• Приглашаем посетить наш сайт
    Грибоедов (griboedov.lit-info.ru)
  • Пришвин.Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.)
    1934. Страница 3

    22 [Мая]. Ездил на Скоропусковский завод, принял овес. Приезжал Калик и вернул работу сценаристов к автору. Так выходит, что если гнаться за драматургией, т. е. сводить действие к вечному треугольнику лиц, то звери исчезнут, если же заставить действовать зверей – люди в своем действии теряют значение.

    Очень утомлен от езды на машине. Душа человека нечувствительно для себя втягивается машиной и переходит в движение. Это втягивание сопровождается даже наслаждением своей мощью, своей властью над существом в 40 лошадиных сил. Но после того как движение остановилось и начинается подсчет, то в результате оказывается только расход: как будто от езды глупеешь.

    В Москве шофер как человек сам с собой бывает только на дворе, когда заводит машину и выезжает. Но как только он за воротами и машина вступает звеном в цепь разных экипажей и людей, движущихся по улице, человек становится волевой частью машины, замкнутой в цепь причин и следствий.

    Шофер-ловкач, в миг запустив мотор, быстро прогнал машину задом по красивой параболе и стал в ряд с другими машинами...

    Утиное гнездо. Открытие.

    В деревню из болота пришел Степка-Растрепка и рассказал ребятам о своем необыкновенном открытии: он нашел в болоте утиное гнездо.

    – Покажи! – закричали ребята.

    Но Степка-Растрепка, восхищенный и занятый своим открытием, не понял ребят и стал говорить о гнезде. Там под лозовым кустом вода и в воде большая, как остров, кочка. Высоко над водой скрытое со всех сторон зеленью кустика утиное гнездо: это ямка, сильно обложенная утиным пухом, в ямке мягкой и теплой лежат одиннадцать горячих яиц.

    – Принеси! – Степка опять их не слыхал. Он рассказывал, как лисица спугнула утку и побежала за ней, а утка нарочно тихо летела и отманивала лисицу. Чуть лисица устанет, утка тише летит, и вот бы только-только за хвост – и нет, и все нет, и все дальше и дальше. Вдруг лисица поняла утиный обман, увидела мышку и бросилась к ней. А утка в траву. Вот Степка сидит в другом кусту на кочке и далеко, видит, шевелится трава, и все ближе, ближе эта живая поляна сюда идет. А это утка идет пешком, чтобы ее лисица не видела. И Степка увидел голову из травы и как утка под кустом взобралась на кочку и села. Вот тогда было очень трудно уйти незаметно, очень трудно: сучок за сучком он неслышно отгибал, продвигая себя, и отпускал потихоньку. Ноги совсем занемели, но он выдержал, перебрался на ту сторону куста и неслышно, то опуская в воду между кочками босую ногу, то поднимая, ушел и утку не спугнул, а вода холодная.

    – Где же это было? – спросил один из мальчиков.

    Степка-Растрепка подробно рассказал: идти в первый прогон и полем по белой дороге и с белой свернуть в болото по синей дорожке (дети часто зеленые дорожки называют синими): под третьим кустом от белого камня утиное гнездо.

    Услыхав это, дети бросились в болото и разорили гнездо, а яйца, играя, побили.

    – Эх ты, растрепа! – говорил вечером Степке его отец, хороший охотник, – кто тебя за язык тянул указывать: нашел и рассказывай, если хочется, но не указывай. Много еще времени пройдет, пока ребята наши начнут понимать.

    <На полях:> не могу сказать, чтобы это было очень хорошо, но так...

    В потоке экипажей всмотритесь в кабинки автомашин, и там вы увидите пловцов, и все вокруг покажется, будто совершилось какое-то великое разрушение на море и среди обломков эти шоферы плывут в смертельной борьбе за жизнь... Скрежет тормозов, дьявольские гудки и среди них тот самый страшно знакомый всем жителям столицы последний крик еще живого человека под колесом машины. Стрелка амперометра жизненной силы моей личности сильно отклонилась влево, и это было ужасно, что сам я не знал, на какое же именно полезное или вредное дело утекла моя жизнь, мне казалось, будто просто случайно замкнулся ток моей личности и утекает, разряжаясь на массу. И вдруг я увидел на одной из витрин с бутылками разных вин и консервов лежал совсем маленький живой котенок... И я почувствовал, что жизнь снова стала приливать ко мне...

    <На полях:> воля Горького

    борьба за овладение машиной

    Я думал, что когда научусь ездить по Москве и получу шоферскую книжку, тут-то я и овладею Машкой, но оказалось, именно тут-то она и забрала меня: пока я не умел! ездить и каждый раз отправлялся с тревогой, я в этой тревоге находил себе какую-то иллюзию свободы, игру в счастье: как-нибудь проскочу, миную, и, миновав беду, был:! счастлив. Но когда я стал уверенно ездить, машина незаметно для меня, часто даже с ощущением приятного и даже наслаждения я стал отдавать свою душу одному только движению – начало «повисло». Вот теперь наступает время настоящей борьбы с машиной: теперь, во-первых, я буду ездить так, чтобы цель поездки возмещала с избытком расход сил, отданных на движение.

    После длинного периода майской жары сегодня после восхода явился первый дождь: дорогой гость.

    Глуб. ув. т. Молотов, машина Газ, предоставленная Вами мне для моих опытов...

    Нет, схожу к Шумяцкому.

    Книга для детей: «Машка» – машина, приученная, как собака: – Ну, Машка, спи, Осман тебя храни – или: Машка не заводилась. Я сказал: Осман с тобой, Машка! и вдруг вспомнил, что не открыл бензиновый кран. Начало: не заводится, пришел жених и не завел, я стал сам думать и проч. Машка на Журавл. родине: охота. Машка и дети: все механики. Машина каждая имеет нечто свое (узнать на заводе, почему так): вот почему у нее имя свое: Машка одна.

    Содержание сборника:

    Терентий

    Ежовые рукавицы

    Страшная встреча

    Рождение кастрюльки

    Каждый факт являет собой как бы сморщенную оболочку аэростата, в которую художник вдувает свою силу, и факт, оставаясь фактом, летит.

    Вино и машина. <Приписка: От разных причин болезненного свойства «дух» и тело у человека иногда разделяются.> Вино движет «дух», машина движет тело. Если дух пришел в движение от вина, ноги не держат. Если машина несет тело, дух трезвого человека весь целиком переходит в энергию движения. Но у пьяного шофера дух не подчиняется машине: он летит самостоятельно, и машина без управления тоже летит большей частью сама по себе. Сущность машины – движение, и чем скорей, тем ей лучше и лучше, как будто в ней заложена безумная цель взлететь на воздух и разбиться вдребезги. В то же время и дух пьяного человека, взыгравшись, как бы стремится вырваться и освободиться от машины. Поэтому пьяный шофер [летит] к погибели своей с пением. Вот мост небольшой, за ним, как это очень часто на наших дорогах, выбоины. Машина, летящая под гору, попав на выбоины, <приписка: резко [падает на колеса] и масса чугуна, железа и стали> взлетает на воздух как мячик. Тогда у шофера на мгновенье отрываются руки от баранки, и в это мгновенье машина успевает, переехав обочину дороги к отвесному берегу, ринуться всей стопудовой тяжестью в пруд.

    Шоферское дело – куда как смело!

    Этот случай был у нас в Загорске с грузовой машиной № 13 на мосту Каляевского пруда. В момент падения машины шофер С... вылетел из кабины и спасся, но один из ехавших с ним мальчиков погиб, другого мальчика откачали. Шофер теперь сидит, скоро будут его судить.

