• Приглашаем посетить наш сайт
    Бунин (bunin-lit.ru)
  • Пришвин.Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.)
    1935. Страница 10

    28 Окт. Юбилей Григорьева N – раз. Если же не оспоришь, власть внутри – и что лучше.

    Роман с Иной: «знаешь, дорогая, давай бросим сватовство, и будем любить без этого»... И было бы счастье.

    834

    Муза – это предпосылка поэзии, и ее делает поэт, обманывая себя и другого в невозможном достижении. Может, и правда недоступная, но если ней недоступности, то ее можно выдумать – и будет недоступная.

    29 Окт. Беспросветные дожди. Юбилей Григорьева и гибель председателя Детгиза Семашко. Смотрел на юбилей: как будто все одни евреи, а пересчитаешь их – ровно пополам с русскими. Мир с Цыпиным...

    «Новеллы»: 1) Вежливый милиционер, 2) Сезонная книжка: она наколола иголкой число: обыкновенно достаточно показать на случай накола, проверки испугалась – он догадался, рассмотрел, она заплакала, он ей сочувствует: излагает свое горе – а он соглашается и в конце говорит, сам чуть не плача: но зачем же вы накололи иголочкой.

    Идея: ребенок – кооперативное будущее.

    В Англию:

    Посылаю Вам договор с моей подписью, засвидетельствованную московским Союзом писателей. Одновременно с этим посылаю желаемый Вам экземпляр (второй) моей книги «Жень-Шень». Ваш перевод, сделанный с текста журнала «Красная Новь», следует сверить с этим вариантом: в последней главе найдется несколько десятков строк, которые, однако, имеют существенное значение. «Рассказы охотника» я Вам посылал, но книга почему-то вернулась назад. Мне очень не нравится оформление этой книги, и я хочу немного подождать нового изящного издания. Кроме того, через месяц я вышлю Вам рассказы для детей «Зверь Бурундук» с превосходными рисунками.

    Прошу Вас о следующем:

    Вышлите мне договор с Вашей подписью.

    Деньги прошу положить на мой счет в какой-нибудь банк в Лондоне и прислать мне какой-нибудь документ об этом.

    Еще я очень прошу Вас рекомендовать мне хорошего переводчика в Лондоне, который бы согласился переводить мои новые маленькие вещи, устраивать их в журналах, газетах. Если вы найдете такого переводчика, то попросите его написать мне, на каких условиях он согласится переводить, устраивать вещь и доставлять мне гонорар. В Германии так мне делала одна превосходная переводчица, и от ее перевода маленьких новых моих вещей из жизни природы, охоты, а так же для детей я получаю больше, чем от своих книг.

    30 Окт. 30-й раз: заметил, что взамен силы, которая истратилась бы на оспаривание глупца, носил в себе несколько дней тихий злобный анализ. А люди природы живут ругаясь: война постепенно переходит в дипломатию. Люди которые кончают вражду между собой особой руганью и дракой (войной), сами по себе, может быть, и лучше, чем те, кто, затаив вражду, сговаривается с врагом о возможности общей жизни и дела, но перемена формы разрешения споров от военных к дипломатии неизбежна...

    Человек шел по железной дороге и, пропуская вагоны товарные, видел, как сыпались семена зимой. Потом наступила весна, и семена, которыми усыпана вся железная дорога, стали прорастать. А человек все шел. И выросло... а он все шел.

    Думал о книге Волков: скоро надо взяться.

    31 Окт. «Жил на свете рыцарь» отныне входит в круг моих дум (Жень-Шень – разве там тоже не рыцарь бедный?) И еще: родители чужие люди, она готова сделаться женой, но почему, прося руки, он ищет свадьбы? Разве это не «виденье»?

    1 Ноября. Конец епитимьи «не оспаривай»: хотя и злоба остается, но все-таки не надо оспаривать: ведь, если злоба, то надо научиться ее сносить, и это можно делать тоже по-разному: и благородно, и подло.

    Начало хозяйственной епитимьи. Ежедневно время на поддержку и улучшение хозяйства, иначе начнем падать. Разработать план.

    Начали с гончей, Петя убил зайца и промазал по лисе. Пропал Осман.

    Барометр перемахнул на ясно, в прежний раз за все лето. И стало ясно, мороз.

    «Очерк» все старые материалы.

    2 Ноября. Солнечный день. Мороз - 8. Барометр за весну, лето и осень впервые за ясно. Петя ходил искать Османа и нашел его заключенным в лисьей норе. С трудом выкопал. Он, когда вышел, понесся и обнюхал все норы. А ведь еще бы немного и – кончился бы.

    Кончил очерк «Лес Берендея».

    3 Ноября. Тишь, мороз, солнце. Бывают дни, когда роска в пазухе листа весь день перележит и не просохнет. А то придет день, как сегодня, мороз ляжет с утра и на северной стороне, куда солнце не проникает, тоже остается до вечера. Роска и Морозка.

    Вьюн и Карась. – А ты на людей переведи: карась рыба правильная, вьюн рыба неправильная – а правда-матушка одна...

    – И ну, что же?

    – Ты, к примеру, карась, рыба правильная, а я, вьюн, рыба неправильная. Тебе ли у меня о правде спрашивать.

    Цыпин, Ивантер, Кронгауз – Левин – евреи, как матрешки один в другого вкладываются и сколько их!., у них жизненность, практичность из пессимизма рождаются, или, вернее, при пессимизме сосуществуют, часто же при глупости, и, как кажется, это только у евреев бывает, что по существу глуп, а по хитрости умен и может чем угодно заведовать. Трудно сказать, насколько они нам сейчас помогают и насколько вредят. Время, однако, подвигается к таким вопросам строительства, которые евреям не по силам. Мне тяжело с ними, потому что явно с твоей маркой дело имеют.

