18 Сентября. Вчера заболел гриппом, кажется, легким. Ляля пишет, что в ее палате вслух читали больные друг другу «Жень-шень» и она, слушая, снова влюбилась в меня, как вначале (тоже читая «Жень-шень»), и с ней начались от этого явления, «которых ты от меня ждешь». - Вот тебе, - пишет она, - и физиология! и вот тебе пример, что земля, в которой находится корень жизни, есть мысль и вдохновение.
Помню, что еще в 1902-м году, когда я жил на хуторе у гр. Бобринского и был влюблен, то записал в дневник себе то же самое, что природа наша находится в духе: «все в духе, а не в "природе"».
По-видимому, та запись была одним из первых симптомов поворота моего обычного сознания массового интеллигентского материализма полуобразованных людей к духовной реальности человека. И этот процесс переделки внушенного чуть ли не в детстве сознания общего на личное совершался медленно в процессе развития моего писательства как личного дела.
И если «Жень-шень» является завершением этого процесса, столь ярким, столь реально законченным, что вызвал из мира навстречу моему сомневающемуся «Я» утвердительное «Ты», значит, личность моя формировалась с 1902 года до «Женьшеня» (1933 - 1902 = 31 год), а до прихода Ляли 37 лет.
Конечно, в интеллигенции у нас были не только материалистические, но всякие направления, но средний человек, так сказать, простак, на темени которого строится общество, был у нас изначала дарвинист, материалист, марксист и т. п. Недаром же еще недавно Мантейфель показывал мне в Зоопарке обезьяну, которая служит специально для разъездных лекторов, пропагандирующих происхождение человека от обезьяны. Это возвращение человека к обезьяне длинный исторический процесс всего человечества, и пусть он в отдельных умах давно пережит и кажется даже смешным, он не кончится, пока он не кончится в массах, пока наверно не рухнет вся современная цивилизация.
Тут нечего радоваться, как было во время богоискательства, что такой-то отдельный, вроде Шпенглера, все понял и предсказывает Закат Европы146, - что в этом? если весь мир людей, весь человеческий родовой человек, весь простак неуклонно и медленно движется к обезьяне и ничем его движение не остановишь, пока он не плюхнется в обезьянью грязь.
Радоваться же надо, когда один из таких простаков не одной головой, а всей натурой, пережив обезьянство от начала до конца, возвратился к человеку...
... между прочим, глупо соблазнительно было в материализме, что с ним связана «революция», а с духовностью реакция. Мережковский жизнь свою положил на то, чтобы доказать свою революционность, и помню, как философ Лосский воспрянул и покраснел при слове «революция», не подозревая, что из романтической французской революции, столь прославленной в истории, выйдет у нас «Скверный анекдот» не только, как у Достоевского147, для генерала, а и для ученого, и художника, и просто хорошего человека, и вообще для всей человеческой личности.
... история теперь очевидно возвращается к «реакции», в том смысле «революционна», т. е. движущим вперед будет идеал человека, а не идеал предка нашего обезьяны. Пора обратиться к Божьему образу человека, а не к этому экскременту его обезьяне.
Пришел доктор Данилов, и мы с ним говорили друг другу о том, как развяжется узел войны и в чем ее смысл, никто сказать верно не может: ни Рузвельт, ни Черчилль, ни Гитлер, ни Сталин, и значит, нечего и добиваться узнать что-нибудь: никто ничего знать не может. Но я думал, что, пожалуй, если бы удалось нам снять печать с уст своих, то оказалось бы, что все мы знаем, в чем дело, только не можем, не смеем сказать...
Учиться литературному мастерству с тем, чтобы написать великие произведения, - все равно что, пользуясь проституткой, учиться любви.
19 Сентября. У Ляли палочек не найдено, мой грипп тоже проходит, на той неделе хорошо бы выехать вместе.
Мне хорошо в лесу, потому что там все живое и растет само, а не как в городе, все сделанное и устроенное рукой человека. Самая красота городская ослабляется во мне жалостью к несчастным или презрением к гордым тупицам, словом, в городе так много намешано всего человеческого, что самая красота упрекает тебя и становится красивостью.
В лесу же ничто не мешает всему живому дивиться и ему сочувствовать. Самое же главное в лесу - это независимость каждого существа от человека: не при его содействии все растет, а само по себе.
Иногда, очнувшись в лесу от своих мыслей, я как бы выгляну из себя и вдруг увижу вокруг деревья, цветы, травы, птиц, муравьев как существ живых, самостоятельных. В особенности молодые сосны или березы, расставленные где-нибудь на лесной поляне, - глянешь на них из себя и вдруг увидишь в каждом свою судьбу, свою борьбу. Тогда открывается в душе родник радости жизни чистый, святой и страстное желание прийти к людям, не понимающим этого, и открыть им непостижимые сокровища жизни, скрытые от них суетой, пустяками.
Всю жизнь, как писатель, я только и делал это, что пытался своим искусством открыть этот мир сокровищ для людей. Возможно, что каждый художник делает то, чего я хочу, но мне кажется, что художник на то и художник, чтобы делать и не знать, что он делает. Я же, возможно, как художник очень ограничен, но зато я знаю, что я делаю, и это мое знание делает мое искусство драгоценным, и вот почему люди, привыкшие ценить в искусстве лишь красивость, а не знание и волю, нескоро меня поймут.
Это видно по книге «Жень-шень», с каким священным восторгом ее читают немногие и как равнодушна к ней масса читательская. Видно и по тому, как встретили мою «Фацелию», я хотел открыть мир, за который надо вести священную войну, а они испугались, что открываемый ею мир красоты в природе помешает обыкновенной войне.
Смелость в правде есть в Ляле ее главная черта, унаследованная ею от отца. Сюда же относится и ее готовность открывать тело перед глазами любимого человека и духовная свобода, независимость от форм, даже церковь, где она по-настоящему молится, она называет протухшей и к попам не чувствует ни малейшего благоговения. Для нее священны только Бог, только Христос, весь же остальной мир для нее существует, поскольку он с Богом. Ни малейших суеверий, ни малейшей мистики и даже не любит луну.
себе женское удовлетворение. С этим чувством она встречала ухаживающих за нею мужчин и дерзала открывать запрещенную дверь, чтобы в конце концов там не находить ничего. Никакого удовлетворения ни физического, ни нравственного в этом она не находила: все, что она встречала, было в неравенстве с нею, чем-то ниже ее и утверждало ее падение. Этому искушению конца не предвиделось, и единственное средство в запасе против такого мученья было уйти из мира, стать монахиней. Ее оскорбляло в мужчинах их родовое хотение, не хватало священной непорочности в этом хотении, единственно способной пробудить в ней ответное мужчине хотение. Ужасающее непонимание и неравенство и новое падение. Она же могла удовлетвориться лишь равным.
<На полях: Наступающее сознание неравенства переживалось как свое личное падение. >
По ее признанию, в наших отношениях самое решающее для нее было мое объяснение, что мне от нее ничего не надо, что я ничего от нее не жду и всякое хотение от себя отстраняю и что это самое главное. И действительно, каким-то чудом у нас не произошло никакого падения, при удовлетворении плоти всегда оставалась основная непорочность, целомудрие, и если бы родился ребенок, то он родился бы истинно при непорочном зачатии.
Из этого можно вывести, что евангельское противоречащее современному материализму и биологизму «непорочное зачатие» в существе своем естественно и даже необходимо в интересах той же «евгеники». Другими словами, более современными, непорочное зачатие выражается как духовное равенство {«Равенство» в смысле духовного соответствия. - Примеч. В. Д. Пришвиной.}, а порок, падение заключается именно в неравенстве. Если же устранить непорочное зачатие как цель в деятельности пола, а целью сделать производство физического человека, то это неминуемо должно привести к рациональному регулированию производства человека, подобно тому, как это делают спринцовками в конюшнях.
<На полях: Я бы сказал еще так по своему опыту, что половые отношения являются священными не потому, что от этого родится ребенок, а потому, что они ведут к духовному единству полов прежде всего и вследствие этого к непорочному зачатию. >
20 Сентября. С ½ 12-го до ½ 2-го ночью была стрельба и тревога, но я пролежал в кровати, - это первый раз за все время. Начинаем привыкать.
Тихий семейный Александр Михайлович открыл мне жизнь свою как цепь романов, притом объяснил, что никогда не вступал с женщиной в связь ради удовлетворения похоти.
Боже мой! до чего же бедна показалась мне моя жизнь, если скромнейший А. М. мог переходить от счастья к счастью, а я только почти в 70 лет получил в первый раз удовлетворение.
Итак, вот вся жизнь моя. В 29 лет безумная, бессмысленная, почти беспредметная любовь без всякого удовлетворения. Эта любовь разрешается разделением моего существа: механическая половая жизнь в самых ограниченных пределах (в неделю раз, без поцелуев) и на поэзию. И так почти 40 лет (1904 -1940 = 36), пока эта насыщенная эросом поэзия не сгустилась в «Жень-шене» до страстного зова и не привела в мой дом желанную. Так что из всего романа моей жизни «семейная жизнь» выпадает, и это 36 лет!
Немцы движутся методически, и все более ясно становится, что до зимы еще они захватят Киев (уже в предместьях), Ленинград и Москву, Украину, угольный район... Должны же где-то люди беспокоиться об этом. Но все, кого я встречаю, разводят руками и говорят: Господи веси...