    Пока я сам не взялся за руль и не проехал, сам управляя, тысячи километров на машине, мне все непонятно было, почему, несмотря на драконовские законы, грозящие шоферу лишением жизни за пьянство, все-таки множество шоферов едут в нетрезвом виде, и все равно как по ушам издали понимаешь ненормальную лошадь, так по ходу машины заключаешь о шофере: машина хромает, и спешишь от нее на обочину...

    Есть, как я теперь понимаю, две причины, приводящие водителей к пьянству. Первая причина, это скорая перемена деревенской техники на индустриальную: наш шофер вчера еще был кустарем или земледельцем; сегодня он сел на машину, и хотя внешне научился управлять машиной, но существом ее не овладел. Ему совсем непривычно отдавать свою сложную кустарную <приписка: [всунутую] в кабину водителя> душу в жертву [энергии] движения. Да, он движется и [чинит] машину довольно прилично, но это достигается опустошением его обыкновенной деревенской «души»: проехав некоторое число километров, он утомлен непонятно для себя самого: как будто ничего не делал, все мускулы [спали], а вот сам тот и не тот человек, и эту убыль себя самого, отданного энергии движения, смертельно хочется восполнить выпивкой.

    Вот электрический луч открывает человека, он протянул руку вперед, на одной ладони растопырены все пять пальцев, на другой два загнуты, это значит восемь рублей, и еще одна дама стоит тоже за восемь и еще тридцать [человек] все тоже по восемь. Так в один час на грузовой машине можно заработать рублей шестьсот или семьсот. Никто об этом не узнает, пассажиры спустятся, не доезжая до города.

    Ну, вот теперь можно и выпить!

    25 [Мая]. Дождь и так прохладно, что вечером пошло на мороз и ночью на 26-е я выпустил воду из радиатора (мороза не было: т Т). Ездил с Левой за бензиновым пайком. Вчера был Катынский с заведующим Журавлиной родиной Дм. Кузьм. Фроловым. Так военное общество забрало Журавлиную родину. Ворошилов будто бы выразил желание восстановить Заболотское озеро. Как это поучительно! Еще тоже очень поучительно, что охота возвращается к своему первоисточнику, военному делу. Как ни бились – 17 лет! – Бутурлин, Зворыкин и др. старые охотники, все их начинания погибли, и «охота» вернулась к неволе военного дела, где: «делу время, потехе час». Мирный гражданин литератор Тургенев стреляет бекасов... не подозревая, что он этой возможностью играть и находить в этой игре детскую радость и спокойствие обязан войне, что из военного дела, как дела, вышла эта потеха: делу время, потехе час. И самый мирный гражданин Тургенев, обретая радость на охоте, глубоко где-то все-таки чувствует, что он обязан войне и людям, которые легли на войне как известные герои и безвестное пушечное мясо.

    26 Мая. Ездил с Катынским и Дм. Кузм. Фроловым на Журавлиную родину (Федорцово-Торгашино) забирать ее под военное общество: они приехали не за глухарями, а за нами дураками. Два пьяных дурака, выдавая один другого, рассказали нам, что ели лисятину.

    <Вариант записи: Сколько <зачеркнуто: нужно было пережить человеку старой Руси> сколько ушло в могилу заплаканных матерей и сколько их сыновей погибло на войне до тех пор, пока Тургенев <зачеркнуто: фыркая либерально на государственную власть, [наслаждаясь] культурной природой, получил возможность стрелять не в людей, а в бекасов.>

    И так было везде с охотой: в мирное время это потеха, в другое – это дело, это война: делу время, потехе час. И так это естественно, что культура потехи в наше бесконечно тревожное время, несмотря на все усилия культурных советских людей, должна была мало-помалу заглохнуть. Нам долго это было не понять, как при содействии многих охотников, членов правительства, многих ученых, посвятивших себя служению делу охоты, кружков охотничьих из рабочих при заводах этот вид спорта все 17 лет советской власти все падал, падал и в наши дни так пал, что на прежний путь его уже нечего и думать ставить. Это вышло оттого, что «потеха» охотой больше всех других потех напоминает о деле: войне. Странным кажется военную пулю дробить на бекасов.

    «Божья пчелка» – великан, здоровый человек во всех отношениях, и оттого он, как все по-настоящему здоровые люди, великий душой и щедрый.

    Человек «не от мира сего»: какое в этом презрение к миру! (к законам, государству, к самому «пороку» зачатия человека). Христианство было каким-то прерывателем обыкновенного жизненного тока с возбуждением в момент перерыва тока высокого напряжения. Человек ценит жизнь в момент расставания с ней.

    Трактор поднимает пласты, и за ним уже, как в прежнее время за сохой, не боясь ни грохота мотора, ни вони газов выхлопной трубы, те же самые птицы.

    Машину мы поставили возле чайной и сами так устроились, чтобы из окна можно было наблюдать за детьми, окружившими машину. Детей было так много, что через их спины невозможно было наблюдать за их действиями.

    – Колька! – сказал я одному мальчишке пошустрее других.

    <На полях:> – Это тебе не игрушка! – Нет, игрушка! – Не твоя. И не моя. – А чья же? – Казенная. Выходит, что мы казенную машину [нашли] и сделали игрушкой.

    Он запротестовал:

    – Я не Колька!

    – Ну, ладно, – сказал я, – будь на время Колькой и охраняй машину, а я тебя за это прокачу.

    Мальчик согласился и, вступив в обязанности «Кольки», обошел кругом машину, оттеснил ребят и сам важно присел на подножку.

    – Слушайтесь, хулиганы! – сказал он.

    Скоро другой мальчик подошел к окну и сказал мне:

    – Можно, я тоже поступлю <зачеркнуто: в Кольки> к вам в охрану.

    – А как тебя звать?

    – Звать меня Сашкой.

    – Ладно, Сашка, – сказал я, – будь тоже Колькой.

    Второй Колька сел на подножку с другой стороны.

    Пришел третий Колька, четвертый, пятый, и все, как воробьи на шесте, тесно рядком уселись на подножках. Тогда пришел последний, самый маленький, которому места не хватило. Он побоялся сесть, его не пустили, издеваясь: ты же не Колька.

    – Гражданин шофер, машину твою некому трогать, все стали Кольками...

    Развить как борьбу с мальчишками и понять это как усвоение культуры через игрушку. У нас в деревнях мальчишки еще совсем некультурные, всякую машину понимают как игрушку и всеми средствами стремятся ее остановить, поймать или на тихом ходу сзади прицепиться и уехать неизвестно куда. Есть настоящие злодюги, бросают песок в глаза шоферу, камни в машину. Даже самый маленький клопик, едва умеет ходить, а тащит что-нибудь тоже швырнуть: бывает, швырнет и сам от этого рывка на спину повалится и заревет.

    Шофер Кочагин Васил. Андреев.

    31 Мая. Бездельничаю и катаюсь. Машина куплена за 3000 р., на ремонт 13 тыс. (направо и налево) = 16. Новый директор от старого ее не хотел принять. Старый продал за 32 тыс. и отдал 16 и себе 16 (а машина никуда не годная: жрет бензин).

    Езда налево.

    Машина везет в Москву молоко, а из Москвы машина-цистерна росу собирает (машина облеплена людьми и не поймешь).

    Приятность ответа огнями.

    1 Июня. Утро. На юге светло, на севере темно, чуть капает теплый дождь в тишине, облака неподвижны, и никак не узнаешь, к солнцу дальше утро пойдет или к дождю. Кажется, к солнцу. Все птицы выводятся. Одуванчики. У Тарасихи трава так поднялась, что осталась видна только верхушка плетня и на нем всякое тряпье, горшки, старые башмаки, бутылки...

