27 Ноября. 30-го едем в Ярославль, числа 5 декабря в Москву, числа 10-го вернемся.
Снег сыпался долго, сутками, сегодня перестал и с утра морозит, и ветер стихает. Но когда рассвело, опять дул ветер, и на весь день поднялась метель.
Вчера утром явился к нам молодой человек, Ляля, увидав его, крикнула: «Бурлин» и чуть не бросилась ему в объятья. А Бурлин - тот самый председатель Ярославского Облплана, к которому она стремилась за керосином. Собственно не человека, а керосин заключила она в объятья.
Условились в понедельник ехать в Ярославль и потом прямо в Москву.
Единство в многообразии создаваемых форм составляет и стиль, и содержание произведений художника. Это устремление к единству я во время своего юношеского крушения и по- »• тери веры в прямую линию движения человечества к лучшему (прогресс)195 понимал, как силу центростремительную, влекущую к земле, к жизни реальной, против центробежной силы «прогресса».
Мне тогда стало представляться, что истинное движение духа кругообразно, согласовано с движением космоса. Теперь я начинаю верить, что и Дух и Космос, совершив необходимый срок своего вращения, обусловленного «падением», выправляются и находят свою священную прямую. И можно, благословляя и любя жизнь, гармонически вращаться вместе с живущими только при уповании выйти когда-нибудь из этого круга на священную прямую.
Вот это движение по священной прямой и порождает стремление к единству форм, в бесконечной конечности которой находится [Сущий], определяющий единство многообразия форм, и то неповторяющееся в человеке, что мы называем личностью.
«Христианскую кончину» вот и надо понимать, как сознание выхода своего на божественную прямую - путь с полным освобождением от необходимости вместе со всем подсолнечным миром каждый день на закате на ночь приходить в положение вниз головой и вверх ногами, а на восходе солнца выправляться и снова ходить по земле вверх головой. Последние судороги умирающего есть последнее унижение человека в его необходимости вращаться вместе с землей и в то же время выход его Духа на божественную прямую дорогу бесконечного приближения к Сущему.
28 Ноября. Зима становится. Вся ступня в снегу и хороший мороз. Если это стала зима, то значит, снег лег в этом году на мерзлую землю.
Вчера приходил «Пан» (старик, который плетет корзины на площадке - описать смех его).
Человек, самый даже маленький, заключает в себе такое великое множество маленьких, мелких и мельчайших подробностей, что если дать волю ему на время и возможность искать их удовлетворения, то никакая золотая рыбка не выдержит и откажется служить.
Вот почему политическая экономия имеет своим героем непременно среднего человека, получаемого путем арифметического вычисления. Во имя этого отвлеченного существа ограничивается жизнь каждого живого человека, и каждый живой человек, вынужденный уважать закон, отнесенный к среднему человеку, всеми возможными тайными путями стремится для себя обойти закон. Людей, которые уважают закон или «казну», как у нас говорят, настолько, что ради этого поступаются личными интересами, у нас в России называют дураками («дураков работа любит»).
29 Ноября. Такой вчера мороз хватил! И к вечеру опять его сломило, и опять всю ночь мело и занесло к утру все дорожки, и сейчас, на рассвете, все метет...
Смех русского пока слышал два раза в жизни: это как смеется писатель Григорьев и сторож на площадке Федор, в это»смехе: <
1) приглашение присоединиться (хор), 2) решение, 3) реальность, 4) разрешение всей путаницы и конец, 5) начало -из холода и жестокости. И много всего. Русский простой народ это...
Мать слилась в своей радости жизни. Любовь явилась как жалость (Богородица) и понимание (Христос).
Русские мужики те же индейцы.
Завтра едем в Ярославль. 1) Вычистить ружье, 2) зарядить «лейку».
10) керосин, бензин, автол, 11) резина для машины и велосипеда.
30 Ноября. По свежей пороше (снегу нанесло много!) заяц русак жировал возле нашего дома, ел кочерыжки на огороде лесничего. Погода после метели мягка, как на масленице. Хорошо.
Коробка скоростей отказалась работать. План поездки в Ярославль переменился: туда послали Кононова на его машине, а сами поехали с ним до Переславля. Были опять у Аникина за дровами и молоком, получили какой-то килограмм мяса, да сколько-то грамм масла, да немного крупы.
Глянул как-то на свою Фацелию, какая она стала зеленая, с какими темными кругами под глазами...
Так весь день в тупом сознании, сквозь которое как свет мерещилось хорошее - это может быть сегодня вечером вернуться в свою берлогу, к своему фотографическому фонарю. Вечером шли три версты по рельсам, проваливаясь на мостиках между шпалами, на фабрику «Красное эхо» в надежде сесть на паровичок. Когда добрались туда, там в ожидании паровичка девки-лесорубки пели сентиментальные песни, сочиненные и распространенные по радио. Девушки до того это «освоили», что сами были похожи на какие-то аппараты, продолжающие радио. Серьезные же люди, как бухгалтер, предколхоза и другие сообщали друг другу весть о том, что пленных за неделю взяли 63 тысячи. Передавалось это так безучастно и безрадостно, что кто-то подал реплику: - Шестьдесят тысяч немцев, откуда же брать им паек? В это время огонек паровичка вдали движется. - Идет, идет! -закричали девки. И одна из них вдумчиво и спокойно: - Идет, но почему же он идет жопой к нам? - Жопой к нам! - подхватил конторщик. И все хохотали тому, что свет, единственный свет в этой тьме кромешной, движется жопой к нам.
1 Декабря. В предрассветный час вышел из дому в засыпанный нетронутым снегом лес. Было почти тихо и морозило. На небе закрытом не было звезд, но облака, наверно, не были густы и быстро двигались. На одно мгновенье сверкнул, как молния, свет луны, высокой и яркой, как бывает всегда в последней четверти. В полной темноте между черными стволами сосен, в пухлом снегу я нащупывал валенком знакомую тропу, по которой ежедневно в предрассветный час хожу, собирая свои мысли в единство.
Сегодня мне удалось так собраться, что я потребовал от себя перед невидимым свидетелем действенного решения и, кажется, даже вслух сказал: «Да, это надо сделать». И в тот же миг все подножие моего лесного храма вспыхнуло ярким серебряным светом. Этот необычайный свет, конечно, просто объяснялся действием на мгновенье мелькнувшей между тучами луны, но какое мне дело было в это время до физики. Мне важно было только то, что естественные силы пришли в сочетание гармоническое со светом проходящего через меня высокого сознания. В это мгновенье я принял ясное решение и начал действовать...
Я решил в это утро написать книгу в ответ на вопрос то ли сна, рассказанного мне Лялей, то ли рассказа из Четьи Миней. Вопрос этот был человека, попавшего в рай и пожелавшего видеть Божию Матерь. Ангелы будто ответили ему, что Божией Матери сейчас в раю нет, что она пошла на землю помочь оставшимся без матерей бедным детям. Так вот об этом хождении Богородицы и будет написана моя книга, в которой дети несчастные будут детьми Ленинграда, а Богородица сделается просто мамой, и вся книга, может быть, и называться будет коротко и выразительно: Мама.
Итак, решено. С этого 1 Декабря я начинаю ежедневно стягивать материалы для этой книги и выписывать ее на машинке (как делал на Ботике) и делать опыты.
