14 Февраля. Провел в постели: грипп. Доктор Влад. Петр. Успенский.
15 Февраля. Грипп продолжается. Появляются со всех сторон признаки уважения за правдивость, честность, прямоту.
12-го почувствовал неловко, на охоту в Загорске не пошел, а приехал в Москву. 13-го позвал врача, доктор определил грипп. 14-го – темп. 38. 15-го нормальная. 16-го – 38.
19 Февраля. Вчера вечером температура нормальная, и я начал ходить по комнате. В эту же ночь одновременно с потоком жизни и началась литературная «мечта». Ясно было, что эта мечта содержится в самой жизни.
Ход болезни? 10-го при поездке в Загорск легко оделся (погода мечется, не угадаешь). На вокзале продуло. 12-го не захотелось в лес и понял, что заболеваю. К вечеру температура. 15-го вечером стал оправляться, температура была нормальная, но привели машину, много в коридоре говорил, и ночью опять 38. Только 18-го к вечеру t стала нормальной. Доктор Влад. Петрович Успенский предполагает, что грипп провоцировал малярию.
Какой это ужас, какая боль была, – подумать только, что когда-нибудь это пройдет!
И вот оно прошло. И нет боли и сожаления, – прошло, и нет его, и мало того: прошло, и слава Богу!
И так точно самая жизнь и мысль о смерти, – что умру, и какой это ужас, что жизнь пройдет и я умру. На самом же деле будет то же самое: жизнь прошла, и слава Богу.
Страх смерти создается силою жизни.
20 Февраля. Молиться надо, только никому не надо о том говорить
Социализм как условность в борьбе с обманом церкви.
Социализм выпрямляет и очищает религию, он есть средство борьбы, но не религия.
Жизнь под социалистическим контролем.
24 Февраля. Доктор Успенский не вылечил меня и бросил с таким же самым кашлем, каким и начался мой грипп. По-видимому, в медицине можно принять за правило, что успех лечения обратно пропорционален числу применяемых доктором медикаментов.
Вычитал в письмах Флобера признание, что художнику не обязательны сношения с женщинами. Это у него, наверно, было так вместе с Тургеневым, и это есть именно то, что я знаю по себе и что было тоже и в Гамсуне.
Смотрел фото Спас-Лутовинова и когда увидал деревню нашего (орловского) типа во всей ее серости, вдруг прошлое, хрущевское, встало передо мной как отрицание всякого романтизма, всякой тургеневщины. Показался Н. Н. Володин с безнадежной усмешкой и все то родное в том смысле, что из Назарета и не могло выйти ничего особенного. И сам ведь Юдин, архитектор нашего тургеневского строительства, вероятно, орловский же.
Так что о встрече с моей настоящей родиной надо еще много подумать. Тут эта встреча есть последнее испытание на силу моей сказки? если и это выдержит моя сказка, то, конечно, она и есть самая реальность ens realissimus1.
Тургенев и его деревня Спас-Лутовиново: отбросив либерализм, в истоке – отношения рабства, с одной стороны, и раппства – с другой. В наше время даже «тургеневское» начало и, напр., Илюшкино (Валуйского)...
Так что РАПП коренится в рабстве и является как воля, выводящая из рабства, тогда как тургеневщина является как бы выражением воли художника в том смысле, что «пусть кругом рабы, я и в этих гнусных условиях утверждаю право художника на красоту». И еще: Я художник и хочу служить красоте сейчас, в этих условиях, вы же требуете того, чтобы я отложил свое дело и работал бы над улучшением общественных условий, в которых люди могут заниматься искусством.
Так, бывает, лелеешь в будущем цель, а когда достигнешь и надо с этим достигнутым жить бок о бок, стирать пыль, трепать, чистить, раскладывать и укладывать, то оказывается все достигнутое ненужным и скучным. Оказывается тогда, что сладость обладания растерялась в процессе достижения, что интересно достигать, но не обладать.
Я помню, ... она мне на ходу передала письмо к матери незапечатанное.
– Коротенькое письмо, – сказала она, – позволь мне, я прочту.
И прочла мне о том, что она случайно со мной познакомилась и думает, что человек он хороший и за него можно выйти замуж.
Все похолодело во мне после чтения, все вдруг прошло, я искоса поглядел на нее и увидел, что она самая обыкновенная и не очень даже красивая барышня, что все ошибка у меня ужасная, но что теперь уже деться некуда и [надо] поступать, как оно выходит.
– Что же, хорошо! – сказал я, принимая письмо. Наверно, она все поняла и через несколько минут где-то на лавочке попросила обратно письмо и сказала:
– Нет, мне кажется, я тебя не люблю.
– Как же так! – воскликнул я.
И тогда опять началось сумасшествие.
Невозможность достижения была условием моей любви. И она это поняла и, отказав навсегда, взяла меня в плен на всю жизнь.
Так рождается на свет поэзия.
И я думаю, что именно так было и у Тургенева.
Антипод Тургенева – это Никишка. На этой земле, в этой природе есть что-то навсегда отравленное, опошленное, униженное в самом человеке, т. е. в самом источнике прекрасного. Так что хочешь полюбоваться, а тут Никишка осклабится.
В этом тургеневском чувстве красоты есть дно из эгоизма, и ты чувствуешь его: вот они, эти камни; и знаешь, что все отражения, столь прекрасные, остаются лишь здесь и не проникают за камни; ты еще знаешь, что и ты сам со своим отражением ограничен и что эта ограниченность есть твой удел; но те, кто глубже тебя и достойней, тот тоже не прав тем, что не хочет и не может понять красоту отражений.
Есть барственное основание в тургеневском чувстве прекрасного.
Я как увидел на фото эту нашу родную деревеньку, так сразу и не захотелось мне ехать на Бежин луг.
Огромное большинство ошибочных суждений о писателях (педагоги больше всего ошибаются) зависит от того, что о поэзии судят с точки зрения ее потребителя, а не созидателя.
Двигаться за недоступным, – вот сущность поэта; напротив, потребитель поэзии никуда не движется, а берет готовое, читает, учится и потребляет, как хлеб, разбирая, как он выпечен, достаточно ли посолен и т. п.
Важно то, что никакой праведник в этих условиях не мог оставаться самим собой. И вот в этом-то и есть страшная тайна Никишки и его избы и его деревни.
В орловской природе, в самом ландшафте орловском есть отрицание всего тургеневского (и в человеке орловском, в деревне).
Когда в орловском пейзаже появляется поэзия, то всё вокруг спешит доказать, что это неправда, и раз неправда, то она и не должна существовать.
25 Февраля. Люди мало-помалу поверили, что это настоящая весна пришла.
Доктор вчера измерил давление крови и нашел от 80 – до 150... для моего возраста, говорит, хорошо, и ничего не нужно предпринимать, а охотиться. До еды гиперсол, после еды дивертин. В 10 дней 1 – молочный или фруктовый.
После доктора ночью 1-й раз в жизни заболела печенка, и всю ночь я ее парил, – вот напасть!
