Пришвин М. М. Дневники. 1932-1935. Книга восьмая. – СПб.: Росток, 2009. – 1008 с.
1935
1 Января. Встречали с ожиданием приезда из Свердловска Левы, но он не приехал.
Мороз. Молоденький месяц и звезды.
Человек не в разуме – это что! человек тем отличается от животного, что о самке своей создает легенду и согласно ей живет и творит небывалое...
Вилков повернул было к предкам попам и женился на дочери Берлинского протопопа, студентке медицинского факультета. В Петербурге молодожены занялись, она – медициной, он – по финансам, и вскоре оказалось, что она работает сама по себе, он тоже, а встречи за столом... так, не ссорясь, они разъехались: она поближе к своим клиникам, он к министерству. Некоторое время ездили друг к другу в гости, а потом и перестали.
Брак – это, как земля, требует силы от человека, и зачем и кто станет напрягать свои силы, если можно легче жить. Не сгори дом у тещи, Петя жил бы с Зоей, потому что там им помогала бы и сама теща, и стены, ею созданные, и вещи, ею собранные. В особенности великолепны были у нее иконы и среди них Владимирская с неугасимой лампадой. Так вот и жили бы под покровительством древних богов. Но дом сгорел, иконы попали к нам. С разрешения старухи Зоя ободрала оклады, снесла в торгсин. Петя с ней разошелся. Она вышла за другого. И от всего этого романа остались ободранные боги без призора на чердаке, в сараях. Зоя, однако, говорила, что в Бога верует и только не верит в загробную жизнь, и тоже вот к сыну Мишутке у ней уже пополам: родить могла, а дальше нет: предпочитает учиться – ей это легче. После всего этого разгрома старухе досталось ухаживать за Мишуткой, и оказалось, жить можно, и ведь как: в деревенской избе, без богов, без всяких средств, без ничего, только Мишутка – и вот тут вопрос: не тут ли, в этой силе рода-земли, находится бог-сам и не потому ли Зоя не верит в будущую жизнь и не хочет ходить за ребенком, что силы этой нет в ней. А «ученье»! Лишь бы только под этим предлогом уйти от трудных обязанностей женщины...
И вот почему диктатура, почему колхоз и вся «принудиловка» новой жизни... все это было внутри человека как обязанность к земле (роду-племени); теперь это должно стать извне как палка или «необходимость» (не-обходимость); (какой у Христа пессимизм: вся жизнь такая и преодолевается лишь смертью; смертию смерть поправ: свободным решением не жить уничтожается смертная необходимость жить). Долгой привычкой к не-обходимому обретается свобода: привыкнув к необходимости, человек начинает выкраивать себе свободу: итак, свобода есть сознанная необходимость – по диамату – а я говорю вам: свобода – это привычка к необходимости.
Есть такая игра во мне, я это чувствую в минуты смертельной обиды и злости в борьбе, – что вот жизнь моя в моих руках, возьму я в свои руки эту жизнь и, если уже совсем невмоготу, швырну я ее вам, как собакам: нате, жрите. И почему-то от одной только воображаемой возможности этого является смелость и часто выход.
Бывает, жизнь как бы вскипает, и вот тут в личном сознании является решимость что-то сбросить с себя такое, из-за чего между людьми и бывает весь спор: самую жизнь готов бываешь отдать. Тут вот и рождается герой, и этому героическому действию, преодолевающему всеобщее родовое стремление жить, и посвящено учение Христа.
Но, бывает, иному человеку надобно жить, как всякой твари, и жизнь эта его очень далека еще до точки вскипания, а от него со стороны требуют подвига. Он не может... и он будет отстаивать обыкновенную жизнь и против героического подвига будет стоять как против чумы и всякого рода смертельной опасности.
Так, история борьбы Розанова с Христом мало чем отличается от маленькой истории рядового солдата с Керенским: «Зачем, – сказал он, – я пойду в наступление, если за это мне впереди будет только могила?» Так что если нет внутреннего согласия на героический подвиг и он ему навязывается, то, конечно, «жизнь» надо отстаивать, и эта жизнь паршивенького человечишки в ее голой животности перевесит из-за своей правдивости пустой раздутый баллон героического подвига и победит. Так вот и шла революция до всеобщего насыщения «жизнью».
Фильм «Чапаев» есть уже попытка восстановления старого военного героизма, новая идеализация войны. Смотришь и чувствуешь «суд Божий» войны и кажется, что только тут на войне весь человек как бог...
Надо с этим свыкнуться, что нигде на стороне больше мне уже и невозможно устроиться лучше, чем здесь: что это есть моя необходимость и с этим ничего не поделаешь! Нужно об этом помнить всегда-всегда и в спор никогда не вступать с не-обходимостью.
2 Января. Немного погоняли лисицу, и Осман вернулся домой. Читал в 3-й школе свои рассказы детям. Выступление Бориса Аникина. Семейный гусь.
3-го еду в Москву, дела: вечером 3-го выручить «лейку», а днем купить фотоматериалы, побывать у Замошкина (до 8 часов), 4-го заняться выправкой «Рассказы Охотника». На очереди: Детские книги, Шоферские рассказы, поездка на канал. Достать рукопись: где барсук, беляк и проч.
3 Января. По дороге в Москву Яловецкий рассказывает о каком-то охотнике, стрелявшем с успехом зимой из-под легавой тетеревов. Закупил фото, виделся с А. М. (кумом), вечером у Чувиляевых и получил «брачный пробег» чувилей.
Продолжаю думать о «голубом свете продолжения животной любви в человеке» (вот бы дать это в «Кабарде» начало всего, т. е. что и есть центр отличия человека: что человеческий самец творит о своей самке легенду (вроде «непорочного зачатия»); и тут поэт есть действительно творец новой жизни (это близко только сделано в «Корне жизни»). Все же остальное (машины, наука и проч.) относится к добыванию средств существования на свой лад и по существу ничем не отличается от звериного «прозябания».