Выписка из жития святого Андрея, Христа ради юродивого: - Сердце мое стало, как воск, тающий среди моего чрева. В то же время все небесное воинство воспело песнь предивную и неизреченную. И неведомо как под эту песню я очутился ходящим в раю и помыслил увидеть пресвятую Госпожу Богородицу. Тогда я увидел некоего мужа светлого, как облако, несущего крест и говорящего мне: - Пресветлую ли небесных сил Царицу захотел ты видеть? Но нет ее здесь: она ушла в многобедный мир помогать человекам и утешать скорбящих.
Мое решение состоит в том, что отныне я направлю силу своего духа к тому, чтобы как-нибудь при вспышке света, как вспыхнул сейчас в раннее утро серебряный снег...
Вьюга с морозом не дала в Усолье отнести фотокарточки. Упросил директора дать паек прислуге. Военный пункт (сдал карточки, позвонил к Аникину). Выпросил у Завариной крынку молока под фото. Аникин обещал дрова и молоко. Вернулись довольные успехом. Читал Эрна о свободе хотения и свободе дела197 - очень хорошо, вспомнил, как сам доходил по-своему.
На ночь читал «Роза и Крест»198 (какой-то засахаренный Шекспир). Ночью думал, что любовь на земле, та самая, обыкновенная, и к женщине, именно к женщине - это все, и тут Бог, и всякая другая любовь в своих границах, любовь-жалость и любовь-понимание - отсюда.
3 Декабря. Освоил дневной свет в увеличителе Лейтца и много отпечатал: весь день на фото. Ночью читал Эрна о социализме, не очень нравится его аргументация смертью против радости жизни социализма, это выходит обычная мораль стариков против детей (а Васька слушает да ест)199.
4 Декабря. Небо закрыто, хотя бы одна звездочка! - нет зари и нельзя мне в предрассветный час, как бывает, обернуться малой пташкой и оттуда сверху из дырочки, где видна хоть одна звездочка, поглядеть на сюда. В тьме ночной твержу слова, собирающие и боль мою и грехи в то место - есть такое место в душе, где одни и те же слова, как топор, падают на эти грехи и отсекают их...
Сверху нет света, напротив, снежинки падают и от них все стынет вокруг. Но там внутри, где слова, как топор непрерывно отсекают все приходящее в меня внешнее, постепенно очищается моя собственная независимая душа, становится там все свободней. Тогда я обертываюсь из глубины темного бора к опушке, вижу рассвет и приступаю к деловым молитвам о хлебе насущном, о прощении грехов, о здоровье близких людей и о покое умерших...
После того, медленно возвращаясь домой, я стараюсь намеки ночных мыслей утвердить в дневной ясности. Сегодня мысль моя была о страхе смерти, что страх этот, оказывается, проходит, если только оказывается, что умирать приходится с другом своим вместе. Отсюда я заключаю, что смерть есть имя непреодолеваемому духовно (любовью) одиночеству.
И что с одиночеством человек не родится, а постепенно, старея в борьбе, наживает его, как болезнь, и в сущности своей это есть болезнь, в том смысле, что и самое сознание человека есть тоже болезнь. Так чувство одиночества и сопровождающий его страх смерти есть тоже болезнь (эгоизм), излечимая только любовью. Значит, старение человека есть как бы образование костяка его личности, которая воспринимается другими людьми, как эгоизм. Но старея, значит, делаясь эгоистом, человек против этого эгоизма под страхом смерти вырабатывал в себе противоположную смерти силу, которая создает на костяке личности тело ее...
5 Декабря. К вечеру вернулся из Ярославля Кононов. Привез 50 л керосина. И определилось, что в начале следующей недели Ляля едет в Москву одна, а я на Ботик.
- Война людям противнеет до последней степени. И это растущее отвращение ляжет на голову побежденного, потому что кто будет побежден, тот и ответит за войну (местный мудрец).
6 Декабря. Так и остановилась погода, легкий мороз, ветер довольно холодный, лежит тот же снег глубокий в ¼ аршина.
Заснеженная дорожка на пункт ВНОСа вся покрыта желтыми вензелями, и мы, затеяв фотографирование жизнерадостного капитана, подумали: на ВНОСе живут военные девушки,мальчики никакие к ним не могут ходить, какой же это забавник испещрил снег желтыми вензелями. На ВНОСе мы познакомились с капитаном - это жизнерадостный молодой человек с живыми плотоядными глазами. Он в восторге и от наших побед, и от американского сала. - А сахар свой я вовсе не ем:сахар я раздаю, сгущенное молоко раздаю. - Но ведь это вас только так кормят, а бойцы, наверно, постятся? - А так и надо,боец и боец, а командир стоит дорого! - И так все у него гладко и весело. И когда мы возвращались обратно и опять увидели желтые вензеля, то подумали, что, конечно, их делал жизнерадостный капитан.
Вечером пришел Павел Иванович, и вот тот капитан - это Сирии, а этот - Алконост200. Даже явная наша победа под Сталинградом объясняется у него не тем, что Америка моторы дала и продовольствие, а что немцев мало (это будто бы кто-то видел с самолета: кучка немцев гонит русскую армию). И это тип тех, кто ориентируется на немцев, как на освободителей от большевиков. Все это люди достойные и на фоне всеобщего жульничества - герои честности, но им надо бы умереть еще в прошлом году, когда немцы не взяли Москву. Теперь же они будут жить как отравленные...
Сколько умерших! Помяни, Господи, души их во Царствии Твоем! Одна за одной души умерших выходят на прямой свой и единственный путь из кругового лабиринта нашей жизни. Выходят на священную прямую и уже не могут вернуться назад: каждое жизненное мгновенье освобождает из круга порочного новую душу, и весь путь назад заслонен. Так они уходят от нас и так они входят туда... Помяни, Господи, души усопших во Царствии Твоем.
Так молюсь я в предрассветный час и знаю и чувствую, что с каждым ударом сердца моего непременно выходит на священную прямую чья-то душа и удаляется, и новый удар сердца - и новое мгновенье, и так складывается у нас время, а у них путь в Царствие Небесное.
7 Декабря. Теплеет. К вечеру теплый метелистый снег. Свет к нам идет действительно до того «жопой» (см. выше паровоз жопой), что упрямому честному гражданину старого закала, как Пав. Ив. Логинов, коммунизм, как он осуществляется, представляется и должен представляться системой гражданского разврата. В каждом из таких людей (Пав. Ив., Разумник и др.) гвоздем сидит нравственная решенность, и никакая наша победа их не обрадует. Еще хуже, чем Павлу Ивановичу теперь приходится бедному Разумнику, если только он жив: тому немцы еще хуже большевиков, а сам у немцев в плену...
Разве я-то не вижу этих необходимо заключенных душ? Но я чувствую, что все-таки в душе моей - и теперь в 70 лет! – кружится возле пламени все тот же мой мотылек. Со стороны посмотреть - какое легкомыслие бросать свои пленчатые крылышки на пламя свечи! Но бывает, мотылек махнет крылышком и задует свечу и сам сядет на теплое место и переждет холодные часы рассвета и опять полетит на цветы.
Я - такой мотылек. Мне удивляются, но примером я никому служить не могу.
8 Декабря. Метель.
Из себя самого, каким я родился, рос, блуждал по свету, теряя путь, и опять находил и, как ныне нашел друга, чтобы с ним вместе выйти из круговорота нашей жизни на священную прямую дорогу - из такого всего себя я Тебя поднимаю, Господи, и чувствую: это Ты! и молюсь Тебе: дай мне выйти на путь Твой вместе с другом моим неразлучно в единый миг безболезненно, непостыдно, свято, мирно и безгрешно.
