9 Июля (день затмения в 5. 20 вечера). Грозовой дождь, теплый, с перерывами солнечными, дождь радость нашего короткого лета. У Рекса скорее всего чутье слабое (ложные стойки), но пользоваться им умеет (и это лучше, чем сильное чутье без умения). Сборы в Хмельники: 1) Фотография, 2) Охота, 3) и прочее.
Затмение. Пришел под конец базара, купил тухлой свинины. Стал спешить домой, чтобы не захватил дождь: сильно нависло и потемнело. – Так это и есть затмение! – кто-то сказал. И тут я вспомнил: затмение. Очень скоро после этого стало светать.
В том-то и дело, что «богатый» (собственник) не один сам по себе человек, а представитель группы существ, живых и мертвых, создавших и создающих его богатство. Вот почему в Евангелии богатый сравнивается с верблюдом перед игольным ушком. Богатый находится в неволе многих людей и в совокупности с ними стоит действительно перед игольным ушком свободы, как верблюд. Нам верблюд из Евангелия был непонятен. Сам же Толстой, учивший нас легкости опрощения, стоял в жизни именно как верблюд перед игольным ушком свободы. Все, чего он хотел – избу отшельника – и в эту избу он не попал.
И вот совершилось небывалое в мире: все бесчисленные «богатые» огромного нашего народа вынуждены были сложить все нажитое свое перед игольным ушком и вместе с тем сложить всю ответственность свою перед живыми и мертвыми, делавшими это богатство, и голенькими лезть поодиночке в ушко. И тут, по ту сторону ушка, всех кто пролез – цап-царап! Да так ведь и надо: ведь ты не умер за людей, порученных тебе, ты всех бросил, чтобы самому спастись. Ну, и кончено: назвался груздем – полезай в кузов.
Так, по-видимому, богатый обречен умереть за свое богатство перед игольным ушком. И оттого никто из этих людей добровольно в Европе не пойдет за коммунизм.
Итак, слова: «раздай богатство свое» означают не просто чтобы сложить свою ответственность за него с себя, а найти заместителей своих и им все поручить, и они бы сумели его переделать в добро. Вот эти трудности верблюда перед игольным ушком, этот долг перед живыми и мертвыми и определяет необходимость насилия. Но может быть не все «богатые» погибли, может быть нашлись сумевшие свое богатство переделать в добро. На этих-то людей и вся наша надежда. Не пролетарии спасут нас всех, а эти «богатые».
10 Июля. Вчера и сегодня грозовые дожди, переходящие в ливни. Воздух насыщен теплым паром. Прекрасно! Ляля голая в малине отдавалась дождю. Как растет трава! Сосед не далеко угоняет корову, тут же против нас дежурит возле нее, и корова не дается. Корова. Но человек? Как он мельчает возле коровы. Какой у него на досуге сложится мелкий расчет в голове о продаже молока. Так влажно и тепло. Небо, лучший образ единства мира, как будто своей святой водой хочет прийти на помощь земной разделенности, и все, радуясь этому, растет, зеленеет, оформляет плоды. Только страдают почему-то огурцы: какие были, такие и сидят независимые от общей радости. Каждый день Ляля мне говорит: – Они почему-то совсем не растут. – Тебе это только кажется, не может быть, чтобы в такие жаркие дни огурцы не росли. – А вот не растут. – Знаешь, Ляля, не будь пессимисткой: сегодня как будто само небо приходит на помощь разделенной земле и всех соединяет в радости роста. Даже и Сам Господь в такой день, наверно, молился о царстве Божьем на земле, как на небе. – Ну, это легкомысленно, я даже еще девочкой понимала эти молитвы лично, т. е. что царство Божие на моей земле – теле, у моих близких людей, но не как у всех на земле. Лично – да. Но даже и нам, живущим в своем поколении, заметно, все движутся к разделению и концу... – Старушка ты у меня, скулишь, ковыряешься целые дни около своей капусты, полешь травы, навозишь, страдаешь за мнимо больную мать. Вышла бы ты в лес на вырубку: какая крупная омывается там теперь теплым дождем земляника, какие цветы на лугах... – А цветы – это не земля, цветы – это свидетельство неба, это начало ожидающей нас радости.
Такой разговор у нас бывал много раз, и всегда я отходил смущенный. Ведь я-то сам в себе, в том, что называют талантом, разве не чувствую такой цветок, и разве я не чувствую в корнях своих соприкосновение с землей, питающей меня. Мой цветок раскрывается в точном воспроизведении небесного единства, взращенного питающей землей. Раскрываясь, мой цветок свидетельствует о красоте мирового единства, точно так же как юношеская любовь, начинаясь, свидетельствует о любви всего человечества. – Милая старушка, в силу самого факта роста я не могу не думать о Царстве Божьем для всех на земле. – Милый цветочек, – отвечает старушка, – я же не останавливаю тебя: цвети во славу Божию. Но если ты не только цветок, а и человек, то как же ты можешь не смутиться тем, что лучшее для всех на земле не выходит: страдание усиливается, конец приближается, и конец – это факт, математически доказуемый: земля когда-то кончится. – Кончится и все сгорит? – Все сгорит. – И те цветы, и мой цветок, как свидетельство жизни небесной, и этот прекрасный день так зря пройдет? – Это все будет на небе. – Значит, земля и люди, разделяясь, разлагаясь, создают вечную небесную жизнь. Значит, на земле же пекут люди свои небесные пироги! – Видишь, я в жизни слишком много страдала и видела слишком много чужого страдания. Я радуюсь цветам и радуюсь твоей радости, принимая в этом свидетельство вечной радости, ожидающей нас после смерти. Я слишком человек, чтобы участвовать в божественном творчестве. Для творчества нужно хоть ложечку мира в душе, но в моей душе только страдание.
Вот настоящее православное миропонимание и рядом с этим какое-то иное. У нас это иное понимание называют не то пантеизмом, не то социализмом (а может быть следовало бы назвать и ницшеанством, и фашизмом и пр.).
Православие – это религия личности, иное понимание – религия общества («всех»), и то и другое называет себя религией человека, человека-личности и человека общественного.
Человек-личность ведет свое начало от Бога, человек общественный – от обезьяны.
Общественный человек не гнушается своей обезьяной и пытается устроить с ней какое-то лучшее сожительство здесь на земле.
Человек-личность отрицает возможность устроить лучшую жизнь здесь, на земле.
Человек общественный называет себя оптимистом, а личность – пессимистом.
Напротив, личник, как верующий человек, считает общественника пессимистом, а себя оптимистом.
Итак, сердце нашего русского народа состоит из таких слоев:
1) Немногие личники, православные люди с идеалом богочеловека, неизбежностью страдания на земле и верой в будущую жизнь.
всех людей на земле.
3) Православные в узком смысле – церковники, стремящиеся сладить в добре земную жизнь.
4) Коммунисты-государственники, чиновники, работающие в том же компромиссе, как и церковники.
5) Фронтовики-анархисты, удалые ребята, подобные матросам 17-го года. У них нет миропонимания, но у них дело.
6) Я сам, как личность, единственный в настоящем, прошлом и будущем, в своей определенной необходимости получающий свободу, как верблюд, сумевший пройти сквозь игольное ушко.
Ездил с Петей на болото в Новую деревню. Установил, что Рекс болота не знает, что чутье у него есть, что он робок... и его можно взять в руки. В связи с этим определилось, что нечего ехать в Хмельники в июле, а прямо к охоте в августе, что июль – ездить к Пете и натаскивать на тетеревов, и что надо просить в Моссовете бензину.
