2 Марта (в Москве). Из романа «Контрапункт» О. Хаксли: «Путь всякого человека, живущего интеллектом, если он следует по этому пути достаточно долго и неуклонно, приводит его к непосредственной очевидности, от которой человек неинтеллектуальный никуда не уходил». Моя обратная мысль, что простой человек, выполняя, как вол, предначертанный путь, мало-помалу встречается с планом, заложенным в дело. И под самый конец каждый видит план в его осуществлении. Тогда «канал» готов, и стихия умиряется.
В свете высказанного Хаксли ясно вижу, почему я клялся не выходить за пределы своей специальности и быть только художником. Разобрать, какие силы охраняли меня..
То, что я в себе называл «оправданием обывателя» и «смирением», это было (по Huxly) признанием непосредственной очевидности, т. е. жизнью, противопоставленной интеллекту.
Если со льдины дрейфующей все написанное нам интересно, то чем же Союз не дрейфующая льдина и как писать, чтобы тоже было все интересно. Надо прийти к очевидности.
Бергельсон – У Днепра.
Ардов – ассирийская борода.
Арго блондин
Бродский брюнет
Богданов
Инбер
Афиногенов
Соболев
«Безвыходное положение» у Ставского разрешилось в сторону устройства самого размещанского клуба. Присутствовали на учредительном собрании настоящие дьяволы Бродский (черный) и Арго (белый): белый дьявол и черный дьявол. Но противно мне стало до тошноты, лишь когда меня не упомянули в числе кандидатов в Совет клуба. И не нужен мне никакой клуб, и не стану я в нем бывать, а вот все-таки – не выбрали, и стало неприятно и стыдно, что пришел на это собрание.
В дальнейшем кумиться с дьяволами и ставить себя от них в малейшую зависимость не надо, и ходить туда пореже, однако иногда бывать? или же послать к чертям...
Что-то там нечистое...
3 Марта. Бывает, приходишь в хорошо убранную комнату и не обращаешь внимания на обстановку. А когда к тем же самым интересным людям придешь в ту же комнату, и нет у них прежней обстановки, то сразу эту перемену заметишь. – Тут что-то было? – спросишь. – Тут была, – скажут, – фарфоровая чашечка… Вынут, покажут, – никогда не видал, но она присутствовала при прошлой беседе и как-то влияла.
(У Чувиляевых.) <Приписка: И люди есть такие – не замечаешь, а они тоже влияют, да еще как.>
На дрейфующей льдине всякая запись значительна: «Встал рано, вышел, трещина в том же положении» и т. п. Я раз вообразил себя летящим пассажиром на земном шаре и стал отмечать ежедневные перемены в природе: так получились «Родники Берендея» («бинокль»).
... Сегодня вечером у туристов дать этим пример натурализма (внешнее описание событий на льдине) и реализма в случае с «Родниками Берендея»: т. е. что писал о переменах в природе в соответствии с тем, что происходило со мной, пассажиром земли. (Захватить рассказ «Весна света», им иллюстрировать.)
<Приписка: Но общее тому и другому, натурализму, романтизму, реализму, что надо интересно жить, и тогда все написанное будет интересно>
Дневник – вот литературная форма туриста, и разговор с туристом может быть лишь о форме записи.
Начало туристам: общее в том, что – запись, вся моя литература вышла из туристической записи: газета, этнография.
4 Марта. Разгром квартиры Макаровым. Вечер у туристов.
5 Марта. Поездка в Загорск.
-3°. Везде лужи, грязь, вонь. Сотни, а может, тысячи рабочих брошены на доделку мостов. Краны, машины, гул, свист, гуд, а на самой готовой арке вверху видно, как работают метлами...
Там возносят новый дом, там старый разрушают, там рельсы прокладывают, там трещат перфораторы и неустанно работают, а дума о «кровавых собаках», «псах» и т. п., сидящих теперь в зале суда.
И как приятно было потом войти в свою комнатку в Загорске и смотреть на березу, на засыпанный до окошка дом Тарасовны...
После обеда отдохнул, и снилось мне, что вот у Фаворских сын Максим делается большим художником. И ни с того ни с сего он взялся... [но] он культурный продукт длительной жизни культурного рода. И как, бывало, один такой дом встречается с другим, соединяется, родится и складывается быт, общество. И это было! Я помню еще то время.
Старухи идут и присматриваются к раковым шейкам у торговца: вот хотят же и они жить. Скрипят, а живут, живут. И все так: завтра, быть может, всем конец, а сегодня поживем, и нет, кажется, на свете ничего сильней этого: хоть день, да мой. И те политики, сидящие на скамьях подсудимых, этим самым чувством живут...
Все отбрасываю к чертям. Пусть весна, одна весна, да моя она.
Как интересно разрешилась «безвыходность» у Ставского: у него остается «учеба», а Толстой делается иконой в Клубе, тут будет его дух, графско-еврейский.
Новый дневник. Пусть наш Союз будет как дрейфующая льдина, а весь остальной мир в его настоящем и прошлом – это будет мой читатель, которому я, быть может, скоро погибнув, даю весть о жизни моей. Писать как Папанин.
Вся моя жизнь с марксизмом, непугаными птицами и Павловной и всем-всем исчезает как бессмыслица, когда думаешь о Клубе писателей. Это два взаимно уничтожающие себя начала.
По легкому утреннику донесло до меня запах лисиц. И я подумал, что это возможно: ветер ведь со стороны лисьего питомника. Но там был не лисий, а куриный питомник: «птицеград». Очевидно, я, почуяв запах лисиц, вспомнил мгновенно, что лисицы постоянно таскают кур в птицеграде, и курятник превратился в лисятник.
6 Марта. Весна у меня в душе ложится из года в год на весну, как в дереве годовые круги, кольцо на кольцо...
Вот опять лес просвечивает на голубое небо, и в самой чаще лесной в гуще больших елок опять, как всегда, от минувших метелей кое-где остались фигуры белые, иногда будто статуи. И опять синичка стала пухленькая и поет новым, брачным голосом. Везде следы гона белок, зайцев, лисиц.