Решено, что Ляля едет в Москву одна с Кононовым, а я еду с ними до Ботика. Цель моей поездки на Ботик - это найти материал, я мог бы всем понятно дать почувствовать то, о чем сейчас стыдливо про себя и бессмысленно лепечет каждый язык. А вторая цель - устроиться жить как-нибудь иначе, чтобы Ляля работала не у печки, а могла раскрывать свои способности.
У всякого человека поперек жизненного пути есть запретная черта, возле которой, как у забора, он должен до конца жить как существо, ограниченное этим забором. И в то же время перед каждым в жизни бывает возможность рискнуть всей жизнью и перескочить через этот забор.
В этом прыжке через пересекающую твой путь прямую, зарождается и заключается смысл креста, который привешивают младенцу на шею при его крещении. И если вы видите теперь вокруг себя людей, неспособных меняться, как бы застывших в мыслях и формах прошлого времени, то помните, что это люди, не посмевшие в свое время силою духа своего сотворить себе крест и ныне бредущие вдоль забора, как животные в своем погибельном загоне с волчьими ямами.
Пав. Ив., зная, конечно, что мы молимся, сочувствовал нам, потому что в церковности нашей видел сопротивление ненавистному для него большевизму. Может быть, на пути роста своей политической неприязни у него росло и сочувствие к церковникам, ограждающих себя от врагов крестным знамением. Чуть-чуть может быть он и сам начал верить или обманывать себя верою. Но теперь сами церковники вошли в согласие с большевиками. А немцы, которые своей диктатурой должны были восстановить порядок и раздавить врага? Ни церковь, ни немцы...
Восторгаясь любимым поэтическим произведением, Митраша это свое собственное поэтическое волнение спешит всегда перевести на язык своего христианского сознания и так растолковать его. Так он теперь целый год уже переводит на свой язык мой «Корень жизни». По тем же мотивам и немоляки201
Между прочим, и весь наш марксизм, вся наша философская заумь очень похожа на такое же превращение универсальных культурных форм в свои символы, заключения беспричинного и беззаконного качества в логически обязательные выводы.
Одним словом, Митрашин грех имеет очень широкое значение, быть может, даже как источник духовный всякой революции202.
9 Декабря. Сборы на Ботик. 1) Чай, сахар, чайник, кружка, 2) лепешки и проч. подспорье, 3) белье: полотенце, мыло, щетка зубн., 4) спички, табачок, 5) бумаги, чернила, перо, карандаш, «Зверь Бурундук», детские книжки, 6) Лейка с 3 к., 7) документы: паспорт, орд. книжка, командировочное.
Так прошел целый день в сборах: Ляля в Москву, я на Ботик, с целью 1) начать новый период литературной деятельности, 2) освободить себя и Лялю от диктатуры больного человека (вернее, себя расширить до здбвения мелочей).
На этом Ботике я написал книгу «Родники Берендея»203, нашел себе форму короткого рассказа, охотничьего и детского.
Эта книга и эти рассказы утвердили меня в литературе как советского писателя: тут я сделал себе второй раз литературную карьеру (в пределах моих способностей). И теперь после новой исторической катастрофы я пришел сюда с твердой решимостью в третий раз в жизни начать что-то новое.
10 декабря. Празднично сверкающий день. Я - на Ботике.
11 декабря. Буря, метель. Я вернулся в Усолье пешком.
12 декабря. Почти оттепель. Пасмурно. Ветер. Пишу пережитое на Ботике в четверг.
Нет! Я не только не хочу думать, но за грех считаю думать по-своему над чем другой человек думал и, страдая, трудился и оставил в наследство для общего пользования им сотворенное. Я просто, не думая, с одной благодарностью в сердце беру сделанное моим предшественником.
Так я видел на Севере в тайге, в глухих курных избушках люди ночуют и, уходя, заготовляют дрова, оставляют спички, а то и какое-нибудь продовольствие для неизвестного, идущего вслед за ними человека.
Так и Христос, Сын Человеческий оставил нам после себя в наследство простое, но прекрасно-мудрое Слово, которое вовсе не следует передумывать по-своему. Но есть довольно людей на свете, которые именно и заняты тем, чтобы слова эти - чрезвычайно простые в своей законченности - перевести на свой заумный язык и свое выдавать за лучшее и собирать во имя своего собственного толкования своих приверженцев. Так образуются секты, в основе которых всегда находится личность, претендующая на духовную власть над людьми. Таков был Щетинин Алексей Григорьевич, такой Павел Мих. Легкобытов, Феофан Яковлевич Черемхин и наш Митраша. Вот потому-то все они прекрасные слова Св. Писания, равно как и поэтический современный язык, переводят на свой косноязычный язык.
Время летит, а ты, писатель, идешь с можжевеловой палочкой и сочиняешь, стараясь потрафить и быть современным. Ну, конечно, плохо выходит и сказка не сказывается. Одно, по-моему, остается писателю - бросить сказку и писать по правде, начиная с себя самого. Так я и делаю и начинаю с «Пришвина», каким я складывался на людях до Германской войны и каким я подхожу теперь, в 70 лет, к своему юбилею. Подумать только, что выпало на долю, какой кусочек истории, начиная от первого гражданского сознания в восемь лет при убийстве царя Александра 2-го204 и до второй мировой войны. Такого пишущего старика надо под стекло и показывать и удивлять, а вы просите сказок! Да ведь я же сам в сказку давно превратился и мне уже не сочинять нужно, а только рассказывать и показываться в рассказах своих как на выставке за стеклом.
Ну вот и все, отлегло от души: теперь всем умным понятно будет, почему во время великих событий Пришвин пишет о себе, а глупенькие пусть потерпят, они тоже скоро поймут.
13 Декабря. Пасмурно с утра. Тает. И вот что вспомнилось: Андрианова вздыхает о Ленинграде, что уже не вернуться туда: все вымрут, все будет не то. И Переславль - эти места нам чуждые, и деревня, - остается то, что мы сделали: Ботик. - Но ведь это же и есть настоящее, - сказал я, - живите так, будто Ботик вам навсегда. - Она посочувствовала моим словам, как детям в их мечтах сочувствуют иногда старшие. Напротив, когда зашла речь о том же с Соколовой, та прямо сказала: - Как только война кончится, так и я вырвусь отсюда. И еще: у Андриановой 1) ½ дома, у Соколовой ½ . У Андриановой в доме жара, эта спит и работает при -2. А потом педагогическая книга Андриановой о том, как сделать жизнь «еще более счастливой»; книга такой прагматизм, как будто речь идет о кухне, а не о школе.
14 Декабря. Оттепель. Льет с крыш. Ляли нет с четверга (в Москве). Начинаю писать о Ботике (Утренний человек) и в то же время хочу возить навоз на песок и уже теперь зимой готовить к посадке картошки.
- И когда после Лялиных слов Рыбников не знал, что ей ответить, и ей казалось, что он приперт со своим сергиянством к стене, то вдруг он сказал: - Вы рассуждаете и философствуете, а тут политика...