Есть религия богочеловека (личности) и есть религия человечества (общества). В первой религии Бога представляют попы, во второй – вожди. Эта мысль подает новую мысль, что так было, как теперь, от всех веков: борьба представителей человечества с представителями личности, пленение пап и т. п.
Родятся люди повторяемые и прямо с назначением или призванием к самоповторению. И есть, родятся единственные и неповторимые. Вот где и таятся корни религии личности и религии человечества.
Пессимист – это царь, потерявший свой трон. Оптимист – тоже царь, но умеющий царствовать и не на троне.
Итак, повторяемый человек в моральном своем определении есть человек служащий. Ангел или собака. Советский строй состоит из неповторимого Сталина, множества ангелов и еще больше собак.
Рекс невидимый и неслышимый шныряет в кустах, и на полянке узнаешь о нем только по цветам: цветочки, раскачиваясь после него на своих длинных высоких стеблях перешептывают друг другу: он тут шел, шел и прошел.
11 Июля. Солнечный парниковый день проходил с угрозами, но обошлось без грозы и дождя. Из-за пустяков я поссорился с Лялей, и перед ее отъездом в Москву мы наговорили друг другу разных неприятных вещей. После нее ночью перебирал, как водится, ее недостатки, но все они, как всегда, расшлепнулись об основную Лялю, преданную мне воистину до самозабвения.
На огороде у нас выращивается горох, огурцы, картошка, которую осенью так легко будет купить, а земляника вот пройдет, ее уж не купишь. Хотел увезти ее в Хмельники на охоту, но она не охотница, значит, будет сидеть фотографировать, разожжет в себе страсть, и опять будет то же самое, что и на даче, птицы останутся в лесу, а мы просидим в темной комнате. Вот на такой психологической почве и зарождается презрение к текущей (земной) жизни и упование на жизнь загробную (небесную). Тут нарушение основного ритма жизни, гармонии и ожидание катастрофы. Против этого чувствую в себе что-то другое, чем подсознательно борюсь с Лялей, и на что у нее нет смелого возражения. Вот это нечто другое скорее всего есть творчество, а я не смею ей это высказать и противопоставить (состоянию во гробе) только потому, что с детства напуган моралью страдания и не уверен в том, что этой серьезной морали можно противопоставить что-то другое. Если бы мне удалось это раскрыть в Зуйке.
12 Июля. С утра солнечный жаркий июльский день. Покормил собак, сходил на рынок, купил себе на день кусок черного хлеба за 20 р., четверть кило масла сливочного 50 рублей, литр молока за 20 рублей – вот и все. А между тем из-за этого Ляля полагает жизнь свою, значит выход очень простой: мне надо зарабатывать много денег. Значит, дремать нечего: гнать монету и никаких.
А между тем в основе наших отношений была мечта об избушке, где мы будем жить в природе духовной жизнью. И мы бы жили, нам помешала война. Вместо избушки получилась подмосковная дача с огородом и тещей. Ляля совсем даже забыла, что и дачу мы выдумали не для огорода, и сам я тоже от мечты об избушке перехожу к «гони монету» в совершенно правильном рассуждении, что когда будут деньги, то можно будет сделать избушку с прислугой, где можно жить, как хочется.
Ляля слышала от Олега, а тот может быть и сам от кого-нибудь слышал легенду совершенно и гармонично созданного мира. Легенда говорит, что будто бы падая, этот совершенный настоящий мир так разбился, что верхняя лучшая и прекраснейшая часть его попала вниз, а менее совершенная осталась верхом нового разбитого падшего мира. И вот почему совершеннейший из всех творений кристалл очутился в земле. Итак, Ляля живет в полном соответствии с этой легендой: кристалл ее вечно поднимается и вечно падает и кристалл большей частью в земле. Она даже сознает все, и в то же время не может иначе. Сама мне вчера говорила, что разве она не знает, если бы она сидела над моими дневниками, она бы в десять раз больше бы заработала, чем на огороде. И людям бы это на пользу пошло. Но так вот вышло. И она опять теперь с проклятием полет весь день морковь. Не очень я верю этим проклятиям, как бы там ни было, и, во всей вероятности, будет очень разумно, если дачу эту я закреплю за собой, и она так и будет ее любить и ругаться.
13 Июля.
Ляля была на редакционном совете ж-ла «Октябрь» с участием Ждановой. Обсуждалась фраза моей повести: «правда, это суровая борьба людей за любовь». Слово «любовь» в ЦК не понравилось. Мне прислали (так пришлось, что Ляля в это ввязалась, а то прислать бы и не подумали) несколько заменяющих «любовь» выражений, и я выбрал: «правда есть суровая борьба людей за справедливый мир на земле».
14 Июля. Все говорят, будто петух кричит «ку-ка-ре-ку», но стоит только войти в себя, в свои мысли, как оказывается петух там где-то далеко на стороне подхватывает ваши же собственные слова и бессмысленно на всю округу орет их. Сегодня утром, про себя ругаясь на цензуру, я говорил: трафарет. И слышу, петух орет тра-фа-рет. Завтра подумаю: уравниловка – и петух заорет то же. Так я думаю, что у каждого мыслящего человека есть свое собственное личное толкование петушиного крика. Напротив, цензоры стремятся к тому, чтобы каждый поэт в Советском Союзе пел для всех одно «ку-ка-ре-ку».
Ночью проснулся от боли за свою сказку. За то, что хотел написать «любовь», а они переменили слово мое на «справедливость». Однако, крепко подумав, понял, что вещь от этой замены ничуть не пострадала, и значит, боль пришла за себя, а не за вещь.
Так вот в каждом отдельном случае надо уметь быстро разбираться: за что я стою – за себя или за вещь. Подумалось: не позвать ли к себе на помощь, как консультанта, дошлого политика, но, разобрав вопрос со всех сторон, решил работать своими мозгами.
Клубника поспевает. Поехали к Никулиным на лесопилку, там сторож Иван Кузьмич, пока Map. Вас., «ангел», насыпала в машину опилки, мы разговорились о победе: кто бы мог подумать. – Русский человек, его в землю закопай – вылезет. – А помнишь, как не любили колхозы? – Теперь начинают сознавать. Машины в колхозах заменяют человека. – А помнишь, как немца ждали? – Да, ждали, а он оказался глупым, ну вот, взялись и покончили. (Сияние народной победы: тут наверно кое-что попало старику из Германии, вроде как мне собака.) – Значит, впереди скоро будет лучше. – Еще бы. – А некоторые скучают о том, что не скоро. – Ну, это кому не терпится. Посадил яблонку – надо ждать. Молодому хочется яблочка скушать, а мы, старики, знаем, не дождемся, не мы будем есть яблоки, а радость за других. Жизнь свое возьмет. Вот у нас хозяин Никулин, в начале войны у рабочих своих коров было 3, а теперь 26. Это за войну развелось. Даже мне, старику, стали выдавать литр в день, ну как это понять. Коровы нет у меня, стерегу лес, работа легкая, и на вот, на старости лет литр молока. – Вот он, где мир-то. Чуть-чуть человеку получше, чуть виден просвет вперед – и на душе мир. И вот тут-то, на этом уповании и зиждется правда коммунизма: вся его сила и вся его ложь.
Коммунизм, как он показался нам за 28 лет – это приготовление к войне и война. Просто сказать, мобилизация всех на войну за «правду». Старик так и сказал: победила правда.
К дому Никулина подъехал автомобиль «амфибия». Это был адмирал Папанин.