Никишка. Думаю о Тургеневе и РАППе, что есть в тургеневском романтизме что-то вроде дезертирства. И в раппстве (Добролюбов и др.) сила требующего жертвы Бога... Так что Тургенева нельзя просто взять как знамя Аполлона: выскочит Никишка.
В лесной России между барином и мужиком был кустарь: бондарь, горшечник, пушник, скорняк: это смягчало жизнь. В тургеневском краю мужик и барин – единство в двух лицах.
Все живые отношения должны быть непременно и личными, даже дипломаты и те встречаются, чтобы посмотреть друг на друга. Только бюрократы личных отношений избегают и заменяют их бумажными: в этом и есть вред бюрократии...
Но если не бумага, а Бог, то можно и не спрашивать о лице, потому что само собой разумеется, что если в Боге, то и с лицами.
Безликие отношения, в бумаге или через шестерню, – всегда безбожные.
Мы вопим о Боге, значит, вопим о лице человека.
Детские рассказы.
1) Муравьиный большак.
2) Пчела.
3) Воробьи.
4) Лисичкин хлеб (см. расстрелянную тетрадку).
Великий пост. В Москву совершаются из деревни тайные паломничества: церкви на местах закрыты, и поговеть можно только в Москве. Приехала Аксюшина мать, сестра Дуня, и детей привезли.
«Мурзилке». Он обнаглел, потому что ему удалось собрать коллегию из Барто–Кассиля–Михалкова и Толстого, – одни орденоносцы.
В свое время было же известно, что Клюев читал стихи в салоне старой императрицы. Так почему бы и Барто, и Михалкову тоже не прочесть в подобном салоне?
Тяготение Пушкина и Лермонтова к «свету» так же неизбежно, как и всемирное тяготение: тянет, как, напр., Лермонтова, хотя бы только для того, чтобы кому-нибудь там в морду дать.
2 Марта. Лисичкин хлеб.
5 Марта. Кончил составлять и отдал в переписку «Лисичкин хлеб». Сегодня придут киношники разговаривать о Мазае.
Хинин. Узнал от Павловны, зачем Лева взял у меня хинин: сказал он мне, что для тещи от малярии, а оказалось, для Галины. Как в свое время в борьбе с законом о вине рекой лилась самогонка по всей стране, так теперь льется женская кровь. Так что Галина приняла хинин и села в ванну. И так второй раз, и надо бы третий, но тут заболела ее мать, она прервала операцию и уехала к матери. Вот теперь и собрались, Павловна, теща и Галина. – Вот из-за тебя всё! – сказала Галина. И теща горько заплакала. Павловна подумала, что теща плачет от «греха», – что дочь хотела вытравить плод. И начала уговаривать вроде того, что «время такое, все женщины легкой жизни хотят»... – А вы как думаете, – очувствовалась теща, – вы хотите, чтобы она по доброй воле в хомут лезла? – Оказалось, теща плакала из-за того, что ее дочери не удалось сделать аборт.
Женщина-зоотехник N. в Зверосовхозе долго и всеми средствами добивалась кровей. И как обрадовались она и муж (политрук, оба коммунисты), когда хлынула кровь. А когда подали карету скорой помощи, вышла Нина и сказала: – Это что же, из-за гриппа карету? – А муж шаловливо взял ее под руку и шепнул: «Все в порядочке».
6 Марта. Визит Аллы Макаровой. Окончание «Лисичкина хлеба». Договор с Елагиным.
7 Марта. Вязаться с киношниками или нет? Решит сегодня вечер.
Узнать «Новый Мир», Альманах.
8 Марта. Предпринимая пересказ книги Серой Совы, я имел в виду нашего юного гражданина, которому предстоит решить труднейшую моральную задачу: как сохранить свое нежное сердце, необходимое при строительстве коммунизма, в то время как для обороны идеи коммунизма приходится ежедневно ожесточать это сердце в борьбе с врагом внешним и внутренним.
<Приписка: Мне хотелось посредством книги Серой Совы подвести юного гражданина к этой моральной проблеме, разрешаемой особенной творческой близостью к природе, к животным. В исключительно мужественной личности Серой Совы живет такое нежное сердце. Он вызвал в моей памяти из далекого прошлого русскую революцию. От такого человека, закаленного вечной борьбой с нуждой, без опасения впасть в поэтическую сентиментальность или в бездушный натурализм и биологизм... можно поручить устраивать детскую душу.
Книгу еще более близкую к детям, чем рассказанная мной, представляет собой повесть Серой Совы, предпринятая Аллой Макаровой, переводчицей одной из самых волшебных юношеских книг Майн Рида «Всадник без головы».>
Жизнь Серой Совы, описанная им в книге «Странники леса» и пересказанная мною на русском, решает названный вопрос в отношении охотника к убиваемым им животным. Необходимость заставляет убивать этих чудесных животных, бобров, а хочется их любить, охранять, размножать. Этот самый вопрос несколько в иной форме представила жизнь и мне самому, страстному охотнику-любителю. Я утверждаю, что и в каждом любителе-охотнике таится в той или другой степени этот вопрос. Хорошо тем, кто охоту считает атавистическим инстинктом, подлежащим искоренению, – тем нет вопроса никакого: он ест животное в жареном виде и не хочет с ним дела иметь, когда оно живет. А я вот лично, поняв, что охота дает возможность соприкасаться с природой глубоко, стал [осуществлять] свое решение жить охотой как источником моих рассказов. Проблема двойного отношения к животным стала из жизненной необходимости передо мной точно так же, как и перед Серой Совой. И вот уже лет двадцать я пришел к тому же выводу, что выходом является творческое вмешательство в жизнь животных: близостью к животным, достигнутой благодаря охоте, [можно] воспользоваться, чтобы их размножать. Серая Сова...
8 Марта. В редакции «Детской Литературы» я стал ругать Михалкова за «Три товарища». Чуковский просвистел какую-то ритмику стихотворения и сказал: – А по-моему, хорошо. – И после того мне: – Вы подходите изнутри – и это одно, а можно подходить извне, – и так тоже можно подходить. – Эти простые слова так поразили меня, что я растерялся. Ведь и Маршак, если подходить «извне», может быть замечательным поэтом, да, наверное, оно так и есть...
9 Марта. Ночь, 3 ч. Снилось Хрущеве, мать и кто-то из братьев. Я прочитал в газете декрет об удалении из усадеб всех помещиков. При этом во всей красоте, прелести встало Хрущеве. А чувство было точно такое, как снится время от времени, что тебя выгоняют из гимназии или что тебе надо экзамен какой-то сдавать. Может быть, это есть влияние письма о. Афанасия.
Я часто везде рассказываю о том, как гнусно, по-змеиному шепчется интеллигенция об орденах, что тому-то следовало [дать] такой орден, а дали вот такой. В частности, мне самому в Москве приходится ежедневно выслушивать от «друзей»: «Такой ли вам орден следовало дать, М. М.!»
