости устроить Григорьева.
Погода, начиная с 1-го Мая – «майская», притом напряженно теплая с таящейся угрозой, хотя все замыслы, намеки обыкновенно кончаются теплыми тихими зорями. Быстро все оживает, третьего дня еще стояли березки только в шоколаде, вчера на почках показались зеленые хвостики, а сегодня березки уже распускаются. Нашел сморчок.
Брюсова называли «преодоленной бездарностью», на самом деле у него большой талант и еще больший исследовательский ум. Он, по-видимому, отнесся к таланту своему как ученый к подопытному животному: все узнал, а от кролика, живого существа, осталась одна шкурка. Как он сам говорит: могу двигаться вперед, лишь «нарушая» (а надо: – «не нарушить пришел, а исполнить»). Вот, вот, вот! я, почти невежда в сравнении с Брюсовым, поэтическое насекомое перед микроскопом, в то же время имею в себе недостижимое для Брюсова, за один мой маленький рассказик истинный Судья не возьмет всего Брюсова, потому что он пришел нарушить, испытать, а я, ничего не нарушая, исполнить.
В настоящее время неудачу с РАППом приписывают их невежеству, и Горький постоянно твердит: «учитесь, учитесь!». Но что значит это «учиться»? В понятие «учиться» нашего времени входило также и «слушаться старших» (в смысле уважения культурной связи с людьми; культура нашего старого времени – это своего рода универсальная семья, в которую я, учась, вхожу с трепетом и послушанием). Теперь писатель «учится» больше нашего – чего стоит один Шкловский!
Вчера на рассвете я был в лесу на вырубке с редкими огромными деревьями, – это были ели, сохранившие теперь и на свободе все тяжкие следы старой борьбы за существование в тесном былом лесу, сосны были тут, как пальмы, а на елях целые стороны отмерших сучьев висели, торчали, спрашивали вас или рассказывали свою историю. И почти каждое дерево это рычало: это дятлы задавали свою знаменитую весеннюю барабанную трель. Бесчисленные певчие дрозды, каждый по-своему восклицал и вещал короткими словами, каждый повторял одно и то же: так один вещал на наш человеческий язык очень отчетливо: «две вещи, две вещи!» Другой: «от-личаю, от-личаю!»
Третий: «испол-няю!» Четвертый: «про-зе-вал!» Конечно, они все вместе с дятлами, тетеревами (тетерки все время квохтали), сарычами, зарянками и всякими птицами служили, вероятно, и им самим неведомую обедню, но мы, люди, в их возгласах узнавали каждый свое, и это вполне понятно: мы, люди, в родстве с ними, но за то мы и люди, чтобы в этом всеобщем родстве установить связь и единство.
Лично я выбирал себе из всех звуков лесной обедни два эти восклицания: «Исполню!» и «Про-зевал». Я принимаю это «исполню» очень радостно в своей скромности, смирении подлинном и в сознании теперь, – что я дал людям зерно растения, которое при хороших условиях может размножиться и наполнить хлебом весь мир; и пусть погибнет, но это не моя вина; я лично дал, я исполнил свое.
А другой голос «прозевал» говорил мне о девушке, которая откинулась в кресле, закрыла глаза, вдруг вспыхнула и прошептала: «За такое чувство можно все отдать». А я ей читал в это время с бумажки исповедь своей любви к ней, все видел, и почему-то не смел... И так прозевал я, пропустил навсегда единственную предоставленную мне минуту блаженства в жизни самой по себе. Так было назначено мне променять жизнь свою на бумажку. И это не сознательно (то было бы еще хуже), а «за грехи» или по назначению. Вместо того остались бумажки, – мои «труды». Сокровище жизни, ядро ее, зерно, ток ее электрический – все, что из огня, из света, из неба голубого, из зелени, из песен птиц – все, все решительно в этом зерне, и вместо этого бумажка с распятым автором. Смешно говорить в обществе – так ничтожно все, так я мал, но в малом этом – все мое. Бумажка – это вполне в замену, как если накоптить монету, приложить к белой бумаге и кружок вырезать: пусть монета погибнет, кружок остался, и кружок этот теперь уже есть все мое, и потому я поэт самой чистой воды, такой поэт, который в недостатке своем восхищается жизнью и раскрывает ее сладостно-прекрасные недра...
<На полях:> Преувеличиваю.
Как мне жизнь презирать, если я ее не вкусил, как мне гордиться своим талантом, если талант, или метаморфоза жизни в бумажку, был моей роковой бедой, а не следствием моей воли и сознания. В своем таланте я жил, как животное, имеющее сверх двух третий глаз: два глаза простые были проткнуты, а третий наверху глядел выше <зачеркнуто: половой цели самки>, цели житейского [своего] счастья... И это прекрасно и нужно для людей, только я лично желал бы иметь два зрячих глаза, как у всех людей, чем два слепых и один не для себя, а для раскрытия недр жизни.
Вот, по-моему, «буржуазией» в литературе надо называть тех писателей именно, кто возносит это свое дело превыше просто-жизни и на этом утверждает свое особенное писательское «я» и даже вступает в горделивый союз с другими такими «я» «от станка» для высшего управления жизнью... Настоящий пролетарский писатель должен чувствовать в отношении к жизни некоторую свою увешливость, и вот этих-то истинно даровитых писателей и надо поддерживать: сам он, как человек в своем личном сознании увешливый, получает поддержку на своем пути от общества и в обществе от тех же увешливых (пролетарских) людей...
Человек на земле среди животных – это прежде всего животное увешливое, восполняющее свою бедную жизнь собиранием единства мира в родстве.
Хитрость – это обломок мудрости и служит вместо ума... Вот почему хитрость имеет двойную оценку: у мудрого человека хитрость входит в состав разума, у глупого в состав его глупости. Мудрец же бесхитростный – это блаженный и бесхитростный дурак. Точно так же, как хитрость, надо оценивать и политику и дипломатию: у мудрого человека политика есть оружие мудрости, у глупого – глупости.