21 Сентября. Радио о зверствах, а шепотом о гуманности.
Мастера тьмы.
Куда ни заедешь, в болота неизмеримые, неисходимые, и где только ни соберется на боровом местечке несколько избушек, всюду окна закрещены бумажными бесполезными полосками.
Вы думаете, так сказывается послушание славянской расы? да ничуть! это оттого, что люди напуганы и недружелюбны: каждый боится, что сосед на него донесет.
То же самое и со светомаскировкой. Почти невозможно угодить тьмою, какая-нибудь ничтожная звездочка просвечивает, и вот усердный, затемнивший себя до дьявольской тьмы, бежит доносить на тебя милиционеру, и тот врывается в квартиру с лифтершами, с дворниками.
Вы подумаете опять: это ради патриотизма, ради общего дела, - и ничуть не бывало, ни малейшей идеи, а то же самое окаянное проявление своего личного торжества над другим: «я затемнился, так затемняйся же и ты, сукин сын».
И так нарастает дьявольская тьма, бесполезная и даже вредная для дела. Говорят, будто немцы вовсе не стесняются со светом и когда надо, зажигают открытые фары. А наши в темноте натыкаются друг на друга, путаются и губят из-за тьмы дело. Все очень понятно, немец затемняется в целях победы, а наш из-за страха ослушаться.
- А вы знаете, что в таких отдушниках помещают микрофоны? - Другому стало досадно и жалко труса, он ответил:
- Как вам не стыдно, неужели им теперь есть какое-нибудь дело до нас, болтунов! Вспомните, какими патриотами были несколько дней в начале войны, мы тогда верили, что добиваем Гитлера. Вы даже говорили тогда, что совершилось чудо: народ поднялся и наша победа принесет нам избавление от деспотизма, быть может, заслуженного нами, что в победе будет наше оправдание. Чего же теперь бояться нам? Бояться надо тем, кто вел нас к поражению, если только передаваемые вами слухи справедливы.
Инженер успокоился.
Прожил тридцать шесть с женщиной, вырастил сыновей, и вдруг семья отпала от меня, и так, будто ее не было, и за все тридцать шесть лет я не нажил с ними даже намека на дружбу и благодарность с обеих сторон. Все лопнуло как мыльный пузырь, и ничего-ничего не осталось, ни сожаления, ни упрека.
Неужели же и эти двадцать четыре года самоубеждения в том, что зло деспотической власти нами заслужено и ведет к возрождению народа, восстановлению государства, [неужели] эта мысль о таком государстве безликом такой же мыльный пузырь, как моя придуманная семья без любви?
Нет, я не думаю. Сколько писал я вещей, которые были мною изорваны и брошены в корзину, и ни одной страницы, мне думается, не было без пользы моему делу: неверный шаг всегда заставлял меня одуматься и вернуться на правильную свою дорогу. Так и выдуманная семья привела меня к настоящей любви, так и выдуманный коммунизм должен привести к живому, настоящему.
Да как же хоть на мгновенье может быть затемнено сознание какой-то ненужности: там 36 лет и тут 24. И те 36 был мучительный [путь] невольного творческого отречения, и эти 24 -путь истинно героической борьбы за личность, за истинную родину. И как там вырвался «Жень-шень» как свидетельство моей личной победы, так и тут непременно мы стоим перед оправданием.
Немцы, англичане, американцы, вся путаница мировой политики - все мелочь перед осуществлением неминуемой воли к торжеству жизни, скоро-скоро врач будет находить радость в своем врачевании, инженер в строительстве, крестьянин в достатке, рабочий в работе своей и все найдут отраду в сочувствии друг к другу. Это будет, осчастливь, Господи, дожить и хоть одним глазком посмотреть.
Все совершится так же внезапно, как было при нэпе: вдруг везде на улицах, в трамваях люди перестали злиться и показались такие хорошие люди, о существовании которых и не подозревал.
Если она для любви своей поднялась на высокую гору и потом, не выдержав высоты этой святой, вынуждена была сойти вниз, то я-то разве со своей парижской невестой тоже не был на такой высоте и тоже потом точно так же не сошелся с женщиной без любви? Совершенно то же самое было со мной, как и с ней. Только я связал себя благодарностью к удовлетворившей меня женщине и долго думал, что для себя в жизни я получил все, отдаваясь делу своей поэтической исповеди неведомому другу. Она же, раз упав, пыталась хвататься за лучшую личную жизнь, и от этого только падала все ниже и ниже, не находя даже того чувственного удовлетворения, которое она когда-то временно нашла { Неверно это у М. М. Все мои поступки после «паденья», т. е. брака,исходили из необходимости бороться с внешними событиями, свалившимися на меня в 1932 г. (арест и ссылка. - Я. 3.), и отстаивать жизнь матери. Ничего для себя не было. Может быть, и было бы, если б я не очутиласьв плену у тех страшных событий, значит - не от моей «высоты», а толькопотому что не до того мне было. Да просто душевное одиночество, со всеми (и с мамой и с А. В.) я была мучительно одинока и несчастна. - Примеч. В. Д. Пришвиной.}.
Но я помню, как мучила эта неудовлетворенная плоть и как доволен я был даже той жизнью, которая оставалась мне благодаря удовлетворению, как я, отдаваясь поэтическим исканиям, всегда помнил о благодарности женщине, освободившей меня от низменных мучений, обрекавших на муку в каждой женщине искать самку.
Эта ночная тьма распространяется и на дух: везде только слухи и официальная ложь. Но никакие слухи не действуют так разрушительно, как сведения по радио о героических подвигах. Сводки Информбюро разрушают весь нравственный мир тыла. Слушать радио никто не может.
22 Сентября. Как в темноте травма общественная была принята за травму семейную и как эта боль от семьи моей старой перешла в боль и страх от событий общественных (Лева и Милиция).
Нервы от гриппа и от всего до того расстроились, что и на собачку свою смотрел я с неприязнью: чего это она все лезет. Мне подумалось о том состоянии души Ляли, когда она не может просто со-радоваться в природе: ей мешает пережитое страдание, и уж если радоваться природе, то по-особому, это радость в любви. Тут вот теперь, очевидно, очень страдая от мысли о Леве (а ничего-то нет!), я Норку гнал от себя. Чтобы хоть на мгновенье отвлечь от себя ее засматривание в мои глаза, я бросил изюминку и сказал: ищи! Она бросилась искать, а я приготовил другую, потом третью. Мало-помалу этими изюминками мое внутреннее внимание вышло из тоски, оторвалось и перешло на Норку. И когда совсем перешло на собачку, я ожил, у меня явилась охота прибрать все в комнате, заняться укладкой, войти в жизнь дня. Так вообще и вся моя литература питалась вот этим вниманием к животным: меня животные в свет вывели.
Лева рассказал о Бостреме, который обнищал до конца и живет продажей вещей. Пришел к нему чей-то кот. Художник накормил его. Кот опять пришел. Художник опять его накормил. Да так и пошло, и пошло. Каждый день кот стал ходить обедать к художнику, а тому хоть и самому есть нечего, да уж очень легко становилось на душе, когда кот наедался и мурлыкал у него на руках. До того эта дружба [с] художником дошла, что кот перестал уходить и навсегда устроился жить вместе со своим другом. Когда кот обжился, случилось, у соседа вывелись цыплята. Кот заметил цыплят и съел их всех подчистую. Сосед на месте захватил кота и даже поймал. С котом в руке приходит он к художнику и так говорит: - Кот съел моих цыплят, это стоит 40 рублей. Хотите, отдайте деньгами, а нет - я кота повешу. - Боже сохрани! - вскрикнул художник, - не вешайте, подержите кота у себя, я сейчас принесу. - Взял свои штаны, поновее которые, снес на базар и продал. Отдавая вырученные деньги соседу, он сказал: - Я продал свои брюки, надеялся за 40, а удалось только за 20. Может быть, вы согласитесь пощадить кота за 20 р. - Сосед согласился и отпустил кота. А художник немного приврал, он за 25 р. брюки продал, из них 20 отдал за кота, а на 5 р. вместе с ним пообедал148.
Все хорошее нашей русской земли собралось около православия, но люди эти, как у Нестерова, одухотворенные, но не жизненные. Оттого-то вот у нас и не выходит жизненное государство, как у немцев.
Лесничий, парень необразованный, вполне сочувствовал немцам. - Вот только одно, - сказал он раздумчиво, - они хотят свою расу (германскую) поставить выше славянской. -Значит, - сказал я, - вам хочется, чтобы и немцы победили, и нас бы посадили с собой за один стол? Нет, батюшка, если уж вы, русский, и ждете поражения, то прежде всего должны отказаться от выбора места на пиру и благодарить за все, что вам дают.
По радио, что Киев взяли и вслед за этим героические анекдоты и что наша авиация сбила 60 германских самолетов, потеряв 20 своих. Всегда раза в три-четыре...
А настроение в публике все сгущается. Даже осторожный Ш., когда при нем смело говорят, ничего, улыбается сочувственно и головой кивает, только сам сказать не решается.
... А между тем живая жизнь продолжается, и дом, в который попала бомба и похоронила под кирпичами людей, теперь опять поправляется: кирпичи разобрали, кое-кто остался живой - освободили, убитых похоронили, и опять ходят автомобили с кирпичами и строят дом новый.