С другой стороны, тоже ежедневно от читателей, от народа получаю письма, в которых поздравляют с «высокой наградой» от чистого сердца. Это я обыкновенно «выкладываю», притворяясь чистосердечным. Единственный раз получил в ответ: – А я все-таки, несмотря на все ваши телеграммы, весь «народ», хочу оставаться с суждением литератора-интеллигента и буду, если понадобится, говорить и против всего народа. – Ну, вы тогда, – сказал я, – есть человек из подполья...
Не забыть эту чувство-мысль о необходимости прощания со вчерашним днем, о боли, сопровождающей у иных это расставание, и о равнодушии других (нигилистов).
И дым из трубы, и это облако, и все, – все пройдет, и перед собственной смертью ты будешь один, – вот это и страшно, что все-все связанное с тобой пройдет, и будет даже такой момент, когда совсем ничего для тебя не останется, а ты все еще будешь повторять: я, я, я!
«Враг» у N. перемещается: раньше это были «большевики», а когда пришлось с ними помириться, то враг оказался сначала у иностранцев, потом у троцкистов, потом в невежестве своего народа – «свой враг», и кончится тем же, чем кончилось у сектантов: сначала антихрист, а потом враг с тобой за одним столом сидит, одной ложкой ест.
Новый день получает копилку от старого и сам, проходя, бросит что-нибудь от себя. Некоторые видят в содержимом этой копилки и вечность, и цель.
10 Марта. Утром переехал в Загорск. Валит снег. Внутренняя поэзия и формальная. (А получается: душевная поэзия и «деланная».) Проза честнее поэзии, в прозе невозможно поэтический ритм подменить метрическим, в поэзии? да вся поэзия и стоит на этой подмене. (Маршак, Чуковский и Шкловский.) А в общем, я писал, как чувствовал, как жил, не обращая внимания ни на Чуковского, ни на Маршака, ни на Шкловского. Я исходил от русской речи устной, и это оказалось совершенно достаточным.
<На полях: Таган, печка керосиновая.>
11 Марта. После метели ясно и мороз около -20.
Когда я живу где-нибудь на лесной поляне, закрываю глаза, когда солнце садится, и открываю при первом свете, – мне все хорошо. Но пожив некоторое время в городе, потолкавшись досыта в литературной среде, я становлюсь пессимистом и начинаю думать, что в человеческом мире всегда Маршак побеждает Чуковского.
Какой-то серый человечек вгляделся в меня, и я понял: он меня узнал. Но я не помнил его и сделал вид, что не узнал. А когда вышел из метро, он меня настиг. Ему надо было мне что-то сказать, но внизу в толпе ему было неудобно. Я вгляделся в него и вдруг узнал: это был один букинист. Когда же мы поднялись из метро и остались одни, я вдруг понял, что он мне хочет сказать, что мне все говорят в Москве вместо поздравления: говорят, что я заслужил большего. И в этот раз, как всегда, я отгадал: букинист, оглянувшись во все стороны, склонился к моему уху и прошептал:
– Тот ли орденок заслужили вы, Михаил Михайлович?
После ордена телеграмма шла за телеграммой, письмо за письмом от читателей, и так долго: неделю, другую. Я наконец убедился, что в народе у меня есть настоящий читатель, которому действительно приятно увидеть меня орденоносцем. Какое дело этому читателю судить Маршака и Чуковского, что один больше, а заслужил меньше. И Маршак и Чуковский люди чужие, возможно, они заслужили чем-то больше Пришвина, но Пришвин свой человек; потом, читателю кажется, что это его самого наградили. В этом большом признании я почувствовал и радость тоже и от ордена. Я вспомнил, как мало я нес общественных обязанностей, и мне стало казаться даже, что Орден почета – награда для меня слишком высокая, что если бы наряду с народным признанием правительство дало бы мне самую маленькую медаль, то и этой медали от правительства следовало бы радоваться.
Так мало-помалу я пришел в себя, стал любить свой орден, носить его, пользоваться им на трамваях, в очередях, даже немного гордиться, и никогда, клянусь, никак не приходило мне в голову, что Маршак по ордену выше Чуковского и Чуковский выше меня.
Мы думали – это собака бежала по дороге за подводой и, как бывает, сделала по снегу полукруг на обочине.
Скоро, однако, мы заметили, что след с дороги пошел ровной цепочкой прямо в кусты.
– Это лисица, – сказал Петя.
– Но почему же, – спросил я, – след не так резок, а немного пухловат, как у собак?
Мы прошли по следу в лесу еловыми кустами, все время приглядываясь, все время думая: «Почему же этот лисий след как будто <Зачеркнуто: грубоват> чуть-чуть пухловат?»
– Вот почему, – сказал Петя.
И указал мне в густые кусты.
Взглянув на указанное место, я тоже понял сразу, почему след лисицы чуть-чуть пухловат: их было две лисицы, впереди шла самка, позади самец ступал след в след, и так верно, что неопытный глаз никогда бы не мог заметить (см. фото). А в еловой густоте обе лисицы позволили себе на мгновенье разойтись, и оказались рядом восемь отдельных следов, по четыре от каждой лисицы.
«врага», и всё от замечания Чуковского: – Вы подходите внутренне, а они подходят внешне, можно ведь и так подходить. – Вот в этом внешнем подходе и есть мой враг. И если от литературы пересмотреть всю жизнь, то как раз же в этом и есть мое расхождение, моя борьба: материализм в жизни, формализм в литературе. В то же время понятно, почему не хотят и меня совсем заклевать: им хочется от внутреннего метода взять его духовность, идеализм, героизм.
12 Марта. Сегодня у меня был 1-й молочный день. Тяжелая экзекуция.
Утром снимал (солнце-мороз: весна света), но мысли никакие в голову не приходили. Вечером было как после тяжелой болезни.
Из разговора с Кочетковым: я со своей «внутренней» (бостремовской) точки говорю, что напрасно губили ценности кустарного быта. Он же мне отвечает: – А если бы на кустарей ориентироваться, то ведь тогда невозможно бы было создать избытки продуктов, значит, невозможно осуществить «каждому по потребностям», т. е. коммунизм.
Значит, вот и тут, в этом маленьком разговоре видно столкновение, скажем, спиритуализма и материализма, т. е. в конечном счете личности и среды.
На практике вопрос разрешается войной личности со средой и военной тайной, потому что личность есть нечто непроизносимое.
Алеша (Алексей) Вихляев, совсем молодой человек, работает шофером, ночью пишет и раз в неделю ездит в Москву в «Литобъединение» «Рабочей Москвы» читать свои вещи. – У меня, – сказал он, – скопилась маленькая библиотека, есть весь Пушкин, один том Лермонтова, 8 томиков Чехова. – Толстого бы надо! – Где же взять его: Толстой стоит 500 руб. Тургенева и то не могу достать. – Погодите, я вам подарю «Записки охотника». – Спасибо, большое спасибо, вы мне Тургенева «Записки охотника», а я вам рессору подарю... Что это, скажите, езжу в Москву, и нет мне пользы от этой литературы ни малейшей и, по всей вероятности, и не будет никогда, стремлюсь и больше ничего. – Вот это самое «бесполезное» стремление и есть самое главное, и когда-нибудь оно обернется вам и «пользой».