Еще и так можно понять, что если и есть нечто другое, то оно как революция, пафос его есть пафос революции, т. е. отрицания, отталкивания при скрытом притяжении, «фобства» ради недоступного «фильства» (напр., побег Петра из Москвы на Неву).
Вот, напр., всем смешно это развешанное всюду напечатанное объявление: «встреча нового хозяйственного года на катке», так точно и везде, хозяйственный мотив претендует на первенство перед эротическим; с другой стороны, происходит также и маскировка эротики хозяйством, наукой, политикой... Итак, в «Кабарде» надо показать легенду (эрос) как единственный источник культуры (ведь в эросе часто бывает и отрицание пола; «счастье» исходит из сохранности эроса: быт как кладовая эроса; и вот отличие от животных: только время: в человеческом быстром времени яснее видна роль личности в творчестве легенды (быта, украшений, перьев, сохраняющих эрос).
«и Петровна человек!» То же и коммунизм, но христианство воспитывает, а коммунизм стаскивает всех в одну квартиру.
Привык русский человек молчать, болтовня кончилась.
4 Января. У Замошкина был Парфенов (писатель?), рассказывал про Бетала Калмыкова, что у него семь жен и проч. Всенародное сочувствие моей поездке в Кабарду (все говорят – писать не роман, а Кабарду, «роман написать еще успеете»). Я лично думаю, что народ прав: ведь чтобы о прошлом писать, надо очень твердо стоять в настоящем, а мы на ветру стоим, как яблоньки, с подпорками: вот-вот налетит вихрь и отрясет все яблоки.
Вечером был у Ефимовых (Иван Семеныч и Нина Яковлевна): скучновато было. Я говорил страдающему Замошкину о страданиях, что очищают душу страдания, поднимают дух, но все-таки если видишь, что человек достигает высоты жизни и без страданий, то к черту страдания... И у Ефимовых, представляющих Шекспира, что Шекспир занимался преступными властелинами, и нас приучил думать, что в этих страстях и есть человек (homo sum et nihil 1 и проч.), а это неправда: это преступный человек и незачем бы его показывать (вспоминаю, как в 19-м году один семинарист доказывал, что с отменой денежной системы Отелло потеряет значение: что чувство ревности будто бы связано в происхождении своем с денежной системой, что как только женщина перестанет быть товаром, прекратится и претензия на нее властелинов и ревность их). Я тоже прихожу к тому, что искусство может обойтись без таких и что homo sum – это не значит, что непременно я не Отелло, или...
В Москве можно быть только с делом и по делу, – побыть и уходить куда-то к себе, далекому и спрятанному в складках завес. Совсем нельзя ходить «в гости» и беседовать: это совсем ни к чему и приводит непременно к разочарованию, усталости, скуке...
Вчера из газет узнали о смерти Ефимова. Парфенов сказал, что будто бы Толстого разбил паралич. Стараюсь не быть равнодушным к этому известию.
6 Января. Беседа в библиотечном коллекторе с «несовершеннолетними». Ответ Горького. Появление Калика.
<3ачеркнуто: В творческой борьбе нельзя жалеть своих сил, потому что все затраченное с избытком возвращает победа.>
В борьбе сил не жалей: победа все назад отдает. <зачеркнуто: Победа возвращает все истраченные силы обратно, да еще к этому отдает и силы противника.>
7 Января. Написал ответ Горькому.
Все яснее и яснее становится, что из двух тем верная – Кабарда. Можно, конечно, устраиваться хорошо, но написать роман сейчас мне невозможно (нет устойчивости).
Известия: Леандерс.
Глубокоуважаемый т. Калмыков,
посылаю, во-первых, две своих книги 1) «В краю непуг. птиц»; 2) «Золотой Рог». Вы увидите из этих книг, умею ли я исследовать и описывать неизвестные мне края. Во-вторых, прилагаю в копии (подлинник надеюсь вручить Вам лично) рекомендацию Н. И. Бухарина.
Теперь вот мое дело. Желаю изучить и описать всю Вашу маленькую, но, как все говорят, хорошо устроенную страну: природу, хозяйство, управление, людей. Мне нужна для этого Ваша помощь во всех отношениях, потому что я человек уже сильно пожилой и силы свои принужден экономить.
Я могу писать, только если хорошо усвою материалы, привыкну к ним. Для этого нужно время. Прежде чем решиться отдать это время, я хочу приехать к Вам недели на две для переговоров с Вами и разведки.
8 Января. Рождество.
Вчера вечером в Загорске после Москвы радостно увидел звезды на небе и вдруг почувствовал праздник. Открылась дверь домика, и женщина, прощаясь с другой, сказала: – Помолитесь и за меня, Александра Гавриловна!
Только очень недавно у нас сняли с церквей последние колокола, и звон совсем, как в Москве, прекратился («беспокоит рабочих» – и правда!) Но говорят, что в Подсоснине, в Шарапове еще звонят.
«мужество оставаться самим собой» и другие это горячо поддержали. С другой стороны, мне кажется, народился и воспитался тип полуинтеллигента, преданного без всякой одумки правительству, как, бывало, крепостные были преданы господам. Собравшимся библиотекарям я сказал, что «очень приятно это собрание тем, что я встретил тут много друзей». На это какая-то дама ответила: – А если кто до сих пор вас не знал или сомневался, то с этого разу и тот полюбил.
NB. В Москве достать Маркова и Шекспира.
Очень трудно мне встретиться с Горьким, очень! Это потому, что я много думал о нем нехорошего. И он тоже, наверно, чувствует во мне недоброго свидетеля и оттого избегает встречи... Чем я особенно не политик и не дипломат, это что если к кому-нибудь почувствую неприязнь, то не могу с улыбкой, не подавая виду, встретиться и ему для всех как будто дружески пожать руку. Если же мне это и приходилось когда-нибудь делать, то потом всегда премерзко было и что-то я из себя терял.
