Пришвин.Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.)
1936. Страница 5

14 Мая. День трудно определялся, после обеда прорывалось солнце между дождевыми тяжелыми облаками, но горы не показались. Вечером дождь.

<На полях: Парк создался из дикого [винограда] и дикой «грушовки». «Фруктовый лес».>

Утром ходили смотреть цветущие сады в Долинском. После теплого дождя все было насыщено ароматом. Листья деревьев не вполне развились и окрепли, особенно хороши были липовые, в трубочках. Местами еще вишни цвели, а местами груши отцветали и оформилась персидская сирень, яблони в полном расцвете только дикие. Столько цветов, столько пчел! В доме отдыха играют на маленьких биллиардах, другие на них смотрят тупо, видимо скучая. Слышали иволгу (в наше время прилетела). Вчера Петя на Малке слышал кукушку. В городе ставят «Хижину старого Лувена».

<На полях: Антонов. Развить последствия, если бы мы вздумали путешествовать с ишаком (в борьбе с Беталом). Начать с того, что видел из парка, балкарец старый ехал на ишаке и пел, или шел. И как мы раз ушли из пригородного хозяйства и директор нас изловил. «Бетал – да, но Антонов. Чем свободней – тем лучше для Бетала, но Антонов [навряд ли ] допустит».>

После обеда с художником Капаидзе, его белой женой и Зоей Петровной поехали смотреть стада. Темпера для весны или весна для темперы? Тему дал художнику: косяк Атласа (вечером спор: другой художник пишет косяк на фоне Эльбруса: можно ли двум? оба работают по заказу музея народов к празднику Кабарды 15 сект.).

Учился понимать сходящиеся линии склонов (вся причина в ручьях), пятна солнечные на весенней зелени: ядовитая зелень! лиловый чернозем, синий фон дальних гор. И если весь этот рельеф (обнажения пород, смывы, оползни) и самая равнина степи произошли от размывания гор, то как же та наша вся великая равнина? она была дном моря..

<Приписка: Горы делал огонь, [подмывала] равнины вода: это не с камнями, а с огнем вода борется и, разбивая первозданные, огневые породы, создает свои легкие намывные берега и долины, удобные для работы человека. В пользу человеческого дела, земледелия происходит на земле борьба воды с огнем.> Горы делал огонь, долины – вода.

Идет рогатый скот, лошади пойдут только 25-го, после баранты. Подводы с хоз. скарбом, дрова, а когда подвинутся к Эльбрусу: там лес. Станы на пастбищах, парт, организации и газеты каждый день. Зампредседатель в бурке, из бурки пыль. Приезд Антонова (хорошая встреча в смысле подготовки возможности..).

На обратном пути заехали в питомник военных собак. Караульные псы. их все дразнят (чтобы злее были), и только один кормит, и этот один является хозяином.

<На полях: Жизнь сотрудника милиции само собой дороже, чем жизнь преступника, и потому собак учат хватать преступника намертво.>

Вся организация, чтобы травить преступников (людей) зверями, между тем в спальне у них на ночных столиках у каждого по розе, или лилии красного цвета, «поразительная» чистота. Розы и лилии подсказывают мне, что и тут не без Бетала.. <Приписка: – А это что? – спросил я с удивлением, показывая на розы возле кроватей милиционеров, – зачем это? – Культурная жизнь. – ответила мне женщина.>

15 Мая. Рано утром безоблачно, и горы стояли до неприятности четко. (Мне снилось после впечатлений вчерашнего собачника, что я преступник, раненый, и по моему кровавому следу с собаками идут Третьяков, Сосновский и другие газетчики.)

Странно, что ветер с гор, а между тем на горах быстро выросли облака, размножились и закрыли солнце (говорят, что в горы, чтобы застать солнце, надо ехать очень рано).

Зашла «Белая» и сказала, что они все едут в Псыгансу на праздник к 12 д. Узнав это, мы почли необходимым отложить нашу поездку в горы и тоже ехать на праздник. Губернаторша заехала за нашими, сидела внизу в ожидании. Я подошел к ней и сказал, что тоже еду. – Как, и вы едете? - удивилась она. Из этого я понял, что у нас в отношениях началась неловкость.

Дубы: ирисы. В 11 у. мы выехали. Впереди летел Водахов ужасной дорогой по ямам, камням, через бурные потоки, так что в брызгах вся машина скрывалась. Въехали в тот дубняк, где был нами убит кабан: дубняк этот теперь оделся нежно-зеленой листвой, старая вся легла вниз и уже почти исчезла в траве. По краям дубняка были роскошные темно-синие ирисы. – Петя! – сказал я, – гляди, это ирисы! – Черт бы их побрал, эти ирисы, – ответил Петя, измученный безумной гонкой за Водаховым, в страхе не удержать машину тормозом на спусках, не столкнуться в узких местах с другой машиной. – «К черту ирисы!» – подумал я, – и это сказал Петя, замечающий всякую мелочь в природе. Так точно было во время революции: «К черту искусство'» – говорили нам. А мы только этим и могли заниматься.

Приехали к самому началу. Бетал с трибуны говорил по-кабардински народу речь. Все происходило на площадке огромной террасы реки Черека, ниже у реки, на самой нижней ступени террасы раскинулось огромное селение Псыгансу и дальше Старый Черек, на верхней площадке над нами виднелись прямо на небе животные. Все было похоже на огромный диван. внизу игрушечные домики, вверху игрушечные животные, по спинке дивана, как мухи – дети играют, то спускаясь, то поднимаясь, а на диване Бетал речь говорит народу.

После речи народ распределился полукругом, уселись на зеленом лугу, налево вдали длинным строем стояли повозки приехавших на праздник из других колхозов района, вправо автомобили гостей из Нальчика. Внутри полукруга начались выступления сначала физкультурников, потом разных колхозов с пением и пляской. В каждой группе при этом каждый колхоз хотел как будто перещеголять в танцах широтой возрастного состава, в одном случае была 6-летняя девочка и старец за сто лет. И таких древних людей около этого возраста было много, один стройный и гибкий танцевал превосходно, другой бодрый, красивый совсем удивил (103 года!) и как старейший занял почетное место на трибуне, рядом с Беловым, начальником Моск. воен. округа.

Бетал вслух критиковал танцующих, часто узнавал их: то двоюродная сестра Били, то тетка такого-то – будто он не был хозяином области, а какого-то одного аула. Танцующие дети особенно останавливали его внимание, когда плохо танцевали, он говорил: – Преждевременно, – когда хорошо: – Что есть в народе! – Иногда он спрашивал по своей привычке: – Антонов, жив? – Иногда: – Ну, теперь надо выступать Михал Михалычу. – А когда столетний старец отплясывал, он говорил: – Михал Мих.! ведь вы перед ним пионер! – Обнимал Билю, называл ее дочкой, вообще вел себя очень просто. Удивительно и чарующе в нем, что к каждому человечку, какому-нибудь заскребышу вроде <3ачеркнуто: Прехнера> он относился просто и хорошо: сколько заскребышей выпрямлялось! <Зачеркнуто: Прехнер>, фотограф, типичный заскребыш, поднес лейку к самому его лицу, он схватил и начал его кружить, все фотографы это снимали: Бетал обнимается с Прехнером. – Однако, – сказал я Беталу, – фотографы начали снимать баранину! – После того он дал сигнал заканчивать, музыка заиграла какой-то нац. марш, и вся масса народа в разноцветных костюмах стала медленно отходить по лугу, как будто праздник не прекратился, а переходил, как весна, куда-то дальше, выше в горы. Мы остались лицо к лицу с целым бараном на столе. Старик взял голову, Беталу дали ухо. Старуха с огромной чашей бузы. Речи. Почетных гостей Бетал водил куда-то, и меня повели. Это оказалось, с ним фотографироваться. Человек 20 фотографов навели аппараты, и я говорил, что едва мог удержать слезы от радости- в жизни не видел, не мог себе вообразить. – Какой вы чуткий! – удивился Б. – Мало чуткости надо, – ответил я, – чтобы восхищаться таким праздником – подумайте! ведь ни одного милиционера! – Б. этим был видимо восхищен: – Вот это да, вот это да, – говорил он, – это не Пятигорск, это народный праздник, увидите: у нас будет праздник в 100 тыс. людей и не будет ни одного милиционера.

Между тем необычайно жаркий, солнечный, жгучий день (и в этом Б. оказался счастливцем) потемнел, собрались грозовые тучи, праздник закончился, я вырвался, а Бетала народ окружил, он попал в кольцо, и так я его оставил. Какое это величайшее и тончайшее наслаждение – думать хорошо о человеке <приписка: и в хорошем обществе все устроено так, что вы хороший>: я думал очень хорошо о Бетале. Но и <3ачеркнуто: Прехнер>, наверно, тоже хорошо думал, этот несчастный заскребыш, представляя себе негатив, где его обнимает Бетал.

<На полях: Труднее всего в деле писателя – это оторваться от того, что называют «трудом», как будто в основе большого писательского труда лежит легкомыслием

16 Мая. Запевка. Солнце. Ясные горы. Позади Скалистого хребта рождаются кучевые облака, отрываются и громоздятся над горами, как бы играют с ними, то закрывая их, то показывая. К обеду все небо закрылось. Был летний дождь и прошел. Кажется, будто установилось летнее прочное тепло.

Мы выехали в 11³/₄ у. и в 5 в. приехали к Эльбрусу. Приближаясь к Адыл-Су, долго видели перед собой снежную гору, и вокруг нее был пояс легких летних облаков. Потом гора эта вся закрылась. Видели <приписка: альпийских> горных галок (?), они были с красными носами и красными лапами, по камням бегали не как наши грачи или галки, а проворно, скакали, как сойки. Местами осыпающиеся скалы были закреплены зелеными пятнами, это, оказалось, не мох, а низенький можжевельник, не колючий, внутри такого пятна часто [приподнимались] и кусты нашего колючего можжевельника. В Баксане играла с волнами оляпка, вверху возле сползающих с камней туч парил гриф (орел).

В гостинице «Интурист», устраиваясь, слышали легкий шум: казалось, дождь, а этот шум был от Баксана и водопада. Не спеша поднимались к водопаду, хотелось увидеть начало.

Весна в горах. Березы и кусты только что распустились, сияли младенческой желтоватой листвой, выше на березах были только надутые почки и крестики, еще выше они стояли как зимой: весна медленно двигалась в горы. Видели черного дрозда с белыми пятнами, анютины глазки были большие, как у нас в садах, внизу фиалки были синие, вверху, как у нас, бледно-голубые.

Петя лазил наверх к началу, но начала не нашел: очень возможно, что начало где-нибудь далеко в ледниках. Еще Петя рассказывал, что встретил нашу чернику и что очень интересно открывать среди неизвестных цветов наши цветы по запаху. Так вот, напр., Trollius europeus ¹ цвел не бубенчиком, и узнать в нем Trollius было бы очень трудно, однако понюхал и узнал: пахнет по-нашему.