13 Марта. В 5 у. разговелся, как на Пасхе. Захотелось вернуться к «Падуну». В связи с этим завтра, 14-го, определиться с «Молодой гвардией».
Лисий <Зачеркнуто: след> гон. Уменье написать не дается не потому, что нечего написать: сколько пишет людей, у кого нет ничего за душой! Нет, дело не в том, что не о чем писать, а в том, что хочется сразу о всем написать. Самое главное в уменье записывать за собой – это экономия материала: надо научиться записывать <приписка: не «всё>» «мелочи». Второе же главное – это уметь словить тот момент, когда «мелочь» показывается, проще сказать, надо научиться пользоваться случаем. Привожу для примера свою фотозапись в природе 11 Марта этого года.
Бывает в жизни, когда надо сказать: «Да будет воля моя!» – и бывает, человеку необходимо смириться и прошептать на Восток: – Да будет, Солнышко, воля Твоя!
Сказать Ксении: супы варишь долго.
Записки юнната. Можно искать в природе причины явлений, – это дело науки. Но можно искать образы, – это дело искусства. С незапамятных времен с этой целью исследуют природу живописцы, преследуя события в природе с кистью и карандашом. В литературе художественное исследование природы только начинается, и я не могу назвать никого из больших писателей в прошлом, кто бы занимался изучением природы, как это делал даже маленький живописец. В этом деле художественного изучения природы с литературными целями я считаю себя пионером и, само собою, как дело это вовсе новое, и юннатом.
Кое-что все-таки на этом пути мне удалось сделать и даже убедить в этом других. Фенологическая книга «Родники Берендея», превращенная потом в «Календарь природы», множество охотничьих рассказов, целый ряд больших ландшафтов севера, юга, Дальнего Востока составляют довольно увесистый сундучок. Но все это в прошлом, и все это начало, главное же все впереди, и потому я держу себя как юннат и очень хотел бы других юннатов, имеющих страсть к искусству слова, позвать за собой на путь литературно-художественного изучения природы, подобно тому как делают это живописцы.
Орудия моего производства – карандаш, записная книжка и лейка.
Но ведь мы вышли на рассвете, на самом рассвете, они же, скорее всего, шли ночью в темноте: шли в темноте и все-таки след в след <приписка: лапка в лапку>. Как же это возможно?
Тут я вспомнил свою весну света, когда тоже за своей лисичкой шел по чутью, лапка в лапку, и нам не нужно было примериваться, мы верно шли...
Я не думаю, конечно, что с пером, записной книжкой и «Лейкой» больше увидишь и сделаешь для литературы, чем если без этих орудий и даже без намерения в голове бродить, а после из этого делать. Но я уверен, что если овладеть пером так, чтобы о нем и не думать, то можно, как живописцы, смотреть в упор и писать.
– большевики, и видел их во всяком проявлении. Но когда эти проявления стали делом врагов, то Огнев задумался, и у него борьба с такими врагами стала общей с правительством.
<На полях: Письмо Трусову – на Ленинград.>
15 Марта. Москва. Валит снег. Вчера А. М. Коноплянцев рассказал, что живет на диване (все та же одна комната) и сыновья – комсомольцы, и зарастает его диван комсомолом: Миша женился, привел комсомолку. Так и зарастает старый богоискатель на диване комсомолом и октябрятами.
16 Марта. Валом валит снег: снег выпал только в Марте.
В «ГИЗе» говорил Лукину, и от его согласия со мной самому становилось ясно: это что стихотворчество, закрепляясь в метре, при большом мастерстве перебивает естественный, органический ритм народной речи; что борьба с этим должна быть не личной, с Маршаком или Багрицким, а вообще с формализмом. И ясна становилась задача современного русского писателя: писателю классическому «внутреннему» русскому нужно овладеть внешней формой и не потерять силы своего внутреннего творчества и не впасть в пошлость.
В такой борьбе за национальную литературу исчезает борьба с «одесситом», потому что одессит со своим формализмом является достойным тружеником в творчестве. Так что нам, коренным русским, надо не сетовать на засорение русского языка одесситами, а учиться у них формальному подходу к вещам, с тем чтобы в эти мехи влить свое вино.
Купил Rolleiflex и так радовался ему, что ночь плохо спал. И когда об этом рассказал Аксюше, она сказала: – Это у вас ребячье, и в этом нет ничего удивительного: все люди чем-нибудь играют. – Так что, может быть, – продолжал я ей развивать эту издавна любимую мною мысль, – может быть, и людей так можно узнавать: узнал, какой игрушкой играет, – и сам человек этим откроется. – И откроется! – сказала Аксюша. – Вот ты, например, можешь про себя открыть? – А как же! прошлый год икону Казанской Божьей Матери мне подарили, так я, вроде как вы с аппаратом, спать не могла всю ночь, все глядела на нее и радовалась.
В Литфонд Заведующему, Тверская, д. 25: плохой подбор, случайность, нет новых книг: при огромном «Советском писателе» не достать книг.
17 Марта. До получения ордена я был персональным пенсионером и, значит, имел право входить в трамваи с передней площадки. Но я не знал своего права и, когда дали орден, обрадовался этому удобству чрезвычайно. И теперь думаю о своем праве еще 5 лет тому назад входить с передней площадки – сколько такого заложено в человеке, что он, может, и не знает, что может. С другой стороны, ведь если бы я знал свое право 5 лет тому назад – я теперь бы не радовался, и, во всяком случае, так радоваться, как теперь, я тогда не мог: тогда я был моложе и мне ровно ничего не значило толкаться в лезущей толпе...
18 Марта. Переехал в Загорск. 23-го утром – художник, вечером выступление.
Снег валит. Мазай засыпан. Террасу кончают. Опыт с Роллейфлексом.
19 Марта. Валит снег. Видел во сне Ленина с горящими глазами в мирной домашней обстановке. Все сидят в тревоге: «Мы окружены в Азии».
Германия заняла Чехословакию, ультиматум Румынии, а тут своя весна... И так вот всё: те, кто сейчас «наверху», должны так и жить и думать, – что война и всё для войны; а кто-то должен думать, жить, устраивать всё, как будто вовсе не будет войны. И так она, «египетская» (по Розанову) жизнь (священная), совершается, осуществляется пусть даже в последней секунде своей как священная и, самое главное, названная презренно «сверху» обывательством, мещанством. «Гражданство» лишь при условии внутреннего истока.
Читаю «Всадник без головы» и думаю воспользоваться его динамикой и тем начать свою большую борьбу с формализмом.
Форма питается одновременно и силой необходимости, и силой свободы. Гений может создавать форму одной свободой, исходящей из внутреннего порыва. Все другие «работают над формой», исходя из чувства необходимости.