15 Июля. Утро солнечное и росисто прохладное. Хочется удержать этот день своим словом, хочется в свете этого дня каждый другой день понимать, как необходимого для его творчества предшественника, и что значит нет и не будет дурных дней. Как давно я это знаю и чувствую и сколько я дал для выражения этого благоговения и благодарности, и все как-то недоволен и все мечтаю о том, как бы найти такую благословенную минуту, чтобы раз навсегда решиться и покончить с дурными днями и болезнями. Продолжаю это чувство, думаю о Ляле. У нее такой солнечный праздничный день в цветах и с пеньем птиц является свидетельством небесного (или загробного) мира: там радость вечная, здесь только страданья.
Итак, с этой точки зрения, моя жажда участия в творчестве небесного на земле есть просто отзвук религиозного христианского движения людей (церкви) к жизни небесной. С этой точки та небесная жизнь есть реальность, эта земная – мираж. Православная церковь есть деятельное осуществление на земле жизни небесной, есть участие каждого в сотворении дня воскресения, то, о чем я мечтаю: остановить такой день как сегодня и понять «дурные» дни в делании этого совершенного дня.
На очереди вопрос, начинать «Падун» или еще подождать.
15 Июля. Мое выступление в Пушкинском детдоме. Нас чуть не арестовали. Это известная игра у пионеров, в которой пионерам объявлена возможность нападения на их дом и даются все военные права для ареста и проверки любого гражданина. Так попадают иногда в руки детей академики, и мальчики ведут старика по улицам. У детей происходит что-то вроде массовой галлюцинации. Так, напр., директорша рассказывала, что прилетели два голубя, сели на крышу, и все десять мальчиков видели у голубя под крылом записку. Безумная игра, расстраивающая детство в самых его истоках (арестовать старика). Я же выступил с темой об уважении к старшим. Все шло очень успешно, однако, вероятно, подсознательно меня било по душе это пионерское барабанное восхищение. За чаем после беседы я по-настоящему изругал Успенскую (жена Ошанина) и назвал ее барабаном. Ляля чуть в обморок не упала от огорчения, дома из-за этой моей глупости полное расстройство. – Ляля, – сказал я, – хочу написать секретарю комсомола о том, не пора ли переменить политику в отношении воспитания детей. – Чего же ты достигнешь? В лучшем случае тебя спросят, в каком детдоме ты получил свои впечатления. Кто там воспитатели и т. д. Что ты вообще значишь для них? – Но ведь и Христос тоже вначале для всех ничего не значил, а между тем выступил и спас мир. – Он всех не спасал и не спас. Во Христе спасаются личности, а не все. – Но чтобы спасти людей, как ты говорила, лично, Он же выступил перед всеми. – И эти все его распяли. – Ну, а так и я не отрекаюсь от... Наш разговор не удался, п. что я исходил не от истины, а от своего глупого поступка. Но...
16 Июля. Приезжал Никольский. Завтра поедет с Рексом и решит его судьбу. Если он годится, то предложу Пете держать его пополам до тех пор, пока образуется Жизель. Начал входить в работу над «Падуном».
17 Июля. Всю ночь шпарил проливной дождь. Днем переменно, и то очень жарко на солнце, то прохладно, когда солнце закроется. Больше и больше вхожу в «Падун».
18 Июля.
Решен вопрос о чекисте в «Падуне»: сколько я мучился о том, как сделать чекиста идеальным и вдруг, когда время пришло, все само собой определилось: этот чекист будет Сталин («надо» против «хочется»).
Портрет Сталина на Выгозере. Его делал неизвестный художник по фотографической карточке. Но на этот портрет садились капельки воды, и сквозь туман весь портрет увеличивался безмерно, и черты лица, преображаясь, являлись иными, чем у художника. Умиренная стихия как будто приняла участие в творчестве, и вот Ваня увидел...
19 Июля. Не состоялось выступление на заводе № 2. Завтра едем в Москву за тещей.
20 Июля. В Москве все нарастает и нарастает успех моей детской вещицы. Жульническая организация ВОКСа выудила у меня рукопись, и когда я спросил гонорар, ответила: за художественные произведения не платим. Так я работаю на заграницу задаром. Но какой тут может быть спор, если личный интерес у нас вообще приносится в жертву общему. Таким образом, жуликам предоставляется полная свобода обирать авторов. Поди, разберись в этой каше!
21 Июля. Весь день простоял без дождя. Приехал в Пушкино и привез Ваню Пшеничного.
22 Июля. Ездил к Пете с Пшеничным пробовать Рекса. Ничего не нашли. Рекс остался у Пети. Промокли в лесу. Сговорились о разбойничьей охоте в Хмельниках 28-30.
23 Июля. После вчерашнего большого дождя не только нет на небе ни одного облачка, но как будто все прежнее кончилось, и туч на небе никогда больше не будет. В совершенной тишине на сучках деревьев, на плодах, на ягодах ночью сливались капля за каплей, падали, многие остались. На спелой вишне светлая блестящая капля висит сама почти как черная вишня и первый огурчик, раздвинув за ночь силой роста своего [широкотенистые] листики, мокрый, росистый показался на солнечный свет. Объявляя милой округлой фигуркой своей: – Вот и я с вами, я – первый зеленый огурчик.
Мы сговорились с Петей и Ваней в субботу ехать в Семино и до разрешения охоты разгромить уток на озере.
Помню время, когда могущественный коммунист Томский тоже так наезжал, и так я возмущался, так негодовал, теперь же сам начинаю разбойничать. Это произошло по двум причинам, первое – тогда я верил в силу общественной организации, второе: тогда сам за себя боялся. Теперь я не верю в «общественность» и больше за себя не боюсь.
Вся особенность русского народа сложилась из-за того, что в нем почти отсутствовала культура наследственной собственности. Не имея культуры собственности, русский человек издавна пользуется государственной властью как собственностью (белые анархисты). Мораль интеллигенции сводилась к служению своему народу. Интеллигенция всегда презирала материальную жизнь для себя. Так, без культуры наследственной собственности вполне естественна материализация личности русской служить в области государственной власти («и человека человек послал к Анчару властным взглядом»). Начатый процесс личной материализации («бюрократия») стремительно продолжался и процветал в мировой войне. Как не велика была в Германии сила диктатуры фашистов, она не могла обойти индивидуальное обоснование. Германский народ шел и вздувался на дрожжах индивидуализма: массовый немец шел за материальными благами, каждый индивидуально. Русский шел сверхлично, сам ничем не заинтересованный.
Итак, сила нашего социализма состоит в устранении индивидуальности с ее наследственными правами (собственностью). Это общественность, движущаяся без тормозов.
Сталин – это грузинский кувшин с русской кровью, это теперь такой же русский человек (скорее – русское явление), как и Петр I.
Мало того! Теперь и себя нельзя понять без С. «С.» в себе – это входит в состав моего собственного «Я».
Сталин – это корректив нашего послушания, это необходимость и свобода, или «я сам» есть С. как осознанная необходимость.
– то было вечно. Какой смехотворной манной кашей с малиной является нам теперь наша прежняя дворянская «земская» свобода.
Имея в виду образ Сталина, свободу я понимаю как тайну личную, имеющую выражение только в чуде (понимая чудо как явление божественной силы, т. е. не я, а Бог).
Только в зеркале Сталина я вижу себя как начало божественной силы. Это С. разделяет во мне вечное божественное от родового наследственного человеческого.
Даже если во мне и «нет ничего», глядя на С., я верю, что в ком-то другом это есть.
Сколько влаги в земле! В полдень в горячих лучах так сильно испаряют растения, что земля пахнет морем.
Очень хмурилось к вечеру, но обошлось без дождя. В полной тишине и насыщенном влагой воздухе некоторые капли внутри смородинных кустов со вчерашнего дождя остались.