Есть болезнь – гипертрофия сознания, и от этой болезни идут разные мании, в том числе и литературная. Здоровый сознательный писатель должен чувствовать себя, как человек до некоторой степени увешливый, и вот именно это сознание своего недостатка и делает его нормальным человеком. Напротив, когда человек своим писательством гордится, достигает, пролезает в ряды известности – это есть мания, или обломок гипертрофии личного сознания. Можно набрать тысячи примеров маниакальности нынешней литературы, хотя, с другой стороны, для современного писателя открывается в наших условиях и путь к здоровью: это что в литературе все-таки свободней, чем на службе, тут легче добыть себе средства существования и можно постоянно ездить, менять места и людей без всякого риска попасть в летуны, а напротив, занять положение уважаемого очеркиста. Это путь выхода из мании в жизнь, путь оздоровления и очищения литературы от самозванных поэтов и писателей.
Чудеса. Сегодня был в Карбушине, где зимой снимаю чудеса и сказки зимы. Там в березовом лесу молоденький подрост, деревца высотой от годового ребенка до трехаршинного «великана»-человека. Вот когда зимой навалит снег, все эти елочки принимают формы фантастических существ, часто воинственного даже вида, но в действительности слабых и безобидных: тронул, – снег опал, и все кончилось. Трогательно бывает смотреть на эти елочки весной, когда снег упадет с верхних ветвей, а нижние, опускаясь вместе с оседающим снегом, согнутся шатром, тогда почти каждая елочка – шатер. Бывает, к вечеру станет теплеть, ночью до утра льет теплый весенний дождь, встанешь утром – все елочки освобождены, а если снег совсем сбежал, то и с брусникой встречаешься, и тогда все елочки мне, [хорошо] знакомому и сочувствующему им человеку, кивают и говорят разом: здравствуйте. А то бывает не дождь, а полуденное солнце так разгорится, так подействует на снег, что он отпускает плененные ветви и не сразу, а изредка: стоишь, смотришь и вдруг там прыгнет вверх освобожденная веточка – «здравствуйте!», там другая – «здравствуйте!», там третья... И так это хорошо вспомнить свои фантастические зимние фигурки, всегда почти грустные во сне и плену, теперь кажется, будто это не я, а Иван Царевич пришел и пробуждает спящее царство.
Миша пошел! За эту неделю с Мишей нечто произошло: из существа, готового отвечать на всякую ласку улыбкой, он вдруг превратился в капризного самовольника, улыбнешься ему, а он отвернется или вдруг с криком и слезами потребует выполнить то, что ему захочется (слышу сейчас, женщина говорит: «он не плачет, а требует»). И это явилось именно после того, как он определенно стал ходить, пошел и потребовал. Не могу сказать, чтобы это превращение было для нас приятно, своего рода большевизм.
Войны, все кровавые распри человека – есть путь к единству. Человек существует на земле вовсе не из-за себя, а для единства. На пути единства происходит некое кровавое смещение: зайца, напр., раньше ели лисицы, а теперь человек есть зайца, а лисицу кормит кониной.
<На полях:> Эту тему надо провести в дальнейшем.
Петр Карлыч Малявский.
– Это Зоя Алексеевна играет на рояли? Да? Она много играет? Ах, и я когда-то играл, и у меня была своя рояль, и я хотел и мог бы стать музыкантом. В чем дело? А вот в чем. У соседки моей была худенькая девочка, она была такая прекрасная в нищете, у нее были гениальные способности к музыке и, знаете? я отказался от себя, я [отдал] рояль девочке и я спас ее, понимаете – я спас девочку, она стала известной пианисткой.
П. К., конечно, все это придумал. Он такой бедный, такой несчастный внутри и такой маленький, такой мелкий в повседневной жизни (придирается, брюзжит, а главное, вечно ноет: хранитель музея Госзнака и учитель). Всякое общество, и особенно женское, возбуждает его к творчеству легенды о себе, он этим и удовлетворяется, и тут его праздники: только бы слушали, и он будет безостановочно говорить в идеальном духе и, большей частью, прямо излагать какую-нибудь чужую мысль, чужую книгу.
7 Мая. Береза цветет. Она так цветет, что как раз к этому поспевают и самые еще младенческие клейкие и светящиеся на солнце листики. Осина, напротив, очень мрачно цветет, надувается как-то, цветет, а цвета нет.
Поутру на самой маленькой траве, на каждой иголке ее висела капля росы.
8 Мая. Сегодня едем с Павловной в Москву смотреть на Левине дело: жилье. Вот что мне приходило в голову в эти дни.
Куда ни пойдешь (рыбные пруды, пашня, лес, огороды, птичий трест и т. п.), везде совершена работа, и вся она сделана массой полуголодной (из Саратова за фунтик хлеба). Все делается под страхом голодной смерти, и потому узнать себя в своих делах человек не может. Оттого писатель выродился в очеркиста. Все рассчитано на массового человека, который в среднем за кусок хлеба при голоде готов на все, как рыба, массой идущая в верховья рек.
На этом движении масс теперь и должен новый писатель (пролетарский) строить свою «идеологию», тогда как старый (Шекспир) изображает личность на фоне животной жизни масс.
<На полях.> рыбные пруды: Дерсу.
<На полях:> Как имя умирает в числе.
Осматривал карповые пруды. – Есть ли интерес к рыбе, как в охоте с удочкой, или сетью. – Нет, карп, как свинья. – В чем же интерес? – В жизни воды (материал для «Новой Даурии»). Рыбаку тоже интерес в жизни воды, но чисто поэтический, а рыбоводу жизнь воды научная. Это вместе с тем есть и путь от личного дела – какое бы оно ни было прекрасное – к общественному, от случая к правилу.
12 Мая. Вернулись с Павловной из Москвы. Комендант по заселению. Гниющий быт в домиках и «[жизнь]» человека на 15 метрах с итальянским окном и тюлем. Все на тюль, оттого что он есть в кооперативах, тюль и разноцветные колпачки на лампах. После всего-то, – какое блаженство! Тюль, и герань, и абажурчики, – все атрибуты мещанства, а между тем после всего (преображение мужика в рабочего, домовладельца в служащего) – совсем иное значение (герань в Москве – основа декоративного цветоводства), тюль впускает свет и закрывает квартиру от глаза, тюль – это знак перехода от избы к московской квартире (полна Москва деревенских девок). Тюль – это рай: тюлевый рай и деревня, городской тюлевый рай в новом доме в семье шофера и деревенская грязная жизнь. Жизнь раздевается (старые песни забыты, сарафаны в музеях, без одежды сказок и всяких заманок личного счастья труд у земли стал бессмысленным, потому что все на свете легче его). Все бегут от земли.
В зверокомбинате– это другое: новые звери, нутрия, ондатра (тут интерес научный: мыши – в особенности).