«Гений»: хорошо, если гений имеет в виду необходимость формы... Гений, конечно, имеет в виду необходимость формы, но эта необходимость сама собой вытекает из порыва его внутреннего.
Мои лица: герой как душа борющаяся и побеждающая: одухотворяющая; Клавдия – женщина в мужском виде.
18 Марта. Валит снег.
19 Марта. Валит снег. Саня Старшинов сказал, что прошлый год, как раз через месяц от этого числа – 19-го Апреля – он выставил пчел: цвела ранняя ива.
Рассказ «Раки». Наташа (тетка) и Аксюша – племянница пошли на речку за раками. Наловили много, целый мешок. Понесли, а мешок дырявый. Пришли домой, а раков нет: все по дороге, рак за раком, удрали. Бросили мешок с остатками раков, взяли ведра и пошли собирать. Да где тут! Раки ведь только в воде плавают задом. На суше рак идет головой вперед, и на голове у него глаза и усы: идет как следует...
А пока ходили, остатки раков расползлись по избе и спрятались в укромные места. Долго их находили. Последний рак выполз из-под ларя и весь в паутине.
Кончил «Всадник без головы». Такая динамика в романе, что умный пожилой человек с величайшим волнением следит за судьбой дураков. И таким механизмом романа не пользуются!
20 Марта. Не обошлось без снега и сегодня. Вот и навалило снегу без осадки под самое половодье. Поглядеть бы теперь, какие следы у зверей. Да, вот так беда зверям: март самая беготня, гон, а тут не только белка, заяц, лисица, а и волк с ушами уйдет в пухлый снег. И сам лазишь без лыж по грудь, и ничего, – до того рыхл этот снег.
Социалисты (марксисты) ищут между людьми отношений вещественных, они считают, что только вещь реальна в человеческих отношениях.
Это, наверно, правда, что только вещь может свидетельствовать о тех или других массовых отношениях людей между собой. Так что все...
Все происходящее между людьми...
Вещь является свидетельством каких-то отношений между людьми, и всякая вещь, созданная людьми, является свидетельством их отношений..
Всякая вещь является свидетельством отношений между людьми, и даже самое человеческое Слово в душе сказителя чудесным образом становится вещью.
– Все существующее в соприкосновении с человеком становится вещью.
– А звезды?
– Как только взглянул человек и заметил звезду – кончено! Она стала вещью, и все равно, планетой Венерой или ангельской душкой.
– А озеро?
– Вот и озеро: запрем падун, и озеро будет нашим, нашей вещью.
– И все?
– И все без конца, пока жив человек, будет посредством него делаться вещью.
На Падуне: – Мы стремимся все на свете, даже человеческое слово, сделать вещью, полезной для людей: да, пусть в руках художника самое слово делается вещью. Они же, напротив, все вещи на свете превращают в бесполезное слово. Послушайте, что они сейчас говорят.
1) Прием подмены героя, как у Майн Рида «Всадник без головы» и как в «Жень-шене»: «Это была не та женщина»... 2) И еще какой-то прием такого увлечения читателя, при котором можно свободно распоряжаться «естественным» порядком и невероятные вещи делать вероятными. 3) Разбрасывать события: не закончив одно – переходить к новой главе, к другому месту, другому лицу. 4) Призрак: Черный араб. (Силы природы: Мороз, Вода.)
Правила для управления, а я не управляю. Вчерашний день вяжет человека.
Весь XVIII съезд посвящен выработке правил управления страной. Есть, однако, люди, и они всегда будут, которые ни малейшей претензии на управление не имеют и даже интереса к этому никакого не чувствуют. И они должны быть, такие люди, а то кому же...
прошлым, двигаться вперед. Вот тут-то приходит человек без вчерашнего дня и отстраняет с пути усталого. Но это еще вовсе не новый человек: его дело только в том, чтобы новому человеку расчистить путь. И когда новый человек приходит, то непременно он обращается опять к вчерашнему дню...
Техника так занимательна, что человек, глядя со стороны, кажется, будто играет (Зуек – увидел инженера). И так можно закоренелого «врага» сделать другом.
21 Марта. Беседа с Герасимовой, – одна сладость, а когда после одумаешься и ее испытываешь на пробный камень <Зачеркнуто: жены> близкой жизни, то... какой это груз!
22 Марта. Бывает, в обход создания образа берет соблазн решить это просто умозаключением, – вот этот соблазн надо отбросить.
24 Марта. После обеда – Загорск. «Запирался».
25 Марта. Загорск.
Вчера ринулась весна воды, и наш дом окружился водой. Сегодня готовится красный день с легким утренником.
Штучка. У всякой любимой вещицы ее существование делится на три части: сначала любишь вещь как невесту, глядишь и не наглядишься и носишься с ней всюду и кричишь: лучше моей штучки ничего нет на земле. После того «штучка» мало-помалу становится вещью обыкновенной, она служит тебе, и ты перестаешь ее замечать. Случится когда-нибудь с тобой горе, или, может быть, придет нежданное счастье, выбивающее тебя из колеи, и ты оглянулся на своего старого, морщинистого друга, вдруг все вспомнил, глубоко понял и опять полюбил свою милую штучку. Тогда жизнь вещи вступает в свою третью, последнюю часть. И так живет всякая любимая вещь.
А самая жизнь наша разве тоже не «штучка»? Разве не бывает, что под самый конец соберутся ее самые сладкие светящиеся капли?
Бывает, но редко: в этом виноват сам человек.
Один из героев: Продувной.
Бумажка – ветер вырвал из рук Дехтерева, а потом бумажка мчалась за автомобилем: ветер от автомобиля поднял бумажку.
Талант и собственность.
29 Марта. В Президиуме выбор Борисова: «дух общественности».
Решить вопрос: выписывать материалы, слегка придерживаясь сюжета, или прямо писать по сюжету, а потом пополнять.
30 Марта. Холодно, ветрено, ясно. Фруктовый день. Посещение Житкова, Лаврова. Безобразие в «Октябре» с «Большим гнездом». «Советские гусары».
31 Марта. Ясно, ветрено, холодно, потом снег. Вернулся в Загорск. В природе без перемен.
1 Апреля. Мороз -15. И ветер легкий. Очень ясно и ярко, к 12 д. развезет. Принимаюсь за «Весну» (хочу так назвать «Падун»).
Ночью вспомнил письмо комсомолки к доктору с вопросом, – можно ли оперативным путем вернуть девственность. А доктор будто бы (это уже снилось) ответил: – Едва ли это возможно, и если возможно, то на что это вам? Но вам без всякой операции и по-настоящему самой можно вернуть себе девственность. Я научу вас, для этого вам стоит только полюбить по-настоящему. Ведь это для состояния девственности вовсе и не важно, – все ли как следует обстоит в отношении физических органов. Важно душевное состояние, если женщина способна самозабвенно полюбить, то девственность к ней возвращается, без девственности души нельзя полюбить. Полюбите, и к вам вернется девственность.
– разговор Зуйка с Клавдией о том, что здесь на земле... надо.
Апрель – стужа.