    Явилась мысль о кинокомедии, примитивной в сюжете и реально-сказочной. Начало пришло мне уже давно: некто выиграл автомобиль, поставил его в коровий сарай и стал приучать. Вчера в болтовне с Паней я предложил ей выйти замуж за Курая – старика (сладострастного) и обещал дать ей в приданое автомобиль. Паня согласилась и сказала, что молодой шофер поможет ей угнать от Курая машину. Вот и все.

    Курай (Кащей): кулак – торгсин: старое, которое должно умереть (Курай в торгсине, Курай на Паперти, Курай дорогу метет и на баб глядит и проч.).

    Курай выиграл автомобиль и учится ездить с целью спекуляции (прицепная тележка: росу собирать и проч.). Сирота Паня у него на службе, моет машину и учится езде. Курай готовит ее (Паню) себе на съедение. Паня задумала бежать и хочет похитить ключ. Шофер заводит без ключа и увозит Паню.

    1 Июня вечером. Приезжал Калик. Рассказал ему о Новой дороге и во время рассказа уверился в возможности: буду делать.

    Подтверждаются слухи о Шмидте (что «это все пустое»). Мало-помалу, если только не наступят большие события и не заслонят собой эту маленькую авантюру, ложь обнаружится (еще и пикнет кто-нибудь, и пойдет, и пойдет!); но если бы Челюскина унесло к полюсу и там бы, подобно Франклину, он погиб бы, то что в этом случае: великодушная история ради мученической кончины отпустила бы грех тщеславия людей, предпринявших путешествие во льды на корыте? И еще возможность была пройти в Карское море и вслепую, на авось сделать задуманное, тоже могло бы и так случиться (победителя не судят).

    Есть среди всех сомнений чувство доверия в чем-то основном, главном, без чего невозможно никакое истинно жизненное дело: это есть сила жизни, наша вера, самый сильный, самый великий неназываемый Бог; вот если это бывает потрясено, то начинается революция: человек лезет на все, и этого боятся цари. Но всякое государство нуждается в таком человеке и всеми силами старается в нем создать себе основание (Столыпин и хутора).

    в нем нет реальности, и он существует как вексель, заменяющий деньги: дунет ветер, и нет царя! Вот эти бумажные деньги имеют способность саморазмножаться, и бывают условия, благоприятные их существу.

    Раньше, в далекое время моей юности, вокруг меня так понимали деньги, что это золото, а бумажки существуют как деньги лишь как его представители и должны размениваться на золото; поэтому в наше время, чтобы не отяжелять карманы золотом, предпочитали брать вместо него бумажки. Теперь, в наше время, бумажные представители золота сами стали деньгами... И как все дороги сходятся в Рим, так все объяснения в грядущей войне: там вся причина.

    Чающие и обещающие...

    – Не с кем посмеяться над вами.

    «ребенок!» А жена, та уж и вовсе, и мои взрослые дети льнут ко мне, к моим игрушкам, как дети, и все эти техники советско-американской цивилизации разве не дети с вечным своим «почему?» вместо «как» и наивной верой в чудеса науки и в счастливую общую жизнь на земле.

    воспитания, чтобы рассказывать о пошлом непошло.

    Уголок христианского свободолюбивого покоя, отвоеванный церковью для людей, быть может, в борьбе с самим же Христом. Я в этом уголке воспитался, оглядываясь, с одной стороны, на страшную икону, с другой – на «ничто» революции.

    «Володя». У Петра Мих. Карасева новая лошадь, жеребец в серых яблоках, тяжеловоз. Купил он жеребца измученным и взялся кормить. Через месяц я не узнал жеребца, казалось, он стал много выше. – Такой ли он еще будет! – сказал П. М., – когда отъестся еще: Володя, Володя и есть! – Как Володя, – удивился я, – разве Володя? за что же человеческое имя дали лошади? – Да это не человеческое: высокий и вялый, значит, во-ло-дя.

    С Машкой беда: у барашков все рожки осыпались просто от тряски, – какой же это металл! А в автоснабе то, что нужно, всегда отсутствует. – Вы купить не умеете, – объяснил мне шофер, – у вас скоро так вся машина рассыплется, если только не наймете шофера. – Зачем мне, я же сам шофер. – Какой вы шофер, если не можете «слева» купить. – Оказалось, продавцы в автоснабе продают налево, своим людям, а сверхприбыль, получаемая от владельца машины, пропивается.

    В гараж еле доплелась легковая машина. Лопнул третий поршень и стал бить, и так весь блок был разбит, а стоило только отвернуть поршень в третьем цилиндре, и все было бы цело, весь ремонт свелся бы к замене одного поршня, а теперь надо весь блок заменить.

    –5–6 Июня. 4-го с Литвиновым на фабрике. Постановка «Гулливера» (мультипликация). Строева: женщина с зелеными глазами и порочным ртом. Актриса – кошечка на съемке. Дирижер. «Чанг». Наш фильм должен быть лучше Чанга.

    В «Литературке» напечатаны слова Павленко в оборонной комиссии о «Жень-Шене»: «холодный, бесстрастный пейзаж». Как полезно бывает почувствовать зло по себе: вот уж действительно «ложь во спасение»!

    Прежде всего явилась охота ответить на предложение «Известий» написать о сценарии. Свидание с Бухариным (взвинчено-дружественное, шутливое...)

    5-го колебался, идти или не идти на очерковый съезд. Пошел и вдруг увидел, что там все за меня: Ставский, Агапов, Шкловский и др. Третье лицо Шкловского: такой-то человек и вдруг прославляет меня за очерк, не напеч[а-танный] в «Канале». Вдруг все стало ясно, и даже почему предложили сценарий.

    6-го ночью собрался с духом, утром обдумал и днем бросился в бой: два часа держал, и все смеялись. Это вышел опять юбилей.

    8 Июня. Починка машины у Генрихсона. Приступил к постройке гаража. Беседа с Бостремом, с режиссером. Решение ехать с Генрихсоном в Нижний на 10 дней.

    Пришел скульптор. Я сказал ему, что позировать не буду. Он взял у меня фотографию и через неделю принес портрет мой из гипса: просил написать ему, что считаю портрет пригодным для массового распространения. Хотя портрет и не совсем был похож на меня, но художник, очевидно, нуждался, и сам я славу эту через портрет не особенно ценил, мне всегда казалось, что лучше в таланте жить, чем в славе <зачеркнуто: парить>. Я написал, что портрет (похожий скорее на Плеханова, чем на меня) вполне пригоден для массового распространения.

    Через неделю стали со всех сторон доходить до меня слухи, что будто в парикмахерской, рядом с вождем, именем которого был назван наш город, висел я (вернее, Плеханов с надписью «М. М. Пришвин»).

    Еще через неделю мне пришлось идти стричься в эту единственную в городе парикмахерскую. Там было очень много народу, и люди подходили к освобождающимся мастерам без очереди. Я стал возле мастера вблизи моего портрета. Все, подходя «под Пришвина», говорили о портрете: я наслушался много интересного. Но я не мог добиться мастера, все лезли «под Пришвина» так упорно, так работали локтями и каблуками, не обращая [внимания] на меня, на самый оригинал портрета, что я потерял терпение и ушел нестриженный, утверждаясь все более и более в том, что гораздо лучше в таланте жить, чем в славе парить.

    <На полях:> ток высокого напряжения

    Я долго под влиянием Куприяныча думал, что Машку надо беречь (а потом, – сказал он, – можно и продать). Но мало-помалу въездился и понял, что Машка при каждой поездке мне много дает, что это больше ее расхода, что мне тоже, как и всякому владельцу, надо стремиться насколько возможно сильнее и скорее использовать вложенные в нее силы и средства, что я, вступив в эту связь с машиной, должен и жить по-современному, а не по-кустарному.