У Тальникова. Слушал критику РАППа из его уст (меньшевистских) и думал: «А может быть, РАПП идет по верному пути, вот хотя бы низвержение формалистов...» Говорят, в новом союзе писателей (без РАППа) Горького облепили мелкота и подхалимы, и выйдет еще почище РАППа. Конечно! Это вот если бы все перевернуть, а то прическа на другую сторону, было а 1а РАПП, а теперь а 1а М. Горький. Вот бы так перевернуть жизнь, чтобы голенастая сов-полудева уступила в почете место деревенской бабе, тогда и прическа бы переменилась: аборт или роды? мы сейчас на аборт рассчитаны, а если бы переключились на роды, то в литературе само собой произошла бы перемена. Надо всю жизнь так устроить, чтобы в конце ее писатель и всякий художник стали собственниками своего восприятия. А тут что происходит?
переходило в мысль о разумности, чистоте и легкости городской жизни сравнительно с деревенской, вслед за этим звено за звено цеплялся ряд мыслей о том, что землю бросают из-за легкости индустриальной работы и человек, бросивший землю, к ней не вернется, что и женщина тоже, узнав прелесть многомужества с абортами и [родами], не захочет рожать и чистить навоз, что для оздоровления жизни всей необходимо... и так далее. Все эти волнующие мысли в дальнейшем, ища завершения, непременно встретили бы образ и явился бы сюжет из самой жизни. Теперь нет – вслед за первым восприятием и первыми звеньями робких мыслей является сомнение в возможности написать и поворот на генеральность линии мыслей. По хамству человека или по закону приспособления тот же тюль переиначивается в «достижение»: были грязь, мужик, вши, вонь, матерное слово, и вот тюль, и цветы, и герань... И так я о том умолчал, потому что я не хозяин своего восприятия. Но случилось, я в тот же день прочитал в «Правде» о катастрофе с животноводством <2 нрзб.> как хозяин и единоличник: тут явилось у меня, что, пожалуй, можно будет написать и по первому своему восприятию. Как прикажут... И каждая попытка писать нравственно разрушит писателя.
Освобождение писателей от РАППа похоже на освобождение крестьян от крепостной зависимости и тоже без земли: свобода признана, а пахать негде, и ничего не попишешь при этой свободе. Но так не надо понимать, что нет бумаги, или не печатают. Земля писателя не в бумаге и не в праве писать о том или другом. Земля писателя и всякого художника в твердой уверенности... его собственной личности: как крестьянину для его работы нет надобности считаться с движением или неподвижностью земли, так и писателю его личное восприятие...
15 Мая. Вчера в последний раз ходил на тягу. Очень сильно пахнет березовым листом, и на солнце всякий зеленый клейкий лист блестит, как стальной. Осина еще в коричневых листьях (сережки у нее тоже сначала бывают темными, и потом особенно красивые темно-зеленые). Комары начались. Весь вечер наблюдал, как дятел дает на весь лес свою барабанную трель, ударит и оглядывается во все стороны, замрет и еще ударит, и так множество раз.
Прилетел другой, сел на самую верхушку и, озаренный солнцем, стал часто пищать, вот он пищал, пищал так суетливо, и задорно, потом улетел. А первый дятел продолжал рычать на том же самом месте. Вдали спорили между собой кукушки, которая перекричит. Ястребок пропищал своим тонким голосом. Вышла очень холодная, строгая заря, и это моя старинная примета, что когда зацветает черемуха, непременно бывает холодно. Певчие дрозды, вероятно, боятся холода, почти совсем не пели, но под послед не выдержали и пели очень хорошо, и я слушал их до последнего.
барабанить дятел, кукушки успокоились, под конец сильно взялись певчие дрозды, проплыл над лесом вальдшнеп – хор-хор! и вслед за тем весь хор дроздов затих постепенно. Когда совсем стемнело, последний какой-то дрозденок во сне отчетливо пропищал: «Покойной ночи, хозяин Михаиле Михайлович!» Нет, и тут жизнь моя не кончилась: явились над малинником звезды, а с левой руки из темного большого леса сверкала между стволами половина луны. Нет, конечно, самому сильному, мудрому и прекрасному человеку можно достигнуть такого чувства жизни, такого сильного, чтобы смотреть на все, как я сейчас смотрю и вижу свет через тесные стволы бора: так надо умудриться смотреть за стволы человеков, прежде всего через себя самого и своих ближних. Бессмертие человека существует как самое сильное чувство жизни. Страх смерти – это упадок, аскетизм – борьба за жизнь.
И так поневоле, как хочешь, так и думай, но жизнь приходится складывать непременно надвое: тяжелую борьбу свою, пока не победишь, оставлять для себя и хранить как тайну: правда, кому нужно это знать, всякий борется по-своему. Но победы надо знать всем. Так вот все эти весенние песни птиц, и заря, и звезды, и луна – все это этапы побед человека. Хорошо!
Кому нужны мои слабости? Я их храню про себя и стараюсь подальше спрятаться от людей, чтобы они, подсмотрев меня в слабую минуту, не поспешили сделать вывод. Я прячусь от них до победы и, когда выйдет у меня, то и я выхожу и звоню: победа! победа! И если я слышу, другой тоже поет, и третий, я радуюсь и все радуются, и у нас хор.
Зачем вы стремитесь войти черным ходом в мою кухню? Вы хотите перенять у меня то, к чему я приведен.
Если мне хорошо, то и все хорошо, а если плохо, то и все плохо. Значит, надо, чтобы человек чувствовал себя по возможности хорошо и по хорошему судил других, а не по слабости. Вот женщина, ведь каждая женщина с какой-то точки своей прекрасна: есть такая точка! и есть так, что можно с какой-то точки всякую женщину размотать как зло. Где же правда? Тут нет вопроса, а вот где вопрос, – как устроить свою жизнь, чтобы неизменно смотреть по хорошему и в то же время понимать и ясно чувствовать всю ту бездну горя, через которую проносишь хорошую весть... Необходимость подвига (только не по книге, хотя бы самой священной, а в своем собственном дне и по себе). Нужна для подвига (забываться нужно, но нельзя забывать и пропускать жизнь).
<На полях:> Этика у разных народов и классов разная, но и поэзия разная... Есть у писателей этика, без нее писатель только эстет. У русских поэтов главным образом этика давала материал для поэзии: в совершенной гармонии выступает это у Пушкина, а Толстой, Гоголь, Достоевский [сильны] этикой и в борьбе за красоту как бы рассыпают звезды над пропастью человеческой жизни.