3 Апреля. -18°. В полдень, однако, на мельнице была вода: как пена дышала. Сюжеты снежные с летними облаками.
В лесу на склоне от всего зимнего снега остался лед, и на льду осели все хвоинки, падавшие всю зиму на снег.
Пудра вчерашней пороши по насту и на ней звезды. Каждая былинка смотрится и видит себя голубой. В овраге нет еще воды, но след зверушек двойной: бегают друг за другом. Это у них весна света.
Дерево. Щавель дал форму дерева на лугу со всеми его сучками. Так люди иногда берут черты своего вождя и в парке по чертам дают удобрение, сажают цветы и так из цветов на парковой лужайке получают портрет своего вождя.
Это годится к описанию поляны и смены поколений деревьев, намекая на причину дуплистости и гибели деревьев, что корни доходили до воды.
Чтобы новая мысль родилась, самому надо отстраниться и заблудиться: задуматься. И после тогда рождается мысль, и эта молодая мысль рождается планом: прямо же хочется в этот план свою мысль провести. Так вот и тут – план, и в плане этом рождается новая география как ландшафт и новая неведомая жизнь.
День (Клавдия) для себя – смерть для ста ожидателей.
Снег осел – как песком посыпано под елями-соснами: это их старая рыжая хвоя.
Если народ отвечает за свое правительство, то всякое правительство отвечает за своего чиновника.
Русский человек, – это типично для него: не умеет пользоваться своими способностями. Однажды пришел к нам один актер <Зачеркнуто: Худож. театра> и удивил нас, как актер, своей интеллигентностью. Потом, когда оказалось, что это был еврей, мы были разочарованы, потому что, как еврей, он умел пользоваться своими способностями казаться, быть вовсе не талантливым, а если бы русский так вел себя в этот вечер, как он, то это был бы только талантливый русский.
– Клавдия! бабушка говорила: будет у нас светопреставление, что оно, будет?
– Будет! – ответила Клавдия, – только это у нас называется всемирная катастрофа.
– И будут судить живых и мертвых?
– Будут.
– Как же мертвых-то, разве они встанут?
– Не прямо, но [душой встанут]. Провести аналогию до конца: до грешников.
Акт насилия после минувшей необходимости в нем должен скрыться – и скрывается. Только церковь с поломанным шпилем и крестом свидетельствует.
Жил слепой, все на свой костылик надеялся, но пришло время, и костылик сломался. На что теперь слепому надеяться?
Река пугает: выстрелы холостые. (Жаркий час.) Лисица зайца поймала и съела: у них это можно.
Надпись. Первые проталинки. Млеет на солнце ранняя ива, распуская почки. – Смотри, ивушка, не рано ли, хватит мороз? – Знаю – а у меня почки в шубках... (к фото моему – снята верба).
Время создавать фольклор.
Жил Мороз с нашей маленькой речкой, и когда пришло время, уговорил ее, успокоил и покрыл на зиму белым одеялом. Но, видно, где-то была земля теплая, пришла большая вода.
Талант не собственность, это похоже на квартиру в Москве: ты можешь ей пользоваться, и без особых причин у тебя ее не возьмут никогда, но продать свою квартиру ты не можешь. Точно так же и талант: настоящий талант не продается.
И сама жизнь человека тоже, как и талант: вся в твоем распоряжении, но проданная жизнь – это не жизнь, и покончить с ней тоже не в твоей воле, не собственность она, и ты если покончишь с собой, будет считаться за преступление.
Не только помириться, но даже войти в какое-либо сотрудничество с этой жизнью возможно лишь или при полном незнании прошлого, или если считать, что жизнь эта вышла сама собою, а не делалась сознательно, как нас уверяют.
Сутулый – это план-исполнитель, его дополняющий Дехтерев – инженер считает судьбу свою связанной с собственниками, потому что талант свой принимает за собственность.
В Москве завтра: 1) 6 веч. Президиум. 2) «Детиздат» (Медведкова: сборник, Елагину позвонить) = о конце «Старухина рая». 3) Кочеткову – кружки. 4) Звонок в «Смену» и «Пионер». Захватить «В Хибинских горах». 5) Патроны. 6) Все для контакта (бумага, рамки). 7) Житков. 8) Пчелы.
6 Апреля. Если ты хочешь больше травы накосить, то, само собой, будешь и косу больше и лучше точить. И надо с того начинать, чтобы приохотить людей к труду, а не с того, чтобы на лугах косы точить. И если ты точно так же поймешь сладость творчества, то о себе в смысле «как все» забудешь, и если поймешь радость общего дела, само собой исчезнет в тебе чувство собственности.
Волков: из обиды вырастает собственность: чувствуешь, нет тебе в лютом мире защиты, кроме как взяться за собственность: это спасет тебя, и отсюда начинается охота к накоплению.
6 Апреля. Первая ночь без мороза и днем первый весенний теплый дождь.
Началась весна воды.
Тревога о пропаже книги и рукописи. (Бог даст, найдется.) В Толмачевском пер. старая женщина подвязала к телу яйцо и выносила цыпленка, и он за ней ходит.
8 Апреля. После суточного дождя снимал восход и капли, забор, блеск дороги водой. Почему нет злодеев (Передонов).
Освобожденная вода (от Мороза) – пение.
Тема: песня освобожденной реки.
Первая песня зяблика [сходится] с первой песней воды.
Никакими полезностями не интересуюсь, но ценности собираю, и они становятся полезными для других только через меня. В этом и заключается удовлетворение, что только через меня.
Оледенелый лес, ручьи сносят всю хвою.
10 Апреля. Снежная буря.
Начинается собственность из хаоса, близкого к моему Я – это самое близкое к Я, это личный хаос, из которого сила (талант) кует вещь, представляющую собой мою собственность.
Собственность как продукт личного творчества и собственность как традиция родовая, групповая. Человек в силу традиции, «по праву наследства» получает [право] распоряжаться трудом других. Вот эта собственность есть воровство.
11 Апреля. Следы бывают выпуклые, как весенняя дорога: вокруг всюду снег оседает, и прибитый копытом на дороге снег или примятый зверем на дороге одиноко выпуклит, и следы зайчика торчат как рачьи глаза. А то, бывает, след оседает вместе со снегом и разъезжается, расплывается до того широко, что след зайца от одной лапки бывает как банная шайка.
Со Ставским о власти, что всё из-за власти и что сам Ставский теперь физическая жертва стремления к власти.
Но если бы Ставский мог, как я, сидеть и писать, он не стремился бы к власти. И не один он.
Значит, власть иной природы. Она рождается в стремлении каждого насиловать и через это получать нечто себе, усиливать себя.
Настал в лесу жаркий час, самый счастливый для неподвижных деревьев и самый страшный для птиц и зверей. Бывает, в лесной тишине вдруг шевельнется сама от себя веточка и закачается. Нет никого, мы проверим, обойдем – нет следа. И вдруг рядом, и дальше, и – революция деревьев.
[Белкино] наследство падает вниз.
