• Приглашаем посетить наш сайт
    Островский (ostrovskiy.lit-info.ru)
  • Пришвин.Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.)
    1938.

    Пришвин М. М. Дневники. 1938-1939 / Подгот. текста Я. З. Гришиной, А. В. Киселевой; Статья, коммент. Я. З. Гришиной. – СПб.: ООО «Изд-во “Росток”», 2010. – 608 с.

    1938 год

    1 Января. Летит редкая пороша. Петя учит Леву на мотоцикле. С Петей высказывали друг другу свое горе о разрушении таких сложных и редких организаций, как Мантейфель и Мейерхольд. Вместе с тем подумали о всем повороте на «нового» человека и, как все, ничего в этом не понимали по существу. Единственно, чему порадовались, это назначению Смирнова комиссаром военным и рядом с ним заместителем наркома обороны Мехлиса: собственно Мехлису обрадовались: Лев Захарыч что-нибудь выхитрит и под войну нас не подведет. Вот...

    Решил выбросить из числа верных людей всех, кроме единичных столпов, совершенно неколебимых. И для себя, своего спокойствия, и из-за них самих. А то ведь каждый раз, как сказал кому-нибудь лишнее, через некоторое время одумаешься и раскаешься: «Зачем я сказал!» Понятно, что при этой одумке допускаешь возможность доноса. И, значит, каждый раз, когда с кем-нибудь заводишь сомнительный разговор, – тем самым оскорбляешь его. И, значит, разговаривать о некоторых вещах теперь вообще неприлично. Быть может, Куприяныч неглупо советовал повесить у себя какой-нибудь портрет и тем определить границы разговоров.

    Закрепляю решение перейти от охотничьего положения на инвалидское.

    Вальбе сетует, что нет меня в газетах и журналах, называет это «отставанием». А мне это и хорошо: пусть что угодно думают. Я замру, исчезну и вдруг воскресну.

    Титов сказал: «писатель отсиживается». Это плохо, значит, я не один такой, и в «инвалиды» попасть не так-то уж просто.

    2 Января. После обеда выехал в Москву. Попал в Архангельский поезд, в курящее, смрад! Но тут же в этом смраде где-то чудесный хор поет старинную русскую песню. И многих простых людей песня схватила за сердце: кто подтягивал, кто мычал, кто хрипел, и так про себя, так потихоньку, что не только не мешал, а усиливал силу песни: выходило, что народ пел. Во время перерыва песни перед заходом новой один человечек, чуть-чуть навеселе, сказал:

    – Хорошо поете, только старое все: кто старое помянет, тому глаз вон.

    Из хора ему ответили:

    – А кто старое забудет, – тому два глаза вон.

    – Нехорошо говорите, – сказал человечек, – нужно бодрость вносить в новую жизнь, а вы вон что: старое воскрешаете, старое надо вон.

    – А Пушкин? – раздался неведомый голос. Сторонник нового на мгновенье смутился, но скоро оправился:

    – Пушкин – единичное явление, Пушкин мог тогда предвидеть наше время и тогда стоял за него. Он единственный.

    – А Ломоносов?

    – Тоже единственный.

    – Нет, уже два, а вот Петра Первого тоже нельзя забывать, – три.

    И пошел, и пошел считать, чистая логика! В вагоне стало неловко: всем было ясно, что и Пушкин не один, и народную песню нельзя забывать. Но один человечек, и то выпивший, поднял вопрос, и раз уж он поднял, то надо как-нибудь выходить из положения: не в логике же дело. Тогда хор запел: «Страна наша родная». И все охотно стали подтягивать, песня всем была знакома. Однако виновник не мог слышать, он уже спал. После того опять запели новую песню о Сталине, потом военный марш, и все это было всем знакомо, и все охотно пели до самой Москвы.

    Так вот единственный человечек, и то выпивший, нашелся во всем вагоне, один, кто посмотрел на пение принципиально и весь наш вагон поставил на новый путь. <Зачеркнуто: Мы приехали в Москву с новыми песнями.>

    И вот на таких-то человечках, посыпанных в народе, как мак мелкий, и незаметных, и стоит весь Союз.

    Заметить себе этот тип и анализировать его, начиная с Алексинского рабочкома: тут и есть родник власти. В этом и Ленин, тут все «против», и тут пораженец.

    Смотрел фотовыставку. Есть удивительные вещи. Эффект фотографии от печатания, ретуши и т. п. И сколько Сталина! и везде он «снимается», а не «выходит». Сталина снимать надо в действии, но его действие от нас скрыто...

    Принес домой гипсовую голову Вольтера и в ужас привел Аксюту: «Какой это неблагодатный человек!» Пришлось завернуть в газету. Завтра унесу.

    В доме где-то печка хорошая, и оттого везде тут тепло, приходят люди, наслаждаются теплом, уютом, беседуют, читают, поют, сочиняют. Тепло! а нет никому никакого дела до печки. Но человек, женщина ведь тоже как дом, тоже топится и тоже уют. Почему же тут так часто приходят и, недолго думая, прямо и лезут в самую печку?

    Вспомнилось, как в лесу мы заблудились и потом, учуяв запах табака, пошли по запаху и поняли, что лесник курил и метил деревья. Одно время запах оборвался, мы шли по меткам. А когда метки кончились, лесник закурил, и мы опять шли по запаху.

    Я могу с большой пользой для себя и для всех жить, как Гамлет, как Фауст, как всякий центростремительный тип, пока хранится во мне достаточный запас Дон Кихота. Печорин, нигилист и всякий такого рода пораженец в своем отечестве возникают, когда иссяк родник Дон Кихота.

    Во мне еще такой огромный запас устремленности в далекое лучшее, что...

    4 Января. Разговоры с Андреевым в «Детгизе» и организация детских писателей.

    Вечером А. М. Коноплянцев и беседа с ним о «призраках» (т. е. о том, как самое незначительное существо (несуществующее или в пьяном виде) может терроризировать целый вагон, целое собрание). Еще говорили о том, что вся надежда на Льва Захарыча и что Розанов не дожил до того, чтобы описать «[весеннюю] пору» русской революции. Появление Антиноя.

    5 Января. Утром бродил по улицам. Купил энциклопедический словарь Брокгауза, чтобы вспомнить об Антиное.