Кончил роман Хаксли «Контрапункт», прочитал и будто побывал в Англии и нашел, что и там, как у нас, и так везде на всем свете: та же самая жизнь. А то ведь и так могло бы выходить из книги: это не о нас с вами пишут, это не мы, это – Англия.
Процесс раскрывает картину полного разложения партии и полное одиночество Сталина и зыбкость нашего государственного бытия: случись что-нибудь плохое со Сталиным, и все развалится начисто. А может быть, напротив, все распавшиеся ныне и только внешне связанные элементы общества соединятся внутренне?
Мы сейчас как на дрейфующей льдине, и вот надо бы так вести записи, как будто попал к Папанину на льдину. Попробую.
А подлинная жизнь – это жизнь каждого человека в связи с его близкими: в одиночку человек – это преступник или в сторону интеллекта, или же в сторону бестиального инстинкта.
Мой человек – это самое то, что наша интеллигенция называла презрительно «обывателем». На деле же это именно «сам-человек».
А что индивидуальность? Каждый «сам-человек» содержит свою собственную индивидуальность, и надо обладать родственным вниманием, чтобы уметь отличать в каждом свойственную ему индивидуальность, т. е. именно самого человека.
Мой успех в выступлениях («спасибо, хоть раз вздохнули свободно») основан именно на том, что я выступаю как «сам-человек», открывая этим всем возможность чувствовать родственно своего соседа. Я этим даром обладаю, и он полярно противоположен дару сверхчеловека.
– Да! – говорит один, и кто-то из зала сказал: – Нет!
В большевизме содержится этот сверхчеловек, и оттого все эти процессы. Из самого большевизма выходит этот «враг» и говорит Сталину свое «нет».
Сталин – это смерть сверхчеловека: пока все эти претенденты на трон не вымрут, до тех пор не освободится сам-человек с его органическим творчеством жизни.
Будущее должно рождаться из настоящего и чтить в настоящем отца и мать свою. И это есть творчество жизни, а революция всегда отцеубийство, всегда отрицание.
И Сталин пришел к отрицанию отрицания, к тому, чтобы сказать «да». Но как только он сказал свое «да» («Счастливая страна, Конституция»), вся партия в лице всех своих наркомов, секретарей и командарма сказала ему «нет». Он уничтожил партию, сказав на их «нет» свое «нет» – и так стал смертью сверхчеловека.
Сталин похож на романтического Демона: от его «да», от его поцелуя умирает Тамара, его «да» вызывает новых врагов.
И все-таки, если выбирать, – он или они? – ясно, что надо с ним, с отрицанием отрицания.
Будет или не будет война? По всему думается, что должна быть. Вот-вот капитулирует Китай, и тогда наш Дальний Восток в воле Японии. Это раз, и второе: наша война с Японией зажжет мировую войну, а с ней и возможность великих перемен в нашу пользу. В-третьих, что мы готовимся отчаянно: и кутерьма с высылкой пораженцев, и кутерьма с экстренными заготовками. И особенно убедительно, что люди живут, как будто войны вовсе не будет, люди в эту сторону даже совсем и глядеть не хотят: поживем сейчас, а там будет, что будет.
И да, все-таки возможно, что и не будет войны.
Что я вынес для себя с юбилейных вечеров: 1) Увидел себя в хорошем свете и узнал наличие «родственного внимания» в самой натуре моей.
2) Уверился в наличии особых приемов своего говорения.
3) Приобрел убеждение в своем представительстве «сам-человека» против сверхчеловека.
4) Романтизм.
«Сегодня здесь, а завтра там». И от этого тоже стирается грань между живыми и мертвыми: Замятин, вот хватился: да Евгений Иванович уже года два как умер. – Умер! – И человек растерялся и побледнел. А эти подсудимые, вроде Бухарина, перед смертью своей рассуждающие спокойно в суде, как в Академии.
У некоторых, многих есть такое же чувство в отношении к Сталину, как было при царе: убрать царя, и будет хорошо. Какие дураки были тогда мы, обыватели!
8 Марта. Мое остроумие в заднем уме, и оттого я вне общества, и оттого я писатель. Могу только среди своих: юбилей.
Процесс: мы были отброшены в сторону, а в партии (целое) продолжалась борьба, та самая, как мы ее видели на улице. И теперь раскрывается.
Так вот отчего меня отчуждают: они все были в политике, я же вне.
Ничего не решилось с переселением. Жить: луч с центром Москва – роман: луч Костромской – бобры.
На дрейфующей льдине – с точки зрения тюленя, или моржа, или белого медведя.
9 Марта. Барометр медленно поднимается, а пороша все сыплется. Поутру можно думать, что сегодня будет солнечный день.
Еду в Москву. А роман буду сочинять на ходу, – разве нельзя сочинять на ходу?
Водосточная труба легла на завалинку, и от завалинки до низу сосулька. Одно разбитое окно заделано мешком. На покосившемся заборе прорезана щель, под щелью пришита фанерка, и на ней выведено от руки: для писем и газет.
Женский день (вчера): истерический крик, в котором безусловное, повелительное «надо» с исступлением призывает уничтожить Бухарина и всех гадов.
Тема: народ на канале: Бухарин + селянский министр Чернов + Разумник = опоздавший интеллигент.
Показать равенство железной необходимости в природе и у людей.
«Кровавый пес Ягода» (статья Кольцова).
Смотрю вместе с медведями, тюленями, моржами на человеческую льдину: колется, гибнет, еще колется... Цена власти: не удалось Ягоде, а если бы удалось? Вот почему каждого властелина надо спросить: а где твой «сам-человек»?
В этом государственном коммунизме нет и зерна человеческого. Если спекуляция торговая осуждена, то политическая? Там: не обманешь – не продашь. Здесь: не отравишь, не убьешь – и не возьмешь.
10 Марта. -10. Солнце. Едем в Завидово. Процесс как убедительное доказательство необходимости «сам-человека» и как исполнение пророчества: «Все растечется в грязь».
11 Марта. На постройке моста: всякое строительство, – здание ли это, в котором будут жить, мост ли, по которому будут ходить, – есть поглощение настоящего будущим. И если всё в государстве одно только строительство, то в государстве этом всё в будущем и нет ничего в настоящем.