    12 Июня. Дети анархисты. Им автомобиль представляется игрушкой, которую похитили у них взрослые.

    Ребенок рождается властелином, собственником и врагом установленной власти: он естественный анархист в самой демонстрации своей против власти, содержащей властолюбие. Вот тем и объясняются детские выступления против похищенной у них взрослыми машины.

    При скорости в 20 километров можно держаться за баранку руля одною рукой, можно установить наверху у руля регулятор газа, сняв ногу с акселератора, и, поглядывая на дорогу, отдавать свою освобожденную энергию мысли.

    массу, выскочил из кабинки и сразу нашел, что шурупчик, прижимающий клемму провода к изолирующей шайбе, ослабел, сделанная кое-как медная прокладка вывернулась из-под шурупчика, концом своим прикоснулась к трубке гудка, ток замкнулся на массу, и если бы я не схватился, быстро вся электропроводка первичного тока у меня бы перегорела. Повернув клемму, я привинтил шурупчик, все пошло по-прежнему, я поехал и стал думать о том, как похожа электроэнергия на ту, еще не управляемую энергию жизни, которая тоже как ток.

    13 Июня. Май был жаркий и сухой, в июне вот уже почти половина прошла в холодных дождях. Машка нам теперь становится как раньше было Переславское озеро.

    <На полях:> само идет, входит в сюжет мой и государство и даже самая жизнь

    За рулем я испытываю особенное наслаждение, когда сзади меня интимно беседуют женщины, Ефросинья Павловна и Генрихсон: едешь, бывает, с большой скоростью, глядишь напряженно вперед, – как бы не попасть в ямку, не налететь на пьяного или глухого, не задавить овцу, гуся, собаку, – и так много всего опасного! но женщины не обращают внимания на быстрое движение и беседуют о своих вековечных женских делах, как будто не только машина на земле, но и вся планета Земля была неподвижна. Мне нравится их беседа с музыкальной стороны, так же как песня ручья весеннего или шелест листьев от легкого ветра в лесу. Очень редко я даю себе труд вслушаться в их беседу. Мне кажется, Генрихсон всегда рассказывает о своей вине, что она, будучи уже не молодой женщиной, позволила себе сойтись с Генрихсоном, почти мальчиком, и вот теперь за это она должна претерпевать ужасную муку: она должна, чтобы удержать его у себя, допустить брак его с молодой женщиной, принять молодых к себе в дом и забыть в себе жену и сделаться матерью своего мужа.

    – Дорогая Е. П., скажите, могли ли бы вы?

    – Нет!

    – И мне трудно, вот как тяжело привыкать, но как же иначе, ведь я сама виновата.

    Овладев машиной, никак не могу воспользоваться всей переменой в тех возможностях, которые являются мне с переменой моей в отношении моем к пространству и времени. Раньше я для какого-нибудь разговора на кирпичном заводе из-за сотни кирпичей должен был терять целое утро, теперь, потеряв на это четверть часа, я еще через четверть въезжаю в тенистую аллею из вековых деревьев, заглушаю мотор, открываю дверцу, и мне кажется, я приехал в какой-то неизвестный расписной зеленый мир с бегающими всюду солнечными зайчиками. Мне трудно справиться с собой и уверить себя в том, что [это] настоящий мир, а не представленный. Ведь я привык уставать и потом, отдыхая, постепенно радоваться тому, что заслужил: потрудился, и вот тебе за это солнечные зайчики. Но тут без всякого труда, вдруг ни с того ни с сего, как в театре. Так вот я, раб старого времени и пространства, пока не могу приучить себя радостный мир природы [брать] задаром.

    Или вот, бывает, едешь скоро по шоссе, и в эту ровную песню мотора вмешается неожиданно какой-то знакомый мне звук. Если бы он повторился! Выключаешь сцепление, заглушаешь мотор, машина стоит и молчит. Тогда вдруг находишь себя среди душистых полей, видишь, как рожь колосится, и вдруг повторяется тот чудесный звук, пробившийся ко мне тогда сквозь гул мотора: это перепел ударил и открыл мне опять все мое детство. Я опять не понимаю, как могло это выйти вдруг без всякого моего труда: вдруг открывается ни за что простор полей, и вот, как в те далекие времена, пролетит стайка в воздухе и прядет крыльями. А иногда выхожу из кабинки, или даже сверну с шоссе и по твердому зеленому лугу проведу машину в глубь и тогда выйду: тогда ноги у меня бывают слабые, как после болезни, и весь я, глаза мои, уши, всё – как будто я птичка, выпущенная из клетки, примирился с клеткой, с даровым кормом, с любовным голосом хозяина (моего мотора), и вдруг опять вот возвращается назад все мое прежнее. Так, бывает, птичка не летит, а сядет на ветку в недоумении. Так вот и я стою, потом медленно протягиваю руку к васильку и начинаю удивляться, – до чего он прекрасен!

    В N. сохранилась чисто крестьянская душа: он ненавидит большевиков, все их строительство и в то же время до последней степени рад, что на Дальнем Востоке укреплены границы и что «япошки» будут разбиты.

    Вчера приезжал Троф. Мих. Борисов (Тайна маленькой речки): очень скучный...

    Строим гараж. Подрядчик Щербаков с печниками, штукатурами, плотниками. Очень похоже на группу Калика. Возили вчера с Петей песок.

    У Лады кончается пустовка.

    Перипетия с Османом: ходили на пробу, мучились с ошейником. Лада в положении Хуа-лу.

    –15–16-е до вечера работа над сценарием, вечер 16-го – Калик и конец. 17-го Петя приедет, 18-го гуляем. 19-го, вероятно, Москва.

    Вечером в гараже мыли Машку. Дети наседают, старик весь день гонит лопатой (из гаража: силуэты старика и детей). Пьяненький Белов (пьян на 4 атмосферы: баллонист). Один из маленьких мальчиков, глядя на мытье, сказал: «эта шина к вечеру спустит». Он разглядел, что мокрое колесо на месте [прокола] время от времени давало пузырьки. Восторг детей, когда они узнали, что машина моя называется Машкой: – Мы теперь, как увидим вас, будем кричать: Машка, Машка идет!

    Разговор с фребеличкой о любознательности: что дети стремятся к машине из любознательности.

    Любо-знательность! и это любо, что мальчишка песок бросает в глаза шоферу или режет баллоны стеклом?

    Пьяный Белов, доказывая, что насос худой, налил в него воду и, показывая на выступающие капли, приговаривает: «вот и полилось, и полилось, такая политика!»

    умного, веселого и в винном деле столь яркого Григорьева. Я сказал Литвинову, что риск сочетания Григорьева с начальством в пьяном деле не велик, но есть: впрочем, ведь сценарий будет утвержден в трезвом состоянии, а выходки от Григорьева можно ожидать только в самом конце. – Зачем же рисковать! – воскликнул Литвинов, – зачем это нужно? – И жена его Анна Влад. тоже сказала: – Вы, М. М., не принимали начальство и думаете, что их надо как-то особенно занимать: ничего не надо, каждый занимается сам со своей рюмкой.

    Так и решили Григорьева исключить. И так точно в наше время из опаски везде и всюду все яркое, индивидуальное исключается, и так я сам исключен из общества Горького, и оттого жизнь проходит так тускло: все побаиваются нарушить казенный тон.