И так везде и во всем. Что ж это такое, политика? Отвечают: -Это война. - А что такое война? - Трудно сказать, что, но мне мелькнуло сейчас чтение мыслей в будущем: вот идет человек, мне хочется знать, что он думает, я вынимаю аппарат и фотографирую его душу, и, узнав недоброе намерение прохожего, беру его и увожу в тюрьму. Так вот против этого чтения, как против самолетов, зениток, личность и создает себе оборону и тут же и вскрывается сущность войны. И я думаю, в существе своем и сейчас происходит то же самое, и чем я живу сейчас в существе и чему радуюсь, это...
15 Декабря. Оттепель продолжается, снег хорошо садится. Теща в страхе о том, что Ляля уехала в Москву в валенках. -Ничего, найдет калоши. - Где она найдет? - У Оболенских. - У них не такая нога как у Ляли. - А вы их видели? - Не видала, но все равно, калош не найдет Ляля в Москве. - Ну, ничего, походит в валенках или босая. - И в этой тревоге о пустяках все остатки любви материнской, эгоистической не меньше, чем чувство собственности.
Теща уверена, что Лялю она знает и понимает до конца. Так и Ефр. Павл. была уверена, что знает меня до ниточки. И вдруг непонятное, и началось, и началось...
Так же теща знала и мужа своего до ниточки, но муж явился к ней после смерти через дочь, и чего-чего только, каких чудес не показывал ей, но она и чудеса отвергла и осталась при своем: и мужа и дочь она знает до ниточки. Это домашнее ограничение человека человеком выражено словами: из Назарета не может выйти пророка205, и тем, что враги человека - домашние его.
Множество нервных болезней является из страха к жизни. И я думаю, что не от нервов страх начинается, а от страха жизни расстраиваются нервы и после сами уже производят всякого рода «фобии». Возможно, что таким образом, именно от страха явилось желание застраховать себя посредством накопления материальных благ. Из этого страха жизни вышел всем страхам страх - страх смерти и средство преодоления ее - не материальное благо, а духовная сила, собственной своей деятельностью преодолевающая смерть.
Вся культура мещанства произошла из этого страха жизни, и воровство, только его энергичная форма, и Прудон, конечно, прав, определяя собственность как воровство206.
Мне снилось ночью, будто за границей на дачах возле Дрездена я встретил на прогулке крупнейшего русского издателя Булыгина и спросил не то Яковлева, не то Зайцева Бориса, как бы мне к нему подойти со своими книгами. На это Яковлев посоветовал: - Идите прямо к нему на дом и, когда будут спрашивать, кто и зачем, покажите паспорт - и вот тогда, если и тогда вас не пропустят, то...
Из этого сна явился при пробуждении самовольный поток мыслей о русских издателях и о еврейских и как еврейские вытесняли русских и национальное слово обращали на служение революции. И что немцы в этом не дались и пошли, как немцы, против всего мира. - Но каким же образом евреи, владеющие силой капитала, в России стали коммунистами. - Нет, это Ленин был коммунистом, а евреи при нем действовали, как капиталисты. - Но как же это соединить капитализм и коммунизм? - Это соединяется тем, что сам капитал в существе своем коммунистичен: именно ведь капитал имеет своим объектом «всех», а не личность: всеобщее благо (все на автомобиль) и есть истинная цель капитала. Вот эта высшая цель провести всех под одно благо, зарождаясь в какой-либо нации, и доводит самозначимость этой нации (национализм) до завоевания всего мира. Каждая нация, охваченная идеей всеобщего блага, раздувается и летит, как пузырь. Евреи тем и сильны, тем и побеждают весь мир, что пережили полное разделение крови и духа, их идея всеобщего блага уже не допускает обманчивого кипения крови собственной нации. Они себя не вовлекают в иллюзию национальной мощи, приводящей к войне. Своим компромиссным воздействием они обессиливают все нации. Евреи - это рационализаторы мира и нивелираторы всех национальных качеств.
Суворин, Сытин - какие это звезды, какие организаторы русской национальной культуры! Они были счастливы тем, что русское национальное слово, которое они собирали, было еще свободно от политического национализма, которому они бы впоследствии стали служить, как это вышло у немцев. У русских еврей, организатор всеобщего блага, раньше подстерег этого зверя, а у немцев упустил и за это поплатился.
Так нет никакого сомнения в том, что самая современная и победительная мировая идея - это свойственная капитализму идея всеобщего блага, включающая и коммунизм, и что евреи являются универсальными носителями этой идеи, ограничивающей претензии каждой нации самостоятельно разрешить эту проблему. Не будет этого, еврей победит!
Итак, коммунизм вовсе не является противником капитализма, напротив, коммунизм будет высшей формой исторического развития капитализма в его движении и организации всеобщего материального блага.
После этого я возвращаюсь к анализу решительной своей неприязни к евреям, к рационализму, к нивелировке всех в движении ко всеобщему благу.
При этом анализе я начинаю с отказа от некоторых своих спутников. Первое - это все русские, кто стоит против «жида», как собака против сороки, выхватывающей у ней кость изо рта: сорока только ловчее и хитрее собаки. В том числе, конечно, и немцы: немцы собаки, евреи сороки, вот и все. За исключением всех этих собак, остается сорочье царство всеобщего благополучия, и вот тут где-то, в какой-то точке, при какой-то встрече моего душевного острия с тем острием является плюс против минуса, и я верю и знаю, что плюс у меня, а там минус, и у меня тот плюс есть Христос, а тот минус есть Антихрист. Сейчас в житейской практике это встречается для меня в людях разной деятельности: творческой (личной) и рационализаторской (для всеобщего блага). Рационализатор, борющийся за благо класса, попадает в борьбу с личностью; личность, борющаяся за смысл человека, попадает в борьбу против разумного жизненного устройства людей.
А может быть царство Антихриста тысячелетнее потому и допустит Бог до своего осуществления, чтобы личность не мешала осуществлению материального блага для всех, и это всеобщее благополучие стало бы тысячелетней пустыней и школой: что когда будем «все», тут-то и...
Так пусть же они делают, если это Бог я буду пользоваться их деланием и в моей пустыне буду делать свое. Но я никому не буду заявлять и возводить в правило то мое личное решение, мой невидимый град, из которого на люди я выхожу переодетым.
Там, в невидимом граде мы все вместе. Может быть, надо благодарить того, кто добровольно поступил в сторожа входов и выходов из видимой церкви в невидимый град. - Время такое, что самое понятие видимой церкви должно измениться.
16 Декабря. Вчера утром с крыш капало, а к вечеру пришел хороший мороз с луной и всеми своими звездами.
Коммунизм, если бы только не явился он от Ratio, был бы победой человека над страхом смерти, потому что страх смерти есть страх одиночества, а в коммунизме человек отдает душу за друга своего.
Один еврей на слова мои, что если бы я был евреем, я ушел бы с сионистами в Палестину, ответил: - Я тоже хотел бы в Палестину, но палестинские пальмы мне закрыты полтавскими черешнями.
Целый день работал над фотографированием баб за молоко и сметану. Есть надежда, что если заплатим в колхозе долг за прошлое молоко около 2000 р., то снова будут носить молоко из колхоза.
Мне кажется, что у евреев в душе есть смутное тревожное чувство недостатка чего-то основного, что есть у всех: вероятней всего, это есть непосредственное чувство радости жизни от соприкосновения с родиной, с природой, своей землей. Этот недостаток они восполняют дачами, садиками, иные даже охотятся, но все это у них выходит не просто, как у натуральных людей само собой, а они это ищут, смакуют, отчего и получается у них не природа, а дача.
