1933
Рождество (7 Января-25 Декабря). Стоит без движения ровная на точке замерзания погода чуть ли не месяц (в жизни своей не помню). Под Рождество на палец пороша. И порхает-летит весь день легкая-легкая: дунь ветер – все снесет. В Бобошине на охоте. Убили зайца и тетерева. Радость в темноте: огоньки и дым из труб.
Вырождение начинается с мужика, потом попы вырождаются, а до баб еще долго не доходит.
Егор – пушник (культура жульничества и вранья – егоровская). Баба его буковатая. Котенок лезет. – Ну тебя к шуту. – С печки: – А шута теперь нету. – Где же он? – В лесу. – А где в лесу? – В земле.
Попа не приняли: требует пирогов и по-матерному дует. У Тимофея корь, мы у Егора. – Не пойду: у него хорь.
Рассказы Тимофея о последней борьбе единоличников: ЦЫК сы-сы-ры.
10 Января. Вчера с Петей убили зайца (я из-под него); другого гоняли с Бутузом весь день и подстоять не могли.
Раньше охотничье общество бездельничало, Бутурлин, напр., писал «еще и еще о гнезде бекаса», но зато в нем были любители и знатоки охоты. Теперь личностей в охотничьем кружке нет, но зато для государства заготовляется много пушнины.
11 Января. Читал Чехова «Черный монах». Явление личности сопровождается разрушением среды близких (семьи). В этом рассказе представлено разрушение от несовершенства личности, так что оставляется возможность, что личность, возвышаясь, поднимает за собой и среду близких (семью): Толстой, Розанов – как в «Черном монахе», но процесс замаскирован удачей (сдобрен славой и деньгами).
Остается набело проработать четыре главки повести «Корень Жизни», дня на четыре и конец. Ух!
Мне остается теперь сделать одно только маленькое последнее несущественное признание о своей нынешней жизни, наполненной моим любимым делом и часами отдыха в своей семье, – я скажу прямо: жизни сравнительно с другими очень счастливой. Но, конечно, я не бессмертный олень с несменяемыми костяными рогами, мне приходится и теперь иногда очень расстраиваться, колебаться, и во всем сомневаться. Тогда я замечал за собой, что непременно как бы какая-то посторонняя сила приведет меня к той скале, – помните? как я рассказывал: скала, если прилечь на нее, как сердце чуть-чуть постоянно колышется. И я, как в молодости, точно так же и теперь ложусь на эту скалу и через сколько-то времени я уже не я, нынешний сильный и отлично устроенный человек, я – прежний молодой человек, ясно вижу до мельчайших подробностей все, что было двадцать лет тому назад в виноградной куще, и по-прежнему с болью великой этой скале, этому камню как самому близкому другу своему говорю: – Охотник, охотник, зачем же ты ее тогда не схватил за копытце?
<На полях:> Весенний туман, когда олени сбрасывают старые рога – я тоже, как олень, все с себя сбрасываю. В тоске ищу..
25 Января. После сильных «крещенских» морозов сегодня метель. Занимаюсь перепиской и чтением «Корня». Отправка Феге. Вчера читал у Тальникова. Вещь в целом мне все еще не ясна. Всех, кажется, останавливает, что от женщины взяли лишь голубой свет «Анна Ивановна полулежала на кушетке» и голубой свет... вопрос: как разрешается и возможна ли встреча: так же разрешается, как и свет: голубой свет предшествует солнцу, следовательно], не Анна Ивановна, а солнечная женщина: здоровье и смех.
Два прилично одетых с портфелями. – Как дела? – Ничего, а как у тебя? – Хорошо, конечно, вообще-то дела никуда не годятся.. – По-ни-ма-ю!
Чувство природы оценивается только силой... Если оно слабое чувство, то оно является чем-то вроде вкусного соуса люб[ующихся] существ, дачников и т. п., если же оно сильное чувство, то оно всегда имеет косвенное отношение к другому человеку (социального происхождения): луна, созданная чувством жизни, звезда...
Общий путь всех русских больших писателей – это выйти из сферы искусства к чему-то более важному для человека (Гоголь, Толстой, Достоевский). На этом пути, однако, все эти великие люди имели однообразный конец в демонизме.
Теперь представим себе обратный путь: художник не отдается во власть выманивающих его из сферы искусства идей, а напротив, как только идея начинает выманивать его, соблазнять, отрывая от земли, он самую идею выбрасывает и за то самое, снижаясь, получает в свое видение новую деталь. (Так построена «Журавлиная родина»). На этом же пути разрешить все вопросы только средствами искусства, оставаясь художником до конца, Пришвин находит свою скромную [задачу сближения], родственного внимания (Гаечки), имеющего общие корни с первобытным анимизмом (Дерсу: люди). Он враг грубого очеловечивания (Холстомер), но он в природе находит наросший слой человечества, который дает нам зверя в родстве (Собаки).
«а почему?»). Пустая научная луна (ничто) и луна, в свете которой у душистого сена столько зачиналось людей. Причина эта, все равно что внутренность вместо лица. – Какое прекрасное лицо! – Ничего особенного, это потому что у него хорошее пищеварение.
Так вот качество и агент качества личность.
На луну потому приятно смотреть, что в ее свете вы входите в мир хорошо расположенных друг к другу людей (звезды особенно): это природный аккумулятор самых лучших чувств людей друг к другу: вот отчего сила эта помогает некоторое время и жить в тесноте. (Дачи, пикники...)
31 Января. Мой юбилей в секции Краеведения.
Человек на две половины: один почетно-общественный, другой сам с собой: чем больше тот, тем труднее доступ к этому. Вот где происхождение тайны.
<На полях:> 1-го /II. Ездили на «Пиковую даму».
3 Февраля. Великая метель.
Союз русских людей: Клычков, Евдокимов, Григорьев и т. п.: Васька Каменский, Чувиляев, Ремизов, Павловна, Тарасиха (так, прибавляя одного к одному «русских», просмотреть души живые и мертвые: внутрь всех их просмотреть через Павловну).
Молочницы: – Стала бы я возить молоко, кабы на работу брали, никто не возьмет: кровь горлом идет. – А ты кровь свою не показывай! – За мужа получаю 26 руб.