Революция зовет к делу, поэзия – к звездам – как сочетать одно с другим? Душа рвется, [раздирается] на части, кровь бежит. И вот здесь пятно крови, а там рядом зеленая пахучая трава. Я на траву смотрю, сам весь в крови, и сохраняю в травке этой для всех людей будущее, погибая на поле сражения, умирая, смотрю на звезду и через себя, через боль встречаю друга и пишу ему о звезде.
Но разве можно это сделать методом, или пройти по черному ходу к поэту на кухню, узнать его секреты и варить себе суп и славу революции по генеральной линии?
1) Быть везде, все видеть и не покидать пустыни, чтобы не сорваться и не отдать первенство за чечевичную похлебку.
2) Строгая работа над книгой по строгому плану дать звероводство...
Паек, домик в Загорске и квартира в Москве, все очень хорошо сходится, но это личное достижение уже достаточно, чтобы приглушить то острое чувство связи с болью народа... Растворить притупленность возможно лишь большой работой над книгой.
Ошибаюсь ли я? Мне так чуется, будто сталинская революция стукнулась в тупик и начала ослабевать: сталь и чугун задавили жизнь, вместо мяса – на чугун.
«делом» и через то часто бывает полезен, но политик приставлен непосредственно к человеку, и зло власти тут действует без буфера «дела» (конечно, это надо обдумать со всех сторон).
16 Мая. Цветет черемуха. Листья осины только-только вышли из младенческой темной окраски в зеленую и уже качаются по-осиньему на своих череночках очень тонких; только эти нежные листики еще не шепчутся, как маленькие дети, когда начинают ходить, а говорить не могут.
Получил ответ Горького на мою просьбу дела и пайка С. Т. Григорьеву.
Петя на июнь-июль назначен в Пушкино по соболям. Согласно с этим и моя работа [связывается с] Пушкиным с июня, а в мае надо в Зоопарк.
Все мы знаем очень хорошо о внутреннем содержании физического человека, и это знание почему-то не мешает нам восхищаться красивым лицом так сильно, что это восхищение в стихах, картинах, музыке переживает иногда, не теряя свежести, целые столетия и даже тысячелетия!
<зачеркнуто: это раз, и второе, что знание, в свою очередь, привыкает смотреть на поэзию природы не как на силу, а как на занятие для отдыха и развлечение. Эта братоубийственная война науки с искусством не в наши дни началась, а много столетий тому назад>
Позвольте же мне с этого начать книгу о звероводстве, и тем быть в полном соответствии с самим собой, потому что мое заветное желание сохранить поэзию природы <приписка: показать торжествующее лицо жизни> в соответствии с научным знанием.
Знание в борьбе с религией обыкновенно задевает искусство.
Вот поколение моих времен было воспитано на следопытах, героях американских романов – «индейцах». Мы из-за них бежали в Америку. И так писали до сих пор, хотя давно бы пора первобытного следопыта в этих романах заменить современным следопытом, <3 нрзб.> от природы и вооруженным всей силой современного знания законов природы. [Таких] как Арсеньев «В дебрях Уссурийского края», к сожалению...
20 Мая. В среду приехал в Москву. Начал хорошо работать. Погода стоит все еще очень прохладная. Цветут в Москве яблони. Сегодня с утра что-то молчат аэропланы, вероятно, и у них это выходной день.
сила (причина происхождения: «падающего толкни»), эта «сила» есть способность защищать свою нравственную мысль: когда интеллигенция пала, то у большевиков была только эта «сила», и она насиловала: и потом из этой «силы» должно (?) вырасти все то, что пало.
Не искусство пало, а этика. Сила русского искусства была в этике.
«РАППы» были ужасны тем, что ограничивали поле художественных исканий почти до запрещения. Они прекращали художественные искания, заранее предрешая их результаты.
Женщина с носом. Если бы у нее нос вырос как-нибудь потом, то она, сохранив уверенность в своей [женской] привлекательности, как-нибудь бы затушевала влияние носа. Но беда, что нос явился раньше всего, и по носу сложилось все [несчастное] серое существо...
<На полях:>
Всюдностъ жизни.
Белка.
Олень и оводы.
22 [Мая]. Был вечером у Реформатских (Надежда Васил., Александр Александрович). Читал начало «Даурии». И вот тут было мне что-то вроде упрека за те места, которые открывали критикам удар в малосоветское место. Вообще задача писателя теперь такая, чтобы стоять для всей видимости на советской позиции и в то же время не расходиться с собой и не заключать компромиссы с мерзавцами. На этом пути создается абсолютно корректный чиновник. Глубокий же спрос времени – это на искренне исповедующего революционную веру человека, побивающего марателей революции их же оружием. Нет, вероятней всего, они просто хотят игры...
23 [Мая]. После обеда сильная гроза. Аэропланы, не обращая внимания на бурю, летали против ветра...
24 [Мая]. Ложные гипотезы впоследствии бывают полезны тем, что в ошибках вскрывают истинные побудительные мотивы их создания. Так вот в 60-х годах свирепствовало механистическое мировоззрение и было обязательно для каждого передового студента, как «нет бога кроме Аллаха» для магометанина. Теперь наука отвергла гипотезу происхождения живого существа просто из «земли», но зато прежнее верование перекинулось на строение общества, и происхождение личности из «масс» объясняется почти как происхождение живого существа из неорганической среды. Отсюда понятно, почему именно механистическое мировоззрение в 60-х годах считалось революционным: оно подготовляло марксизм.
25 Мая. <На полях:> Купить: чернила, конверты (по ходу). Зоопарк. Обед. Замошкин. Военохотсоюз. Зверовод.
– Я выходная!
Проститутки и поклонение женщине (сознание своей силы, власти...)
Женщина в акте зачинает, и ее половой орган есть Начало, а мужчина в акте кончает, и у него Конец. Итак, эти вещи правильно называть надо начала и концы.
Прежде всего, конечно, исторический момент в его деловом осуществлении, так сказать, деловой императив, формирует по-новому <приписка: самый тип человека СССР похожим на американца>, с другой стороны, под давлением этого и сам человек присматривается к другим, замечает, у кого лучше выходит, и сам подражает (это я, спускаясь по лесенке в отхожее место, подумал о шедшем впереди меня, видно, недавно бывшем деревенском человеке, но теперь одетом по-городскому и, главное, внутренне каком-то важном и крепком, – этот не допустит, чтобы на него наседали или на ногу наступали).