    Вспомнился «Профессор» (Александров). Он отупел оттого, что хотел сделаться профессором и не мог: остановился на приват-доценте. Только страдания на смертной постели освободили его от «профессора», и лицо его стало прекрасным (это сделал «дух», который веет, но не работает, не достигает). Между тем Тарасиха на вопросы: «В чем вы его положите?» отвечала с гордостью всем: «Конечно, в профессорском». Народ собрался, многие только с тем, чтобы посмотреть, что это значит: «в профессорском». И это оказалось в обыкновенном синем вицмундире, какой носили в наше время все учителя. К этому рассказу параллельный рассказ о смерти Ильи Николаевича Игнатова.

    Читаю «Асю» Тургенева, которую совершенно забыл и вспомнил только одну строчку о запахе конопли, столь редком в Германии. Почему осталась в памяти конопля, и почему Тургенев вообще скоро забывается? В чем тут дело?

    Вчера в разговоре с Коноплянцевым сказал, что Гамсун чувствует природу и пишет не лучше меня, но он свободнее. А. М. понял это в смысле «объективных» причин, сжимавших мое писание. Но сам я так не думал. И так оно и быть должно: пусть со стороны потом найдут причины, повлиявшие на сужение моего таланта. Сам же до смерти должен биться с условиями и причины неудач относить только к себе самому. И потом, что значит «свободнее»? Я думаю исключительно о свойстве самого таланта: вот у Тургенева более свободный талант, чем у Достоевского, но удельный вес письма Достоевского больше тургеневского. И я думаю, что удельный вес «Корня жизни» больше, чем «Пана».

    Хожу кругом около своей «Были» и чувствую, что могу загореться и написать вещь одним духом, но не решаюсь как-то взяться.

    Перед тем как хорошо написать, рушатся «леса» трудных придумок и открывается совершенно простой путь, и все дается на этом пути так легко, что кажется, будто вовсе напрасно перед этим трудился.

    Так и сейчас вот мне хочется писать без всякого дальнейшего раздумья о строительстве канала, прямо о мальчике...

    Довольно, правда, помучился, приступай и пиши одним духом.

    Просто беда с политиками, имеющими претензию судить о художестве.

    это?

    Мне кажется, что он вообще все понимает, что ему говоришь, психологически самое сложное, самое трудное. И в то же время все это им воспринимается чуждо для твоей личности: как будто не ты ему говоришь, а ветер доносит или чудится в шелесте листьев или рокоте ручья или толпы. Вдруг почему-то улыбнется, вовсе не считаясь со смыслом твоей речи: кажется, должен бы заплакать, а улыбается, ты вообще тут ни при чем, и от этого-то и тяжело до крайности. И тут его безумие, а воспринимает он все правильно. Скорее всего, пожалуй, он скрытый безумный эгоцентрик, такой же, как и А. Белый, но, поставленный в условия необходимого общения с людьми, вечно он трется около людей всякого рода...

    6 Января. Сочельник Старого Рождества.

    Разобрать – что музеи глушат восприятие красоты = та же вещь дома у себя бывает другою. На этом и основано украшение своего жилища предметами искусства. Так что красота на вокзале должна быть особенная (Каганович).

    Исток этой красоты: я – хозяин (строитель) = такая красота из полезности (напр., красота прочности).

    Из рассказов Аксюты: сватался к молодой жене, а та не хотела идти за него из-за дочки: убери и пойду. Вот он стал делать гробик и говорит девочке: «Это я домик тебе делаю, ты скоро к маме пойдешь». Девочка пришла к бабушке (матери своей мамы) и говорит ей: «Бабушка, мне папа домик делает и говорит, я скоро к маме пойду». (Преступление было раскрыто.)

    Вспомнились «Панки» – как сюжет для приключенческой сказки. И еще сюжет о глухом и слепом.

    Какой это ужас, представить себя в положении мужа красавицы. Тем оно ужасно, что раз она красавица, то тем самым она свободна и требовать от нее ничего нельзя, напр., верности: никак нельзя, и единственный путь сохранить ее возле себя – это заслужить. Ее связать можно только своей любовью, верностью и тем высоким смирением, которым преодолевает человек свою неудачу. – Да, пожалуй, это и есть средство единственное.

    Не была она красавицей, но такой я себе ее вообразил и предъявил к себе такие требования, каких не мог вынести. После того пришлось мне переживать себя, как будто у меня была жена-красавица, имеющая право принадлежать всем. И тут очень легко могла произойти замена «музой», потому что «красавицы»-то ведь не было, а был только предлог возбудить во мне дремлющий «процесс», или движение, или самоанализ, посредством которого я стал всех понимать. Тут дело в каком-то коренном чувстве собственности: самоутверждении, так что лишенный этого человек стреляется или... так или иначе, а тут чему-то смерть, и чему-то существенному, после чего остается лишь «сверх», скажем, легенда.

    Из обмена мысле-чувств с А. М. Коноплянцевым. 1) Что вся вера в «прогресс» основана, конечно, на том, что когда человек находится в недоумении или пуст лично, то ему надо бывает схватиться за что-то вне себя: и вот эта иллюзия о мире внеличном, движущемся к лучшему, и есть «прогресс». На самом деле мир всегда одинаков и стоит, отвернувшись от нас. Есть, однако, у человека возможность иногда заглянуть миру в лицо: и вот в этом и есть все наше счастье, заглянуть миру в лицо.

    2) Я был образцовый неряха и плохо мылся. Но у меня теперь ванна с краном-смесителем, личная домашняя работница, умеющая хорошо стирать белье, – и я стал образцово-порядочным и чистым – значит, можно же, изменяя среду, влиять на личность? – На внешний вид личности в смысле «прогресса».

    Большевизм остается неизменным, меняется область его нападения: то это были землевладельцы, то купцы, то интеллигенция, то самая партия как враг... Что дальше? Дальше нужно бы с кем-нибудь воевать.

    Разговор с Пермитиным: 1) Детиздат 2) Зуев, Огнев и пр., литераторы-охотники.

    История моего музея: как был куплен Антиной: Вас. Ив. знал, что фигурка взята из имения, имевшего отношение к убийце Пушкина Дантесу. И когда я стал приставать к нему, скажи, что да кто, он, наконец, краснея, сказал: «Не Дантес ли?» – «Нет, – отв[етил] я, – это из эпохи Рима». Постоял – все лучше и лучше. Надо покупать. Сколько? Ошарашил. И мне пришлось: а если Дантес?