Разговорились с нашей тихой дамой Зоей Петровной о возможности искусства чутья.. Сидели у водопада, удивляясь разрушительной силе воды. Я думал о горных людях, вроде Хаджи Сайда, которые могут думать горным временем и, напр., могут сказать, через сколько десятков лет вот эта струя воды, падая на скалу и разбиваясь в пыль, разрушит ее и будет бежать не разбиваясь. Мы нисколько не мешали думать друг другу, но и не молчали: очевидно, можно думать вместе и вопросы ставить как бы ритмически. По контрасту вспомнилась поездка в Адыл-Су перед этим с Третьяковым и дамами. Так редко приходится в пути встречать людей по себе! а потому в пути больше, чем где-либо, надо усваивать особый тон, выработанный европейской культурой путешествия.

<На полях: Культура, сложная система условностей, ограждающих жизнь «про себя». И в национальной культуре, и в европейской. Значит, «культурная жизнь» направлена против бытовой пустоты, созданной революцией.>

17 Мая. Не по утренней зорьке, как у нас, определяется день на Северном Кавказе в горах, а часов в 8–9 утра, и ночь определяется тоже в 8–9 вечера. Рано поутру встаешь и до 8–9 живешь в неопределенной погоде. Сегодня я встал в облаках, ничего не было видно вокруг, и сырость облачная оседала, как мелкий и редкий дождь.

Я поднялся к водопаду по ослиной тропе, слушая пение множества птиц, и в то время, когда надо было определяться дню, в окружающих облаках началось передвижение... Сижу в облаке, и вдруг против меня на небе высоко деревья на скалах, а внизу за Баксаном долина зеленая, и кажется, она уходит далеко под эти скалы с деревьями. Как это может быть? И понимаешь умом, а не видом, что горы сквозь облако кажутся ближе, а долина дальше.

Каждую минуту перемена в горах: там откроется, там снова закроется, и только мало-помалу определяется и устанавливается. И определилось, что весь день мы должны провести в сырых облаках.

Мы трое пошли к нарзану Адыл-Су и дошли до «приюта трех» – пещеры против слияния Шхельды и Адыл-Су.

Ишаки. Горной тропой ровным медленным шагом один за другим ступают нагруженные ишаки. Совсем они не глупые животные, как принято думать, и откуда только это взялось, что осел глуп³ мало ли людей, нагруженных тяжестью, идут по жизни тоже молча медленным шагом³ Неужели это тоже ослы? Нет! это не ослы, а мудрецы идут, они понимают, чувствуют жизнь в ее достоинстве так глубоко, что если оставить всю суету, тщеславие, хлесткость и только ровным ритмическим мерным шагом идти под тяжестью, то все-таки и тут не конец, и тут можно привыкнуть нести и жить хорошо про себя, <3ачеркнуто: и что даже и так умирать не надо, и так жизнь ничего себе, и хороша.>

<Приписка: Да разве вся тяжесть условностей так называемой культурной жизни не для того создана, чтобы внутри ее мог человек жить про себя? И так можно по-ослиному на любую гору всякому подняться.>

Адыл-Су. Там, где в белых от пены камнях Шхельда сливается с Адыл-Су, окрашивающей своими нарзанными ключами все камни, все поверженные деревья в красный цвет, лежит камень, похожий на живучего балкарского старца. В ржаво-красный цвет железисто-нарзанных источников окрасила Адыл-Су своего старика. Дальше, где воды красной реки и белой слились, камни окрашены в слабо-желтый цвет. Тут вечный рев и как бы подземный гул. Можно часами сидеть тут, разбираясь в струйках, омывающих лобики камней, складывая то и другое, искать значение общего дела воды. Я долго сижу, ищу, может быть, ритма какого-нибудь в этом хаотическом творчестве? Мало-помалу мое дыхание, удары пульса моей крови находят себе отклик в природе, и я понимаю, чем Адыл-Су занимается: каждую минуту, охватывая ржаво-красное загорелое лицо своего тысячелетнего старца зеленой струей своей, она надевает на его голову белую шапочку.

<На полях: Третьяков уехал, чувствуя неприязнь ко мне через мою неприязнь к нему. И он подозревать не мог, что я зол на него за издевательство над ослом.>

Ишаки и ВЦСП. По тропе же – идут, все идут мерным шагом ослы, они нагружены тяжелыми палатками для туристов ВЦСП: там 160 человек, пользуясь отпуском (тоже ведь, наверно, несут какую-то ослиную тяжесть), задумали дерзкое дело взойти на до сих пор неприступную Шхельду..

Бетал. Сосенки. создает курорт из горных богатств. Прохладный ветер с ледников будет дышать соснами...

<На полях: Бетал сказал: – Ну, Мих. Мих., молодой старик. Мир праху. Художник.>

Весна в горах. Распускаются березы. Та береза с корнями на обрыве. Переплеты сосновых корней, как хватается сосна за камни (в несколько сажень руки)... Шум весеннего хаоса... Уродливый соловей. Ныряющая оляпка... <3ачеркнуто: Гриф> Нарзан (запах серы): из-под камня Адыл-Су... красный... крепкий.

Вечером Сайд Хаджи: вопрос геологический: много позднее Главного Эльбруса и всех других хребтов (уважение к науке, 64 года). Тут же встреча с художником памятников: делает памятник недавно погибшим (какая профессия!)... Моя мысль о творчестве своего памятника осуществлена 5-ю членами изыскат. партии: «Мир праху вашему» <приписка: следуют имена: Лопух и другие>. И мое предложение отшлифовать и выгравировать буквы. - Делайте, – сказал я, – что хотите, я буду вам помогать. – После того, рассматривая ближе надпись, мы обратили внимание на стрелку и цифру высоты на другом камне: та же рука, тою же краской <приписка: и, наконец, самое первое имя «Лопух>», значит, они просто, закончив работу, исчезнув как «изыскат. партия», поставили ей памятник «мир праху» (от партии только прах). А почему бы и при жизни не подготовить себе памятник? (мы же все, кто книгами, кто картинами, делами бессознательно готовим себе продолжение жизни.. <Приписка: Лопух и покровы. Потому нельзя, что всякое искусство создает покров, а когда приходится умирать, то все покровы спадают и бессмысленно кажется их создавать. А еще стихи Баратынского:

«Природных чувств мудрец не заглушит
И от гробов ответа не получит:
Пусть радости живущим жизнь дарит,
А смерть сама их умереть научит».>

А что за профессия: художник горных памятников: пока работал на Памире, туристы падали на Кавказе, на Алтае, на Дальнем Востоке, пока объездил Алтай, Д. Восток, Кавказ, на Памире собралось столько жертв! И везде почитатели мертвых: с живого шкуру сдерут: попробуй-ка нанять пару волов, чтобы живому подняться до приюта (5000 тыс.), а упади, и все охотно даром дадут.

О погоде Сайд сказал, чтобы не обращать внимания, но другой балкарец остановил его и сказал, что сейчас на Эльбрусе буря и выше Кругозора снегу на метр талый, проваливается. Сайд на это сказал, что в каком-то году в половине мая снег выпал по колено и год был очень счастливый: «барашка была жирная». В том же году у какой-то женщины заболела ляжка, и Сайд убил медведя, и женщина поела ляжки медведя, и у нее своя ляжка прошла. Еще Сайд очень хвалился Балкарией и уверял меня, что балкарцы идут впереди кабардинцев. <Приписка: О Пастухове.>

18 Мая. С вечера были звезды, а оказалось не совсем верно, что непременно в 8 ч. перемена и остается так до 8 утра: сегодня рано утром был снег, потом прояснело, появилось мутное солнце, облака начали было свою игру с горами, и вдруг все закрылось, пошел дождь, и после обеда и до вечера валом валил снег.

Мы утром справились, как на Кругозоре, и оказалось, что вчера, когда у нас чуть порошило, там выпало снегу на метр, значит, подниматься невозможно. Не обращая внимания на дождь (он шел все-таки с перерывами), мы в 9 ½ утра. пошли к леднику Адыл-Су (7 верст) левым берегом Адыл-Су, перешли р. Шхельду, достигли «лагерей», вплотную подошли к морене ледника и вернулись другой, не лесной (сев. склон), а пастбищной стороной Адыл-Су (южн. склон) в 6 час. вечера.

Может ли когда-нибудь наскучить человеку в горах Сев. Кавказа, и если кому наскучит, можно ли такому простить...

<На полях: ослы: шеи и головы

фамилия Зои Петровны

Туман заставил слушать и смотреть не на то.

кош

Рододендрон и черника>

Мальчик (чабан) любил забираться на гору и строгивать оттуда сверху большие камни: лежащий, как будто мертвый, камень вдруг оживал, быстро набирал огромную силу, то минуя, то ломая деревья вниз до реки...

Сползающий снег почернел от веток и семечек окружающих деревьев, в множестве бегали по леднику чижи.

Вот пень, сколько он камней задержал! Сосны этого леса сжились и с теми камнями, которые оставил когда-то ледник, и с теми, которые после прикатились и привалились. Одна сосна на краю берега упала, но корни землю не выпустили, и мало-помалу ствол висевшей сосны изогнулся и дерево, висящее в воздухе над водопадами Адыл-Су и Шхельды, поднялось вверх и выросло над бездною. На полянах черника и рододендроны.

Цвет ледниковой воды

Большой полукруглый камень обливается рекой, и вся вода со всех сторон ровно сбегает.

Дерево встало. Поток принес большое, упавшее с берега дерево. Камень свалился на конец его, и от этой тяжести дерево, опираясь на другой камень, встало, его прижало другими камнями, закрепило, и оно, вздрагивая, стоит и стоит...

Некоторые, видя нас втроем везде постоянно вместе, думали, что Зоя Петровна – дочь моя, некоторые – жена сына, и третьи – что моя жена (волосы у нее, хотя и преждевременно, все-таки чуть-чуть седели). На самом деле, бродя с ней всюду и привыкая изо дня в день все больше и больше, мы не знали даже ее фамилии (сначала, казалось, незачем было спрашивать, а потом стало и неловко: столько всего пережили вместе и не знали фамилии).

Весна (фенолог.). Березы зеленели еще самыми маленькими листиками, на черемухе сложились кисточки, старые барбарисовые ягоды во множестве, смородина, цветы и наши и не наши и вовсе невиданные. Какой-то куст с такой лаковой листвой, и в пазухе каждого листика алмаз блестит.

Слух в тумане. В туман видишь не то, что в солнечный день, в туман много слышишь... Вдруг как-то сошлось в горах, что весь грохот водопадов двух рек бросало к нам, и среди грохота чуть слышно кукушку.

Лес очень крупный, но редкий, между соснами то кусты, то огромные камни. За Шхельдой не старый, но частый сосновый лес, только бы глухарям токовать.

Кош. На горном пастбище там и тут огромные камни остановились как бы на ходу. Один, величиной во многоэтажный дом, только чуть-чуть не довалился, стал на ребре, и под ним осталась пещера. Человек заделал пещеру досками, навесил дверушку, сена там себе настлал для спанья, вокруг снаружи выложил из камней двор для животных, и это «кош» – жилище человека на все время пастбища.

Крик ишака. Осел в тумане закричал. Раз иностранец ехал на машине в тумане. Вышла неполадка с машиной, путешественник, пока возился шофер, пошел гулять и вдруг услыхал в тумане крик ишака, бросился бегом к машине. – Там зверь какой-то страшно кричит, – сказал он шоферу. – Какой же это может быть зверь? – подумал шофер. – Вот, – сказал иностранец, – вот он опять кричит. Шофер засмеялся: кричал ишак.