Как это ужасно жить без тебя и как хорошо становится, когда подумаешь, что ты завтра будешь со мной. В то же время при этой радости чувствую некоторое угрызение совести: что же это ты за человек, если «без Ляли» жить не можешь, и на что ты нужен Ляле, если сам по себе - ты ничто. Но этот упрек, между прочим, я постоянно чувствую себе по вечерам: меня совесть упрекает в том, что я как человек могу жить только утром и вечером делаюсь тряпкой. Так и тут с тобой: ты для меня мое утро, а без тебя я как вечером - тряпка. Давай же сделаем так: утро я оставляю себе, тут я сам по себе, тот, который достигает чего-то, ждет, стремится, пишет, - вызывает друга, и в ответ этому Утру приходишь ты, мой Денечек, а вечером я ничей, я - нечто жующее, ходящее, слушающее и т. п. животно-нежизненное существо.
Вчера я пережил очень тяжелый вечер, провел почти бессонную ночь. Вышло вот что. Днем Map. Вас. сказала мне, что звонил Лев Мих. и сказал, что придет. Так она подвела меня и уехала в Ст. Рузу. Сам себе не могу объяснить, почему эта встреча мне представилась невозможностью. Может быть, я боялся несчастья у них и не хотел встречаться с этим лицом к лицу и так зарывал себя, как страус, в песок. Или, может быть, меня ужасала возможность со стороны Левы наглого требования денег? И вот когда раздался звонок, я вздрогнул и в душе моей все пронзилось, как кинжалом, через всю боль, тоску и J" все пропасти. Звонок повторился резче, длительней, он стал затягиваться на целые минуты, сопровождаться стуками в дверь. Я закусил удила: «ни за что не открою», выключил огонь и лег спать, воображая себе Леву злодеем, мстителем и т. п.
Утром же оказалось, это звонила милиция, увидевшая с улицы светлую щелку в моем окне. А Лева пришел обыкновенный и скромно попросил у меня 100 рублей. На радостях я ему дал.
И вообще вынес впечатление - это у меня все есть еще что-то в душе, у них же процесс этот остановился, они освоились с положением и живут без меня и этой жизнью без меня вполне довольствуются.
23 Сентября. Денно и нощно работать над тем, чего держаться теперь, Москвы или Усолья: это теперь у нас центральный вопрос спасения жизни, а спасти ее надо, потому что могу написать еще много хорошего. Для успешного выполнения задачи выбора 1) частые поездки в Москву. 2) Расширение знакомств на местах.
В науке, как во всей жизни, движут дело вперед личности, таланты - это моторы общественной машины. Но каждый ученый - двигатель в науке - должен пройти школу общего ума, заключенного в методе. При помощи этого научного метода (общего ума) можно в науке работать даже и глупому человеку. В этом смысле учителя социализма потому именно и настаивают на социализме научном, что эту науку могут постигать все.
Цементом, связывающим в методе отдельные умы в общий ум, служит долг (Pflicht). который как раз в русском-то человеке и отсутствует. Это Pflicht привито немцам протестантизмом, а у нас православие дало послушание. Вот почему разбор сражения Германии с Россией приводит к разбору Pflicht и послушания.
Большевики управляли народом, минуя склонность его к послушанию, т. е. охотной отдачи своей личности, как бы великодушной ссуде обществу с верой в ее обогащение через это. <Вымарано: Напротив, большевики требовали от русского народа немецкого Pflicht, лишая эту Pflicht души, ее свободного волеизъявления. >
Вот почему немцы идут, не стесняясь давать свет в автомобиле, когда он необходим, не ограничивая личность бойца,когда от него требуется индивидуальная находчивость. Так чтосейчас борется не Германия с Россией, не Pflicht с послушанием, a Pflicht... Борьба Германии с настоящей Россией и Азиейначнется после этой войны. Тогда мы еще посмотрим, не откроет ли православное послушание путь победы без немецкойцементации личности в долге (Pflicht).
Как это произойдет, неизвестно, только непременно рано ли, поздно ли послушание победит Pflicht, уже по одному тому, что Pflicht есть сила без качества, а цель всякого религиозного послушания есть качество.
Когда я читаю «Жень-шень», то чувствую, как хорошо это написано, и в то же время чувствую, что это не я писал, а моим пером водил кто-то, или что я был вне себя. Настоящее писательство, впрочем, всегда вне себя и всегда не от Я, а от Мы («мы с тобой»).
Большевизм показал нам очертания необходимого для нас внешнего двора нашего храма, всеобщую грамотность, индустриализацию, быть может, даже парламентаризм с его внешней стороны. Дальнейший процесс - это внутренняя переработка поставленных извне задач. Так возвращение к православию неминуемо, потому что в православии у нас все.
После Киева можем ли мы еще победить? Можем, если случится помощь извне: разложение в Германии или десант Англии. И мало ли чего еще может быть, чего мы знать не можем. Нельзя и сказать, что теперь наступает конец большевизму. Никогда, как теперь, не показывалась жизнь в своих двух правдах, заключенных в поговорке «помирать собирайся, рожь сей». На глазах рушатся дома - одна правда, и тут же их опять собирают -другая.
<Вымарано: Советский> стиль. Материалы: Босяки Горького, фигуры на домах, перед входом на Сельскохозяйственную выставку («человек - это звучит гордо», - говорит Горький, а еврей изображает), евреи, когда им хорошо и не замечают никого умнее себя (надменность), дикторы в радио («героический», мастера земли и т. п.), фигура Маяковского. Весь этот стиль напрягается чрезвычайно, чтобы создать героическую фигуру пролетария. Словом, <вымарано: советский> стиль есть еврейский вариант ложноклассического стиля, прямо противоположный стилю <вымарано: англо-> русской простоты.
<На полях: В «Вечерней Москве» хотели под портретами написать: «Стрелок и стрелица» (было бы по-русски), а написали: «стрелок и стрелка».>
Готовимся к возвращению Ляли из больницы и концу ее дифтерита.
При перевозке Ляли наблюдал у женщины-шофера нервную болезнь торопливости (очень понимаю, сам болею и чувствую, насколько автомобиль этому способствует). Сродни этой болезни и болезнь озабоченности мелочами жизни. Ляля не успела слова «здравствуй» сказать после разлуки, как начала доказывать, что согласно новому распоряжению о запрете эвакуированным возвращаться в Москву нам надо получить бумажку, обратную нашей: в том, что мы неэвакуированные. Так и пошло, и пошло все в мелочах, пока уже на следующий день не вскрылась болезненная природа этого возбуждения. Ляля тогда призналась, как тяжело ей было получить известие о моей болезни и, значит, как она меня любит: «просто жить без тебя не могу». - Помню, как увлекательно было знакомиться с новым человеком: куда интересней, чем романы, ведь это свой роман, сам его сочиняешь, сам переживаешь. И вот все кончилось, не нужно мне больше романов: у меня своя жизнь. И так немного нужно женщине, и так это немногое трудно найти.
24 Сентября. Чем страшнее бомбардировка, тем ближе друг. Но это «ближе» не приводит к волнению крови, Боже сохрани! друг мой про себя шепчет молитву Иисусову: Господи Иисусе] Х[ристе] С[ыне] Б[ожий], помилуй мя. Близость под бомбами приводит к сладкому и законченному решению: умереть вместе.
Узнал, что братия обрела олимпийское спокойствие, так или иначе, но гонениям наступает конец149.
А. Н., давно ли вы говорили о нашем отечестве, что оно в надежных руках, что мы всем обеспечены и победа наша бесспорна. - Я честный человек, - ответил А. Н., - и, как честный, доверялся и был убежден в том, что имею дело с честными. Но оказалось, что нас обманывали. - И пошел, и пошел...
И так вся масса тыла. Но те, кто ведет войну, мало и считаются с тылом: что он теперь - оголодненный, отемненный, оглупленный, заключенный в тиски необходимости - может сделать больше того, как скрежетать зубами!
Удержаться теперь без помощи англичан нашему правительству, видимо, невозможно. Но и при их помощи удержаться возможно лишь при наличии истощения немцев. Насколько же [снижается] наше значение в победе англичан над немцами? А может быть, окажется, что выгодней вернуться к немцам? Болтали, будто «комиссия не хочет ехать», но и тоже говорят, будто они здесь. (Кремль освещен, патрульный самолет и проч.), освещение улиц.
Из всего складывается, что мы слишком далеко от Москвы и в Москве, пожалуй, лучше можно спастись, чем в болотах. Согласно с этим начинаем ориентироваться обратно на Рузу.
25 Сентября. Великая путаница с оформлением бумаг в связи с указом 21 Сентября о запрещении ездить в Москву эвакуированным. Тревога о том, что Лялю заразил своим гриппом.
Конец как будто подходит, но никто не знает, какой и когда он будет. Во всяком случае, того конца, которого в панике ждут, не будет: власть крепко держится, и судьба ее определяется, во всяком случае, не мнением отдельных людей, пусть они даже и будут дипломатами. Борьба тем и борьба, что мысль, сознание человека предоставлено на испытание силой: победишь - и будет по-твоему, тебя победят - уходи, а ты, безучастный, не мудрствуй: ничего ты не выдумаешь...
26 Сентября. (Канун Воздвижения: день встречи Ляли с Олегом.)