    16 Июня. Я спросил Генрихсона: – Можно ли пользоваться пробуксовкой при замедлении хода? – Нет, – ответил он, – лучше ехать на низшей скорости. – Но почему же, – возразил я, – мой первый учитель, очень опытный шофер – мне советовал пользоваться пробуксовкой? – Потому что, – сказал Г., – у него машина не своя.

    Гаражи все на один лад, везде пьянство и ничего нет: какая-нибудь иголка для вентиля понадобится, так бегают, бегают... Но если приедет кто-нибудь со стороны и умеючи подойдет, то для него все явится: если это шина, то сейчас же с казенной новой машины снимут шину...

    Дети уже говорят: «наша Машка». Если они не благодарят меня, то я говорю им: – Ну, дети, благодарите Машку.

    Тема: «профессор и баба-яга»: мираж: соблазненная кулачка: ничего не было, а было... и проч.

    Счет гаража.

    Корнееву: перевозка и оплата кирпича: 4000 штук = Кирпич = 240, перевозка 480

    – человек умеренный во всех отношениях, ничем не выдающийся человек, но и лицом в грязь не ударит, не летящий, не падающий, а равновесный (Генрихсон): без такого человека в стране не может быть автотранспорта.

    Смежники. После профилактики в нашем гараже ножной тормоз стал рычать. Я не знаю, что делал в яме монтер, но только заметил, когда один... не пробивался, он перешел к другому и забыл промазать коробку скоростей. Как я могу быть уверенным, что, сидя в яме, он что-нибудь не натворил.

    Спросите в Загорске, и все вам скажут: кого-кого только не катал Пришвин на своей машине. Однажды видели, великан, деревенский плотник с пилой в руке сидел в пассажирской кабине, а Пришвин шоферствовал. Когда все видят детей и заключают о мягком сердце писателя...

    Последнее неправда: детей да – но не сердце, пустой расчет.

    Б. Комсомольский, б. Златоустинский, д. ЗА, кв. 25. Валерия Анатольевна Герасимова.

    Я занимаюсь искусством слова, потому что в этом я себя самого нахожу, и оно же отбирает для меня друзей.

    Наше время суровое, книгу напишешь, и она проваливается: есть, знаешь, друзья, а не знаешь, где, будто все друг от друга в шапках-невидимках живем. Критики сплошь подхалимы. Работаешь в пустыне, как аскет. Так надо, конечно, идешь и несешь, но трудно, очень трудно жить одной верой, без явных друзей. Кругом всё о вещах, тяжелых и легких, но ничего о самом живом человеке: и оттого правда <зачеркнуто: целого> разломилась: вещи без человека во лжи проплывают. Милая женщина! я – художник, значит, я тоже все чувствую, я сам тоже баба. Вот, я слышу, две молодые девушки говорят между собой: – Прочитай, милуша, тут есть и для нас. – И для меня может быть? – Конечно, для всех нас– Я взял у девочек книгу, прочитал с большой радостью и подумал: быть может, и не одна эта Герасимова подходит к живому человеку, быть может, это уже началось?

    Шофер Куликов – Моск. шоссе, 2-й дом не доезжая переезда, правая сторона, разваленные ворота, по нечетным дням.

    – человек виноват, а между тем человек все валит на машину и так ставит вопрос: что когда будет хорошая машина, то и человек будет хорош.

    Дети садятся в машину и едут. – Куда вы едете? – Куда отвезет. – А если за 100 верст? – Придем. – И за двести? – Все равно придем.

    Моя литература вышла из «романа по воздуху», из этих писем, с помощью которых тогда я... этим единственным средством привлечь к себе возлюбленную. Вот откуда «эрос», проникающий мои писания, и волнение, когда получается письмо от женщины: в этом возрождается прошлое и хочет сбыться старый сон наяву. Замечательно, что в 61 год можно чувствовать так же, как в 20! А еще вот тема героя, чтобы спасти женщину, показаться ей могучим... (все это теперь и есть)

    раннее зажигание. Стандартная машина заводится на позднем опережении зажигания, но эта машина по неизвестным нам причинам очутилась на раннем опережении, и это индивидуальное свойство моей машины Генрихсон понимает как «любит», он говорит: – Эта машина любит раннее зажигание.

    Узнать индивидуальные свойства.

    Машина чхает: машина ехать хочет

    Машина не виновата. Безродный своеволит.

    Тема: Г. всегда говорит, выражая величайшее презрение к человеку: «потому что эта машина не его собственная» – т. е. что если бы она была его собственная, он так бы не поступал: и это значит, совсем плохой шофер. Иной человек находится на таком низком уровне, что может относиться к вещам без вреда им, если они у него свои: деревенский, примитивный человек. Итак, есть в этом разные типы людей: иному нужно только помнить о своем– значит, ломай...

    17 [Июня]. Ежедневно дожди, холод. Захотелось мне даже барометр починить, и вот я извлек его из кладовой. Стали разбирать с Петей, мне надоело и показалось, что собрать правильно невозможно, я отстал. А Петя продолжал добиваться и достиг: барометр стал хорошо показывать. Желая отстоять себя в этом маленьком деле, я сказал: – Моя роль администратора-предпринимателя, если хочешь, просто даже партийца: годы пролежал барометр в кладовой, и десять бы пролежал, и ты бы за него не взялся, а вот, благодаря моей инициативе, в какой-нибудь час работы у нас явился барометр, и как новый. – Петя на это ответил: – Все равно он лег бы на свое место и продолжал бы лежать годы, если бы к тебе не явилась техническая помощь.

    19 [Июня] вечером барометр перестал падать. Пришел Бострем. Я думал о «желтой опасности»: что эта соловьевская формула потеряла теперь всякий смысл: варваров, т. е. народности менее культурной, но более богатой природными силами, могущими быть страшными для народности более цивилизованной, но менее сильной физически, теперь больше нет на земле. Японцы, особенно китайцы... какие же это варвары!

    Левые эсеры – это люди, которые в конце концов бессознательно претендуют на престол, маскируясь мировоззрением индусов. Едва ли они чему-нибудь научились и теперь...

    Я принадлежу к массе русских людей, которые подчинились завоевателям и стали работать с ними в ожидании, что рано или поздно завоеватели принуждены будут считаться с интересами завоеванных, сами научатся... и нам от себя нечто дадут. Они и дали нам ту самую инициативу, которая была у меня в случае с барометром...

    повод для работы эротического воображения (интересно для анализа прошлого). В таком случае совпадение или возможность материализации воображаемого чрезвычайно редка. Придется вернуться к анализу: этого счастья «безумия» хватит на всю жизнь: источник вечной юности: как все зажглось вдруг, и стал понятен внутренний человек (догадка Павловны: «этой красавицы нет»). Е. П. относится скептически к портретам женщин для моей героини «красавицы»: «этой красавицы нет: киношники ее сделать не могут». Вот анализировать этот момент перехода от незнакомки к жизни после катастрофы: неудачник, злобник, демон, Григорьев, завистник, скептик, подпольник, самосильник = или же: система поведения, чтобы поверх личной беды этой же силой, сосредоточенной в незнакомке, как в фокусе: в этом свете всю жизнь увидеть и тем понять всю ее глубину. Если бы удалось все понять, то это был бы я.

    Правильность моей жизни была в доверии к этому свету: и что я не хотел это анализировать: надо было действовать (правда была в действии без анализа). Почему же мне-то в конце концов незнакомка просияла жизнью, а <зачеркнуто: Блока, напр.> другого наградила сифилисом и превратила в занозу. Общественники нам дают свою «любовь к ближнему» или все равно «коллективизм» и т. п. как нечто данное, как абсолютную, вытекающую из жизни ценность: между тем к этой ценности необходимо лично дойти.