Море серых камней (морена). Сосны выросли после. В тумане сосны, горы выше и сосны выше, и конца нет им в высоту, и в тумане все [нежней и нежней]: мы через ветку с круглыми почками смотрели (декорация для оперы «Китеж»)

Дождь падал из того самого облака, среди которого мы шли, потом повалил снег, и мы смотрели из своей тучи, как массой он падал среди зеленеющих берез в Адыл-Су. Говорили о том, что если тут же молния возле нас рядом и гром и возможно ли так.. Орел пролетел над нами в муть, непонятно для нас ориентируясь.

Сванетия. Разговоры в лагере о Сванетии. – Там нет ничего. – Как ничего? – Да так: колхозов нет, налогов не платят, начальник НКВД вместе с другими сванами гонит самогонку (из груш, из ягод...). Женщина перевалом в калошах, свалились калоши, из-за них сама чуть не упала.

<На полях: Малое и большое.

Счастье, все счастье человека – сесть на место>.

19 Мая. Лежит снег. Видел ясно след кота дикого приписка: фенолог. Барбарис: из-под снега торчат кончики распустившихся зеленых листьев, и яркие красные висят кисти ягод. Дня на два хватит на Кругозоре снегу. Значит, надо ехать в Нальчик.

Осел и машина: в этом споре последнее слово осла: всё ли машина? И если всё и не будет осла, то будет «ничего».

Мы дивимся малому, и когда встречается большее, то впечатление от малого уничтожается, потому что большая гора содержит в себе малую. В таком случае, быть может, выгоднее было бы с Эльбруса посмотреть сразу на Кавказский хребет, чем записывать изо дня в день впечатления от гор из Нальчика? Но это неверно..

Творчество Бетала. Величайшее и единственное личное счастье человека на земле – это нестесненно раскрываться в своем деле, в своем творчестве. Призвание Бетала – каждого человека ставить на свое место, значит, он занимается творчеством счастья. <Приписка: Отсюда добраться до права физического уничтожения: для чего у творца должен быть план, данный верой (что это за вера?). Строить жизнь в оправдание жертв революции.

(«После того как трудодень дошел до... все убедились в том, что Б. знал, из-за чего он...»)>

Написать в статье: если ландшафтом называть преображенную человеком природу, то мотивом, по которому это должно в стране делаться, может быть строительство Кабарды: дорожки розовые на конном заводе, розы в собачнике, клумбы посевного штаба (если не клумба, то кирпичики ребром белые), агрогород, школа в балкарском ауле.

Выехали в 10 ½ у., приехали в 4 ¹/₂, – 6 часов в пути, из которых 1 ч. на осмотр самого богатого в области животноводческого колхоза Нижний Баксан: 178 дворов, 10. 000 голов скота (2500 лош. и рогат.). Строятся гостиница, школа, дом советов, электростанция 225 ha. В индив. пользовании 2–3 коровы. Из-под земли вырос секретарь райкома: ведет себя и не подумаешь, что начальник. Наверху женщина чистила бугор, в переулке молодая трепала ковер и убежала во время снимания. – Предрассудок! – сказал секретарь, – есть такой предрассудок, что молодая женщина первое время после свадьбы не должна показываться, это остатки прошлого, предрассудок! – Сказав это, секретарь нырнул в жилище молодых, позвал женщину и поставил на то самое место, где она была. Вскоре вышел и «молодой», горбоносый горец (портрет). Снимали красивую женщину с полуголым ребенком на руках, хотя было очень холодно: вот почему здесь живут больше 100 лет. Смотрели бурочные, очень красивые ковры. Дивились электричеству в саклях. Снимали большое окно в крошечной сакле. Уютное жилище председателя, глиняный пол, много ковров под матрацем. Перестраивается жизнь... И памятник жертвам...

Вспомнились розы у собачных курсантов. (– Что это? – Культурная жизнь.) Культура – это цель, а что это «культура»? (мы привыкли «розан», «герань» у простых людей понимать как атрибут мещанства: у барина роза, у слуги если роза, то смешно: как будто не в розе дело, а в том, что у слуги нет права на розу, на «культурную жизнь»...) Колхозный двор (плуги старые и новые), разница с нашим, подмосковным: у нас была культура кустарная, и она новым делом испорчена, здесь на смену умершего приходит живое, новое, лучшее (тут быт пастушеский и ремесла очень мало).

Трудна дорога лишь возле Гунделена. Холодный ветер, дождь.

Узнал, что Бабель организует номер Кабарды «СССР на Стройке» и пишет повесть о Бетале Калмыкове. Это не должно ничуть мне помешать, но мне пришло в голову при воспоминании о повторяемости Беталом своих рассказов, что Бабель все из него выжал и что этим рассказам Бетала о себе не надо придавать большого значения. Вернее будет описывать Кабарду, смотреть на освещенные предметы, а не на солнце.

<На полях: Секреты Петиных повадок: почти каждая незанятая женщина... >

20 Мая. Дождь, холод. Вторая атака Эльбруса отбита, и опять мы его не видали. Теперь будем справляться в «Интуристе» (Карачаевская, 7, Бураков, против Госбанка). Программа минимум: 1) Эльбрус, Адыл-Су с посещением лагерей туристов, беседа с охотниками (грифы), с Саидом (Хребет Кавказа). 2) Нагорное пастбище возле Кисловодска, сам Кисловодск, литература в Пятигорске. 3) Недельная работа в Обкоме над извлечением цифр строительства, общего обзора, истории революции по жизни Фадеева, Черкесова и друг., выписки из книг о Кабарде. 4) Разные поездки: Балкарское ущелье, Желтая круча и др.

К 1-му Июля возвратиться домой. Июль–Август разработка материала на машинке и 15 Сент. на праздник Кабарды, если захочется.

Получились письма от Левы о том, что надо за Московскую квартиру к 8 тыс. прибавить еще 18, что здоровье матери налаживается. Решено перевести 18 т. и почти решено совсем с Е. П. перебраться в Москву, а дом в Загорске оставить для приезда, побега, работы, охоты. Это решение вполне соответствует впечатлениям от Кабарды: мир дворцам, война хижинам. Я, конечно, был и останусь человеком хижины, но именно для охраны хижины стало необходимым обладать дворцом: и пора наконец бросить чудачество и хижину внутреннего творчества видеть в мещанском домике в Загорске...

Дела на завтра: 1) Перевести 18 тыс. за квартиру в Москве.

2) Выслать Леве документ на защиту его жилища от Литфонда.

3) Сходить к Беталу и переговорить с ним о: а) история революции в Кабарде по рассказу Фадеева или кого еще? б) добыть премудрость журналистов, т. е. сводку строительства; в) определиться в отношениях после отъезда.

21 Мая. Холодно, строго, горы частично то покажутся, то скроются, и к вечеру даже солнце показывалось.

На завтраке знакомство: т. Жамурзов, нач. физкультуры в области. Обещается вместе повести атаку на Эльбрус.

Никто из шоферов за город не выезжает. Дорога установится, если не будет дождя, послезавтра.

Поросята (фенол.). Встретился Люль, говорит, что дикие поросята растут, много, много поросят.

Отправлено 18 т., Леве послана бумага.

Зашел в Обком. Велел доложить. Вдруг слышу, Б. в бешенстве заревел, топнул и в телеф. трубку: – Ты Воробей?., а если ты Воробей, то найди себя в телеф. книжке... не можешь найти? а если Воробей, начальник телеф. сети, сам себя не может найти, то... – И пошло, и пошло. Между тем я приготовил вопрос: – Что я нашел в Кабарде?

Я нашел тему здесь: раскрыть психологически и выразить, что революционер подлинный непременно должен сделаться строителем, «мы новый, лучший мир построим». Так вот, у кого бы это достать материалы по истории революции в Кабарде и строительству?

Так я обдумывал, а из этого кабинета («все мы знаем то чувство, когда подходим к этому кабинету...») выходит то мумия, то ошпаренный рак, и хозяин гремит как из пушки: – Ты Заяц? а если ты Заяц... – Меня ужас охватывает, кажется мне, будто я со своей литературой должен быть среди этих реальностей ненавистнейшим за ненужнейшую вмешаемость... всему есть место, но зачем же ты здесь... Бежать, но как сбежишь, если Бетал, зная, что я здесь был и ушел, подумает, будто я обиделся за плохой прием.

К счастью, входит Макар Ив. Ермоленко, и мы заводим с ним разговор о всем, что, напр., пастухи-балкарцы, да и кабардинцы, у которых жизнь очень проста, безболезненно принимают блага цивилизации, электричество, плуги железные и пр., как высшие блага. Бетал покоряет председателей машинами, и главное, всех железными кроватями с сеткой, беталова кровать – это все <приписка: вспомнить покорение дикарей осколками бутылки и проч.>, как сложен, напротив, переход к новой жизни у людей с высокой ремесленной культурой под Москвой... Как бедна была в то же время жизнь и деятельность русских администраторов и какое значение имели между тисками Корана и Царизма русские начальные школы и слово культурного прогрессивного народа... И какая разница стран христианской культуры, Грузии, Армении... – А киммерийцы? – И когда дошли до киммерийцев, то из кабинета раздался звонок и кто-то седой и красный с мутными глазами вылетел как бомба. Мумия бросилась на звонок, а я, передав через Мак. Ив. поклон Беталу, извинение, умчался... – Сбежал! – сказал я Пете. – Эх, ты! – Не «эх, ты», а скажи, слава Богу, удалось сбежать.

<Приписка: Монахи первого ранга и монахи, которых держат под страхом, и, наконец, беспартийные: мир/болото.>

<На полях: Если горы ясно видны и так долго остаются на безоблачном небе, то они скоро наскучивают.>

Интеллигенция и Бетал. Вечером в парке искали Бетала и встретили Макара. Старик много рассказывал, и странно выходило у него, что, с одной стороны, Б. жмет людей до последней возможности (этому его Москва научила, и тоже хочется создать Кабарду), что не жми Б., все из колхозов бы разбежались и зажили бы по своей (лучшей) воле, с другой, что все любят и обожают Б. как своего родного человека, своего вождя. Кроме Б., интеллигентных людей вовсе нет, потому что интеллигенция прежняя – это князья, а они или убежали, или погибли.

<На полях: Кабардинская интеллигенция (князья) – погибла, – стала русская интеллигенция.>

– Б. очень добрый, вся семья добрая, все очень хорошие люди, вот уж не думали, что он к этому придет: этому, верно, его Москва научила.

– Он верит и любит и оттого всех жмет и заставляет работать.

– Кто-то поехал жаловаться на Бетала Сталину, нашел где-то в саду, рассказал. А потом в Пятигорске его повели куда-то, и больше этого человека не видели.

Одуванчики (фенол.). Вечером заметил, что появились уже одуванчики, кричит коростель: у нас одуванчики в половине июня (через месяц). Потеплело к вечеру, кричат лягушки, но человек зачем-то поднял голову и заглянул всем лицом на небо, я же, глядя на него, высунул с балкона руку, мне капнуло, и человек сказал: – Кажется, опять дождь собирается.