9 Февраля. Думаю часто о Белом, что, напр., он может сколько угодно врать, очевидно, укрывая нечто; но возможно, и укрывать-то нечего. Он скорее актер, чем писатель. Мне он рассказывал о происхождении своих «симфоний», будто бы они произошли возле Лебедяни, притом на скаку... Я ничего в нем не понимаю, мне иногда кажется, что он переливает из пустого в порожнее...
Р. заболел.
Русский по одежке принимает, по уму провожает, еврей по уму встречает, а по одежке провожает (Левин читал меня и восхищался, но когда побывал у меня в крысиной комнате в д[оме] Герцена, раззнакомился).
Юбилей... вдруг позвонился с поздравлением Семашко! И так понемногу все придут. Сегодня ночью видел мать свою, и она мне про невесту мою сказала, что она – здесь. – Какая же она теперь, – спросил я, – старая? – Напротив, цветущая и такая говорливая!
После того я стал думать с болью, что я-то стар и узнает ли даже она меня. Итак, мне было 28 лет, когда я провел с ней недели две в Париже, и вот 60 - 28 = 32 года я прожил под влиянием. И в этом все поэты = «муза» = то, что в «корне»: истратить мгновенье или удержать? Размножение.
10 Февраля. Леве сказать: 1) Ехать в Питер 2) Подтянуть юбилей.
11 Февраля. Поехал в Москву. Вечер Белого. Аудитория как лик автора. Белый и Мережковский.
Реализм положительный, реализм отрицательный (мелкобурж.) и социалист. реализм. Теперь явилась для человека, желающего иметь свободное суждение, новая опасность: если мне видится факт мерзости и у меня явилось естественное желание на это плюнуть, то меня могут за это наказать: эта мерзость со стороны «отриц. реализма» через несколько десятков пятилеток диалектически должна будет стать «благом», и ты должен видеть это вперед и это благо социализма в будущем должен считать реальностью, а мерзость настоящего есть нечто для тебя нереальное.
Вот, напр., разговор с завед. изд-вом Шульцем. – Т. Шульц, вы снижаете гонорар, а между тем деньги падают и на них купить ничего нельзя: ржаная мука 125 рублей стоит, а в след, неделю наверно 150 р. и т. д. – Нэ! верно! – ответил Шульц, – теперь будет много политотделов (на заводах, совхозах, колхозах), и если будет много политотделов, то заводы, совхозы и колхозы будут работать лютче, и если работать будут лютче, то будет больше бляк (благ) и рубль будет стоить дороже.
Социалистический реализм дает выход каждому мерзавцу и дураку, а потому если и явится святой социалистический реалист, то под его маркой укроются сотни жуликов...
Если взять «язычника» (эвдемониста) в аспекте положительного реализма – да! христианское отрицание – нет! и христианское утверждение «тот свет» и отсюда утверждение каждой минуты бытия... То чем же это <приписка: эта диалектика> отличается от соц. реализма?
Робко... даже, как воры, берут из христианской мистики материал и преподносят его в форме «диалектики». Писать и говорить о Христе можно, называя его Прометеем. Вот будет революция, когда не побоятся ни Бога, ни Христа и даже колокольного звона.
Соц. реализм – это транскрипция философии «того света». Следующий этап нового сознания будет в транскрипции личности с ее подвигом, героизмом и т. д.
Пролетарии – это те же евангельские рыбаки («я сын пьяницы и проститутки»): там и тут презрение к роду-племени.
15 Февраля. Г. едет за Павловной, завтра «Евг. Онег.». 18-го Лева едет Ленинград 17 – чтение у Никитиной.
Говорят, что речь Луначарского на пленуме («добить врагов, чтобы не хрипели») – это рука нищего, протянутая за подачкой (подайте, ради Антихриста). Вид скверный: вставной глаз, парализованная щека, весь зеленый. Говорят, будто бы Луначарский будет назначен председателем Оргкомитета и вскоре уедет лечиться, а за него все будет делать Субоцкий. Говорят, что будто бы так и надо, чтобы писатели попали под управление военной руки: книга сильней артиллерии. Это не новая мысль, но в степени приближения к осуществлению тут есть новое.
В приспособлении сокровенно растет индивидуальность очень грубая (на Западе она уже давно живет, и уже наслоилось против нее: «кризис индивидуализма»).
Пьеса Мейерхольда «Вступление» – это политический очерк, в исполнении которого театр драматический пользуется средствами кино. И вообще сам Мейерхольд, кажется, и состоит именно в передаче движения, подобно как передает это кино. Через это и получается так, что второй раз на ту же пьесу Мейерхольда идти не хочется. Фосфорически курящийся след проходящей жизни.
Так кричат, что плохо понимаешь в этом крике слова, чуть что, и непременно кричат во всю мочь. И тоже много свистят. Не только быт, но и всякий атом быта разбивается, и сила этого разбоя (раз-боя), конечно, совершенно отрицательная к «благам» жизни, и берет наше внимание к этим пьесам.
У Ремизова, у Белого и еще, конечно, у Гиппиус и других было это художество за счет разбоя атомов быта с тонко причудливыми образами курящейся фосфоресценции. Это творчество из ничего, и сам творец в прямой жизненной силе своей поврежден в чем-нибудь до конца. Вот в этом повреждении основ он имеет сходство с пролетарием, т. к. сущность пролетария и состоит в лишенности благ...
17 Февраля. Читал «Корень» у Никитиной, это было все равно что в нужнике где-то (сволочь-то какая!), нечистое место. Прямо после чтения грохнула рояль. Мерзость запустения, похожая на речь Луначарского. Марка литературы быстро падает. Необходимость стиля – «я у себя». Закрепление.
Чистка:
1) О папке с Левой (решить).
2) Приступить к чтению дневника систематическому с разглавлением, тематизацией и проч. Начать с одной какой-нибудь (взять с собой).
3) Лева в Ленингр.: 1) Пересмотр договора, 2) Вызволение книг, 3) Молод. Гвард., 4) «Счетчик».
4) По возвращении Левы: 1) Юбилей, 2) Пушники, 3) «Волки», 4) Известия – гонорар и проч. Статья в «Литер, газ.».