Сведения о Ленинграде и вывод: Москва должна идти по этому пути. Пошел купить кое-что, оглянулся вокруг себя... да оно уже и есть! продукты исчезают.
Достал пропуск на обратный въезд и стал укладываться.
Ляля меня огорчила, или это путает меня мой лукавый. Вот что было: утром говорю: - Посмотри на мои волосы, не сходить ли постричь их? - Она, не посмотрев, сказала: - Теперь людям не до волос. - И еще под вечер: - Теперь надо о смерти думать, а не... (какие-то хлопоты были о чем-то). - И уже на ночь, когда я высказал намерение взять свой архив, она опять сказала: - Публичные библиотеки горят, а ты думаешь о своем архиве. - Пусть горят публичные, - ответил я, - а свой архив я должен спасать. - Подумав, через несколько часов я ей добавил: - Тебе неприятно, что я должен спасать свой архив, но есть еще большая неприятность для нас: мы должны спасать свой здравый смысл. И вот этот-то самый здравый смысл во время великих трагедий и катастроф бывает прямо наглым, нахальным существом, - с утра я сегодня должен был сургучом заливать дырочку в керосиновом бидоне, обманывать лифтершу, чтобы скрыть от нее хранение бензина в квартире, стричь волосы, собирать в дорогу архив. Все это моя жертва здравому смыслу, и когда ты говоришь, что вот-вот смерть, что теперь не до волос и не до личного архива, когда горят публичные, я...
В первый раз за всю нашу жизнь мы с нею простились на ночь по-светски, поцеловались, пожелали доброй ночи и разошлись. С огорчением я подумал, что она может меня разлюбить, и еще с большим огорчением подумал о себе, что если она разлюбит, - я не Раттай, тогда и я разлюблю. И что тогда будет?
27 Сентября. Воздвижение. Москва.
Нет, этого быть не может, все это вздор, игра измученных нервов. Map. Вас. может служить живым примером борьбы с нервами. Вот приедем, возьмусь и выйду победителем. Да из-бави нас от лукавого, и расточатся враги.
Коммунистический факел зажжен...
О, как это малодушно - находить в своем священном друге неприятные мелочи и на них что-то строить, - ничего не построишь на них. Так долой же всю эту дрянь. Собираясь в дорогу, прошу для себя спокойствия, выдержки в сборах и совершенного преодоления болезни торопливости.
Мое долготерпение привело к худому концу. Они собрались только к 2 часам, и в Переславль я приехал в 7-м часу, а по пути в Усолье в темноте мы застряли в грязи у дровяного склада. Сторож отказался помогать: «начальник приказал быть на посту». - А где начальник? - В городе. - Явился бухгалтер и помог. Часа три провели в грязи и приехали к 10 вечера. Нас встретило тепло и деревья, и впервые мне так ясно было, что душа у деревьев горячая. Я даже подумал, что, может быть, эти несчастные люди, изгнанные из городов, прикоснувшись к земле, почувствуют дыхание жизни другой.
28 Сентября. Первый зазимок: в течение часа валил густейший снег.
Есть что-то убедительное в этих словах, когда кто-нибудь говорит: - Никуда я не уеду, а буду оставаться там, где я жил.
Убедительность получается от продолжения этих слов в каждой душе в смысле: - Надо быть ближе к себе самому, а не искать спасения извне.
Душевно расстроенная шоферша страдала болезнью торопливости, и на этой почве у доктора Раттая вышел с ней крупный разговор. Она рулила и плакала и жаловалась со злобой на судьбу за то, что муж ее на фронте и она должна рулить и работать одна на всю семью. Когда же доктор возразил ей, что «мы тоже работаем», она со злобой бросила ему: - Работаете! а сами говорите: вы врачи! - Тут возражать ей было нечего.
Этим началась революция, завистью физических работников к интеллектуальным. И двадцать четыре года прошло показательного труда интеллектуальных работников, и все-таки лежащая в основе социальной революции зависть людей нижепоставленных к более благополучным не изжита: стахановцы и орденоносцы ничем не лучше дворян.
не видно этого так насквозь, как через чистое стеклышко, как у работников искусства. Вот почему, когда я понял в себе художника и вместе с тем принял в себя образ какого-то поведения для охраны в себе этого художника, то это поведение было обращено против прежнего моего понимания жизни, основанного на зависти.
Мало того! во мне родилось нечто до того далеко лежащее за пределами мира зависти каиновой, что и на земле мне чудился образ жизни, независимой от этой зависти. Вот я и держался всегда этого мира «природы», лежащего за пределами каиновой борьбы.
Четверть века пропаганды зла (каиновой зависти) под предлогом необходимости сознания права всех на достойную жизнь на земле в образе благополучного советского чиновника вот и сделали так, что шоферша завидует врачу, в то время как врач в военное время лишен даже возможности ночевать дома...
29 Сентября. 4 утра. Мои темы: 1) глаза требуют света. 2) Автомобиль и Богородица. 3) Борьба с резкостью моей против повелительного тона Ляли: самому взять на себя заготовку. 4) Как глаза к свету, так и сердце к народу: народ ли в Усолье? И есть ли народ (поведение в сводках, почему в сводке не Сталин?). 5) Поведение большевиков, основанное на силе насилия с выключением силы любви, неминуемо должно вызвать насилие и над ними тех, кто к этой силе приложит больше организующего разума. 6) Схема любви очень проста в своем происхождении: все начинается с женщины, которая (курица) хочет, но убегает = вся поэзия, религия, культура: мужчина - сбросить семя, но не всякая, а моя - и тут чары. А если подумать -(рационально) = колхоз любви. К 5-ому возвращение к рабству и Христос и непременно через деву, которая любовь - насилие без насилия, страсть бесстрастная, невеста неневестная и смерть бессмертная (смертию смерть). Это насилие - честно, а демократия лгунья, проститутка изношенная.
Ночью я проснулся, чувствуя перед глазами своими окна, и хотя перед открытыми глазами было темно и я знал, что окна не должны быть перед моими глазами, все-таки комната строилась в моем воображении так, будто впереди передо мною окна, и где было право, там лево. Так, я знал, что Ляля спит вправо, а представлялось влево. И даже когда она кашлянула вправо, лицо мое, представлялось мне, несмотря на бессмыслицу, обращено было к окнам.
Это представление окон ночью перед лицом и соответственно воображаемое переустройство квартиры не раз повторялось у меня в жизни и, вероятно, бывает у многих. Вероятно, это объясняется действием глазных нервов, требующих удовлетворения светом.
Я думаю, так тоже силой самодействующей души вызывается во мне представление народа. Недавно я рассказывал, что в Усолье я опираюсь на русский народ, что в Усолье нет ни участвующей интеллигенции, ни евреев. На эти мои слова Ляля ответила, что в Усолье только учитель да несколько лиц, кое-что знающих о мне как писателе, и никакого нет народа...
А между тем свет был не только в моих глазах, там за моей синей светомаскировкой в утреннем свете сверкал белизной своей выпавший за ночь снег, такой густой, что в бору можно было понять беличьи следы, а в поле высыпали все наши охотники на заячий малик {Заячьи тропы (охотничье).}.
Так совершалось рождение дня, и так я в комнате, закрытый от света рождения жизни, заканчивал борьбу с тьмою конца ночи: сам лично создавал себе свет там, где его не было, и верил возможности вечного, независимого от солнца света, связанного с моей бессмертной личностью.
Через несколько часов капризные нетерпеливые сосенки стали швырять сверху вниз комья снега и мокрые хлопья эти таять, орошая вечно зеленые листики брусники и черники. Детские верхние мутовочки молодых сосен, растопырив все свои хвоинки, еще долго держали по белому комочку, но и эти последние комочки мало-помалу разбежались водой по их оранжевым стволикам.
Сохранив в себе от ночной борьбы с тьмою уверенность в возможности личной победы над смертью, я радовался этой жизни леса и дивился прекрасным подробностям. Вон там белка, заложив за спину хвост, промахнула через дорожку, там на опушке молодого сосняка высыпала частая семья ярко-красных мухоморов.
После Воздвиженья (14 сент. по ст.) комары и мухи вымерли все дочиста, для чего же рождаются теперь в таком количестве мухоморы?
Эта мысль возвращает меня от непосредственной радости жизни к источнику этой радости, и я чувствую, что источником ее была та борьба за жизнь в ночной темноте, вызвавшая во мне необходимость перестановки окна перед глазами, требующими света. И скорее всего моя радость и является как выход из тьмы моей личности, преображающей дикий лес в какое-то прекрасное, гармоническое сообщество живых существ.
Не есть ли этот преображенный лес мое личное творчество, мое нравственное переустройство мира в его красоте, каким была в человечестве церковь: моя личность лес переделала, а личность Христа в церкви преобразила жизнь человечества.
Значит, в особого рода творчестве, свойственном природе моей личности, есть выход моей личности и удовлетворение ее (радость) в гармонической переделке видимого мира.
И отсюда тоже, если идти в мир по Христову пути, возможна для каждого верующего деятельность в переустройстве общественной жизни человечества к лучшему.
Как христианин, достигнувший полноты сознания личного бессмертия, я вхожу в мир для оправдания своей веры делами.
Так создавалась церковь творцами ее, идущими по пути Христа...
Откуда же взялось у Ляли ее постоянное повторение в том, что христианство дает только личный выход без всякого влияния на жизнь общества?