<На полях. «Пользуется» гостеприимством.>

Элементы власти: человек – это... что вы хотите? «ну, просто человек и человек»; в отношении такого «человека» необходимо понуждение; и еще надо сознавать свое право на понуждение (– Поеду в Пятигорск к Покровскому. – Зачем вам ездить, пошлем машину, и он приедет. – Но мне нужна литература. – И со всем, с литературой приедет...)

<На полях Кишки свободы. Не совсем кишки, но что-то вроде кишечника есть и у идей, например, взять свободу: с лица – одно, а глянешь поглубже, и покажутся кишки. Все эти Крючковы-Антоновы дают возможность хозяину быть «свободным»: тут прямо и видишь насквозь, чем набиты кишки свободы.>

22 Мая. Всю ночь дождь. Утром все лесные горы курятся, там и тут солнечные пятна, а везде пасмурно.

<На полях: Копытце. Мысль с самого начала поездки: найти и оправдать человека, который не откладывал действие, а схватил за копытце. Такого должен оправдать друг его.>

Когда мы с горечью или бессильной злобой говорим о том или другом человеке «ах, негодяй какой!» и проходим дальше иногда с обидой в душе на какую-то сущность вещей, у Бетала тут действие, раз негодяй, значит, надо его снять с работы, посадить, и если невозможный вредитель, то и физически его уничтожить.

Так складываются мои два типа людей: один в раздумье откладывает действие, другой немедленно действует и берет жизнь «за копытце». Философ, художник, поэт, всякий деятель искусства – непременно ли должны они жить по первому типу, или могут тоже схватить «за копытце»?

<Приписка: Всегда «не», но именно это «не» в отношении себя может быть как «да» в отношении к другому. В первом плане: изобразить отношения парт, руководителя и высшего научного специалиста. Один стремится все на сегодняшний день, другой глядит дальше, а этому кажется, бездействует>.

Субъективно всегда, объективно (напр., Толстой) могут взять (хотя это будет «не то» в субъективной оценке). Отстранение от себя действия означает потребность в большем кругозоре сознания, в большем плане, но в этом можно перейти границу в сторону бездействия, как и в действии можно перейти до бессознания. Весь вопрос в ценности сознания: если нужно сознание, то нужен и тип человека, отстраняющий от себя непосредственное действие.

Итак, и тип «с копытцами», и тип отстраняющий могут друг с другом бороться, занимая одинаково правое положение: иногда избыток сознания бывает вреден, иногда вредна бессознательность действия: значит, оба типа могут показываться попеременно в своей правде и неправде.

Напр., Бетал, столь могуче действенный человек, имеет ахиллесову пяту: по мере роста его хозяйства все более и более сказывается недостаток интеллигенции в этой маленькой стране... (следовательно, оба друга, на кабардинской лошади и на английской: кабардинец торжествует внешне: он победитель, строитель, орденоносец и проч., англичанин не поспевает: «отставать, отставать и умер в туберкулезе»... <приписка: напр., то же: варвар и римлянин>

ВКП(б) в существе своем является самодержцем земледельческо-пастушеской Кабардино-Балкарии (между прочим, с интеллигенцией он расправлялся так же, как и с феодалами: «мы ошиблись» – его слова). Подозреваю, что местная газета не печатает, а только перепечатывает столичные статьи о Пачеве потому, что Пачев (предполагаю) нравственно разошелся с Б. и удалился из Нальчика в Нартан (не сумел организовать вокруг себя новую интеллигенцию).

А у нас? ведь надо у нас из интеллигентности в искусстве исключить все, что работает по заказу на парад.. то же, что остается по существу: все, что не «сделано» (как, напр., сделан Ленинск, городок в Нальчике), а само собой делалось, как образуется дым, если зажигают дрова: вот эта творческая сущность, если она у нас сейчас есть, то создавалась она вне «глаза» (заглазное творчество). В маленькой стране, где каждый человек насквозь виден и взвешен, заглазное творчество невозможно (тут каждый – чиновник, слуга, рабочий, но творческий человек – это сам в своем существе тот же Бетал).

<На полях: Антонина и Антонов. У Антонины и у Антонова есть нечто общее в глазах, что это? высокомерие в защиту от нападения: а главное, чтобы людей понимать, смотри на них как на детей, для тебя же вовсе не обязательно считаться с тем, что их делает «старшими» в детской.>

К 9 утра (как это и вообще здесь бывает: день определяется к 9 ч.) день разгулялся.

<Приписка: Фенолог.> Явилось жаркое солнце, открылись лесные горы, потом пастбищные... снежные так и не показались. Мы пошли было на Желтую кручу (ехать по грязи никуда нельзя), но за Великим аулом вдруг охватила такая жара, что дальше в калошах, тепло одетому, идти было невозможно. Мы отдохнули под густой тенью «фруктовых лесов» и возвратились домой: по грязной тропинке скатывались, а схватиться за ветку нельзя: везде колючки. Когда пришли домой, подул ветерок и стало не очень жарко. Мы очень пожалели, что вернулись.

Звонился Б., спрашивал, зачем я вчера приходил, я ответил, что хочу поработать над историей революции в Кабарде и статистикой строительства, что с этим спешу, т. к. к 15 Июля хочу быть в Москве. – Что скоро? – спросил он. – Как, – ответил я, – три месяца, никто у вас не жил по три месяца. – На это он ничего не сказал. Я лелею мечту под конец высказать ему всю свою «обиду» и объяснить, почему сорвалась работа о кабардинской лошади.

<На полях: Петя милиционеру: – Нельзя ли тут машинку поставить? – Или в буфете: – Не дадите ли нам редисочки?

Я говорю Пете: – Опять машинка, опять редисочка, когда же ты наконец научишься властвовать и говорить: «Поставьте машину, дайте редиску»>.

Вечер такой же теплый, как и вчера. Прокатились в Долинское. Еще цветут и во всей силе яблони. Смотрели те дачи (для правительства) и вспомнили, что Бетал говорил о себе как табунщике: на косогope, где ветерок дует с гор, завернуться в бурку, и можно проехать двенадцать часов... Так тоже Горький в Неаполе мечтал о волжских кострах. Есть у него что-то общее с Горьким: тот ведь тоже строитель и так же наивен в отношении оценки материальных благ (чего стоит сетчатая кровать!): это варвары, и оба в глубине души чувствуют свою нехватку в чем-то, и оба в добрых делах, покровительстве и т. п. приписка: Есть ценности, которых сделать нельзя, Горький же думал, что литературу сделать можно. Бетал едва ли не умнее...>

<На полях: Если человек хочет писать по правде, как лично он ее понимает, то на это надо решиться и не бояться, если встречается на пути не совсем такая правда политическая.>

<На полях: Суслик. Суслик сел у норы, остановили машину, спрятался и опять выглянул.>

Весь день солнечный, и дорога хорошо просохла. По пути откуда-то выдвинулись кончиком две плотно-белые вершины Эльбруса. В Адыл-Су мы были поражены белизной гор, белее этой вершины нет ничего на свете белого. А мы в тот раз ходили тут как слепые. Ездили в Терскол посмотреть Эльбрус. Нет! Облако скрывало его. Начальник тур. лагеря:

– Товарищ Пришвин, мы зайца поймали.

Вечером мы сюда пришли из гостиницы и любовались долго, как сходились в полумраке к горам ночевать облака. Народился месяц. Высыпали звезды, и так осталось на всю ночь.

Тревожно спалось. Не исчезли бы звезды!

24 Мая. Совершенно ясный солнечный день. В 7 ¹/₂ у. вышли из воен. городка и в 1 ч. д. были на Кругозоре. В 6 в. вышли, в 8 в. выехали из воен. городка в гостиницу.

Баксан образуется из разных рек (Азау, Терека и др.) и называется «Баксаном» возле Терскола.

Ледник самый низкий, отступил (метины на горах, гигантские морены), из обнаженного конца его речка Азау: бежит по грязному льду, в нем прорезает себе русло и выбегает чистая, как лед внутренний, и куда-то где-то исчезает под лед

Горные индейки насвистывали тонкой свирелью.

квохтали звучно.

Альпийские галки с красными лапами, с желтыми и красными носами.

В сосновом лесу (3 версты от воен. городка до поляны Азау): чисто, как у нас в лесу, но камни и воздух очень легкий, все наши птицы поют: зяблики, желна, певчий дрозд, черный (пестрый) дрозд, был сарыч. Теснота гор стеснила их в лесу, но кукушка кукует почти из Сванетии, ей подняться – и там. Кукушки носятся друг за другом, перелетая между горами Эльбруса к Большому хребту. Устраивается на березку и прямо в камнях: громко в горах ку-ку, как на Пинеге (северная птица и ведь у нас любит на сухих суках сидеть). Индейки бегают, раскрыв хвост, быстро, а в гору все-таки потише, к ручью и вдоль ручья. (У птиц самый ток: березки распускаются). <Приписка: Более подробно описать, как мы увидели горную индейку.>

Эльбрус такой незначительный, но вдумываешься: ведь это все его горы' и он становится все выше, все дальше. Он как жеребец в косяке: его это горы, и на них магмовые фигуры самых причудливых форм. Долина: внизу лес, направо Большой хребет, налево горы Эльбруса, долина замыкается горами Адыл-Су и ущельем.

Пустынно и сухо. Синие цветы (сине-зеленого цвета: так сине, что зеленеет), как будто животные какие-то оставили после себя.

Гора Донгуз-Орун и перевал в Сванетию более легкий, чем на Кругозор.

Другой трудный перевал Азау (трехсловное название). За этим перевалом колючие заросли такие, что из Сванетии сюда люди приходят голые. Там, вероятно, и туры прячутся, здесь туров нет.

<Зачеркнуто: Звуки.> Всегда слышишь, там или там катится камень. Всегда речка шумит. А то ш-ш-ш.. осыпается снег.

Магмовые фигуры из магмы и собрать вокруг них звуки: осыпи снега, удары камней, свист индеек, крик горной куропатки (кеклик), шум ручьев и т. д.

Сюжет для описания жизни людей: у Васи Андрюхова рабочий НКВД бутылку интуристского коньяку украл.. стеснительного человека, любителя гор.)

Мусульманка, жена начальника базы туристов на Кругозоре: махнули шляпой – исчезла и опять появилась.

Спор о значении физкультуры в Военном городке и его реплика: – Неверно!

25 Мая. Утро началось дождем, потом жаркое солнце, и еще два раза день обрывался налетным дождем.

Ездили в В. Баксан экзему лечить (плохо с медикаментами). На обратном пути присел человек и рассказывал про сванов, что индивидуалисты и богато живут: по 30 коров держат. Но делается к ним шоссе, всего осталось до них 30 километров, и тогда конец «вольной» Сванетии, она будет «свободной». <Приписка: Свобода и воля.> Сваны, когда видят самолет, говорят: – Вот опять летит и смотрит на моих баранов.

Вернувшись домой, отправились к леднику Адыл-Су и домой пришли в 7 веч. Встреча с Шапиро, председат. МПС (у Бетала 70 тыс. людей, а у Шапиро 140 тыс.), и Кузнецовым (из Нальчика, по туризму).