    4 Ноября. Мороз - 10. Тишь. Ясно. Бар. начал падать. Смотрел на большую звезду, вспомнил все, как мы с Павловной жили хорошо и любили звезды, лес, реки, детей. Из этой звезды я вычитал, что какая бы Павловна теперь ни делалась старая – надо не хандрить от ее неважного хозяйства и не упрекать ни за что и довести до конца нашу хорошую жизнь.

    Взял я за женой своей великое приданое: месяц, звезды, реки, травы, и с этим живу и с этим останусь... А в этом и есть счастье в браке, чтобы... Мы ведь все в любви своей от невесты в приданое получаем звезды и месяц, и песенки, но куда-то они деваются после брака. Наверно, мы тратим их, а надо это сохранить, все это большое небесное и земное хозяйство, полученное нами в браке от женщины.

    5 Ноября. Светло и чудесно с морозом, как и вчера. На рассвете ходил кругом Каляевки и думал о «приданом» – что это (женщина) касается всей жизни. В полумраке встретились молодые, он нес ребенка (теперь часто видишь: мужчина несет ребенка), встретилась старуха, спросила их шуткой, указывая на ребенка, «продавать?» (день базарный). Я подумал, что вот мне и ответ жизни: думать о ребенке, и все другое само приложится.

    Открываю книгу добра и зла. Закончил «Лес Берендея» и отделываю.

    6 Ноября. Окончил «Лес Берендея». Праздновал.

    7 Ноября. Приехал А. М. Коноплянцев, рассказывал о мучениях своих на празднике (с утра до 3-х на ногах в наркомате: сесть негде и до вечера на ногах, и ничего на площади не видел за флагами и не слыхал). Напротив, Галина, сидевшая безвыходно с младенцем более полугода у нас в подвале, приехала восхищенная от Москвы. Так вот бы подсчитать, много ли довольных праздником. Быть может, на этом все и держится «повидать Москву». Этот праздник основан на потоке народном из деревни в города, на новостройки. Придет непременно то время, когда начнется обратный поток. Я это знаю, потому что если бы не было этого процесса в скрытых желаниях, то не было бы у меня и читателей.

    А. М. Коноплянцев посоветовал мне «Лес Берендея» переназвать «Берендеева Чаща».

    [Ноябрь]

    12.

    9–10–11 провел в Москве. Сдана в журн. «Наши Достижения» «Берендеева чаща» (написать туда и фото), вчера 11-го внес пай в Жил. Тов. 8000 р. Сговорился с Оболенской о книжке в 16 т. букв. Смотрел Аэроград. Решил заказать байдарку резиновую. Общ. суд над Литвиновым. Орешин и Клычков. Орден Ленина свеколыцицам.

    Орешин и Клычков. Орешин честный, как человек, но врет, как поэт; напротив, Клычков в поэзии честен, а как человек вовсе никуда не годится (способен украсть два рубля у прислуги). Как Моцарт и Сальери. Это через всю русскую литературу. В «Начале Века» на этом антитеза, «Русское богатство» и «Аполлон», или Мережковский и Розанов. Анализ сцены «Клычков в столовой»: отец мальчикам продавал «свинчатки», и тут «идея» (у нас «муза»). Анализ распада на поэт и «человек».

    Поэт орденоносный (Демьян): за поэзию нельзя давать ордена и чины. Декадентство именно и стоит на том, что поэзия – «сама по себе» (Не есть ли мое настойчивое стремление быть самим собой – требование поэта: ... разрешение быть самим собой – вот все, что может поэт искать у граждан для себя и на всяком месте оставаться поэтом – вот его долг и его гражданственность. И если чистый поэт ведет себя как жулик, то люди говорят: он «как человек» никуда, но поэт. Анализировать до конца (быть может задание на каждый день).

    Приступаю к Берендеевой чаще.

    1) Вот в лесу тропа, пробитая охотниками с давних времен, по ней теперь идет человек и песню поет. Но первому человеку, начавшему эту тропу, ведь не до песен же было. И нам тоже хочется по лесу пройти так же, как шел по нем первый человек, пробивший тропу для охотников. Почему это, откуда берется такое желание изведать в лесу его страшную жизнь борьбы. Если сказать «с жиру бесится человек» – нет! не всякий с жиру тянет, бывает напротив.

    <1 нрзб.> к лесу, почему-то вовсе не тянет там землю пахать не железом, а деревом, не в сапогах по земле ходить, а в лаптях. Почему я в математике, в химии скорее концы и только в лесу неудержимо тянет к начальной тропе, к какой-то Берендеевой чаще с неполотой травой, чарующей такой, что взлетевшая птица застревает в сучьях, запутывается крыльями и человек ее хватает руками или петлей, стаскивая себе на жаркое рябчика.

    2) Есть птица в дальневосточной тайге, разновидность рябчика, такая смирная, что человек подходит к дереву с петлей на шесте, надевает петлю этому смирному рябчику на шею и тащит его себе на жаркое. Разобраться в этом случае пользования доверием птицы, – как покажется возмутительно! а все-таки почему-то неудержимо тянет пойти тропой первобытного человека повидать эту страну непуганых птиц и самому для своего костра своей собственной петлей стащить с дерева непуганого рябчика. – Что это за сила такая тянет, в чащу первобытного, заманивая непуг. птицей.

    4) А вот игрушка, вырубленная топором из дерева почти первобытным лесным человеком для своего ребенка, и теперь в роскошном музее современных игрушек мы смотрим, любуемся игрушкой первобытного человека, считая ее редчайшим, драгоценнейшим памятником народного творчества.