Вчера мы ездили в Завидово, в дер. Шошу и Елдино. Не захотелось жить на юру, и далековато.
Рассказывали: некий Осип потерял 4 гусей, а они были меченые, с лиловыми шеями. Тогда Осип поймал 4-х гусей у Анны, выкрасил им шеи, продержал у себя три дня и выпустил. Гуси с лиловыми шеями пошли к Анне. И люди это заметили и то заметили, что Осип гусей загнал к себе. Так случилось и на другой день, а когда на третий вышли, – люди вступились: если гуси к Анне ходят, значит, это ее гуси: у Анны пропали четыре гуся. – Но ведь у них же шеи лиловые, – сказал Осип, – а у Анны гуси белые. – Разве вот только что шеи-то лиловые, – согласились граждане. И Осип начал их загонять к себе. Но в это время, откуда ни возьмись, на реке еще четыре гуся с лиловыми шеями. При всем народе эти гуси вышли из воды и пошли в дом Осипа.
– Нашлись! – воскликнул он радостно, увидав своих гусей.
И отпустил гусей Анны.
И у Анны в это лето жили гуси, так, как и у Осипа, с лиловыми шеями, и дети все лето, издали следуя за Осипом, спрашивали: отчего это у Анны гуси? И Осип отвечал...
Да не будет у меня места моего ни в городе, ни в деревне, а место мое будет там, где я создаю свою сказку.
12 Марта. Утром порошит. Еду в Загорск, заказав Аксюше окончить ремонт квартиры к 18–19-му. Какой-то обман непременно предшествует сдаче женщины: правдой же является требовательность. Сила соблазняет, но она должна быть направлена в другую сторону – здесь же всегда обман (легенда, поэзия: в основе всякой поэзии обман).
Ягода – Смердяков, но Бухарин никак не Иван Карамазов.
Подале от Фени – греха мене. (Поближе к лесам, подальше от редакций.)
13 Марта. Начало сборов в Кострому.
1) Кожаный чемодан: Лейка, машинка, часть книг и рукописей.
Испытать пленку: «агфа» и советскую завтра. Сколько взять пленки?
Бритва, машинка, бритв, мыло, ножницы, карандаши, чернила.
Большой чемодан. <Приписка: Подушки, плед >
Одежда: свой теплый охотничий костюм и купить в «Туристе». И все на себя. Резиновые сапоги. Теплые чулки (две пары). Гетры. Башмаки. Туфли.
Белье. Маленькие карты. Машинка для стрижки. Термос, иголки-нитки, пирамидон. Рюкзак. Чай, кружку, масло 1/2 к.
Охотничья сумка: бинокль малый, лейка.
14 Марта. Погода ни два, ни полтора: ветер, но не буря, снег летит нехотя, ни тепло – ни холодно: градусов 7 и серо...
Охрана своего достоинства: когда удалось осознать сделанное, то надо эту самооценку поддерживать.
И тема и название моей сказки пусть будет Падун.
А Бухарин-то ведь академиком был, и этого академика бандит Ягода называл своим Геббельсом. Да, сила-то необходимости серьезна, а человечек, ее представляющий, большей частью несерьезен…
– Еще бы, – ответил я, – нынче 1-е старое Марта, 5-го грачи прилетают, а мороз и снег.
К обеду снег перестал. Лес весной света стряхнул с себя зимний снег. А сейчас что идет, то ложится как пудра на деревья.
Черный ручей на снежном пруду, и такие высокие на нем снежные берега, подумаешь, правда берега, а это все шутки воды, шуточные берега.
Укрепляюсь на Костроме. Пишу письма Алекс. Петр. Розанову.
Перед великими событиями истории: государственным переворотом, войной, революцией логика оставляет людей, и логически вывести войну из фактов никто не может. Так и перед концом своим человек бросает логику. А Бухарин даже в смертный час не оставляет потяжки на логику.
Нашел – наконец-то – письма Бухарина, прочел их, и оказалось, он тогда был прав и написал их как исключительно хороший человек. Надо было уничтожить письма, но мне стало неудобно делать это в то время, когда самого автора уничтожают. Да и нет ничего дурного в этих письмах! Эти письма приблизили ко мне «самого-человека», и стало жаль его: не знал, что творил... И если он не знал, то что же знают другие?
Они все хотели остаться в живых хотя бы только для того, чтобы всю жизнь смотреть из-за оконной решетки... Вот что надо человеку и чем он может удовлетворяться, и вот как мила жизнь...
Рыков-то какой конец запустил! (как Радек).
Присоединил Процесс к «Падуну» как силу скрытой жизни.
Мост в Москве зачищают, подметают, и вчера еще я видел тысячи людей, а сегодня метут немногие, заметая остатки индивидуальности после расплавленных и заключенных в бетон и металл. Будущее, скрывшее в себя столько жизней, стало настоящим, и вот уже, обманывая охрану, врываются на мост первые потребители.
16 Марта. Грачи. Папанинцы. Радио: переход на большую землю. Нам от Папанина ничего не остается.
Враги-вредители. Никогда я не верил в то, что они есть: всегда считал за ссылку на врага тех, кто не хочет и не может что-нибудь делать, или просто если не выходит в силу всей политики, принципиально уничтожающей личность. И сейчас, после процессов, я все еще думаю, что если вредили изменяли, то очень робко, и ничтожно, и бездарно: какие-то шалуны, что настоящим врагом была сама природа человека. Напр., Авербах: он искренно хотел пролетарской литературы, во имя ее, несуществующей, он искренно давил на существующую как на буржуазную и вредил. Неверен был принцип: к делу, требующему свободного личного отношения, был приставлен чиновник: в принципе неверно, а если не выходит, можно свести к вредителю Авербаху.
Крыши на домах люди от снега очистили, в лесу с деревьев все дочиста ветер стряхнул – деревья в лесу и крыши в городе стоят как летом, а снег самый глубокий вовсе не тронут.