Альпинист. Сегодня я вдруг понял душу альпиниста, оглядывая ту вершину, которая приковала меня при въезде в Адыл-Су. Я стал примериваться к ней, чтобы взойти, я даже представил себе, что взошел на нее и она, эта недоступная вершина, стала моей, и я через это стал каким-то другим человеком, чем был: я стал <3ачеркнуто: героем> высоким, сильным, щедрым и милостивым. Но это ведь только минутный полет воображения, вот я вернулся к действительности: я, разгуливающий по горам в московских ботинках с галошами – какой же я альпинист. И вот все-таки нет, осталась в памяти глаз моих четкая до мельчайших подробностей изломанная линия вершины и такая белизна ее, такая белизна, какой нигде не увидишь. Там и тут хожу я в ботинках, и все в глазах моя та белая вершина, я стал маньяком, мне туда непременно надо взойти, сломаю себе шею и взойду...

– Друг мой! – шепчет другой мой внутренний человек, – вспомни, сколько людей стремились тоже к Южному полюсу, сколько погибло их, а последний человек пришел, и оказалось, там нет ничего. Умирая там, где нет ничего, достигнувший полюса поставил полоз саней, прикрепил к нему флаг. Ветер, кажется, сорвет этот флаг, и когда другой человек достиг полюса, то увидел, что вокруг ничего нет и на самой точке полюса санный полоз стоит. Так вот и на твоей белой вершине тоже нет ничего...

Так я думаю, глядя в окно гостиницы в Нальчике, и вдруг вижу, опять идет молодой человек в высокогорных башмаках. Целый месяц я вижу его на асфальте в железных башмаках и вдруг начинаю понимать его по себе и вместе с тем душу всего альпинизма. (Вася на Эльбрусе: как он постеснялся сказать рабочему про бутылку при товарищах, в то время как товарищи именно и подговорили его украсть, но Вася, высокогорный человек, не мог этого допустить: ведь он так по-хорошему им про горы рассказывал.)

<Приписка: Начало: Два месяца, как я положил это себе, я смотрю на то место, где горы, и отмечаю перемену в себе и перемену в горах. И вот уже месяц, вижу я, внизу по асфальту ходит молодой человек в высокогорных башмаках <приписка: его оштрафовал Бетал: по гвоздям добрались> и тоже поглядывает в горы. По всему видно, что эти железные башмаки все его достояние и больше нет у него ничего.

Мое неприязненное отношение к туризму.>

Мы, слепые, прозрели. Первое, что увидели после тумана, что наш водопадик очень извысока, что там, где кончаются последние кустики, гора ломается и лысая уходит куда-то, быть может, к снежным вершинам, и мы видим, как по лысине тоже струится вода, и маленькое ущелье она сделала себе уже, и там на лысине и по всей горе этот маленький ручей-водопад уже глубоко надрезал и непременно в будущем разрежет всю гору.

Еще мы видели большую весну, как она уходила в горы: эта яркая зелень берез.

Эта яркая зелень берез, аромат сосен, светло-прохладный воздух, легкий, всеобщий гул вод ледниковых. Нашли место, где нам поселиться с художником Б. (на осле возить пищу). (На сливе рек Шхельды и Адыл-Су).

<На полях: Тайна 140 тысяч членов. Мы приняли Шапиро за председателя ВЦСПС, но потом вспомнили, что он сказал: у Бетала вся Каб. -Балк. 70 тыс., а у меня в союзе вовсе больше. – Как же так! – сказал я Пете, – 140 тыс.! – Сообразив все, мы решили, что большой начальник есть председатель ОПТС, которое теперь ликвидировали и передали его дело в ВЦСПС.>

Пещера у воды, где укрывался балкарец (быть может, от кровника)... Морена ледника Шхельды. Ледник Адыл-Су: лед на сгибе ломается... К леднику снизу поднимаются по камням сосны, меньше и меньше и совсем маленькие возле ледника (очевидно, сосны вырастали по мере отступания ледника).

Фото с места слияния рек: как сходится, плавно закругляясь, линия лесов.

Долина нарзанов (какие-то цветы в воде).

Фото. Склон горы: лес лиственный зеленый, лес еще неодетый, выше сосны, их рассекают сверху линии осыпей и обвалов.

Камень величиной в дом, катясь с ребра на ребро, удержался в неустойчивом положении, оброс и закрепился: хочется спустить его...

Нарзан. Голубая колонна льда... река из него... падает в Адыл-Су, тут на берегу Камень, под ним красные стены и в красных стенах водица: нарзан. Две женщины с чайниками. Притягивает пить: «крепкий».

<На полях: У Шапиро еврейские губы, как Петя сказал, похожие на ту фигурную скобку, которую последней снимают при решении задач.>

Шапиро (по-видимому, он – начальник какого-то отдела ВЦСПС и в его руки перешло ликвидированное ОПТС): – Мы с вами, М. М., материалисты, марксисты. – Ну, да, конечно, а все-таки нельзя же мерить счастье людей в колхозах удобными кроватями, есть же и внутренний человек. – Это грубо, конечно, но, М. М., мы с вами материалисты, за немногими исключениями, как, напр., мы с вами (вы большой писатель и работаете не для денег: вы получаете по своим потребностям, я партийный работник, тем самым...), все остальные люди озабочены исключительно удовлетворением своих потребностей, значит, подсчитав трудодни, то се, вы можете себе ясное представление составить о колхозном счастье. (Вот это чисто еврейское, противное нашему понимание. Разве он читал меня действительно, как говорит? нет, но он знает мою котировку в высшем для него обществе <приписка: Моя котировка на кастах>, и вот именно эта котировка определяет меня как человека с удовлетворенными потребностями. В глазах этих людей одежда, квартира имеют решающее значение.) – Вы не знаете, М. М., я же лучше вас знаю, кто вы: вы писатель замечательный, на вас миллионы смотрят, ждут от вас: ваши леса, природа вообще: звери – это исключительно, о человеке нового у вас нет, вот если бы вы дали нам нового человека. – Незачем это... – Понимаю: анималистов на свете чрезвычайно мало, о людях же пишут все, я это знаю, но я к тому, что если бы с вашим талантом да нам нового человека. (В который раз я это слышу!)

<На полях: Потребители и посредники. Вспомнился Левин, философ 10-го этажа Московского дома: толпа внизу – это все только потребители, и самая великая чистая мысль, попадая туда, окатывается в хлебную булку.>

Я высказал свою постоянную мысль о великороссах, что они считают всякий народ выше своего. – Какая великая мысль. – воскл. он, – вот, напр., латинский алфавит для националов, почему же не свой... И Сталин это понял и принял решение русский алфавит ввести.. (вот откуда! и этот чудак Арсений Авраамов вздумал оспаривать!)

Мой рассказ о кабардинце, который допрашивал меня, сколько я получаю за книгу, и не мог понять, что я получаю – сколько хочу, по своим потребностям (мне он надоел: – Поскачем! – сказал я, и он вмиг умчался). – И он не мог вас понять... (Еврейский пессимизм теряется в разборе и подсчете потребностей масс, и еврейский оптимизм поднимается к человеку, удовлетворяющему все потребности, освобожденному...)

<На полях: Мясо закупали для лагерей: 250 р. баран! Пришли на базу. Завед. просил сесть. Мы сказали о башмаках. Он ответил: – Башмаки есть. – И началось молчание долгое.

Скопцы. Сосновский в свое время писал: «Товарищи, мужайся сегодня, ибо завтра будет еще хуже!» Ныне он и все подобные похожи на людей оскопленных.>

В городе показывался в гвоздевых башмаках странный человек; его оштрафовали.

Вася. «Я пьян был, и зачем же это Вася рассказал!» Я рассказал, чтобы Васю возвысить, но тут стали говорить, что у Васи есть все, да он боится брать... и всю историю повернули на то, что рабочие подшутили; лежит собака на сене, сама не ест и... Вася, как горный дух в белоснежных вершинах, сделается проводником, а хозяйство другому, кто может брать...

Уговорились с Шапиро, договорились: мне дают башмаки, а я напишу в «Известия» об альпинизме (Сталин ребром поставил: поставить туризм на высоту). Завтра будем отдыхать и готовиться для переселения в лагерь туристов.

26 Мая. Вся ночь звездная. Утро серое, потом дождь до вечера. Ходили за нарзаном: как удивительно притягивает к себе эта вода с запахом тухлых яиц, и запах даже становится приятным. Приехал Антонов в связи с работой изыск, партии: прокладывается асфальтовая дорога на Кругозор. Антонов спросил, как нравится мне это место. – А сколько будет грибов. земляники все будет покрыто грибами и земляникой. – Только почему вы, – сказал я, – построились так низко, я бы поставил себе дачу при слиянии Адыл-Су с Шхельдой. – И туда дойдем, – сказал он, – это ведь только начало.. Тут я вспомнил о сванах вольных, до которых осталось только 30 килом. Итак, есть рассказы: 1) Человек с железными башмаками. 2) Вася. 3) Памятник.

<На полях: Балкарцы кругловиднее. чем кабардинцы, но и у них есть тоже острые лица.

Горбачев, Полянский и еще один – метеоролог, радист и... запсиховали.

Левин с высоты 5 этажа: толпа жует наше все, тем потребности удовлетворяет: потребители. – А производство? – Они работают [мало] при мотиве потребления.>

Пожарник «собрался в себе»: давно не был в себе.

Безобразие от Шапиро. Кошмарное собрание: психи с Эльбруса и отдыхающие партработники из Кисловодска. Высокогорные работники сразу напились, обалдели, хватались то за редиску, то за вино. Рассказ об альпийском охотнике, что [сваны] его съели и остался альпийский значок Горбачев пел гнусно о лавинах и как он стал на высоте Эльбруса. Партработники истуканами смотрели, не улыбаясь. Шапиро, председатель ЦК союза профработников, оказался председатель ЦК пожарников и попал в туризм профсоюзов случайно, по командировке.

Вечером партработники между собой говорили о Балкарии, один спрашивал, другие отвечали. – Балкарцы – почему у них нет вот этого... (цивилизация, рестораны). – Потому что они пастухи. – А Микоян-Шахар? – Там промышленность (а в Балкарии и золото, и редметаллы, и постройки, школы). – А звери какие? – «Степной козел». – И медведь? – Конечно, медведь и волк. – И они охотятся? – Нет, кажется, они не охотятся. – Но почему же они не охотятся? – И т. д. Сами тут же сочиняют.

27 Мая. Крылья птиц. Ночью дождь, вероятно, теплый весенний («дожди степь оживили»). Мне снится встреча, и мы дни проводим вместе в обществе еще каких-то лиц, и между нами все было – все в прошлом, и теперь только... А в окне туман, и в тумане Баксан, как тысяча птиц, Адыл-Су.. и водопадик с большой высоты, как стая пролетающих птиц: не шум крыльев, а звон и свист, так и вода. Холодные реки из ледников, я видел, как Азау бьет со льда и сходится с Терсколом – Баксан, видел, Адыл-Су сходится с Баксаном.

Из тумана слышится кукушка. Родная кукушка, живая. Мы к ней приближаемся, или это она прилетела на помощь нам., и когда она стала первая в звуках туманного утра, то и ледяные реки стали понятны: точно то же и у них было в далеком прошлом, горячие были – стали холодные. Но ведь бьют же до сих пор еще горячие нарзаны из скал, и вот кукушка, и вот множество птиц всяких запело, защебетало: это весна, это живая жизнь, и все выше и выше Ледник отступает и дерево: каждый год отступает и пробивается выше, а внизу высокие, столетние, а дальше маленькие, как дети среди юношей. (Азау и Терскол создали Баксан..)