Володя Елагин признался, что работать в журнале редактором невозможно. – Каждый мальчишка из ЦК, – говорил он, – всегда может по капризу своему выбросить лучший материал. Этот мальчик уверен, что всякий художник находится в его распоряжении, он прикажет – и Пришвин напишет роман.
Ф. М. Гладков обрушился на критику, раскрыл невозможные условия писательства и кончил призыванием к единой абсолютной истине учения Ленина – Сталина. Получается, однако, сомнение в абсолютности истины: какая это истина, если для охраны ее приходится содержать столько цензоров! Очевидно, Гладков, как старый коммунист, находится в раздраженном состоянии, чувствуя на себе укусы цензоров и не смея тронуть сук, на котором вместе с ними сидит. Боже сохрани меня от такого бессильного раздражения и дай мне разум – не оспаривать глупца.
Петя в мрачном состоянии: по-видимому, новый роман. Понимаю ошибку этого маленького романтика: он хочет найти себе такую женщину, которая бы подняла его. Бесплодное усилие любви! Любя женщину, нужно самому подниматься.
День вчера обстоялся, но после, ночью дождь лил и утро сегодня хмурое. Хотел было за грибами идти, но едва ли удастся.
Дерево, чтобы лучше расти, протянуло сук, а они сели на него. Дерево, занятое великим движением к солнцу, не могло их заметить, они же, объявили себя сучками дерева, и все живое, прибегающее к дереву, обложили данью (они – это «дьявольские поспешения»).
Замошкин стал писать в «Новом мире», читать стыдно. Вероятно, в обществе нашем нет уже больше тех людей, перед которыми стыдно врать и Всевидящее око завесили платочком. Кстати вспомнилось: в Союзе писателей в вестибюле стоит у лестницы исстари Венера. Раньше при Горьком, помнится, когда хоронили Андрея Белого, Венера эта голенькая одинаково встречала живых и мертвых. Теперь же, когда секретарем стал ярый коммунист Поликарпов, при выносе покойников богиню стали завешивать (так, при завешенной Венере хоронили Новикова, Шишкова и др.).
Бесы, конечно, были всегда и во веки веков, но тогда мы верили, что на них управа есть. Теперь же бесы так разгулялись, что кажется, ни на кого и управы нет и не будет. А между тем упование наших коммунистов-идеалистов, их Кредо именно в том, что путем разумной организации общества бесов можно извести совершенно. Где свет, там и тень: теория наводит свет на одну сторону, а бесы в тень. Дерево в росте своем движется к солнцу, а бесы рассаживаются на сучья, и все живое, прибегающее к дереву, облагают данью. Так было и так будет: чем больше внимания на бесов – тем им и лучше. Единственный выход – это дать бесам область, где им самим хорошо: это есть торговля свободная. Там они и жить будут и пользу приносить, и не будут со своей торговой душонкой вмешиваться в искусство.
Земля верна человеку и благодарная, как собака, а вода человеку, как кошка: она живет сама по себе и движется, где и как ей только захочется.
Первое движение Кононова было написать предисловие к моей сказке. Но после, вспомнив, что он партийный, он одумался и правильно рассудил, что писать ему невыгодно.
Между тем первое это движение и было движение героическое, на которое способны главным образом дети и юноши. И если мы ждем чего-то от детей, то мы именно этого ждем, свободного и необдуманного верного решения. Какая цена поступку, когда он обдуман, и риск их для него устранен. Это путь старых людей, испуганных жизнью.
В этом свободном движении и заключается смысл: «Будьте как дети», и все искусство в этом и все чудо жизни. Вот эта идея («будьте как дети») и будет идеей «Канала». И рядом с этим Долг и Труд как копилка сознания, необходимого для освобождения.
На дворе играло в веревочку семь девочек: одна красива, а три хорошеньких и три дурнушки, и все различные: хорошенькие различались по-своему, дурнушки по-своему. Итак, по очереди прыгали в веревочке одна за одной, дурнушки и хорошенькие. Когда же приходила очередь красавице, то казалось, будто с ней прыгают и все, и так оно водится и всюду в природе: на одну хорошенькую – дурнушка, а на одну красавицу – шесть: три хорошеньких и три дурнушки. И красавица, прыгая, всем улыбалась одикаково, и дурнушкам, и хорошеньким, как будто она знала, что и дурнушки и хорошенькие одинаковы.
24 Июля.
Красота не всегда бывает добрая, но добро без красоты – это, скорее всего, и есть именно зло.
В старину у солдат котелки были медные, и солдат говорил: «Служу, как медный котелок».
Человек родится каждый для себя и даже первым криком своим заявляет право свое на весь мир: это я, кричит он, я – владыка мира пришел. Но когда начинает ребенок расти, его встречает другой такой же, с мандатом на владычество мира, и третий, и каждый. Так начинается борьба между всеми за каждого, пока наконец каждому не приходит необходимость в невозможной этой борьбе за господство кончиться. И умирая, тогда видит мудрый, что не за себя он боролся, а за какого-то другого, кто лучше себя, и что каждый, сам того не зная, борется за другого, лучшего. Так смерть у людей проходит как мост их душ.
25 Июля. Дождь весь день. Видел во сне, будто я в ЦК и вычесываю вшей из головы, и говорю каким-то мальчишкам: – Вы, бесстыдники, живете и глупенькие даже и не подозреваете, что среди нас свидетель живет: все понимает, все считает, все записывает. Придет время, и вас отсюда, как вшей из головы вычешут, и тем все ваше кончится, а свидетельство времени...
- Давайте на этом согласимся и так уж и останемся: люди разделяются надвое: одни, очень немногие, рождаются вождями, духовными, военными, государственными – очень немногие. А огромное большинство о себе думают, как бы им лучше: это люди – подданные.
Итак, пусть будет и рабочее государство, где учат и кухарку управлять государством. И все равно люди, которым хочется самим жить и в рабочем государстве, непременно и в рабочей среде, как прованское масло в безвоздушном пространстве, принимают круглую форму, так они обращаются в обывателя.
Тут-то вот и определяется несогласие. Вожди давят на обывателя, требуя, чтобы и он сам стал вождем. Но ему не хочется вести людей, ему самому хочется жить. И он готов лезть в какой угодно узкий хомут, лишь бы оставили его в покое. С этим идеалом он и на войну идет, и получает крест героя, и умирает.
26 Июля. Весь день беспрерывно шел дождь. Пересмотрел начало «Падуна», и если никто не собьет с пути, я вступаю в дело создания ныне разрушенного Беломорского канала.
27 Июля. С утра было солнце. Клубника кончается, поспевает черная смородина и малина. Какая гадость червяк! А с малиной ешь себе и не глядишь на червяков.
Ляле трудно, не хочется делать компиляцию «Серой Совы» для радио («в глазах мутится»). И она с увлечением складывает печку и готова в это время утверждать, что сапоги выше Шекспира. Впрочем, тут дело не в характере труда (физического или умственного), а в хочется: хочется–и легко писать, хочется – легко печки складывать. Трудно же все, что не хочется, а что надо...
28 Июля. С утра полная навись. В каком бы возрасте ни застала любовь, и какого бы рода она ни была, все равно она движется всегда к материнству. Меня застала любовь на седьмом десятке. Лялю в конце четвертого, и за пять лет до каких только мечтаний мы не доходили!
Жульке (родилась 3 мая) – скоро три месяца. Тянется тоненькая, длинная, плоская. Сеттер: хвостик в конце залохмачивается. Делает стойки по мухам. Понимает звук «Жулька» и бежит, но кто кричит – не различает. И человек ей – весь человек сливается в одного хорошего человека. К любому бежит, с любым уйдет. Так и у нас, людей, бывает, и у девушек любовь ко всему человеку, но она выбирает. И наконец решится и выберет. Так и у собак хозяин. А бывает, собака не выберет и останется всем хороша (Нора). И то же девушка – Христова невеста.