    Кто был Антиной? Купил из-за него словарь Брокгауза 86 томов. Покупка Вольтера. Неблагодатная фигура. Променял Вольтера на [Антиноя] (опыт с гипсом: гипс – мертвечина; искорка мрамора).

    Так вот и началась моя охота за живыми созданиями, которых не надо кормить, поить, водить на прогулки, чистить их место. Кто-то когда-то много мучился, их создавая: он, конечно, перенес все, что переносит человек, ухаживая за живыми созданиями, и еще больше! он перенес смерть любимого существа и в конце концов, как бы прощенный, совершенно свободным движением создал живое существо, за которым человеку не нужно ухаживать; напротив, чудесное произведение искусства само следит и ухаживает за чистотой души человека.

    Вот я так и начинаю свою охоту в Москве – так вот и начинаю.

    Нашел в музее Антиноя: да, у меня Антиной.

    Слух о Кольцове – председателе Союза писателей. И это возможно, и это будет концом, и это надо будет перенесть: еврей-журналист, хроникер станет на место писателя. Впрочем, о чем я тоскую? Все же это халифы на час. – Надо благодарить, что дали народу Пушкина, усвоят Пушкина, а председатель тогда настоящий сам явится.

    Слетел Накоряков! А дня два тому назад (быть может, в тот час, когда он слетал) мне про себя захотелось, чтобы он ушел: чем[-то] надоел, а чем – сказать не могу: курносый какой-то – и все. Мне стало казаться, что так нельзя, все меняется, а Накоряков сидит Так что долго мозолить глаза, сидя на одном месте, нельзя. Настроение самое паршивое, так что даже неприятно бурчит в животе.

    Когда на душе становится тошно, то целительно действует приведение чего-либо в порядок, а также хорошо заняться исправлением чего-нибудь, часов, автоматической ручки – когда исправишь, то становится хорошо.

    8 Января. Немного потеплело. Подписал договор на «Журка» и «Еж» и обещался к Маю приготовить четыре рассказа для маленьких. Обещался к 1 Февраля приготовить том для юношества и наметил вопрос о Лесной энциклопедии.

    Будущее как принцип есть обман: для нас в этом смысле будущего нет, будущее смерть. Но оно существует в виде младенца – дети наше будущее, и все наше лучшее в детях.

    По выходе из музея античной скульптуры всякая человеческая голова на улице была значительна и скульптурна: как будто вынес с собой луч художественного] прожектора. Вот если бы это всегда иметь внутри себя и с этим ходить по улицам. Похоже на лесные снежные фигурки: там и тут мир показывается в красоте своей бесполезности. Так что есть и красота бесполезности, тоже вот дым, облака. Есть ли, можно ли так сказать: красота полезности?

    Чем, кому полезен был юноша Антиной, утонувший в 130 году на 20-м году своей жизни? А вот его статуя стоит теперь у меня, освобожденная от всякой полезной службы.

    Когда я вышел из музея и головы людей на улице предстали мне скульптурно, в то же самое время у меня поднялось сочувствие к человеку, музей оказался полезен тем, что «чувство доброе он...»

    – Революция – это организованный политически самосуд с его обязательными жертвами, в революции «боги жаждут». И мы, христиански жалостливые или просто гуманные, сочувствуя жертвам, неправильно судим революцию.

    – Позвольте! – возразил N. – Вы хотите освободиться от жалости, это я понимаю очень хорошо, но вот в том-то и дело, что не видно сейчас, из-за чего же все эти жертвы людьми: дело это, взять производство, при устранении вредителей не улучшается, остается без перемен. Вот взяли из Гослита Накорякова, от этого лучше не будет, почему?

    – Потому что не в Накорякове дело, что писательство смешали с журналистикой, не Союз писателей, а Союз журналистов: пройдохи-журналисты взяли верх...

    – Так и везде: система виновата, а не исполнители: если, напр., завтра война, а мы занимаемся поэзией, – это же глупо. Но и поэзию выгнать нельзя, и потому берет верх поэзия военной пользы.

    – Пусть, но почему же и там, именно в самом главном, обороне страны, то же самое вредительство: устранение людей без улучшения в деле?

    – Быть может, Верховный Совет, когда соберется, прольет нам свет в эту сторону.

    Тема – это вера. С одной темой не напишешь. Нужен еще талант и мастерство. А бездарные любят именно навязывать тему, как и верующие думают – он верит, и все должны верить.

    «объективные причины» – все равно что ссылка борца на противника: противник, мол, сломил меня. Так у писателя его среда всегда является противником, и вот уж нельзя-то ссылаться на среду: надо ее победить.

    9 Января. Романтизм – это значит душевное признание. Прогресс – регресс – все равно: немцы с романтизмом назад, французы вперед.

    Романтизм – душевность. Говорят, крокодил, поедая жертву, роняет слезу – это романтик.

    Вот почему в адресе: здоровый, советский.

    Ремизов – романтик.

    Параллель: коммуна – страна непуганых птиц.

    Жизнь романтична, а литературный романтизм тогда здоровый, когда жизненный.

    9 Января. День прошлялся по Кузнецкому и, с тысячью р[ублей] в кармане, все покупал и ничего не купил. Полезное занятие...

    10 Января. Продолжаю ничего не делать. Только читаю немецкую «Серую Сову» и вижу, что книга будет замечательная.

    11 Января. С утра выехал в Загорск. По пути понял, почему, когда выходишь из музея скульптуры, то вглядываешься в каждую отдельную голову человеческую с интересом, и понимаешь как некую значительность, и думаешь вообще, – как интересен, как значителен человек на земле, и чувствуешь охоту к родственному вниманию. Наоборот, когда идешь на улицу «по делам», то видишь какую-то серую, жадную массу, жестокую, ужасную, и думаешь о будущих гибельных последствиях размножения и т. п.

    Все это вот почему. В музее скульптуры показан человек как личность, тут художник проникает внутрь человека и открывает смысл его и заражает другого смотреть тем же глазом родственного внимания на другого человека. Напротив, на улице без этого мы видим массового человека без души, участвуем в его жадности, мы видим человека извне и чувствуем, до чего же он плохо и даже прямо ужасно живет. Мы видим там, выйдя из музея, как мог бы жить человек, и без этого видим, как он живет...