140 тыс. – ведь это одна московская улица, у меня в Союзе и то вдвое больше. – Неужели вы их тоже всех знаете? – Нет, да ведь это же и вовсе не нужно. Мы вспомнили этот разговор ночью, и оказалось, 140 тыс. членов – какой же это союз? Может быть, он имел в виду один район.

В 6 у. мою кукушку перебили свист и пение и окрики и стук: это вчерашние гости, решив, что после дождя им нечего идти на Кругозор (а сколько обсуждалось с вечера – как идти, как не стеснять слабых, в каком порядке, что взять), собрались возвратиться в Кисловодск. После них бесшумно уехал Антонов, и стало опять хорошо.

Узнал что жена Ш. летом жила на даче Сталина, а мужа к ней не допускали, и ему приходилось для свидания с ней пробегать 30 верст: похудел. Еще узнал, что он был начальником (наркомом) ГПУ, но пал и, падая, уцепился за пожарное дело. Еще узнал, что он приезжал как ревизор и его ждали со страхом, а он пробыл всего 5 минут. Догадываюсь, что «родители его жены, которые бывают у меня» – это Безруких.

В который раз идем пешком по Адыл-Cу. Погода средняя, то погреет, то нахмурится и брызнет дождь. Два камня на Адыл-Су при впадении Шхельды, вот бы на них дачу построить... и построят! это место – проходной двор. Дачу надо строить при заповеднике (там, говорят, и горы прекрасные, и лес, и все звери там собрались отдаться под покровительство науки).

По правде говоря, если бы и будучи дома хорошенько взяться за себя: побольше поработать топором, поменьше поесть, сосредоточиваться на несколько часов и, подбираясь во всем, подчинять себя, то можно подниматься на большую высоту Это довольно трудно и сложно. Гораздо проще взять молоток, гвозди, веревку и подниматься на каменную гору: тоже достигаешь высоты.

Абалаков, инженер-механик, Виктор Михаил., начальник лагеря альпинистов, инструктора наши и австрийцы-шуцбундовцы. Лейтмотив беседы: что нельзя себя разделять надвое и надо заниматься тем, что любишь: в этом счастье. Родство с охотниками. Радость свидания с лесом после снегов (это и я пережил на Кругозоре и Азау).

Высота не есть мера подвига альпиниста (Крыленко ввел эту дурь), высок Эльбрус, но для альпиниста это не гора: «вон та белая собачка, она два раза была на вершине» – мера: трудность. Горы заражают: кто начал этим, тот в этом погиб. Горы выпрямляют человека трудность и девственность (никто не ходил, а я: конечно, есть реализация личности и, конечно, ее выпрямление).

<Приписка: Высота трудность и такая реализация личности, когда «я» становится совершенно прямым: человек выправляется.> Маленький, тонкий сухой человечек (как завидно ему!). Эльбрус освоенная гора, отданная в распоряжение всех: пойдут и семипудовые, их будут на машине [поднимать], потом на веревках.. и тогда всё. А в Сванетию еще нельзя: снег не дает (в июле надо). Грифов нет: орлы.

Путь к ресторану. Пройти по профилю вершины Ужбы и Шхельды: что это за чувство? Он проходит, а за ним (как Эльбрус) другие, третьи, наконец проходит человек в калошах (5 пар чулок) и с собачкой, и дальше такие, как Антонов, устраивают асфальт, веревочн. ж. д., и тогда высота всеми освоена, – высота без личного усилия: ресторан.

<На полях: Береговая морена, боковая, серединная (если два).>

Разговор о леднике – что деревья росли одновременно, а не вслед за отступлением. Отступление несколько сот лет.

28 Мая. Ночью теплый дождь. Утро солнечное. Облака расстаются с горами. В прохладной тени барбарисовых кустов... я думал о том, что нет уголка в Кабардино-Балкарии, куда бы не проник глаз Бетала и где бы он не вспомнился. И вот это чудесное место в горах подготовляется им для курорта... Крепнет решение ехать в Кавказский Заповедник.

Вечером гуляли в парке в Нальчике, удивляясь высокой траве и тени старых лип. Вспомнились альпийцы с их презрением к «проходному двору». – «Это неверно!» Человек высокий должен с добродушной улыбкой относиться к этому «счастью» многих. И мы, оглядев все кругом, сказали: «Как хорошо!» Наш художник с женой, окруженный молодыми художниками, поправил их эскизы. Обратили внимание на великолепно начатую под землей постройку духана еще до революции: теперь из каждой комнаты вышли на свет липы и другие деревья.

Все большие... Пришел Налоев и рассказывал, что Бетал о культ, просвещении в Кабарде высказался так, что его пять лет обманывали. Я же говорил Налоеву, что какой разговор может быть о культуре, если в стране малейших попыток нет к национ. самосознанию: нет ни истории (революции), нет уважения к деятелям культуры (Пачев).

гроза. Но дождя не было, и день определился как первый роскошно созданный весенне-летний день Северного Кавказа.

<На полях: Прометей.>

Если человек ощупывает руками отвесную скалу, впиваясь ногтями в камни, находит трещину, вбивает в нее гвоздь, поднимается и выше опять так, все выше и выше, пока наконец не достигнет такой вершины, где еще никто никогда не бывал – это еще не герой. Вот если он, забравшись туда, как Прометей, похитит для людей огонь, или даже просто спасет хоть одного ребеночка и с высоты, как летчик Малыгин со льдов, принесет нам живую спасенную душу, мы [поклонимся] ему как герою...

Но вулкан Эльбрус, где был прикован Прометей, теперь остыл, – чистый спорт, как охота...

Пионеры. И вот человек, побывавший на высоте, не удовлетворяется, строит мосты, дороги для машин, чтобы другие люди могли в любое свободное время подняться...

Пчелы гудят: их нечего бояться: кавказские пчелы почти совсем не злятся и не кусаются, и зачем им злиться, если у них все есть. По старой липе медленно переходят огромные муравьи, раза в четыре больше наших. Страшно смотреть, но тоже, наверно, они не кусаются: тоже все есть.

Духан: из каждой комнаты («отдельные кабинеты») выросло дерево.

И вот этот чудесный парк, созданный из фруктовых лесов, окружающих Нальчик, это ведь тоже направлено к тому, чтобы поднять и выпрямить человека (ежедневно приходят машины, нагруженные горными соснами). Какая прохлада в тени старых лип! Пионер Ваня И. прогуливается с книжкой в руке и зубрит правила арифметики для экзамена (сдать арифметику, и полная свобода до осени). Навстречу ему по аллее с тем же учебником и красным галстуком идет Лена М. Чудесная желто-золотая птица иволга перекликается с другой. Перепела кричат тут же в парке, как в вольной степи. Солнечную дорожку между двумя пионерами перешмыгнула большая ярко-зеленая ящерица. – Ваня, лови! – Лена, дави! – бросились пионеры в высокую, почти до пояса траву. Напрасно, в такой траве ящерицу поймать невозможно. Пионеры пришли в тень и сели на зеленую лавочку. Лена сидела, положив книжку <приписка: арифметику> на колени, высматривая, – не перешмыгнет ли солнечную дорожку еще одна зеленая ящерица. Ваня, уложив арифметику возле себя, перочинным ножиком на спинке зеленой лавочки вырезал белые буковки: Ваня И. + (плюс) Елена М.

Эльбрус в калошах. Я считаю так, что с тех пор как один озорной альпинист в калошах (правда, в тройных шерстяных чулках) и с двумя небольшими белыми собачками поднялся на вершину Эльбруса, эта гора перешла из рук альпинистов в общее пользование.

Письмо Бухарина: пишет, что до него слух дошел, будто бы я распространяю среди «трудящих», что одних князей выгнали, но другие работают. Ответил: что удивляюсь, как хороший и умный человек слушает дураков и еще пишет об этом... Беталу прочитал, тот смеялся. – Но кто же? – спросил я, – мог так информировать Ник. Ивановича, разве Сосновский? – Нет, не может быть, Сосн. не такой... Это что-нибудь охотничье. – Разве может быть Третьяков? – Ну, какой же охотник Третьяков! – А письмо прислал, через НКВД?.. – Вы думаете на Антонова, ну бросьте: мы с ним часто шутим, это вы знаете, но сам он очень серьезный человек и как охотник плохой. Тут что-нибудь чисто охотничье... Позвольте, да это вовсе и не Бухарин: он еще не приехал, дайте письмо... Странно, рука его. Значит, приехал. А у него, знаете ли, охотничий темперамент есть. Э! стойте! да ведь это он сам все и выдумал. Чудак Н. И. Помню первую встречу, приехал с письмом Сталина (письмо срочное) и называет меня «Калмыкович». Придумал же! Особенный человек. Вы, М. М., не обращайте внимания, конечно же, он пошутил.

Тема разговора: Б. извиняется, стыдится, напр., что не мог проститься с Серафимовичем, с Третьяковым, что столько дел! сельскохоз. экономика, проверка билетов ночью, ложусь в 6 утра, здоровье – да вот все хочу сам... А писателю, художнику ведь не закажешь: – они сами это делают... «А что вот тут этот художник был... он, кажется, здесь еще... не слыхали, что с ним?» (а художник думает, что Беталу [так эта] важна работа!)

Все мы, писатели, художники, заняты собой гораздо больше, чем следует... Бетал говорит: «вот эта вся работа черная, я взялся за нее, и от этого уже нельзя уйти никуда, разве не хотелось бы мне с вами проехаться на охоту, но это тиски» (а художники как духи пролетают и так много, много думают о себе, и каждый думает, что он лучше другого и что настоящий писатель, художник только он и есть).

<Приписка: Тиски Обкома после разговора с Лапиным: состав страсти вождя: он и отец, и мать, и аскеза: ведь все в будущем и сам не видит семьи.>

заказать нельзя, что людей принуждать, насиловать нельзя И вот этот взгляд привел к краху (создались лентяи, которые прозевали Пачева).

Я рассказал Б-у о том, что не все благополучно в Кабарде, что национ. самосознание отсутствует, рассказал о Пачеве и моем повороте. – Погодите, справимся как-нибудь этот лентяй Налоев.

Я предлагал дружбу, общ. работу. На это Б. опять ответил, что писатель должен быть совершенно свободным, и трудно было понять, отстраняет ли он предложение, изверился он в этих «тостах» или боится, что я предлагаю, стесненный «»... Постарался дать понять, что «хлеб-соль» понимаю как вообще привилегированное положение писателя. Ах, вот еще его вопрос: – А как дом, нашли? – Дачу на Шхельде, сто тысяч – не верите? вот продам книгу – Бетал думал: «Неужели это тоже арап!»

Так окончился мой роман с Б., и так провалился план с домом.

31-го еду в Осетию.

30 Мая. Так же, как вчера, неспокойное раннее утро, потом тихо, тепло, игра гор с облаками и жара летняя.

«Калмычихе» и встретил ее на пути. Какая надменная особа, какая важная и в то же время «губернская». Я сказал любезности, простился, она: «Приезжайте».