<На полях: > Читатели и похитители.
Из людей обыкновенных таких простаков много, и они вот, наверно, и являются моими главными читателями и почитателями. Но из людей, наживших себе крупное имя, людей таких мало. Если мне удастся «перевидеть» в Кабарде борьбу за власть, то хорошо бы отдать эту свою черту святого обывателя победителю; возможно изображать его так, что в борьбе он это теряет, но победа каждый раз возвращает ему эту силу обратно. А между прочим возможно, что в большом плане творчества культуры («новой лучшей жизни людей на земле») эта черта именно и определяет победу. Возможно представить себе властелина со всеми пороками, но одна вот эта черта, для всех скрытая, в своем редком проявлении и определяет место этого властелина. И эта черта делает его «нашим». Эта черта, конечно, сделала Ленина и, надеюсь, есть у Сталина (хоть иногда эту веру трудно бывает держать среди всеобщей лжи, его окружающей). Между прочим, конечно, «мы» (народ) до последнего краха втайне лелеем мечту воплощения этой нашей черты в лице нашего героя.
Итак, моя тема при поездке в Кабарду будет победа. (это значит анализ борьбы, раскрытие ее тайны как-нибудь в патриархальной простоте кавказских народностей). Наш простолюдин в своем движении к власти эту основную черту теряет ступенями, и часто уже на самой низкой ступени плутовства эта черта остается во внешнем для всех простом, веселом и дружеском обращении.
10 Января. И снег, и заяц совсем белые, но снег синеватый, как рафинад, а заяц желтоватый, как обыкновенная вата. Вот только что там иссиня, а тут изжелта, и что одно мелькнет на другом в черных прутиках и возможно бывает не прозевать появление.
Корка и под снегом в четверть аршина хрустит, верно, раз такая появится, то и на всю охоту беда.
Б. замечательно верно сказал, что моя способность чувствовать факты дается людям, близким к совершенному отрыву от земли. Именно вот это ко мне относится, и это ключ ко всему пониманию моего дела. У Толстого про это сказано так, что «нужно заблудиться», и вот именно что я постоянно блуждаю и мне как блуждающему показываются факты как сигналы органического целого... Эта встреча с фактами имеет еще свойство девственности... Бывает два восприятия, одно через новизну: никогда не видел и спешу, пока не привык, вобрать все в себя жадно, и об этой первой встрече можно писать и всем это будет интересно и останется навсегда как открытие личности, качества... Другое восприятие дается посредством катастрофы в привычном: разбилась вещь, а как она служила и как я ее не замечал!
13 Января. Вчера охотились семьей в княжеских местах, целый день зайца гоняли... Охотились, или стремились превратить зайца в кусок мяса... Лес был завален снегом, и в округлых формах насевших на сучки фигур трудно было заметить округлые формы зайца: весь снежный лес был как заяц и давал нам понять, как сложен вообще заяц и как прост и ничтожен кусок мяса, в который он обращается после выстрела... Мысль о возможности появления зайца заставила всматриваться в снежные округлости, и всюду благодаря этому показывались снежные существа и благодаря зайчонку оживали, и весь лес жил. Здоровый эгоизм Левы...
<Приписка:> Притягательная сила «света» (Чапаев – обнял... Пушкина, Лермонтова) Соц. консерватизм: и хорошо, и плохо. Необходимость «тайны» для творч. личности, или же...
14 [Января]. Тепло. Снег. По пути в Москву: «сорвалось».
«Рассказы Охотника» несу к Фадееву. Заказал Фадееву объектив 105. В трамвае кошмарное столкновение с контролершей: в отделении милиции находят мои «Записки охотника».
15 [Января]. До обеда выправлял рукопись и сдал ее. Готовлю сдавать детскую книжку «Бурундук».
Бывает, все как будто отлично идет и нет никаких оснований тужить, но вдруг ни с того ни с сего заберется в тебя такая тоска, что вот прямо чувствуешь, как у тебя в груди тысячи рачьих клешней разрывают мясо твое. Отчего это?
Если это болезнь... да нет же, я вполне здоров. Думаю... и вот попадается мне на глаза одна вещь. Недавно это был большой хороший грузовой автомобиль. Пришел он к нам в гараж вечером в полном порядке, вдвинули мы его, а ночь простоял и не завелся. С машинами это очень часто бывает, ездишь на ней весь день, и все ничего, а ночью во время стоянки сама собою разладится.
Крутили мы эту машину, крутили и бросили. Мы возили камень на большой новый путь, машин в гараже было много, – не заводится и не надо, взяли другую. Не раз мы еще пробовали, но когда наш механик приехал, посмотрел и покачал головой... раз уж сам механик покачал головой, то мы, обыкновенные водители, и не смотрим на эту машину, и так стоит она и стоит. Раз как-то глянул, а колеса одного нет, в другой раз – другого нет, а там гляжу – и весь автомобиль без колес и оси на плашках лежат. <Приписка: Раз лампочка понадобилась, открыл я фару в неподвижной машине, и уже нет лампочки: другие взяли. А то колесо смотрю – нет колеса, и когда самому понадобилось, гляжу – нет колес в неподвижной машине и все четыре конца осей на плашках лежат.> Да так и пошло, и пошло, кто лампочку отвернет, кто жиклер из карбюратора вынет, кто молоточек из дистрибутора, кто сережку, кто пальчик <приписка: коленце>, шестеренку. Однажды глянул я на это место и вот вижу, у стены прислоненный деревянный ящик стоит, – это все, что осталось от большой машины.
– и акула, пойманная на крючок, еще живая, а уже без глаз: это бесчисленные морские [желтенькие] крохотные рачки, как только животное перестало двигаться, нападают на него и начинают с глаз разбирать, как с лампочек начали разбирать шоферы машину. Нельзя останавливаться живому существу в море – и я это с машины и с акулы на себя перевожу, что если тоска, то, значит, ты застрял, или кажется тебе, что грудь твою разрывают тысячи клешней – это значит, рачки уже нападают, и надо набраться всем остатком силы и рвануться вперед.