<На полях:>
18 Февраля. Вся эта компания писателей, окружающих <зачеркнуто: Гронского> N., тем отвратительна, что, пьянствуя с ним, льстя ему, ничуть не влияет на него в пользу литературы, и каждый из них обыгрывает N. исключительно в пользу себя самого. Все они теперь так прилились к N., что если бы какой-нибудь писатель не их круга, напр., Ценский, вздумал заявить в газете, как Алеша Толстой, о своей солидарности с партией и властью, то, пожалуй, его статья об этом так и провалялась бы в столе у Гронского. Мало статьи, надо выпить, т. е. фактически сделаться своим, а не только идейно; и, пожалуй, вот именно потому и нельзя выпить и стать своим, что хочешь работать идейно или попросту честно.
Мне кажется, однако, что если отказаться временно от претензии на «1-е место», то можно «в данном отрезке времени» оставаться порядочным писателем, пример Шагинян и Новиков-Прибой. Еще можно бороться за существование посредством таланта, а также юродства.
У А. Белого взяли чемодан с дневником и тем самым взяли его самого, – как это глупо! писатель лег в чемодан, пришел некто, взял чемодан и унес.
Пленум для Белого оказался пленом. Доигрался молодец!
20 Февраля.
Вчера приехал из Москвы, значит, проболтался там 8 дней.
<На полях:> 11-19
Теперь везде принято говорить «на данном отрезке времени». – это стало необходимо, т. к. всякий расчет на дальнее время невозможен. Исчезли всякие воскресенья, субботы, пятницы, остались одни выходные дни и рабочие; годы и месяцы потеряли свое прежнее значение астрономически предустановленного плана жизни, и события стали развиваться «на данном отрезке времени».
В моем характере в отношении всякой аристократии есть «непокладистость», и почему-то вообще «там» меня не любят: все равно как в старое время у Стаховичей, так и в наше время у Гронского (какой-то я не «вхожий» человек) «неловко» себя чувствуешь (что это?).
21 [Февраля]. Солнечный день. Весна света.
Облака еще нельзя назвать кучевыми, но очень к этому близки: как вата, клочками. После вчерашней метели тетерева до полудня оставались под снегом, несмотря на солнечный день, видно, им там хорошо замереть в пухлом снегу.
Думаю о белках: понятно, если большой запас, то помнишь о нем легко, но мы видели по следам, что вот здесь белка через снег пробилась в мох, достала спрятанные там с осени два ореха, тут же их съела, потом, отбежав десяток метров, опять нырнула, опять оставила на снегу скорлупу от двух-трех орехов и через несколько метров сделала третью полозку. Нельзя же предположить, чтобы она чуяла орех через толстый слой снега и обмерзшего моха. Значит, помнила с осени о двух орехах во мху в стольких-то сантиметрах от ели одной и от другой... Притом, помня, она могла не отсчитывать сантиметры, а прямо на глаз с точностью определяла, ныряла и доставала.
А еще я думал о Евдокимове, Лидине, Толстом и всех этих хитрецах, окружающих Гронского: до чего живучи и хитры эти грызуны! Еще я думал о давлении политической власти на дух человека, что если бы такое давление на воздух, то от этого сам воздух бы стал твердым; так вот и дух человека теперь перешел в твердое состояние, и чтобы сдержать его от взрыва, требуется все большее и большее давление. Как же может писатель в это-то время искать своего расширения или свободы! вот почему явилось такое множество жуликов из писателей.
От всего этого можно бы умереть, но спасает переменность всего: все происходит «на данном отрезке времени».
Если к жизни подходить со стороны технического интереса и связанного с этим спорта, то все моральные «вопросы» исчезают; даже если война, то стоит сделаться снайпером, и война так же интересна, как и охота, а сколько в ГПУ, в милиции талантливых артистов! Да и все артисты в отношении моральных вопросов снайперы. Артист может быть морален лишь в своей тематике или же тем, что он на своем творческом пути, освобождаясь, считается с моральными вопросами (и то это очень редко).
<На полях:> О соц. реализме
Рядовой артист – это прыгун, плут или лицемер (два врага нашей квартиры: балетный танцор Кузнецов и портной Сидоров). Но все-таки большими и великими артистов делает их встреча с человеческой этикой... Вот пусть СССР и артист: правительство от артиста ждет, чтобы он принял к сердцу тему устройства социализма в одной стране, окруженной со всех сторон враждебными силами. Но в том-то и дело, что правительство, как политик, как снайпер, тоже аморально, как и артист. Оно может подействовать, конечно, не на таких жуликов, как Толстой или Леонов, а на таланты от станка: возможно предположить, что артист от пролетариев, охваченный моральными условиями своей среды, и всерьез возьмется за моральную тему. Тут, однако, препятствием является самый станок: условия лит. труда настолько отличны от фабричного, что станок и среда оставляются без-морально.
Словом, я хочу сказать, что в наших условиях самый факт занятия искусством предполагает особый класс свободных людей, непременно развращающих своей свободой тех морально-связанных людей (пролетариев), кто бы вздумал заниматься искусством. Условием создания пролетарского искусства должно быть исчезновение пролетариев как класса и вообще классового строя, как теперь: рабочие, служащие, образованные и проч. Если же глубже идти, то дело сводится к обобществлению таланта (индивидуальности), подобно как разница в качестве земли (рента) объявляется госуд. собственностью. Боюсь, что в конце концов в социализме все сводится к уравнению индивидуальности, тогда как в капитализме, наоборот, к ее возвеличению... Капитализм (индивидуальность) – социализм (общество) – X? (личность).
23[Февраля]. Вчера Лева приехал из Питера.
24 [Февраля]. Семейное празднование юбилеев, свадьбы и т. п. <приписка: с блинами>
Если я люблю свою женщину или занимаюсь дома в часы отдыха каким-нибудь любительством, собака там у меня есть любимая или птица, или так что-нибудь: есть маленький коврик, который я каждое утро прячу под матрас, а вечером на ночь расстилаю с любовью для своей босой ноги у кровати, и множество всего другого интимно-личного, как и у всех; в том числе, конечно, разные мечтания, желания, почти беспредметные, – так вот, если я люблю все это, ценю, невольно придаю какое-то всему этому живому личному особенное значение, то как вдруг все это унизится, потеряет всякое значение и мало того! стыдно станет за все, когда это личное, бесполезное вдруг предстанет перед глазами общества. И пусть перед этим объективным глазом все мое личное явится как никому не нужный хлам плюшкинскои кладовой – не в том дело, а страшно, что ты сам заражаешься этим общим <зачеркнуто: глазом> судом и тебе самому становится стыдно, что ты в такое-то время занимался такой ерундой.