    В поисках Павловны бродил по Загорску и чувствовал, как будто от кого-то ужасного ушел: кого-то на улице нет ужасного с его «темпом», идут, едут люди как люди, а не гонят их, и мальчики катаются с гор на салазках, и девушки так мило несут воду на коромыслах.

    За живым существом надо ухаживать, а предметы искусства собирать.

    12 Января. Написал рассказ для маленьких детей «Утенок-стахановец». Необычайная трудность этих рассказов состоит в том, чтобы добиться той глупинки, или наивности среды, единственно в которой только и может плавать шлак мысли. Трудность рассказа состоит в непременном усложнении его, когда вынашиваешь. И вдруг все выношенное, мыслимое расслаивается, и с таким трудом придуманный сюжет распадается на куски, и один маленький кусочек его только и делается нужным, – это плюс та вышеназванная наивность тона.

    Вызвал Петю. (Оттепель, пороша: охота прекрасная.)

    Вечером был Яловецкий, и Петя приехал. В связи с началом деятельности Верховного Совета говорили о пережитом крайнем разложении народа. Логический вывод из пережитого, казалось, был желанием стать под начало народа более высокой культуры. А не логически хотелось самого обыкновенного счастья народу, и, главное, к этому и вера была. «Умом не измеришь».

    Необычайна жизнь этого человека, замечательного писателя и зверолюба, индейское имя которого Вэша-Куоннезин по-русски значит Серая Сова. И так на всех языках теперь принято переводить его имя и его рассказы и повести называть «Рассказы Серой Совы», потому что кличку «Серая Сова» он получил за ночную свою жизнь, необходимую ему для лова пушных зверей. У нас совсем ничего не знали об этом замечательном писателе и человеке. Я познакомился с ним благодаря счастливому случаю. В Англии перевели мою книгу «Корень жизни» и прислали мне много рецензий, в которых некоторые называли меня <Зачеркнуто: второй Серой Совой> родным братом Серой Совы. Я, ничего не понимая, запросил издательство «Melrose» в Лондоне о Серой Сове, и мне выслали [его книгу] сразу.

    «Бобры». Я решил пересказать эту книгу по-русски..

    Это книга не выдуманная, а рассказ о собственной жизни, совершенно необычайный. Серая Сова был сыном одного английского скаута, который приехал в Канаду и там женился на коренной индианке. Сын его...

    13 Января. – 2. Охотились с Петей и Яловецким. Убит беляк. Но гонять нельзя, собаке снег по уши, идет шагом. Болела голова до смерти.

    Читал у Серой Совы, как он шел в метель из города, послав рукопись, и думал, что непременно вещь его напечатают, и он пробьет свою тропу в мире, и что тропа эта будет его личным делом вопреки всему на свете, как все равно вопреки всей этой метели он идет [к себе] домой. И в то время как он себя считал чуть ли не хозяином вселенной, он не принимал во внимание того, что ни одной снежинке не мог он приказать не падать или вернуться опять туда, откуда пришла. Это замечательное изложение личной веры я проверил на Яловецком, народнике: 20 лет видеть разложение народа, попрание всего святого в народе и в то же время верить в него, радоваться распространению Пушкина и т. д. С одной стороны – непреодолимая сила падающих снежинок, с другой – личная тропа с ее всемогуществом.

    Тепло, тихо, идет крупный снег. Пытал Петю, не хочет ли он перейти на службу ко мне. И когда он сказал, что там, на службе в Пушкине, он днем спит – решил, что ко мне ему идти нельзя: никакие мои усилия не могли остановить его от послеобеденного сна.

    Разговаривал с Павловной о счастье в старости не зависеть от детей: это счастье! И вообще, какой я счастливый! Надо это самому понимать и тем питать самоуважение.

    15 Января. Разделывал рассказ «Утенок-стахановец». Отправляюсь в Загорск за адресом «Melrose» (выписываю книги) и Серой Совой (принимаюсь за книгу Серой Совы).

    Melrose (Associated Publishers Ltd) London.

    16 Января. Приехал в Москву. Доделывал рассказ «Стахановец».

    17 Января. Начал писать «Индейцы». Ходил к Бабушкиной в «Детскую литературу». Читал «Стахановца» с успехом. Решил у них напечатать. Подписал договор на сборник «Календарь природы».

    Живу возле Третьяковки, и мне это приятно, хотя туда не хочу и ничем не пользуюсь: просто живу возле – и то хорошо.

    18 Января. В раздевальной «Детгиза» старик со спины совершенно Фаворский – я хотел уже позвать: «Владимир Андреич!» – как вдруг он громко сморкнулся и побежал, так живо побежал, так по-мышиному, так несвойственно своему возрасту, сединам, высокой фигуре, что я понял: это не Фаворский. И тут же почему-то вспомнился О. Ю. Шмидт: тоже как-то слишком живчик для своего возраста и бороды.

    Галина и Лева напросились на обед: суп, плов, компот или кисель. А Левин поехал с Шурой в Загорск, потому что Т. Бор. уезжает к мужу на Дальний Восток.

    Когда человек, погруженный в дело, на мгновенье вырвется из влекущего его влияния и захочет посмотреть вам в глаза как человек, а не машина, то лицо его бывает хорошо. Особенно это заметно у деловых женщин: работает как механизм и вдруг глядит как женщина (Подольская, Бабушкина).

    Берут одного за другим, и не знаешь, и никто не может узнать, куда его девают. Как будто на тот свет уходит. И чем больше уходят, чем неуверенней жизнь остающихся, тем больше хочется жить, да, жить несмотря ни на что! Так вот бывает пир во время чумы.

    Приезжал охотник Тупицын. Пожалуй, весною к нему.

    19 Января. Сон привиделся такой, будто я с какими-то книгами и тетрадями (вероятно, мои сочинения) пробрался в ее дом и ночевал, лихорадочно работая над штепселем от лампочки. Я все еще возился, собирая штепсель, когда настало утро и где-то близко послышался голос ее отца. Потом раздались шаги ее брата (какого не было, или я не знал) по лестнице, и он вошел с товарищем в мою комнату. Оказалось, что брат ее М. П. Малишевский. Я чрезвычайно смущен, я призываю себя ко всему мужеству, на какое только я способен. Никакой сладости, обычной в таких сновидениях, одна тревога и кошмар. Все-таки замечательно, что снится через 36 лет.