Откуда у нее тоже тяготение к миру загробному с явным презрением к жизни на земле?
И вообще в ней какой-то революционный разрыв между жизнью здесь и там, снимающий с личности ответственность за мир на земле.
то к еде, не то к автомобилю или чему-то еще, она сказала: - Я думаю, теперь надо к смерти готовиться, а ты... - А когда я пожелал спасти свой архив, она тоже сказала: - Публичные библиотеки горят, а ты свой архив спасаешь. - Пусть горят публичные, - ответил я, - а я буду спасать свой.
Тут она договорилась до противоречия себе самой и полного обнажения своего разрыва с обязанностями человека в отношении жизни земной: совершенное подобие раскольничьей эсхатологии: наступает конец мира, бросай все.
А я думаю, что такая «принципиальность», приводящая к разделению мира на «здесь» и «там» с предпочтением мира будущего здешнему, является источником обратно-принципиальному утверждению материально безбожного мира социалистов. Одно стоит другого, идеализм и материализм одинаково приводят к иллюзии и последующему истреблению жизни на земле.
Я думаю, что единственный свободный путь благодетельного развития человеческого сознания - это постоянная творческая согласованность всяких идей с современностью. Мы должны чувствовать время и быть в идейном равновесии с ним, как птицы знают, не думая, об условиях своего равновесия в воздухе.
Так вот теперь, мне думается, всякий верующий христианин без всяких формальностей посвящения, просто в состоянии отвечающей времени духовной свободы может стать священником и в любом месте, своим личным способом, в полной личной свободе приступить к переустройству вселенной, согласно всему опыту на земле христианства. Каждый из верующих должен чувствовать себя предтечей грядущего Христа и действовать не по указке церквей, а непосредственно в личном согласии со знанием времени, в которое должен прийти к людям Христос: это время приблизилось.
30 Сентября. Современность. Где-то скрытое в глубине моего «Я» - «я сам» как творческая монада, и вне меня время, вернее, текущий отрезок времени - мгновенье, соответствующее моей монаде.
Творчество и есть то усилие, которое приводит монаду с «мгновеньем» в отношение со-временности, в котором жизнь располагается как путь...
Есть глупцы, полагающие путем внешнего усвоения знаний, общения с «передовыми» людьми и т. п. стать людьми современными. И есть которые пытаются реализовать себя во времени путем соприкосновения с понятиями, одинаково значительными для всех времен, как Бог, Разум и т. п. Тоже напрасное усилие.
Только соприкосновение своей монады с отвечающим ей мгновеньем дает полную ощутимость жизни, тот свет, в котором отвлеченные «вечные» понятия, как Бог, становятся живыми. Без этой современности своей личной монады, без этого «здесь на земле» не может быть продолжения себя «там» или жизни загробной.
Любила меня Ляля, как только может любить женщина. Но сегодня ночью она заболела, и ей стало не до меня. Пришла ее мать, стала за ней любовно ухаживать, и она - не излучать из себя, а принимать в себя материнскую любовь. Я же, не умея помогать так искусно, как мать, остался в стороне одиноким и ненужным человеком.
Так, наверно, и всякое живое любящее существо, заболевая, умирая, перестает быть источником любви и само нуждается в любовной поддержке.
И так Распятый является не источником любви, а ее собирателем и побудителем. Источник же любви есть Сотворитель всей жизни: там в этом мире во всем и везде, как ручьи, реки, озера и океаны воды, копятся силы любви и собираются к Распятому, преображаясь в любовь человеческую в сердце Непорочной Девы, Матери всего сущего.
Воздух ветрами своими выдувает камень, и вода его размывает, и морозы дробят, и корни растений всасывают, и ручьи окатывают, и ни воздух, ни вода, ни морозы, ни корни не могут камень и все неживое сделать живым.
Мало того! все сотворенное живое, пожив сколько-то времени, превращается в твердое неживое, и опять по-иному начинается та же вековечная игра и борьба. И так точно в человеческом мире, как в природе с камнем, совершается борьба всех жизненных сил со злом.
Было время, когда нас в школе учили и мы этому верили, что мир человеческий движется вперед в нравственных своих достижениях, и ступени духовной культуры соответствуют материальным достижениям, и люди, которые ездят в поездах железных дорог, стоят на более высокой ступени нравственной культуры, чем древние пешеходы.
Но теперь найдется ли хоть кто-нибудь, кто скажет, что эпохе самолетов, засыпающих города бомбами, соответствует более высокая ступень развития человеческого духа?
Напротив, все очевидцы, весь тыл войны может в один голос сказать, что мы, стреляющие с самолетов бомбами и пулеметами, находимся на более низкой ступени, чем дикари 'С их луками, стрелами и каменными топорами.
Это свидетельство нашего времени, и в очевидности этого свидетельства единственно и заключается зачеркнуто: вся ценность> весь смысл нашего времени.
Но если так все возвращается к себе с некоторым лишь разнообразием в форме, то, кажется, должен же наступить у человека конец охоте повторять себя во времени. И вот нет! охота не отпадает, благодаря родовой силе...
Марья Васильевна при всяком сомнении в чем-нибудь отсылает к Богу и каждую тревожную мысль этим Богом, как пробкой, закупоривает. Если же все-таки ей приходится выбирать из двух возможных решений одно, то она пишет две записочки, кладет за образ, молится и вынимает одну записку, содержащую то или другое решение. Одним словом, она всеми способами убивает в себе всякое сомнение, страх, колебание и всякую личную мысль.
А разве не то же делает Ляля, когда машина у меня начинает постукивать и я в тревоге решаю вопрос, что это у меня разладилось, в самом ли моторе, в зажигании, в конденсаторе или динамо-машине. В это время Ляля, замечая на лице моем тревогу, сомнение, борьбу мысли, говорит: «Читай Богородицу» {Ну, это уж редко я так. - Примеч. В. Д. Пришвиной.}. Так, нужно сказать, очень часто везде и во всем любовь вызывает Бога на помощь в борьбе своей с мыслью.
мира.
Любовь только человеческая не разлучается с мыслью и не вызывает Бога для облегчения душевной борьбы за новую мысль. Это не обычная любовь-жалость и страх за любимого, а любовь бесстрашная.
Среда окружающих меня христиан, к моему огорчению, показывает мне все людей, заинтересованных в Христе как бы эгоистически, благодаря своему физическому предрасположению: все это люди ушибленные, убогие, униженные и оскорбленные, больные, несчастные и недостаточные. Сколько я их видел, и все «ненормальные».
1 Октября. Перед закатом почитал Ляле из дневника, ее мало заинтересовали мои мысли. - Почему ты людей не изображаешь? - сказала она, - вот как у Гамсуна. - Потом вспомнила Олега: - Какой он был гармонический человек!
Потом она вгляделась в меня, внутрь меня вошла как бы со стороны. Может быть, она не осознала даже того, что увидела, не придала значения этому и тут же забыла. Но мне стало страшно от этого глаза внутрь себя, потому что сам-то это свое окончательное «я» не могу увидеть, она же это увидела, и что это такое, это «Я» объективное, как любая вещь? А она, разглядев такого меня, вздохнула и с жалостью вспомнила Ал. Вас.
Стесненный и даже почти что задушенный, вышел я в бор, там в холодном свете золотистой зари сосны горели. И мне стало жутко стыдно за себя, за свое существование, и ненавистны мне были исписанные мои бумаги и этот ежедневный труд, в котором я похож был на червяка, ползущего с целью оползти неизвестно зачем земной шар. Страстно захотелось уничтожения себя как писателя и начала жизни совершенно простой, как у всех. Мне захотелось потихоньку от Ляли перетаскать сюда в лес дневники свои и спалить все и не писать ничего нового до тех пор, пока с потребностью писать станет невозможно бороться.
От этой мысли освобождения себя самого из плена писательства мне стало делаться лучше и лучше, пока наконец не кончилось все простой мыслью: - А зачем сжигать дневники, если после меня Ляле хватит на всю жизнь с ними возиться и зарабатывать себе средства существования. При чем тут дневники, если, может быть, и сам ты скоро умрешь: ты здоровей этой мыслью, что и так само собой, без шутовства всесожжения кончишься и не будешь чувствовать себя червяком, оползающим землю. Стань в этом свете неминуемого костра своего, как стоят эти сосны в свете золотистой зари, и подумай про себя, совсем про себя на корне своем в неподвижности полной: разве что-нибудь значит для тебя такого этот ничтожный червячок, этот ты, кого-то из себя представляющий.
Так я прислонился к дереву, слился с ним и мало-помалу стал совершенно спокоен. Мне даже пришла в голову отличная мысль о том, что вот этот выворотень можно подрыть и опрокинуть в то положение, в каком росло дерево. Если же перед тем, как опрокидывать, вырыть яму, обложить кирпичом, процементировать, то можно отлично спрятать тут вещи свои и дневники.
Перед сном в постели Ляля, прижимаясь ко мне и обнимая, говорила: - Можно ли говорить о любви и что-то понимать вообще, если вот так лежишь вместе. Но когда ты мне читаешь и я вижу твои ясные и умные глаза, - я люблю тебя.
Слышал, что в каком-то квартале Москвы не попало ни одной бомбы, и это тем объясняли, что одна женщина каждый день ночью обходила квартал с иконой. Бомбы рядом ложились, а внутрь за черту ни одна не попала.