14 Апреля. Красота всегда лежит в таланте, но сила их в правде.
16 Апреля. Бывает, услышишь фамилию и ахнешь и будто с трудом в гору идешь, стараясь представить себе жизнь людей, без стыда, по привычке днем и ночью называющих себя постыднейшим именем вроде Подхалимова. Так точно на высоте своего положения, как бы оно ни было незначительно, но в отношении какого-то положения – всегда высоко! так вот, очень трудно с высоты своего положения...
Продала кровь и сделала себе прическу «Перманент».
Иногда говорят, что было бы дело: вот хотя бы спасение человека, спас – и кончено, а чем спаситель руководствовался, не все ли нам равно? Вот спасена жизнь роженицы путем переливания крови – факт! Между тем мотивом спасения у девушки Тони было достать себе путем продажи крови прическу. Тоня продала свою кровь за прическу «Перманент» и, вовсе не думая об этом, – спасла жизнь женщины... <Приписка: Кого же благодарить за спасение жизни? Я думаю, что докторов, а Тоня была их жертвой жизни: это они перелили кровь из одной жизни в другую.>
Слабость сниматься у простого человека основана только на том, чтобы выйти из себя и сделаться на карточке лучше, чем есть. Потому фотограф должен делать портрет.
18 Апреля. Мой ручей. Дрозды. Мы-то пробовали резать березы, казалось, должен был быть березовый сок, но березы знали и сок не давали: той ночью хватил мороз -18! А теперь после суточного дождя березы сразу дали сок, и муравьи выползли сушиться.
«лучше всех», то он, если у него будет лучше всех, сделает нечто новое, и это для других будет как открытие.
Самому хочется сделать лучше всех, а для людей, если так выйдет, будет открытие.
... все делали и не видели и не знали, что сделали. Но когда приехал мальчик и стал удивляться, то всем стало, будто раньше они делали, а теперь [открытие].
– А как же стахановцы?
– Это пройдет.
Жизнь и творчество.
Договор с Правдой.
Мой договор: Ты, Правда, делай со мной что хочешь, – я готов, но я останусь самим собой, и больше: если ты меня тронешь – тебе будет хуже.
Выходи в природу с той мыслью, которая закружит тебе голову, и природа выпрямит мысль и покажет ее тебе самому в своих образах.
Договор у декадентов: сесть самим на трон правды: я – бог! И начинали богоискатели с того, чтобы самим сесть на место бога (в белом венчике из роз).
Можно быть художником в союзе с Правдой, как Пушкин. А Гоголь и Толстой дали пример: сами хотели сесть на трон Правды.
Я нахожусь в том счастливом возрасте, когда уже нет ни малейшей охоты [наживать] себе богатство, но... И оно состоит в ежедневном обогащении сознания обдумыванием прошлого.
Я не очеловечиваю природу, а нахожу в ней общие черты с человеком, понятные в силу родства человека с природой.
– бог! И потом рапповцы тоже: «мы – правда» и диктовали свои условия художнику от лица правительства.
Для художника Страшный суд есть правда.
Поездка в Москву. Теплый дождь. Трон правды: «се буде!» («Константинополь будет наш») и переделка Евангелия (гражданская литература).
Легенда и правда.
Форма договоров. Пушкин: да будет воля Твоя! Не меня, не художника и проч. Счастливый договор, не повторенный потом.
Претенденты на место в колеснице Аполлона.
Мой договор: Правда ловит художника славой, – эту иллюзию надо преодолевать в себе коренным образом, и еще надо преодолеть вообще все «полезное», что приносит этот [трон...]
Кончить Вихляевым и хождением Тургенева и языком.
Заключение о Вихляеве: Я часто думаю о себе, как мог я уцелеть как писатель в тяжелых условиях революции, как не стыдно так сохраниться. И так разрешил, что... торф... и так весь народ загорается, и так загорелся Китай, потому что это жизнь заключенная просится на волю.
– Какое значение имеет отдельная пчела? Глядите, как она умирает, и приучайте себя думать, заботиться о всех пчелах улья, об улье, и так через пчел поймете человека: надо сострадать всему человеку, а не человеку-пчеле, – говорит Пролетарий...
А Хозяйственник: по копеечке складывается капитал: одна копеечка [появилась], другая за ней, – так и люди: начинает [один]... а не все сразу.
1) Весна света: летние облака при снеге. 2) Весна воды: ручьи на снегу. У) Весна растений: почки.
23 Апреля. 1) Скворцы. 2) Мосты и треск льда. 3) Забереги – дрозды, один из-за кочки вытянулся, но я не успел: высыпка дроздов на берегу. 4) Замерзшими колеями дорога уходит в воду, и на солнце возле осин дрозды.
– сережки у воды.
Воркованье лесного голубя.
Остатки бледного льда на лугу перекликались с обрывками бледного месяца.
Вытянутые шеи птиц впереди, слушающих шорох льда под ногами.
Белизна неодетых берез на солнце точно как у нас цвет лица.
Религия страдания и религия радости.
Опушка березовая светлая, но хороша и осиновая: там птиц много поет, и осины перекликаются с березами: мы ведь тоже по-своему рады.
Видел ли кто-нибудь весной после утренника в солнечный день, как умирает лед на лугу: какие чистые капли золота сливаются и уходят в землю: это был самый маленький ручеек, уносивший последнюю воду, и утренник весь его заморозил, а днем лед не в силах был [выдержать] и изнывал.
Ранней весной так прекрасно в природе и так непостоянно: тут мгновенья и перемены так необычайны, потому что приспособиться к погоде, как приспособляется чиновник к службе, невозможно, и это прекрасно.
Повислые над кручей частые корни обернулись в сосульки и, удлиняясь, достали воды, и ручеек шевелил их, и они звенели, и капли пели.
Пан:
Когда-то люди будут счастливы, и хорошо работать для будущего счастья всех.
Но если я сейчас это чувствую – солнце, птицы, счастливые девушки со всех сторон.
Ольха и верба и осина цветут над снегом и льдом.
– вертится земля.
– А что от этого [сознания] нам, вертится она или стоит.
Но почему не поставят в пример героического писателя, который, несмотря ни на что, отстаивает человека от смерти и говорит, что жизнь человека должна быть прекрасна.
Чудо последних белых дорожек в лесу, и то белая дорожка, а то дорожка оборвалась и вместо нее две наполненные чистой водой колеи с отражением леса. А дальше опять «черепок» и сюрприз: вся дорога уходит под воду и оттуда виднеется [желтая].
К лесу через полой я не мог подойти, но к отражению леса в полое вплотную.
Психология «бах!».
Рождение богатыря.
Надо самому в настоящем чувствовать счастье, чтобы предлагать его всем.
К рассказу: истлевающий лед: вечером был такой богатый ручей, но за ночь весь сбежал, и утром последнее схватил Мороз. Он сделал из последней воды кружево...
– это победа Хочу над необходимостью, над тем, что Надо, свобода есть победа.