29 Июля. Вчера день к обеду осветлел и продолжался, и ночь была светлая, утро. Вчера были у Никулиных, узнали, что Сталин требует контроля над Дарданеллами. А когда еще началась борьба эта за Дарданеллы! Так и Беломор (Божья колея: Илья пророк, купцы, Петр, Сталин).
Значит все делается не против природы, а согласно с ней, поскольку человек сам есть природа. Спор человека с природой домашний спор, и этим согласием разрешается завет: «да умирится же с тобой» и т. д. Следовательно «Надо» – есть давление прошлого (природа и история), поскольку это прошлое необходимо для нового (настоящего). Анна (желание) как причина, вызывающая перемены. Сутулов, напротив, удерживает то, что надо.
может быть только личная.
30 Июля. –... и они наверно верующие? – Может быть. Но почему ты думаешь, что непременно верующие, разве неверующие не могут быть люди порядочные? – В нашем смысле слова нет. Назови хоть одного. – И к удивлению своему их таких, кто заявил бы себя как неверующий, ни одного безусловно верного нам человека я назвать не мог.
- В лес вы идете за дровами, за грибами, за ягодами или только послушать, о чем шепчутся деревья или птицы поют, или поглядеть, как звери выходят на тропы. Вы отвечаете, что идете в лес для него самого: хотите лес понять, каким он есть сам по себе. А человек – разве это еще не больше, не таинственней леса. Так идите же и к человеку тоже не за чем-нибудь, а к нему самому.
До чего исковеркан вблизи Пушкина лес, изъеден коровами, козами, обломан, испачкан людьми. А человек нынешний разве не тот же лес? Но мы знаем, что дальше, глубже в страну – есть настоящий лес. А разве человек тоже не придет когда-нибудь в себя? Так устраивайте же свою жизнь так, чтобы дом ваш стоял окнами к тому дальнему человеку. Этот дальний человек живет на небе, и ему имя прежнее, древнее: Бог. И если я иду в лес не зачем-нибудь, а бескорыстно, к нему самому, это значит, я хочу к Богу идти. И если к человеку с тем же иду: послушать его тишину – это значит – я к Богу иду.
Кто же хуже: кто прямо начисто отказывается от Бога, или тот, кто Им пользуется для себя, идет к Богу, как в лес за дровами. Трудно сказать, кто лучше: коммунисты или попы сами по себе. Тут борьба, тут война, и все имена смещены и потеряли свое основание.
«Философия общего дела» (Федоров). Что же общего между людьми? Хлеб. Да. И дело общее есть – коммунизм. Значит, философия общего дела имеет предметом своим обеспечение всех хлебом. Но какая же философия? Это политэкономия. Или же философия общего дела есть обеспечение всех смыслом, чтобы все знали, для чего они ежедневно поедают свой хлеб? Отказаться от этой философии – значит отказаться от смысла. И так теперь многие отказываются и утверждают, что потребность в смысле жизни есть потребность личная, общей же в этом потребности нет, и обще-человек живет бессмысленно и удовлетворяется в самом процессе борьбы за хлеб и размножение.
Вчера учительница средней школы сказала, что комсомол не имеет никакой задачи в современном моральном воспитании детей.
Раньше я думал, что мое счастье, моя радость жизни есть у каждого, только человек до того задавлен внешним бременем, что не может, как я, радоваться жизни. Из этого у меня выходило поведение:
1) надо взять на себя общечеловеческое бремя, нести на себе все то, что несет каждый человек, и тем оправдать свою радость (христианство).
2) Разделяя бремя человеческое, надо бороться против каждого за всех (социализм).
Теперь это юношеское верование изменяется.
1) Та радость жизни оказывается независима от бремени, это есть ручей, которого не может задавить и скала: малый ручей, рассекающий скалу.
2) И тем самым выходит, что деятельность для всех – освобождение всех от бремени – бесполезна: под скалой бремени у всех нет ручья, требующего освобождения.
Мы теперь можем это видеть по всем стареющим деятелям коммунизма и по освобожденной ими молодежи.
Детство содержит всего человека, который потом раскрывается во времени. И точно так же, как любой плод, повредив его (поклевыши), можно заставить созреть, так и ребенка можно сделать готовым человеком. У нас теперь много таких детей.
31 Июля. Каждый день дождь. Ездили в Царево за грибами. Пошел первый гриб. Голод материнства (Лялина любовь). Перенести «голод» в повесть.
1 Августа. «Кладовой солнца». Юбилей в «Детиздате». Вечер у Маршака.
2 Августа. Возвращение домой. Визит Влад. Мих.
3 Августа. Дожди и дожди. Пережевываю московские переживания.
Маршак сказал, что дадут мне не только первую, но прямо сверхпервую премию. И нужно признать, что за все 28 лет работы это первое признание. Маршак говорил умные вещи о том, что физический труд легче умственного, легче делать не думая, чем с мыслью. Оправдание еврея (и что рассудком жить, чем чувством). Еще говорил о том, что проза Толстого сравнительно с прозой Гоголя, Пушкина, Лермонтова есть падение. Исчезает музыка, и остается лишь лепка (Ляля: скульптура есть низшее из искусств. Маршак: да, да, как приятно Вам говорить!).
Кому-то я говорил об уважении к старшим и сказал, что прежний наш университет был школой уважения к старшим, что именно это уважение (и послушание) к старшим и составляло смысл слов «университетский человек», «культурный человек» (культура есть связь людей уважением и послушанием).
Вдруг блеснул весь Толстой, как проповедь неуважения старших (Шекспир), непослушания (сектант), как сокрушитель русской культуры, как ее погубитель.
4 Августа.... Я червь (Державин).
Человек в отношении природы в XX в. стал ближе всего в мире к червю: точит и точит себе на пользу, и пользы не получает, и умирает, и его точат обыкновенные черви. Но разве нельзя точить, точить, потребляя и культурные ценности? Весь смысл пропаганды нынешней молодежи сводится к идеалу червя.
Подозреваю, что это начинают сознавать, и что успех моей повести объясняю: именно, что всем понравилось, объясняю тем, что и тому любо, кто стал тяготиться положением червя («я Царь, я Бог»), и самим червякам из-за того, что блюдо вкусное и можно себе поживиться.
Нужно признаться, что червякам-то самим становится голодно.
Когда сюжет вдохновенно раскрывается, тогда горе писателю, не освоившему материалы. Его цветок не раскроется и завянет.
Утро мучил меня говорливый «мичуринец» (жена его, Нат. Алекс, из Ельца, была при смерти моей сестры Лидии).
5 Августа. Дождик повседневно. Сырость. Растут в саду шампиньоны.
«Мировой кризис» Черчилля. Если понимать большевизм в России как силу возмездия за нарушенную правду жизни в Первой мировой войне, то из Второй мировой войны неминуемо должен выйти во всем мире социализм.
А в вопросе о возможности прекращения войны навсегда я держусь того мнения, что это возможно. Думаю я об этом так, что война, вообще говоря, есть поправка на те мечтания, которым неминуемо предается счастливый человек в мирное время. Война возвращает счастливцев этих к действительности. Если же станет на место войны социализм, то мечтать никому не захочется. Что же касается неисправимых мечтателей, то возвращение к действительности или война, это будет их частным делом. Так что... всякая война идет за правду и социализм есть форма войны.
