9 Ноября. Беляк стремительно несся от нашего англорусского Трубача. Поратый кобель висел у него на хвосте и не давал ему дух перевести. На двух кругах мы его не убили, и тут умный заяц сообразил: он залез в чапыгу, по которой гонцу невозможно скоро бежать. Задержав гонца в чапыге, небольшой прибылой заяц стал петлять, делать скидки, залегать и опять тихонечко идти с ноги [на] ногу. Времени теперь у него было довольно. Трубач ведь почему мог за ним так скоро бежать? Потому, что мог чуять не только следы, но и самого зайца, оставляющего в воздухе свой запах. Теперь же Трубачу оставались только следы, и он должен быть теперь держать нос возле земли и разбирать, читать мудреную заячью грамоту.
Мы все разместились по краям болота в чапыжине. Яловецкому больше всех хотелось убить, ему не везло, и вот уже третью охоту я дарю ему одного из убиваемых мной зайцев. Он самый страстный охотник из всех нас, хотя ему уже больше 50 лет. На охоте он себе даже нос отморозил, и на белом его кончике всегда висит прозрачная чистая капля. Яловецкий издали заметил, что зайчик тихонечко ковыляет к нему. Как хороший актер трепещет, выступая в какой-нибудь роли даже в сотый раз перед публикой, так и охотник трепещет, наводя мушку. Яловецкий хотел стрелять, но зайчик сел за березой. «Выйдет же когда-нибудь!» – думал Я., может быть, втайне обрадованный длительностью удовольствия.
После мы по следам разобрали, в чем тут было дело: беляк некоторое время постоял по-за березой, прислушиваясь к гону. Потом, сообразив движение гонца, очевидно, раздумал идти в направлении Яловецкого и вернулся своим обратным следом, сделал «двойку» и широким броском скинулся в густой белоус.
Наверно, прошло много времени, а Яловецкий все ждал, все трепетал, смотрел на березу, и капля на носу его светилась в серой чаще, как светятся все капли вчерашнего дождя на темном фоне серых кустарников. Подлец белячишка, – какой подлец, ведь до ночи нас мучил. Под вечер стало сильно морозить, и капли от дождя на деревьях замерзли и светились во тьме кустарника фонариками. Вместе с ними горела и капля охотника Яловецкого.
10 Ноября. Загорск. – Москва? Дождь. Ехать на охоту или в Москву? Подгонять фото (Дуб).
К Мазаю:
Осиновые почки на поляне [нагрелись] от солнца и пахли на всю поляну. Мы пришли к этой поляне через несколько часов с другой стороны и сначала вовсе не узнали ее и спрашивали друг друга: «Где мы?» Но запахло осиновой почкой, и мы вдруг узнали ту осину на той стороне поляны.
Начало речи:
Человек, который замечает свои поступки и про себя их обсуждает, – это не всякий человек. А человек, который живет и все за собою записывает, – это редкость, это писатель. Так жить, чтобы оставаться нормальным и быть с виду как все и в то же время все за собой замечать и записывать, – до крайности трудно, гораздо труднее, чем высоко над землей ходить по канату. Вот почему труд настоящего писателя рано или поздно, иногда и после смерти, находит высокое признание, и это последнее вызывает на соревнование множество людей, претендентов на это высшее положение. К сожалению, новое очень трудно писать, и потому симулянты, легкие писатели, всякого рода забавники прежде всего получают признание.
За много лет хождения по канату я получил некоторую уверенность в себе. Многие, например, говорят мне, что книга «Колобок», написанная мной 30 лет тому назад, является очень свежей и сейчас увлекает читателей и даже издателей: переиздают и [читают]. Есть и еще много признаков, напр., [множество] писем читателей, того, что я настоящий писатель.
Огромное большинство людей, тех, кто не знает «Я» за собой, знают гораздо больше писателя. Но они ничего не могут сказать о том, что знают, и сами они не знают, что они что-то знают. А когда писатель им укажет, они вспомнят и радуются и рукоплещут таланту.
Я иногда думаю, предложить эту догадку: что вся природа со всеми своими обитателями знает гораздо больше, чем мы думаем, но она не только не может записать за собой, но даже лишена возможности вымолвить слово.
– Лада, милая собачка, – что ты мне шепнешь, ну, соберись, друг, шепни мне одно только человеческое слово, и мы с тобой победим весь мир зла.
Так я не раз говорил своей Ладе, когда она положит мне голову на плечо и страстным хрипом пытается выразить мне свою преданность и любовь.
Все люди разделяются на два класса: 1) люди знакомые и 2) люди незнакомые.
И все наши отношения разделяются на два отношения: 1) к знакомым и 2) незнакомым.
Слушал речь Фадеева на курсах писателей РСФСР, и от пустоты слов, повторяемых неумным и плохо образованным человеком и очень плохим оратором, стало пусто в себе до того, что прямо после речи сбежал, и мне хотелось умереть.
11 Ноября. Спасаюсь работой.
На своем выступлении скажу:
Товарищи! дело творчества мира, о котором ежедневно по всему миру говорит наш Советский Союз, я стараюсь осуществить своим личным путем. В букварях, издаваемых многомиллионными тиражами, вы можете найти мои маленькие рассказы, поселяющие в душе наших детей мир и любовь к знанию мира. Из домов отдыха, из санаториев от больных, прочитавших мои книги, я получил тысячи благодарностей. Я крепко помогаю нашему Советскому Союзу строить новый мир любви и за то считаю себя самым современным писателем: самым, потому что не могу назвать ни одного своего современника, столь последовательно и сознательно работающего в согласии с принципами нашего передового государства.
– Вы делаете великое дело, но вас не скоро поймут.
Он ошибся…
Миллионы детей меня читают и понимают.
Я всех людей разделяю на знакомых и незнакомых: все мои знакомые разные люди, все незнакомые подобны друг другу. Мое призвание приближать к себе незнакомого человека, узнавать его в лицо и так присоединять к знакомым. Благодаря своим рассказам я многих людей присоединил к знакомым.
Фадеев говорил нам о немногих людях, Толстом и Данте, которые могли так много сказать: таких, мол, всегда единицы. «Вы не Толстой и не Тургенев! – сказал мне один важный господин в дореволюционное время, – и в то же время вы хотите заниматься серьезной литературой, на что вы рассчитываете?» Эти убийственные слова, подсекающие движение, неверны в основе своей. Ведь ни Толстой, ни Данте, когда начинали, не знали, кем они будут. Фадеев и прав и не прав.