Милиционеры похожи на иностранцев и даже на каких-то завоевателей...
Организации по охране дикого зверя
1) Зоопарки 2) Заповедники 3) Охотпром. биостанции 4) Видовые запуски 5) Заказники 6) Общества охраны природы 7) Общества краеведов 8) Опытные доместикации на зоофермах (ондатра, нутрия)
Лисиц доморощенных выпускать нельзя: они ночью спят, а днем гуляют.
Простота жизни животных в Зоопарке и параллельно людей, наводнивших Москву.
под тяжелыми кронами, пересек выгул пятнистых оленей, маралов и потом... очевидно, зная, [пролетел прямо] над большим лосем и так низко над ланями, что они чуть не шарахнулись, а потом прямо пал на утку, потоптал ее и улетел. После того оба супруга, как [ни в чем не бывало, поднялись] и пошли, переваливаясь и побраниваясь... Селезень-боец в это время возвратился на утиный пруд...
Разговор возле антилоп: а мясные... (эта простота людей... именно простота их в зоопарке, вся простота на фоне простоты жизни животных)
Бюллетени. Страус гонялся за страусом и первая лама смотрела на них встревоженно. Черепаха-забияка дралась (день прекрасный), пока ее не опрокинули.
Писать автобиографию, как вы просите, я не могу, потому что использую ее постоянно в таких своих сочинениях вроде романа «Кащеева цепь», «Охота за счастьем» и др. и после такого большого преломления трудно возвращаться к первоначальным фактам. <приписка: Из моих произведений автобиографических вы знаете, что самое острое>. Что касается <зачеркнуто: моего отношения к революции> влияния революции на мое писательство, то она бы повлияла благоприятно, и безмерно лучшая часть моих сочинений написана после Октября. Что касается революции эпохи господства РАППа в литературе, то об этом очень затрудняюсь что-либо сказать, т. к. не собрался еще с силами после <зачеркнуто: ее чувствительных> и не освоил всего ее значения, опасаюсь делать заключение.
Мое переживание революции было несколько раньше [реального] ее наступления, и тоже можно догадаться из этих сочинений, что биографически случилось так, что революция застала меня как художника слова за художественным освоением биографического... Создалась тревога, которая в конце концов привела к написанию большого и трудного во всех [отношениях] романа «Кащеева Цепь».
Что касается той литературы, которая делается не всем человеком, а в значительной степени мастером, который... то к этим [можно прибавить] мои краеведческие работы, из которых известны «Башмаки»... и множество отвечающих времени произведений, которые раньше я называл очерками, но ввиду <2 нрзб.> бездумного, [теперь] начал называть «поэмами» («Девятая ель» и др.).
Меня очень смущает [смысл] времени, прошедшего под господством РАППа. Я был так наивен, что жил веруя, будто я самый настоящий подлинный писатель – [художник], который в [произведениях утверждает] существом своим врожденные всем [качества, противоположные] мещанству, буржуазии. И для меня было совсем неожиданно, что такой, как я, истинно пролетарский писатель... В этом недоумении я писать не мог ничего органического, но в последнее время решил [оставить] свою природу и теперь ищу [материалы] будущего: очеркисты, газетчики... [много будет] но писатель, который синтезирует в себе...
В «Нов. Мире» помещен рассказ Сергеева-Ценского и статья к 30-тилетию его литературной деятельности.
Статья эта шельмующая. N. N. заметил редактору, удобно ли по поводу 30-летия помещать такую статью, а редактор на это ответил, что Горький считает его за вредного нам человека. Давно ли тот же Горький писал Р. Роллану, что во главе современной литературы идут Ценский и Пришвин.
Слышал, что Ценский целую неделю добивался свидания с Горьким, и когда обозленный (платил за номер в день по 20 р.), наконец, сошелся с ним, то разговор был такой; Горький: – Вы пессимист. Ценский: – Вы оптимист.
Интеллигенция как сила антигосударственная кончилась совершенно, сохранилась некоторая степень протеста, но не принудительного характера, и постановление ЦК о едином союзе (верноподданных) писателей уничтожает и этот протест. Теперь еще нужно некоторое время для забвения...
1 Июня. На ближайшее рассмотрение: 1) в две недели получить собаку и сейчас же узнать о военном охотничьем обществе.
2 Июня. Холода и дожди. До 15-го июня закончить 4 листа «Даурии». (Даурия. Путешествие). С 15-го по 1 августа = 1 У2 месяца закончить вторую часть «Даурии».
3 Июня. Можно пользоваться любой вещью с успехом, совершенно не понимая ее, как пользуются массы людей электричеством или радио; впрочем, не всякая вещь имеет начало в сознании, мы ничего, напр., не знаем о происхождении жизни, что же это? Или есть какой-нибудь начинатель жизни с высшим, чем наше, сознанием? Или, быть может, просто мы же люди [правильно] всё начали, а потом, понижаясь сознанием, забыли надолго... и еще так может быть, что какой-нибудь великий мор всю жизнь погубил на земле, и так она выпала из сферы мирового сознания совсем; и когда постепенно опять стала создаваться жизнь, то нам, новым людям, старое человеческое дело представилось божьим.
Социалистическая маскировка достигла самого высокого совершенства, и много людей (из простых) веруют в это все (включая мощи Ильича), как надлежит веровать стадному существу (ведь человек это все, стадность тоже присуща ему).
– <приписка: зависит> от себя, и можно тезис и антитезис методически разрабатывать, углубляя до бесконечности, и даже можно индивидуально пользоваться выводом из сопоставления их, и еще больше, – можно и довольствоваться этими частными, как делают индивидуалисты, выводами. Но полный органический синтез зависит не от одного себя, этот синтез подготовлен всей совокупностью условий жизни общества и действует на личность как социальный заказ. Скажу больше: самая личность рождается и вырастает в процессе этого синтеза. И мы должны условиться в терминах <приписка: определениях> индивидуальностью будем называть порождение частного интереса, а личностью – интереса общественного. Так, напр., можно сказать «юридическая личность» и нельзя сказать «юридическая индивидуальность».