Вечером в 9 вызов «с паспортом». Гибель писем. Позорный страх, – о, какой он знакомый! какая «обида» знакомая, а «жить хочется». И вот из этого «хочется» два пути: путь «надо» (вплоть до «смертию смерть») и путь унижения, вплоть до конвульсий. И так скрытая сила жизни таит в себе «смертию смерть» (надо), и та же сила жизни «хочется жить»... позору. Так что, принимая «смертию» – надо, любя, деревенеешь, любя, превращаешься в труп.
Жил хорошо, весело, слыл хорошим человеком, но «попался» – и тут...
17 Марта. Все серое, дорога рыжая, на окнах первые слезы весны.
Выход на волю.
Одна душа – ничто: одна душа для всех, – вот душа, откуда все творчество.
Шум строительства, а в лесу своя тишина.
Санки.
Оттаявшие фигуры на пнях.
Ручей в сугробах.
Розовые березы.
Дождь.
И капли серые, как верба.
Корешок эгоизма – и вот она, правда: корешок в правде ищет свою пищу...: т. е. согласие с жизнью целого дерева.
Судебная инсценировка.
Как мальчик Миша написал рассказ о четырех гусях с лиловыми шеями.
Миша начитался из книги «Зверь Бурундук» рассказов Пришвина, и особенно ему понравился рассказ об утенке. – О гусях у него нет, я напишу о гусях, – сказал он.
Обратимость.
18 Марта. Хватил мороз -10°. Окна в цветах. – Все еще будет! – сказала Павловна.
Именно вот теперь-то и будет интересная борьба. <3ачеркнуто: Написать бы автобиографию «Моя борьба».>
«Медный всадник» и «Анчар»: у раба должны быть другие идеалы, чем у царя, – в чем они, что сказал Евгений Медному всаднику?
Есть такое чувство, что у себя дома не так хорошо, как у всех, даже прямо у себя скверно, и это нужно прятать от всех. Это у русских. И когда свое приходится сравнивать, то, кажется, нечего и сравнивать и что не только европеец, но какая-нибудь нация своего же Союза, татарин какой-нибудь и то кажется благородней русского. И это глубоко проникает в русский народ, в особенности вот теперь, когда повидали немцев через войну, их жизнь, их порядки. Не стоит о них и говорить, просто рукой махнет. <3ачеркнуто: Это, мне кажется, должно быть подобное этому у евреев> Вот теперь фашизм – скверно, что фашизм, а возьми коренного русского, и он скажет: пусть фашизм, а поступают все-таки как-то поблагороднее.
(Вспомнил Володина Н. Н.)
19 Марта. С утра мороз -10 и метель сильнейшая. Вчера вечером, приехав в Москву, увидел, что мост готов и по нем движется вся Москва.
В вагоне думал об одном маленьком человеке, распространив его посредством связей до всего мира. (Не Евгений ли это, не раб ли из «Анчара»?) Не то ли делает всякий поэт?
будет. Не останется несвязанным ни один человек, и тогда, подняв все из прошлого, я должен буду стать за оборону. Я и сейчас за нее стою, но сейчас я писатель, мне это мешает. Это неминуемо выйдет…
Мост.
Победа Сталина.
Почему Сталин, а не идея: напр., Сталина.
Почему (по Огневу) нельзя сомкнуться с временным – личностью на дрейфующей льдине – только без флага.
Огневу нельзя: только царю (только в Боге: помазанник). Папанин в Бога не верит. Или верит в социализм.
Человеку не хочется связывать судьбу свою с вождем, потому что вожди сменяются: верных убивают. А вождю нужна власть и подданные. Необходимо временное сделать вечным: помазанник (царь).
Образная мысль: человек поседел в труде сделать обыкновенную мысль образной.
Так нужен был царь.
20 Марта. Серо. Тепло. Грязь. Свидание с кумом.
21 Марта. Теплая ночь, красное утро.
Тысячи примеров соблазняют ребенка, мальчика, и отрока, юношу, показывая наглядно, что можно жить не работая. И старец седой, полстолетия работавший с утра до ночи, слушая Моцарта, вспоминает Пушкина и его Сальери, вздохнет и подумает, что счастливо рожденный может жить не работая. Можно жить не работая, но нельзя на это рассчитывать.
Что за чернила такие!
Написал рассказ о гусях.
Женщины: Анна Дмитриевна, Перовская, тетка Ксюша. Раньше недоступность женщины была от ее телесного богатства, теперь [смотри] в душу.
22 Марта. Сороки. Автоматический нищий.
23 Марта. Отъезд назначается на 26 (13) в субботу. Мысль о том, что дух не работает, открыто сказать нельзя (углубить Моцарт и Сальери), но через мальчика можно: Сутулый бегает, а инженер не работает. Так и разделить всех: работают, заботятся (погоняют) – и совсем не работают, а придумывают. Отсюда вывести протест шпаны.
Козлов Борис Павлович, учитель, охотник. Кострома, Пролетарская ул., д. 73, кв. 19. Остановиться.
Прохоров Алекс. Платоныч – чучельник. Заказать чучело.
24 Марта. Еще солнечный день. Ночью 2–3 градуса мороза. Думал ночью еще раз о сходстве силы жизни с силой воды.
Весна и у нас, и в Кабарде, и везде (цветы на окне и луч солнца в Нальчике).
26-го вечером поездка в Кострому: 25-го достать деньги.
В природе душа раскрыта: это ветер, свет и вода – вот и все! У человека душу не видно, всякая бывает у человека душа, но каждый зовет ее одним именем: «я».
Авербах, Крючков, Ягода – вот кто...
25 Марта. Случайная связь, т. е. связь случаев, как в науке есть связь причинами, так что есть причинная и есть случайная связь, случайная не в смысле теории вероятностей, а в смысле связи образов в художественном произведении.
Коты на крыше.
Кот белый шел по крыше высокого дома, а черный шел пониже по крыше другого соседнего – и оба кота друг друга не видели. Черный кот поднялся по хребту к стене, прыгнул вверх – и оба кота внезапно увидели друг друга.
Кот подходит к другому, трясет хвостом, как собака машет, но с нервными перерывами: не ласка, а угроза.