    Решено идти в 4 веч. на демонстрацию.

    «Постановление» (историческое), второе «головокружение»... Как и тогда, тоже некоторые глупо рады, некоторые погибнут за «перегиб».

    Встреча с больным, в котором вижу сотрудника по «лесу».

    Подвесной мотор.

    Разговор о верующих рационалистах и о том, что, может быть, Ленин является завершением всего этого этического миропонимания, включая сюда и народников (Г. Успенского, Дуничку 1, Илью Ник. и др., вся интеллигенция). Найти его философский том «Эмпириокритицизм и диалектический материализм».

    20 Января. Купил подвесной мотор за 1600 руб. К1 Марта надо и лодку из Загорска и мотор отправить на место. А сейчас, в Январе, взять лодку из Нового.

    1 Дуничка – орфография автографа.

    Приходил директор Союз-фото и просил меня дать мою карточку для воспроизведения в газетах 4-го Февраля: день моего 65-летнего юбилея. Разговорились. Я сказал, что не очень-то слежу за своими юбилеями и не очень люблю:

    – На что это?

    – А как же, – история! без этого не может быть истории.

    – Пустое! надо написать хорошие книги: вот история, а какая это история – высчитывать, когда родился, когда женился...

    – Нет, без этого тоже нельзя. Никак не может быть без этого истории: не дадите дат, будут искать, и много для этого будет потрачено труда, средств.

    Он привел несколько примеров, и я убедился, что это надо для истории, и то надо, и это надо, и что история одна, а мы разные.

    – Вы, – сказал я, – энтомолог, а я жук; мне для истории хочется от вас улететь, а вам для истории хочется меня пришпилить булавкой.

    <Зачеркнуто: Жук и энтомолог. > История (к серии рассказов как «Портрет»).

    Возникла мысль 4-го Февраля отпраздновать.

    21 Января. В Доме Союза писателей вечер Ленина. Думаю пойти из-за мысли о «верующем рационалисте».

    В 3 ч. придет Анна Дмитр. и фотограф.

    «правда», которую бросали в лицо верующие «рационалисты», из каких же именно элементов она состояла и как она эволюционировала в современную «Правду» и в то, что называется «по-большевистски» (решительность, прямота до грубости, совлечение с себя всего лишнего во имя «пролетария»). Для этого надо анализировать самого «пролетария» как предмет революционной веры, как идола-бога.

    Я лично и сейчас робею перед тем, что может предъявить ко мне «верующий рационалист», нечто прокурорское. Мне только думается, что слишком уж много играно на этой ноте, и, наверно, сама струна ослабела. Или это есть и собралось все в одном Сталине? Как можно это сохранить и соединить с чудовищным коварством политики?

    Но пусть даже ни в народе, ни у самого Сталина не осталось этой правды «верующего», остался культ ее, тот бог. Да, все, что было когда-то в людях, в нашей интеллигенции, собралось теперь в бога (в руководящий принцип), а люди соединились в церковь этого бога с ее святыми, иконами, канонами и т. п., и если бог этот Правда, то Ленин был первосвященником Правды.

    Давно ли? ведь всего какую-нибудь неделю-две тому назад Керженцев уничтожил Мейерхольда, а теперь Керженцев сам уничтожен.

    Разговор с Аксютой. – Кушай, кушай, Аксюта, беречь нам некуда, сегодня деньги лежат в Сберкассе, а завтра это будет бумага, сегодня я накуплю дорогих вещей, а завтра их отберут и отдадут другому. Это все для того делается, чтобы жили мы настоящим днем здесь, на земле, и освободили священное будущее от личной мечты обладания в будущем тем, чего у нас нет в настоящем. Вот ты ходишь на службу, работаешь там – это ты служишь будущему человека, а пришел домой, – живи, пользуйся настоящим: пропустишь – на будущее не рассчитывай.

    Возможно, что из этой «правды» жить в настоящем и оседает самовластие, т. к. трудно, невозможно разграничить будущее (на службе) и настоящее (дома).

    Кустари власти. Вспоминаются большевики, у которых нет дома (спят на диване): эти честные люди стали мешать своей правдой, штурмами, авралами, потребовались устойчивые люди, стал необходим для государства их дом, семья, начались хорошие квартиры, автомобили, колхозная частная собственность. Люди «без дома» стали опасны, потому что это люди власти, это кустари власти.

    У Л. Толстого тоже, как у Ленина, есть эта правда обязательно верующего рационалиста, и он тоже за отсутствием Бога выдумывает его и вколачивает свою веру в других.

    Люди, которые, потеряв веру в Бога, занимаются выдумкой его.

    «Правда» абсолютно обязательна всем.

    22 Января. Начал Серую Сову.

    Нельзя судить историю и нельзя даже понять ее, имея перед собой только жертвы.

    По правде, сказать «Я» можно лишь на родном языке...

    Не очень-то надо соваться с своей философией детства. Остерегаться рискованных положений на юбилее, потому что теперь время другое: теперь строже, и, наверно, нельзя играть на подразумеваемом.

    Вечер у Павловны. Петя появился.

    23 Января. Петя видел фильм «Ленин в Октябре» и говорит, что Ленин похож в нем на Иванова-Разумника. Это замечательное наблюдение, и конечно, Разумник – это Ленин в образе нищего: та же прямота священная, та же «правда».

    24 Января. Леву тянет к моему слабому месту. И ведь каждый родитель обладает таким слабым местом: он чувствует себя виноватым виноватой...).

    А почему Разумник не отбрыкался просто от сына: тоже себя чувствует виноватым за сына.

    25 Января. По жертве чувствуете вы жизнь или по деятелю? – Мы, старые люди, привыкли складывать мысли по состраданию к жертве. Теперь нас просят сочувствовать деятелям и оттого непременно быть оптимистами.

    Совещание в комсомоле. (Конкретные предложения.)

    Моря. Угнаться за жизнью.

    Границы. Фантазия – вне

    – внутри

    Период очерка.

    Писатели слишком горячо приняли внешний мир: ездили, а не писали.

    Фантазия и действительность.

    Я против «фантастического», т. е. нарочито фантастического.

    «Мало владеет материалом» (Шкловский). Суетился перед читателями.

    26 Января. Решен юбилей. Статья против Союза писателей.