    Так вот и леса: наши чудесные народные сказки вышли из леса, и у кого это есть – и кому не дороги наши детские сказки! – того неудержимо в чащу Берендея, пройти по ней собственной небывалой тропой среди непомятых трав и непуганых птиц.

    Так вот и мы с Петей, как два мальчугана с тройниками, стреляющими дробью и пулей, с биноклями, термосами, маленькими современными фотоаппаратами, но совсем без провизии – только чай! – отправились на север искать Берендееву чащу под предлогом необходимости пролить свет на вопросы механизации в лесной промышленности.

    13.

    Земля бесснежно замерзла и не оттаивает даже, если и нет мороза. Деревья совсем голые, очень скучные. Из луж, по которым свободно можно ходить, иногда торчат обмерзшие, но ярко-зеленые травы. Синицы стали жаться к жилью человека.

    С 6 у. до 6 в. ходили с Османом, гоняли, но не убили двух зайцев, один заяц был вовсе белый. Осман отбил лапы и залегал в кустах.

    В этом броске орденами Ленина в свеколыциц есть сторона хорошая: ведь герой еще остается героем в момент получения ордена, но орден носит уже не герой, потому что в быту героев нет, быт есть могила героя, и потому он герой, что вышел из быта обыкновенных людей: и можно выйти из быта героем, но в быт героем войти невозможно. Скучно смотреть на человека изо дня в день, или даже на порядок надевающего свои ордена. И вот это хорошо: бросать ордена свеколыцицам и тем самым развенчать героев летчиков и других, чтобы они после ордена не успокаивались.

    Плохая же сторона – это презрение к личности хотя бы того же Павлова: отмечен среди немногих одаренных людей, а тут свеколыцица поусердствовала и за 500 центнеров свеклы получила то же самое, что единственный в своем роде Павлов.

    Аэроград в своем слове, как невидимый град, обещает представить нам идеал иного, лучшего бытия, но дает нам самолеты, имеющие в наших глазах большое военное значение. В связи с этим дано множество военно-законных убийств. Люди все ходульные, кричат неестественно (глохнешь от крику), кривляются. И появление этой подхалимской, никуда не годной пьесы приветствуют как великое событие 29 украинских писателей. Это иллюстрация к моей теме «человек и художник»: человек-атлант невидимо для всех, как землю, подпирает искусство; на поверхности жизни кажется искусство независимо, и так часто мы видим, что дрянной вовсе человечек является отличным поэтом, но это все кажется, благодаря терпению атланта: чуть только его терпение кончилось, художник из мира искусства проваливается во всю грязь никуда не годного человечишки. Так и Довженко, стараясь угодить «двору», сел в грязь подхалимства.

    Мы надолго задержались, много потеряли зря времени, в Вологде, пытаясь в близлежащих запанях и лесных биржах познакомиться с делом механизации лесной промышленности. Не хочется это описывать: какой бы ни был совершенный станок, никогда он пользы не даст, если подкатка материала к нему и разборка продукта ручная: ручные процессы «смазывают» все достижения станка. Что мне, если каждый самый обыкновенный лесной инженер может об этом написать в сто раз лучше меня. Мне нравится смотреть на технические, до крайности простые ручные процессы, думая о сметливости первобытного человека, о пользе для себя этих знаний на тот случай, если самому придется попасть в положение первобытного человека (драть лучину, как в 18 году, кремнем высекать огонь). С восхищением смотрел я, как делают «вицу» – материал для связывания бревен в плоту, как сплочивают «под клян», как лихо ездят по воде на одном бревне, как сплочивают бревна щукой, чтобы плот, как рыба, облегченно шел против течения. (Плот на Сухоне: человек одолевает холод.) Вдумываясь во все это, вспоминаешь таинственные навыки пчел, муравьев и других насекомых из Фабра. Зато когда рядом с этим видишь несовершенную механизацию, как она делает бессмысленными ручные инстинктивные навыки и как эти навыки «слизывают» все преимущества машины, то писать об этом не хочется. В утешение все вокруг ссылаются на Бобровскую запань в Архангельске, где вся списка делается станками, люди работают сухие электрический станок. Думаешь об этой запани как о совершенном человеческом деле и находишь объяснение, почему представитель художественной литературы предпочитает первобытную работу несовершен, механизму: все в совершенстве, в здоровом естественном эстетизме всякого дела.

    Понимать друг друга можно и необходимо лишь настолько, чтобы не мешать, большего понимания нельзя требовать, а только желать как «счастья», независящего от нашей воли.

    14.

    Последний монах Аффоний принес поднос с лаврой и сказал: «она (лавра) вас притягивать будет». Я взглянул на него с вопросом, и он объяснил: – Потому, что я писал с усердием.

    «Первая любовь» для мужчины только в редчайших случаях делается любовью брачной. Мужчина для любви брачной должен сколько-то пожить нелегально. И вот была одна первая любовь, только одна на всю жизнь – (поэтическая аскеза)... И там ничего и все зря: разряд в пустоту, а песня остается, радостная тень любви: так создается «Жень-Шень».

    15.

    Ездили с Петей к Алексею Денисову в Чиркове и привезли дочь Османа Альму. Денисов то же, что и «Дедок», прекраснейшее народное существо. Теперь им наступает конец, и вот мы с Петей всю дорогу говорили о том, что совсем пропадает это народное существо (Лувен, Восток, китайцы), или же возродится оно, проявится в культурной деятельности более сложных людей. Несомненно одно, что вино теперь является решением и среди русских пьяниц надо искать подобных людей.

    «Коллизия»: Денисов и другие охотники в Чиркове в существе своем коммунисты и колхозники, запрещающие им охотиться. Очень похоже на нескольких настоящих писателей, заключенных в «Союзе сов. писателей».

    В Констант[тиновском] РИКе с лестницы на лестницу бегали черти с папиросами в зубах, в штанах галифе.