Моя новая мысль о том, что огромное большинство людей находится в безвыходном положении, и собственно выход – это есть удел немногих, гениев (личностей) или шпаны. <Приписка: И что мораль этих последних (сверхчеловеков) относится к самому творчеству, т. е. к себе творящему: все, что у Ницше. А мораль «самого человека» – это к другому человеку в его положении (безвыходном): сообща решают, как тут быть.>
Разговор с вором.
Шоколад. Деньги, билет.
Конверты-открытки, чернила, вечное перо, пирамидон.
Список дел Аксюше: Огнев.
Была так называемая «случайная связь», а между тем мы с моей старухой живем вместе уже 35 лет, и у наших «случайных» детей начались теперь вполне законные дети, наши внуки. Так, может быть, и весь мир начался в своем развитии от какого-то случая и до того теперь во всем узаконился, что мы теперь истинную любовь, полную искренность в человеке, могучий талант и все самое прекрасное, из-за чего только и стоит жить на земле, называем случайностью.
При почти полном недоверии к реальности похвал, какое складывается к старости, все-таки бывает немного приятно, когда похвалят. И как бы ни была глупа неприязнь, – и это тоже чуть-чуть всегда неприятно.
<На полях: Пасха: 24-го Апреля.>
26 Марта. Ночь без мороза. Ровно серое небо. Дым и туман: от нашего дыма туман почернел. Крыши давно летние, сухие. По крышам коты ходят, и на какой высоте!
Все бывает. Случается, и коты с крыш падают.
Собираюсь сегодня в Кострому.
Петя по телефону из Пушкина сказал, что все кончено, весна шумит, везде вода, скворцы прилетели. Я опоздал. Все решил тот туман, который в Москве непонятен: не то дым, не то туман.
– Значит, дружная весна?
– Ужасно! Волга пошла.
И вот удивительно, нельзя было понять весны, а когда Петя сказал о всем, ясно услышал крик петуха на дворе Третьяковской галереи и все понял, и в Москве стало как в деревне.
– Как все переменилось! – сказал я. И на мои слова Васька, подумаешь кто, – плут из плутов Васька ответил: – Все меняется, и Вы сами-то как переменились. – Я даже вздрогнул и огрызнулся: – Чем же я изменился?
Но подлец прав: я переменился. Так, начав менять свои взгляды на интеллигенцию еще в 1905 году, теперь окончательно пришел к перемене (чего стоит Иванов-Разумник!) и в отношении тоже большевиков. Как в христианстве вопрос был поставлен рабами, так и тут теперь пролетариями, современными рабами, и по-нужному, как теперь это надо.
Неважно прошло у меня и детство, и отрочество, и юность, и вся молодость, – все суета. Но старости начало (65 лет) меня радует, – первое: спешить стало некуда, второе, – на всяком месте приблизительно одинаково, в том смысле, что не место человека красит, а человек место, за исключением места с клопами: этого я еще не преодолел.
Принудительный труд, без которого не обойдешься, и болезнь, неминучий спутник старости, – это одно и то же, даже и самое слово-то ведь туга = труд, значит, болезнь. А если, говорят, бывает «творческий труд», то на него рассчитывать никак нельзя: это дается счастливцам, и счастье тут вроде актерского: как ни тяжело в труде жить, но есть что-то очень хорошее в сочувствии тружеников друг другу в общей борьбе, – чего вовсе нет у счастливцев и отчего актерского счастья не каждому-то и хочется.
К теме о встрече котов на крыше: можно на этом сделать московский пейзаж: как ампирный дом со всех сторон обставлялся домами- жалели ломать, и вот он задвинулся в глубину: разные службы, разные типы домов, дворы, слуховые окна.
Дерево (Муравьи – то самое: весеннее
Пахан Клавдия Мироныч Куприяныч
Артем и его бык
Аврал.
Все от солнца. И, конечно, это солнце так сделало, что вода мельчайшими пузырьками поднялась над землей. Какой великий момент в жизни воды: вода разбивается на пузырьки и улетает. Это как у нас, людей, любовь, когда каждый из нас отдельно, по-своему как бы поднимается и летит над землей, сохраняя связь как любовь: все хорошее. Но и у воды, как у людей, скоро соединяются капелька с капелькой и падают на землю и начинают общее дело воды, где нет уже свободы каплям и каждая капля подчинена общему делу.
И вот еще у людей: себе самому, т. е. себе как капле кажется, будто я могу на весь мир распространиться и я – это самое главное. А со стороны каждая в совершенно безвыходном положении, одинокая ничтожная капля. У воды же этого нет: у воды и со стороны видишь, что капля соединяется и распространяется на весь мир в деле воды. И у них много совершеннее выходит, чем у людей: тут каждая капля прежняя теперь входит в единство всей воды и, совершенно забыв о себе, совершает общее дело воды на земле.
Итак, пошел дождь. Сутулый проснулся с мыслью об аврале: в крайнем случае будет аврал, и тогда все как один.
Мало-помалу из пепельно-серого день превратился в сверкающий солнечный. По газетам, на Волхове началось пароходство. Как-то завтра я попаду к Тупицыну?
Итак, будем в 5 ч вызывать такси, вещей, как водится, набралось уйма.
Соколов – секретарь охотничьего общества в Костроме (спросить у Тупицына).
Кострома, Пролетарская у., д. 73, кв. 11. Борис Павлович Козлов.
Три ружья.
Заездна шумит (ветер южный).
Вороны купаются в снежной воде.
Ветер с полоя на гриву.
Дружная рыба партийная (лещ).
У Калашникова дрожжей покупать.
Дуги делают.
Волга 3 дня прошла выше Калинина.
Лоси заревели.
Не задолится. По прибылой. По убылой (две эры) – весны.
Палочки строгают: дуги гнут: Павел Иван. Хренов. (Вся душа в Пушкине.) Корнюха? Семенов (из Кронштадта: он усмирял, или его?).
В Москве день горел. Без калош. Звонок Пети: опоздал. Вечер 7. 10 в Костромском поезде. Сказали: в Калинине ледоход. Ниже Самары ледоход. В Костроме должен быть снег, и Волга пойдет нескоро. В лесах почти нет снега.