Когда ударит орудие на полянке или в лесу, кажется, глухарь взлетел, а машина хлопает, будто рябчик пырхает в ельнике. Но когда по-настоящему глухарь – это не орудие, не машина. И сами птицы так привыкают к звукам моторов, что не слышат их.
Струйки в ручье весенней воды неровные, сойдутся – всплеск, и замолкают.
Сегодня пахло землей.
26 Апреля. Речь на два голоса.
Снимки: ольха цветет.
Все дрозды.
Пар от земли и дух.
Знаю, что все звезды со временем будут открыты, приблизятся к нам и станут ночными солнцами, но верю, что никогда не откроется для всех ночной час человека спящего.
Гром тетеревов.
1) Чего мне стоит этот день – заплачут. Но делать нечего: моя легенда о лесе – легендаправда.
2) Моя жизнь в правде и легенде (личная). (Правда не даст нам бумаги.)
3) История комиссии: а) моя легенда – Аполлон; б) Вересаева правда; в) Изба и Парк.
4) Жив ли Тургенев. Он жив в доказательство, что без легенды не может быть и правды. Иллюстрировать нынешнее состояние литературы и науки: Вихляев. Хождение.
Надо и Хочется: «Надо» Толстого, Гоголя и «Хочется» декадентов: «я – бог» и падение в богоискательство.
Вчера был первый гром... гром, выходя из оцепенения... Заключение: дайте бумаги (на табак ведь больше дают).
Легенды бывают разные: у нас были пасха, кулич и красные яйца, теперь едят рабочие в вагонах мороженое!
– нужна бумага.
Закат: рассказ о том, как нижняя золотая туча и верхняя синяя сошлись и солнышко скрылось. (Сосна – Верхняя – Солнце.)
Сила писателя в правде.
27 Апреля. Райский день: Вчера ударил 1-й гром, сегодня, я думаю, лягушки выйдут.
1-е Тургеневское чтение. Говорят, хорошо, но самому было нерадостно.
«Братья по духу» (Первый выезд Мазая). Мысль о Канале-игрушке.
28 Апреля. Возвратился в Загорск с мукой в душе за свое счастье. Все молчалины.
К вечеру похолоднело. Поднялся ветер. Но вальдшнепы тянули (возле Спорт. завода), и я убил первого. Мучился с машиной. Страдал за счастье.
29 Апреля. -1°. Солнце полное. Тихо. Пока люди спят, с деревьев слетают грачи и важно разгуливают по улицам города. В этом и есть счастье мое, чувствовать себя как грач, знать время, когда можно быть самому собой.
При первой возможности написать «Братья по духу»: Родион Серг. 2 <приписка: чтобы угодить> или подхалимства. Ничуть не бывало! исключительно из-за живости своей необычайной. Видом до того невзрачен, что никто не обратит на него внимания, и маленький, и щупленький, и просто нет ничего в нем заметного. А на деле оказывается сила в нем такая, что далеко в краю нет ему соперника. Гончих он держит и подбирает стаи, – все умеет. Но душа его не в гончих, душа его в том, чтобы самому делать как гончая. Зимой ему только след увидеть заячий, и сейчас же он сообразит, где кому стать. Расставит, а сам исчезнет, и в скором времени заяц катит на охотника. Так же и с лисицей и с волком: сметка в нем живет чудесная, как и сила. А больше всего в нем меня изумляет его способность (как всякого русского человека)...
Еще надо начать делать из Канала игрушку.
29 Апреля. Токующий зяблик: Мил и смешон, как токующий зяблик.
Когда много о себе скажешь, да еще в хорошую сторону, то чувствуешь, как будто заключил договор с журналом на вещь и взял деньги, а сделать ее, может быть, и не сделаешь.
Ветрено, пыль от земли, пыль от осин, начинающих [цвести].
Рассказ «Мутовка с колечко». Кадр: начали зеленеться луга: тропы.
Снимал позеленение: самое первое.
ведут, а если плохи окажутся, уничтожают. (Это можно видеть и в Павловне.)
30 Апреля. -5. Ярко, безоблачно. Распевает скворец на липе.
Бабы из Бобошина будто бы слышали кукушку. Но, возможно, это бабы тревожатся засухой и воображают кукушку, что раз она прилетела на голый лес, то к беде.
Взять с собой: 1) Темная комната. 2) Бутылку проявителя. 3) Бутылку для фиксажа. 4) 2 коробки пленки. 5) Аппарат в своем футляре. 6) Фонари: красный и простой. 7) Подушку резиновую. 8) Запасные батареи и лампочки. 9) Пирамидон. 10) Термос.
сети крем шоколад утка шуба
Масло удочка
Рыбное: верши жакан Сапоги Туфли
Этот стыд от выступления принесет пользу: надо заработать аванс – и заработаю.
Время проходит так, что хранить нечего: оно уносит все, и когда мы встреваем и предлагаем участие – на нас и не глядят сидящие во времени.
1 Мая. Мазай: (начало жизни Мазая у нас).
На Кубре.
Цветут неодетые деревья и травы: ранняя ива, ольха, осина, волчье лыко. На неодетый лес прилетела кукушка, – нехорошо! боимся. Щуку купили: еще с икрой, значит, можно стрелять.
Что это за чувство, когда отделишься и останешься один (Фуругельм на этом).
таком гибком, что нипочем не сломишь, а цветы издали пахнут чудесно, как гиацинт, если же ближе, то скверно – хуже, чем волком <приписка: не любит близостях
На березке почки ароматно-смолистые, как раз водку настаивать.
Шоколадная густота червяков на осинах; тетерев сел и как провалился.
Обедали, стадо нас окружило, пастух пришел покурить и о К-ом, что умер. – А как умер? – Так умер, что от себя: кто я, кто я, а сам никто, такой же дядя Иван, как и я. А если ты есть дядя Иван, то незачем тебе лезть, куда не следует, и хвататься за такое, чего не понимаешь.
Уснули под мирное мычание и блеяние, и слышно, как щука плеснулась в виршу.
Хватишь рукой за почку, и весь день пахнет ароматом березовым, тополевым, черемухи.
Вечер: теплый дождь, тишина, все сосредоточилось в такой тишине, что ждешь, вот-вот зашепчутся и заведут свой разговор между собой деревья.
Лужа возле Мазая: щука и утка.
Каждая почка шоколадная с зеленым клювиком, и на клювике светлая капля висит.
Стемнело в темных кустах, но большие капли собирали в себя свет неба и светили во тьме.
Видение ивы.
Саня ходит – пчелы трещат под ногами, а Ксюша плачет: пчелки мои! – Глупая, – говорит он, – их тысячи.
Деревья же говорят, только их разговор не звуки, как у нас и ручьев и ветра, а их ароматом: почки, кора, и на всех языках: березы по-березовому, ивы по-своему и пр.
Примечания
1 ens realissimus (лат.) – очевидная реальность, высшая реальность.
2 Был в Переславле охотник, силач, погиб в лагерях. Изображен в рассказе «Как заяц сапоги съел». – Прим. В. Д. Пришвиной.