    «незнакомки»: она может загораться с верхнего конца и обрываться искрой поэзии, освещающей чудесно земные предметы; и она может загораться в грубейшей чувственности: поднять завесу ночью, раскрыть, что там: ползти на четвереньках: и ведь тоже там нет ничего: точно такой же обман.

    21 Июня. Население Загорска, 11-й завод и др. было мобилизовано для встречи челюскинцев, и даже куплены были для Шмидта золотые часы, но поезд не остановился.

    – корабля: корабль погиб, но люди живы – сплелась с нашим кораблем-государством: однако этот лучший смысл всей «эпопеи» никто не посмел высказать. Напротив, авантюрность поездки во льды на негодном корабле... Но так надо: ведь государство же крепится народом, и ничтожность повода исчезает в значительности демонстрации: есть что показать.

    Обыкновенная, повседневная жизнь в рассказах, подобно «барометру» и, напр., «диамату» (и «не-обходимость»: сознание необходимости – есть свобода). Можно исторически: «кадет»: записывать жизнь свою прямо рассказами...

    «Незнакомка» меркнет. Боюсь, что и тема моя «Машка» тоже померкнет. И отчего? стоило бы Шумяцкому вовремя ответить, и я бы завяз, все равно как вот заказали мне Хуа-лу, и я сделал. «Дон-Кихот» начался тоже от ничтожной причины. И вопрос: если бы этой причины не было, явилась бы другая подобная для создания «Д. -Кихота»? Это сводится к тому: если бы от случайной причины умер Сервантес до романа, написал бы кто-нибудь подобный роман «Дон-Кихот»? Я думаю, что нет, и тоже если ничтожного повода, вызвавшего роман, не было бы, то и романа [бы] не было. Но только «ничтожество» повода, напр., заказ детского журнала, вовсе не есть ничтожество, а проявление великого в ничтожном (напр., редактор Альмединген, его деятельность есть великая деятельность, осуществляемая незаметным человеком.

    Незнакомка: реализация «незнакомки» есть такая же «случайность», как, напр., создание «Дон-Кихота» (незнакомка – это невеста

    Пьяница Ломакин хоронит сегодня свою жену, всем называя ее мученицей, замучил сам и теперь сам говорит: «отдаю последний долг мученице». Она была верующая, православная, и он, пригласив музыку, тем самым, что музыка содержит ритм, порядок, некий чин, считает, что это, значит, и по-христиански, т. е. что мог в отношении христианства, то он сделал, покойница в гробу, в цветах, родные собраны, музыка – все честь честью: отдал свой последний долг. Противно до последней степени: какой-то вскрытый и освобожденный от Достоевского и действительный Мармеладов. (И еще, негодяй, оправдывается «болезнью» своей: что, по признанию врачей, запойное пьянство есть болезнь.)

    22 Июня. Вчера появился Именитов Григ. Ильич, – роман написал!

    Шофер Куликов Коля под машиной лежит, а друг за женой ухаживает.

    Челюскинцы – это парад.

    Взяток (мёд: день влажно-теплый).

    Незнакомка. Оправдание оптимизма.

    25[Июня]. Вчера был Литвинов: назначил прием у себя начальников на 28 (27-го будем ждать результата). Уехать могу, вероятно, лишь 30-го.

    Инфантилизм и вирилизм (ст. Эфроса «Триумф детства»). Разность художественного восприятия детей и взрослых.

    «ребенок рисует не то, что он видит в предмете, а то, что он знает о нем» – Эфрос перевертывает наоборот: «зрелый художник изображает не то, что он знает о вещи, а то, как он видит ее». Иными словами: искусство ребенка умозрительно, искусство взрослого – отображательно (Эфрос). «Один воспринимает мир опытом представлений, другой – опытом наблюдений». «Если у взрослого чего-нибудь не хватает, значит, он мало видит <приписка: путешествует и пр.>, а ребенок – мало знает. У взрослых все знания лежат балластом, пока у них нет непосредственных зрительных восприятий».

    Характер Османа: человек из подполья: Осман – это человек из подполья: соглашается на дружбу, вы гладите его, чешете, больше, больше, он киснет, кажется, вот совсем раскиснет и будет обыкновенная собака, как вдруг рявкнет злобно, и вы отскочите...

    У Лады вчера в овсянке, наверно, была соломинка, сегодня эта коротенькая тычинка не совсем вышла с переварившейся пищей и осталась торчать под хвостом. Осман понюхал и какой умница! вытащил постороннюю тычинку передними зубами, положил ее на траву, долго нюхал, разглядывал, потом поднял заднюю ногу на нее и, омочив, покончил совсем с операцией.

    <приписка: в бессознании> сел на него. Шофер, наделав беды, отрезвел и, пустив машину, пошел наутек. За ним кричали, бежали, свистели, но успеть не могли: шофер убежал бы. Но седок впереди, невидимый шоферу, пришел в сознание, ощупал свою голову, размазал кровь по лицу и, сообразив положение, захотел показаться шоферу, чтобы тот остановил машину и пустил его. С большим трудом, медленно он перевернулся лицом к радиатору и, обнимая перед автомобиля руками, стал подниматься на ногах...

    – Не пойман, не вор! – сказал он себе. И только это сказал, вдруг впереди из-за радиатора показалась вся в крови голова человека. Шофер дрогнул, выпустил руль, машина ударилась радиатором в стену, и окровавленный свидетель...

    Какой ужас!

    Вчера приехали Коротаевы. Сели на машину и устроили пикник на опушке у ржи под защитой кустов (рожь наливает). Вспомнился несчастный профессор, коммунист (грешок троцкизма), видевший в каждом кусту сексота. Ужасно мне жалко его, и много таких (у Ник. Плат. – дворянство): он есть техническая сила (честный труженик): обречен на каторжный труд, чтобы замолить прошлое (дворянство), и незамолимо: потому что честность в труде (Петина) против задора борьбы (Левина): нет рывка, и оба вянут... (Отрекся от родителей, посылает им 50 р. по суду: что-то вроде социальной чахотки.) Герои Герасимовой (а масса как судьба).

    Взяток

    В чистой здоровой машине гудит мотор так хорошо, будто песня здорового, молодого, веселого человека. И как чудесно бывает еще слышать за этим гулом мотора приглушенный вековечный разговор женщин сзади себя, ничего не понятно в словах, и как много вековечного, общего, человеческого в их разговоре. Вдруг камень летит в машину (жестянка: мальчуган; он убегает к дому своему, как курица: его очень просто поймать: и поймали: он окаменел).

    Незнакомка. У Пани фигура как у Е. П., и она ей племянница, и оттого все в ней известно и получается «родственно», т. е. в голову не приходит никакая «дурь». Напротив, когда явно не родственно, незнакомо – тут и дурь (своя же баба, да на чужом огороде и то слаще, а уж чужая!): незнакомка другого рода, влечет в сторону, дальше, дальше: это сила экспансии: движение в чужую страну, куда-то... Напротив, родовое чувство (сама женщина) тянет внутрь (консервативность женщины).

    Так начать бы роман. Но писать роман – все равно, что вдаль смотреть на пройденный путь, в то время как под бортом бурлит вода. Не будет романа и обмана: пассажир – это я. Жизнь моя, довольно уже долгая по счету лет, если смотреть в ее прошлое, кажется бедной и короткой: ничего особенного! Но стоит заглянуть в бурлящую пену вокруг корабля и потом с этими глазами отправиться в прошлое, то великим неисчерпаемым богатством кажется эта моя прошлая жизнь. Вот почему я боюсь о прошлом писать и, оберегая это свое великое богатство, жадными глазами всматриваюсь в настоящее.