Основная тема Фадеева – это что правительство наше идет далеко впереди писателей, и выходит, значит, что писателю надо лишь популяризировать нечто готовое...
Какой это вздор! Возьмем хотя бы идею мира нашего правительства. Это верно, правительство устраивает условия мирной жизни, но собственно мир должны сделать мы. Так, если взять для сравнения, скажем, идею увеличения населения: спасибо правительству, что оно строит родильные дома, но детей рождать будет не правительство, а женщины. Вот это-то и ждут теперь от нас и всячески поощряют, чтобы мы рождали, а не помогали строить родильные дома.
Речь Гитлера в Мюнхене: напечатана целиком в «Правде» и даже слова: «Так угодно Провидению». В этой речи есть нечто, убеждающее сразу, то самое, чего хотят большевики, [но] не могут: у большевиков люди сидят бессмысленно десятки лет, пока сами события наконец-то удостоверят в правильности их заключений. У нас без красоты и без вдохновения, без чувства трагического. Чуть начиналось это у Керенского, но быстро перешло в красное словцо. В лице Гитлера наконец-то революция приобретает своего героя, становится сразу понятной вся современная борьба народов за свое освобождение.
Откуда это взялось, что чувствую в себе Гитлера? Не от моего ли помешательства на Вагнере (43 раза «Тангейзер»!) Но тогда почему такая тяга к Вагнеру?
12 Ноября. Смех как сильнейшее средство личной обороны.
И если когда что-нибудь злит и ты не хочешь остаться в глазах людей раздраженным стариком, хватайся за смех: это средство спасет тебя и от людей и выпрямит тебя перед самим собой. (Это хорошо помнит еврей, заведующий питательным пунктом в рассказе Каманина.)
До сих пор меня преследует часто обида в том, что меня обходят, мало ценят и даже, часто кажется, сознательно хотят сделать мне зло. Лучшее средство борьбы с этой психикой неудачника является у меня юмор – раз, и второе: готовность написать рассказ для детей. Как только случится написать такой рассказик, то победа над самим собой бывает обеспечена. Так произошли мои и детские рассказы, и недетские.
Германский народ с героическим выражением – это несомненно и удивительно. И в то же время несомненно, что юмор немецкий никого не смешит, кроме самих немцев. Русский же народ исполнен юмора, и это его характерная черта.
13 Ноября. Барометр опять падает, и опять болит спина. И до того болит спина, что кажется, будто и в душе есть тоже спина и там тоже болит от тяжести повторяемых в газетах, в собраниях и по радио слов о прелестях нашей счастливой страны.
Пока я пил чай, Бой стоял возле в ожидании, что будет, когда я кончу стакан: пойду ли с ним погулять или же дам ему остатки своего завтрака. И как только я, допив стакан, взял перо и развернул записную книжку, он зевнул, обернулся, пошел в переднюю и там рухнул на свое обычное спальное место. Я же понял его так, что, с точки зрения животного, нет ничего бессмысленнее занятия литературой.
И должен откровенно сказать, что часто и я сам гляжу на себя с точки зрения животного и нахожу то же самое: нет ничего бессмысленнее для живого существа занятия литературой.
Потребность поделиться своим горем с кем-нибудь понятна: горе разделяется с другим, и самому от этого становится легче. Но ведь и радостью тоже хочется поделиться и созвать на свой пир милых людей, – общение через радость, значит, уже совсем бескорыстно. Вот почему на именины и на свадьбы ходить куда приятней, чем на похороны.
Потребность писать есть потребность уйти от своего одиночества, разделить с людьми свое горе и радость. Было время, когда я в одиночестве своем дошел до того, что стало невыносимо и страшно оставаться с самим собой. И когда я в таком состоянии вздумал писать, оставаться с самим собой мне стало не страшно. Я тогда же понял, что занятие искусством слова исходит из потребности поделиться с кем-нибудь своим душевным миром. Но я видел, с какими чувствами люди идут на похороны и с какими на свадьбу. Вот почему с первых же строк своих горе свое стал я оставлять при себе, а делиться с читателем только своей радостью. И так поиски материалов для писания обратились в моей практике в поиски такой радости жизни, которая бы, как именины или свадьба, созывала на мой пир друзей. Не так-то легко это, вечно справлять весну и свадьбу; медленно, десятками лет я учился переносить личное горе и делиться радостью жизни с другими. (Успех мой в литературе был как раз такой, какой обеспечивал мне минимум для занятия ею.)
Вы видите, беда, личная трагедия привела меня к такому неестественному для живого существа занятию, как отсиживание в одиночестве многосуточных часов за столом. И вот теперь мне предлагают научить этому молодежь.
Развить мысль, что вот одно дело прочитать, другое –поглядеть на писателя... Так мне хочется поглядеть на жизнь в лицо – у меня нет времени читать книги. Если вы разовьете такую способность, на всяком месте жизнь видеть в лицо, вы и не потянетесь к книгам и «читать» не станете. Толстой упрекал Горького в книжности. Сам Толстой читал, но одно чтение в помощь работе, другое – чтение само по себе, для развития.
По фото «Рыбаки у Мазая». У нас было все, у них плотва, и они сварили ее и поели без хлеба и соли. Смешно, что меня тянуло жить и обходиться, как они. Вспомнился Толстой с его пахотой. Так что сытого иногда тянет к голодным, а голодного всегда тянет к сытым. Последнее понятно, но почему же тянет к голодным?
– с одной стороны, и к большевикам – с другой.
Заключаю, пересмотрев прошлое, что неизменным у меня остается лишь смутное, невыразимое словами чувство родины. Вот этот пред-рассудок и определяет мои отношения к странам, лежащим извне, и к большевикам.
Подозрительно становится, что Гитлер стал слишком много говорить, хвалиться, становится очень похоже на... и уже по этому похожему начинаешь подумывать о том, что слова нечто закрывают.
Да, и у них и у нас есть одно и то же уязвимое место – это именно Личность человека, заменяемая стадностью. Но англичане в этом месте уязвимы еще более: если у нас Личность подменяется стахановцем, то у них капиталистом.
15 Ноября. По-прежнему у нас не говорят люди между собой о политике, но она так велика, что вошла внутрь каждого, и каждый про себя является политиком, живет внутри великих событий.