<На полях:> Параллель: в старой России хозяйки страшились внезапного гостя: увидит! с другой стороны: как готовились к встрече попа, чтобы дать всему своему застойному благообразие.
Так вот сколько раз, прочитав злобную заметку о своих книгах, проникался этим самоуничтожающим чувством к своей плюшкинской литературной кладовой и сколько раз восстановлялся во всем этом своем хозяйстве, когда друзья подавали свой голос за мой хлам как за драгоценное и самое нужное для них дело. Тогда при наличии ничтожных тиражей... личной бедности, скудости жизни при помощи друзей «счастье» переносилось на далекое будущее время, на жизнь «после меня», а здесь оставалась как счастье радость труда. Быть может, когда-нибудь создастся такое общество, что все, отдавая свое «счастье» будущему, здесь будут жить одной только радостью творчества, но теперь радостью творчества живут единицы, а все вокруг хотят и ценят только «реальное» будто бы или положительное счастье. В таком обществе, чтобы не стать всеобщим посмешищем, надо скрывать свою радость, быть может, даже маскировать ее видимостью счастья...
Сегодня ночью я почувствовал себя на войне, и вдруг все стало понятным. Напряжение столь сильно, что внутренний «классовый» враг, по всей вероятности, очень скоро превратится во внешнего (что-нибудь на востоке произойдет). Едва ли теперь уже явится «передышка» в литературе. Она должна на время или совершенно исчезнуть, как в 18 г., или, может быть, писатель научится писать не любя, а ненавидя: писатель вроде Белого, художник вроде Мейерхольда.
Война с появлением внешнего врага сразу может выявить для масс смысл революции. Тогда все пойдет по-другому, но...
(Заявление)
Дела: Волки. Пленка. Почта (Галине – заявление). Гронский. Паспортизация мамы. Бумага (10 к.) Кесарь. Гвардия. Мейерхольд.
Вечером праздновали с Григорьевым... Он дал тему: о чем говорят супруги. О чем мы говорили с Павловной 30 лет? В лесу у костра: – Мих. Мих., что же так сидишь, ты бы сучков посбирал и т. д.
26 февраля. Прощеный день.
Вспоминали с Павловной, как в наше время в этот прощеный день мужики старые и с ними малые волокли сани на гору и оттуда скатывались «на долгий лен», значит, чтобы лен бы вырастал длинный. В то время казалось нам, что нет конца глубине и прелести народных верований, обычаев. Правда, что может быть прелестней этих стариков, влекущих на гору сани, и какая же радость детям! Но вот вдруг как бы всем память отшибло, и куда что девалось! А между тем наверно Венеру будут впоследствии выкапывать из пепла...
Вчера приходил студент, какой-то Чемоданов, и так сошлось, что с 11-го завода рабочий Боков собрался и с ним Костя. Читал Чемоданов рассказ о классовом враге, представленном им в образе поджигателя. Я предоставил критиковать самих же ребят, и они славно разделали Чемоданова за банальность. Договорились до того, что «враг» для писателя неинтересен даже такой, как на него обратили внимание газеты: «действует в колхозах такой-сякой» и проч. Враг – это кто мешает нам творить жизнь и радоваться творчеству. Мы не хотим счастья, пусть оно достается другим: будущим поколениям и даже будущим народам; но мы должны радоваться творчеству жизни...
Я рекомендовал им для изображения врага пользоваться Гоголем: он же именно этим и занимался...
нить творчества жизни и обоих героев незаметно «про себя» проверять. И хорошо бы это написать в форме пьесы. Держаться себя самого, а смотреть на Гоголя...
9 Марта. Резкие морозы по утрам, до 20°, а в полдень на солнце капель. Весна света в полном разгаре.
Читаю сборник статей по искусству портрета, и вот что меня поразило: ведь я же не живописец, мне даже терминология их неизвестна, и все-таки я всю их философию почему-то не только понимаю, но принимаю близко к сердцу, как будто дело идет даже не об искусстве, а о самой жизни. Да, вот так это, наверно, и было: я не очень-то сознавал себя художником, но по природе чистый художник, мыслил образами, а относил это к жизни, понимая, что и все так более или менее должны мыслить.
В ГИХЛе видел корректуру «Скорая Любовь». В «Красной Нови» набирают «Корень жизни». Шульц печатает «Жур. родину». Дело идет!
Встретился военный из Обкома Свердловска, говорит, будто в анкете рабочие Уралмашстроя подавляющим числом голосов предпочли Пришвина, «Кащееву цепь» и «Черного араба». Эх, если бы не «враг», то какую бы вещь я мог бы еще написать! Какие дремлющие силы развернулись бы, и, конечно, я бы взялся за пьесу и какую бы пьесу-то написал! Но враг начеку...
заработать на моей придумке: он заявил в Оргкомитете, что секция устроила Пришвину юбилей, никто не догадался, а вот секция устроила. Авербах на это возразил: «Пришвину надо не юбилеи устраивать, а назначить пересмотр его сочинений». Никто не возразил, и Скосырев скис. Я ему подал заявление о пенсии и об издании моих книг. «Можно заранее сказать о неудаче, – ответил он. – Да я же не юбилея, я пенсии прошу. – Разве пенсии...»
Кстати, Оргкомитет у писателей называется Моргкомитетом. И так верно! Не жди от них ничего: это враг! Тактика борьбы: как можно меньше попадаться ему в поле зрения. Все дело в выигрыше времени: книги мои свое дело делают, они завоюют публику, а «Морг» тем временем сам как «морг» попадет в поле зрения «всевидящего ока», как попал в свое время «РАПП». Тем только и хорошо в нашей жизни, что все скоро меняется...
10 Марта. Павловна ездила в распределитель, приехала в восторге: достала для меня две пары подштанников. – Да ты посмотри, какие!
Великие дни весны света: разгар полдней, утренний аромат снега, мороза и света. Вечером даже не во сне, а перед сном был в Люксембургском саду и видел там все до мельчайших подробностей. В этот раз... храм любви, посвященный идее единства: любовь одна. В этом смысл христианского брака: кто мог, кто умел, кому удалось – живет по линии счастья, которая во всякий момент может оборваться, кому не пришлось – живет с женой по линии долга и «в поте лица», но с надеждой на возможное счастье. Во всяком случае, смысл Люксембургского сада именно в единстве. И еще: мне теперь не так уже больно, как радостно, как будто мне остается собрать самые вкусные плоды этого сада.