16 Января. Почему, почему это стало все проходить мимо, не оставляя следов для глубокого раздумья? Если имена, числа, мысли плохо держатся в памяти, с этим просто бороться: надо записывать. А если жизнь начинает проходить без следов, надо сильней-сильней собираться в себе просто сказать: надо Богу молиться – и так это верно: у молодого сама по себе непременно остается, как в губке вода, а пожилой должен делать усилия...
Чем больше резали в животе у Замошкина, тем больше ему жить хотелось.
21-го – радио, Ленин, 100 р. 21-го 6 веч. клуб: 100 р. – машину Возвращается 10-го Марта Лева.
22 [Января] день Ленина (вчера смерть). Петя приезжал. С вечера чудесная погода. Ночью ветер. На охоте застала буря, метель. Потеряли зайца, лисицу.
снег, и как же тут весело, как очаровательно это движение в полном молчании. Идет, идет! а ели живые все думают, думают. Идет. Не то это их думы идут, не то это люди идут, мои милые, дорогие люди, которых в жизни так трудно найти, так трудно встретиться! И вот совершилось: мы все тут вместе идем и проходим.
23 Января. Вот уже 3-й раз повторяется: яркое солнце, морозит, вдруг падает барометр до бури – ветер, метель, тепло. На завтра в 6 в. – ремонт машины, Молодцов – фото. Читаю Франка: Личность и вещь (Штерн): мне очень приходится.
Опыты с фото: Сосулька 15 снимков: 6 снимков загублены и 6:1/60 при всех диафрагмах.
24 Января. Главная мудрость нажитая выражается тем, что человек, имея какой-нибудь загад, не торопится с его выполнением, а выжидает, поручая в этот промежуток нечувствительно для себя «задаром» работать тем же самым естественным силам, которые выращивают, например, посеянную <зачеркнуто: в земле> рожь.
Я это заметил в себе только в этом году. Я начал расставаться с задуманным планом, совершенно спокойно поручая его времени. На первых порах это казалось опасным, – расстанешься, и оно не вернется, – но после нескольких опытов убедился, что все возвращается, что я вступил в более спокойную, уверенную фазу своей жизни.
и говоришь: верно, верно! читаешь и как будто сличаешь с подлинником в себе и повторяешь: верно, верно!
<Приписка: Франк. Этика нигилизма (1909 г.) 26 лет тому назад Франк не мог предвидеть Литвинова, речи которого теперь являются мостом, на котором встречаются вместе те разнородные... Франк ошибался в оценке интеллигенции, то брал ее обособленно, понимал ее как секту и отказывал ей в доле участия универсального строительства...
Оглянешься на прошлое – что пережито! – и страшно подумать о себе теперь: как я могу после всего жить так обыкновенно и как будто без отношения к страшному опыту...
Когда интеллигенция от меня отошла, я припал к народу и пил из него слово, как ребенок пьет молоко у кормилицы, и это дало мне жизнь какую-то... живую, хотя иной раз и страшно думать, что после всего я живу...
1905-й год разрушил интеллигенцию (в смысле секты). Но за границей сущность ее сохранилась в Ленине. И Франк рано простился с ней в 1909 году. В лице Литвинова дело ее перестало быть делом секты, а стало универсальным(Р)
– через 2 недели, после отпуска справиться; вечером у Чувиляевых люди-маски.
26-го с «Вечеркой» переговоры о «Рассказах шофера», вечером замечательный фильм «Киров» на траурном митинге и 27-го днем (похороны) в валенках по воде прошлепал на вокзал и вернулся домой (трамваи не ходили).
Есть общий ум, который состоит не из одного ума в смысле разума, и даже скорее тут очень даже мало разума и гораздо большая доля чутья, которое главным образом и составляет этот «ум» народный и всюдный, благодаря которому между всеми ступенями образования и развития все-таки существует общение. У нас на Руси этот ум и лег в основу литературы...
Благодаря этому получается тот язык намеков, как у Гоголя, Достоевского: читаешь и все время чувствуешь нечто большое, стоящее за словами, тогда как у Тургенева, например, читается без просвета в этот мир общего ума: хорошо очень, ясно, легко, но слишком словесно и нет ничего сзади слова. А у тех, кто Гоголю подражает, у Ремизова, Белого, кто хочет сделать, как у тех выходило, получается какое-то неприятное для нас, привыкших к языку общего ума, подчинение высшего низшему, вроде того, что литература как бы служит живописи...
Читаю одновременно романы Тургенева «Отцы и дети», Достоевского «Бесы», Гоголя «Мертвые души».
Разговор в Детгизе: «Вы, Аннушка, пойдете сегодня Куйбышева хоронить? – Нас поведут. – ответила Аннушка, – вот спросите Марью Петровну». И это верно: их всех ведут, часто по непогоде, и они ужасно скучают на улицах. Они все актеры похорон вождя, каждый из них участвует частично, как в современной войне окопный солдат. Но в кино получатся похороны вождя: реальность из ничего... На траурном митинге Куйбышева показывали такой фильм «Киров». Все было кончилось, похоронили, урну замуровали – и вдруг живой Киров вскочил на трибуну и опять ораторствует: «Да здравствует и проч!»
В кино так тоже сделали с разбитым колоколом: колокол упал и разбился в куски, после того ленту пустили обратно, куски собрались, сложились, колокол целый полетел вверх и повис на прежнем месте. Вторая неприятность этого фильма, что Киров говорит, напр., так: «Тут представители точных наук, а я вам скажу, одна у нас и самая точная наука – это марксизм». И это сразу открывает, что не поп, а дьякон, что и все такие честные люди, Чапаев, Киров, Куйбышев – все они дьяконы, а над ними где-то невидимый тщедушного вида какой-нибудь Стецкий – попиком сидит... Кино дает лишь видимость, лишь дьяконов, а поп остается скрытым... Античный герой и кино.