    Юбилей – это когда человек, называемый юбиляром, без всякого стыда по своему полному праву может говорить о себе и своем личном пути. Он может так говорить, [потому] что в этот день общество действительно признает его.

    «Колхозные ребята».

    27 Января. Продолжается оттепель. Врабатываюсь в немецкий текст Серой Совы. Вечером в Загорске встреча с Петей.

    28 Января. – 2°. Утро солнечное. Гоняли русака в Двориках, ранили, а потом маялись, и кончил Трубач, замял. Вечером вернулся в Москву.

    28 Января. Выясняется, что в детскую литературу выдвинут (кем?) Паустовский, и, следовательно, вся моя затея с общественностью лопнула. Это было бы точь-в-точь как после «Головокружения», если бы где-то в душе (в другом, тайном сознании) не было во мне некоего загада: посуечусь, покажу себя, а когда заварится, удеру.

    Детиздат устраивает вечер Паустовскому 4-го Февраля. Мне об этом из Союза прямо не сказали, а назвали «мероприятие». А как я потребовал вечер именно 4-го, то «мероприятие» отодвинули на 5-е. Вышло, что я Паустовскому наступил на ногу. Никитин, узнав о юбилее, бросился к Андрееву и потом сообщил мне, что решено о юбилее сказать в «Колхозных ребятах». – Почему же и не в «Пионере»? – спросил Смирнов. Одно к одному, вечером Зуев наболтал, что ведь не Союз устраивает юбилей, а Дом писателя, и что... и т. д. Из всего видно, что в детской литературе ничего не сделаешь, кроме того, что напишешь. Что тут, как и везде: выгоняют старых и назначают новых, получше, и кто умней, тот не должен лезть в кашу, а показаться и пользоваться для себя «лучшим» (писать, издавать).

    Буду сегодня решать.

    За юбилей:

    1) надо показаться

    2) надо подогнать печатание Собрания сочинений.

    :

    1) Это не юбилей, а личная демонстрация, и нехорошо, что она через 5 лет повторяется.

    2) При той демонстрации было наличие оппозиции, теперь ее нет, и слова мои будут ложиться в пустое место.

    3) Хорошо бы выждать, а то намозолишь собой глаза, вовсе уважать перестанут.

    Решение: 1) телефонные переговоры с Паустовским, 2) беседа с Кожевниковым и Чувиляевым.

    вести: нужно, лично не оскорбляясь слышанным, прималчивать: пусть, мол, говорят что хотят, не буду ввязываться. Это меня будто пристукнуло. Так вот и теперь надо: не цепляться бы...

    Тогда был РАПП, и была тогда среда, в которой возможен был личный протест. В наше время бюрократизм не меньше рапповского, но сочувствия личному протесту не найдется. Протест возможен лишь в организованном порядке, так называемый стахановский протест.

    29 Января. Кожевников по телефону разговорил меня... Да и в «Литературке» анонс. Юбилей идет! Вечером у Арамилева.

    30 Января. Идея романтизма: творческий романтизм. Если юноша не сумел удержать возле себя невесту и вместо невесты ему явилась Марья Моревна и он поклялся, что в отношении этой поэтической Марьи Моревны он не сделает тех ошибок...

    1 Февраля. Вечер с Залесским, Никитиным, Смирновым. Узнали происхождение слухов: даже это использовали: «слух», – чудовищно.

    Карьера Ставского: довериться никому не может, все сам, а сам один работу выполнить не может, и вот очередь в приемной, и вот бюрократ.

    Так решалось где-то, что одних брать, а о других пускать слух, что взяли, и так создавать в обществе страх. Когда же паника примет размеры предельные и надо сделать отдушину, люди, распускающие слух, объявляются вредителями, а берущие – перегибщиками.

    Парень огромного роста, косая сажень в плечах, один принес на 6-й этаж 86 томов Энциклопедического словаря.

    – Завидую твоей силе, – сказал я, принимая словарь. – Завидую, вот бы мне.

    – Нет, правда, – повторил я, – не смеюсь, завидую, вот бы мне.

    Он поверил мне: я не смеюсь. Но оглянулся вокруг, оглядел обстановку моей превосходной комнаты: бронзовые часы, мраморную статуэтку, пишущую машинку – и с глубоким изумлением спросил:

    – На что вам сила?

    Я же сам хорошо не знал, на что мне такая сила.

    – На что мне сила... – замялся я.

    – Да, на что она Вам?

    Обтирая липкой глицериновой тряпочкой пыль с книг, я вставлял том за томом словарь в книжный шкаф.

    – Вот книга, – сказал я, – желал бы ты иметь такую силу, чтобы ее написать?

    – Очень бы желал, – ответил он, – писал бы книгу, а меня бы и грели, и освещали, и... ну, вот как вы бы жил хорошо. А на что вам моя сила?

    – на даче меньше природы, чем в Москве: сверчок в Третьяковке, коты на крыше, ворона у Каменного моста на черной воде, а в глубине чернеется крыша утонувшей машины с людьми: как ей не холодно, как не жутко!

    Съезд всех.

    4 Февраля. Ручей в океан: переход к английскому. Юбилей. Ура!

    5 Февраля. Если бы отнять у Ленина дело и вскрыть душу, то там оказался бы тоже романтик. (Музей Гельсингфорса.)

    Если бы Ленина лишили возможности быть политиком, то он стал бы романтиком и поехал искать страну непуганых птиц.

    <На полях: 23 Апр. 1932 г. [чистый день]>

    Юбилей.

    Вырождение.

    Право без стыда говорить о себе.

    Так вышло хорошо, что рождался вопрос, где легче устроить юбилей, в обществе или у себя в доме? Выходил из этого тоже вопрос, где лучше было, в Союзе или у нас?

    Это подлинное счастье.

    7 Февраля. Павловна покупает меховое пальто (на весну) и упрекает меня, что я покупаю фарфор.

    Из пяти рекомендованных мною «честных» писателей двое взяты (Пермитин и Касаткин) и один пьяненький «наломал» (Каманин). Надо быстро отступить и на вечер Паустовского не ходить. В Доме печати 16-го в последний раз выступить с темой о романтизме, вскрыть романтическую природу коммунизма (исходя из анализа стиля моего до писательства и после...).

    если романтику дать способность учета действительности – назовем это счетной способностью – то он сделается марксистом.