    Что бы я наделал в крепостное время, обеспеченный вотчинами? наверно, самым диким борзятником... а вот нет борзых, и я поэт: лучше ли это? все скажут – лучше. В этом и есть движение истории: (Жень-Шень).

    16.

    Небо ровно-ровно-серое. Утро, день вечер – все равно.

    Температура все 24 часа на нуле, и барометр тоже ни туда ни сюда. Земля замерзлая. И все как будто на этом кончилось и больше никаких не будет перемен на земле никогда.

    Я попробовал записать за ним – ничего на бумаге не вышло. Сам начал свои впечатления записывать белыми стихами – и опять стыдно читать написанное. Но мне пришло в голову писать своей обычной складкой и только скорей, не откладывая, что видишь, то и записывать по-своему, как Губин тоже, что видит, о том сейчас же на свой лад и говорит. (Тропа. Дерево)

    внутреннем содержании вещей находить и будить спящую Марью Морьевну.

    17.

    Пробовали новую собаку Альму – весь день. Белый заяц на всем темном, как видение. Хороши на дорогах морозные стекла, из под которых ушла вода: лед-тощок. Совсем особенно, со стеклышком поет вода. В ожидании разрешения бесконечного скола всматривался в берега лесного ручья, как они создавались, размывались, намывались, громоздили гальку на перекате, зарастали ольхой внизу и вверху ельником. Среди густого ельника водимый только своею ольхою проходил ручей...

    Иногда, кажется, смотрел бы, смотрел на жизнь ручья в лесу и деревьев и разных зверушек, да так бы вот все разбирал бы, разбирал. Но только это кажется, что можешь всегда: редко можешь. Это моя старая дума о возможности управлять своей способностью восприятия. Самое простое – это взять, выбрать тему, напр., муравейник, пчел, перечитать все в этом и погрузиться в тему. Но тогда нарочитость исследования ограничит тему со всех сторон и засушит, так что такое подогревание себя полезно, даже необходимо, но не основа всего такого «исследования». Основа – это охрана внутреннего равновесия, обеспечивающего состояния родственного внимания. Хорошо бы научиться так владеть собой, своей силой родственного внимания, чтобы и в городе людские массы, лица воспринимались как в лесу (опыт независимой жизни в Москве).

    18.

    С утра легкая пороша. Вечером ясно, - 12.

    Собрал несколько каротышек для «Правды» (все еще не оставляет задор создать рассказ). Приспособил «Антипыча» для «Пионера».

    Герцен странен нам теперь и своей постоянной попыткой критиковать свои личные чувства к объяснению общественных явлений. Мне думается, этим способом он закрывает свой наследственный нигилизм: утопающий хватается за соломинку. А они, старики, и все так: даже и К. Леонтьев хромает на этом. Только мы теперь в стране советской отделались от этой барско-интеллигентской иллюзии. Ведь даже самый простецкий оратор, называющий Сталина «родным», понимает это родство не в буквальном значении, а в особом общественном смысле. И возможно, что в собрании на людях оратор вполне искренно чувствует «родство», но [ему самому] лично один к одному со Сталиным, глаз на глаз ему сказать будет нечего.

    А у стариков было так, что свое личное чувство пытались подтягивать...

    Книги старых героев в новых условиях (были бы в литературе такие попытки?).

    С 19 - 27 = 8 дней – скажем 7 = написать 1 1/2 листа = 50 - 60 стр. Берендеевой чащи, – по 8–10 стр. в день. К 25/ХП закончить все.

    Стебель сколько бы ни тянулся к солнцу, рано или поздно роняет на землю зерно. Так и думы наши, годами поднимаясь все выше и выше, роняют зрелые мысли и народные массы, как земля их выращивает, и опять думы великих людей высоко поднимают... И так мы живем.

    Вот тянется лапа к тебе и понимаешь где-то в заднем уме намерение лапы, но почему-то не скоро доходит до ясного сознания, чтобы наступить на нее. И когда лапа вытащит у тебя, соберет, то уж после вспомнишь, что ведь знал я, но почему-то не мог.

    21.

    Морозы - 18. Чуть припорошена земля. Пишу 2-ю часть «Берендеевой чащи».

    Не то плохо, что счастливо поставленный в обществе человек пользуется жизнью больше многих, пусть себе пользуется на здоровье! – а плохо, когда такого рода люди зазнаются, перестают держать связь с тем множеством людей, которые лишены подобного «счастья», и считают, что так это и надо...» Революция для такого рода людей воистину страшный суд. Как жаль все-таки, что я этого тогда не чувствовал (революцию) во всем ее священном значении.

    Два сильнейших чувства пережиты во время революции: это, первое, чувство солнечного происхождения хлеба, и второе, когда РАПП насел: это что я в своем «творчестве» в конце концов все-таки зависимый человек и в сокровенных глубочайших тайниках души нуждаюсь в признании моего труда обществом.

    22.

    День в день – мороз в мороз, звезда в звезду.

    Утро, начиная от предрассветного часа, когда совсем в темноте выходишь на охоту, и до большого утра, когда солнце взойдет на малое время, – и самое разнообразное из всех суток. Осман выследил зайца в то время когда кажется, что уже все звезды повышли на синем и осталась только утренняя спокойная звезда возле месяца, она вдруг спохватилась и откуда-то наспех выбежала проститься, и закатилась, и вот дышит, дышит. Через минуту, смотришь – исчезнет в синем небе? но месяц со звездой утренней будут еще долго, до тех пор пока не взойдет солнце.