Первоначальная наивная моя прогерманская ориентация повисла в воздухе. Теперь становится ясным, какую опасную игру затеял Гитлер между капитализмом и коммунизмом: ему, конечно, надо сначала победить английский капитализм, а потом и русский коммунизм. Победить до конца капиталистов ему и самому будет невыгодно: в такой действительно мировой катастрофе трудно будет и ему сдобровать. По всей вероятности, если англичанам станет трудно, они помирятся...
Дикторы, правильно по-русски говорящие евреи Левитан, Герцык и др., круглые сутки говорят на всю страну и на весь мир, а в газетах у нас, в литературе разве все не дикторы? Совершенная диктатура дикторов.
Моя речь на 20/XI в 11 дня писателям РСФСР.
1) Время (1 час). В любви – мгновенья довольно. Научить любви нельзя. Но можно гигиену трудовую – ухаживать за невестой. Трудом не возьмешь, но можно создать трудовую гигиену, которая приведет рано или поздно. Напр., охота – дробинки. Пить – по глотку.
2) Язык и стиль. Язык создает народ, стиль – это сам человек, это личность, это «Я».
Москва и дикторы. «На сегодня я имею», «пара дней» – живет и отмирает. Народ – к народу за языком, к себе самому за стилем. Наши классики.
3) Народ и природа. Пантеизм.
4) Как я работаю. Субъективно я бескорыстен: Хочется, объект: Надо.
5) Моя «Природа» (интеллигентское бездомье).
6) Писатель и современность.
16 Ноября. Тяжело переживаю вести недобрые, что будто бы наши «писатели» с другими подобными им «артистами» выступали в Польше как мародеры, приобретали «дешево» золотые часы, бостон, коверкот и на приобретенных машинах привозили добро свое в Москву. Вследствие всего такого будто бы цены быстро повысились в множество раз и начались всюду очереди, как у нас. В связи с этим Лебедев-Кумач получил новую кличку как «Лебедев-бостон». Мародерство, конечно, бывает во всякой войне, – не это тяжело, а то, что эти люди стоят во главе интеллигенции и попросту отбивают кусок жизни у порядочных людей. Тут, конечно, есть и русское хамство и глупость, но ужасно, что ведущая роль – еврейская и засилье «дикторов» (диктатура дикторов) нашего времени очень напоминает пережитое так болезненно засилье напостовцев.
Дальше через это прозреваешь, что Сталину и нельзя было обойтись без еврейской интеллигенции, что на «грязное» дело (общественное) русская интеллигенция не годилась. (Аналогия: Аксюша чудесная девушка во всех отношениях, но раны промывать не может: «сердце слабое», боится, – так и русская интеллигенция.) Но это старая русская интеллигенция такая, а что же новая-то, разве не подросла? Наверно, нет, а отсюда: «на "нет" спроса нет».
Действовать как-нибудь с пользой в этой среде невозможно. Надо ждать и работать, представляя себя телеграфистом гибнущего судна.
17 Ноября. Начало речи: Счастье – у детей (Паровоз).
Или: Все крупные художники, которых я видел на своем веку, были похожи на детей. Мне это было легко видеть, потому что с первых шагов литературной деятельности у меня открылась замкнутая душа и благодаря этому все эти замкнутые люди тоже отпирали свои души и были как дети. Через это я понял, что сохраненное дитя с его Хочу есть основа таланта, и вот почему мое первое произведение был детский рассказ и сейчас последнее, что я написал, «Лисичкин хлеб».
Хочу и Надо. Я не могу вашего дитя заменить своим... (как не могу любимую кем-нибудь девушку подменить своей). Но я могу преподать вам гигиенические правила для охраны своего дитя, то, что Надо: то Надо, которое уберегло моего младенца.
быть: дом на колесах. Не сразу пришла в голову мысль ехать в мазаевский край, я думал, что поеду куда-то в любимую мою Дриандию, которую когда-то сам сочинил на досуге с помощью Дриады – лесной богини.
18 Ноября. Совершенно так же, как я стремлюсь быть самим собой и не подражать другому, точно так же я не хочу быть и Пришвиным, который вошел в область культурного потребления. Тот Пришвин является и для меня ценным лишь с потребительской стороны: его слава дает мне возможности и средства сделать что-нибудь новое, небывалое и в творчестве Пришвина.
Растет необычайно антисемитизм, хотя евреи начинают все лучше и лучше говорить по-русски. Их сила в семье, но в семье же и их слабость. В нашей русской семье пускают дитя на судьбу и долю, в еврейской детей выхоливают с малолетства на чистые профессии. Евреи растут избранными и... Сейчас они управляют всей страной, но не будет же так навсегда. Как они этого не хотят видеть? не могут (и не должны) пускать детей на долю и на судьбу. В этом и есть их трагедия: отрыв от земли...
Это курьез: все детские журналы в руках евреев, все дикторы в Радио – евреи, и русскому туда не пробиться.
Не хочется, но придется их выгонять, а то рано или поздно их выгонит стихия: бить будут. Чудовищно!
Какое дело хорошему человеку до всякой дряни, но ведь нужно же кому-нибудь дрянь копать, и вот при отказе хороших приходят дрянные, копают дрянь и через это получают права и силу такую, что становятся на первое место, а хорошие им подчиняются.
Отрицатель должен иметь при себе наличие того совершенства, во имя которого он делает отрицание. Не имеющий в наличии такого идеала отрицатель – просто ворчун.
20 Ноября. Лекцию свою читал два часа и так устал, что дома до вечера в горле хрипело. Все сошло хорошо, и мне удалось даже ввернуть «диктатуру дикторов».
Вечером из беседы со всезнающим человеком почувствовал, в какой беде наша страна и как закрыт для нас глухо горизонт лучшего.
Первоначальная радость, что мы горе переживаем с Германией и вместе с ней выберемся, теперь сменилась унижением: в лучшем даже случае она будет есть карасей со сметаной, а мы с постным маслом, а скорее всего, вовсе без масла. Говорят, что будто бы Англия с Германией помирятся...
Как это ужасно, жить, ничего не зная. Снилось мне, будто от врагов я залез в какую-то белую скользкую узкую кишку и быстро по ней продвинулся, но потом оказалось, кишка эта впереди была затянута и в ней не было воздуха, а назад и повернуться нельзя и там враг, я тогда начал задыхаться и проснулся. И стал думать о том, что Христос, какой бы он ни был, церковный или духовный, как идея есть лучшее, что выжало из себя человечество на своем бедственном пути. И что в конце, если я возьмусь, то с Христом в кишку меня не загонят.