    Романтик – это душевный человек, это человек личный.

    Он может своей душой быть представителем общественной или даже мировой души, но все равно: он конкретно исходит из опыта своей личности, от своей души, и к другой душе подходит с родственным вниманием и говорит не рассчитывая, не учитывая, а «по душам».

    Перемена стиля: боевой, действенный, как у Белинского, у Ленина, принципиальный стиль верующего рационалиста.

    – как преодоление действенности], превращение в душевность.

    9 Февраля. Отцы и дети. Колобок. Черный араб. Календарь природы. Башмаки.

    Получил собачку ирландский гордон и назвал ее Травка. Вечером в собрании дошкольников выступал и продолжал юбилей.

    10 Февраля. Собирал сборник для юношества из своих старых рассказов, сборник в ответ на запрос о советском романтизме. Я хотел весь сборник назвать по рассказу «Марья Моревна». После стал думать, не лучше ли назвать по рассказу «Черный араб». Углубился в размышление: чего больше не хватает нашему романтизму: Прекрасной Дамы или же рыцаря? И нет, – пришлось отказаться от «Марьи Моревны»: женщин хороших у нас еще довольно, а рыцарей очень уже мало. Нет! – пусть сборник посвящается рыцарю и называется мужским именем «Черный араб».

    Комод, сундук, буфет, приданое и юбилей. Стиль писем.

    Если человек заявляет всюду, что он при всяких обстоятельствах желает оставаться самим собой, то правительство не может положиться на него и считать его своим человеком: как положиться, если в решительный момент борьбы он откажется выступить, желая оставаться самим собой. (Эти вопросы поднять все перед тем, как писать канал.)

    12 Февраля. Утром гулял в Корбушинском парке: подышал воздухом. После обеда с Петей и Павловной поехали: Петя сошел в Пушкине, Павловну привез в Москву.

    Вечер у Ценского. Рассказ о Горьком, о войне.

    Надо готовиться к смертному часу, чтобы не свиньей умереть – это раз.

    «прочим» (мальчишкам) всегда хочется.

    С писателями-«корифеями» нельзя никакого дела иметь: корифеи думают только о себе.

    13 Февраля. Мысль о войне: что «не переживем». Почти решил – не выступать, скажу: ангина.

    14 Февраля. Скверно. Переделал для «Огонька» «Звездная пороша». И решил на 16-е выступить.

    Больная Павловна стала в очередь за ситцами и стоит весь день. Увела Аксюшу, надела мои калоши. Все мои дела расстроились. Вот и думаю теперь о своей жизни и писательстве: как можно это ставить в пример!

    Так вот приближается конец, и оттого жить особенно хочется, и так надо: быть самим собой со своей радостью жизни до конца.

    Если в расчете на оскорбление в тюрьме как на выход из положения я думал о голодовке и не очень боялся, то почему же горевать, если скоро предстоит сесть на карточку и даже умереть от голода. Всегда же это имеешь в виду.

    Ситцы бабам в Москве как в лесу ягоды и грибы: по жадности наберут их столько, что и нести не могут, а за ситцами умирают в очередях. Так вот и Павловна: то больна, больна, а то весь день в очереди, и ничего. А я весь день без дела из-за нее, и ей это нипочем! так вот и жили, и не тужили.

    15 Февраля. Весна света: солнечный день. Гулял по набережной. Мелькала большая мысль о невозможности фашистам уничтожить коммунизм и СССР.

    начальство.

    Так окончился мой роман с «Детгизом».

    16 Февраля. Вечер в Доме печати, вечер очень удачный. Узнал, что вечер Паустовского провалился.

    17 Февраля. Читаю Кожевникова для рецензии. Эль Регистан вчера сказал о силе нетерпения, с которой он ждал возможности сказать что-нибудь во время торжеств в Гори. . Такова же и сила Павла Николаевича Щекина-Кротова, и Бокова сила нетерпения, чтобы прославиться. Щекин даже плохо и знает меня...

    Слава тем берет человека, что делает его более чувствительным к оскорблениям: чем больше слава растет, тем больше растет и та чувствительность и наконец до того доходит, что отравляет всю славу, как ложка дегтя отравляет бочку меду. И рад бы вернуться назад – нельзя: кажется, если больше и больше слава, то можно уйти от обид. Но нет! обиды с такой резвостью бегут, что вся сладость славы исчезает, прославленный бежит от резвых обид, как заяц от гончих.

    18 Февраля. Болела голова. Был Дмитр. Иван. Свешников, явился проект выстроить дачу на Истре.

    Говорили, конечно, и о войне, не исключая возможности провала фашистов: и что правды, идеи какой-нибудь универсальной у них нет. И что цивилизация со своими газами и машинами, быть может, спасует перед силой сопротивления примитивного человека (японцы – Китай, немцы – мы).

    Вот у меня прекрасная квартира, но я в ней как в гостинице...

    А Берсенев будто бы сказал: «Возьмите пальто: 2 1/2 ».

    После всего нам ничего не страшно, а им-то ведь страшно: и нет у них того, что бесспорно можно противопоставить, скажем, монголу (если бы у них это было, то мы бы не испытывали то, что испытали).

    19 Февраля. Вчера во сне пришла Марья Моревна в виде маленькой старой длинноногой еврейки. И я ей открылся, что все десятки лет нашей разлуки я любил только ее одну. – Тем лучше! – ответила Марья Моревна в том смысле, что я не разбрасывался и, благодаря сосредоточенности на единственной, не разбросался по мелочам.

    Всемирная катастрофа, как ее воспринимали мы в 1893 году через Бебеля, и та самая катастрофа, как мы все ожидаем ее нынешней весной (через 45 лет!).

    Мирюсь с мыслью, что придется отложить «бобров». Ничего не поделаешь!

    – Свешников).

    Книжечка «Храбрый заяц» = «Синий Лапоть» + «Храбрый заяц» – рассказ о зайце, который погнал собаку.

    Собрать: «Гость», «Лимон», «Мужество»: Кавказские рассказы.

    В юбилейном процессе возникла мысль о мужестве и Марье Моревне, и это мужество как явление аскетизма: Марья Моревна откладывается на будущее (личная жизнь, искусство).

    Я существую не для себя, а для мировой катастрофы; Марья Моревна – это я, это для себя.