чуется – висит в воздухе.
Дела мои: Детгиз – сдать рукопись и гонорар получить. Видеться с киношниками (Мершин – пленку). Найти Ставского: свидание с Калмыковым. Понять время: Силыч и Замошкин. Разумнику деньги. Бонч-Бруевич. Фадеев – лейка. (Проявитель). Дуничка – Игнатовы. Проверить «Рассказы охотника». Авторемснаб: подшипники. Купить Л. Толстого. Проверить Воен. общ-во. «Вечерняя Москва».
«Административный восторг» (как контролерша увела меня в милицию). Лампочки. Запаси, части у Авербуха. Распределитель: материал.
В Москве: отказ «Вечерки» за «идеализм» (следствие письма Панферова). Тот страх. Ставский и в «Правду» (Эрлих). Унижение от себя. Явка пайщиков в «Сов. Писат.» (одесситы и венгры даже появились). Не пошел в «Правду».
Самолюбие, конечно, является движущей силой в литературе, но эта сила, как электричество, не должна обнажаться, и если обнажится, то это свидетельствует о каком-то распаде. (Письмо Панферова к Горькому.)
«Правде». Как стыдно, бывало, смотреть на седую мать, когда она во время игры в крокет ногою подставляла свои шары к воротам: так неловко и так странно для почтенной старухи. И вот это самое я узнаю в себе, когда начинаю свою «политику».
Очень ущемлен, большая тоска... и все от самого себя: собой недоволен, и это хуже всего... не умею кадить...
1 Февраля. Серг. -Ценский каждый раз удивляет меня сходством своим с Григорьевым: рационалисты с отчаяния, страшно жить тем, что изнутри поднимается, и хватаются за ум, а люди неглупые и способные. Писать могут, сколько угодно и сразу набело, или диктуют. По дому, возле себя хорошие хозяева... Со своей ленью, игрушками, смятенностью я сплющиваюсь перед ними...
Заказал свидание с Калмыковым. Сегодня: 7 веч. на Шкловского. Возник вопрос о работе для детей.
12 новелл для Календаря:
– октябрь Волки-отцы – декабрь-январь Лиловое небо – дек. -янв. Весна света – февраль Майские жуки – май Птичий сон – сентябрь
Договор на 12 новелл в 100–1400 знаков за 2000 р. подписал. 3-го в 2 ч. получить деньги с Детгиза за «Бурундука». Скандал с благородном семействе (телефон).
3 Февраля. – Вы помните, какой сейчас день недели – нет? ну, вот об чем же нам говорить, значит, нельзя...
Глубокоув. Лазарь Моисеевич,
после [большой] продолжительной борьбы с собой вынужден и я тоже обратиться к Вашей помощи, необходимой мне для успеха в своей работе («творчестве»). Три года тому назад я просил И. В. Сталина о жилище в Москве, и по его предложению Моссовет дал мне квартиру за Бутырской заставой на Песцовой улице в новом доме. Дом был плохой. Вскоре оказалось, что зимовать в этом доме нельзя. При отказе Моссовета дать другое помещение, теплое и ближе к центру, я при наступлении зимы вынужден был обменять квартиру свою на одну комнату в Леонт. пер. К сожалению, комната оказалась сырой (наружная стена вся в плесени). Расположенная в огромной [коммунальной] квартире, эта комната открыта проникновению с утра до ночи музыки и других звуков. Прибавить к этому, что я не один: в той же комнате сын, его жена и скоро будет младенец. Тем не менее, как Вам известно и по моим книгам, я работал, уединяясь для сложной работы в Загорске, в Москве же [нахожусь] для сбора книжн. литературы, выступлений и лечения ревматизма, полученного, несомненно, благодаря сырой комнате...
мне квартиру. Но я не решался поднимать этот вопрос и не решился бы, если бы в последнее время жильцы этой большой квартиры не возбудили бы вопрос о перенесении в общее пользование моего личного телефона. Для меня телефон на столе так же необходим, как перо, но жильцы не получают телефона, потому что, с точки зрения начальника <приписка: [узла]> тел. сети, в квартире уже есть телефон. Этот спор о телефоне, ожесточенный в высшей степени, открыл мне глаза на всю огромную потерю моего труда при унизительных и жалких условиях существования (жизни моей) в Москве.
Повторяю, мне до крайности тяжело в просьбе своей жилища исходить из особенной важности своего дела, имеющего почему-то преимущество перед другими делами других людей. Но сейчас мне до крайности хочется создать замечательную книгу для маленьких детей. Многие знатоки говорят, что я могу сделать это превосходно.
Лазарь Моисеевич! три года тому назад я просил о том же И. В. Сталина, обещая дать книгу о зверях. Я выполнил обещание. Вам известно, что книга моя «Золотой рог», по которой сейчас делают дальневосточный фильм «Корень Жизни» – во всяком случае стоит моей сырой комнаты. Но я обещаюсь через год, если Вы мне устроите, дать книгу детям во много раз лучшую.
Мне нужно:
1) Дать разрешение жильцам квартиры получить свой общий коридорный телефон, независимый от моего.
Вторую просьбу, сознаю, нельзя выполнить в несколько дней, но первая возможна для немедленного осуществления.
После переработки получилось отличнейшее письмо, настоящее художественное произведение, столь совершенное, что не осталось никакой тревоги после его отправления. А ведь и всякое письмо как отношение одной личности к другой должно быть непременно художественным, иначе же ведь и невозможно посредством одних голых слов объясниться.