27 Марта. В лесах снега. На полях снег сел, но поля не открыты. Тупицын. Козлов Борис Павлович (тип). Дача на Городище. Выехал в 2 ч., приехал в 7 вечера. Костя из Ведерков. Просевы. Куда делся снег? Земля сухая с осени, снег без осадки – земля не застыла: вода ушла в землю. Какое событие: в Калинине ледоход! Чибисы: теплая птица: Видел ли теплую птицу? – Гляди! 22-го прилетели все: грачи, синица – скворец. Спас. Бораньское (первобытный человек). Озеро Великое. Тур – дорога. На каждой гривке ток дупелей. Заездна шумит (ветер южный). Вороны купались в лужах снежных – застал дождь. И опять Калинин прошел. Вода прибывает.
28 Марта. Снег мокрый, снежинки в яйцо. После обеда серо, тепло. – Прибывает? – Показал палец (на палец).
Лещ – рыба партийная. Руками линя. Переезд к Семенову Николаю и к Сергеевне. (Жена Тупицына Настасья Сергеевна и сын Сергей Семенович.) Матрос, а скинь форму, и такой же. Любого коммуниста поставить в рядовые колхозники. Козлов – пыжик.
– все, все то же самое внутри России, и все, что совершается, то снаружи, с поверхности. Тупицын осмелился Козлову сказать: суеверие.
Первая рыба язь прибылая, потом щука и так все по прибылой, по убылой.
Чувство природы (души) как чувство жизни, за которой все.
29 Марта. Трудовое, бухаринское и вообще безвыходное положение, – это уж так что не отказывайся и ты, Михаил, и ты, царь всякий, помни, как было с царем Николаем II.
Хорошо спалось, как дома. Туман. Куча навоза и на ней деревья: теснота оттого, что некуда от воды.
Зайцев жалеют, а самим хуже зайцев.
– А зачем же ухо разрезал? – А затем разрезал, что мой, что был в руках у меня и что опять может попасть и чтобы все зайцы, глядя на него, помнили, как и мы: от сумы и тюрьмы не отказывайся.
Поговорили, как бы лосей спасти, а сделать ничего не сделали (выгнать ведь нельзя: они назад в Бабий бор).
Есть в каждой семье довольно чего-то такого, что со стороны покажется полной глупостью: нечто существующее исключительно в черте этой семьи. Так точно и в каждом народе очень много всего, не имеющего никакого смысла в условиях интернационала. Ужасно, что за это никакой разумный человек не может стоять, а без этого жизнь совершенно бездушная.
То, что в Козлове, есть у каждого коммуниста, даже Фадеева, Герасимова и пр. – что это? И неловкость моя с ними от тех же причин (напр., Ставский).
Зальет Большая Волга. (Столбы стоят с надписью Б. В. – все измерено.) – Все зальет, все кончится, а и так сказать, может быть, и не зальет? – Конечно, может, и не зальет, как пойдет история.
Как ловят судаков (кочка в лесу в нерест). Человек черный, как <Зачеркнуто: грач> ворон: волосы на голове, брови, усы, все, а прозвище Рыжий. 28 в Костроме + 80 см. Моховая грива.
Думается верно, а чередом не знаю.
Моховатая грива.
30 Марта. С вечера сильный мороз и утро ярко-солнечное, морозное.
Идоломка, Соть, Чутькин горб (с высокой гривы), чистополье. Как заревели лоси.
Трудно себе представить более обиженного человека, чем я, и так же редки те героические усилия, какие извлек я из жизни, чтобы примирить себя с этим и стать выше этой обиды: геройство в борьбе с собой и свидетельство моей победы есть книга «Жень-шень».
Может ли быть назван героем, кто всю свою жизнь отдал на борьбу с самим собой и таким образом удержался от зла?
Мороз – удобней. Черновики на ледянке, (лес)
Почему у Некрасова нет лосей? Узокса.
Одно то: хороший был студень.
Не надо мешать (студень). – На Великом.
Ноги стали хватать. Руби веревку. С веревкой угол. Ошиблись. Веревка вожжненая. Пыль подколесная! Хоть сам-то жив остался. Чаю в жизни не пивал с сахаром, зубом сроду не бился и матерным словом не ругался, а когда не в мочь делалось, говорил: «Пыль подколесная!»
Узокса. Бухалов.
Манерка, спальный мешок, сапоги.
Дераблин Иван Васильевич.
Марать, марать – хвать! не пропущает.
31 Марта. Наш писатель кабинетный марать-марать, хвать! не пропущают.
День красный, его раскемарило, едят и мухи (судаков колоть ехал), и топором строгай зарубки.
Рабом называется тот, кто, не любя своего дела, работает только ради средств существования. Свободным – кто действует за свой страх и совесть.
Все протаяло на береговом взлобке, где вчера в истлевающих снегах узнавал кружево морского прибоя – все закрыто, как зимой. А после обеда набежали новые снежные тучи и опять с новой силой повалил снег.
Табак я бросил курить, но никогда никого не уговариваю, чтобы бросать, напротив, в компании, чтобы не выделяться, возьму иногда и сам покурю. Точно так же я давно уже перестал убивать на охоте, как бывало раньше, и заменил свою охоту простым наблюдением жизни животных в лесах. Но ружье беру с собой и убью иногда для еды птицу или зайца. Я думаю вообще, что из своей личной борьбы со злом разного рода, табаком, охотой и т. п., не надо делать принципов, обращающих жизнь в систему принуждения. Вот когда мальчик маленький обожжет себе пальчик, тогда неплохо посоветовать ему беречься огня.
В кабинете Ягоды, наверно; не раз поднимался вопрос о Пришвине, не прибрать ли его к рукам. Но стеснялись Горького, ждали случая, за который можно бы ухватиться. И, возможно, даже был он, и решено было покончить со мной на вечернем заседании. Но в промежуток утренних и вечерних заседаний случилось нечто очень важное, и о Пришвине забыли в тот вечер, а на другой день сами боги полетели к чертям. Случай, наверно случай, и так у всех и всюду случаи, и нет в живой жизни никаких законов, никаких причин, действующих вне связи случайной... По существу мой «случай» есть Судьба или Промысел, но однако и не складывается с этим понятием, потому что когда создавались эти понятия, меня не было, я в создании их не участвовал..