тепло. – Сиди, – сказал я, – поглядим, как ты... – и прибавил оборотов.
6 Августа. Вчера к вечеру слег в постель (артрит – суставный ревматизм). Сел на салицилку. Доктор Гадалина Варвара Георгиевна.
7 Августа. Лежу в постели. Доктор Касаткина Валентина Михайловна.
9 Сегодня утром в первый раз т. 36, 8. Каждый день медленно понижается.
10 Августа. Установилась нормальная температура. Читал книгу неизв. автора о Шелли и Байроне. Эта книга косвенно навела меня на мысль об ослиной морали. Вот взять старые нравы английского общества. Их совокупность держится на ослах каждого англичанина: мораль на ослах. И у каждого человека нравственного есть свой осел, и личная нравственность его выражается формой его отношения к своему ослу.
Мелькает сюжет рассказа для детей, подобный «Кладовой солнца».
Такая тишина, что по неподвижному цветку, по тому, как он все-таки ритмически движется туда и сюда по горизонтали, догадываюсь о движении своего тела под ударами сердца. Утро в тумане после ночного дождя. Совсем как в Приморье Дальнего Востока. Вчера были два врача: Касаткина и Гадалина, был Носилов. Говорят, передавали по радио, что Япония капитулировала. Еще говорили о революции в технике в связи с открытием внутриатомной силы, что будто бы сила, освобожденная из небольшой монеты, может прогнать поезд из 46 вагонов три раза вокруг земли по экватору.
Прочитал книгу неизвестного автора о Шелли и Байроне. Как изменился «осел» с тех пор, как Наполеон и Байрон были властителями дум. («Осел» – это общественное мнение.) Выступление Байрона или Наполеона похоже на нелепое понукание палкой осла, когда он заупрямится. В таких случаях осел глядит на хозяина с презрением: «Я несу твою тяжесть, и ты восхищаешься миром, но я не захотел нести, и посмотри теперь на себя, на что ты похож!» Тогда в этом позорном для альпиниста споре приходит опытный старый погонщик, приставляет к ослиной ляжке свою палочку с гвоздиком, кричит свое известное: «Гши!» И осел снова движется в путь, с каждым шагом открывая альпинисту чудеса мира для обозрения.
Говорят, так однажды один хозяин подложил ослу кусочек сена под хвост и поджег. Осел тогда двинулся задом на хозяина, поджег ему халат, а свой огонь затушил. Хозяин окутался дымом и побежал...
Носилов обещал заказать студентам собрать для меня и перевести восточные сказки об осле.
Открыли, если это не сказка, запасы неисчерпаемой энергии внутри атомов. Если верить тому, что складывается из этого факта, то как будто человеку скоро ничего не будет нужно делать, чтобы себя прокормить, и вообще, это будет нечто вроде «того света». Наш приятель Носилов, однако, настроен иначе. Он боится, что новое изобретение попадет в руки большевиков: – И тогда все пропало. – Может быть и планета? – спросили его. – Ну, планета я не думаю.
Зачем там планета и зачем большевики! Что, если при всеобщем образовании изобретение попадет всем, в том числе и уличному мальчишке? Что, если открытие внутриатомной энергии в физике вскроет внутреннюю придавленную энергию человеческой личности? – Тогда будет светопреставление.
Как может современный канадский индеец выразить свою индейскую душу и показать ее на удивление всем, как культурную силу? Только тем, что индеец сделается англичанином и на английском языке раскроется, как это сделал индеец Серая Сова. Так и ты, мой друг, возьми это себе в пример и...
12 Августа. Пусть хмурые дни, но зато какое роскошное утро сегодня! Какой огненной кровью выглядят из-под земли зеленые стебли египетской свеклы, какая серебряная часто-мелкая роса и на табаке, на тугих кочанах капусты «Слава» и на широкотенистых листьях муромских огурцов. Гляжу внимательно на лист табака, замечая, как он быстро обсыхает в лучах. Вот уже на всем листу осталась, и то во впадине, небольшая кучка мелких блестящих шариков, и я их считаю: двенадцать было и стало сейчас десять, и вот уж пять, вот последний. Я успел последнему сказать свое «прощай!», и он исчез – куда?
Я поднял голову вверх. На всем великом голубом куполе не было ни одного облачка. И туда он летел теперь невидимкой, мой маленький серебряный мальчик...
(По поводу письма одной старушки о ее горе по случаю утраты маленького внука.)
Мне написала одна девица с Байкала громадное письмо о женской душе. Времени по случаю болезни у меня было довольно. Я написал ей, упиваясь отделкой вежливо-холодного письма. До того было тонко-насмешливо письмо, что и через сутки, прочитав, я восхитился им и даже – что бывает со мной не каждый год – сделал копию для своего архива. – На, почитай, – сказал я Ляле. Прочитав, она сказала: – Прямо какой-то лорд Байрон! – Да разве это плохое литературное произведение? – Не знаю, может быть и хорошее, но куда оно направлено – к несчастной девушке в Сибири, может быть заключенной... Подумав, вдруг... Со мной вдруг произошло моральное перемещение, как это бывает в физическом мире.
не открывая глаз и зная, что это неверно. Я лежу, нарочно не открывая глаз, не протягиваю руки для ощупывания предмета. Мне хочется убедиться в истине не путем опыта, а вывести путем знания: расставить все точки умственно и тем самым правильно поместить свое тело в отношении их. Но сколько ни бьешься, ничего не сделать. Головой знаешь, а чувство тела убеждает в обратном. Так бывает с положением себя на земле: знаешь точно – земля есть шар, а чувствуешь себя на плоскости, и это чувство не переубедишь никакой астрономией. С землей это, конечно, у всех, но бывает ли со всеми такой разлад чувства и знания в отношении расположения своего тела в комнате – не знаю. Со мной очень часто бывает и никогда не случается прийти в себя путем логического вывода. Кончается тем, что я или глаза открою и увижу щелку света в завешенном окне, или коснусь ближайшего предмета. Тогда вдруг непонятно, как голова и ноги мои возвращаются в верное положение, и согласно этому в комнате все правильно располагается.
Так вот точно бывает и в мире нравственного распределения вещей: я так наслаждался своим прекрасным письмом, так был в нем уверен, когда был в одиночестве. Но стоило мне своей душой коснуться души другого человека, и все вдруг переменилось: письмо было никуда не годное, и какое счастье, что я его не послал несчастной девушке, заключенной в сибирские лагери.
Два «надо» – личное и общее. Личное надо – это надо быть самим собой, а общее – это с чем человек входит в общество, т. е. надо быть как все. Вернее – есть «надо» одно: личный долг перед Богом. Самое глубокое соединение «надо» и «хочется» – это личность. И есть общественное внешнее «надо» – это закон. И тут крест с Христом и Разбойником.
Любовь к калеке (у соседа и всюду – например, у Кардовских): тут непременно любовь для себя перейдет в не для себя, тут человек любящий занимает силу у Бога и делается рабом Божьим.
Труд в глубоком смысле – это борьба за праздность, т. е. свободу духа. Никто не работает ради самой работы, а, работая, все время думает о том, как бы, каким бы способом поскорее «кончить». В том и есть все трудолюбие, вся завлекательность труда: найти свой собственный (стахановский) способ поскорее «кончить».
узнал, что это делается одновременно двумя круглыми ножами вдоль и поперек живота без поранения сердца: самоубийца после того может жить еще два часа. Предназначенному умереть присылаются эти инструменты – вот и все. Вот оно государственное Надо в культурной форме своего выражения (то, что у нас «расстрел»).