4 Февраля. А вы помните разве, какой теперь день – ведь не помните! Завтракал опять возле Венеры и опять явилась тема…
Клятва
Опыт борьбы с курением табака и Льва Толстого, и знаменитых медиков, и в свое время нашего наркомздрава Н. А. Семашко не только не дал каких-нибудь положительных результатов, но даже, по-моему, в конце концов прибавил курильщиков. <3ачеркнуто: Правда, есть такие запретные плоды, которые чем больше будут запрещать, тем они больше соблазняют. И чем больше будут говорить о вреде, тем> И все потому, по-моему, что борьба неправильна в основе своей. Скажете ребенку: ходи по всем комнатам, а в одну нельзя – и он не пойдет ни в одну комнату, кроме запрещенной. Скажете – это полезно, это вредно – бери полезное, и он непременно выберет вредное. Вот почему...
И потом, если табак сейчас мне полезен и вред скажется только к старости, то зачем я буду бросать и портить молодость из-за счастливой старости... Мне лично табак в 30-летнем опыте жизни кроме пользы и радости ничего не давал, и бросил я курить совсем по другим причинам.
Было это утром, я встал с левой ноги и обидел жену. Я был неправ и сумрачный вышел из дома. И тут вдруг я увидел в то утро, что жизнь везде хороша: солнце, воздух ароматный, птицы поют. Все чудесно вокруг, а у меня сумрачно, и я виноват. «Разве, – подумал я, – вернуться домой и попросить у жены прощения?» Нельзя: в сущности, я же не так перед ней, как перед собой виноват. И надо не замазывать вину просьбой прощения, а в себе самом исправить навсегда обещанием. Но ведь забудешь обещание, а как бы сделать, чтобы не забыть. И тут мне пришло в голову оторвать от себя вдруг тридцатилетнюю привычку курить: тогда ведь никогда не забудешься... А могу ли? Ну вот еще, конечно же, я могу! Швырнуть папиросы недолго и потом очень нетрудно опять их купить. Нужен договор, нужна клятва: с кем же договор, кому клясться? Людям сказать – посмеются и не поверят, скажут: опять закурит, знаем... И вдруг мне пришло в голову с самим табаком заключить договор. Я вернулся домой и написал
Договор с табаком
Немедленно после подписания этого договора радость жизни вернулась ко мне, и я в восторге от всего, как маленький, отправился по своему делу.
И первый день я не могу сказать, чтобы мне было особенно трудно. На другой день вечером по возвращении домой вдруг грусть, что ведь никогда! Третий день я страдал и ночь всю не спал... Следующий день жить было почти невыносимо, ночью бредил. Жена почувствовала глубину моего страдания и упрашивала сказать, объяснить. Я ей ответил, что могу открыться ей только в конце недели, в субботу вечером. Она совсем испугалась и с этого часу начала переживать муку не меньше моей. Интересно, что я ведь сидел [днями] в обычном доме, ведь я не меньше 50 штук в день уничтожал... А теперь чисто, и она не замечала... К концу недели казалось, что думы через неделю открыться проходят и я буду уверен, что выдержу, что будет вообще с чем и открыться. Но и через неделю было трудно, и через две...
И прошло уже пять лет, а в душе я все так же люблю табак и часто радостно гляжу на хорошенькие табачные коробочки. Иногда в хорошем ресторане за столом я вижу, на полочке лежит шоколад, на другой полочке апельсины, а пониже полочка с чем-то апельсинного цвета. – Что это? – спросил я, – на третьей полке? – И мне ответили: это папиросы «Сафо». Какие милые коробочки! Какая прелесть.<Приписка: О, Табак, какая ты прелесть>
Курите же, граждане дорогие, милые юноши и даже девушки... ничего! курите, курите себе на здоровье и радость. Но только если придет время и заставит жизнь дать клятву – держите слово свое твердо, благодарите табак за принесенную радость и не говорите никому о вреде... И не стоит убеждать <приписка: исправлять> людей пустыми [хитрыми] рассуждениями о вреде табака.
Я опять такой же больной, как в 1904–5 году (повторение через 30 лет!) Признаки этой болезни: крайняя обидчивость: все задевает, переменчивость планов: сегодня одно, завтра другое, неработоспособность, тоска, сопровождаемая физическая болью, везде и всюду явление пошлости. Причина болезни малая: это что я, пробегав целый день на лыжах, еще не отдохнув, появляюсь в Москве и тоже бегаю. Причина большая: застопорка в работе. Вот пример неуравновешенности: обдумал «Кабарду», добился возможности видеться с Калмыковым и не пошел; в Детгизе убедили писать детскую книгу. Стал писать. Приезжаю в Москву с планом, прихожу в Детгиз – там что-то показалось не так, и вдруг бросаю... Неладно. Как быть?
Самолечение: оно понятно... Взяться за что-то и создать режим в работе. Вернуться к себе и быть в себе: это значит, опять-таки отъединиться, понимая себя как больного; Бострем делает еще и так: он берет пошлый образец делового человека и подражает ему во всей точности: этим создает себе броню извне, а сам внутри отдыхает. Не знаю, могу ли, но надо попробовать и этот способ.
«Неприступная» (Марьянка в «Казаках»)... вот вспомнилась тоже история с N.: входя в номер, она хлопнула его ладонью по заднице – чего же больше? она нисколько не сомневалась, что в этом же и дело; а между тем он готовился просить ее об этом «ознаменовать их долголетнюю дружбу», и он не посмел ей это сказать и отправил. Что это? ведь он отлично бы мог как все и делал это не раз с другими; но тут вот что: эта «неприступная» связана как-то с основной Неприступной, хотя в свое время и та была готова, но ему нужна была неприступность, и он создавал ее из ничего.
Разобрать когда-нибудь до конца происхождение «Неприступной». Вероятней всего, она и есть именно та самая «Муза», без которой невозможно творчество: она есть трансформатор половой энергии в эротическую («Марьянка» у Толстого и есть его «муза»): «недоступность» – это же ведь и есть пафос всей культуры: «доступна» как короткое замыкание, и тут род, а культура – высокое напряжение (создаваемое недоступностью).
<На полях:> У Достоевского бедная жизнь. Подпорки славы.