Оправдание радости.
(оправдание радости). Очень характерно: спортивное чувство: два мошенника – кандидаты в оценщики в Торгсине (оба выставляют друг друга классовыми врагами). Спорт в поиске классового врага. Радость спортивная (внешняя) и радость творческая (внутриатомная: характерна ее всюдность). Граница спорта и творчества (спорт аморален...)
11 [Марта]. Сияющий день. Снимал до обеда портреты безобидных существ, не жалея времени: очень возможно, что Снегурочка кончает дни и что больше уже не будет дней солнечно-морозных, чистых... Барометр падает. Вечером увлекся диапозитивами.
12 [Марта]. Пасмурно. Перелет снежинок.
Иногда приходится употреблять иностранное слово не потому, что у нас нет своего, а потому, что не имели мы опыта в содержании обозначаемого словом понятия. Так, напр., мы говорим иногда «эгалитарный» вместо «уравнительный», желая этим указать в отношении гражданского равенства на опыт Французской революции.
Долго с удивлением прислушивался я к произношению нашим народом буквы П в слове ГПУ: меня именно удивляло, что звук П дается не с мягкой гласной «е», как следовало бы ожидать в русской простонародной речи, а по-иностранному «пэ». Однажды, прогуливаясь по полотну жел. дороги в Сергиеве, я дошел до второй будки и там у нового колодца прочитал такую надпись: «Никто не смеет подходить к этому колодезю, кто подойдет, будет отведен в Гыпыу». Вот тут-то я сразу и понял, что в слове Гепеу после «пе» слышится не «э», а «ы» и что Гепеу – мы говорим, образованные, а самый простой народ говорит Гыпыу.
Москва – ужас! движение людей от входа к выходу в трамвае совершенно как в мясорубке мясо пропускают. Это путь от скандала к скандалу.
Человек до того несчастен, что перестал уже о себе думать как о человеке, забыл себя: разговаривают все о картошке. Поверх сознания мчится жизнь фантастическая, непонятная. Ее нельзя понять, потому что она выше понимания нашего. И человек именно тем и спасается, что может забыться и говорить о картошке... и вот надо же наконец-то понять, что в такое-то время совсем даже неприлично обижаться или отстаивать свое достоинство. Мне вдруг стало понятно, что редактор попросил взять из сборника «Скорая любовь» рассказ «Белая собака», в котором упоминается неодобрительно паспортная система. Я понял вдруг, что не по личной злобе, не из-за вредительства запрещен был сборник «Записки охотника», а действительно, в то время когда люди принуждены забываться в деле добывания мороженой картошки и разговорах о ней, неприлично напоминать им о свободе.
Вернулся паспорт. Запретили аборт. И половую жизнь скоро тоже загонят в твердые берега. Не приходится вздыхать о «свободе»: эта блядь хорошо показала себя. Вот когда привыкнут к палке (что так нужно), тогда мало-помалу опять... А так надо... Да, Авербах прав: надо Пришвину не юбилей устраивать, а назначить пересмотр его сочинений. Наступил конец либерализма, питавшего старую революцию. Мои книги действительно устарели. Надо искать в творчестве нового русла.
Коммуна в доме Ильича потому не удалась (не жизнь, а санаторий), что в нее собрали одних стариков (ветеранов революции). Старый человек ищет молодости и...
<На полях:> Предс. РИКа . Райком партии Фомин. Смирнов Виктор Василич 1-Майская, д. № 1 во дворе (вечер).
16 Марта. Продолжает тихо киснуть.
Так вот и государство создается, как вещь, и после не будут знать интимной стороны ее происхождения.
Говорят, что крестьяне уже помирились с формой колхоза. Следовало бы вмешаться в гущу народа, пересмотреть «От земли и городов».
Если бы даже и оказалось... да, оказалось бы, что... Я думаю о любви и браке: оказалось бы, что в брачные планы не должна входить «любовь», или что в строительстве государства можно обойтись без личной свободы, то в поэзии без этого дышать невозможно. Наше дело особенное, личное, со своей свободой и любовью мы должны быть...
22 Марта. Крестопоклонная.
Разыгралась эпидемия сыпняка во всей силе, как в 19-м году. Впереди война... Другой раз подумаешь в отчаянии, что не стоит и жить. Но вот написалась же в этих условиях эта вещь «Олень-цветок», такая милая вещь в такое-то время! и она останется, и ради того, чтобы оставалось после себя, и следует жить, и в этом одном опора и начало спокойствия даже и во время эпидемии и войны.
Встретил у Мандельштама жену Грина и спросил ее, как поживает ее хозяин, Александр Степанович. С ней истерика. Грин-то, оказалось, уже восемь месяцев тому назад умер от рака. А Пяст еще жив. Это оттого все теперь пропускаешь, что ценность жизни личной понизилась: перемена через смерть стала не очень большой: не то кажется важным, что он еще где-то в своем углу живет, а что он с тобой, независимо от этого, живет. Из-за этого уже мало стремишься и навещать их...
<На полях:> устраивается государство
Вот еще мысль... Темный мужик, полудикарь, раньше вопил: «земли, земли!» Теперь эта земля раскрылась в «ширпотреб»: массы хотят мануфактуры, ботинок, книг. Крик «земли!» раскрылся в спрос достижений цивилизации. И вот эта безмерная чудовищная жажда жизни, – этот «спрос» встречается с недоступным «предложением» капиталист, хозяйства... В этой жажде масс «жить» и состоит вся сила большевиков, ведь вся эта жажда бывает только в аграрных странах, все это от земли...
«свободы». Постепенно возвращаются атрибуты полицейского государства: сначала водка, теперь паспорт, аборт уже запрещен и скоро, наверно, явятся поощрительные меры к прочному браку. Государство собирается в кулак. Чумандрин, вернувшийся из-за границы, сказал, что их там свобода разбаловала и у них от этого ничего не выйдет. Сошлись с К. Леонтьевым. А наши разные кадеты, эсеры и проч. – какое баловство! Интересно бы попытать Авербахов, Чумандриных и др., как психологически их «свобода» перешла в закон. Авербах-то просто – карьера, но там где-нибудь у Фадеева и Чумандрина, наверно, происходит как бы трансформация «свободы» в «закон» – и вот это интересно.