13 Августа. Вчера держался солнечный день и сегодня опять безоблачное утро. Сколько лет должно было пройти (60 лет!), чтобы я мог отделаться от чувства обиды и несправедливости за мое исключение из гимназии и признать наконец, что они (Старшие) были правы и я должен был быть исключенным.
Для этого должна была пройти вся русская революция между двумя мировыми войнами. Теперь все мое, и государство, и общество работает сознательно и бессознательно над правилом уважения старших. Но это единственная общепризнанная моральная тема для воспитания детей. Вся же большая сложность держалась на культуре собственности. Эта (личная) собственность связывала труд и власть и поколения (тут и «чти отца», и «не укради», и «не пожелай осла ближнего, и ни вола его», и ни всего).
Мы приходим к тому же в отношении уважения старших (это видно у военных), но это уважение не прежнее рабское: Калинин президент и другой Мишка – оба «Мишки». Есть какая-то доля добровольности в деле признания власти одного Мишки над другим. В. Трубецкой и его денщик Мишка – люди двух миров, а Мишка Мешечков и М. Калинин – оба из одного теста.
я же пешком иду и учу осла нравственности общего дела. Всем нам трем, сидящему верхом чужанину, погоняльщику, мне, моралисту, и особенно самому ослу очень скучно. Нет личной птички – она улетела. Вот тут-то и надо проверить – обязательна ли для новой морали песенка личной птички, или можно обойтись без нее.
Культура собственности, какой-нибудь, напр., майорат1, прятала личное начало человека внутрь общественного родового процесса, личная сила была как скрытая внутриатомная сила, теперь она вырвалась, было, и должна быть возвращена. Так вот вопрос о том, каким образом эта освобожденная личная сила должна быть возвращена в общественном процессе и явиться предметом новой морали. Она возвратилась так, да не так: птичка запоет, но песенка будет иная.
«Яблочко от яблонки» и пр. есть господствующая мера человека, и даже критики начинают разбор нового писателя родством его с тем или другим предшественником. Между тем пора бы начать понимание человека как личности единственной и неповторимой. Начинают, в сущности, определять то, с чем новый человек боролся, из чего он исходил.
Вчера день обстоялся, и только раз на минуту пробовали падать редкие, крупные, теплые, как парное молоко, капли. И опять безоблачное утро. Благодаря больной ноге, что нельзя ехать на охоту, стало мне на душе спокойно и ясно. И кажется, что раз не надо ехать, то и так хорошо неподвижно сидеть, глядеть на растения и думать...
Вчера на ночь я сказал: – Дня три уже без газет, а наши за это время шагают и шагают по Манчжурии. И так удивительно, на всей земле только два полноценных противника, Америка и мы. Подумай-ка, мы!
- Да, мы голодные, голые. Что у нас? Только терпенье.
- Не думаю, что только. У нас еще большое преимущество: свобода от собственности и ее традиций, свобода от сословных и классовых привязанностей. У них же (Черчилль) все это – собственность, традиции стесняют движение.
социализм никак не с той стороны. Мне кажется, что я так и родился со смутным чувством неприкосновенности к священной стороне своей личности. Это первый и единственный источник моего протеста революции, к этому процессу и словесное дело пришло, как питательная среда.
Кого теперь и спросишь о Семашке, все говорят в один голос, что Н. А. очень порядочный человек, но «между нами говоря, недалекий..» Что это? Семашко у нас в гимназии был умницей и формально, как первый ученик, окончивший с медалью золотой, и первый в этой области, где и были все те, что мы называли «умом» тогда: подпольная деятельность. В дальнейшем Семашко и в положении революционера, и Наркома был истинным и самым добрым человеком: он делал тысячи и может быть десятки тысяч добрых дел. И вот теперь: недалекий... Точно так же почти отозвалась и невестка моя Ия об отце своем, старом коммунисте, очень честном и достойном человеке: – Он ничего не понимает, – сказала она, – живет не во времени.
Я сразу понял после этого, почему и Семашку называют недалеким: он верит в те идеалы, которым служил в лучшие годы жизни. Он слишком честно служил тем идеалам и остался с ними, когда они изменились: он не мог с этим дальше идти и оттого стал . Если бы у нас не одна была партия, то он мог бы стать консерватором и там, как Черчилль, отсиживаться, влияя на благопристойность экстремалов. У нас же, будь он способен, как Черчилль, должен сидеть не у дел, как недалекий пережиток.
Неужели же действительно в обществе нельзя быть слишком честным, и чтобы изменяться со временем, надо самому изменять? Скорее всего, это относится только к политикам и как предостережение: нельзя все свое лучшее, святое вкладывать в политику: недалек тот человек. Но тогда как же Сталин? Я думаю, что у Сталина не было выбора: он был только политик в существе своем, тогда как Горький, например, был и политик, и писатель, и гуманист, и патриот.
Неизменных идеалов, как неизменных планов, быть не может, но чтобы следить за его изменениями, надо не изменять ему, а самому изменяться. Двигаться вперед можно, только изменяясь вместе со своими идеалами. Есть, однако, одни, кто падает в прах, изменяя своему идеалу, и есть, кто мумифицируется в верности ему. Идеал живет, изменяясь, и я в нем живу, и нет неподвижной идеи. И сам Бог – вот Бог-то и особенно изменяется, и кто верит в Бога, это значит, он идет за Богом, вечно изменяясь и никогда не изменяя.
Величайший долг человека – это изменяться в Боге (как Бог – так я!), изменяясь же не соблазняться временем: (Истина.)
Можно с Богом идти против времени, можно со временем идти против Бога. Не за временем надо идти человеку, а за Богом, идущим для человека всегда во времени. (Правда.)
Преступная собственность образуется в краже человеком у Бога времени по формуле: время есть деньги. Тут начало греха, имеющего последствием войны.
А вот еще и такое может быть понимание нынешнего могущества России: весь мир увидел по двум мировым войнам, на каком пустом месте (личная собственность) воздвигнут карточный дворец современной общественной нравственности.
талант, личный дар заключен в моральную скорлупу частной собственности. Этим путем Анна обращает инженеров.
Посмотрите на зеленки: могли же мы для этих вьющихся растений вбить по гвоздику внизу и вверху и натянуть нитку, чтобы вьюнок мог подняться высоко. Но почему же человечество за 15 тысяч лет не [придумало] для себя ниточки, чуть ли не каждые 50 лет мы их обрываем и [все] валится в бездну.
15 Августа. И еще роскошное утро. Вчера были Кущины, как всегда усталые. Гадалина потребовала от меня воздержания еще от ходьбы.
Утверждаюсь в том, что чувство личной собственности есть основа питания старой морали, как «служба» – новой (в смысле: все поступали на службу, а что из этого вышло). «Не для себя» (и для иных потерялся смысл жизни). Действительность – это что все мы живем не для себя, а наше «дихтунг» для себя. Так вот в наше время и остался человек всякий без своей сказки. – Поживите без сказок!
16 Андре Моруа. Вчера на небе показались кошачьи хвосты, и Носилов сказал, что барометр падает. Но утро еще солнечное.
Филер или пьяница? Скорее всего, просто пьяница.
Говорили о фольклоре в Казахстане. – Как там теперь? – спросил я. – Все погибло. Поймите же, наконец, что от соприкосновения с этим все погибает и все погибнет.
Но самое имя останется и победит, это имя Бога, Христос (весьма напоминает старуху: но словеса мои не сгорят). Это все та же религия смерти, с разделением на землю и небо (здесь и там). А то – религия жизни (рождения).