    Чудесное утро, но вечером ворвалась какая-то страшная еврейка из «Советск. писателя» и турист, искатель медвежьей берлоги. Ефр. Павл. не вышла чай наливать и, разрываясь между берложником и представительницей «массового» (какой-то отдел массового влияния литературы, что-то в этом роде), зло говорил с массовицей, делал скверные намеки на еврейское засилье в литературе, вообще показал себя... Когда будет квартира в Москве, назначу один день на растерзание, в остальные же дни, чтобы ни один человек...

    Ворвалась... Тянется к тебе лапа и понимаешь где-то в «заднем» уме намерение лапы, но почему-то не скоро это доходит до ясного сознания, чтобы наступить на лапу ногой. И когда почти вытащат из тебя, то обижаешься на себя: ведь знал же я намерение лапы, но почему я не мог наступить.

    23.

    Если бы писателем можно бы делаться независимо от природного дарования, то не было бы, напр., грузинских писателей, армян, русских, поляков – остались бы одни только еврейские писатели.

    Талант рождается в природе, хотя бы и биография писателя и его самосознание говорило, что не только не в природе, а даже в борьбе с природой развился его талант.

    Талант рождается в природе, но история его вызывает.

    «Не от мира сего» означает разрыв человека с миром, и с родиной, но происхождение...

    24.

    – мало веры и сил во мне, чтобы ту свою внутреннюю зиму перенести и встретить смерть как весну. Если же не хватит сил, то ведь это ужас-то какой: сидеть стариком и со страхом дожидаться конца. Вот если бы на стороне, где-нибудь на небе Бог, то за Него бы держался, и так хочется иногда стать на молитву, так от мысли этой мелькающей делается легче: является чувство своей высоты, независимости, силы... Какой-то внутренний облик того, что называют Богом. Я своею деятельностью этому облику и так молился, и лучшее мое явилось отсюда. Мое писание исходит оттуда: там оно зарождается, там его природа, но люди почему-то необходимы тоже: это они вызывают сойти в жизнь, бороться, отстаивать себя. Очень погано! а надо.

    Развить бюрократ РАПП стремлением к форме: новеллы – они рады! но они понять не могут, что новеллы [] уже, и я дух великий заслужил свободу как на Пасху – все хорошо.

    Подписал договор с календарной редакцией (Москва, Орликов пер., 3, Елена Густавовна Смиттен), срок 15 янв. 1936 г. 10 рассказов на 1320 строк, 10 штук.

    26.

    Заканчиваю сегодня вторую часть «Берендеевой чащи». Сегодня или завтра еду в Москву. Можно так раскачаться в работе, что ею забывать тоску, зато уж чуть приостановился – она тут как тут. Нигде, нигде в литературе, в журналах, в газетах нет маленьких признаков жизни, что за ужас «Колхозник»! а ведь сколько денег стоит.

    27.

    Барометр наконец стал падать. Ожидаем пороши. Еду в Москву сдавать вторую часть «Берендеевой чащи». Принимаюсь за последнюю часть.

    и т. п. Со стороны еще кто-нибудь, возможно, мог на нее повлиять, но я уже бессилен, в этом я не могу. И так вот есть же эта не-обходимость.

    Мой вечер в «Сов. писателе» предполагается после окончания «Чащи» числа 20–25 XII. Тема: «Почему мы плохо пишем». Фольклор (а играть умеешь?). Толстой борется с формой. Мы хотим вставиться в форму., сюжет – это необходимость: чтобы ничего неожиданного. Взять в основу Толстого. Наконец-то чувствую себя стариком: я заканчиваю национальное] – пушкинского этажа (фольклорная, непосредственно примыкающая к устной народной словесности.) Письмо Навагова.

    Разговор с Петей о старой деревне, как семье (всем известны были три крючка), теперь деревня – колхоз. Что это? Почему писатели об этом между собой не говорят: боятся группировщины? Правда, в силу сложивш. обстоятельств приходится помолчать. Но почему же...

    28.

    Ночь и весь день летит сильный снег. Какой-то глупый заяц, вероятно, из молодых, плохо вылинявший, бродил возле Каляевки до утра. След его был едва заметен, но Альма нашла и погнала, Осман добирал, и так гон вышел плохой, но зайца я убил. Альма гонит быстрей и мешает Осману. Завтра настоящая пороша, едем в Дворики с одним Османом.

    В голове складывается сам собой план моего вечера: Демьян и фольклор. Демьян Б. не просто сказал: не то, что я занялся фольклором (это случайно), а что я (во втором этаже) сознательно пользуюсь близостью к источнику фольклора вообще устной словесности. Близость к источнику, напр., Сталин: – А играть умеешь? Как я натолкнулся. На Оке поп с червяками: «а в самом же деле, все Толстой: больше всех Толстой. У народников скрытая политика (Селянский министр – претендент на трон) Толстой художник, это как особая порода людей: в состав художественного сложного чувства входит и этика, и мораль и пол... <1 нрзб.> худ. образ в составе своем все это включает, когда художник <1 нрзб.> это доходное. Ругали (?) «эстетизм»! (доктор 3.), стыдились своего дарования: (Толстой: худ. болтовня). Можно и этика, но сознательно и знание – но я, как художник, остаюсь на своем месте и пользуюсь знанием, этикой. Мне особенно в газете писать льстит и этой силой детские рассказы, принципиально ничего не страшно, но утомительно (аппарат заедает): Механизация (напр., новелла): надо ей пользоваться, а РАПП требовал, чтобы художник должен остаться самим собой (Правительство это сознает, этого ищет дает журфиксы, но должны сами.) Творчество Толстого. Проповедь Толстого. Новелла (прочитать и как одно не вышло). Заключить: радость о пианино (Это не мещанство). Нас запугали словами мещанство и эстетизм. (Яросл. вокзал: два рабочих, пирожки и виноград: почем виноград?).