Человек рождается с бескорыстным и благоговейным чувством к природе, и еврей тоже знает это и хочет того же, но он это делает для себя, а тем дается от Бога. Вот естественное отвращение живого человека к деланному, и только это и есть в антисемитизме живое. Потому не удается антисемитизм, что он есть частное явление и может быть второстепенное следствие упадка благоговейно религиозного чувства жизни и ее материализации. Этим путем должен идти весь человек до конца своего и конец этот будет встречей его с Христом.
Каждый раз, когда иду по узкоколейке в Переславль и обратно, встречаю на пути стрелочника, и у нас с ним после обмена приветствий всегда один и тот же разговор: - Вы опять пешком? - Как всегда. - Ну, конечно, мы народ старый, закаленный. - И затем следует рассказ о том, как бывало, к Троице ходили, 60 верст в один день и вечером становились на всенощную. В этот раз стрелочник изменил тему: - Ну, - говорит, - прощайте, иду на войну. -Как на войну, сколько вам лет? - Пятьдесят три, иду. А вас еще не трогали? - Пока еще нет, жду. - А сколько вам лет? - На днях будет 70. - Вам семьдесят! - Семьдесят, жду. - Ну, семьдесят, так не дождетесь. - Кто знает, а как думаешь, если бы поменяться нам, взял бы ты мои 70 на свои 53? - С удовольствием бы, - засмеялся он. - А я ему рассказал о Фаусте, как он захотел быть молодым и продал душу черту. - Давай, - говорю, - черта вызовем, чтобы Фауста сделать в обратном порядке. - А с удовольствием.
Скупой рыцарь: 8 пшеничной, 1 цитрус, 1 из спирта, итого 10 пол-литров плюс 1 самогон, 3 коньяка, 2 кагора, 1 портвейн, итого 17 пол-литров = 81/2 куб. м - это дрова на зиму.
Вообще, до лета доживу без горя. А чтобы дальше жить, надо теперь же 1) покупать и возить навоз на огород, 2) писать в журналы, изучать Ботик, 3) развивать фотодело (запасаться пленкой и химией).
Два потока в душе: 1) мысль, нисходящая к сердцу, 2) мысль, идущая от сердца вверх к голове - тоже мысль, только обогащенная любовью, как обогащенная кровь кислородом, проходящая через легкие.
17 Декабря. 4-е Декабря - Варвара, ночь урвала, а в субботу Никола день прибавит на воробьиный шаг.
Со вчерашнего дня начались морозы, и так все впереди, вся зима: Никольские, Рождественские, Крещенские и Сретенские -ровно три месяца - и весна!
уже не приложим одинаково ко всему.
У обыкновенных женщин, когда они отдаются, выходит, будто они бросаются в омут без памяти, а после того уже нечто выходит из этого действия: обыкновенно и «естественно» выходит ребенок и любовь с мужа переходит на него, причем муж или совсем отходит, как удовлетворенный и «разочарованный», или остается несколько смущенный и растерянный участником материнской любви к ребенку.
Разница с этой схемой у Ляли в том, что она, даже падая в омут, сохраняет в себе нечто туда неотдаваемое, бросается как бы с открытыми глазами и видит ясно все, что вокруг в омуте этом плавает. Благодаря этому, она не с ребенком как женщина выходит из омута страсти, а та же сама лично, какою она бросалась, но обогащенная опытом. И вот это «сама лично» у нее всегда оставалось при ней, и не смешивалось с кровью, и не уходило в род умненьким ребеночком, похожим, если так поглядеть, на отца, а если эдак - на мать. Вот это-то «сама лично» и является родником той любви, о которой она знает, как я знаю, что я писатель. Вот отчего против других женщин она знает, что если она это отдает другому кому-либо, то она этим и его возьмет настолько же, насколько себя отдает, и от этого от себя не только ничего не потеряет, как обыкновенные женщины теряют и делаются рабынями этого утраченного, а, напротив, утверждается в себе.
А еще я думал этой ночью о том, что я, прожив столько лет, склоняя со всеми людьми слово «любовь», до Ляли не имел о любви понятия и говорил о любви, как женщина не рожавшая говорит о родах. И так все...
День морозный просверкал, взошла несветящая луна, внизу собралась золотая заря, и лес темный на заре стоял, как будто дети на золотую бумажку часто наклеили черные полоски. Мало-помалу луна овладела пространством.
При мысли о Ляле, что если бы с ней что случилось и ее бы не стало на свете, лунная дорога моя стала подниматься и теряться в лунном свете и просьба моя на молитве о том, чтобы нам вместе умереть, стала наивной: ведь можно же, казалось мне, умереть, не умирая, и жить, и делать в жизни, не показывая своего отсутствия.
Так я вошел в лес на тропинку между черными стволами на белом с лунными пятнами.
Самое удивительное из наших отношений выходило, что реальность любви, поэзия жизни и все такое, что считается недействительным, а только присуще людям как возрастное переживание, на самом деле существует как гораздо большая реальность, чем обычная общая достоверность.
Эта уверенность в существовании того, для выражения чего невозможно стало обходиться изношенным условным понятием, которое превращает в пустоту произносимые всеми слова о правде, Боге и особенно то, что дается нам в «мистике» - без слов, без мистики, а в действительности есть нечто на земле драгоценное, из-за чего стоит жить, работать, быть веселым и радостным.
На восходе солнца меня окружили мои снежные лесные фигуры, и я узнал их и вспомнил, как прошлый год я им радовался под гром выстрелов близких сражений. Откуда бралась эта радость?
А вот еще теперь приходит уверенность, что таскать навоз на свой огород есть самое скромное и самое современное нужное и большое дело (это похоже, как во время голода 18-19 гг. кусочек черного хлеба разлагался на солнечный свет).
И вдруг ночью, уже засыпая, догадался о том, как умереть вместе и что это значит: это значит, что если кто из нас умрет, то другой постарается и тоже для мира умрет. Я представил себе такую будущую свою жизнь: снимать для пропитания с дикарей наших карточки, писать для детей замечательные рассказы, независимые от гонораров, жить в пустыне достойно, мыслить, двигаться духовно вперед с крестом о. Онисима - разве я не шел к этому всю жизнь свою?
18 Декабря. Опять блистательное морозное тихое утро.
Из Москвы Ляля вернулась сегодня с хорошими вестями: 1) Квартира наша ремонтируется. 2) Части для машины достали мне из Совнаркома, отпустят лимит на 150 литров бензину. 3) Запасены химикалии для фото. И самое главное, из чего все хорошее получается, это что по общим настроениям войне приходит конец: одни говорят, что все кончится к масленице, другие - к осени, но чувствуется по всему начало конца.
И у нас начались разговоры о постепенном перевозе вещей обратно в Москву.
Руська,
или
Рассказ для детей-дошкольников.
Немцы чуть-чуть не дошли до Мериново. Одна бомба даже в пруд попала, и многие избы насквозь простреляны пулями. Теперь ничего, люди живут и дырочки от пуль везде заделаны.
Недавно заехали мы сюда к председателю колхоза Ивану Андреевичу попить чаю и вместе поохотиться на зайцев: мы с ним старые охотники.
19 Декабря. Никола зимний. Тепло, только не каплет, ночь с невидимой луной без движения. Утром встаю, то ли проспал и наступил день, это так солнце светит, или же это все ночь так продолжается и невидимкой светит луна.