Возможно, еще у литераторов и такой путь: через соприкосновение с искусством слова он даже и чувственно получает личную свободу и этот «дар» принимает как дар своих пролетарских убеждений (веры) и для закрепления этого чудесного дара в себе с мечом в руке обращается к прошлому, тормозившему это проявление дара, и называет его «классовым врагом». (Так вот кустарь Розанов считает изобретателем радио Ленина: до Ленина не было.) Проявление дара сопровождается верой, что он свойствен всем и только надо уметь его открыть: люди, однако, слабы для этого лично и не могут, им надо помочь: если удастся истребить классового врага, то все будут творцами жизни. Это молодость: индивидуалист понимает себя как коммунист. И вдруг осложнение: «дар» (если он действительно дар) есть свойство личности, и без личности коммунизм перерождается в «ширпотреб»...
28 Марта. 25-го выехал в Москву по телеграмме Варв. Ник., 27-го утром вернулся. Новое знакомство: Всев. Эм. Мейерхольд и Зинаида Николаевна. (25 веч. у Мейерх., 26 – юбилей Каменского)
Когда председ. юбилея хотел начать свое слово, вдруг грянул оркестр ОГПУ, и долго не могли его остановить, а Каменский сидел высоко на столе, на шутовском кресле, изображая из себя монумент; речь Луначарского по радио тоже не удалась. – Ну, же, Анат. Вас., – подгонял conferencier. Молчал. А когда председатель взял слово, чтобы отменить речь, вдруг заговорил в трубу такую ерунду, что хоть уши затыкай. Вышел срамсрадио: да, не юбилей, а какой-то Срамсрадио. Но если вдуматься и пройти за кулисы Срамсрадио, то причина во внешних неполадках, оказывается, лежит в существе вещей: как это могло случиться, что Сов. правительство устроило юбилей певцу крестьянских бунтов? Но, конечно, самому юбиляру все это как с гуся вода, ему только бы досидеть до конца на шутовском кресле и потом собрать свой урожай...
Не забыть о весне: гусенята еще могли подбираться под курицу, но все вместе они уже – сила! раз нашло облако, курица собрала детей, накрыла их и уснула. Курица очень устала и уснула так крепко, что и солнце не могло ее разбудить. Она уснула совсем, и гусенята, почуяв солнце, захотели встать и когда все сразу, не сговариваясь, поднялись, то подняли и курицу.
<приписка:> Гуси. Смерть курицы.
Нашли гнездо диких гусей. Яйца подложили под курицу. Старая курица: не неслась. Ее муки по доставанию корма. Уснула. Гуси подняли ее. Упала. Посмотрели и пошли к воде, там стадо домашних, с осенью улетели.
<На полях:> В ту же весну: кукушка положила яйцо в гнездо, и кукушонок выкинул маленьких, и родители все кормили его.
Радость. Радость техника, изобретателя и спортсмена: мускульная радость и умственная: снайпер в удальстве своем не заметил даже, – кого он бил: очень радовался, и вдруг оказалось, что бил своих.
30 Марта. Весна движется очень медленно, <зачеркнуто: хотя> без обманов. На склонах пестро. Дорога еще держит.
<На полях:> Мужицкий анархизм: – воля ваша, жизнь моя!
Презрение к власти у русского крестьянина было так велико, что при малейшей попытке начальника выйти из своего начальнического положения крестьянин так радостно встречал в нем человека, будто вот закончилось какое-то обязательное неприятное представление и стало жить хорошо. Да, эта «любовь» была именно от презрения к власти. И нынче опять-таки, если и есть что, то это не служба, а услужение. Не знаю, как дальше, но до сих пор было так, что у всех начальствующих кровно русских в лице бродила всегда какая-то особенная улыбочка. Я ее давно заметил, и она мне говорила: «Этот страх – одно представление, а там внутри нет ничего».
И вот тут-то мы встречаемся с немцами: не потому, что они умнее, а что они власть всерьез принимают, – вот в чем мы расходимся и отчего у них в государстве всегда все выходит, а у нас ничего. И вот именно из-за презрения <приписка: народа> к власти она у нас все упрощается и отвлеченно действует, как будто она даже совсем и неземная и не от нас...
и так в глубину до «всякая кухарка», могущей будто бы управлять государством. В этой знаменитой кухарке сказалась вся сила русского разрушительного анархизма и ныне становится лицом к лицу с немецким пониманием «всерьез».
«Двенадцатая ночь» (Шекспира) Шут: – Друзья хвалят меня и делают из меня осла, а враги прямо говорят мне, что я осел. Следственно, с врагами я научаюсь самопознанию, а друзья меня надувают.
Гёте:
– Размышления поэта относятся собственно только к форме; сюжеты предоставляет ему жизнь слишком щедрою рукою; содержание само бьет из полноты его внутреннего мира; вне сознания встречаются они, – так что в конце концов не знаешь, кому же принадлежат эти богатства.
Но форма, хотя она во всей полноте уже присуща гению, требует познания, требует мысли; и именно думать надо, чтобы пригнать форму, сюжет и содержание друг к другу, чтобы они сливались в одно целое, проникали друг друга.
Поэт стоит слишком высоко, чтобы принять чью-нибудь сторону. Веселость и сознательность – вот прекрасные дары, за которые он благодарит Создателя: сознательность для того, чтобы не отступить перед страшным, веселость для того, чтобы сделать изображение всего радостным.
. Доктор встретился вчера и жалуется мне: – Отчего это? Вот у нас повальный сыпняк, и мы все знаем, что это от голода, а между тем сказать мне вслух, что тиф от голода, нельзя. – Понятно, – ответил я, – правительство старается всеми средствами поддержать в населении бодрость. – Значит, – сказал доктор, – ложь во спасение...
Сосед мой Стрелков, драч, отвезен в сыпной барак. Сегодня Павловна задумалась у окна: заметила дощечку у крыльца Дуни, смотрела на нее и думала. Вчера этой доски не было, а сегодня с утра – доска! так что, видно, принесена ночью. – Видишь, – сказала Павловна, – Рыжий, должно быть, умер. Дуня вчера вечером ходила к нему и, видно, узнала, что кончился, а потом, когда в темноте возвращалась, эту досочку и отодрала и нынче ночью еще отдерет – вот и гроб.