У Достоевского («Братья Карамазовы») хорошо сказано о чуде, что не от чуда вера приходит, а чудо приходит от веры.
2 Октября. Я прост душой, почти как Иван Дурак, а меня понимают как сложность необычайную («Не понимаю его», -сказала Клавдия Борисовна). Точно так же и Ляля, - чего проще для меня и какая для всех («Ляля очень сложная», - сказала теща). Единственный человек, кто понимает меня как простого, - это Ляля, и я единственный в мире ее понимаю просто как женщину, неудовлетворенную в естественной жажде любви. Но, может быть, в этом и есть сущность любви, что открывает двум любящим в них простейшее, скрытое для всех.
Да и любовь проста, чего проще! сложно томление жаждущих любви, и вот, наверно, это самое томление и создает для всех пелену сложности.
И Ляля, и я для тещи представляем величайшие сложности, и к этому она ежедневно прибавляет свои ночные догадки.
<На полях: Ляля - это все, и ум, и мудрость, и красота, и если она бывает не умна, не мудра и не красива - это я виноват, это значит, я покинул ее.>
Читаю «Карамазовых» и догадываюсь, за что Достоевский не попал фигурой на здание Ленинской библиотеки рядом с Горьким, Толстым и другими классиками. Тут не в политике дело, а в существе. Дело, по-моему, в том именно, что Толстой-Горький хотят видеть прекрасное (или доброту мира) в своем естественном и независимом состоянии, тогда как Достоевский ставит прекрасное в человеке в зависимость от греха, то и другое у него, как свет и тень.
Но ведь не может быть тени без света, а свет может обойтись и без тени. Толстой с Горьким вот и хотят нам дать независимый свет, и за то у них роскошно выходит изображение природы, тогда как у Достоевского за малыми исключениями нет изображения природы, т. е. красоты, независимой от греха человека. Достоевский до конца своей личности погружен в человечину и несвободен в поэзии за пределами греха.
Напротив, Толстой и Горький дают нам мир в ширину по ту сторону греха... и ничего не открывают нам нового в самом человеке, в его любви и грехе. Довольно одних «клейких листиков» Ивана Карамазова150, чтобы понять, как жаждал сам Достоевский <зачеркнуто: чувствовать> постигать этот мир святой, лежащий за пределами человечины, но «осанна» ему не давалась, чуть только шевельнется мысль об осанне, как появляется грех в образе человеческой пошлости.
Борьба за бессмертие умирающей личности в разложенной семье, обществе, государстве и церкви - вот тема Достоевского.
Безграничная радость жизни, независимая от человека, содержащаяся в мире вне человека и дарованная ему в рождении, младенчестве, детстве, вот тема Толстого-Горького.
Есть и правда нечто святое в простоте труда рабочего или крестьянина и просто в здоровье живой жизни, чудесно-простейшим образом разрешающее самые запутанные мудрейшие вопросы жизни.
Есть чувство такое несомненное в нашей душе, дающее уверенность, что святость жизни существовала в мире до человека и дикий человек в своей наивности ей причастен и пользуется ею гораздо больше, чем человек искушенный. Это мы видим на каждом шагу, и это верное и утверждаемое всей мировой поэзией выросло и переродилось в претенциозную, дерзкую и атеистическую систему социализма.
И замечательно, что как только у Толстого и Горького прекращается непосредственное чувство поэзии святости мира и переходит в моральное требование переустройства мира, талант и проникновенность их покидают. Достоевский не делает таких грубых и глупых ошибок, как эти светочи языческого мира и утверждения святости рождаемой жизни. Но Достоевский и не может выйти за пределы человеческого - только человеческого - мира.
Если отбросить социализм и анархизм, отстегнуть эту рубашку, обнявшую святую поэзию Толстого и Горького, и, может быть, также и мертвечину исторической церкви Достоевского, то у Толстого и Горького остается религия человека-младенца, у Достоевского религия человеческой личности, у тех - поэзия безликого творческого духа, у этого - поэзия личного бессмертия, и там - роды, здесь - смерть.
Если буду жив и найду силу раскрыть себя в своих писаниях, то моей задачей будет из мира природы («Роды») войти в мир человека и Смерть представить как роды личности бессмертной.
Повторяю себе, что Христос является борцом за спасительное (от смерти) сознание, страдающим Богом, но не источником любви.
Co-страдание Матери всего живущего есть единственный источник человеческой любви на земле (жалости).
Сколько безумного чувства было истрачено мною на воображаемую Ину, сколько смирения, труда, чтобы восполнить расхождение воображения и жизни в другой женщине, и вот настало время, имена той и другой женщины не возбуждают во мне больше ни малейшего волнения, лежат будто камни на дожде и ветре... Прощайте!
3 Октября. Представляя себе разрушенный Ленинград151, мы думаем все, что та же судьба и Москву ожидает в очень недалеком будущем. И уже не очень и страшно, и лишь бы скорее. А тут вот какие-то рабочие привозят кирпич и начинают отстраивать разрушенный бомбами флигель. Редко можно видеть столь яркую картину действия двух противоположных сил. И тут в деревне мы теперь запасаемся капустой, картошкой, несмотря на карканье тещи: - Для чего запасаться, если придется бросать.
У лесничего испортилось радио, на торфоразработку ходить далеко, да так вот и забросили, кстати, ничего нам не говорят: нас бомбили, и мы их бросили и занимаемся спасением собственной жизни. Но это неправда, что кончено наше сопротивление: чем-то все держится, и армия не бежит. В связи с англо-американской комиссией в Москве является возможность ожидать амнистии и некоторых перемен в политике.
С утра до ночи движутся мимо наших окон эшелоны эвакуируемых из Калининской области колхозных стад. Движение скота сопровождается догадками о том, что их гонят на пищу эвакуированным.
Самое невыгодное в советском хозяйстве - это собственность. Советский человек, разумный, никогда ничего своего не заводит, а всем пользуется, занимая какое-нибудь место по своей специальности. Дмитриев как тип советского государственного жулика.
4 Октября. Заказал на зиму 20 кубометров дров с доставкой по 21 р. за кбм. Теща против моих заготовок: - А если бросить придется? Страшная упрямица, и такая же Мария Вас., диккенсовская женщина, на правилах живет, как на пружинах. Все эти женщины с виду в большой дружбе между собой, а внутри каждая ищет в другой повода для своего недовольства. Ляля тем особенно и привлекательна, что всегда стоит в готовности у порога к выходу из этого ограниченного женского мирка, и в то же время остается всегда женщиной.
В сущности своей, может быть, ограничительная природа женщины не «природа» сама по себе, а складывается по необходимости общественной жизни данного исторического отрезка времени. Сама же природа женщины по внутреннему своему устремлению есть движение к неведомому в загадочных переменах. Ограничение этому движению происходит извне: обязанности к детям и отсюда все другие ограничения, как насилие над личностью.
Предел этой свободы в беспредельности личности Христа и сострадании Богоматери.
Вот это-то и надо знать каждому, кто хочет овладеть женщиной, тут два пути: общий путь - это окружить ее детьми и обычными ограничительными правилами, из которых складывается так наз. женский мир. Другой - это готовность в каждый час жизни расстаться с ней, и эта готовность должна быть жертвенной готовностью перед Богом в глубочайшем сознании, что у Бога жертв напрасных никогда не бывает. Я лично эту необходимость расстаться переношу в свое так называемое творчество, где эта жертва должна найти возмещение. Точно так же и Ляля в своей любви всегда готова к материнству и даже физическому (естественный предел свободы или переход от любви-свободы к любовь-уход за любимым).
Но по существу жизнь состоит из двух сил, называемых в общем любовью: одна сила - это любовь рождающаяся (родовая сила), другая - любовь образующая (сила личности).
Лада, Нерль, Кента, Ярик, Верный, мои собаки, о которых я написал такие рассказы, что каждый скажет о них, как о драгоценностях в сравнении с живыми собаками. Между тем для меня самого драгоценны были сами собаки, а не рассказы о них, и я никогда не мог бы написать хорошего рассказа, если бы не верил в то, что рассказ «списан» с собак, что собаки есть сущность, а рассказ есть мое представление о сущности, и ценность его - в приложении к сущности.
Наоборот, писатель, который на собаку смотрит как на материал его произведения, точно так же, как фабрикант смотрит на хлопок, этот писатель никогда не напишет такого живого рассказа, как я. Ему помешает «рационализация», вносимая в его «производство» рассказа. Вот это и есть самое трудное на пути художника: 1) удержаться от рационализации своего дела, т. е. не дать творчеству своему стать производством, 2) преодолеть случайное вдохновение и найти его природу, и законы этой иной природы.
5 Октября. Начинаю ходить по лесу с собачкой, боюсь, что страсть моя былая к охоте теперь связана любовью к Ляле: из леса тянет домой, как раньше тянуло из дому на охоту. И только теперь я понимаю, что какой-нибудь фазан - есть образ, манящий выйти из себя, из своего дома и найти себе удовлетворение где-то вне себя, на стороне. Этим чувством открываются неизвестные страны, полюс, народы, делаются великие открытия в области науки. Вся цивилизация осуществляется на этом пути.