20 Ноября 1939.
В 11 дня в Клубе писателей моя лекция на курсах писателей РСФСР.
Начало: – Все читали что-нибудь из Пришвина. Книга и Писатель в производстве и потреблении.
Писатель в производстве:
1) Бескорыстен
Потребители: 1) Все, что извне:
а) Формализм
б) Дикторство: без-стильный язык.
Что есть язык и стиль.
2) Современен
4) Атмосфера лит-ры в моем прошлом.
Нынче неблагоприятные условия:
РАПП (пригонять литературу
к полной публицистике).
Чтение «Мазая». Конец: художник и дитя. Хочется и Надо.
21 Ноября. Загорск. Начинает просачиваться немецкая «правда», которая должна рано или поздно вызвать на свет и русскую правду.
«Скачок в интернационал невозможен». – «Только национальным путем можно войти в интернационал».
Петя не приехал. Беспокоимся.
22 Ноября. Глубокая пороша, -1. Весь день с 8 утра и до 5 веч. гонял одну и ту же лисицу возле Черного моста и не убил.
Петя опять не приехал. Очень беспокоимся.
Возвращаюсь к тому, что союз с Германией есть настоящий союз Возможны осложнения всякого рода, но союз этот будет складываться, пока из Германии и России не составится единое целое.
На охоте мелькнула мысль назвать работу свою Домострой.
Философский материализм коммунизма московские евреи перерабатывают в практическое мещанство
Великий Дом жизни, Великий домострой делается из какой-то материи. Но из этой же материи можно устраивать и домики для отдельных людей. Так получается, что материя-то одна, а употребление из нее может быть сделано очень разное. И мой домострой – это одно, а еврейский -другое
Ольха такое дерево, что капли дождя на нем делаются желтыми, и в оттепель под деревом на снегу бывает точь-в-точь как если бы ночью сюда приходили лисицы и помочились.
На зуборезном и долбежном станках (Радио).
23 Ноября. ...
24 Ноября. Утром в Москву. Вечером договор о лодках (300р. задаток).
25 Ноября. Появление Пети. Возвращение в Загорск.
Бывает, расставишь вехи, чтобы потом по ним вспомнить путь взлетевшей мечты, и что-нибудь задержит до тех пор, пока не остынет мечта. Какими жалкими, прямо какой-то глупостью кажутся вехи, расставленные по бумаге как по настоящему пути.
– то ведь это же чудо случилось, т. е. то, чего не было и о чем думали, что оно невозможно. Итак, я верю в чудеса: они есть.
26 Ноября. На горбах, как в гробах (весь день трое, я, Лева, Петя, прогоняли зайца). Рисовал снежные фигурки на вырубке: кулак, указка, дуги краевых берез, лесенки елей...
Весь день шел снег.
27 Ноября. Убил лису возле Черного моста.
Веточка еловая, осыпанная снегом, как белым пальцем на тропу указывала: по этой тропе иди, лисица! И тут же ольховая ветка охватила ком снега и этим кулаком грозила: в мою сторону не ходи' Лисица пошла в эту сторону, под кулак, и тут я ее и убил.
28 Ноября. Москва. Писал утром. Вечером в Загорск. И Петя. Метель, в Москве мокро.
29 Ноября. Ночью +5°. Снег осел. Поля как в Апреле: Сорочье царство. Охотились в Териброве. Потеряли собак (а как лисицу-то гнал Трубач!) Вернулись в Загорск с тем, чтобы утром искать собак.
Соболь. В клетке соболь любит остатки пищи заткнуть в ячейку вольеры. Ворона прилетает, садится на вольеру и когда пытается выковырнуть соболиную пищу, соболь снизу хватает ее за ногу. Тогда ворона пытается вытащить ногу, а соболь, упираясь лапами, тащит ногу к себе. Надо видеть милейшую мордочку соболя: он забавляется, как самое чистое невинное дитя. Тем ужасней положение вороны. Кончается тем, что ворона улетает без ноги. Не одна ворона и не одна сорока в Пушкине живет с одной ногой. Живут и славят Господа, что хоть с одной-то ногой, а живут. И рады, радехоньки'
Теща и Зять. Приехала теща и стала с утра до ночи грызть зятя. Скромный человек терпел целый год: молчал, когда у тещи было малейшее основание, уходил из дома, когда грызня была совсем ни за что. Но в течение года он очень устал от вечной пустой борьбы, и наконец нервы его не выдержали, тещу он ударил раз, потом сорвался и отколотил как следует. После того теща уехала, а зять очень скоро поправился здоровьем и в работе стал стахановцем и получил орден Медаль Почета. А теща через год одумалась, вернулась, и вскоре опять началось то же самое: теща грызла, зять молчал и худел. А когда сила опять иссякла, зять опять тещу отколотил и в этот раз отвозил ее табуреткой так, что она еле встала и совершенно затихла. Вместо же того, чтобы зятя грызть, она выходила за ворота, садилась на лавочку и грызла всех, кого видела кружков. Другую срамит на всю улицу, что каблуки кривые: не умеет ступить, а ботинки носит на французских каблуках. Всех-то передразнит, всех растревожит. Люди недовольны, а терпят, как, бывало, зять терпел. Но тут теща спокойна, тут не на одного зятя льются с утра до ночи помои, а всем достается понемногу. Можно и потерпеть.
(Годится для изображения какой-то птицы.)
Сова днем. Оказывается, совы днем иногда залезают даже под кучи хвороста, до того им нужно укрыться от птичьего глаза. Вот было однажды, Сват учуял под кучей хвороста сову и начал бегать кругом и лаять. А когда носом учуял точно, то залез под хворост, – сова выбежала с другой стороны и быстро убежала под большую ель с густыми нижними ветвями и скрылась там в зеленом шатре. Сова так быстро перемахнула из-под кучи под ель, что Сват не успел это понять и все возился под кучей. Но гнездовая ворона заметила, как перебежала сова из-под кучи под ель. Она прилетела сюда, села на верхушку ели и начала орать, орать. На крик ее стали со всех сторон слетаться вороны и все садились на ту же ель. А когда из-под кучи вылез наконец Сват и медленно, внюхиваясь в следы, стал приближаться к елке, все вороны угнули вниз головы на Свата и все теперь в один голос орали ему по-своему, что правильно, правильно:
– Пра! Пра!