Маскировка социальным заказом – это обычное явление современности и, что самое страшное, маскируется в социальный заказ и действует подобно категорическому императиву стадность человеческая, та самая стадность, которая создает кошмарные давящие веками человечество легенды... Вот на Ценского теперь несомненно наваливается этот кошмар, которому он противопоставлял всегда через свою трепещущую индивидуальность личность человека. Так часто бывает: то, чего боишься, к тому в лапы и попадаешь.
Когда не только напишется хорошо, но и вообще выйдет в любом деле какая-нибудь удача и все кругом говорят: «вот хорошо!» – мне лично всегда <приписка: часто> бывает так, что я немного обманываю, принимая похвалу целиком на себя, потому что все самое хорошее всегда выходило у меня легко и до того случайно, что всю похвалу целиком принимать <приписка: как мастеру> по-настоящему не следовало бы... И я думаю, это раздваивание всякого творящего что-нибудь новое надвое в оценке и награде: «за труд» и «за счастье» очень похоже на состав земельного дохода в капиталистическом обществе: счастье таланта совершенно то же самое, что рента, получаемая без труда.
Может ли удовлетворить эта «рента» здоровое и большое самолюбие? Нет, лишь тогда я буду доволен вполне, если у меня будет полное сознание, что данную вещь сделал «я сам». Вот я и работаю, вот я ищу мучительно, и вдруг оно «выйдет» как бы не от меня, и тогда меня хвалят, а я пользуюсь этой похвалой исключительно чтобы дальше искать и мучиться, и вот это искание и мучение есть именно то, что отделяет меня от природной [составляющей] моего счастья, моя индивидуальность, есть личность, в фокусе которой собираются лучи социального <зачеркнуто: заказа> поручения.
Так похвала за «удачные» вещи открывает мне путь для разделения индивидуальности и личности. И еще вот тоже стыд.
<На полях:> Еще и так бывает очень часто у критиков <зачеркнуто: политиков>, что, догадываясь о несуществующем, на художественное произведение они смотрят тупо в упор [как]на случайную вещь и оценивают ее по внешнему виду. Положим, какой-нибудь автор пишет про аэроплан, и они говорят: вот хорошо, [такой] автор полезен [как] аэроплан. Но если я только благодаря аэроплану понял прелесть тонкого птичьего пера, по-новому взглянул на птицу и пишу о птице, скрывая первоначальный мой восторг и почет перед аэропланом, осветившим мне значение птицы, то я какой-нибудь врун-биологист... индивидуалист...
На самом же деле именно по силе остроты восприятия природы надо судить об убеждениях автора, потому что только...
5 Июня. Ездил к себе на свои именины. Пил воздух у Троицы. Все хорошо, нет реки. Но если бы река была, воздуха бы не было такого: на реке были бы фабрики.
Аэропланы обратили внимание многих людей, непричастных к эстетике, на птиц: только при аэропланах стала понятна прелесть неслышного, свободного полета птиц, их перьев... А еще на аэроплане сидит человек точно так же, как я за столом, т. е. со всем своим человеческим добром, а как чувствует себя птица, нам неизвестно.
Лев Тихомиров бежал от нереальности революции к самой жизни и, я думаю, эта «жизнь» (Суворин и правые) тоже была для него нереальна (должна бы, по крайней мере...), вот променял «кукушку» на... Распутина... Тут ужасно в его положении было, что не то, так вот это, из одной политики в другую, а надо было просто жить, как все, без особенной политики, в своей самости почувствовать реально мир, а потом можно бы и вернуться... У меня относительно политики так было: «это само сделается». Последняя реальность, молекула мира – это личность, которая вырастает на основе чувства «я – сам», в этом все различие между людьми: нереально-влекомые и действующие.
11 Июня. В. П. – существо случайное, подавшее повод для процесса понимания жизни или для утверждения моего нематериального существа (без нее бы как-то не посметь). (Отсюда происходит «Прекрасная Дама», непорочное зачатие и проч.); этот процесс, истребляющий посылки стадного общеинтеллигентского социализма, порождающий личность, самость. Художник должен обладать такой личностью, и тем он противопоставлен соц. материализму. В. П. была моей жертвой, но не я.
В. П. – дама с секретом; я угадываю: ненормальная сексуальность, сдерживаемая всеми силами; это желание переходит в ненормальность. Для таких дам (и есть мужчины такие) дом свиданий с психиатрическим надзором: возможность легкого излечения.
12 Июня. Какое прекрасное утро! чувствую, будто голубь жизни радостно трепещет в груди, и оттого очень хочется собрать к большому столу много приятных людей, рассказывать им, слушать, и особенно вместе запеть. Но нет этого, невозможно собрать, и вот вместо всего хора я сочиняю один у себя за столом и, конечно, тружусь, из-за желания быть вместе с людьми.
Никогда не делать ничего «на слабых вожжах» («в запас»).
делу и остаться на прежней позиции человека, не ищущего власти, а удовлетворенного своим делом.
14 Июня. 1) Отдать 100 р. за собаку. 2) Поручение.
<На полях:> [Короткое] чутье, светлый глаз, мраморный нос и бульдожья челюсть – все признаки вырождения.
То время, когда подступает к самому сердцу реальность.. я и до сих пор остался поэтом этой реальности... и она противопоставлена социальному (нереальности, неживому). Но это я про тот социализм, а что теперь у нас? Государство – это во-первых. 2-е: государство, растущее не из себя– эхо... Государство не для себя. Государство – орудие, т. е., я хочу сказать: не нами это начато и понято будет вне нас., в связи...
Когда мне хорошо, то я никогда не забываю благодарить кого-то и прославлять его от всей души, и вот за это, когда я в несчастии, мне уже не надо унижаться и просить о чем-нибудь Бога: помощь мне дается сама собой, и я обыкновенно замираю, как куколка на зиму, и жду, без просьб и молитвы, всегда уверенный, что если только доживу, то будет непременно опять хорошо, и как только это случится, получшеет, то сразу же я и начинаю свое: тебя Бога хвалим!
Подвал.
– А все-таки я где-то в самой глубине чувствую в себе прямо тупую точку совести, где нет ответа, и я просто боюсь, что какой-нибудь просто мальчишеский этический вопрос придется на эту точку, и я ничего не скажу. Диво б хоть речь шла о чем-нибудь неразрешимом – нет же! просто окажется моя отсталость в чувстве человека (это было у меня всегда, и в то же время чувство закрытого моего же подвала, где есть все. Подвал этот временно открывается...)