Наоборот, стремление домой направлено к себе самому, к духу, к личности, потому что дом есть лишь оболочка или пленка, обнимающая в единство духовную личность самого человека. Вероятно, и вся культура сложилась на этом домашнем пути человека к себе самому. Вместе с Лялей сложился у меня дом как центр моей духовной личности, и вот почему не удовлетворяют меня больше поиски фазана в лесу и постоянно тянет меня из лесу домой.
своей души в бесконечно широких пространствах мира. Все, кто идут за фазаном, верят, что находка чудесной птицы является счастьем не только для себя, но и для всех (для всего мира), эти люди верят вообще, что усилием для всех (общественная деятельность) можно изменить жизнь людей к лучшему.
Но эта юношеская вера в фазана, это центробежное устремление, предоставленное себе самому без контроля домашней центростремительной силы внутренней культуры, превращается в одностороннее господство над личностью человека, и даже само государство, созданное как будто и для охраны личности человека, превращает личность в какую-то шестерню государства-машины. И вот это бездушное господство техники над личностью человека и называется цивилизацией.
Однако, охота за фазаном, как юношеское состояние души или «языческая» религия, никак не исчерпывается и не заканчивается с гибелью цивилизации. Социалисты, напротив, в предпринимаемой ими борьбе с цивилизацией именно и стремятся охоту за фазанами в чистом виде сделать движущей пружиной человечества.
Христианская религия личности - это стремление человека внутрь себя самого, почему-то в разладе с центробежной силой охоты на фазана; культ бессмертия личности противопоставлен языческой религии как религии смерти.
Огромные массы людей, именно как массы, вырвались из обаяния церковной легенды, христианство, как сила, управляющая массами, провалилась и стала понятием только для особых личностей.
грядущим благополучием масс и утеснением личности.
Продумать причины падения влияния церкви на массы и возможности новой церкви, обнимающей центробежное и центростремительное движение человечества.
Лялина жизнь152.
Родилась: 1899 г.
Образы страдания в болезни.
Смерть отца.
Смерть Олега.
Колпашево.
6 Октября. Снег валом валил весь день и таял, дорога раз-дрызгла, и по такой-то дороге я с тещей ездил в Переславль дрова покупать и купил 20 кубометров на всю зиму.
Павл. своим каким-то особым демократическим чутьем сразу причуивала «господ» и соответственно этому чутью и держалась, подозревая в каждом из них, даже самом хорошем, злое начало господина, подобное тому «пролетарию», которого теща видит во всяком представителе простого народа.
Та и другая позиция, и тещи, и Павловны, мне глубоко ненавистны, потому что в людях единственной ценностью считаю личность, независимую от класса, сословия, профессии и образования. Я могу об этом писать, потому что всю жизнь свою исповедую это словом, делом и помышлением.
Существо Ляли то же, как и мое, в этом отношении, но ужасные личные несчастья и влияние матери сильно повредили ее истинную природу, наследованную, верно, от отца, как я наследовал это величайшее богатство души от матери. Надо спокойно и вдумчиво бороться с этим загрязнением души у Ляли.
Первое средство для этого, возражать против осуждения простых людей и выставлять со своей стороны хорошее. А так как за женской чуткостью ко злу никогда не угонишься с добром, то в решительных случаях просто делать по-своему, не обращая внимания на «советы».
7 Октября. Вчера весь день валил снег, и очень трудно было по грязи съездить в Переславль. Я не устал, как никогда не устаю от автомобиля, но пришел в то особенное состояние духа, которое, по Исааку Сир., свойственно дьяволам: «дьявол не дает от себя света, свет у дьявола заменяется скоростью».
его стали падать камнями, и весь он распался на камни. И так произошли на земле камни.
Потом я развивал эту тему в полусне, считая, что камни можно мельчить так сильно, что они становятся питанием растений. Но если размельчить и эту пыль современными способами до величайшей тонкости, то эта пыль, представляющая собой раздробленную мысль, может стать любовью или питанием души человека. Выходя из кошмарного к более ясному сознанию, я стал думать о Христе как источнике мысли, но никак не любви: Христос в Евангелии Сам страдает, но никак и ничем не проявляет сострадательной любви. Это женское чувство, сострадательная любовь, дробит камни - мысли Христовы и превращает в духовное питание человека153.
После целой недели пропуска времени прочитал газетку (Англо-америк. комиссия) и почувствовал впервые возможность длительной войны при поддержке Америки. Может создаться состояние мерзкой необходимости неволи, обусловленной не нашим русским, а мировым состоянием.
Вчера было сообщение в газетах о том, что Рузвельт на вопрос поляков о свободе совести в России, сослался на соответствующую статью конституции Сталина и сказал, что эта статья в точности соответствует США.
Все понятно, потому что Америке надо поддерживать нашу войну с немцами, а поддерживать можно, лишь поддерживая правительство. Если же дать по-настоящему свободу, то это значит обеспечить мир с немцами.
чем-то вроде пикантного театра для престарелых людей и простого народа.
Ляля больная, перечитывая мои ранние письма к ней, радовалась трепетности чувства моего и шутя сказала, что я ее теперь разлюбил. Я ответил, что любовь моя к ней переменилась по форме, но пройти не могла: если моя любовь к ней пройдет, то от меня ничего не останется, и как тридцать пять лет жизни с Ефр. Павл. были зачеркнуты нашей встречей, так и...
И вот ночью представилось мне, что очарование мое кончилось, Лялю больше я не люблю, и во мне - больше ничего нет, и вся душа, как пустая земля в октябре: деревни разоренные, скот угнали, поля пустые, где черно, где снежок и по снежку следы кошек.
Наступает страшное время, надо собираться на борьбу самую грубую за жизнь и самую тонкую за смысл ее, надо быть мудрым, как змий. (При слове «змий» вспоминается почему-то Саргиджан на Тверском бульваре: он был не как «змий», а «змей»).
8 Октября. Мы любовь свою с Лялей определили в Боге, и это значит, что любовь эта неразрывна, и если мы друг друга когда-нибудь перестанем любить, это будет значить - мы нарушили свое обещание перед Богом. Мы по совести в Боге сходились, и вот почему наш брак должен быть крепче брака, определяемого только церковным обрядом.
дел церковь и Бог - все мертвое.
И так же народ наш русский, который любил я всю жизнь и которому служил всю жизнь словом, делом и помышлением -этот народ - не дворяне, мужики, пролетарии, интеллигенция и т. п., а то собрание лиц, которое каждый из нас собирает сам и поминает о здравии или за упокой. Как и в брачном союзе, источником нашей нравственной связи является наша уверенность в себе перед Богом, так и связь с народом происходит именно из этого самоопределения среди любимых людей, живых и мертвых.
Ляля была капризной, самовольной девочкой {Неправда, откуда он это взял? Я была очень тихой и послушной. -Приписка В Д Пришвиной в машинописи 1943 г.}, чуть не с колыбели начала она чудить и мучить мать свою необычайными выходками; можно точно определить направление всех ее странствований по градам и весям русской земли: пошла за крестом без креста. В конце концов, измученная неудачами своих дерзновенных попыток, она крест свой нашла в уходе за больной матерью. Тут, в этом месте скрестились все ее неудачи и стали ее крестом. Тут ручки ее несчастные прибиты гвоздиками к древу креста, текут капельки крови, и капают слезы из глаз. Птичка попалась, довольно игры в любовь и религию: повиси на гвоздиках, прими в себя эту необходимость, оглянись вокруг: все порядочные люди висят.
Когда мы с ней робко и трепетно сошлись, она, сливаясь со мной душой своею, озиралась вокруг и так тихо, чтобы даже сам Бог не слышал, поверила мне свою величайшую тайну: она ненавидит крест, на котором распята: она научилась любить на кресте, но самый крест ненавидит. Она изобразила крест свой чертами характера своей матери, предупредила меня, и я в порыве любви своей обещал ей помогать втайне нести этот крест. Она не сомневалась в моей готовности и говорила: - Что значит для тебя, сильного и великодушного, помощь какой-то больной старушке.
Однажды в лесу мы с Лялей начали спорить и в споре так горячо кричать, что даже наступившая гроза не могла нас унять. Этот спор, я помню, начался моим критическим замечанием: теща моя до того не знает русского народа и русской природы, что всякий мужик примет ее за иностранку. Самая манера говорить - будто она переводит с немецкого. А природа: грач, ворона или ворон - ей все равно, а сороки у нее улетают в теплые края.
«народ», как я его понимаю, не есть народ, а мужики и вообще пролетариат, а прежнее среднее дворянство, по ее мнению, больше народ, чем мужики. И то же самое природа, это не сороки-вороны, и не елки-березки, и вообще не просто знание и опыт, а особое чувство, пожалуй, религиозное: «в лесу мне, как в храме». Ляля подавила меня своей диалектикой, в конце концов уже ночью в постели я признал правоту ее тезисов - чувство природы не определяется опытом и знанием, и русский народ, во всяком случае, не есть люд, говорящий русским языком.
людей, не гордился, не дичился в своем одиночестве, и облегчилось бы самое воспитание детей. Так просто! А между тем сколько мучений я вынес из-за того только, что не подчинился благоразумию, понадеялся на какие-то индивидуальные, не то природные силы, не захотел устроиться просто, как все: отдать неграмотную бабу свою в пансион.