    «пианино» – библиотека). Правда, это скучновато: как будто в детской живешь.

    Декабрь

    1.

    Поручение Пете в Москве: 1) Получить книжку жил. коопер. и, если надо, побывать у Лешневика, 2) Управление заповедниками, прием в Университет, в Институт, 3) Передать «Берендееву чащу», 4) Узнать о костюме в Atelie и себе заказать, 5) Бюро обслуживания в Торгсине и послать: Термометр...

    К докладу: Политикой теперь обязаны заниматься все граждане, а в то время обязаны были не заниматься, зато нравственная обязанность не только заниматься, но еще иметь инициативу в политике. <Приписка:> В декадентское время сбросить «гражданскую часть» удалось: эстетизм. Подвиг: не власть, [а] эстетизм и морализм: остаться скромным работником в словесном искусстве (гражданство, религия в себе), а [так] образы. В советское время приходится сбрасывать с себя балласт прошлого, но балластом это оказывается лишь несколько спустя, а в момент сбрасывания кажется – от себя отрываешь куски своего же тела. Соотв. с этим и литература была и критика. Теперь инициатива взята директивными органами.

    К 10 Дек. рассказы Законы Сузема: Новая площадь, д. 6, ком. 10-11, ред. «Молодой колхозник», т. 1. 14. 33. Козлов и Титов.

    Если у тебя неприятная фамилия и ты вздумал ее переменить, то сначала подыщи себе место подальше, где тебя вовсе не знают. А то вот у нас на заводе был парторг Собачкин и переменил он свою фамилию на хорошую: Брагин. Все оформил, как следует, опубликовали в газетах: Собачкин меняет фамилию. И ничего не помогло в газете Брагина все у нас на заводе по-прежнему зовут Собачкиным.

    Винтик.

    В семье у инженера переполох: ребенок играл на песке, попался винтик, ребенок винтик в нос и тут беда: из носа винтик не вышел. Местный врач отказался: нужен хирург. Бросились к машине скорой помощи, а она не заводится. Инженер сам вместе с механиком Иваном Ивановичем целые сутки в гараже возились. Повезли ребенка в Загорск и вот нужно же так: единственный в Загорске хирург уехал в Москву... Оставалось только спешить в Москву на электрическом поезде. В большой спешке сели в трясучий моторный вагон и не успели доехать до Софрина, от большой тряски в моторном вагоне винтик сам выскочил.

    2.

    Скандал из-за денег. Все было хорошо, пока денег было мало, а когда разбогатели, Павловна, оказалось, вовсе не может считать и распоряжаться деньгами. Не столько пишу, сколько рассчитываюсь («Положение изменилось»). Надо что-то придумать немедленно.

    «Чащи».

    Гонял лисицу с Османом: если бы знать, где он ее закружит, а то все никак не нападешь на круг. Часов пять он держал.

    Начинаю ненавидеть все советские аппараты и боюсь, что всякое самоисправление безнадежно: вся эта масса тунеядцев... Быть может, надо крепче обняться с правительством и... нет! борьба с аппаратом невозможна, аппарат...

    Герцен говорит, что писатели только тогда бывают дружны с правительством, когда оно идет впереди. Несомненно, что сейчас правительство идет впереди, но почему же отстают писатели?

    К докладу: дети и учреждения, а людей, чтобы беседовать, нет: люди – это (Павлов) учреждения. Всякий живой человек непременно в учреждении.

    – только теперь понимаю, как трудно мне, выросшему в старом мире, приспособиться к новому: самое же трудное мне приспособиться к аппарату: каждый значительный человек – учреждение.

    3.

    Сидел дома и продвинул «Чащу». Вечером Петя приехал. Кончил Герцена, это витязь русской общественности. Чувство гражданской части у нас – это от Герцена.

    4.

    Всю ночь снежная метель, и утром в метель мы приехали в лес: ничего нет лучше на свете. Ель, вся засыпанная, белая с темными пещерами, и снег, падая, пролетает мимо темных мест, как живой, казалось, падает и, конечно, по-своему как-то и шепчет. И я, как глухой Бетховен, глядя на него, сочиняю свою музыку. А то вдруг ветки белые зашевелятся, думаешь, зверь выходит, а это с ветки на ветку падает. Ольховые, еловые ветви с огромной снежной тяжестью согнулись друг к другу и заграждают путь и не прошел бы. Но у меня в руке волшебная трость, я легонько стегну по лебедям, по дворцам, заграждающим путь – и в одно мгновенье все исчезает и обыкновенные талые ветки деревьев, освобожденные, прыгают вверх. Иду с волшебной палочкой, как Руслан за Людмилой...

    Быстро покончили с Беляком и в 12 я привез Петю на просвечивание.

    Столетие со дня рождения Марка Твена. Итак, его симпатии были к тем, кто у нас кустари, и он встретил на пути своем бездушный империализм. А я встречаю бездушный бюрократизм, я все еще, но, быть может, наивно надеюсь его победить, но и боль велика. Получается творчество, как бы сдавленное взрывами. Я же по природе и в счастье своем мог бы быть тоже импровизатором, и, должно быть, я счастья своего не видал. Опасности от бюрократизма для меня не может быть, п. что я скромно живу и внешне не связываюсь, не вступаю в большую зависимость. И годы прошли умные.

    5.

    Охота. Петя двух: 1-й гоняли на пятачке; 2-й чужая собака, а чужие охотники из-под нашего (заяц гонный и шумовой). Снег такой рыхлый, от тепла уплотнился настолько, и зайцы ходят, не проваливаются, ходят тихонько, растопырив лапки: огромный след – на гору проваливается. Белка и в самый рыхлый снег ходит поверх: очень легка. К вечеру ели заходили, обремененные снегом лапы закачались, вся ель живая, потом стало все рушиться, вечером буря.