К обеду собрался дождь теплый, богатый. После дождя к вечеру явились горы лесные, размытые, пастбищные, скалистые черные (снег с черных гор за последние дни почти вовсе сошел), из-за черных виднелись верхушки с вечными снегами.

31 Мая. Поездка в Орджоникидзе. С утра и до вечера в природе борьба за свет, солнце то покажется, то скроется в синих тучах. Мы поехали на тучи и только в Орджоникидзе догнали: тут был дождь, и нам сказали, что ежедневно до обеда жара и после обеда дождь.

Фенолог. Цветущую сирень и каштаны догнала белая акация, рожь выколосилась давно и, волнуясь, принялась наливать. Вот уж так у нас не бывает, чтобы сирень и рожь почти что цветет.

въехав в огромную пасть гор, намытых Тереком, в эту обширную Владикавказскую котловину. По берегу Терека тянулись все время заболоченные луга. Вот, вероятно, где малярия..

Расположились в «Интуристе». Татархан Сосланбекович Наскидаев (Николай Мих Орж. и поэт Коста Фарнион).

Нищенка влезла в окно ресторана и на глазах наших хотела что-то схватить со стола, и когда это заметили и хотели ее обратно выкинуть, она схватилась мертвой хваткой за стол. Ее били по рукам и до тех пор не могли оторвать, пока Наскидаев не дал ей рубль.

По этому поводу рассказал про ингушей, что у них до сих пор воровство в большом почете и раз, напр., когда они должны были перегонять баранту через осетинский аул, мальчишка наклонившись над оградой, вцепился (как орел) в барана, чтобы поднять его и утащить, но не мог поднять, не успел: могли оторвать его руки только с шерстью барана.

Перегон скота в нагорные пастбища существует по всему Кавказу, а не только в Кабарде.

Еще рассказал Наскидаев, что в его ауле (Ардан) прижилась одно время маленькая турица по названию Кукла. автомобиля, то на гудок, перескакивая с крыши на крышу сажени в три, возвращалась домой: гудок автомобиля признавала за сигнал козла. Туры – гон в сентябре, котятся в конце мая На 3-й год разбиваются молодые самцы к самцам, самки к самкам В 3 у. спускаются на пастбище и в 8 у. уходят обратно на высоту, вечером на ночь снова спускаются.

Рассказ Наскидаева о том, как он зимой взобрался на Казбек (зимой никто не был), как один человек провалился в трещину: задержался на изломе, взял сумку с табаком, водкой, выронил, и она укатилась дальше. Четыре ночи и три дня в трещине. Схватились. Вытащили, и когда очнулся, то первые слова его были: – Табаку! – а потом, когда ему дали, заплакал.

Медвежий жир имеет свойство предохранять лицо от морозных ожогов...

рождение формы, первое начало ее существования самостоятельного. (Годится при описании первого отрыва облака от горы: обнимая гору, оно приняло форму ее выступа и самостоятельно поплыло как форма, и кто-то внизу удивлялся этой форме, принял внутрь себя, и через человека форма осталась навсегда и стала жить, и в поэме никто же не мог знать, как родилась эта форма стиха и определилась жизнь человека, посвященная форме.

<Приписка: Молодой поэт узнал в этой форме черты своей возлюбленной, исчезнувшей, и страсть его невозможная соединилась с чертами... и он стал снимать облако с этой горы... Она была недоступная, и он стал на нее взбираться, ощупывать. Человек в высокогорных башмаках: привести рассказ его в дневнике.>

1 Июня. Утром солнце, но горы не были видны, после обеда и до вечера дождь и гроза..

«Замошкин-Талпы» (Пятигорск, редакц. газ. «Северокавк. большев%8к», С. Д. Говоров) о его фольклорных (по театру) работах, с Жалькин Петр Лазаревич (драматург, Москва, ул. Герцена) с Наскидаевым и Фарнионом. Характеристика поэтов Фарниона, Ив. Джанаева, К. Дзесова. Достать у Фарниона «Антологию» и турьи рога.

К вечеру гроза застала на берегу Терека, проходящего по парку.

Торжественное заседание: человек с седой головой в черной черкеске.

Старик-щеголь, природный тамада, писатель глубоко старый, при выборе в президиум замахал руками, стал отмахиваться, но прошел.

Николай Тихонов, парень из лабаза (киношные дела: история революции), другие почетные старцы, бойкий речистый председатель Союза писателей и проч., и проч.

<На полях. Тихонов 3 месяца работал с евреем режиссером в Ленинграде над сценарием, а теперь ходит по Кавказу... Провалился с деловой стороны.>

Почетное место в кресле рядом с Тогоевым (вылезти невозможно, жара). Банкет, опять тамада. Директор исслед. института – женщина слева (осетинка), директ. средней школы – женщина справа (еврейка), проходящая заочные курсы иностр. языков, уполномоч. НКВД. Разделение на высших и низших, как в Соловках...

Я сказал Тогоеву, что в Кабарде мало культурных людей, а он на это: – И все-таки Кабарда шагнула вперед огромным скачком, там же неграмотные люди были... – Напротив, утром, сильно выпивший Фарнион: – Бетал, что говорить... но Тогоев занял Нальчик первым (500 человек положил), а Бетал в это время был где-то в Ингушетии. Когда рассвело, ходили на Терек с Фарнионом, смотрели Казбек и Столовую гору, между которыми Дарьяльское ущелье. Мечеть, в которой рыбаки нашли замуровленную бутылку водки.

2 Июня. В 4 у. до восхода солнца смотрели с Терека на Казбек и Столовую гору. День обошелся без дождя. В парке на берегу Терека расхаживал свой [Калмыков]. В сумерках председатель Союза писателей Барон Боциев повел нас в Исследов. институт. Там показывал Фарнион музей как иллюстрацию личности Коста Хетагурова. От Петра I до смерти Коста. Творимая народом легенда о Коста (и то же о Бетале). Коста где-то сказал: «Охотник ». Его живопись церковная.

<Приписка: Ставроп. семинария. Жил, писал, как Бострем.>

(Пошлость Фарниона.)

Музей посмотреть отдельно. Встреча с писателями. Рассказ современного Коста: Цаголов (см. на конце, совсем как русский) рассказал, как под Новый год Коста с кем-то голубей на чердаке резали (праздник справлять), а он думал, что ножи точат – резать «Петушиху».

Сайд Бадуев, рассказал происхождение себя как поэта и писателя от народа и встречи с «универсальностью» (это мое), школа и революция.

Аткай Аджаматов, кумыкский поэт, о дагестанском театре, успех имеет «Отелло», как будто это горская вещь (из-за «чести»). Грим по мусульманству не допускается и в (?) театр, основоположник театра Бейбулатов Темирбулат ходил в горы со своими представлениями, и там бросали в него камнями.

<На полях: Бухарин.

В Орджоникидзе я увидел, на бульваре устроена кабинка для чистки сапог, и, забыв, что я в Осетии, сказал: – Наверно, и это Бетал придумал! Тост старика ко мне, передавшему рог другому: – А вам карандаш и ручка.

Мой тост: чтобы рог выпивать до дна – это жизнь, а не оставались от человека только карандаш и ручка. Грузины ошиблись и поехали в Южную Осетию.>

– Джигит.

Конь – Арабстан

Красавица – Грузистан

Джигит – Дагестан

Продолжение совещания в духане до 3-х час. ночи.

– Земля без травы и цветов – какая это земля?

– Человек без культуры – какой это человек?

– И то же писатель без народа – не писатель.

Абрек. – Ну, ты и теперь абрек.)

<На полях: Кукла погибла из-за цыпленка: хозяин камнем отогнал.

В Дагестане на базаре все языки сходятся на тюркском: >

Старики-осетины, эмигрировавшие во время царских гонений в Карачай, приехали депутатами на праздник, как знавшие Коста. Держатся, напрягая жилы. Пьют тост (только осетины!) с убежденностью в том, за что пьют. «Национальное по форме, социалистическое по содержанию». Визг горца и хлопанье (рог). Речь хозяина духана.

<На полях: С сияющим лицом выпивший сказал мне: – На какую высоту вас поставили! На другой день нет никакой высоты. Я дал кумыку второй рог и извинился: второй раз выручаете. – Что же, – ответил он, – ведь если надо, я должен за вас и умереть...

«Пить не могу. – Поставь! – Рог не поставишь». Спор: откуда взялся рог, один, что взялся он из-за посуды: нет в горах посуды; другой, что рог нельзя поставить.>

Утром сел на лавочку на бульваре, подошел Соцко, потом Губа, старики, и сидеть тесно. Соцко: – Одна слава сидящим, другая слава стоящим.

– Бог живет на вершинах гор, ему нужен чистый воздух, а человек живет в долинах: ну, и не мешай же мне, Господи, живи себе на вершине.

Гость. Пришел гость: день прожил – хозяин ухаживает за ним, кормит. Живет другой день и третий. У хозяина нечем гостя кормить и некогда за ним ухаживать. На четвертый день хозяин просит гостя в сад. Прилетели птички, посидели и улетели. Вот хозяин говорит гостю: – Видел птичку? – Видел: хорошая птичка. – Очень хорошая и время знает: посидела и улетела, а человек никогда времени не знает. – Гость понял. Простился с хозяином, поблагодарил, сел на коня и ускакал.

<На полях: Похож на Тагира.

Внутренний враг. Вот Столыпин боролся с внутренним врагом, так я борюсь с печалью – моим внутренним врагом. – Но ведь Столыпин же не победил. – Для своего времени он побеждал, а если умер от внутреннего врага, то в конце концов и мы все умрем от него. Так лучше же я буду жить веселым...>

Три ущелья: 1) Дигорское, примыкает к Кабарде и заповеднику Лескена (девственные буковые леса). 2) Алагирское (Военно-Осетинская дорога). 3) Арвы-ущелье (небесное ущелье): Военно-Грузинская дорога.

Толпа народа: милиционер. «Я веселый, потому что борюсь с печалью. Все умрем, так лучше же я умру веселым».

уздене прапорщике Тукаеве и гражданине свободном Гончуеве, что уздень хотел его плеткой, а тот вырвал плетку и похлестал узденя (хуже пули, кинжала). Как избежать беды? Уздень потребовал мальчика. Тот поехал далеко, уронил плетку, мальчик подал, а он в седло его и умчал. И отдал в холопы узденю, а мальчик и теперь жив.

Северная Осетия наполовину только христианская, Южная вся христианская (Грузия).

4 Июня. После проливного вчерашнего теплого тропического дождя сегодня утром облака так высоки и так прозрачны, что сквозь молочную дымку видны горы: из садика «Интуриста» видна гора, что рядом с Казбеком.

– знать ничего не хочу) – у него и у других подобных душа открыта незагрязненная для культуры: есть такой человек!

Наскидаев вечером, как обещался, не пришел, и дело с познанием Осетии затягивается. Слышал, что осетины привычны на обещания, посулят, а там и нет ничего. (Ночью говорили: – На какую высоту мы вас подняли! – а утром очнулся, и нет ничего, и ноги от вчерашнего даже на лестнице подламываются... какая уже тут высота! и не с кого спросить ее: все разбежались, никого не найдешь. Вот она, богема со своими обманами...