По-вороньему:
– Правильно!
Перед елью Сват сделал маленькую стойку и бросился. И сова побежала, и в самый момент, когда выбежала, и Сват успел выбежать. А пока сова становилась на крыло, успел рвануть за хвост. С полным ртом перьев совиных стоял Сват и глядел вверх на сову. А вороны с ужасом кричали:
– Брать, брать!
Полетели за совой. И все маленькие птички, слышавшие «Брать, брать!», бросились на помощь к воронам. Целая туча больших и маленьких птиц летела за совой. Вот почему совы днем прячутся.
Никто, как Бог– Василий Алексеевич! – сказал я, – с тех пор как мы жили в вашем колхозе, лучше ли стало?
– Хуже, много хуже, М. М., – ответил В. А., – первое хуже, что людей стало много меньше: работать некому. Второе хуже, что недостатки, и главное, что одеться не во что, пальтишко купить ребенку – ехать в Москву, и в Москве надо жить неделю, чтобы случай поймать, когда выдают. Во что же тогда обходится пальтишко?
Еще же, и главное, упирал В. А. на войну, что это бессмысленно – убивать людей и жить для того только, чтобы их убивать. И нет ничего в жизни против этого: семейственность разрушена, ребятишки живут хуже, куда хуже зверят.
И много всего насказал. Я же ему сказал, что все горе нас, стариков, в памяти, что мы не можем забыть филипповский калач.
– В три копейки! – подхватил В. А., – а другой, большой, в пять копеек.
И пошло, и пошло о старом времени, когда за 5 коп. в харчевне можно было хорошо пообедать, когда люди на улице не толпились и всем хватало.
До того я наслушался В. А., что потом в машине стал жалиться Пете: что ведь мы, тощие и голодные, должны три года, как говорят англичане, воевать. Ну, нам, старикам, умирать, а как вам?
Мой вопрос, обращенный к Пете, ужасно не понравился Яловецкому, и после моих слов о безнадежном будущем для молодых людей он сказал из глубины машины:
– Никто, как Бог!
Лес завален снегом, зима. Но дрозды все еще трещали на рябине и будут трещать и не улетят в теплые края, пока есть рябина в лесу.
30 Ноября. Опять оттепель. Ездили искать собак. Нашли.
Живая пыль. На ветру пахло дегтем: обжигали уголь. И я подумал, – это от мельчайших угольных пылинок следы наши вскоре становились серыми. Но когда я ставил ногу на полследа, то почему-то не половина следа белела, а весь старый след становился белым. – Пыль ли это? – подумалось, и я наклонился и рассмотрел: оказалось, каждая пылинка была живая и прыгала. Вот отчего след и делался белым: пыль, когда я ставил ногу на след, прыгала в сторону, это была живая пыль.
Сеял ли ветер на снегу, снимая живую пыль с коры деревьев, или в оттепель живая пыль рождалась тут же из рассеянных по снегу яичек, мы не могли сказать (были еще там и паучки, и вообще надо почитать о жизни на весеннем снегу или в оттепель).
Летучки. Чечетки, а может быть, другие какие-то птички многими сотнями щекотали носиками березы, одно семечко съедят и сто нетронутых летучек пускают по ветру, и снег от них покрывается сеткой. Сколько слоев этих семян распределится к весне в зимнем снегу, сколько их помчат куда-то весенние воды. Так сеет ветер, но и птицы помогают ветру, и вода, в особенности вода!
Погода и зайцы. Русак лег под метелицу, и след его вскоре был занесен. Это вышло не случайно, а заяц это предвидел особым чувством, которым он чует погоду.
Вчера все зайцы ложились на полянах, потому что в лесу капало и снег валился с веток. Сегодня в поле нет вовсе следов. И зайцам сегодня незачем ложиться в полях и открывать свой след. За вчерашний день снег сверху слетел, под елками обтаяло, показалась брусничка зеленая. И зайцы все легли под широкими елками и в зеленой брусничке спрятали свои следы.
Каждое живое существо, ночуя в лесу, чует погоду, потому что бывает все целиком связано с нею, с ветром, теплым дождем, снегом. Мы сами, когда ночуем на открытом воздухе, живем по-иному, чем в комнате.
С трудом разглядели на снегу растопыренные пальчики от лап белок.
осилить тончайшую корочку на снегу, сделанную ночью морозом. По этой корочке звери перед утром прошли на место лежки, не оставляя следов. И вот поляна, обычно, как небо звездами, усеянная следами, теперь была пуста, и казалось, будто звери почему-то эту ночь пролежали и не выходили. А они все были тут: следы ложились поверх снега.
Если бы погода каждый день была бы одинаковая, то у зайцев, как у <Зачеркнуто: людей> лисиц, барсуков, было бы постоянное жилище. Но зайцу надо скрывать свои следы, и потому он вынужден следить за погодой и в полной зависимости от нее в каждый заутренний час переменяет место своей вчерашней лежки.
Камень. Осенью в лесном ручье почти не осталось воды, и береговые деревья своими корнями повисли в воздухе. Внизу под одной черной слышной лежал огромный обточенный водой камень. Я сел на него и, прислонившись спиною к корню ольшины, замер. Тогда послышался легкий музыкальный лепет и показался маленький питающий лесной ручей, родничок вовсе не замерзающий. (Следы зверей возле родничка.)
Бирюзовое окошко. Все небо серое было, но за березками на поляне открылось бирюзовое окошко, перекрытое струйками облачков такого цвета, какого и назвать нельзя – потому что есть цвета небывалые, раз придет, покажется и больше никогда не вернется. Но подходящий [этому] цвет на бирюзе голубой был цвет между лимонным и апельсинным. Через это бирюзовое окошко в лес проник солнечный луч, и березки обрадовались, и открылись белые [с] черным веточки и [замерли] на бирюзе. Прилетели чечетки и начали щекотать березки, выбирая себе в летучках... (см. выше).
Война и любовь. Есть почти у каждого у душе неясная сила, направленная против войны. Хочется назвать ее любовью к жизни, но нельзя назвать вслух: назовешь про себя – ничего, назовешь другому – и сразу учуешь, он тебя не понимает и это не совсем то. Это особое чувство, и у каждого оно свое, и чтобы назвать его, нужно каждому создать свое личное слово. Но, встречаясь между собой, люди, как будто их застали врасплох, – не могут найти это слово и тем выразить свое чувство жизни другому. Если же назовут это любовью или миром, то ничего не выходит, напротив, у каждого в душе встает война как нечто непреодолимое извечно.