    Мои вещи: Лавра – последний монах ее написал, потому что был преп. Сергий, жил среди лесов с волками и, в конце концов, ко мне: какое сокровище. И тоже «Жень-Шень». И так оставляю только друзей. Так и людей надо.

    7.

    ... скажем, 10 дней по 16 = 100 стр. Можно поехать в Москву.

    8.

    Вернулся из Москвы. Захворал. Видел людей-манекенов, которые не только ведут себя правильно, а тоже так и мыслят и не подозревают даже, что можно думать хотя бы про себя не точно по Марксу. Спор с ними о количестве и качестве: я им старался доказать, что творчество относится вообще к созданию качества, а количество создается просто производственной работой (?) Они, может быть, и правы в своих возражениях, но я чувствовал в них ученых пешек, а они во мне человека, им чуждого, – вот почему мы и спорили. Вот бы в роман такой тип, правильно приспосабливающийся к механизму, который больше их и постепенно, сами того не сознавая, превращающийся в «учреждение».

    9.

    10.

    Болею, но прибавил 8 стр.

    Мелькает возвращение рапповских времен: я это из-за скудости нашей литературы. Вот сейчас можно бы организовать группу писателей из «стахановцев», как я пробовал в Талдоме при изучении башмаков, и с этого начать, а не по-рапповски оздоровляющую литературу. (Некий фокус.)

    Какое противоречие...

    11.

    Продолжается грипп. Гоню «Чащу». Читал Бердяева в изложении Бухарина, противопоставляющего творчеству качества христианской культуры, «качество качества» социализма. На мягкого Бухарина можно легко найти еще более мягкого. И так эта религиозная пыль продолжает лететь. Эпоха молчания и дела. Наш бык! а у Домны Иван. поезд раздавил девочку. Д. И. только и крепится Богом (Бухарин свистит в два пальца).

    Красивей, чем с маленькими,

    И дом с большими окнами

    Красивей, – все видно!

    «не нужно все это нам», махнет рукой – и писатели исчезнут, а потом явятся новые сами собой.

    15.

    Болезнь свою мы с Петей показали тем, что ушли на охоту и весь день гоняли беляка: и беляка убили, и болезнь совершенно прошла.

    16.

    Недостатки Павловны иногда понимаешь как собственные твои недостатки: ведь она же ровнялась-то добросовестно по эгоизму твоего писательского одиночества и так приобретала солидную форму.

    17. (Газеты нет.)

    Человек выходит по следу тонного зайца на дорогу и по дороге идет, вытянув вперед голову и повертывая, как собака, то вправо, то влево, чтобы не пропускать скидку зайца с дороги. И когда он видит, что собака идет впереди его и точно так же, вытянув голову, повертывает глаза то вправо, то влево, он удивляется уму ее и говорит: «умная, как человек», хотя сам он, в сущности, ведет как собака.

    каждый будет работать в охотку.

    Трудно ровнять труд по созданию картины с трудом добывания каменного угля, но вполне возможно сделать, чтобы углекоп тоже, как и художник, работал в охотку. Углекопу хочется достать себе пианино, и, хотя он не умеет играть, он верит, что и он тоже будет обладать этим счастьем извлекать чудесные звуки. Надо дать ему возможность, работая, ждать впереди счастья. А разве художник, загубив свою жизнь на картину, не так же думает о музе своей, как рабочий о пианино…

    18.

    Что белеет впереди меня далеко на востоке, И везде звезды на небе, и между елками. ! А елки стоят засыпанные снегом, очень высокие. Впереди начинает краснеть, и только звезды меркнут, – Начинаются большие перемены Звезды собираются все позади – и это мое прошлое в звездах,

    Восток пылает, а месяц в стороне со своей звездой, Открываются глубокие снега: свежая пороша. Каждая минута проходит и другие минуты не те, И множество звезд меркнет каждую минуту, И мое прошлое в звездах скоро потухнет. А месяц не боится новой зари. И звезда его с ним. А я думаю о себе; вот мои все звезды померкли,

    Остается месяц со своею звездой.

    И я хотел бы, как месяц,

    Я даже прямо подумал: месяц это я.

    Стахановское движение – это как будто русскому рабочему и всем простым людям открыло дорогу к счастью, совсем стало незачем думать об Америке. И это последний и окончательный удар по уравниловке.

    Источники: мое подполье: ненависть к тем, кто глупо тебе отдается, хамство при успехе (вот когда понятно происхождение человека из-подполья).

    Без любви трудно жить человеку и если он не встречает любви в человеке, то обращается к аккумуляторству любви, к собаке.

    21.

    «Чащи», конец думаю отложить, а то очень надоело.

    История с небом Бострема: современное небо ясно и определено: звезда, значит, ее надо достигнуть; небо как источник мироощущения, как целого органического – враждебно. Совр. люди это не знают, а чуют: передается само собой по волне.

    [Достиг] и потерял, как мечта достигателя (Стахановцы или достигатели).

    мой путь и есть путь достижения этой избушки.

    23.

    Целые сутки снежная метель. Навалило снегу столько, что охота едва ли возможна.

    Небывалость нашей революции выражается механизацией управления массами. Кино и радио сняли с народа одежды религиозных легенд и фольклора. Весь народ со всей своей потаенностью захвачен государственным механизмом и посредством стахановского движения будет вовлекаться все дальше и дальше. Редакция даже со стороны «Природы вещей» стала невозможной. Погоня за счастьем в ближайшее время должна проникнуть, как естественная потребность, в недра народа, ко всем без исключения, и заменить восточный аскетизм и упрощенность кустарного быта. Восприимчивость к счастью после самой суровой школы аскетизма дает колоссальную динамику развития...

    24.