В собрании говорили что-то вроде стихов: «Ударник! скажи свое большое веское надо!» А Маня спрашивала соседку: – Что надо-то? – Стихи были длинные, каждая строфа заканчивалась: «Ударник, скажи свое большое, веское надо!» И каждый раз Маня ту и другую соседку спрашивала:– Да что надо-то?
Эта мрачная женщина ходила в кожаной куртке с наганом и одно время многим говорила: «застрелюсь, скоро застрелюсь». Но вдруг начала быстро менять, менять мужей и стала веселой.
. Кому случалось видеть глухаря на току очень близко, тот знает, что глухарю в это время трудно, каждое перышко трепещет: мука! да и у всех животных это смертное дело. Тетерева после тока измучены. Только человек из этого мучения сделал себе удовольствие. И жизнь человека, присмотритесь ближе, вспомните знакомых: одни стремятся возвратить любовь к ее мучительному прошлому и подчиняют ее «долгу», другие поют о свободной любви. И все раскрывается так: «долг» – это размножение и государство; «свобода» – торжество личности.
1 Апреля. С утра вопрос: солнце или дождь? – Я думаю, – сказал Ив. Ив., – солнце в конце концов одолеет. Облака с юга, и там всё реже и реже.
На днях я стоял в распределителе в очереди часа полтора, чтобы уплатить и получить чек на продукты. Время от времени вне очереди подходили «доплатные»: при мелких покупках большинство таким образом проникало в кассу вне очереди, под предлогом доплатить к чеку; на всех доплатных в очереди, понятно, все кидались с остервенением. И вот, когда я пришел за продуктами, оказалось, я ошибся и мне нужно было доплатить 55 коп. У меня был отдельный чек на булочку в 75 к. Я, избегая неприятностей в очереди, предложил продавцу вместо 55 к. чек на 75, и пришлось объяснить, почему: избегаю ссор. Тогда вдруг меня поняли, и все стали наперерыв помогать мне устроиться так, чтобы не пропало моих двадцать копеек.
взять консервную баночку с тыквой. Продавец достал было уже эту баночку, но в самый последний момент оказалось, она стоит на четыре копейки больше, а продавец деньги принять не может. – Вот что, – сказал он, – пусть будет по-вашему, 20 копеек остаются у меня, и вы их всегда у меня получите. – А если, – спросил кто-то, – он раз в месяц бывает здесь? – И два, и три, – ответил продавец, – и год пройдет, я вас не забуду. – И вся масса людей, измученная вечными ссорами, скандалами в трамваях, в кассах, в очередях, теперь за слова продавца «никогда не забуду!» стала, как хор в древней трагедии.
Нет, конечно, человек в невидимом состоянии живет среди нас и дожидается. «Человек» – это о чем теперь не говорят, а он, конечно, есть. И молодежь хорошая таится для смены нас.
Мы начинаем к злу привыкать, как к барину. Сейчас он бесится, но мы знаем: не надо на глаза попадаться, а когда перебесится, мы опять будем работать: без нас, работников, ему все равно не обойтись. Даже и так, что чем злей он [дерет], тем лучше, тем скорей перебесится.
Кому не ясно, что Гронский – прощелыга, все знают, а ему хоть бы что.
15 Июля. Вчера потерял почти записанную тетрадь. Надо будет время от времени вписывать сюда то, что припомнится.
– как она вымокла, обсохла и улетела. Куст ранней ивы: в нем гнездо, – как уводила меня птичка, сидя хлопала крыльями, а куст гудел пчелами и проч. Пробуждение насекомых на прелой листве ранней весной. Смерть бабочки белой от стирания пыльцы, день спаривания капустниц, у бочага, река бочагами. На тяге дерево – кристалл в каплях: жизнь дерева-леса и жизнь людей.
Начало колхоза. Колхозник должен быть зажиточным человеком – из-за этого взяли верх твердозаданники, а Андрей выбит. Принимают со своими семенами.
Воробей на Никольской.
Разум необходимость, потому что прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками, и разумному не остается другого пути. Но там, где необходимость диктует свою волю, едва ли возможна радость... Непутевый...
С огорода у меня тетерева – первая природа, петухи – вторая и паровозы – третья. Народ, а с ним и сама природа приняли чугунку, и поезда с [паровозами] стоят почти так же «поэтично» для всех, как облака, проплывающие на небе. Рожь стоит лицом к небу, – молодая, цветет. Рожь налила на 3/4 и время
Кащеева цепь – Бог даст!
Мануфактура и религия: – нынче не дюже мануфактурой интересуемся.
Диамат: мы с Петей по грязной дороге, обходили лесом и вдруг стало нельзя обойти.
Трамвай – коллектив (всеобщая драка, два вылети вон, а трамвай идет).
16 Июля. Левина болезнь и анализ нежности к женщине.
Вчера на выставке за XV лет живопись: есть работы очень хорошие, но как советская жизнь с однообразным бытом, – тоже и здесь из-за тематики скучно и очень натурально в отношении тем. И вдруг среди этой мертвечины копия мадонны Леонардо, – какая красота!
Говорят, что положение Горького пошатнулось.
«Цепи» с охватом эпохи богоискательства до Он[ежско]-Бел[оморского] канала (непуганые птицы, Китеж, Данилов, Петр I.)
что свой родной сын незаменим. И остается из-за своего сына вернуться к старой жене. И она-то ждет, и он ее любит. Будут счастливы.
Сборы в поездку на Онего-Белом. канал и Соловки.
1) Лева передаст в МТП «Корень» и возьмет обратно рукопись.
2) Взять с собой: 1) «Непуг. птиц», 2) «Колобок», 3) 5 экземпляр «Скорая любовь», несколько «Собак» и рукопись «Жень-Шень».
3) Фото. Все объективы, линзы, призму, круговую съемку. Проверить уклон на 1/2 т. и в теле на 1,5 т. Сделать глиц. камеру, взять чипов, штатив и темную [камеру].
5) Счет: На книжке 3400 + 500 р. = 3900 р. + 600 (на руках) = 4500 р. (+ возможности из Союзпушнины: 3000 р.).
5) В МТП о займе.
6) В МТП о Каляевке.
7) Документ от Союзпушнины.
<приписка: мещанское воспитание> «как нельзя» подходят под вкус простолюдина: они видят в ней принцессу, а втайне каждый простой человек <зачеркнуто: ждет> обожает принцессу.