Люди не породистые собаки, чтобы можно было их по заказу выращивать. Настоящие люди сами родятся, как родился, к примеру, Шаляпин. И вот это-то и есть самое главное – се человек, рожденный, а не выращенный. Выращивать будут людей – вырастут породистые собаки. Революция тем и сильна, что, при всем своем открытом культе интеллекта, молча признает первенство в человеческом мире. Чудо рождения небывалого, в этом и есть тарное упование, а открыто для всех почитается Осел.
Всякий успех тем только и хорош, что освобождает место, куда можно, бывает, ногу поставить. Но как только поставил – удовольствие проходит: вторая нога ищет себе места. Первая нога у меня была «Кладовая солнца», вторая станет туда, где будет «Падун».
Говорят, что Япония капитулировала. И слава Богу. Теперь начнут ее прибирать к рукам.
Савин, Воронов (Онега), Анисимов – честные, влюбленные в прошлое столпы – вот где склад ненависти к большевикам. Тут нет прощения, нет согласия. Тут нож в сердце – и все. (Из этого же: Горький и Ремизов.)
– это еще не свобода: бывает, человек на машине едет в тюрьму. Совершенно свободен ребенок, который играет в эту машину: сидит на стуле, щеки раздувает: пах-пах-пах! И это у него машина.
17 Августа. Погода стоит «что надо»! (Точно, сказал N.) 14-го подписал Микадо безоговорочную капитуляцию. И рядом с этим наша дружба с Китаем.
Мы решили, что такую адскую ненависть содержать в себе, как Носилов, возможно лишь при условии, что сам лично находишься в постоянном моральном плену. А этот плен нам известен. Если бы не «плен», то можно бы говорить о чем-то подобном бывшим настроениям канадских индейцев. Но как-то не верится в совершенную чистоту и оригинальность русского миросозерцания. Тут в самом истоке разноводье и разноветрие.
Что из этого рассказа о Падуне выйдет? Что бы там ни вышло – это будет посильным ответом на вопрос о возможности мира («да умирится же»).
Вчера после обеда собрались было тучи и до вечера у солнца с ними борьба. К вечеру солнце перемогло, и утро пришло, как во все эти дни, безоблачное и прекрасное.
Есть такая черта между «я» и Богом, когда я смиренно уступаю себя и говорю: – Дальше я ничего не знаю и не могу думать. Это значит, дальше я не думаю, не творю своего Бога, а верю, что Он сам начинает думать о мне. Тогда я, как ребенок, смотрю на детский образок Боженьки, шепчу детскую молитву. И вот тут-то я бываю православным человеком, хранящим единство Божьего образа во всех возрастах. (Это ответ на Миллера, излагающего учение Веданты с разделением образа Божия, согласно разным возрастам человека.)
Кто сейчас не участвует в этой борьбе двух богов: хранимого в душах наших сокровенного Господа нашего Иисуса Христа, единой Личности всего человека, с массой внешне соединенных между собой единиц человечества!
На одной стороне цель – бессмертие небесное, откуда нет и возврата на землю. Религия смерти и радости небесной, вечной, и религия жизни, ее священного мгновения. Уязвимость первого начала в том, что оно образуется само по себе и само из себя и воздействует, в лучшем случае, на каждого верующего, оставляя всех других в стороне.
мгновении («остановись, мгновенье»).
Это второе миропонимание не обязательно эгоистично, напротив: в любви своей к другу тут человек может свое достижение радости передавать другому и вообще «умереть» ему даже и «не важно». Не только не эгоистично такое миропонимание, но возможно, что идеальное и невозможное в достижении священное мгновение в практическом моральном плане явится, как жертва собою за други своя, т. е. высшее выражение любви.
Склонен думать, что обе религии, как земля и небо, как рождение и смерть, как здесь и там являются проявлением одной и той же ритмической сущности, как прилив (жизнь) и отлив (смерть).
19 Августа. (Преображение.)
«Падун» (Боюсь, что неусвоенный фактический материал будет мешать). Решаю конспектировать ход работы по каналу.
Продолжение вчерашнего: если бы мы в молодости Знали то, к чему мы приходим в старости, то мы бы с места не сдвинулись, повторяя «суета сует». Вот источник возмущения во всем мире против попов.
Для папы в семье всегда есть кабинет, куда он всегда может уходить и делать свое тайное дело. Папа приходит в детскую поиграть, в столовую поесть вместе с семьей, но что делается у папы в кабинете – для детей остается тайной. Об этом узнают дети, когда будут большими.
Так реальность невидимого и доступного лишь совершенным и немногим личностям Брамы там на небе приходит в столкновение с теми, кто реальностью считает священное мгновение жизни (здесь на земле): например: геройский прыжок ласточкой вниз головой с высоты 10 тысяч метров. Что же делать, сказать ему: – Не прыгай, сынок! Смешно и тоже будет неискренно и противно, если пастор благословит: – Прыгни, сынок! А между тем чудо такого соединения и есть наша моральная цель: чтобы священное мгновение жизни стало бессмертным, для этого нужно, чтобы старец благословил прыжок.
Построить мир человеческий без принципа собственности и в этом смысле перековать человека – вот утопический порыв при постройке канала, соответствующий в ином плане усилию остановить прекрасное мгновение жизни.
«властелины»). Большевики эту готовность доверия облекли в форму знания («хочу все знать»), противопоставленного суеверию.
Это «знание» марксизма-ленинизма основано на том же доверии только к большевикам и недоверии ко всему иному, объявленному не знанием, а суеверием, идеологически-классовой надстройкой и т. п. Организатор власти (см. великий инквизитор) втайне относится к этому знанию, как к суеверию, но суеверию полезному для утверждения власти.
Высшим источником этой власти является не «я», а «ты» (пролетарий), для кого я властвую, т. е. служу, отдаю свою жизнь. В такой религии ближнего все душевное глубочайшее сокровище, в том числе и сам Брама (бог), приносится в жертву ему, т. е. в нашем случае пролетарию (этим же путем дикарь превращает чурочку в идол, в бога).
Спрашивается, чем же отличается от этого умирания во власти для спасения друга своего (пролетария) распятие Христа на кресте (тоже умирает Сам, спасая ближнего).
Мне нужно иметь в виду, что когда будет закончена моя работа, направленная против собственности, собственность снова водворится у нас, как водворилась религия, плата за почтовые марки, погоны и т. п. Это раз, а второе, надо иметь в виду, что эта собственность будет в ином значении и форме, так же, например, осуществление военной власти иное, если офицер и солдат – люди двух разных классов, или же они сознают себя, как два Мишки в одном огороде.
«Воскресенья». Пусть и Анна будет неправильной святой.
Ляля до того исстрадалась в борьбе за радость священного жизненного мгновения, что самой земле объявила войну за него, и когда ей встречается в жизни что-нибудь прекрасное, она видит в нем свидетельство жизни небесной.
Монахиня Map. Алекс., стремясь к единству со Христом, деятельно работала в обществе, и так, будучи самой целомудренной девственницей, обрела в образе своем что-то мужское. И дева незаметно для всех скрылась в мужском облике. Так черты мужские в женщине свидетельствуют о наличии самой целомудренной девственницы (изображая Анну, надо иметь в виду этот образ).
Зеленый шум. Сегодня днем был ветер и маленький дождь. Когда у нас в Пушкине ветер, тогда только наступает тишина. Тогда шум деревьев заглушает громкоговоритель и свист паровозов, гудки электрички и перекрики соседей. Тогда зеленый шум приходит волнением, и чувствуешь себя в совершенной тишине, как бывает только на берегу моря под шум ритмически проходящих и уходящих волн: счастливо здравствуйте, счастливо прощайте!
1 Майорат (лат. major - больший, старший) - система наследования земли, недвижимости по принципу первородства в семье или роде.