Съели с Тупицыным язей и выпили в его доме с пожеланием рыбы ему на весь год.
К вечеру снег перестал, заморозило. Но за несколько часов с утра мост перегнулся дугой, и вода из Соти пошла на луга в озера и заиграла в снегах.
Скорчился мост (утром: арка).
<На полях. (Вся жизнь – одна ли, две ли ночи Пушкин.) >
Большаков давно умер, но помню дорогу с ним, ехали в тоске, он в своей, я в своей, и друг другу кроме пустых слов сказать было нечего. Впрочем, обмолвились и о любви.
– Да были ли ночки-то? – спросил он.
– Были, конечно, – ответил я поспешно, – конечно, были.
– То-то, – сказал он.
И мы опять замолкли. И мне стало [много] хуже: ночек-то ведь не было. И сколько лет прошло с тех пор, и всё их не было, и так я и остался без ночек.
Теперь просят жизнь описать: «интересная ваша жизнь!» Да, конечно, интересная: столько событий видел я между кончиной царя Александра 2-го и правлением Сталина.
И все это пустяки, раз ночек не было, не стоит описывать.
гудели.
Агроном, грузный человек и неловкий, некрасивый, с широким грубым лицом, удивленно посмотрел на меня и что-то по-своему понял во мне и сказал:
– Была ли она-то?
– Была.
– И приходила?
– Да, приходила
Он помолчал, а потом сказал:
– И больше не придет.
Вгляделся в меня и убежденно:
– Нет, больше не придет.
вовсе ничего не было, улыбнулся приветливо, выразив вроде как бы: – Ну, такие мы – все правильно, так и быть должно. – И стал спокойно говорить о делах.
2 Апреля. Мост разбирают. Мороз. Лешка! садись на картошку. Оживились? – Нет вандыша. Тихая вода: великое болото.
То снег, то солнце, и все мороз, и все те же ослепительно белые просторы заливных лугов, а на горизонте кругом косяки пойменного леса.
Эта задержка весны с возвращением зимы похожа на те перерывы в своем бытии, похожие на временную смерть.
Икра: лещ – рыба партийная: лапы еловые.
– быть непременно партийным. Я верю, но веру свою никому не навязываю.
Рыба здесь вся волжская, свою выловили. Запирают: грузят косяки.
Неведомое (невеста) начинает переходить к привычному через ограничения: рыбы здесь мало, воля ограничена, а не безмерна. И рост населения – необходимость изобретения, механизация.
«Масса» большевистская и масса творческая (народ). Чтобы удержать власть, надо «ближе к массам», и эта близость власти на пользу, но массе не на радость.
Путевые записи к книге «Неодетая весна».
Как сом двухпудовый запихнул себя в вентиль.
Лещевка – ложка икры.
Судак молочный 12 дней. Лещ – красный или белый.
У Колоды – борьба с лещом.
Окунь – разводная рыба (распутная: икра как мочало, везде на кустах).
Язь на стрежне: на ударе бьет икру.
Лещ, сорога, простая рыба наверху мечет, язь в глубине. Щука где попало...
Когда ворот в рубашке расстегнет – лещ и карась. Язь греется на быстрой воде.
За Кастью – Баранское, Попово.
Пошли воду посмотреть (как вода?).
Все водоемы запираются.
Ввести рыбу на Выгозеро. Списать с края Мазая затопление зверей. (Звери в беде не грызутся.) Река текла и останавливалась, а вода кружилась.
Сежа – сидят, без труда – не вынешь рыбки из пруда. Три вентиля на Волге: в каждом рыба.
<На полях. Мыши Зоя и общий ум.>
2-го Апреля в Костроме передвижка льда 50 метров.
Не то кот, не то баран, не то ребенок, или все вместе, и во всем этом кто-то, будто колом, рубит матерным словом, и женщина очень стесняется этим, робким голосом уговаривает, и оправдывается, и всхлипывает, и плачет, и так слезы и мат.
– зайцы: они все бегают от воды, меняя лежки. Всем нужна грива: и норка.
4 Апреля. Переливает [вода] дорогу – обозы кончились, и на лодках поехали.
Не сразу, когда переменился ветер, было заметно, что ветер южный...
Рыбаки:
– Чует ли рыба подо льдом эту погоду?
– Чует!
Птицы все прилетели, но куда они подевались?
Зоя ведь вовсе недалекая, а каким-то общим умом живет и будет жить как все... В «Падуне» состояние этого заднего ума (как озеро тихое) нарушается: передний ум должен создать новую родину. И этот обязательный для всех передний ум с планом – заставляет мышь бегать без памяти. (Тетеревам хотелось подраться, а нельзя.) Эта встреча переднего ума (плана), как тон повествования, вступает с приездом гостей, и события происходят на его фоне вплоть до «умиротворения».
– тяга какая-то, никак не встанешь: к такой-то погоде!
Мой дом ходуном ходит. Стог перед окном как огромная голова, на которой от ужаса шевелятся и дыбом встают волосы.
Между прочим, описывая Надвоицкий узел, надо как-нибудь дать и весь канал в его значении переброса воды через хребет и внутреннем контрасте реки и канала (река с той и другой стороны рано или поздно, через тысячи лет, разрезала бы и сровняла хребет, но канал, человеческий план, ускорил на тысячи лет эту работу, и все сделал план).
В бурю-метель коты забираются на чердак и орут. Кошки все забеременели, делать нечего: драки. И они там уверены: на чердаках. Но дошло и до котов.
Кошки уже забеременели, но сила осталась, и вот драки. Но дошло и до котов.
– из-за рождения жизни, знаешь, что все кончится хорошо. Но осенью борьба кончается смертью...
Линь – икра последняя.
Щука, язь, окунь, судак, лещ, карась, линь.
Одна девочка что-то рассказывала другой девочке, и ей стало мало слов, она заплясала, и другая, глядя на нее, заплясала.
А Тамара зайца по моей просьбе рисует и, всхлипывая, сопит: трудно ей.