Мир. Когда на небольшой лесной полянке, окруженной теснотой темных елей, медленно, крупными частыми хлопьями падает снег, я прислушиваюсь, затаив дыхание, чтобы услышать шелест снежинок между собой и с деревьями. Но слух у меня для этого не так тонок, я не слышу, но догадываюсь, что снежинки шепчут о том, что мы на своем языке называем любовью.
Любовь. Любовь потому нельзя противопоставить войне, что война требует жертвы, а любовью прикрывается эгоистическое сопротивление жертвовать собою. И так много любовью прикрывается эгоистов, что даже и тот, кто произносит слово «Любовь» не ради себя и готов собой жертвовать во всякую минуту, – все равно слывет между людьми как эгоист. Вероятно, должно прийти время, когда накопится такая сила любви, что станет очевидным искреннее желание каждого, произносящего слово «Любовь», жертвовать собою для счастья ближнего.
Сегодня в 8 утра наши войска перешли финскую границу. По радио ругали правительство Финляндии, называя то шутами гороховыми, то свиными рылами.
1 Декабря. Тоже оттепель с ночными заморозками. На полях пестрота, Сорочье Царство.
Наши громят Финляндию («псов оголтелых и шутов гороховых»).
– Вот, - говорит, – к примеру, наша семья нуждалась из-за отца: болел отец, мать одна не справлялась. А когда подросли мы, переменяли весь холст на надел, и хлеба стало довольно.
– Только что хлеба.
– Нет, мы еще песенки пели.
– А теперь радио.
– Что радио! мы сами пели!
Так оказывалось из ее слов, что потеряна «самость», а без этого жизни и быть не может у людей.
Когда убегает правительство и высшие классы, то это ведь так немного людей в отношении ко всем остающимся «простым» людям. И если стать за многих простых, – это даст силу ту самую, которой боятся все на свете. И эта сила у нас.
трудное препятствие ищущего, найти мудрого наставника и, главное, самому поверить в «мудрость».
От крестика перешел к тому, что ежедневно говорят по радио дикторы: о собраниях рабочих и постановлениях, столь трафаретных, что голова кружится от усталости слушать. Нам кажется такое несоответствие внутреннего человека с тем, что он говорит и делает, пустотой, никчемностью. На деле же ты голосуешь и тем самым все равно как с крестиком: крестик только надеть, и он сам приведет; и голос только подай, пусть без всякого согласия с внутренним человеком, и все сделается само собой.
Вот в этом-то и состоит наш спор: мы, интеллигенты, кустари и т. п., мы думаем о внутреннем человеке (с Ангелом-хранителем), а государству нет никакого дела до внутреннего.
В «Мазая»:
Ариша: – Ты крещеный?
– Купали.
– А крест носишь?
– Помню, болтался крестик, давно потерял.
– Ты бы надел.
– Совестно как-то, к чему? Я же не верю.
– Брось, ты только надень, а крестик сам приведет тебя к Богу, и человеком будешь.
– <3ачеркнуто: Не верю.> Зачем это, Ариша? я же и есть, какой-никакой, человек: есть и умишко свой, и силенки.
Вчера заключение договора с новой Финляндией, все событие как замечательный исторический пример об-мана: чем живет ежедневно «простой» человек? добыванием средств существования, и на этом игра: крестьянину кусок земли от помещика, рабочему 8-часовой день. После-то окажется, что не в кусочке земли дело и не в часах работы, что в этом «мане» нет ничего: об-ман. Но через обман голос отдан (крестик надет), и дальше пойдет все само собой и как ты и вообразить даже не мог себе.
Вспоминаю, 90-летнюю старуху сняли с печки, неграмотную, больную, и отвезли в избирательный участок и там велели ей опустить готовый конверт. С какой-то точки зрения внутреннего человека бессмысленно, а с какой-то полно смысла (т. е. что своя воля, свое сознание уничтожено: ведь все старухи опустили голоса, и тем стало, что нет этой старухи, а есть все: эта переделалась во все).
А не то ли самое делает церковь, когда крестит младенцев: перед крещеным закрыт путь своеволия.
к государству, и они вправе этим гордиться (в деле освобождения общества от влияния внутреннего человека). NB. Только ведь наличие внутреннего человека дает возможность делать глупое дело, работать «дураков работа любит».
Был Вальбе. Евреи Гитлера ненавидят по существу: за зигфридство. Подозреваю, что в Англии действуют тоже евреи. А Вильгельм II был тоже романтиком: тоже, как Гитлер, наполнялся победным сознанием, современное дон-кихотство. И против этого еврей: марксизм – это еврейство, и капитализм – тоже еврейство: такая разница! а то и другое стоит против Гитлера.
4 Декабря. За ночь снегу насыпало. Сегодня после обеда еду в Загорск.
Вальбе до того восхищен своими евреями, что вгорячах и со мной говорит, будто я тоже еврей: – А марксизм! – восклицает он, – ведь это наш народ сделал!
– это представители двух борющихся между собой миросозерцании, Цветков с «героем», Вальбе же верит, что если собрать все пустяки жизни и организовать их, то количество перейдет в качество непобедимой силы.
Еще ярче и безнадежнее выступает на фоне «пустяков» личность Гитлера.
Он так смотрит на все, что все на свете имеет две стороны и каждая сторона имеет еще две стороны, правильную и неправильную. Так что чаша весов всегда и во всем стояла в равновесии, и вопрос о том, на какую стать сторону, что выбрать, решается тем, что мне самому сейчас выгодней, решается разумно и практически. Это не есть английско-еврейское миропонимание. Напротив, германо-гитлеровское, христианское, это вера в то, что стороны абсолютно правильны и абсолютно неправильны. И ты, человек, должен знать, какая сторона правильная и какая неправильная, и ты должен стать за правду и биться со злом – неправдой.
Если бы нечто (что?) из себя выбросить, то я бы достиг, но это нечто нечто определяет расхождение путей евреев и христиан, Англии и Гитлера и т. д.
«Нечто», стоящее на пути к ясному уразумению и практическому приспособлению, даже, напр., женитьбы.