    Разговоры с Залесским о рассказе, о новом и повторном рассказе по принципу рассказа: жене, потом сыну, потом прислуге – то же, и каждый раз как будто новое. Отсюда открывается горизонт и в области писания... Я же пишу все натурой... т. е. открывается секрет моего писания: по первому глазу. Читатель – это как большая родня: пришел отец – ему рассказал, мать пришла – и ей, а там братья, сестры, тетки, и веем-веем, кто ни придет из родных, хочется повторить, и не будь родных, будь чужие – зачем бы повторять раз сказанное, но приходят родные, и хочется.

    Так фантастично, эфемерно существо личности (Я), и так удивительно, что со стороны и оно живет как все.

    Эта мечта о Марье Моревне есть чистейшее сладострастие = эрос. Эта мечта лелеет соитие, и когда оно происходит, то оно безгрешно (и так было).

    Нет греха в том, чему отдается человек целиком, и даже самое дурное в таком состоянии простят и назовут болезнью.

    «Падуну».

    20 Февраля. Болела голова.

    21 Февраля. На моем горизонте Крупская. Письмо Сталину. Поездка на завод «Серп и Молот».

    22 Февраля. Одумался. Не стоит того «Стахановец», чтобы из-за него так беспокоить людей. И правда, возможно, что Крупская права, и вовсе это не стахановец.

    Вечер китайского поэта Лу Синь (ихний Максим Горький). Близость китайского народа к нашему.

    «сезон».

    Был вечером Ивантер. Говорили, почему писатели не ходят в Дом писателя, куда угодно пойдут, только не в этот Дом: место такое.

    24 Февраля. День отдыха.

    Читал Серую Сову: книга будет. На завтра президиум. Повестка: так и знал, оживление Союза (по письму в «Правде») будет принудительное: заставят ходить. А виновнику бузы, Толстому – вечер о его творчестве.

    Почему Смирнов отступился от моих календарных начинаний? (Позвонить, а то и сходить.)

    – место официальное и неприятное.

    Каким же образом возможно увеличить посещаемость Союза? Исключительно принуждением, исключительно тем, что писателю будет неудобно не ходить.

    26 Февраля. В Союзе писателей создалось «безвыходное положение». Они пищат, как котята в мешке, и так нужно: им нужен мешок. Но не говорить же о том, что котятам нужен мешок. И потому я говорить отказался и сделал очень хорошо.

    27 Февраля. Утром уехал в Загорск и считаю, что с Москвой кончаю: все устроено и можно жить самому. 4-го буду выступать у туристов. Тезисы: 1) Здоровое тело. 2) Расширение души. 3) Родственное внимание.

    Натурализм допустим, когда человек и природа сошлись в одно целое и говорить о природе значит говорить о человеке (льдина Папанина, путешествие в совершенно неизвестную, никому не ведомую страну): единство субъекта и объекта.

    – это соотношение субъекта и объекта: напр., человек в отношении к природе.

    И как назвать то соотношение человека к природе, когда душа человека расширяется, как природа, и человек смотрит на все вокруг себя с родственным вниманием (предрассветный час мой).

    Слышал от женщин, бывших на моем юбилее, что от моих слов у них на время создавалась уверенность, что люди в чем-то имеют родство, что на время моей речи было такое чувство, будто все тут в родстве. И то же самое получается и от чтения моих книг, и значит, в этой силе родственного внимания и заключается моя сила.

    Есть множество сил, еще не открытых, но которыми мы бессознательно пользуемся. Так вот есть сила излучения добра, когда самому хорошо, когда сам человек счастлив.

    Сила родственного внимания как результат борьбы: это сила победителя (так, если восходишь на гору, то гора может тебя победить, ты взойдешь, но сказать потом другим, где ты был и что видел, не можешь: можешь сказать лишь, что ты на 3 метра выше...)

    Не обязательно в литературе.

    Художник родственного внимания: прочные вещи.

    Мильтон сказал: «Ничто так не полезно человеку, как высокая самооценка, если она оправданна и справедлива». (Из книги О. Хаксли «Контрапункт».)

    Эта самооценка возможна лишь как высший момент борьбы, как победа, после чего начинается борьба на новом этапе, когда высокая самооценка снова виднеется вдали как возможность.

    28 Февраля. Страшные вести об отравлении Горького и др. Так продолжается разложение и отъединение всех нас от всех и каждого друг от друга.

    Внутренние события движутся скорее, чем внешние, и надо сюда смотреть, а не туда.

    «Женщина с козюлькой» (гримаса) говорит из затылка и может говорить сколько угодно.

    <Приписка: Расплывается перо.>

    «Пионера».)

    Юбилей открыл мне глаза на себя с хорошей стороны.

    Почти решил переселиться к воде, в Завидово, на Шошу к Московскому морю.

    Алпатов – Саша – Я юбиляр = душа, именно душа сама, в которой и все узнают свою душу и сочувствуют. (Написать рассказ: тоже по вороне узнали смерть и душу.)

    Открытия в открытых краях.

    1 Марта. Думал на улице о всем: что вот ввяжемся мы в дело Китая или так и будем отсиживаться и что из этого выйдет, и думал о Н. И. Бухарине и других «псах», которые завтра должны погибнуть, и о том, что вот 20 лет такой ужасно тревожной, пещерной жизни, – неужели все это даром прошло для нас, и разве только как подготовка для европейской колонизации... В этих тяжких мыслях я вдруг увидел, что стою возле низкого забора, и за ним, за этим заборчиком, полно снега в садике и наверху по снегу лежат во множестве липовые крылатки, точно такие же, только чуть пожелтей тех, которые показываются, когда липы цветут. Смотрю теперь на них, и мне они пахнут, и слышу жужжание пчел...

    И вот откуда «микроскоп» и «телескоп»: словно дымовая завеса прорвалась в одной точке, и увидел я эти липовые летучки в «микроскоп», и они, попав в меня, расширяются в целый мир («телескоп»). Да им тут и неминуемо должно расшириться, потому что они ведь в душу попали, где все как мысль, как газ расширяется беспредельно.. (Расширение «души», а не земли ли?)

    Туристам сказать: вам гора, на которую вы собираетесь взойти, подняться над землей, а мне была такой литература.

    Вечером приехал в Москву.

    <Приписка Литература как гора.>

    Раздел сайта: