3 Июля. Когда чувствуешь себя неспособным к умственной работе и душа так раздергана, что мысли в ней пляшут, как комары, берешь себе задачу что-нибудь починить - часы, фотоаппарат или что-нибудь такое, и вот часами возишься, отлично придумываешь, изобретаешь, налаживаешь, и время проходит незаметно.
Значит, в состав ума входят технические способности отдельно и независимо от высших. Эти низшие способности, по-видимому, одного и того же рода с женской деятельностью по дому, по расстановке вещей, порядку.
Может быть, все тут решается в отношении к ритму жизни92: когда этот ритм расстраивается, ты не можешь организовать высшую умственную деятельность для работы, а в технике без счета и меры нельзя работать вовсе, и это очень легко, считать и мерить; обращаясь к технике, ты начинаешь считать, мерить, и так отсутствие ритма в душе заменяешь метром.
И наоборот, как только во время технической работы является мысленный ритм, техника вываливается из рук, и найденное метром спокойствие переходит в радость. Лялина душа при утрате ритма почти неспособна к замене его метром, и всякого рода техника ей противна. Ей нужна в этих состояниях легкая земледельческая работа (сад, огород), физическое, безмысленное движение, вводящее ритм в мысленный разброд.
Техникой может заниматься почти совершенный идиот, и потому техника есть великая организующая сила, которой ныне и пользуются политические и хозяйственные деятели -современные властители мира.
Рожь доцветает. Изредка, может быть, раз в день услышишь кукушку. Поспела земляника. Показались грибы. Начали покос, и дождь-сеногной каждый день мужикам помогает.
Глупо искать грибы поздней осенью на том месте, где они были, когда рожь колосилась.
Когда в конце весны все великолепные птицы отпоют известные всему миру песни, то начинает петь всеми этими голосами самая маленькая серая птичка подкрапивник: поет и скворцом, и соловьем, и зябликом, и овсянкой, и щеглом. Люди идут за грибами, за ягодами или сено косить, а он где-нибудь под крапивой вот заливается, вот старается, и никто-то не слушает его старательного пения после тех великолепных птиц. Может быть, подкрапивник хочет соединить все весенние песни в одну, как человек? Ему это не удастся, потому что он только подражает настоящим певцам, схватывая только внешнюю форму песни и вовсе не понимая той огненной силы, которая эту форму ковала. Так и с нашими поэтами бывает, один пропоет на весь мир, а другой то же самое старательно, на разные лады трудится, перепевает у себя под крапивой.
4 Июля. - Если ты любишь людей, укажи, с кем ты сживаешься? - Ни с кем. - А любишь? - Люблю издали и только тех, кто мне хорош. - Это по-детски. - Именно и хорошо, а что это значит «сживаться», привыкать? - Нет, служить. - Кому служить? - Я так понимаю, если человек тебе хорош и ты его любишь - это счастье, а чтобы оправдать это счастье и удержать его, надо служить тому, кто тебе это счастье принес. - Кому же? -Богу.
Понятия наши содержатся в наших делах, и им дают имена лишь в том случае, если дела не выполняются: тогда их называют и заставляют беспонятных делать не как им хочется, а как надо. Вот это «надо» пришло теперь к сознанию каждого русского человека, и не названные ему в прежней жизни понятия теперь коснулись его души и просятся на определение именем.
В то время имена эти, родина, отечество, служба и даже семья, воспитание детей, родители и т. п. были так пусты сами по себе, что даже и непонятны. Только теперь они доходят до самой души, и в числе этих имен на первом плане, конечно, родина и правительство. (П. И. так еще провинциален в своем бывшем эсерстве, что наше нынешнее правительство называет «шайкой».)
И так вот я мог в России ребенком прожить 70 лет и теперь только впервые начинаю по ходу жизни понимать, что человеку прежде всего надо любить и находить в этом счастье, и если нашел себе счастье, то нужно трудиться за него, значит, служить за него, что у огромного большинства людей счастье заключается в браке, из которого выходит семья со всеми обязанностями и служба в широком смысле слова, подобно тому, как осенью из отдельных семей соединяется журавлиная стая: эта стая у человека называется обществом, и сюда включается родина, отечество, семья, государство, церковь и т. д. И всему этому человек должен служить, удержать и оправдать свое счастье. Без этой совокупности условий счастье может быть только у детей, для которых все эти условия счастья содержатся в маме и папе.
Мы, русские люди, т. е. те, кто был счастлив при царизме, жили как дети, не считаясь с условиями счастья: мы при царе все были от мала до велика в какой-то степени дети, хорошие дети и дурные. Если были дурные, то дурным слишком много прощалось, потому этот огромный родовой союз расшатывался извне «прогрессивными» силами. Именно потому и распался родовой союз, что дурным детям много прощалось и, как беспризорные, они сделались пораженцами, т. е. хотели разрушения условий прежнего нашего общего счастья.
Недавно, поминая родных на молитве, я заметил, что всех их в моей молитве [поминаю] за их лучшее, это лучшее их я понимал как детскость их душ, и бессознательно соединял это с лучшим в своей душе и относил это к лучшему в Евангелии: будьте как дети.
«счастья» своего родового сделали законом, превышающим и враждебным Закону Нового Завета, т. е. культурному движению человечества. Слова Спасителя относились к заскорузлым законникам, чтобы они взяли себе детей как пример органической эластичности духа («простоты»).
Что же могли значить эти слова «Будьте как дети» в нашем царском обществе детей, у которых отцы, деды сами были почти все шалуны? Не прямо этими словами, но косвенно между бородатыми детьми нашего старого государства много было и такой пропаганды. И может быть, и вся церковная сила утекала в такого рода протоки от хороших рук в озорные.
Приехала Ляля из Переславля. Дела мои явно ей душу сушат, от встреч с людьми ничего не остается: пчелка выпивает медок из цветка и бросает его, и я с горечью думаю о себе: нет на всем свете такого цветка, чтобы его одного хватило пчеле на все лето! И потом, собравшись с духом, говорю опять: - Нет цветка, да, но человек неиссякаемый есть, и я должен быть таким человеком, Господь мне поможет.
5 Июля. В 7 ½ в. вышли пешком в Переславль, чтобы завтра в 5 у. выехать в Москву с Литмановичем. Не доходя до сторожки, встретили аварийную машину. Приехал буксир и взял нас. Ночевали у Вали.
6 Июля. Вчера сильнейшее впечатление от речи Черчилля: выразительная экономия слов победителя. Узнал о наступлении немцев на Курск от Орла и Белграда93. - Они наступают без перспектив. - А у нас разве есть перспективы? (Это «а у нас» произносится в отношении большевиков, остатки пораженческих настроений прошлого года и выражение недоверия к союзникам.)
Приятная весть о возможности продовольственного лимита на 500 р. Лева резину достал. Петя - задний мост.
Друг Ляли Удинцев умирает в больнице. Ляля сказала по телефону Зине: - Тяжело оставаться одной. - Зина написала на это: - Не пугайся, с кем останешься. Ты с Богом останешься.
7 Июля. На свете человеку есть два решительных наслаждения: 1) Это выйти из дому (Рождение) и 2) Вернуться в дом (Брак).
Замечательна многопланность этой мысли, широкой от просто выхода из дому «до ветру», на прогулку, на поиски счастья и т. д. до выхода младенца из чрева матери (первого дома). И так же от простого возвращения ежедневного поспать после работы до полового акта и до той смерти, когда старик становится ребенком.
К этому примечание первое:
Смерть для внутреннего победоносного человека должна бы становиться как освобождение, как окончательный выход из дома. Страдает оставляемый. Радуется выходящий.
Примечание второе:
Дом для всего живого есть утроба матери, а (извне) форма дома для всех живых существ дырочка, щелка, косточка, трещинка, семя (все на свете in Vulva) - и это дом.
Примечание третье:
Мы говорим: «выступление» такого-то артиста, оратора или всякого рядового человека. И к этому разговор: а вот он какой дома.
Не буду Лялю отпускать одну: она в одинокой поездке хиреет, вероятно, не ест и забегивается. А когда мы вместе, всегда у нас все хорошо. - Как же так, - сказал я вечером, - ты так была против счастья настроена и так стремилась к чему-то большему, а что же это теперь, как не счастье? - Да, - ответила она, - это, конечно, счастье, только тебе 70, а мне 43 - вместе 113 лет -в эти годы если приходит счастье, то его можно принимать и без критики.
8 Июля. Мне попалась статья о еврействе в философии Вл. Соловьева94: попалась, т. е. я обратил на нее внимание, потому что во мне созрел ответ на один вопрос. В 193... каком-то году на съезде писателей я рассказал еврею Вальбе о жидовстве, один случай в Ельце, когда еврейка, у которой казаки расстреливали отца и потребовали у нее золото, и она взволнованная прибежала и откопала золото и тут же выпросила у меня керенки на случай, может быть, казаки возьмут керенки. Мне противно было, что в поисках моих керенок проходило время, и еврейка ждала, могла ждать, когда казаки в это время могли потерять терпение. - Непонятно! - сказал я. А Вальбе сказал: -Это героизм. - Второй случай с Левиной в Москве: мы могли погибнуть из-за одного золотого, в поисках которого красивая женщина в белом платье ползала по мостовой. - Дьявольская жадность! - сказал я. - Героизм! - ответил Вальбе, - и я даже думаю, что евреи спасут Россию. - Прошло больше 10 лет, мне попалась статья Соловьева, и я теперь ясно понял мысль Вальбе. Нашей вере в Слово должно отвечать действие с нашей стороны, и от этого происходит жаркое дело воплощения. Вот этот самый жар земной и сохраняют в себе евреи, и мир после Христа распадается на шалунов-христиан (идеалистов) и на кузнецов-евреев...
не забывает и мало-помалу по ним устанавливает свое мнение. И вот к мудрецу из далеких стран приезжает царица Савская95 и вступает в торжественную залу, где на троне восседает Соломон и рядом с Соломоном стоит тот его ближний вельможа...
Соломон выступает с приветствием далекому знатному гостю, его почитателю.
- Выступает, - думает про себя вельможа, - и показывается дальнему, а я знаю, какой он дома, захочу - покажу.
Мудрый Соломон догадался и вдруг говорит вельможе:
- А покажи.
9 Июля. Горячка по делу шин и моста. Телефон Пети. Появление Левы. Все благополучно сошлось. Извинение Павловны: «в последний раз». В 5 У2 выехали. В 9 в. приехали в Переславль. Ночевали у Вали.
10 Июля. Утром у Литмановича уговорились о ремонте машины. От Бакалдина в Райисполкоме получен ордер на молоко, творог, сметану, значит, наступает свобода от фотографии. Вечером с кукушкой поехали домой в Усолье. По пути мальчик талантливо рассказывал сказки. Я рассказал ему свое, о том, как заяц съел сапоги.
11 Июля. Жара.
Борис Дмитриевич Удинцев умирает. Лялю это хватает за сердце, а я так близко не знаю его, и меня так не хватает. Что же удивительного, если человек болеет, даже умирает, и природа остается к нему равнодушной. Но был один <зачеркнуто: человек, такой праведный> страдалец такой, что даже и природу хватало за сердце и тьма покрыла мир, когда он умирал на Кресте...
Так, надо Богом быть, чтобы природа потемнела при виде страданий; нам, людям, и думать об этом нечего, чтобы сама природа обратила внимание во время страданий: нам надо в страданиях Бога молить, чтобы, страдая, самим бы не стать равнодушными к природе.
12 Июля. Ягода, ягода! Проходит земляника и на конце самая сладкая, самая вкусная. Во всей силе черника, и там скоро малина, брусника, и на самый конец осенью клюква. Цветут огурцы запоздалые, картошка цветет - наше богатство. Слышал от людей, что разрешили каждому брать по гектару земли и разводить скот без налогов. Одно то уже, что не читали, а слышали от жены коммуниста, показывает, как сейчас «не в этом дело».
У человека на свете есть две радости, одна - в молодости выйти из дома, другая - в старости вернуться домой.
Слепая Голгофа. Это неплохо, когда выпадет доля своему счастью служить - счастливая жизнь! - а вот плохо, когда достанется служить своему несчастью. (Такой службой была у нас в царское время деятельность революционеров. Когда пришла революция, их всех таких перехлопали. Ужасна судьба Семена Маслова.)
Я никогда не понимал, куда идет революция, и смысла в ней никогда не видел. Но в людях революции я чувствовал какую-то серьезность тона и шел по своему пути, оглядываясь на революцию.
Есть маленькая бабочка, голубая, как цветущий лен, у нее две пары крылышек, плотно приставленных одна к другой. Если такая бабочка сядет на травинку, то примешь за цветок, пройдешь и не догадаешься. Наверно, так она и спасается: враги принимают ее за цветущий лен.
Напрасно на небо смотреть, оно не ищет нашего внимания и само смотрит на нас. Но земля вся напряженно ждет нашего внимания, стоит чуть-чуть принудить себя, всмотреться, и сейчас же увидишь гриб или ягоду, или след какой-нибудь птицы, зверушки, а бывает - сам не раз это видел: большой жук лежит на спине, работает неустанно всеми своими ножками, а перевернуться не может: возьмешь, перевернешь его палочкой, он крылья расправит, полетит, зажундит.
Как не поймут до сих пор, что глядеть в природу - это значит глядеть в зеркало, где отражен человек, и не такой, каким мы его видим в меру свою и на той глубине, как видим себя, а Весь человек во всей его глубине и высотою от земли и до неба. <Приписка: Мы его не видим, он за нашей спиной, и когда оглядываемся - исчезает. Но перед нами в природе он весь, и по нему бродит, узнавая себя, наше «я». Вот когда встречается наше «я» с тем родным, что там отражается, то вдруг эта мелочь со стороны для себя становится целым открытием. Всю жизнь я мечтаю о том, чтобы найти какой-нибудь метод для таких открытий и всю естественную историю написать, как она нам открывается в отражениях всего человека, а не в меру способностей каждого. >
13 Июля. Жаркий полный июльский день. Меня скрутила поясная лихорадка, двинуться не могу. Но дела наши поправились, казенное молоко полилось по три литра в день, и можно меньше снимать баб на молоко. С фронта нет вестей, но догадываемся, что наступление превратится скоро в инцидент.
Подкрапивник. Когда в конце весны все великолепные птицы отпоют всему миру от сотворения его известные и милые песни, то начинает петь всеми этими голосами самая маленькая серая птичка подкрапивник: поет и скворцом, и соловьем, и зябликом, и овсянкой, и щеглом. Люди идут за грибами, за ягодами или сено косить, а он где-нибудь под крапивой вот заливается, вот старается, но никто не слушает его пения после тех весенних великолепных птиц.
Может быть, подкрапивник хочет соединить все весенние песни в одну, как делает это человек. Дурачок не понимает, что человеческая песня сплавилась из всех песен мира под действием той же огненной силы, которая плавила миры солнц и планет. Маленький стилист под крапивой схватывает от настоящих певцов только форму песни, не имея понятия и предчувствия о внутреннем непостижимом велении природы, исполнителями которого на все времена и сроки стали великолепные певцы.
Так и с нашими поэтами бывает, один пропоет на весь мир один раз, а тысячи перепевают то же самое на свой лад у себя под крапивой.
14 Июля. С утра шелестит по огороду окладной дождик, и [от] этой мирной музыки даже моя боль (воспаление поясничного нерва) успокоилась.
Что бы там ни говорили о слонах и носорогах, но сила вся в насекомых: так вот если бы вывести муравьиную силу из массы муравьев, равной массе слона - разве один бы слон вышел из этой силы? И так если умельчить наших врагов и увеличить их в числе, то бесконечно малое (-«>) станет противником, быть может, даже и более могущественным бесконечно большому (+∞).
Да взять и самую смерть! Разве все наши человеческие попытки в борьбе со смертью создать героя, т. е. великого человека, не показывают, что смерть является делом сложенной силы мельчайших существ? Да и наука объясняет, что мы умираем от мельчайших организмов, овладевающих нашей кровью. Итак, происхождение видов не по Дарвину объясняется борьбою великанов со сложенной силой мельчайших существ.
Какой-то большой хищник от насекомых с полосатым гибким брюшком запутался в траве, жундел там, выбиваясь, стремительно срывался и опять натыкался, и опять поднимался, и падал, и злился, и чем больше злился, тем яростней бросался в атаку на былинки, цветочки и ягодки и наконец выбился, полетел и возвратился по кругу, как будто с целью рассмотреть тех, кто ему мешал, кто держал, и потом, может быть, наказать, покорить.
15 Июля. Падают дожди, и солнце приходит, сырость, как в Приморье, бушуют огороды, по изгороди бегают молодые дятлы и смешно учатся долбить.
Искусство и жизнь. Мост от поэзии в жизнь - это благоговейный ритм, и отсюда возникает удивление. Но бойся, поэт, делать себе из этого правила и им подчиняться: ты слушайся только данного тебе музыкального ритма и старайся в согласии с ним расположить свою жизнь.
Попалась газета от 13 июля. По всему видно, что немцам в России сделать больше ничего не удастся, а в Европе, в Сицилии, наконец-то открылся второй фронт96. Приходится о России все передумать по-новому и разбить привычное мнение. Вот первый вопрос: обо что в России разбилась немецкая армия с ее несокрушимой Pflicht солдата и механизированным расчетом команды? Мы слышали в России неустанное ворчание населения нашего на правительство, насыщенное презрением. Но рядом с этим мы видели беспримерное послушание солдата на фронте. Человек отдавался у нас войне как необходимости и через это, может быть, оставался свободен в себе. Немец вел войну всерьез, пёр, как осел на рожон, и войну принимал как средство к своему благополучию. Из немецкой попытки разрешить...
16 Июля. Все дожди и дожди без конца. Скрутила болезнь. Газет нет.
Уважаемый Иван Николаевич,
ко мне привязалась хворь такая, что не могу стронуться с места. Пишу Родкевичу, и если он найдет необходимым мой приезд в Переславль, то окажите содействие в том, чтобы прислать за мною Вашу или другую машину. Расход бензина возмещу из своего июльского пайка в Ростове. Кстати, и еще просьба. Нельзя ли устроить получение июльского бензина.
17 Июля. Все дожди. Ляля уехала в Переславль узнавать у доктора о моей болезни.
18 Июля. Всё дожди. Ляля вернулась. Новость: наши на Орловско-Курском направлении прорвали фронт на 40 километров.
Читал у Розанова о двух состояниях: человека побитого и того, кому побить хочется. Мы, русские, по Розанову, живем и думаем как побитые, и только «нигилизм» не входит сюда97. -Интересно бы знать, - спрашивает он, - чем этот нигилизм кончится? - Вот теперь бы ему показать на этом побоище немецком, в которое скоро превратится эта война, - показать бы скрытую государственную силу этого нашего нигилизма и смысл слепой Голгофы тех страдальцев98. Я помню, как-то раз намекнул ему на это, а он мне ответил: - Я еще в гимназии так думал, а потом оказалось, это лишь наши юношеские мечтания. - Так и все такие люди, уходя в себя, в свое «уединенное», в свое «Хочется», теряли связь с этим русским «долгом»99, (надо каким-то новым словом это назвать) и отходили от него, - все талантливые, все, кто стремился реализоваться личностью. А те серенькие люди («бесы»)100 всё делали свое «надо», и вот теперь, смотрите, Василий Васильевич! - из этого «нигилизма» складывается государственное «Надо».
19 Июля. Утром Лева ушел в Копнино на фотоохоту.
Ночью мучился от болезни своей.
Возможность разгрома немцев всю ночь показывалась как оправдание слепой Голгофы интеллигенции: весь этот прошлый нигилизм, анархизм, социализм и т. п., все как проявление общественного долга, на основе которого строится всякое государство. И раз уже это было нереально, все в будущем, т. е. если общество желанное было в будущем, то и личность, конечно, тоже вся была в мечте.
Марья Васильевна про себя свою деятельность сводит к Богу, одним людям помогает, других невольно обманывает. Те, кому помогает, молчат (часто помогает умереть, хоронит), а те, кого обижает, вопят. И до того много этих обиженных, что нормального человека уверить в добродетелях М. В. так же трудно, как человека, видящего в жизни одну неправду, убедить в реальности Божественного промысла. Одним словом, в Марью Васильевну верить надо, как в Бога...
Бывает, когда идешь один в пустынной природе, будто кто-то сзади тебя идет и отражается во всем, куда ты кинешь взгляд: всякое дерево, куст, цветок, былинка, жук, заяц являются частью единого существа, Всего-человека, близкого тебе и знакомого. Вот дерево похоже на человека, зарытого вниз головой до полтуловища и ноги расходятся в стороны, и между ногами птичка свила гнездышко...
20 Июля. То, что мы любим больше всего (кроме Бога), не существует таким, как мы любим его. (Подумал об этом при чтении в «Уединенном» о любви Розанова к семье, которая при самом зачатии была в распаде.) Вот это самое сомнение в действительности бытия любимого порождает веру в Бога - и это один род людей. Другой род - это те, кто верят в бытие любимого и потому могут обходиться без Бога: им существует любимое вместо Бога.
Нам дали три литра молока в счет госпоставок, и колхозники стали к нам относиться с заметно большим уважением.
- Это от рабства, - сказала Ляля.
- С точки зрения, - ответил я, - интеллигента, не признающего начальство. С этой точки зрения их ордена - насмешка, а не предмет уважения.
- Конечно!
- И в конце концов и самое государство.
- При глубоком раздумье, - ответил я, - это да, но самое наше раздумье в этом отношении в основе своей носит интеллигентский нигилизм, содержащий в зерне своем волю господства в иных, лучших для себя, не «рабских» условиях. И вот понятия такие, как рабство и хамство, - это с точки зрения интеллигента, - а с точки [зрения] народа получат значение уважения к старшим, к начальникам и т. п.
В этом нашем споре получают разрешение и такие вопросы, как: почему люди в тылу прошлый год немцам сочувствовали и ждали их, а на фронте и ненавидели их, и били. Вот именно потому, что в тылу было раздумье о большевиках, о их колхозах, а на фронте «уважение» и преданность начальству (рабство).
21 Июля. Болею (поясничная лихорадка).
22 Июля. Ляля начинает серьезно вступать в желание иметь ребенка (тут много от «все, все, что смертию грозит»101, вроде восторга в Ярославле во время бомбежки, но... может быть, и естественное чувство женщины в основе). Дмитрий или Елена? Но к обеду драма закончилась... благополучно.
Ответственность за слова вызывает необходимость логики, пользование логикой бывает жестоко и сурово.
23 Июля. Дождь, парит, солнце, как субтропики. Болезнь проходит.
24 Июля. Дождь. Ходил по грибы на 3 часа. Собрал лисичек, червивых сыроежек. Болезнь отпускает, но слабо.
Было время, я очень боялся встречаться с собой в зеркале, и, вероятно, отчасти это было, как иногда боишься на часы посмотреть и вдруг узнать: время прошло и ты опоздал. Так и сейчас, искоса смотрю на рожь, знаю, что желтеет, что гнутся колосья, а не вглядываюсь: боюсь узнать по колосу, сколько осталось до жатвы, до осени.
<На полях: - Брак должен бы возникать в монастыре, а не на скотном дворе.>
И у немцев в идейный круг их войны входит социализм, и у нас социализм, и у Америки демократия, значит, у всей войны мысль главная об устройстве масс. И так все, и победители и побежденные, стремятся к одному и тому же.
Одна, одна валюта в человеческом мире - семья! И если наша литература русская говорит о том, чего не было, то это «не было» - у нас семьи не было и, значит, не было и государства. Мамы нет и папы нет, но в душе ребенка есть мама и папа, и вот дитя создает себе... так создавала в свете этой любви наша литература жизнь, и <зачеркнуто: американцы> весь свет удивлялся нашей литературе «из ничего».
Это была страна беспризорников.
Так и моя песнь была как призыв, пришла - и петь больше не хочется.
А между тем православие дало нам форму идеальной семьи, и до сих пор еще как редкость можно встретить остатки такой семьи (Удинцевы, Оболенские, Барютины, Белоярские).
Я иногда возмущаюсь на свою неохоту писать и сваливаю на Лялю: не людям, как раньше, а ей одной себя отдаю. Подумав, однако, понимаю, что ведь и она себя мне целиком отдает, и это все для нее: она женщина. А я, муж, приняв ее душу в себя, должен оправдать ее удобрение, я должен расти выше, лучше, сильнее, чем до нее.
25 Июля. И вчера и сегодня погода осенняя, заливают огороды дожди, огурцы растут в тени огромных листьев не зеленые, а бледно-желтые, картошка споднизу начинает от сырости желтеть. Проводил Леву. Жду к 31-му их с Петей на охоту. Ляля ревнует меня к Леве: не допускает обывательски-добродушные разговоры и требует с его стороны особых почтительных отношений, каких у меня с ним никогда не было.
каждый так, поласкав ее, может увести ее от нас, потому что она проститутка в существе своем, значит, принадлежит всем и каждому. С Лялей у нас об этом бывает спор. - Что это за собака, - говорит она, - если может забыть любовь к хозяину и перейти во всякое время к другому? - Если она переходит к другому, - отвечаю [я], - то, значит, не она плоха, а хозяин ее плохо любил, ведь она прежде всего любит всех, или всего человека, и любовь свою отдает сообразно силе любви этого каждого. А разве не такая Кармен и всякая достойная <зачеркнуто: проститутка>? И я сам, как художник, ведь тоже люблю прежде каждого отдельного всего человека. Такие мы все в любви своей к Дальнему, и попробуй, ближний, брось камень свой в <зачеркнуто: проститутку>, если ты не грешен тоже в тайной мечте своей уйти к Дальнему102.
Когда я «Жень-шень» написал и через друзей узнал и понял сам, как хорошо я написал, то мне стало, будто вот все и кончилось и больше уже ничего лучшего я написать не могу: все написал. Так было, и когда Ляля пришла: зачем мне больше звать к себе друга, если он со мной.
Золотая елочка. Елочки когда сохнут, то у нас седые волосы показываются, а у них золотые иголочки, и вся подсыхающая елка стоит не белая, как мы в старости, а золотая.
Глухая крапива. У закрайка поля к лесу рожь стоит колос от колоса не слыхать девичьего голоса, и между колосьями по земле густые частые цветы фиолетовые, ближе к розовому, формой же цветка львиный зев, а листья крапивные, и на дне каждого зевика есть сладость для детей - эти цветы называются глухая крапива.
Когда волнуется желтеющая нива103. Было время, я очень боялся встречаться с собой в зеркале: так, бывает, боишься на часы поглядеть и вдруг узнать, что спешить некуда, уже опоздал. Так и сейчас искоса вижу рожь, знаю, что желтеет нива, что гнутся уже и колосья, а не вглядываюсь: боюсь узнать по колосу, сколько осталось до жатвы, до осени.
26 Июля. Деловик «деляга» слово недостаточное. А делец?
Мать моя, Мария Ивановна Пришвина, была женщина не скажу делец в буржуазном смысле, а назову деловик: ей бы в наше время быть комиссаром по социальному обеспечению. И такой-то деловик, чуть коснется дело женских каких-нибудь чувств, жалости, сочувствия, сострадания, вдруг теряет свою силу. Но знали об этом только мы, мальчишки, дети ее, и пользовались безжалостно. И у меня в душе до сих пор сохраняется к каждой интересной деловой женщине завлекающая возможность сладостного удовлетворения [от] обращения такого де-ловика в женщину: что-то вроде как от пробоины в неуязвимо бронированный танк. (А Ляля - какой это деловик!)
Вероятно, тут что-то в чувстве ритма жизни, ритма труда вне дома и в доме, в малом порядке и большом, в малой правде и большой. Вполне возможно, что женщина, оставаясь женщиной, коснется большого ритма и живет в нем и прячет тем самым в себе, в таком деловике женщину. (Вот пара в Загорске: докторша и ее паршивый любовник: мужчина как слабость женщины.)
27 Июля. Тихое пасмурное утро с обещанием в облаках солнца. Молодые дятлы бегают по стволам сосен и привыкают природным долотом своим добывать себе пищу. Сосновочка, птичка много меньше воробья, цвета ствола сосны, когда он переходит снизу из серого в оранжевое, сидела на торчке ствола и жалобно пикала детям. Закапал теплый временный дождик, две белые бабочки не поверили его силе, играя одна возле другой, начали борьбу, стараясь облететь дождик вверх. Но дождик как будто заметил их усилие и сгустил свою силу над ними, и брачная пара почти с самого верха сосны стала под углом падать... И я, глядя на падение бабочек, подумал опять с удивлением и радостью, что и у них там не все делается по каким-то предустановленным «естественным» законам, что и у них, как у нас, могут народиться какие-нибудь удивительные бабочки, чтобы вступить в своем брачном полете в борьбу с неумолимой силой дождя. И, падая, они своего достигали.
для себя, а мама - это для Бога. Вот почему она и бывает со мною особенно нежна, когда я заболеваю или тоскую: тогда ей делается на душе, будто и меня она любит не для себя. Так точно, как у нее в отношении матери, так и у меня бывает в отношении моей старушки литературы: мне кажется тогда, что Ляля - это любовь для себя, а та любовь больше, чем для себя, и даже против себя. И когда я представляю себе, что я оставляю Лялю для своей старушки, то я свое одиночество всегда понимаю как аскетическое, как радостный отказ от себя с повседневными потребностями.
Вот из такого девственного одинокого состояния духа (от Девы и Духа Святого) родилась моя поэзия, и я в существе своем до встречи с Лялей жил именно таким монахом, представляясь для людей и, может быть, для себя каким-то Паном или Авраамом. Только после встречи с Лялей я как будто с благословения Старца вышел из монастыря в брачную жизнь, и поэзия моя, теперь уже старушка, не ведет меня больше неизвестно куда, а сама просит у меня помощи, определения и назначения, и я, счастливый человек, иногда подхожу к ней и спрашиваю: -Что же ты, моя старушка, приуныла у окна?104 - И обещаюсь ей, если только счастье мое поставит мне вопрос, - оно, счастье, или она, старушка, - отказаться от счастья и старушку свою честно питать собой: докормить, допоить и похоронить.
Мне думается теперь о войне, что вопросы о том, кто победит и когда война кончится, стали иметь лишь местное и частное значение, что для современных деятелей это уже прошлое, а настоящее в устройстве мира после войны. Существует ли, например, у нас в СССР тайный расчет на массовый народный пожар в Европе и сплав в огне всей Европы с СССР. Мне думается, что наши большевики, выгнав немцев из пределов России, должны отказаться от непосредственного участия в европейских делах и предоставить союзникам самим гасить тот пожар. Россия должна себе брать пример с Индии: будет же после войны Индия и самостоятельной, и дружественной с Великобританией?
Но темна вода... И тут теперь вся современность, а не на войне.
«Я», как душу, мне представляется хрусталиком, прыгающим, вертящимся с кувырканием вниз и вверх в кипящей жидкости. Очень похоже на старинную игрушку «Американский житель»105 - хрусталик в эфире. Но я так представляю себе душу каждого человека, напр., сейчас доктора Раттая: хрусталик его совершенно гладкий, и глаза как у зверька, и сердечко, как у птички, бьется часто, и голова вертится постоянно во все стороны с опаской. У Розанова хрусталик бьется в одну точку, будто хочет пробить это место и что-то увидеть. А у себя уже чувствуешь весь трепет хрусталика в теле своем, и когда молишься о воле Божией на земле, как на небе, то «землю» понимаешь как тело свое.
28 Июля. Все, в чем я раньше бесполезно любительствовал, чем играл (охота, фотография, машина), теперь стало полезностью и кормит нас всех: трудимся, получаем за труд, мучимся, но живем. Так, может быть, и все пошло от игры: вначале Бог поиграл, а мы теперь мучимся в поте лица.
Чтобы самому сделать что-нибудь новое в какой-либо области, нас учили для этого набирать в себя в этом все, что другие сделали. Нам казалось так, что когда по данному вопросу вберешь в себя весь чужой ум, то из этого чужого свое собственное мнение получится как вывод. И мы старались питаться чужим умом, и многие по этому методу становились образованными дураками, и среди них многие сохраняли в себе при образованности нетронутым свой собственный ум. Случалось не раз, что этот собственный ум внезапно вырывался из оков чужого ума, и человек этот переменял профессию, забрасывал старую и в новой области, где не учился, давал людям что-нибудь совершенно новое. Однако из этого не следует, что не надо учиться, но, к сожалению, ныне у нас такие высказывания...
29 Июля. Солнечное утро после грозы.
Друг мой, перестань возвращаться к этой унылой мысли о нашей России как о кладбище... Нет этого, мертвые с нами живут, а живых мы должны сами рождать.
Рожь поспевает. Показались маслята и белые. Я принес сегодня много маслят к обеду. За что я люблю грибы собирать, это за то больше, что их нельзя выдумать. Вот идешь по лесу, глядишь на землю, и в голове нет никаких мыслей, кроме как о грибах. По привычке писать и подхватывать мысли и тут тоже так кажется: вот сейчас хорошенько подумаю, и гриб вырастет, но сколько ни думай - лес не бумага - от мысли гриб не появится. И тут начинаешь смиряться: «Нет у меня ничего, ни гриба, ни мысли, верь, надейся, ищи». И так постепенно впадаешь в приятное состояние бездумья с нарастающей надеждой. Покажется какая-нибудь ничтожнейшая сыроежка, обрадуешься и даже скажешь: слава тебе, Господи, еще бы десяточек, и будет чем приправить картошку. А вот этого-то как раз и надо, чтобы ты обрадовался и начал этой радостью жить. <3ачеркнуто: «Вот, - подумаешь, - чего я это все на опушке жду, дай-ка загляну вот в эту густель елок и молодых берез».> Осторожно палочкой поднимаешь тяжелую ветку, чтобы стряхнуть росу, и когда подлезешь сам туда и оглядишь частые стволы с прогалочками, вдруг как солнечный луч пронзает темный лес, так радость потрясет все тело: десятки в росе стоят, и всё одни только белые. И в десять раз сильней это бывает у писателя, чем у простого человека, любителя грибов: ты знаешь наверное, что это не чужие мысли, которые ты притянул и присвоил себе и сам обманулся, приняв их за свои собственные мысли, а грибы, настоящие нерукотворные грибы, которые жарить можно, и всем показывать, и говорить, и удивлять всех: белые грибы показались.
Рационализм. В рационализме я вижу не философию, а добродетель, выражаемую народной мудростью: «на Бога надейся, а сам не плошай». Правда, бывает в движении человеческой мысли [в] жизни такой момент, когда ленивые и неспособные, прикрываясь надеждой на Бога, не собирают над собой воли к Движению, без которого [не может] осуществляться и воля Божия, и жизнь без движения становится болотом. Тогда живой человек оставляет старого бога в болоте и говорит себе: «Не плошай». Так вода прорывает преграды. И этот прорыв совершается особой добродетелью, называемой рационализмом.
человек в его способности приспособлять на свою пользу окружающую его среду становится центром вселенной вместо прежнего Бога: все на свете, оказывается, можно выдумать, даже Бога, и все человеку, даже Бог, идет в пользу.
Так вроде этого я в лесу на отдыхе говорил своему простому спутнику.
- А вот поди, - сказал он, - выдумай гриб.
- Выдумали и это, - ответил я, - искусственно разводятся шампиньоны, а со временем, конечно, будут и белые разводить, и так все, все на свете может быть приспособлено на пользу человеку.
- Понимаю разводить, - ответил старик, - грибы разводить дело полезное, но как же самое семя гриба, его-то нельзя ведь выдумать.
- А ведь это есть Бог: семя жизни.
Сила гриба взялась такая, что один мощный боровик приподнял старый брошенный лапоть и до того разросся под ним, что и сам показался, и я его взял.
После грозы и проливного дождя одна сыроежка в своем блюдечке собрала себе запас чистейшей воды. В теплое росистое утро сила роста была так велика, что на моих глазах блюдечко сыроежки треснуло и вода пролилась. И тут я понял, почему иногда встречаешь сыроежку, растущую дольками: это, значит, она тоже так треснула во время напора роста. <Приписка: Теперь, когда встречаю такую сыроежку изуродованную, всегда вспоминаю, как на глазах моих пролилась с блюдечка вода, и утешаю ее: «Нам с лица не воду пить, и с корявой можно жить».>
31 Июля. Жизнь матери с дочерью - это фехтование друг с другом на рапирах: рапиры - это у них особая, выработанная ими диалектика моральных начал, укрывающая тайное желание каждой быть самовластной в хозяйстве. А вчера их борьба была похожа, что Ляля шла на мать с дубиной, а мать на дочь с миной. Было это так. Ночью, когда улеглись все мы спать, принесли молоко. Ляля вскочила, мать ей: - Перелей в стеклянный горшок. - Нельзя! - отвечает Ляля. - Почему нельзя? - Стучатся, некогда, бегу отворять. - А я тебе говорю, объясни, почему нельзя? - Ляля взбешенная кричит: - Некогда мне с тобой рассуждать и объяснять. - И отворяет дверь и впускает молоко, и как-то устраивается наспех, а мать повторяет: - Почему же не стеклянный горшок? - И дочь кричит: -Прекращаю говорить о стеклянном горшке, молоко перелито. - Теперь мать понимает, что стеклянный горшок стал у дочери больным местом, и холодно, расчетливо вкладывает мину на пути своего неприятеля. Ляля уже начала остывать, уже собралась было мириться, как вдруг в этот-то самый момент в так знакомом Ляле холодно-надменном тоне с такой обманчиво спокойной сдержанностью мать спрашивает: - А все-таки я хочу знать, почему нельзя было перелить молоко в стеклянный горшок. - Вот тогда мина взрывается, и Ляля орет...