Люди хороши бывают, когда едут куда-нибудь среди незнакомых: едут непременно к кому-нибудь своему и в ожидании встречи со своими сейчас думают про себя. Тогда, вглядываясь в того, другого, третьего, чувствуешь эту всеобщую связь, Всего-человека, и вспоминаешь родных хороших людей, которые через утрату своего личного «счастья» поняли счастье связи со всем-человеком и с каждым живым существом в природе. Так вот сегодня Аксюша принесла живых карпов, наполнила ванну водой, пустила, и когда карпы поплыли, она воскликнула: – Милые мои!
А если и нет своего человека, то у каждого же есть свой угол, свои любимые вещи, свои животные...
– для дневных, или на один день – для ночных. Но если даже и возможность сделать норку утрачена, то... вот у людей, самых хороших, это есть: они начинают служить Всему-человеку. Но животное лишено этого, животное должно плыть, пока хватит сил. Только все-таки и у животного является начало тревоги, глядишь на него в это время, и оно глядит на тебя, и кажется, вот еще бы чуть-чуть, и оно поймет и выдавит из себя слово или хотя бы какой-нибудь звук навстречу... (Лоси заревели, и я сам заревел.)
5 Декабря. Оттепель. Следов столько, что трудно было зайца поднять, а гонять еще труднее. Охота была скучная. В голове крутятся сообщения по радио о вызове СССР в Лигу Наций, о споре «все куплю» и «все возьму».
Если быть самому современным человеком, принимать близко к самому сердцу мировые события и быть ими наполненным, то не окажется на земле такого места, где бы не было отзвуков местной жизни... Мало того! самое движение жизни в природе иначе нам представляется, и борьба стихийных сил постоянно вызывает мысли о борьбе в человеческом обществе. Довольно посмотреть утром на столб с [надписью] «Большая Волга».
Глаза гуляют, как у бешеной бабы.
Сколько птиц всю-то зиму кормится березовыми почками, а придет весна, опять зеленеют березки и так густо одеваются, что та же птица сядет в листву на веточке, и ты ее не заметишь.
8 Декабря. Визит Цветаева, человека всезнающего. Боюсь его формальной (рациональной) любви и скрытой злобы. Долго после него не можешь отделаться от неопределенно тяжелого чувства.
Опять ночью застаешь себя на мысли о смерти, хочется самому своей волей уйти из этого мира. Против этой увлекающей мысли я ставлю решение: в критический момент повесить себе на шею крест, – тоже смерть, но не скотская, а человеческая. И крестик уже заготовлен, Аксюша купила за рубль (раньше стоил копейку).
10 Декабря. Цветков знал, что говорил о возможности разрыва с Германией. Сегодня в 7 утра по радио известие о германских пушках в Финляндии.
– Но как оправдать доверие? – Только в разуме, так что доверие должно быть, но ни в каком случае оно не должно быть слепым.
Загорск.
Дождь. Вечером снег и мороз. (Переворот.)
11 Декабря. -10°. Едем в Дворики. Лисицу гоняли и зайца весь день.
12 Декабря. Право человека 1) «» и право человека 2) «быть самим собой» = 1) «Пролетарии, соединяйтесь». 2) Познай самого себя.
Хулиган 1 (тип, встреченный мною и Петей): хохочет при всяком явном признаке в человеке интеллигента: шляпа, борода a la Karl Marks, толстая рукопись, даже книга.
Яловецкий все свое отдал: по природе натуралист – стал юристом, жена и дочь едят его поедом, [никаких] политически-государственных взглядов не имеет и одно право оставляет за собой – охотиться.
Доверенность получить мой членский билет Литфонда. Доверенность вести мои судебные дела по иску «Заготиздата» и расторжению договора от 28 дек. 38 года.«» В правление Литфонда.
13 Декабря. Москва. Мороз -10. «Мазай» под судом. Мысли о непобедимости Союза ССР.
16 Декабря. Меня судят в Москве, а я спозаранку в Загорск, и тут холодом, голодом, злобным шипением так доехала Павловна, что лучше уж бы и на суд.
Из Мамина («Хлеб»): «При достатке и вор не ворует». – «Кислая шерсть!»
Какой-нибудь месяц пройдет, оглянешься на себя и подумаешь, каким же месяц тому назад я был дураком. Вот как теперь быстро жизнь идет, и как быстро люди умнеют.
Если война затянется, то она сделается всем нам как война за будущее, которое мы уже не увидим.
И так вот в тоске рождается такое холодное чувство к этой войне, к этой мировой революции: сам-то будешь умирать ведь не за это же, не твое это, не участвуешь ты в этом, и тому, чему надо быть, оно само придет в будущем.
Когда мы осмотрели с Мазаем на речке, сколько лоси обрушили ледяной нависи, подсчитали приблизительно, сколько прошло из леса лосей через речку, то некрасовский Мазай, как спаситель зайцев...
Будущее всегда принудительно, всегда человек «не сам». Только в настоящем действует «сам», и если бывает Сам в будущем, то лишь в том случае, если он Будущее сделает своим настоящим и станет жить как Дон Кихот. (Санчо Панса тогда выделяется из него как его Настоящее.) Точно так же бывает комично, если кто-нибудь из настоящего перекинется в Прошлое и будет его утверждать как настоящее (7-линейная лампа).
Евгений («Медный всадник») – это «сам-человек», и Пролетарий должен быть «сам-человек». В нынешней войне никто не «Сам», и больше всех «не-Сам» тот, кто организовался (в СССР) в Единство против Войны за Настоящее, за «я – человек».
Нет большего противоречия, нет более сильного парадокса, как утверждение, что СССР воюет за мир.
В войне антиморальна не драка, а принципиальное обоснование драки, сознательность, приводящая к удушливому газу, т. е. путь добрых намерений в ад.
– это живешь хорошо и вдруг ни за что ни про что попал в капкан, и считай, что вся жизнь была бессмыслицей. Другое бремя – это когда вперед человек о нем знал и ждал его как неминучее, как естественный налог на живого человека в пользу будущего Всего-человека.
Вот это в моем сознании всегда было, я всегда говорил себе как бы, что «принимаю, но все-таки жить хорошо».
Смерть – это налог на живого человека в пользу будущей жизни.
Смысл моей этой работы в том, что Слово (песня) человека священно, что всё – человек – в человека, то и другое есть одно и то же, как в зеркале).
Был у Бонна, в литературном склепе.
«Весну» «Пионеру».
Все эти ферты в кепях до крайности самолюбивы, попробуйте чуть задеть его на ходу, и он так окрысится, что куда тут старая добрая гвардейская честь!