20 Декабря. Продолжается та же теплая погода тихая, изредка упадет на нас не то снежинка мокрая, не то капля воды.
21 Декабря. Что для меня кажется труднее всего, это - не испугаться своего отвращения к человеку, совершающему на твоих глазах подлость. В таких случаях испуганный ухожу в себя от такого человека, и, не показывая виду, прекращаю с ним отношения, в особенных же случаях так это делаю, что как бы убиваю, и он больше для меня не существует. А чтобы резкую правду сказать и назвать вещи своими именами, для этого мне надо выйти из себя. Но это бывает редко, и хорошего из этого ничего не получается. Для такого выражения правды необходимо полное спокойствие (я знаю, это у Сейфуллиной есть, наверное, этим был силен Ленин, и теперь Сталин).
Ляля не обладает силой выражения такой правды. Но вместо этой простой силы у нее приходит на помощь своеобразное применение христианской заповеди о любви к врагу. Вместо моего и вообще распространенного способа, поняв подлеца, прекращать с ним отношения, она пытается поставить его перед нравственной идеей. Нельзя сказать, чтобы всегда ее попытки кончались в смысле... «а Васька слушает да ест», но только потому, что ее душа прошла тяжелый опыт жизни. Бывает, она сумеет защемить врага в тиски, и зажатый Васька слушает и уже больше не ест. Конечно, он неисправим, и то хорошо, что послушает и побывает в тисках (схваченный «за жабры»). Так Ляля, добрый и жалостливый человек, получив от подлеца стрелу, тут как бы обращается к Богу: «помоги не простить!» и, любя человека в этом враге, тратит все силы, чтоб его вразумить.
Да, это «не простить» несомненно есть форма выражения любви, тогда как наоборот, щедрость, любезность и самая доброта очень часто (как это у меня) являются масками равнодушия и даже презрения к человеку.
Сущность Ляли - вечная самоперемена в движении к правде, тогда как игуменья - человек дела и роет прямой путь к правде.
22 Декабря. И опять ни тепло, ни холодно, и невидимкой луна освещает ночь так, будто все спит в мире, во всем без перемен, и утро встает, не знаешь, откуда свет в невидимое, от солнца или же это все ночь продолжается.
Мих. Ив. Новожилов пришел сказать, что по радио передавали о новой нашей победе на Дону207: прорван фронт на 70 км, продвинулись за Дон на 90 и взяли в плен 10 тысяч. А в Москве болтают уже, что немцев, конечно, мы выгоним, но что нас в Германию не пустят.
Теперь уже становится всем видно и без помощи Шпенгле-ра, что Германия это последнее национальное государство, что после ее гибели Америка будет господствовать над всем миром, и весь мир под владычеством Америки пойдет по пути благополучия. В этом движении, конечно, всякого рода национальная расцветка человека сделается блюдом, украшающим стан всеобщего благополучия: разного рода религиозные секты и общины станут модными.
Всеобщая популярность немцев в деревенской России в прошлом году происходила от скрытого национализма. С этой точки зрения немецкое рабство, конечно, менее страшно для роста нации (внешне скрытого), чем влияние Америки-Ели винегрет с тухлой кетой, привезенной из Москвы. Ляля говорила: «Прекрасное блюдо!» Я морщил нос и потихоньку ругался. Ей очень нравилось, что мне противно кушанье, потому что это говорило о моем благополучии. «Прекрасно», - взывала она.
и дело неплохое выходит: посылать на фронт карточки детей их отцам. Но...
23 Декабря. В беде люди становятся такими легковерными и особенно мы, русские. Вот хотя бы эта зима: только началась, и так хорошо началась, так тепло! - и уже все надеются и все говорят, что зима будет сиротская. Так и с войной: чуть пошатнулось у немцев, и мы уже кончаем войну.
- Ах, что вы говорите, есть в душевном состоянии такая ступень, когда держаться уже не за что и становится все равно: через это состояние мы перешли и при таком равнодушии всех к жизни бывает конец войне. И теперь действительно это конец.
Выпиливаю лобзиком фонарь. Я имел неосторожность сказать Ляле, что при выпиливании лобзиком надо время от времени давать пилке отдых, а то она перегреется и рвется. Теперь она, видя меня за пилкой, твердит как дятел: - Подожди, дай остыть.
Ходили в Купань. Кононов уехал с бочкой в Ярославль за бензином.
вверх как свеча в храме и каждое дерево отдельная жизнь. Я был счастлив этим охватившим меня чувством, и я понимал это счастье как удовлетворение творчеством и продолжал его: не только деревья, но и вся природа тоже ведь так: там все - и у меня в душе все плюс, мысль, т. е. способность это все организовать в отношении к Богу.
Общее дело необходимо. Каждый из нас должен делать по-своему, как только «по-своему» уничтожается, так и сам человек умирает, превращаясь в составную часть механизма. Тут в этой войне каждого за себя даже и любовь не является миротворцем. Мы ли с Лялей не любим друг друга, но сочинять с ней даже письма неприятно: слиться в придумывании невозможно, и вообще она скорей меня делает, но хуже, это меня раздражает, и чтобы не раздражаться, я ей уступаю, а она мне - и дело обыкновенно при этом стоит. Вечная домашняя война женщин у печки и есть выражение этой невозможности соединиться в одного человека, в этой войне есть три выхода для каждого: или самому взять власть и подчинить другого, или самому подчиниться, или, наконец, делать каждому свое дело...
Ляля, уезжая в Москву, дала матери на сохранение взятую у кого-то в деревне для увеличения удостоверку убитого на войне юноши. Я не мог Ляле сказать решительно, буду ли я с ней возиться, она долго берегла ее, очень тревожась, как бы не потерять маленькую вещицу. И, уезжая, она, я сам слышал, просила мать особенно сберечь эту карточку.
Вчера мы в Купани входим в избу, где живет продавщица, заказавшая у меня фотокарточку. У нее на столе возле кровати Евангелие, большая роскошно изданная книга с разноцветными вышитыми закладками. Увидев книгу и желая хорошего хозяйке, Ляля вывалила ей все московские новости: что война должна скоро кончиться, что религия больше уже не преследуется как «опиум для народа», что открываются три монастыря и среди них на первом месте Троица...
Пока Ляля говорила, я видел, на печке поднималась голова нерусского человека и дальше плечи в гимнастерке с ремнем. Скоро этот военный сошел с печки и с сатанинской улыбкой стал уверять нас, что война для нас плохо выходит: никаких побед у нас нет, а если что и случится, то об этом больше говорят, чем есть на самом деле, причем для таких побед ставят на карту все, и что американцы нас держат в руках, вооружение дают -барахло, а религию...
208, помните? «живцы» молились за советскую власть: ничего не вышло. И не может выйти, потому что для советской власти религия есть опиум для народа. Значит, настоящая свобода религии есть дело американцев.
25 Декабря. Солнцеворот.
Так же тепло, как и все эти дни, и уже нет У3 зимы, а кажется, она только что началась. И чувствуем, что зима и вся пролетит в этом году почему-то как минута. Надо подумать на досуге, почему же это прошлый год зима так тянулась, и почему так теперь летит.
ручьями, древесными почками в каплях дождя, с цветами - все это издревле чувствовал человек и на этом чувстве единства в Боге всей природы и всего человека строились храмы.
Из беседы с неизвестным в Купани: революционеры воплощают реакцию (застой злостный), [у] попов и в религии.