Большой писатель неизбежно принужден строить подпорки для своей тяжелой славы. Вот надо найти в раннем Толстом зародыши его проповедничества и просмотреть, как зародыши дали болезнь толстовства (и у Достоевского, и у Толстого нити этого грибка пронизывают с самого начала худож. творчество, а у Гоголя, кажется, нет, художество отдельно, а «Письма к друзьям» отдельно: и потом сразу как явление черта).
Я мечтаю и загадываю оставаться «скромным» в художестве: это значит, я хочу писать без претензий. Правильно. А если вдруг да не пишется, как теперь, а положение занято, и оно требует, и вся жизнь гонит (заостренное самолюбие – чуть по нем... и я не я). Вот почему «Кабарда» необходима, какое-то дело, чтобы уйти в него «с головой»: уйти с головой – ушел с головой в дело, а сердце осталось свободным и. накопляя [постепенно] утраченную силу, ждет... <зачеркнуто: возвращения головы>
<На полях:> Чистота и природа.
Происхождение толстовской «пахоты».
Жить как «Я» всегда и везде невозможно, необходимо жить и как все; иной делает это холодно, вполне отдавая себе отчет, другой отдается этому с благоговением. Мещанин далеко не отходит, удовлетворяется мебелью и т. п. Другие в поисках удаляются от прямой пошлости: отдаются эстетизму и проч. Третьи уходят на такую грань, где, как им кажется, их «я» ритмически соединяется с «Я» должным всего мира (в природе, в Боге), «быть как все» тогда совпадает с ритмом природы, и человек («как все») вдвигается в природу, и отсюда уже является требование уйти из города в деревню (косить, пахать и проч.).
Происхождение этики Толстого.
Поэтическая прелесть природы есть выражение душевного мира (согласия): почему-то если в чем-нибудь у себя неладно, то при созерцании природы начинает царапать, и так получается, что там вон, куда глаз смотрит, чудесный мир, а в себе лично дурной, и это дурное прикрыто в городе. Значит, чтобы найти равновесие сил и счастье, надо уйти из города в природу.
– мужество, правдивость и чистота...
Чёрт Толстого является в требовании обязательного поведения для всех, от присоединения к художнику милиционера нравственности. Художник: «я вот так увидал это и там, а ты у себя в своем кругу погляди, не увидишь ли то же». Милиционер: «гляди, куда я гляжу».
Конец Горького есть продолжение конца Л. Толстого.
9 Февраля. Вечером пришел Трофим Михайлович Борисов, человек какой-то нейтральный, и я, рассказывая много о себе, почти успокоился.
Итак, три работы:
«Кабарда» (т. е. нечто подобное «Колобку» и «Жень-Шеню»).
2) «Начало века» (беседа с Бончем – на очереди и с Лундбергом: в след, приезд, т. е. 14-го «Серп и Молот», 15-го Бонч, 16-го Лундберг).
3) Детская книга «Машка». (Написать залпом всю очень скоро).
10 Февраля. В Загорске.
Читаю «Бесы». Способность Достоевского схватывать читателя. У Толстого, наоборот, не он, искусник, схватывает, а то, что он показывает: читатель, любуясь богатством показанного, переходит от странички к страничке. У Дост., ужасаясь, охая, ненавидя... Дост. намеками... загадками... Толстой силой вещей самих по себе...
«бесы» – это Зиновьевцы, претенденты на престол. По ним-то уж явно видна «миссия» интеллигенции создать новую государственность, и каждый интеллигент скрытый властитель...
12 Февраля. Неделями валит снег, но мы все-таки пробовали пустить Османа, ничего не вышло. С 16/П (отпуск Пети) начнем с флагами.
Кажется, всерьез взялся за детскую книгу.
Достоевский и Толстой. Искусство Достоевского и Свежесть Толстого (Толстой как очеркист).
Если серьезно подумать о «полунауке» (Достоевск.) и роли машины и создаваемой ею необходимости, то как смешон замысел мой овладеть механизмом (между тем овладел же кузнец Вакула чертом).
<Приписка:> 14-го выступление в «Серп и Молот» «Интеллигенция» и «Жестокость» – не надо жалеть. По земле и по вокзалу.
14 [Февраля]. Выступление на заводе «Серп и молот». Привычная моя болтовня, при которой не только рабочим, но и мне самому кажется, будто в «творчестве» моем нет никаких «тайн» и никаких нет преград теперь между мною и ими. Происхождение этого «нет тайн» двойное: 1) это моя уверенность, что никто из них не может поставить мне большого вопроса; 2) что я сам в своем творчестве для себя же представляю тайну, которую сам не могу разгадать, и потому не только не боюсь, но даже и жажду, чтобы кто-нибудь занялся этой «тайной» (я говорю о неведомом только то, что я, малосведущий человек, мало отличающийся от рабочих, познал в нем в своем опыте).
Между прочим, я говорил о моральном равновесии художника: один человек работает в литейном цехе восемь часов, другой, художник, порхает, претендуя на исключительное положение. «Художник должен завоевать себе право быть художником, и потому молодежь не надо жалеть». – Да, это верно: не надо жалеть! – раздался голос какого-то железного человека.
23 Февраля. Погода. Зима рано началась страшным нажимом морозов до 40° и больше. Но потом проходила ровно на малых градусах и с малым снегом и без осадков (раз была гололедица, и на всю зиму [корка] резала ногу собаке). В Феврале же тепло и ежедневно снег и навалило. Теперь уже несколько дней льет с крыши, осадки великие. Вчера вечером хлестал дождь с ветром.
24 Февраля. Теплынь продолжается. Вечером и ночью на 25-е дождь льет. Генрихсон регулировал подшипники в шатунах и протирал клапаны. Ремонт оставили до 1-го Марта. Набираю из тетрадок материал для рассказа об автомобиле. Кончаю 12 Заметок для календаря.