21 Декабря. Сталинский день. Государственный автомат славил.
«Хлеб». Мамин вызвал во мне понимание поступка Клычкова в столовой и почему купцы были жестоки к детям (создавали их «будущее»). И еще необходимость экономическая быть жестоким и что капитализм в пространстве (заполнить весь мир своей породой, как осина) и во времени (взять все будущее).
Природа создает простейшие средства, и кто близок к природе, создает тоже просто, как Лев Толстой. Чем скупей описание, чем меньше слов, тем сильнее ландшафт. Лучше всего бы даже молчать... («Бойцы».)
Слава Сталина создается автоматически, желай он этого или не желай. Она складывается из желания каждого жить, и каждый спешит послать приветствие Сталину, чтобы здесь ему можно было жить увереннее. Каждый как бы привешивается к флагу, мотается, как флаг, и благодаря множеству (один – немного, но все...) получается сила. Из жажды жизни чисто животной – есть, спать, рожать – и создается эта сила.
23 Декабря. Вчера закончил материал для Февраля.
Великим постом Ариша постилась, а по средам и пятницам не ела и рыбного и даже не смела, как повариха, попробовать. И непременно так было у нас, что по средам и пятницам наша уха была недосолена или пересолена. Никогда мы себе не позволяли по этому случаю выражать неудовольствие или пошутить над Аришей. Но случилось, мы забросили радио и долго не проверяли дни и часы, а когда проверили, то оказалось, что мы считали на один день больше, и значит, Ариша по средам и пятницам ела скоромное, а по скоромным дням постное <приписка: не по средам и пятницам постилась, а по четвергам и субботам>.
25 декабря. Солнцеворот
Разумник в Загорске.
Архив (100 тыс.) не продает – это будущее: живет будущим (в этом и есть его ens realissimus).
В нашу Японскую войну был за японцев, в нашу Германскую (14 г.) за немцев и теперь сочувствует англичанам.
И я с ним точно в таком же споре, как в 1917 году: при царе я был за победу царя, при Сталине – за Сталина. <3ачеркнуто: Я за победителя. >
«инстинкт», «как всё» в мире. Второй ум по людям.
И третий Сам-человек, который творец и по-своему: познай себя самого. Итак:
1) Задний ум (природа).
3) Свой ум (Сам-человек).
Ящерицы
Муравьи
Еж
Филин
Родина. (Этим способом – на родину, на привычку – и человека ловят. – Кто ловит? – Есть такие. Не все же вперед бежать, захочется отдохнуть, и как на родину – тут тебе и ловушка).
28 Декабря. Пишу о доме на колесах, пишу, убиваюсь, умереть готов, лишь бы написать «Неодетую весну», а самый «дом» комиссариат заготовок пытается отобрать, и как нахально: подали кассацию. Будь бы, главное, борьба, настоящие враги, а то просто глупость, идиотизм полнейший... И вот тоска, тоска грызет в 67 лет пуще, чем в юности.
Был «прикрепленный» ко мне лейтенант Докучаев.
30 Декабря. В магазинах нет ничего, даже сахару, десятки тысяч людей простаивают дни и ночи в очередях: каждому хочется достать что-нибудь к празднику, и хоть нет ничего, но надеются, что «выкинут». И все объясняется тем, что в Январе будут цены очень повышены и товары сейчас по «дешевым» ценам не пускают.
Всякая власть во все времена держалась обещанием (на векселях). Сейчас у нас облигации на счастливую жизнь здесь на земле и для всех трудящихся. Подумать только: ведь здесь, на земле и для всех, и то все не терпится. А ведь раньше когда-то довольствовались даже векселем на загробную счастливую жизнь, и то не для всех, а лишь для овец (под «козлами» разумели, наверно, не верующих векселям). И если чающие будут и впредь все повышать и повышать свои требования, то до чего же это дойдет в конце-то концов.
Не знаю даже фамилии этой женщины, но она так наполнила, обвернула меня кругом своим влиянием… – знает ли она сама об этом? Мне кажется, тут началось с первого взгляда что-то: друг на друга взглянули, и пошло «по воздуху».
«Приди!»
В этом неумирающая сила поэзии всей и моей поэзии как яркий пример Всего.
Эту песнь, этот смысл и надо выразить в «Неодетой весне» (начиная с этого сна о «волшебной игле»: и чувствовал себя как Зигфрид, кующий меч). После «иглы» последует 1-я песнь – это трель дятла. (С этой иглы начнется непрерывный подъем к песне с действенным повторением участвующих в созидании лиц, существ, красок и т. п., напр., волшебной иглы, дятла, лосей, муравьев и ящериц. )
NB. Все, что я сейчас почувствовал, явилось через эту женщину, и эта женщина пришла только потому, что я сам вызвал ее своей песнью. «Жизнь Пришвина» в образе примусной иглы: т. е. игла представляется невозможной в действительности, но «Зигфрид» осуществляет чудо (единственное оправдание действия «акт» = счастье; отсюда роман со счастливым концом должен начинаться Смертью (родителей) и кончаться победой рождающей любви).
Вопрос: какая русская народная песня отвечает моей песни о «Приди!»?
Нельзя более обозлить народ, как у нас обозлили под этот Новый год: десятки тысяч жен рабочих стояли в очередях, дожидаясь продуктов, которые в свою очередь дожидались повышенных цен. И все-таки от непрерывных передач по радио о счастливейшей в мире стране никого не взорвало, никто не разбил ни одного стекла, не взломал ни одного ларя. И каждый по своему достатку, терпению, хитрости устроил себе праздник в своей норке.
Какие-то червивые мальчишки с серыми острыми лицами шныряли и, задевая друг друга, самолюбиво крысились и ругались непотребными словами.
«Ищите женщину!» А между тем этим сказано, что в глубине всего искусства только женщина и если нет ее, то нет и самого искусства, нет поэзии и только «проза».
– это очаг искусства, и чем дальше отходит артист от очага, тем [призрачней]...
Есть очаг искусства, который нельзя назвать своим именем без риска дать повод пошлякам глумиться над поэзией, музыкой и всяким искусством. Все музы опошлены, но священный очаг продолжает гореть и в наше время, как горел он с незапамятных времен истории человека на земле. И поэт умно сделает, если будет называть словом своим не самый очаг, а освещенные им предметы.
Примечание
1 an sich selbst (нем.) – сам по себе.