Жизнь – борьба, но только разная бывает борьба и разные люди. Бывает борьба весны с зимой, когда знаешь, что, какая бы ни была страшная битва, все кончится к хорошему и начнется новая прекрасная жизнь. Такие бывают и весенние победные ручьи, и бывают весенние люди. А то борется лето с зимой, и бывают осенние хмурые люди, борются за жизнь, но знают вперед, что им...
Волчий стан.
Это в час десять перемен. Только рыбаки ушли на сежу, и вот началось. При солнце ветер дул сильный, небо раскинулось в оранжевых пятнах, и через оранжевое где-то в дальней глубине сияло голубое пятно, а с запада нарастала темно-синяя полоса.
<Приписка: Впервые небо с водой перекликнулось. Перекличка неба с водой.> Я смотрел на темно-синюю полосу и не пошел сидеть к рыбакам. Какой красотой сиял при оранжевом небе лед нежно-зеленого цвета, и по нем наливалась синяя вода: ни лед, ни вода, ни небо. Но когда темно-синяя, почти черная полоса разрослась в полнеба, то оказалось там внизу все бесцветным: все очарование было от неба. Все небо закрылось, сделалось серым и с бурей начало хлестать дождем и снегом.
И опять все прояснело, и просияло на небе голубое оконце. А рыбаки не струсили и пересидели. Как могли они выдержать, – удивительно! Вот уж действительно без труда не вынешь рыбку из пруда.
Я, конечно, в конце концов, верю в себя, который не унизится и выйдет невредимым из всякого унижения. В конце концов, да! но я страх имею постоянный перед унижением, и это ослабляет мою силу и подавляет возможности: мне всегда кажется, что сделанное мною ничтожно, а при счастливых условиях я бы мог сделать в тысячу раз больше. А вот Пушкин был счастлив.
5 Апреля. Всю ночь шумела буря, но дождя не было, и против вчерашнего вечера мало переменилось. Опять мороз – стужа. Нет вандыша. Ход рыбы.
Глава «Падун»: На дню десять перемен. Опыт организации вопросов.
– сколько он делает! и в то же время какой же это игрун. Нужно же найти себе такую забаву, что, когда капают капли с крыши и мороз их схватывает, в то время как хочет схватить мороз каплю, дунуть на нее, и на вторую, и на третью так, чтобы сосулька вышла кривая. И не одна какая-нибудь, а все многие десять сосулек кривые.
Так ветер-игрун посмеялся над морозом, и когда люди вышли из бараков, то все увидели и стали смеяться. Даже люди, даже заключенные смеялись над морозом:
– Кривые сосульки!
– Что ветер наиграл!
– Что нашутил!
незавершенная любовь нашла свое завершение в «Корне жизни».
Язь на глине. Лещ молочный – икряно-красный, синеватый с шипом по 13 ф. (самое большее).
Лещ-беляк до 6 ф. Калиновец, когда калина цветет, до 3-х ф.
Когда я Тупицыну намекнул на то обстоятельство, что сейчас нельзя прямо ничего сказать, потому что может статься, что каждый ваш собеседник состоит там. – Т. умолк. Почему же он умолк? Или... Или, может быть, думал: – Как ты глуп еще, старый мальчик, все теперь там состоят, и никто с этим давно не считается: пусть он состоит там, но ты умей привлечь его на свою сторону, чтобы он, будучи там, работал в пользу тебя.
Со вчерашнего дня с запада показывается туча, быстро растет, налетает снегом, потом появляется солнце, и ветер уносит поземок, после чего сверкает наст в ожидании нового набега.
6 Апреля. На зуб, воды чуть, вода чуть лучше, сегодня остановилась, в Ярославле начала убывать.
Работа рыбака и шалости удильщиков.
Последний бугорок (лоси замерли, зайцы бегом, лоси, большие звери, молча ждали и передвигались на последний бугорок, и когда стало [заливать], они поплыли и заревели...)
«так надо» (поворот истории).
Так бывает, что, когда мы смотрим на людей, то различаем их, вот другой, вот третий. А когда посмотрел в зеркало, в природу, – там нет отдельных людей, а делается все как надо.
Разбор сражения.
4-го теплая сила взяла верх, подул ветер с юга, и стало хорошо. В ночь с 4-го на 5-е контратака зимы, и ветер стал завертывать с юга на запад и с запада к северо-западу. 5-е и 6-е – дни ужасающих битв. 6-го ветер дошел до севера и ослабел: к вечеру стихло, и обозначился легкий ветер с юго-запада. Небо на юге стало акварельно-прекрасным. На западе оставались дымчатые [полосы], в которые садилось солнце.
Завтра днем ожидаем перемену к хорошему.
– солнце на столбы влезло, как широкая душа самого хорошего человека, а там, напротив, где люди живут, у моего окна стог как голова с поднятыми волосами от ужаса: так он и остался таким в тишине.
7 Апреля. Благовещенье.
Писатель пишет, даже величайший Пушкин – и то мало читателю, что он пишет: ему до страсти хочется самого Пушкина в лицо посмотреть. Кажется, ведь это же именно сам Пушкин в лучшем его составе, как автор «Медного всадника», а нет! – Пусть в лучшем-разлучшем, а хочется именно на того Пушкина поглядеть, какой он есть. И почему-то дипломатам мало переписки, а надо лично поговорить, посмотреть друг на друга, и то же на войне: при таких совершенных орудиях уничтожения надо лично встретить и бить друг друга в рукопашную, и тончайшее романтическое чувство к женщине должно завершиться чувством общим со всей природой, чисто животным, как петух и курица. И труд – это борьба, завершаемая вещью.
Пьяный председатель и спаивание: а откуда же деньги взять?
И мои деньги, на которые [опирается] мое благополучие и обслуживание Клуба писателей, тоже ведь происходят из того же источника... Нет!
Мог любить и доходить до полного безумия только при условии невозможности достигнуть удовлетворения. Так и читатель. Эта болезнь определила всю мою личность, болезнь + самолечение.
Левина болезнь.
С утра мокрый снег, до вечера дождь.
Кольцо сжимается.