любовью.
1 Августа. Пришли газеты, и мы узнали о долгожданной революции в Италии106. Замечательно, что, прочитав, я вдруг вспомнил и запел пролежавшую у меня где-то на самом дне души лет 60 итальянскую песенку:
L'amici, la notte est bella Друзья, как ночь прекрасна,
и т. д.
Пел эту песенку и вспомнил латинский язык и удивлялся народу, который сейчас говорит почти по-латыни, и думал, что немцам не удалось сделаться гуннами107, потому что это неестественно и невозможно <зачеркнуто: и безумно... преступно>
Все, чем мы теперь живем, произошло из моей игры, играл в автомобиль, в фотографию, в сказки, и много было всего: всю жизнь играл, и ордена даже получаю теперь, всё за игру.
а Ляля возится в кухне - то ли извелась на такой полезной работе, то ли устала от борьбы с матерью на женских рапирах, на языках. До того устала, что не с добром меня встретила.
- Опять весь мокрый.
- Вот грибы.
- Что грибы... Ты видишь, как я изо всех сил работаю, и мама работает, а ты играешь...
- Но если я, играя, больше вас обеих делаю, то что ты хочешь от меня? чтобы я не играл, а страдал, как вы?
- Какая полезная вещь резиновая лодка! Я ответил:
- Да, теперь она стала полезной, а началась эта лодка тоже от моей игры. Надо уметь играть в жизни, а польза сама собою придет.
- Я согласна, что это верно для тебя и для избранных, а всем так нельзя сказать.
- А как же Спаситель сказал: будьте как дети? не сомневаюсь, что Он этими словами именно детскую радостную игру считал источником добра, а не фарисейскую мораль добрых полезностей. Ребенок о пользе не думает, а всю жизнь потом пользуется счастьем детской игры своей и, наверно, если делает людям добро, то пользуется все тем же источником своего детства, игрой. А потому повторяю: «Будьте как дети! и бросьте ведущие в ад благие намерения».
По теще вижу явление власти в добрых намерениях.
Почему власть всегда родится в добрых намерениях?
Моцарт играл, Сальери имел добрые намерения, и у него из добрых намерений родилась власть (отравил), а у Моцарта из игры явилось людям добро.
5 Августа. 2-го Августа приехали Лева, Петя, Галина, Ле-вик. 3-го все и мы с Лялей поехали на Семино. К вечеру мы расстались с бывшими врагами и пришли в Новоселки. 4-го утром ходил на Фоминку пробовать собаку Фейду (гордон). Массу фотографировали и с Митрашей пришли к вечеру в Усолье.
«Коколь» - прозвище пастуха. Он потерял жену, детей, остался один и стал пастухом (у него на дворе дети играли в грошики, и Коколь от них получал за помещение). Нашел журавлиные яйца, два, проносил под мышкой, вывелись журавли (Журка). Совершенно бескорыстное дело. Журавли выросли и улетели. А Коколь женился на хорошей девушке, и устроила ему хорошую жизнь.
Пришел человек и так говорил нам. Миссия русской интеллигенции (революционной) выразилась в организации террора. А смирение русского простого народа или равнодушие к материальному строительству жизни привело к непротивлению власти. Эти силы, организация террора и неприхотливость народа простого, привели к победе над немцами.
Поездку на Семино надо считать концом семейной войны. Оба мои сына являются как бы продуктом моего распада. Во мне живут и борются два человека, общественник и личник, и в борьбе между собой создают третье - это мои произведения. Сыновья мои Петя и Лева - Лева более выразителен, чем я, как общественник, Петя - как личник, но Пете не хватает качеств общественника, Леве - личника, и оттого нет у них борьбы, Движения, творчества: оба как бы заведены раз навсегда...
6 Августа. Солнечные жаркие дни. Жнут рожь. Подходит двухлетняя годовщина Усольского жития. Мобилизуюсь к переезду на основное житье в Москве. Все к этому подошло: и Петин белый билет, и лимит, и продовольствие в Москве, и провал наступления немцев, и занятие Сицилии, и бегство Муссолини.
Митраша на днях привел нас к будто бы месту в лесу: а это был заросший болотными травами омут совершенно развалившейся мельницы. Нет сомнения, что «красота» ему пришла через «вот мельница, она уж развалилась»108. Такие они все, служители добра для людей, разного рода сектанты, искатели, даже и подвижники.
Но почему же основатели монастырей выбирали такие дивные места, и эта красота природы у них служила добру? Может быть, по тому же самому, по чему реформация тоже в своем движении к правде красоту оставляет у себя за спиной?
А революция, а война? Может быть, революции, большие войны и движения, как реформация, все они таят в себе или нравственную норму для всех, в то время как красота есть луч Божий, падающий на каждого в том смысле, что Бог любит всех, но каждого больше?109 Там, в тех движениях происходит война за место у Бога для всех, а здесь в красоте определяется каждый перед Богом в своих неповторимых особенностях. Короче сказать: добро - это мы, красота - это Я.
Прямой путь всех «будьте как дети». Но путь к нашему добру (мы) в красоте каждого избранника не предуказан, и вот именно свое собственное определение этого пути к добру в красоте и определяет мой путь, мое Я, мою личность.
На пути к добру в красоте почти неизбежна встреча со злым духом, который влечет каждого быть в заключенной отдельности. На этом пути тот путь короткий к добру «будьте как дети» закрывается, а между тем выйти на него необходимо: потому что он являет собой единственный вход в Царство Божие.
«будьте как дети» и собираюсь со всеми в добре и так определяюсь как соборное существо, как личность.
<На полях: Фейда после пробы оказалась бесчутой собакой, и я к ней сразу охладел. Заметив это, Ляля сказала: - Как это нехорошо рекомендует тебя. - Я любил ее, - ответил я, - как охотник, но я же не могу охотиться с собакой без чутья. - А я думаю, что если ты любил ее и она оказалась без чутья, то ты еще больше должен бы ее полюбить. - Как человек - это да, но я любил как охотник, значит, не человек. >
А кто же, как не художник, создает образ Божий?
Бог формы не имеет, но каждая тварь силится к Богу своему, и как она Его понимает, такую форму и сама принимает. А человек тем и человек, что создает единую форму, единого Бога.