25 Февраля. «Отцы и дети» Тургенева: ...«или предавались тому ощущению полной тишины, которое, вероятно, знакомо каждому и прелесть которого состоит в едва сознательном немотствующем подкарауливании широкой жизненной волны, непрерывно катящейся и кругом нас, и в нас самих». Это замечательное место вызывает пересмотреть лучшее у Тургенева и понять из этого... А Базаров вовсе устарел и в нашей современности почти непонятен: до того слаб этот «тип»: это большевик под пером Тургенева... теперь, когда все сбылось, Базаров не человек, а бледное пятно... и потом при слабости выражения Тург. обошелся без «греха» нигилиста. Эти поздние повести являются отступлением автора от себя-художника, как у Гоголя письма к друзьям, у Толстого – проповедь и т. д.
«Бесы» же еще остаются, хотя местами чувствуется «потолок» истории в связи с достижением потолка – самой миссии интеллигенции.
На лице человека «написано все», потому что жизнь и есть борьба за лицо.
Генрихсон может три дня работать без сна, а потом пять дней спать.
Когда разобрали машину, жутко – нет лица, все исчезло: где же лицо? И вот старый кузов, там следы... И потом из ничего видимость машины и начало ее жизни – творчество лица.
Достоевский глумится над «поросячьими» идеалами социалистов, и это имеет свою остроту в сфере интеллигентных людей, но ведь стремление к естественному счастью совершенно необходимо, и если такому животно-несчастному его надежды назвать «поросячьими», то... стыдно же...
И если Сталин заявит рабочим о счастье – это хорошо, а Горький – фальшиво (от Сталина одно, а от Горького ждем другого, и оттого Сталин становится все лучше и лучше, а Горький все хуже и хуже...)
– отсюда государство и общество.
Машку разобрали и нет ничего, где же она? и вот на кузове следы ученья – все испытала как я (повторение всего пережитого).
Природа создает жизнь, а человек – средства (машины) использовать жизнь (силу) для себя под тем предлогом, что человек выше всего и жизнь всех существует для него.
25 Февраля (2). Весь день солнце и тепло.
1 Марта. Продолжается весна. Речки обозначили свои извилины на белом в нежнейшем аквамаринном тоне. Надо только бы грачей, вальдшнепов ждать, а до вальдшнепов еще полтора месяца! Небывалая оттепель и нерадостная, – чувствуешь, что непременно за это незаконное тепло в хорошее время, которого ждешь весь год, хватит ненастье.
Дела: I) Определен том I «Север». 2) Сдал рукопись календаря. 3) Сдал ответ по поводу шефства. 4) Определилось «На Стройке». 5) Был на кинофестив. и заказал пленку. 6) у Чувилей: на 5-е вечер – беседа с инж. Лаптевым.
Беседа с Накоряковым о самолете и галке, что нам, старикам, представляется полет галки лучше, чем самолета, а молодой на самолет смотрит «динамически»: сейчас он хуже, но мы достигнем и будем лучше птицы летать, и что если пешеход как будто и подробнее видит, но в целом благодаря движению автомобилист видит больше.
В этом самообольщении молодости таится обожествление человека (я – бог), вполне соответствующее молодости (Накоряков же считает это передовым, а старость – отсталостью). Но мы будем смотреть на это снисходительно и доставать из этого молодого чувства жизни зерно правды – а именно: человек действительно и видеть будет больше, и летать лучше галки, но ведь это есть лишь радость жизни, а не сама жизнь, и полет более совершенный даже, чем птица, не есть птица (машина – средство), а что во мне есть птица, то это не ново: птица остается на своем месте в органическом целом...
Несколько дней занимает меня мысль о том, что всякая мораль имеет внутреннее стремление превратиться в учреждение. Замечательный пример – конец Горького: превратился в учреждение (то же личность Ленина). Так все движение интеллигенции, даже и анархическое, таило в себе государство, и умерла интеллигенция, и государство стало могилой интеллигенции, учреждением, которого она достигла.
Вычитал у Вернадского о радиологии: что земля в своем составе постепенно переменяется, что перемена атомного состава сопровождается вулканическими явлениями и что стало возможным точное измерение времени жизни горных пород и, значит, самой планеты.
Вчера второй раз приезжал Генрихсон, закончен ремонт (подтяжка шатунных подшипников и проточка клапанов), потеряли болт от мотора, свернули гайку на выхлопной трубе. Достать в Москве справку о стоянке, о налоге...
Анализ чувства природы и определение тому, что ей противопоставляют... Машины как живого существа нет: машина – это человек в своем действии... Если мы противопоставляем природе машину, то это значит, мы противопоставляем «естественному ходу вещей» чисто человеческое действие, изменяющее этот естественный ход. Человек борется с природой за свою человеческую самовольную жизнь.
Будущая беседа с Лапиным, темы: Фордизм и лаптизм, т. е., по другому: «негр», т. е. обезличенная человеческая масса, или же обязательно личность, и если обязательно личность, то может быть и национ. особенность ее: даст ли, привнесет ли русский человек в фордизм что-либо свое, или это все, как лапоть, должно быть выброшено.
«Жень-Шень», удивляюсь себе и думаю: нет, никто у нас не запрещает человеку оставаться самим собой, а это люди сами по своей подлости не хотят стоять за себя и отдаются чужой воле, как женщины моде; но я понять одного не могу, почему же эта несомненная подлость может идти на пользу государства. Впрочем, почему же и нет: именно вот в том-то и заслуга государственных деятелей, что они умеют даже подлость использовать. .
5 Марта. На пленуме: Рыжов, критик: есть и среди критиков неведомые нам, но интересные люди, и вообще в глубине происходит невесть что и ничего нельзя говорить по видимому.
Встреча с Зарудным и предложение темы «Лес».
Вечером от 7–4 у. у Лапина, Виктор Герасимович и жена его Мария Петровна В. 1. 94. 35. Инженерам вру, обманываю, но наркома никогда – в этом секрет моего успеха, а они и наркому подоврут, и это нерасчетливо. Макароны.
Примечание
1 – Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.