17 [Июня]. Выехал из Москвы в Сергиев с собакой «Кащей».
18 [Июня]. Пробовал собаку. Кащей понравился.
19 [Июня]. Троица. «Смешанный человек» (партиец из троцкистов = советский либерал: сущность всех либералов в том, что они говорят, но не делают, другие за них делают и с позором их отметают). Либеральная природа троцкизма (процветание наук и искусств).
«Партийный кулак» – сын деревенского кулака, но тот, имея потребительский идеал, участвует и в производстве (часто первый работник в селе), этот исключительно потребительский тип и даже если кому-нибудь поможет, то исключительно за счет казны.
«кулаки» очень организованы, действуют везде шайками, у них перед позицией тыл, есть куда отступить. Наш «красный профессор» С. – этот тип, в один год прославился от Москвы до Владивостока.
Все либералы полезны своей критикой, но <зачеркнуто: у них не может быть цельной идеи, потому что в глубине своей исходят из личного мотива (напр., Голицын потому сделался либералом, что... И так же любой троцкист)>.
Две точки зрения: 1) Создание нового зверя (Зооферма, Звероводчество и проч.) 2) Поиски профессоров. Находка Зоопарка.
22 Июня. Утром возвратился в Москву. Мое главное понимание жизни за эти дни сосредоточилось на мысли, что мужики одолели большевиков: кулак, вернее, сын кулака составляет главную массу партии, и Москва – это деревня по человеческому своему составу...
23 Июня. Когда теперь услышишь, что вот такого-то ученого или писателя «разъяснили» и он через это вдруг потерял свой авторитет, то замечательно равнодушие его друзей, и часто сам бываешь недоволен собой: знаешь, что это «разъяснение» просто разбой, а между тем чувствуешь себя даже под влиянием. Это происходит от стадности нашей, мы рады примкнуть, когда превозносят кого-нибудь, и кажется в то время, будто мы тоже имеем в этом свое убеждение, но когда вдруг «разъяснят», мы изменяем авторитету именно потому, что примыкали по стадности.
Встретил на Кузнецком Чулкова и Фаворского. Рассказывали друг другу анекдоты, Фаворский сказал, что их бывш. <1 нрзб.> тоже деревенско-кулацкого происхождения. Теперешнее унижение их он считает временным. – Но скука, – ответил я, – это характерно перед какой-то переменой. – Ну да, и я говорю к тому, что как сейчас – это временное...
Борьба за средства существования без искоренения существа человека возможна лишь до некоторого предела (лица крестьян и рабочих).
За обедом в доме Печати встретилась Нина Петровна из Детского отдела (ГИЗЛа). Предлагала составить номер «Октябренка» (по радио), 200 р. – 1/4 листа. Интересно попробовать написать для радиопередачи о Дальневост. зверях (Телеграф. 4-й подъезд наверху).
Вечером были Чувиляевы, разговаривали о добродушии царского правительства и о новой эпохе: что царство наше существовало расширением и кончилось, потому что достигло предела, а теперь новая эпоха строительства началась и будет продолжаться именно так, пусть даже иностранцы придут и даже возвратится монархия – все равно! иностранцы, или монархисты, или социалисты, те или другие будут заниматься не расширением, а строительством.
Масло св. Митрофания.
Вчера читал Записки Льва Тихомирова, и для меня было обращение революционера к православию очень понятно, только очень трудно войти в понимание, когда новообращенный смазывал щеку маслом св. Митрофания от зубной боли. Сегодня читаю М. Шагинян о Гёте, и очень близко мне ее понимание Гёте как волевого человека, познающего мир через «дело». Но когда она при этом смазывается маслом от Маркса и Ленина, отдаваясь, припадая, я перестаю ее понимать.
Может быть, масло св. Митрофания действительно излечивает, как свидетельствуют миллионы верующих, но дело мое такое, что я ничего «на веру» принять не могу, а критики эта вера не выдерживает...
Еще вот что есть общего у М. Шаг[инян] и Льва Тихом[ирова]. До обращения Тихомиров переходил от одного мучительного вопроса к другому, а после обращения, как сам говорит, вопросы его мучить перестали, если бы и явился какой вопрос, то для его разрешения достаточно стало справиться в творениях св. отцов. Так и у Шаг[инян]: все вопросы освещены диалектикой Маркса и Ленина.
<На полях:> скепсис
Вот когда начинаешь понимать значение и необходимость скепсиса, – все относительно, так и тут: когда схоластика переходит черту, за которой нельзя ни смеяться, ни острить, то жизнь просто за жизнь, за себя, начинает бороться всеми средствами.
«Дело», как у Гёте, дело впереди, – это понимаю и очень это близко, но почему же непременно это дело должно быть марксизм, индустрия и вообще все, что угодно правительству, а не самому писателю. И действительно ли «практика» правительства есть дело реальное, а не фантастика. Впрочем, это для взрослых, а для наших ребят все, что говорит Шагинян, драгоценно.
Никак не могу отвязаться от мысли, что переход прежнего революционера на позицию защиты самодержавия и православия сопровождался теми же эмоциями, как нынешний переход некоторых интеллигентов в марксизм и ленинизм (я по себе это чувствую).
25 Июня. Наконец-то встреча с Ценским, – прямо пират! А во мне он Николая Угодника увидел. Замошкин предсказывает, что неопределенное бытие в литературе будет не менее года. Гронский, заняв пост вождя литературы, будучи необразованным человеком, должен скоро погибнуть, во всяком случае, наживет себе много неприятностей. И сейчас уже везде говорят, будто он где-то в собрании высказался о необходимости в литературе «социалистического реализма» (!). Горький будто бы сторонится.
«Даурии», и завтра же я поправлю; 28-го отдам Смирнову. 29-го пущу на оформление и вечером можно уехать.
В иной среде, особенно у актеров и военных, с юности в гибкое время тело садится как бы в корсет условных движений: актерская личина, военная выправка. Но гибкое тело как бы заключается в два скелета: один природный, внутренний, другой внешний, и юное тело силой своей жизни делает незаметным тот и другой скелет. В старости, когда таких людей было много, нам не бросалось в глаза очень резко, что второй, условный скелет обвисал, мы прощали старой актрисе, если она закатывала глаза, или военный старик петушился. Теперь, когда эпоха переменилась, то этих людей в двух скелетах видишь...
1 Июля. Тысячу лет и больше пересыхало болото, но почему же именно пересохло при мне?