И когда это есть, образ Божий найден, так трогательно бывает смотреть на цветок в его совершенстве, или на какого-нибудь жука с рогом на голове, или на зайчика. И когда в летний день солнечного заката в бору ложатся резко тени деревьев, как трогательно смотреть, что одно...
апостолами образ становится чудотворным.
Апостолы видели Бога, как видел и Рублев свою «Троицу»: он видел и свидетельствует об этом в своей картине. И мы убеждаемся через картину, что Троица существует.
Вот день! Солнце, тишина, спокойные тени деревьев в лесу. И успевает, пока движутся тени, все мельчайшее население леса распределиться: кто темное любит - на тенях, кто ждет солнца и только на свету может жить - копошится в просветах.
не как учили нас, будто бы многие тысячи лет она приспособлялась в борьбе за существование к сосне, чтобы укрываться цветом ее, а просто захотелось ей сейчас слиться с сосной, и она слилась. И когда я так почувствовал, будто сама бабочка захотела и слилась, то и все в природе представилось иначе и я понял, что художник - это прежде всего борец со временем, и он, только он, человек в красоте и добре, борец со временем, выходит из времени и тем создает образ Божий. А все иные твари - они во времени, они рабы времени и потому могут сделать лишь усилие в Боге, но не могут создать образ Божий.
7 Августа. «Все люди смертны, но я...» И тут разум отказывается, и каждый из нас делает заключение фактом своего существования и живет в смутном чаянии бессмертия. Так вот происходит и с писателем: про наших и говорить не хочется, но ведь и величайшие гении после этой войны повисли в воздухе. Взять даже Шекспира в нашей обстановке, сделаешь усилие, прочтешь и - хорош! конечно, очень хорош Шекспир, но хорош не больше, как документ из архива человечества, не хватает какого-то плюса, Шекспир + что? конечно, + современность. И как оглянешься на современность, документ из архива человечества валится от скуки из рук. И вот тем не менее писать хочется, и мы будем писать, точно так же, как жить: все слова умирают, как и все люди смертны, но Бог мне поможет, и я, может быть, скажу свое бессмертное Слово.
Читал Ценского («Печаль полей», «Валя»). Он трудно читается, и чувствуешь себя на его страницах как у суетливых хозяек за чайным столом, только начнешь о чем-нибудь интересном, как хозяйка хватится - что-то забыла к чаю - убегает, и ты остаешься с раскрытым ртом. Так у Ценского обстоит дело с тщательным выписыванием подробностей, природы и случайностей всяких, не идущих к делу. Читаешь, значит, движешься, а тут хватают тебя превосходно выписанные пейзажики. Второе неприятное - это старо-модернистский, меттерлинковский тон. Конечно, надо прочитать его «Преображение»110 и последние вещи, быть может, он очистился от своего эстетизма? но, может быть, перекочевал в традиционный эпос и осерел?
Было не очень приятно читать письма Ценского и Горького к нему, очень уж похоже на письма Горького ко мне111«Пришвину». И вот теперь при чтении писем к Ценскому вижу второго такого сочиняемого Пришвина с именем Ценского, -как-то неприятно.
Хорошие это люди, и Горький, и Ценский, и Леонид Андреев, наверно, вначале был тоже неплох, но все это какие-то не вполне серьезные, и даже чуть-чуть дурашливые люди. Все их высказывания неглупы, грамотны, но в то же время чувствуешь, что самое главное, что-то истинно свое они дурашливо обходят.
А настоящие писатели, Гоголь, Достоевский, Пушкин, даже Чехов, даже Лесков именно за это свое (самое главное) цеплялись. Да и современники Горького, Мережковский, Розанов, Блок были серьезные люди.
Мало того! Горький, мне кажется, это знал и робел перед этим, и старался восполнить этот пробел в себе, оправдать оптимизм свой чтением умных книг и бесчисленными добрыми делами. Я по себе хорошо это знаю, помню, в Петербурге было неловко среди замечательных людей112 «ре» в слове ре-лигия, а тебе водки выпить хочется. - Вы как об этом думаете, Михаил Михайлович? - Что-нибудь соврешь, и окажется очень удачно (откуда взялось?), и они сочувственно говорят: - Вы нам близки. - А какое уж там близок, когда хочется выпить или погонять зайцев в лесу.
Вот Горький, которому в жизни как бы всегда выпить хочется, в глубине души всегда чувствовал стыд к этому оптимизму, всегда боялся, что придет какой-нибудь Настоящий человек и разоблачит его и откроет, что вовсе он не пророк и не писатель, а просто выпить ему хочется и хорошо закусить. Думаю, что благодаря этому своему лучшему, этому стыду перед Настоящим, ему и удалось написать замечательную книгу о детстве и бабушке113.
Начало анализа Лялиной любви.
То, что понимают в первородном грехе - это есть чувство собственности, сопровождающее страсть, и если родится новый человек, то он принимает в себя этот грех. Но возможно это присвоение устранить из всего объема страсти (любви), тогда греховное дитя не родится и любовь обратится в «страсть бесстрастную». Возможно, что «грех» именно и рождается в том насилии, которое мужчина совершает при совокуплении, в этом неравенстве: и если бы прийти к устранению этого насилия - «мужского» или «соблазна» - женского, словом очистить любовь, то получится страсть бесстрастная, или управляемая любовь. Тогда и дети могут рождаться, но уже спасенные, дети любви, подчиненной Мысли.
8 Августа. «Кажется, просто это для всех вообще» (смерть), «но почему же не просто для Каждого?» (Ценский «Валя»).
чтобы они дошли до меня. Такой символизм.
Что это? Если бы меня об этом спросили до вчерашнего дня, я бы ответил, что символизм есть попытка художников определить свое место в Божьем творчестве. Приблизительно так, что-то очень смутное. Но вчера я на молитве про себя из какого-то очень отдаленного угла подумывал, молясь: «А что если я, обращаясь к Богу, лишь выражаю не больше, как любовь свою к Ляле, и Бога только притягиваю к своему чувству?» - что-то вроде этого... Но вчера, когда я услышал в себе этот шепот Лукавого, вдруг я как бы впервые обернулся туда к страшному месту лицом и ответил туда: «Бога никто не видел, и Его действительно нет в доступной нам форме, но совокупными усилиями, молясь, мы создаем форму или образ Божий». - Дальше тут же на молитве я подумал о символизме и понял его как соединенное усилие всех молящихся создать единый и всем понятный образ Божий, и что таким символизмом занималась Церковь, а наши художники-символисты искали себе место в церкви для творчества.