Так вот и теперь, напротив, разве можно было тещу свою с ее несовременностью везти в дикие болота к мужикам. Надо было везти ее в Нальчик в пансион. Подумать только, сколько надо было вынести чудачеств, дикости, всяких физических и нравственных лишений, чтобы в серости кошмарной болотной возродиться, как у меня написано, белым водяным лилиям, сколько криводушных людишек пропустить мимо, чтобы обрадоваться какому-то лучшему и создать из них Бе-рендея.
Ой-ой-ой, что я сделал! Мне кажется, будь Ляля одна со мной, мы бы вдвоем дожили бы с ней до той моей берендеевой пустыни, где я открывал сокровища: я ее ничуть не упрекаю, она ведь на кресте.
9 Октября. С утра «осенний мелкий дождичек» брызжет сквозь туман. Давно ли казалось мне, как маленькие дети стоим перед закрытой дверью и надеемся, что сейчас, как откроется дверь, увидим как чудо рождественскую елку. И ведь была такая. Я помню, как открылась дверь и это чудо явилось, и с тех пор ждешь и ждешь и втайне надеешься, что Кащеева цепь человечества может распасться. Так было в 17-м году (февральская революция), когда даже сам царь отказался от трона в пользу Михаила, а Михаил отказался в пользу народа. И вслед за этим видением елки прямо плюхнулись в моросливый Октябрь. И опять подходит новый Октябрь.
продолжать ее до... Вот тут и является это осеннее настроение, в этой войне разрешение социальных вопросов и нашего благополучия выйдет не сразу, а в неведомой никому длительности, что для самосохранения надо думать о самом худшем, а не о чудесной елке.
... Какой-то Иван Петрович (их много!) просидел 24 года, не теряя надежды, что большевики кончатся, и теперь, не очень даже веря в то, что сам лично переживет, ждал верного конца. И вот нет конца, нет чуда, нет влияния нравственных сил в истории, и сплошной неосенний мелкий дождичек.
Теперь все стало ясно, почему предложения Ивана Петровича, как патриота, были отвергнуты: он предлагал свою помощь спасения России в тайном расчете, что победивший народ в конце концов победит партию. Этот замысел Ивана Петровича был разгадан, и предложение его было отвергнуто. Напротив, та же самая сила, которая когда-то скрутила Ивана Петровича, теперь скрутила фронт и ведет его к победе над немцами.
Есть подпольные мысли у людей, их ночные спутники, порождаемые личным бессилием. Они все идут от лукавого, и их надо в самом начале, как только они заводятся, отгонять от себя молитвой, как бесов. Достоевский дает нам полную картину жизни и влияния этих бессильных перед светом и всесильных ночью существ. Я потому и зову Лялю «Денечек», что она умеет бороться с этими ночными существами, обладающими дипломатическими способностями.
Помню, кажется, Блок мне сказал: «Между тем, как пройдешь через все подполье, то почему-то показывается из этого свет.. » И Розанов такой, и целая большая среда особых специфически русских людей сознательно тяготеет к подполью, к этому свету гнилушек.
<Вымарано: Теперь после обмана февральской революции и множества другого подобного пора, наконец, убедиться, что надежда на какую-то спасительную перемену извне напрасна, что Кащеева цепь есть [непременная] необходимость жизни человека на земле и действительная перемена к лучшему возможна лишь в себе самом> т. е. внутри самого человека. Надо признать, напротив, что моросливая осенняя погода вне себя более верный вестник грядущей радости, чем хорошая погода. Так и заруби себе на носу, Михаил: вся эта надежда на <вымарано: какой-то «народ>», на перемену через...
И как только я крепко решил полагаться лишь на осенний мелкий дождичек, облака стали просвечиваться, засияло солнце, и захотелось пошататься в лесу.
Огромное Усольское поле окружено сосновыми и еловыми борами. Только теперь, осенью, березки вышли на опушки и золотыми нежными фигурками остановились на темном фоне боров.
Зеленым свежим ковром подошла к опушке бодрая озимь, и множество зверушек и разных птиц собралось в этой опушке с золотыми березками (вальдшнепы, дрозды, заяц, тетерева: утро).
Гоголь силою слова хотел связать нечисть, чтобы освободить от нее красоту и добро. Он этому делу предался с такой силой страсти, что его образы стали живыми существами, как будто автор вывел этих жителей тьмы на свет и они вынуждены были во всей наготе своей остаться между людьми.
христиан.
Эта молитва вернулась ко мне через Лялю, она вышла сама собой из моей любви к ней. Нам понадобился Бог, как единственный, кому можно было довериться, и необходимо было освятить и закрепить наш союз. Мы просто призвали Его в свидетели нашего решения, и я, не раздумывая, а получая чувство непосредственно от Ляли из ее сердца, глядя на нее, стал молиться.
Все вопросы о том, есть ли Бог, нужна ли людям церковь и другие карамазовские вопросы я выбросил из головы и сердца: Бог, который живет в сердце моей возлюбленной, не требовал рассуждения. И мне было так, что этим союзом в Боге и был заключен нами тот самый брак, который принято называть «церковным» в смысле святости его таинственного существа и вытекающих отсюда последствий нерасторжимости. Для меня не было в том недостатка, что брак наш не был закреплен фактической церковью: если самое таинство совершилось в наших сердцах и мы обратились при этом к Свидетелю и даже в церкви помолились, то чем же этот брак хуже церковного? Разве не совершаются в церкви браки чуть ли не ежедневно чисто внешним образом без всякого внутреннего движения в сердцах новобрачных? Для меня не было никаких в этом вопросов. Но Ляля ведь была обвенчана в церкви с А. В., как же встретились в душе ее эти обязательства, взятые ею на себя в церкви видимой, московской, и церкви града невидимого?
По-моему, ей неминуемо нужно прийти к выводу, что обязательства церкви московской не обязательны для тех, кто может входить в церковь невидимую, что в мире существует неузаконенная иерархия свободных личностей, имеющих вход в невидимую церковь, и массы, для которой необходима видимая церковь с ее обрядностью, иерархией, причтом, чудесами и таинствами.
Я прочитал это начало своего «исследования» Ляле и когда упомянул о двух иерархиях, свободных личностей и массы, она. коротко заметила:
Вчера по радио сказали, что немцы взяли Орел. - Носятся слухи... - сказал П. М. и остановился. - В чем дело, П. М., какие слухи? - Носятся, - повторил П. М., - а вспомнить не могу. -Вспомните, голубчик, ну хоть что-нибудь. - Разные слухи носятся, - сказал он, как бы просыпаясь, - вот вспомнилось: на партийном собрании будто бы высказывали некоторые, что дела немцев неважные и они готовы заключить мир на условии отторжения от России прибалтийских стран, Польши, части Финляндии. - А еще что носится?
Судьба людей, о которых я буду рассказывать, находится в моих руках, и я ее знаю и буду рассказывать о том, что знаю. Но было время, когда никто не знал, что они должны когда-нибудь встретиться. Все происходило в большом городе, но было очень похоже, как бывает в горах на узкой тропинке, выбитой железом на камне. На такой горной тропинке двум нельзя разойтись и даже очень трудно повернуть назад, если встретились. Я знаю такую тропинку на родине поэта Коста Хетагурова {В Кабардино-Балкарии Пришвин побывал в 1936 г.}. Тропа не длинная, огибает утес на большой высоте и местность безлюдная. Трудно было предположить, чтобы именно в тот момент, когда я вступил на тропу с моей стороны, кто-то с другой вступил бы с другой. Никто не помнит такого случая, но все-таки каждый раз, каждый, вступая на тропу, рассчитывает и непременно, давая знать о себе, орет, стараясь пронести свой человеческий голос сквозь бессмысленный гул Аррадона, любимой реки Коста Хетагурова. Так бывает в горах безлюдье. Но в больших городах, где миллионы живут тесно один возле другого, один над другим, есть такие тропы судьбы, по которым легко и трудно расходиться. Бывает, он спускается по эскалатору, она же поднимается, и оба предназначены друг для друга.
11 Октября. Говорят, что немцы под Можайском. На болоте никто не верит в серьезность англо-американской «помощи». Самая популярная политическая ориентация на болоте в настоящий момент - это что между Германией и Англией состоялось тайное решение о мире и разделе России. Говорят, что Ленинград окружен со всех сторон и сообщения с ним нет. Приходит в голову и простеца, что промышленно-политический центр жизни, если он и не взят, но окружен, не существует больше как руководящий центр жизни. А так как Киев взят, Одесса окружена, Ленинград окружен, Москва окружается, то остается лишь два вида на будущее. Первый вид - это что в такой великой войне Нового Света со Старым, накануне выступления Америки и Японии нынешнее положение России является лишь фактором второстепенного значения и война будет длиться еще долго. Вторая же, болотная перспектива - это что на разделе России все помирятся, и в особенности довольно будет, конечно, самое болото.
берегу, а хозяева разбирать ее на сорта, крупная на жареное, мелкая на уху, а совсем ничтожная бросается в воду обратно. Вот и хочется теперь на болоте каждому попасть в мелкую рыбу.
А мы с Лялей и в ус не дуем. Мы в сторонке от всей массы рыбы, на косом бугорке подпрыгиваем и надеемся с косого бугорка скоро как-нибудь с Божьей помощью в воду свалиться. Марья Васильевна соблазняет нас принять решение по записочке, но мы против записочек, выключающих личный разум как силу божественную.