    Вчера вечером стих ветер, и снег перестал. Столько навалило и намело, что все машины остановились.

    Разговор с А. Н. Тихоновым – мой и Базарова с Мережковским, а также в том же роде и еще: экономист (общечеловек) говорит с личником (есть такое наивное понимание жизни по себе на нашей ступени (эгоизм) препротивное, на высшей неопровержимое, п. что всякий человек узнает ближнего по себе, и, значит, «я» – есть везде и во всем есть наша станция отправления.

    Москва. Заседание с куклами (и если бы так каждый день!) Великая епитимья. «Наши Достижения» и Бобрышев: новая этика (мещанская): нельзя колхозника сравнить с жеребом, город с собакой: ругнуться неприлично (новое приличие). Раскрывается, почему запрещает Главлит. В «Известия» Бухарин и Живов (я: храбрый заяц: Говорят, бывают случаи, когда выведенный из терпения заяц на гону вдруг обертывается и бежит на собаку, тогда будто бы собака перестает лаять и обращается в бегство.) – А заяц с лаем гонит?

    26.

    В Союзе по делу Пети. Ставский. «Ежика» и лучший номер. Предполагаемое свидание с Калмыковым.

    27.

    Разговор с Ставским. Два устремления: «я сам» и другое: меня подняли условия, меня сделали. Беседа в пути с Ламакиной.

    Пальмы первенства.

    своему желанию могу распоряжаться перестановкой вещей. Только я вообразил себя хозяином на вокзале, как все вокруг стало необыкновенно интересно, и прежде всего мне бросились в глаза гигантские пальмы с черно-мохнатыми стволами, зелеными верхушками почти упирались в высокий потолок с замороженными стеклами. – Это пальмы первенства, – сказали мне... В горячке соревнования начальник этого вокзала, природный кавказец, привез из Абхазии эти пальмы и ими завершили борьбу: вокзал был поставлен на первое место. В возмещение больших средств на пальмы была устроена при вокзале доходная лавочка, но тут что-то случилось, и хозяин очутился в тюрьме, остались пальмы первенства.

    28.

    Бетал не приехал. Чаща в движении на юг. Мысль о стахановцах: «Богатеть будут. Тем более надо сплотиться» (Значит, этот страх перед «материей» существует уже. Эта сила то же, что «спеца», но «спец» малочислен, а тут... У партийца сила во «втором рождении» (отец пьяница, мать проститутка), стахановцы возвращаются к силе первого рождения (самости). Подхватил: «и мы переменимся». Великие слова: «и мы переменимся». – Каждый процветает в своем таланте. – каждому по способностям.

    29.

    Звездное утро. Свет зари на снегу с боку. Вчера был инженер Жданов, и через него понял я свое счастье.

    Необходимо думать о «втором рождении»: какая дорога открывается: и главное, мой опыт – возвращения к себе – является ли через стахановцев общим путем.

    30.

    Когда все померкнет и останется на небе только утренняя звезда, свет приходит от одной зари низом по снегу, и оживать в свете все начинает от снега. Тогда ели, засыпанные снегом, почему-то кажутся безмерно высокими. Бывает, снега до того осветятся, что и все следы станут различными, и кажется тогда, что лучше этих минут в лесу не бывает. Но это начало, самое только начало перемен, прекращенных на очень долгое время от первой зари и до белого света, до большого утра, когда солнце взойдет.

    31.

    механизация, где все только практично и целесообразно. И новый человек, если только он хочет быть действительно новым, должен вернуть душу вещам и таким образом освободиться от своего рабства.

    Была елка рождественская, теперь стала новогодняя и сам Новый год стал на 13 дней раньше. Так вот, включив в себя старый праздник, новое время наконец-то достигло первого своего праздника (синкретизм).

    Есть устремление человека «положить душу за други своя» – заповедь Нового Завета. И есть заповедь старого Завета: получив талант от хозяина, вернуть ему больше. Коммунисты военного времени безоговорочно губили душу, не думая даже о ней. Теперь они устроились на службу и лелеют мечту показать свой талант: это обыкновенная история мирных времен, приводящая к разделению человека в работе для казны и для себя. Гражданин тоже, как праздник, как елка, складывается из разнородных частей (синкретизируется).

    «второго рождения» у коммунистов современных переходит в поколения действительно лишь как благодать, подавно как она переходила веками от попа к попу, не требуя от личности подвига.

    В газетах даже называют стахановское движение пробуждением талантов... и недаром с этим совпало воскрешение елки. В искусстве тоже есть своя елочка.

    но без искусства не может быть будущего.

    Не забыть о женщине, обретающей в ребенке гражданство. Я, читая это (см.), живо представил себя матерью: с одной стороны, животный эгоизм, с другой, несомненно, гражданство, воспользоваться этим для статьи или речи. (Беременность во время гражданских обязанностей революции, выход: аборт – И ко времени это единст. выход (душу за друга), но в мирной жизни аборт преступление. Так точно и с талантом: губить его на службе в мирное время есть преступление.)

    Машка

    Огород на колесах.

    Когда я была еще совсем маленькая, помню, мой отец большой человек в Горсовете, а у матушки сад-огород. Когда я была еще вовсе маленькой, помню, отец ей говорил: – все у тебя хорошо: яблоньки славные, капуста кудрявая, огурцы строгие, брюква толстая, репа круглая, помидоры красные, все хорошо, а мне мало, я бы хотел...

    – Чего же ты бы еще хотел? – удивленно спросила матушка, – разве вот вишни бы, да ведь сам знаешь: вишни у нас в городе на огородах ни у кого не удаются. – Не вишни, – ответил отец, – а я хотел бы, чтобы огород твой на колесах был, взял бы да переехал куда-нибудь, а то все сиди, сиди.