Солнце выманило меня, посмотрел на Столовую гору (Казбек был закрыт). Зашел в парк, сел. Сторож (75л.– отец 140 – дед 200). – Вот всё дожди, – сказал он, – и никто не может остановить, какие беспомощные люди. А раньше старики на гору, барашка там или что зарежут, помолятся, поедят, и если дождь нужен – дождь идет, не нужен – кончается. Люди потому меньше живут – что горы – воздух и лес – воздух: ледник почему-то отступил, лес вырубили, и зубы у людей стали портиться.

– и не женился: теперь один. Подошел некий Кучиев, ставивший власть вместе с Кировым. На мой вопрос о ценности стихов Коста он сказал, что высоко ценит личность Коста, но в его стихах часто есть что-то от религии, хотя вообще сам он и не религиозный, и в этом главное вот и есть, что человек не религиозный, а играет религиозными словами. Итак, всякие стихи, их значение: игра души, но создавать нового человека стихи не могут.

<На полях: Культура и баранта. Татари сказал: – Да, раньше у нас, до революции, было у каждого больше баранты, но что из этого: ели грязное мясо и больше ничего. А теперь культура. Все дело не в баранте, а в культуре. >

Еще говорил этот же человек, что очень обижаться на русских за то, что завоевали Кавказ, нельзя: если бы русские не завоевали, то сами бы между собой перерезались, перестреляли друг друга из башен. (На это кто-то потом возразил тем, что люди стали драться друг с другом из-за бедности, и в этом виноваты русские: ведь это они загнали в горы: у горца земли – буркой закроешь, а у русского казака 15 дес. на душу, и какая земля!)

Не знаю, верно ли последнее в точности, но разложение родового строя наверно обусловлено размножением и вследствие этого недостатком земли: единство власти, возникающее при эволюции феодального строя, вероятно, и основано на том, что при единстве власти увеличивается емкость данной площади, в индустриально-буржуазном емкость еще больше, а социалистический строй дерзает даже идти вообще против войны. Старик же в парке все вздыхал о том времени, когда у каждого, как теперь у сванов, было много баранты: между тем емкость соц[иалистического] строя именно и обусловливается материальным ограничением личности: личность может богатеть, лишь обогащая других.)

Загадка.

Около 10 у. приехал Наскидаев на машине, и мы выехали в Алагирское ущелье. В Ардоне смотрели дом Соцкб и у матери Татари пили пиво. С нами едет Чапур.

создавшая ущелье, быстрей Терека. <Приписка: (Арра-дон: сумасшедшая вода.)>

<На полях: Ардон = Арра-дон = бешеная река.>

Садон – рудник. Едем до Нурзала. Древнейший осетинский аул: сакля над саклей. Крепость. Часовня XII в. <Зачеркнуто: Райком.> Район. Опять Тамада. Достали рессору. Вечер. Прогулка. Звезда на небе? нет – это электрическая лампочка на руднике. Будущее Кавказа – рудник и курорт.

<На полях: Пахнет серой так сильно, что шофер, опасаясь, что на него скажут, спешит предупредить и рассказать о множестве серных источников.>

Рассказы о том, что в с. Архан (ущелье от Алаганского ущелья) охотник Сарби Худалов добыл себе турёнка и другой охотник там же другого, им теперь по 3 года, ходят с козами, дали в нынешнем году четырех метисов, и они вышли ближе к домашней козе.

Рассказ Татари о плите с грузинской надписью. Комсомольцы хотели узнать, что это лежит под плитой, но пришли старики-осетины и рассказали им, что в XII в. (?) была война осетин с грузинами, осетины побили грузин, и мир с Грузией и обет осетин: [грузинскую] могилу охранять на вечные времена.

В Ардоне мать Татари: не хочет в город. Татари линяет, собака его теряет чутье, еще носит партийный значок, завещанный ему умершим товарищем (морской парабеллум). Начал толстеть. Сравнительно с Александром – перерождается: горец в долине переродится.

Мать пивом угостила, садик Семинарии: гнездо революции. Идеализм семинарский и романтизм: не женятся: Коста и Соцко. Дом Соцко. Шамилевка.

Туры. – нет. У скалы – от 4 до 7 разбег (метров шесть–семь). Звук: удар, слышен за 2 километра. На 50 – два часовых. Видел стадо в 99 штук: 9 часовых. Свисток тура. Май–Июнь: на 1-ю траву – самое низкое. Трава выше, и он выше в горах. По рогу: самый старый 25; с 25 лет тупеют рога и нельзя считать. До Ноября самцы каждый отдельно. Сейчас в Мае–Июне 1 ½ км. ниже уровня моря трава растет до 3-х км. Старый тур на малой траве наверху. В Декабре гололедица: на месте стоит (в 903 г. поймали 2, убили 8, на гололеде падает, в снегу вязнет). 15 июня рожают: скала на самой высокой траве (вокруг стрелять: турёнок ложится, и поймал). Часа за 3 до темноты спускаются. Человек всех обманывает. Сейчас охота так: в 3 ч. ночи выйти на конец лугов – на границу лугов. Тур умный зверь <приписка: – чистый зверь: во всем дисциплина и закон>, серна глупый: без закона, безумная, живет пониже – с куропатками, а тот с индейками. Расходятся в январе, а если позднее, то весна будет плохая.

Перевал Цейский. Скала Адай-хох. Кальпер.

Охотник. – слияние Цеи с Ардоном, родина охотника Александра Морзиева, от него Шамилем пахнет, грудина, кисти, ноги, глаза, нос, высматривает из-за камня тура.

На гору можно подняться, а спуститься не спустишься: ни взад ни вперед.

Рысь и барса называют «стай» и потому часто смешивают: не рысь охотится за турятами, а барс... но барсов теперь нет.

Разговор с Татари: – Жили хорошо, мяса было много, а теперь меньше. – Много мяса, да, но и только: ели мясо грязное, культуры не было.

Пили в Нурзале. Баркад значит избыток.

ароматных желтых. Дом отдыха. Санаторий: горы до неба и выше гор сосны. Внутри горных стен. Больной не знает, что делать.

<На полях: Татари ночью, приехав, пустил Чапура на кроликов. Переполох. Татари хохочет. Тифлис – Батум – 349 км, 12 час. 25 руб.>

Туман поднимается вверх, охватывает гору кругом и, сгорая, курясь, тает и скрывается в дыму...

6 Июня. Всю ночь перебуровили охотники на туров: казалось, так хорошо: звездная ночь.

Фенология. Часам к двум с большой черной горы против моего окна будто перелилось: это стал спускаться туман, и скоро та, более далекая, гора исчезла. Наскидаев с его утробным оптимизмом продолжал говорить о хорошей погоде, но через час после их ухода пошел дождь. В 5 у. один охотник что-то забыл и вернулся: остальные, сказал он, сидят возле ледника и пережидают дождь.

– Итак, будущее Кавказа рудник и курорт, – сказал я вчера. - А вам это не нравится? – спросили меня. Я ответил, что нравится мне или не нравится, для дела мало имеет значения. Сам же я понимаю сейчас, что не хижина уединенная, не охота мне нужна и не осесть где-то нужно, а так наивно хочется приблизиться к роднику поэзии своей.. какая-то ненормальность, вследствие того, что я не хочу от этого отделаться дачей.

– накладные расходы и что так везде и всюду, в путешествиях, в Москве, все равно, что «простой» человек ценится нами за меньшее сравнительно с нами, что, усложняясь, жизнь ставит все большие и большие трудности в доступе к своему творческому я...

Так и Кавказ, делаясь рудником и курортом, попадает в сложную цепь «культуры»; низшие соблазняются «культурностью» (цветы в собашнике), и естественная даровитость, обнаженность творческой природы, «простота» исчезает: она делается величайшей ценностью для немногих; «простые» люди так слепнут, что... докажи им ценою всей своей жизни, что можно разбить цепь, укажи им путь, они скажут: «у вас талант!» Докторша: – Что же... вот «мать» обещает детям фасоль, а сама варит камни, и дети засыпают, после того она плачет... разве это не талант, вы только не хотите сознавать это, вас в Москву тянет, а зачем? – Театр, ах, театр! Докторша: «талант» и еврейская жажда театра.

<На полях: Азалии – желтые... А белые? Что это за желтые цветы? Азалии. А белый? Рододендрон.>

Фенологическая запевка. Сквозь шум Цеи с деревьев (весна сейчас здесь, на самом верху есть еще неодетые деревья и кусты, потом весна поползет по земле в альпийские луга, травой луговой, потом где-то в трещинках скал: когда конец, чем кончается?) – сквозь шум резкие выбросы отдельных звуков птичьей песни, как будто песня соловья с другом... Казалось, сумасшедшая, революционная вода разбила эту песню соловья, вмещающую в себя и сиреневые ночи, и тургеневских женщин «Дворянского гнезда», и...

<На полях: Бегство 1. Марксизм 2. Париж – любовь 3. Павловна – охота 4. Литература 5.>

Бетал выходит к людям на пир всегда веселый, потому что предан чему-то до конца (скажем, борьбе с «внутр. врагом») и до того отдает туда себя всего, что веселье консервируется и является непременно там, где живут не всерьез: «игра души».

Ни одного знатного имени на скале не найдешь: тот человек, дойдя в простоте природы до камня – рад наконец-то отделиться от себя и сказать: вот я, а вот камень, скала, и пусть когда-нибудь придет другой человек с аммоналом и взорвет эту скалу, но пока скала великая, и я приветствую это величие природы, живущее и растущее независимо от меня, и даже, напротив, меня самого поднимающее... А тот человек из дома отдыха тоже чувствует величие скал, но не может в себе найти никакого другого ответа, как только имя свое никому не ведомое начертать на скале.

<На полях: Я убедился, что, когда вам надо, вы везде меня находите. >

Одна из тем моего путешествия – это «моя хижина»: я ищу, где бы мне поселиться, и, поняв, что везде рано или поздно будет рудник и курорт, нахожу, что лучше всего поселиться в Москве

<На полях: Моя хижина: это моя свобода, я стремлюсь к ней, свободе в творчестве. Но где же об этом думать? Толстые стены против Третьяковской галереи: 26 тыс. пай.>

На повороте мне открылся ледник, и видно было, как Цея вытекала из него (цея = сукровица, белая), а тут ниже в лесу из шума вод складывался разговор до того человеческий, что я ладони к ушам приложил, чтобы слова разобрать.

На пути лежал камень величиною с большой многоэтажный дом, и мне послышалось тут жужжание пчел. Где эти пчелы, и так много? Я вернулся, опять. И я понял, что это внутри огромного камня, просачиваясь, по-пчелиному пела вода.

В крутом сваренном мясе морской рыбы трески отваливаются слои, так в скале снизу один слой выпал, рассыпался внизу, и под скалой образовалась широкая пещера, открытая: там наши охотники на туров спали, подле них стояла бутылка. Татари и простой народ (родной народ). (К этому: моя и зависть и неприязнь: ночевка тело к телу, запах и проч., отношение к шоферу и пр.: это давнее чувство еще из времен народничества...)

<На полях: По нашему пути впереди везде шла баранта...>

Примечание

¹ Trollius europeus – купальница европейская (лат.).