Да, оно в истории всегда так и было: церковь боролась с движением мысли. В этом и было дело «богоискателей», чтобы ввести движение в церковь209.
Все движется, меняется, переделывается вечно и проходит. На что же опереться человеку? Понятно, он ищет в Боге постоянства, вечности. И погружаясь в созерцание вечного, и тем самым возвышаясь, возносится и теряет через это способность, разбираясь с любовным вниманием в житейской суете, открывать в ней радостно схождение и восхождение божественных начал.
Именно вот это-то любовное внимание к движению в религиозном деле и есть самое трудное и потому именно, что обязывает лично каждого к творческому усилию, без которого всякое движение в жизни кажется суетой.
«попа», которого так ненавидят революционеры всех толков.
Может быть, однако, церковь давно уже знала о необходимой косности масс и противопоставила попу, не обслуживающего массы монаха, как существо личное, духовное и движущееся? А когда монахи собрались, и стал монастырь и движение остановилось, то из монастыря стали выходить пустынники.
Это, конечно, провокатор или же партиец, потерпевший идейное крушение - трудно сказать то или другое, да не все ли равно. Но он осветил современную церковную политику, как победу поповства с помощью Америки. Недаром и слух есть о том, что наши большие попы вели переговоры непосредственно с американцами. И, значит, в таком свете, Сергий выходит не подхалимом советской власти, а большим политиком и победителем. К этому всему в народе, жаждущем церкви, нет ни с какой стороны признаков осуждения политики Сергия, как в свое время было осуждение политики «Живой церкви» («живцов»).
То, что я себя понимаю как «русского», и мне хорошо бывает, когда мой читатель говорит: «какой вы русский!» - сущность этой хорошей русскости таится в православии: оттуда всякими кривыми и прямыми и несознаваемыми путями прошло в мою душу то русское, хорошее. Ляля тоже «русская»», и все хорошие люди...
Провокатор еще говорил, что никаких зверств у немцев нет, и зверствуют они только с евреями и коммунистами, поскольку они связаны с евреями.
Все дальнейшие события определяются разрешением вопроса: способны ли после таких переживаний измученные народы Европы на революцию, или же всем теперь, как и у нас, лишь бы добраться до дому?
Провокатор еще говорил, что никаких решительных побед у нас нет, и что если мы насколько-то продвинулись, то на это поставлено «все», что вообще немцы далеко не так еще слабы, что не исключается длительность войны и наше голодное вымирание.
И еще он говорил, что вслед за уступкой нашего правительства в области религии, наверно скоро будет что-то подобное делать с колхозами.
Так точно, если я стал теперь писать роман, я ушел бы в прошлое и тем самым отстал. Вот почему я отправляюсь на Ботик описывать детей, а не погружаюсь в роман: хочу быть современным и двигаться вперед.
Текущее. Жду возвращения Кононова из Ярославля с бочкой бензина.
Жду приглашения жить на Ботике в детской колонии.
Капитан Вносовец прислал консервы и фунт сахару. Я приготовил ему фото. Беспокоюсь за дрова.
Кончаю делать фотофонарь.
26 Декабря. Наконец-то невидимое открылось и вышло светлое лунное утро со всеми звездами, и встал мороз.
Ляля переписывает дневник нашей любви и сама тут же очень неглупо и небезвкусно прибавляет. После дневной работы у печки ей это занятие очень приятно.
- До того, - ответил я, - здоровенький, что ничего не шевелится в душе: полный покой и главное даже не совестно пребывать в этом состоянии.
- А у меня уже так давно, только я не говорю тебе, и я рада, что та травма прежняя прошла. Я тебя нашла, а то все осталось позади, как сон.
Из ходячих реплик: все дело в армии в командире, т. е. личности, а не в массе.
Такая официальная установка, а масса тем самым злобится, как раньше злобилась, бессильная, на стахановцев. Но герой-командир уходит далеко вперед от стахановца: ведь успех его не в одном принуждении масс... Можно было обыграть личность в образе стахановца, можно обыграть массы чувством родины, но в войне вся эта игра никуда не годится: командир должен стать личностью, а «массы» народом.
«любовь», о которой пишут Л. Толстой, Розанов и др., доставая мысль о ней из собственного опыта любви, печальная любовь: эта любовь в доказательство того, что объединение Мужчины и Женщины на чувстве рода, называемое любовью, недостаточно для современного человека210. Мне самому стыдно вспомнить о том, как я думал о любви до встречи и последующей жизни с Лялей.
Глухо долетают до нас победные сводки по радио. Но матери подрастающих сыновей не очень радуются им и не ждут скорого конца войны. - До тех пор не кончится война, - говорят они, - пока не перебьют всех.
Деревенский пессимизм сопровождается критикой отношения Америки к нам: Америка хочет нас извести так же, как и немцев, а наши надеются на революцию.
Забота о существовании и некоторые успехи в этом сохраняют наше здоровье, но душа от этого теряет священный трепет, тревогу, порождающую новую мысль. Душа наша похожа, скорее всего, на медвежью, когда звери эти ложатся в берлогу, и снег изо дня в день засыпает их, и они не засыпают, а дремлют.
«полна», а она желает быть похудей. Ничего не дала за мой труд.
- Никакой гордости у нее нет, никакого самолюбия, - сказала Ляля.
А Екатерина Андреевна, деревенский человек, ответила:
- Правильно, Валерия Дмитриевна, - это у нее от гордости и самолюбия.
28 Декабря. Погода, как и вчера, не холодно, пасмурно, ветрено - ветер с юга.
«Разгневанная родина»211 за чаем мы с тещей стали возмущаться с оговоркой «если только это правда» по поводу случая, рассказанного Толстым в статье: немец заставил русскую девушку стоять с лампой и светить, пока он справлял свои дела на дворе, девушка не вытерпела, швырнула в него лампой, и немец ее убил. Мы с тещей возмущались, а Ляля нападала на нас: - Глупо жизнь отдавать за такой вздор, я бы и глазом не моргнула и посветила бы немцу. -Ты, Ляля, выставляешься, - ответил я, - Серафим Саровский и не то бы вытерпел, как святой человек, а тут человек естественный, представитель народа: в такой форме в лице ее народ отвечает на оскорбление врага. Ты судишь с точки зрения личности: тебе этой жизни жаль, а народу отдельная жизнь -ничто. И еще в твоем возражении таятся личные счеты: ты знаешь бесконечно большие оскорбления от своих мучителей.
На это у меня возражение такое, что со своими и счеты свои, а с немцами другие: пусть немцы приходят, как враг, но русский всегда немца уважал и глубоко уважал: - Ты прав, - ответила Ляля, - девушка эта действительно героиня.
В том-то и дело, что героизм есть человеческая стихия, такая же естественная, как ветер в природе и электричество. Каждый мальчишка ищет лишь повода сломать себе шею и оказать героизм. Вот он лезет на телеграфный столб, добрался до конца. С большим риском перепрыгивает, как белка на сук, протянувшийся от дерева, как рука через дорогу. Герой забрался на сук, почти что ценой жизни, и дальше идти ему некуда, и он сам себе на суку вырезает орден из трех букв. Теперь каждый идущий из Усолья в Переславль видит этот орден и дивится: охота же была забираться на такую высоту, чтобы вырезать похабное слово.