«А я довольна Вузом: аналитическая химия».
Видите, не просто химия, а какая-то... Это род кокетства (женщина поняла).
Христианский реализм: реальность – это вера моя в Христа и в связи с верой строительство церкви, а сама по себе жизнь на земле людей и даже сама земля – не реальны, иллюзорны.
Социалистический реализм: реальность – это вера моя в социализм и в связи с этой верой строительство социализма, а сама по себе жизнь людей – иллюзорна.
«Кочки и точки» (зрения): кочки – это кочки зрения: что, напр., сейчас голод; и в иных местах родители живьем едят детей и проч. и проч., а точка зрения Горького: «действительность величественна и прекрасна. Необходимо, чтобы литература достигла высот действительности». Для этого нужно, чтобы писатель верил в социализм и участвовал в его строительстве.
Так теперь получается, что никакое умствование больше не обманывает людей и не удовлетворяет, люди, как Фома Неверующий, хотят «вынь да положь!», т. е. хотят, чтобы человек мысль свою показывал вещью, которую он сам и сотворил.
Социализм и христианство? Если нет у тебя вещей, созданных во имя того или другого, то слова эти мертвые: вера без дел.
Вера без дел мертва, но дела мои настолько малы, что по ним я не осмеливаюсь говорить о вере и оттого люблю очень слушать и ужасно боюсь, как бы при этом меня самого не спросили: «А ты-то како веруешь?»
21 Июля. Петя документы выправил. Покупается провизия.
<На полях:> доброе дело.
Лева «огалинился»
Мысль об этой любви до того близка к самой любви, что думать об этом и любить в моем возрасте стало почти как то же самое и отличается от прежнего эротического только тем, что теперь я все понимаю и свое прежнее безумие, узнавая в других... То, что нам со стороны кажется у людей мимолетным, почти как у бабочек-однодневок, и до смешного однообразным, если то же самое взять по себе– будет роман.
22 Июля. Петя поехал за билетами, чтобы завтра в путь. Вновь сказание о Кащее. Каждый человек теперь, будь он и силен, и умен, и талантлив, и сдержан до крайности, имеет свою злую судьбу: от этого никуда не денешься, никак не обойдешь и, если даже случаем попадешь в исключительное положение, это отдельное благополучие скажется разрушительно на нравственном сознании, явится тупость, равная смерти.
Причина этому, конечно, голод... каждый в борьбе за паек организуется, т. е. определяющим моментом организации является голод, или вернее страх голода, прикрытый ходячей идеей: «голод» – или истощение – тощий Кащей, злой – Кащей-Тощей – Тощий Кащей, злой: стережет сундук с золотом.
«Новый Мир» 1932 г. № 1. Страница из романа Гладкова и Шолохова для сравнения. Гладков гражданский писатель для «Русского богатства» эпохи конца народничества, это последняя реакция. Явление такого писателя вытекает из внутренней его удаленности от материала: он пишет как натуралист по внешним видимым чертам, ни к чему не обязывающим внутреннего человека. Вот, к примеру, взять Халатова, который бы сбрил себе бороду: для нас это было бы целое событие, и в Москве все бы, кто имел дело с ним, целый день только бы и говорили о том, что Халатов сбрил бороду. Но для слепых в этом никакого бы события не было, хотя они тоже знали бы Халатова во всяком случае не хуже, чем мы. Так вот Гладков – это писатель внешнего, без отношения его к самому себе, без родственной связи со своим материалом. Эта родственная связь художника со своим материалом по существу вне нашей воли, и мы властны только в культуре этой связи, т. е. в совершенствовании природной частности вплоть до выявления ее универсального значения. В этом отношении Гладков растет не из себя, а чисто из заданной генеральной линии, понимая эту линию отвлеченно, как понимает кукла волю ее хозяина. На самом деле генеральная линия находится в нас самих, и каждый из нас, лично действуя, поминутно ее изменяет, прибавляя новое, отбрасывая устарелое, и тем самым утверждая ее...
Когда у нас хотят выразить, что «дело не так просто», или «в глубине этот факт имеет другое значение», то говорят: «тут диалектика»
Мало того, чтобы родство было с материалом, надо еще пройти какому-то сроку, чтобы в этом родстве обвыкнуть и, быть может, даже вовсе и не замечать его и обрести через это чувство личной свободы.
Каждую перемену к лучшему в своей личной судьбе он понимал как тактический шаг Кащея, которому для того это нужно сегодня, чтобы завтра тем с большей силой нажать.
Добрые дела мы очень часто делаем именно так, что правая рука не знает о левой, и тем не менее в обратно-евангельском смысле: мы не делаем, а от-делываемся. Так, есть враги, с которыми надо драться, а есть, от которых надо отделываться, сохраняя в себе доброе расположение духа, добрыми делами. Настоящее доброе дело должно совершаться с чувствительным самолишением. А бывает еще, что грехом считаешь, если что-либо уступишь из себя: «нельзя уступать».
<На полях:> Гулаг
23 Июля.
21 Июля Союзпушнина – 2000 руб. Подоходн. налог 40 Пете (на дорогу [продукты]) 70 руб. Галине (на распред. и дорогу) 31 руб. Пете 300 руб. Билеты до Медвежьей Горы 180 руб.
Из «Пионера» 100
Перспектива:
«Пионера» 300 руб.
«Молодая Гвардия» 1800 руб.
«Мур[зилка]» 300 руб.
Гершензон 600
5 руб. на квартиру 10 р. на еду
Кемь. 26 Июля. Выехали с Петей 23 Июля. Болезнь Левы. Метод лечения.
Проводы: Лева с Галиной и чувили. Найденный карандаш.
24 Июля. [Ленинград]. Разгар сенокоса и уточки. Петя в борьбе за бронь. Поездка на острова. Парко. Прошлое прошло: чувство замерло, ничего не шевелится. Облупленный дворец. На Стрелке: «лежать нельзя» – все лежат, как тюлени. Распределительское сукно я вывернул, и стал костюм в зеленых шашечках, и за то я «иностранец!» Нигде не слышно смеха, не видно улыбки: как тюлени (выходной день). На лодочке голяк положил весла, не знает, куда ему и надо ли двигать. Кавказцы. В вагоне интеллигентные карелы американского происхождения.