    Рев лосей под Москвой.

    1. Птичье кладбище.

    Суеверием я называю, когда из понятного человек строит «тайну».

    «тайной» быстрое уменьшение дичи во всех уголках. Никакие разумные доводы не принимались во внимание, находились даже биологи, писавшие о катастрофическом уменьшении дичи от «неизвестных» причин.

    Тридцать лет тому назад я служил земельным агрономом в Клину и уже тогда слушал эту «творимую легенду» в лесных угодьях светлейшего князя Меньшикова-Корейши. Один охотник уверял меня тогда, что птица улетает куда-то и не возвращается, что там где-то в той стороне, куда каждую осень птица летит, есть птичье кладбище.

    Теперь, когда имеешь удовольствие так ясно сопоставлять настоящее с прошлым и многое так просто вновь понимать, происхождение легенды о птичьем кладбище так легко объяснимо: так уму простого охотника представлялась роковой обреченность рода князей Меньшиковых-Корейш, не смея прямо на князей смотреть, лесной поэт перенес это чувство тоски вымирания жизни на птиц: улетают на птичье кладбище. Я помню ясно этого светлейшего прожигателя жизни, истребление великолепных лесов под Завидовым. Он успел тысячи и тысячи десятин этих лесов дочиста истребить, пока, наконец, не замечен был администрацией, и светлейший князь в своей высшей красоте явился к нам в земство по грязной «народной» лестнице что-то выпрашивать... Мы, агрономы, бухгалтера, с начальником, три земских, все улыбались друг другу, глядя на этого пойманного хищника. Из этих улыбок, вероятно, вскоре и сложились мои старинные, открывшие мне литературную дорогу рассказы: «Крутоярский зверь» и «Птичье кладбище».

    Эти леса, снесенные раз на дело, а потом, кажется, в другой раз, уже на дрова, так и не поднялись до сих пор: часами едем мы теперь с охотоведом Катынским верхом и все одинаковый березовый подрост, утомительно однообразно. Эти огромные пространства молодого леса, дважды [истребленные] светлейшим князем, теперь входят в состав угодий Военно-охотничьего общества, и сколько тут дичи... я не могу просто сказать: вы не поверите и скажете, что я усердствую и вывожу нарочно, как многие это делают для «оптимизма», количество птиц и зверей. Между тем я вовсе не к числу веду, а к суеверию и разоблачению творений легенды о птичьем кладбище: что когда князь, Крутоярский зверь, пропивал леса – дичь уменьшалась, но стоило только Военному обществу взять дичь под свою охрану – и уже в несколько лет всякой дичи развелось в небывалом для нашего края и в древние времена количестве.

    Никого так больно не била революция, как нас, культурных охотников. Ведь, кажется, ясно, что культура охоты развивается параллельно военному делу: делу время – потехе час. Так ясно, что нужен длительный мир, чтобы воин превратился в Тургенева, стреляющего бекасов, что культура охоты связана с дворянской и необходимо должна нести на себе последствия разгрома усадебного быта. Ясно, а все-таки больно. Ведь этим «аргументом» били нас пушники, стремящиеся ободрать всех зверей. И ведь как больно били! Еще бы: культура охоты ведь [только] вышла из дворянской усадьбы и военного быта, а потом она слилась с [новой жизнью] и так осталась служить лучшим отдыхом сотням тысяч рабочих, подготовляя среди молодежи лучших бойцов в деле обороны и [защиты] государства.

    Никакие эти аргументы не принимались во внимание, кустари охотники иностранные гибли, пока, наконец, военно-охотничьи общества не взялись за культуру охоты и не начали открывать свои двери ученым, писателям, художникам и всем, кто только способен этому важному делу помогать, а не только истреблять дичь для собственного своего удовольствия.

    Вот мы теперь и едем с охотоведом Катынским там, где я тридцать лет тому назад ездил с целью вводить у крестьян травосеяние и товарищества. Своими охотничьими глазами мы видим удивительные вещи, и жизнь глухарей, этих лесных Гулливеров, нам, охотникам, все это смешно! – представляется на фоне человеческого сообщества лилипутов [прошлого]. Правда, вот огромный деревянный угрюмый дом светлейшего князя: какая мерзость запустения, какая безвкусица, как ничтожен этот лилипут, мелькнувший в жизни, так, чтобы дважды пропить сохраненный дедами девственный лес. А между тем глухари жили, трудно им было, когда рубили сплошь леса, но сила жизни у них огромная: ведь пережили! Вы этого нигде не увидите, а мы, опытные охотники, никогда не видели птиц... Как представляешь себе глухаря: в глухом лесу, конечно, и все обаяние этой величественной птицы, что в глухом лесу, для избранных, он поет, как маленькая птичка, и в то же время он Гулливер, наполняющий собой весь девственный лес.

    Теперь надо представить себе редкий березовый молодняк, выросший после двойного истребления: очень правильный лесок со всякими мелкими цветами, муравейниками, грибами, – [здесь] теперь глухари живут и сколько! по 20 штук на току можно встретить теперь только в Архангельской тайге да вот здесь, в этом дачном лесу. Сила жизни, привязанность к месту у птиц такая, что они продолжают свою жизнь в совершенно преображенной природе. И нам, охотникам, ценящим особо перед всеми людьми силу жизни, эти великаны-птицы кажутся Гулливерами в сравнение с тружениками или лилипутами «Птичьего кладбища».

    В южной части угодий Военно-охотничьего общества, вероятно, и кончались владения светлейшего князя, потому что возникли тут [нетронутые] девственные леса, имеющие, конечно, характер тайги. Наша задача была летучей разведкой подготовить материал для таксации зверя и птиц в этих угодьях, и особенно нужно нам было узнать о лесах. Мы приехали к знаменитому в старое время охотнику на лосей, и тут возле его избы у телеги собрались егеря и сторожа Военно-охотничьего общества: кто на телеге сидел, опустив ноги, кто на оглобле. Мы с Катынским сели под дерево на корень и повели беседу сначала деловую, а потом Катынский стал наводить разговор, чтобы вышло что-нибудь занятное для меня как писателя. Егеря, быстро поняв мысль Катынского, все показали на М..., знаменитого охотника, чтобы он что-нибудь нам рассказал из жизни лосей. – Соври что-нибудь, – сказал старый егерь. – А ты сам соври, покажи пример. Старый егерь согласился.

    Портянки

    рассказ егеря Кирсанова

    Приезжал охотник из Москвы, пошли за глухарем. Он себе стер ногу, захромал...

    – Так это просто! – воскликнули все егеря, – какой же это рассказ, надо что-нибудь соврать.

    Чудесные птицы

    – Есть чудесные птицы в лесу, – сказал охотник К., – сами маленькие... голова большая, а на шее воротник... Все засмеялись, но К. не смутился.

    – А то есть совсем маленькая...

    Французская булка

    – Прожил ты, старик, до 80 лет, неужели тебе ни разу не случилось солгать?

    – Случилось было...

    – Ну, расскажи, как ты солгал.