Так что это в природе человека лезть куда-то с риском наверх, и этой силе нет названия. Только уж когда кто-нибудь сумеет выявить это устремление, как полезное действие, он получает имя героя. Война есть главное поприще для выявления героев, вся сила войны и успех ее происходит из этого стихийного героизма. Военные вожди и есть именно концентраторы такого хотения: от вождя все зависит, и вот почему в настоящее время так сосредоточена государственная забота на командире.
на суку дерева на глазах всех похабное слово. Героизм там стал делом полезным.
У нас Лев Толстой своим незаметным героем Тушиным212 восстал против государственного героизма и тем указал неясно путь героя, независимого от государственной оценочной ловушки.
Но что это значит «незаметный герой», независимый от человеческого суда? Понятие героя именно и завершается его заметностью, все равно, написал он с риском слово на суку или застрелил генерала. А тот герой, незаметный как Тушин, есть не герой, а святой человек, независимый от суда человеческого.
Итак, в русском культурном сознании понятие героя не ограничивается, как в Германии, государственным и общественным признанием: через образ «незаметного героя» Тушина («высший подвиг в смирении»), наш герой идет по пути святости и, благодаря этой тушинской незаметности, вовсе исчезает из глаз, быть может, с тем, чтобы если это понадобится во времени (женственное начало) (Серафим) женственная нация...
«героическое» начало в высшей степени ярко я вижу теперь в нашей Игнатовской семье213: дядя «Высший» [Иван Иванович] (Астахов), Илья Николаевич, Дунечка, Марья Моревна, Коля, Саша, ну, просто все.
Революционеры, нигилизм и даже сама пошлость быта в своем цинизме оплевательском, происходит все из того же источника, из невозможности огероиться.
(Между прочим любовь Раттая чисто заграничного происхождения и его букеты цветов - это дань европейским формам рыцарства.)
Так вот я, один из ярких представителей этих чающих героев, дождался возможности кого-то спасти. Передо мной была женщина, в деле спасения которой (и от политики, и от бедности, и от Раттая и т. д.) я мог впервые развернуться. Очень интересен в этих записках момент, когда я ее спас, и она стала моей. На этом этапе бесчисленных романов герой обыкновенный кончается, потому что женщина становится поперек мужской воли. В этот момент неизбежного колебания и оторопи передо мной стал вопрос о моей поэзии: выходило так, что или поэзия, или она. И я был так наивен (все герои очень наивны), что решил разделить свою квартиру, на одной половине живет она с матерью, куда я хожу, а на другой, моей, я занимаюсь поэзией. В сущности это было мысленное возвращение к прежнему быту: на одной половине дома в Загорске - семья, на другой я - поэт. И возможно, что это лишь мелькнувшее в голове моей разрешение вопроса о женщине и поэзии, теперь столь смешное, и осуществилось бы, если бы не Ляля, а какая-нибудь обыкновенная женщина: я бы ее спас, устроил и возвратился к себе. Ничего бы интересного не было, но она желала иного, и я был воском, из которого она, по ее словам, могла лепить свой желанный образ («за то я его и полюбила»).
На 3 января снимать Огурцову.
На днях в Переславль и на Ботик.
Начало января в Москву Кононова за бензином.
29 Декабря. Потише ветер вчерашнего и потеплей, почти что на нуле. Я думал в заутренний час в лесу о моем Хрустальном Дворце, вырастающем в Храм Природы, где вся Природа становится на службу. А та запрещенная в Хрустальном Дворце для человека комната, содержащая тайну из тайн, делается выходом из Храма: человек входит в Храм, а выходит через ту комнату, содержащую тайну из тайн и, узнав тайну, больше уже не может вернуться обратно. В нашей жизни люди привыкли, не понимая значения, вход в Храм называть рождением, а выход - смертью.
После полудня пасмурная, нависшая погода переменилась, стало морозить и вечером, когда мы шли из леса в Купань, перед нами горел закат великим огнецветным ковром с золотыми мечами и лазурными озерами.
Мы провели день в лесу в 5 верстах от Купани, где старичок Иван Трофимыч Новожилов убил моего лося.
30 Декабря. Умеренный мороз и весь день от звезды до звезды сияли и голубели снега. Я проявлял, Ляля работала над дневниками.
Текущее: ходили в Купань делить лося. Живой вес 15-16 пудов.
31 Декабря. Снова пасмурно, тихо и тепло. Постепенно исчезает обычное чувство страха перед зимой и уважения к Морозу. Это чувство какого-то легкого отношения к зиме (всем запаслись, а зима сама собой пройдет, пролетят деньки - и не увидишь) целиком соответствует и отношению к войне: тоже пройдет как-нибудь и хуже, больше того, что люди узнали, быть от войны уже и не может.
Меня привлекает фотография своей, казалось мне, особенной перед всеми искусственной силой документально подтвердить явления жизни, которые принято считать поэтическим вымыслом. По наивности так все и думают, что если уже явление сфотографировано, то оно и есть и это «фотографически верно».
На самом деле сама фотография дает то самое, что видит общий глаз. Вот если дерево, то на фотографии будет и ствол,и сучки, и листья, и все как есть, как нужно детям: со всеми мельчайшими подробностями. Но фото не может передать той особенности этого дерева и его сущности, что из всего огромного леса по ночам только на этом дереве собираются бесы и ведьмы и при первом рассвете разлетаются и обращаются в сучки.
Можно, однако, представить себе художника, который будет находить сучки, не успевшие на рассвете совсем потерять форму бесов и будет их фотографировать и наконец найдет такое дерево, где что ни сук, то бес или ведьма. И фотографический аппарат это подтвердит фотографически верно. Но насколько же легче было бы художнику, если бы он умел изображать сокровенную лесную жизнь не аппаратом, а карандашом.
держатся за подробности.
Возможно, что для других Ляля вовсе не такая, какой я ее знаю, и я совсем не такой, каким она меня любит. Мы, конечно, вкладываем друг в друга каждый свой идеал. Впрочем, так и все начинают любовь, с идеального плана. У большинства в дальнейшем это любовное строительство не сходится с планом, назади остается идеал, называемый поэтическим, впереди «проза» с большей или меньшей надеждой на детей, что может быть дети возьмутся строить тот идеал.
То, что неудержимо тянет любящих к сближению, есть, в конце концов, действие силы единственно творческой: в этом все и есть, чтобы двое сошлись и создали третьего. Но это не обязательно вовсе, чтобы третий физически родился. В творческом сближении двух непременно рождается третий, духовный, идеальный человек, похожий на отца и мать и в то же время новый и не похожий на них.
Вот сейчас я так легко могу выйти из себя и с точки зрения этого нового человека посмотреть на старого себя, как на отца. Мне до слез иногда бывает жалко этого доброго и наивного старичка, лелеющего мечту в чем-нибудь оказаться настоящим героем. - Милый мой, - шепчу я ему, -ты потому только не сделался героем, что искал геройства независимого от человеческого признания, но таких героев, независимых от людей, нет на земле: такой герой зависит только от Бога, и люди их лицемерно называют героями «незаметными». Я улыбаюсь тебе, милый отец, что ты, как добрый и умный пес, смотришь на лицо своего Хозяина и не можешь произнести Его имени. Ведь если бы мой пес мог одно слово сказать: «человек!», то, несмотря на свою морду, черные ноздри и шерсть, он стал бы человеком – и то пес! – а ты же сам человек, имеющий божественный дар Слова, и не смел произнести имени живущего в тебе Бога214.