За этот год произошло нечто очень большое, что именно, назвать не могу, но только иначе я стал понимать и прошлое, и современность. Раньше (эпоха нэпа: «Кащеева цепь») мне казалось, что из прошлого должно отобраться достойное и на нем вырасти новая Россия. Теперь прошлое просто прошло, и новая страна уже родилась и растет.
Смерть одних идет на радость другим, и третьи живут как свидетели подлости самого факта продолжения жизни: они видят, как, подчиняясь неизбежному, женщина выходит за другого и мужчина за глазами своей покойной подруги разделывает веселенькие коленца. И так, изменой когда-то любимому, а не во имя любви и осуществления сыновьего долга переменяется мир. «Там прошлого нет и следа». И напор этой «жизни» (икры) столь велик, что... (в этой икре два сорта: 1) зернистая икра, это все охотники жизни, поднятые непосредственно силой любви: это полмира, и другие полмира 2) икра паюсная – люди деловые, занятые добыванием средств существования: 1) любятся и 2) добывают средства для любви (два глагола).) Большой грех делаться на основе биологии икры пессимистом... Вот Пушкин... Он же умирает...
<На полях:> охотники и трудовики
революция дорогá
Революция очень дорога, ее альтернатива – гаснуть в пауперизме или в мещанстве, вернее, в том и другом: нищета подрывает силы, а мещанство их забирает к себе, как в санаторий. Вот теперь в новую эпоху колхозного нэпа будущее показывается не как возрождение (эпоха нэпа), а прямо, как Америка: прет человек, и нет ему удержу...
2 Июля. Вчера приехал в Москву. Хорошо у Е. П., но тесно. Через два, много три дня чувствуешь, что мешаешь – и тебе тоже мешают. Что бы я хотел? Чтобы у меня для занятий была совершенно отдельная комната и чья-нибудь рука в ней наводила порядок.
В Москве живу среди хаоса строительства, – стук гальки (мостят), вечный крик, свист детей, квартира недоделанная, жильцы хлопают дверьми, так, что вскакиваю с постели. Сегодня забрался в наш сквер и там «приходил в себя». Вот и надо теперь взяться, наконец, за устройство.
– их синтез и есть Запад и Восток).
Похоже, как будто мы поднимаемся в гору, чтобы видеть первоначальную жизнь на скалах от солнца. Часто приходится заставать себя на мысли о религии, искусстве, бытовой украшенности: как на верху той голой горы очевидна прямая зависимость всего этого от досуга. И еще видно, как искажается лицо человека от забот о хлебе...
Надо уметь не так работать, как отдыхать. Так надо научиться отдыхать, чтобы работа была в охоту, как у даровитых мастеров-художников. Вот у художников отдых только в работе (так работали купцы, предприниматели, богатые мужики, талантливые кустари, все они находили в труде личное удовлетворение).
время на дело, тратить его на бесполезное раздумье: «да уж не дурак ли я?», отвечая в конце концов себе: «нет, не дурак».
Смерть Карпова.
В «Моск. Охотнике» поздоровался со мной один охотник с седыми усами, сказал: «Я вас знаю по книгам и по фотографии». Имя его оказалось не то Баснин, не то Баскин. Он мне сказал: – А Карцев умер! – Карцев! – Я смутился. Карцов, глубокий старик, пойнтерист, год тому назад, ссылаясь на Горького, прислал мне свое огромное сочинение «Пойнтер», листов на 50, с просьбой дать отзыв и рекомендацию для напечатания. Старик не мог себе ясно представить, в каком положении находилась наша охотничья печать. Напрасно я писал ему, разъяснял, он неизменно отвечал мне, чтобы я вдумался глубже в важность вопроса о пойнтере, намекая мне на мой дурной уклон в сторону немецких легавых. После длинной такой переписки я, наконец, собрался с духом, упаковал рукопись и отправил автору обратно. С этого разу переписка прекратилась, и вот отчего я смутился, услыхав, что он умер: – Значит, – сказал я, – рукопись вернулась к нему незадолго до смерти. – Да, – ответил Б., – но он не обижался на вас, он о вас перед самой смертью сказал: «Прекрасный охотник и писатель отличный, только одно жаль: несчастный легашист!»
«Трудящийся сквер»
Союзтранспорт работает по ночам: стелют на Песцовой ул. мостовую.
Сегодня утром дворник сказал, что рабочие разбегаются по деревням коров разводить (постановление ЦК). Вот так аппарат: постановили раз – и крестьяне бросились вон из деревень на строительство, постановили два – и рабочие побежали в деревню.
Вижу массы людей и делю их на: 1) все те, кто поглощен добыванием средств существования – трудящиеся, 2) охотники, т. е. кто сверх борьбы за существование имеет к чему-нибудь охоту: художники, любовники, дельцы-авантюристы, утописты, халтурщики. Пробовал считать, выключая детей и стариков, – охотников получается ничтожная часть процента.
Вокруг меня хаос: аэропланы (сегодня бросали пропеллеры); подозрительный домик вроде постоялого, с качелями, там открыто пьют, ругаются (ст. Русь); новый дом строится для военных; вспахан пустырь и огород; коровы... рынок (Бутырский); и никто не скажет, не объяснит, что именно делается: стучат, гремят, возводят, а что именно, спросите – и никто не скажет... потому что или все пришлые, или дело пришло само; и присмотрись, везде строят, неинтересно.
В «Новом Мире» Смирнов сказал, что Даурию не прочел, а прямо Тройскому передал (скорее всего, читал, но не понравилось). И я теперь завишу исключительно от каприза этого ничего не понимающего в литературе человека (он требует от писателей «социалистического реализма»).
Приходили Новиков-Прибой, Дудинцев и N. Говорили, что Пильняк возвращается из Японии.
Обедал в Праге. Сел, вижу чисто белый хлеб, очень обрадовался, но меня выставили в другой зал: тут «прикрепленные». Щи, ужасная котлета и ягоды = 6 р. 40 к. И то впроголодь.
В МВО 4000 членов. Пользуется, конечно, шайка. Это просто в члены, а вот в шайку попасть! Сегодня опять правление будет обсуждать, разрешить мне натаску собаки или нет. Учреждение бюрократическое на потеху высшего комсостава.
<На полях:> Ресурсы: Увеличителъ 2000
Соводж 1000 Ружье 500
3500руб.
Иллюзия. Асфальт. Жертва. Мы все ненормальные.