    – Просто было, – сказал Михаиле, – было в то время запрещение на лосей, нам нельзя, а лесничему можно. Приехал из Москвы лесничий. Я ему лося выставил. Он стрелял, лось ушел, и крови не нашли. Лесничий уехал и наказал: ты, Михайло, пожалуйста, может быть, где найдешь: мясо себе, а шкуру мне. Он уехал, а я нашел: живехонек. Вот я взял и убил. Выпотрошил лося и повез домой. На грех потеряй я печенку. А объездчик Прохор был вострый, – не знаю, жив ли теперь, – бывало, говорит: ох, Михайло, попадешь – обдеру! И наткнись этот Прохор на печенку, смекнул и ко мне с обыском. – Что это, спрашивает, у тебя под рогожей? – Это, говорю, ничего: это французская булка. Поднял он рогожу. – Ничего, говорю, это намедни лесничий охотился, стрелял и велел поискать, и мясо мне, а шкуру ему. – Написали лесничему. Тот ответил, что очень рад, [что нашли], велел шкуру продать, а деньги Михаиле пропить... Объездчик Прохор, человек вострый, – не знаю, жив ли теперь, – конечно, смекнул и говорит: – Вот так французская булка! – А я на это ему отвечаю: – Французская булка и с косточкой.

    к ней вделает, будь то самец, и как один министр на охоте под предлогом, что[ принял за волков, убил двух телят, и как министр Сипягин на охоте по птицам встретил лося, испугался и залепил ему в глаза из дробовика, и как жил потом, изнывая! этот самый лось. До сих пор хватает за сердце этот рассказ. Но всего страшнее был рассказ о последних лосях все время революции. В то время старый и малый взялись бить лосей и до того выбили, оставались последние, но их долго не могли убить и знали, что есть, а убить не могли. И вот раз Михаиле увидел последнего лося [с двумя телятами].

    – Вот радость! – сказал Михайло, – и так все идет на охоте: нам горе – им радость, нам удача – им смерть. Ударил я самца – упал, и корову ударил – упала, и телят обоих убил. Приходит Прохор, просится в часть. Пока говорили, глядим на матку у ручья, оглянулись, а лось позади встал. Оба разом в него – упал. Оглянулись – теленок стоит, просто страшно стало. Подошли – не бежит, прямо зарезали. И тогда смотрим, у ручья корова стоит. Ну, я не мог, а Прохор прицелился – и она упала в ручей. Так вот охотнику счастье, а им смерть, нам неудача, а им радость.

    В дебрях Московского края

    Думали, что всех лосей начисто выбили, а вот опять лоси, какая огромная сила жизни: все выбили, но стоило только Военно-охотничьему обществу – и лось опять показался. Бывало, в первые годы Михайло увидит лосевые орешки, и в шапку их прямо в Москву, и все удивляются и радуются: лоси опять показались. Год за годом охраняли, и вот теперь мы во главе с Михайлой и следы разных лосей считаем десятками.

    – Приятелем их не был, – говорит Михайло, – а жизнь их знаю. Таволга, иван-чай, дикая рябина, трилистник – любимая пища. Вот след в осоке зеленой: как будто из осоки свилось гнездышко, это лось ступал, а сам ступишь и провалишься. Почему так? Вот корова шла с теленком. А это что? Это корова с теленком пошла в одну сторону, а другой след в лес. Не старый ли след? Нет, свежий: вот забрызгана свежей грязью листва трилистника. Этот след вышел под выворотень, и все стало понятно на грязи: бык и с ним [лось]. Под выворотнем лось напился. Вот осина, целая [роща] осин, особенных, скусываемых из года в год. Вот [сломали] осину, но дерево живет, по тончайшему листу из коры [сок идет].

    Вот лось покусал дерево. Михаиле знает, что этому лосю третий год. И это очень просто узнать: если он своей рукой достанет до укуса, значит, лосю пошел третий год.

    Ты считаешь скусы, вошел в жизнь зверя, мы всё в лесу начинаем понимать по-лосиному. И озеро Козине [лесное], к которому мы не скоро добрались, утопало в приболотице (а лось просто и легко подходит напиться), так сумрачно смотрел на нас, будто сам он был.

    Это было тому назад уже три года, и тогда мы посчитали в этом урочище шестьдесят лосей. Теперь же их живет тут под Москвой уже более ста.

    Совсем не нужно и всюду лось показался. Не нужно ездить в Сибирь, искать страну непуганых птиц и зверей. Стоит так взяться развести охотничье хозяйство, и у нас под Москвой будет гораздо более птиц и зверей, чем в дальней тайге. Пора забыть это суеверие, что было принято...

    В дороге мы разговаривали с Каратаевым, и вдруг мне показалось, будто руль не забрал, но, пропустив немного, опять стал действовать. – Вероятно, люфт маловат, – подумал я, – и продолжал разговор. Было так еще, и еще, я даже сказал об этом Каратаеву, и он тоже сказал мне, что, вероятно, люфт. Но это оказалось, что спустило переднее правое колесо и мы ехали на ободе, разорвало на куски камеру. Генрихсон дома стал искать гвоздя в покрышке и нашел острие, но вытащить гвоздь было невозможно, оказалось, что гвоздь был залит в самой резине на заводе и постепенно острым концом своим выпер и проткнул камеру. – Можно было предвидеть по ходу руля о спущенной камере и не дать ободу распилить резину, но как можно предвидеть, как можно предусмотреть, что на резиновом заводе в шину гвоздь острый заливают! – сказал я.

    И Генрихсон ответил: – Я давно говорю, что всего не предусмотришь, всему не научишься, Машка сама вас выучит.

    28 Июня. Сегодня в 12 ждем из Москвы генералов от кино: Шумяцкого и Металлова. Надо воспользоваться: 1) необходимость озвучания фильма: дороговизна животных и проч. 2) Бумага в Гиз. 3) Пленка. Посвятить 29-е доставанию пленки, 30-е пробам и сборам и 1-го выезжать.

    Мотор чисто, весело, бодро поет, но и «соловьи» тоже поют в кузове, кажется, мотор стремится вырваться из дрянного кузова.

    Принимал гостей и занимал, время прошло, будто с большой скоростью ехал на машине: ехал и больше ничего: время прошло, я проехал, и у себя ничего.

    Бывало, до того доездишься, что когда в Москве сойдешь на улицу, то все кажется, будто на машине едешь, и все, кто идет с тобой рядом, кажутся машинами: непременно вправо свертываешь, обходишь слева, из переулка при выходе на большую улицу ход сбавляешь и даже на углу в забывчивости сложишь губы гудком.

    1 Июля выехали с Генрихсоном в 9 у. из Загорска, ночевали во Владимире и утром 2-го Июля были в Горьком = 500 килом.

    2–3 [Июля] в гостинице «Россия» (Интурист) в ожидании разрешения посетить завод. Шмидт Лазарь Юльевич и Агапов Бор. Ник. Жара. Пиво на слиянии Волги и Камы. Весь город обошли, – чаю напиться нельзя – нет чаю! а пиво везде. Женщины без чулок на франц. каблучках. Выдь на Волгу: вид – новый мост и уток больше нет, и везде так: вдали нет ничего особенного, люди – мелкота, птицы, звери, – все на убыли. Теперь надо руки приложить к природе, чтобы она чаровала: .

    4 Июля в 10 у. Парткомитет: т. Осипов и потом Грозный Фед. Григор., глав, инспектор О. Т. К. (отд. техн. качества). Обед у Грозного, история жизни: фордизм и лап-тизм (Лапин), главн. механик Давыдов...

    – осмотр Литейного и Кузнечного цехов (поршневое кольцо). Начало ремонта Машки.

    6 [Июля] выходн. день: поездка на Гавань (Ока), осмотр Соцгорода, Монастырки, Молитовки. Мужики без земли и на завод, и тот их «перебеливает». Приезд Дьяконова.

    7 Июля разрешение начальника сменить кузов. Осмотр Лаборатории. Смирнов.

    –9–10 [Июля] борьба за кузов. <Приписка: Челюскинцы выгнали из Интуриста в Соцгород.> 10-го в 12 н. заправка бензином и выезд из завода. Ночевка в Соцгороде.

    Раздел сайта: