20 Августа. Ночью был небольшой теплый дождик, утро облачное медленно раскрывалось, как будто человек, крепко заспавшийся, медленно пробуждается и лениво встает. Да, конечно, не нужно очень-то отдаваться мечте о девственной природе и тишине деревенской и каких-то лесах, куда можно уходить в себя, как индусские пустынники. Во всяких жизненных условиях человек, усиливаясь в себе, может выискивать тишину, достаточную для своей молитвы. Если же явится возможность жить в лесу, то это само собой явится, как дар...
Читал Миллера о религии Веданты, о современной разделенности субъекта и объекта, подлежащего и сказуемого. Нельзя, например, сказать в этом смысле «я толстею», потому что «я» (Брама) не может толстеть. Миллер, излагая Веданту, совершает обычный грех для нашей европейской философии: он философствует о религии, т. е. стремится измерить своей интеллектуальной веревочкой более крупный предмет, чем сама веревочка. Как утомительны стали для нас эти непрестанные попытки. Бойся философии! Стремись во всякое время и на всяком месте эту стремящуюся вырваться из оков своих мысль вправить в дело образования и выражения своей собственной личности, так, если ты поэт, то заставь свою философию войти внутрь поэзии, если ты сапожник, то пусть философия сделает твой труд для тебя легким и приятным. И если ты не поэт, не сапожник, а просто человек живой, то пусть философия приблизит тебя к священному мгновению и уверит тебя в том, чтобы его остановить, или напротив, пусть философия уведет тебя к чувству вечного и заставит тебя прижать руку к сердцу в смирении и радости. Так заключи свою философию и заставь ее вертеть колесо твоей личности.
21 Августа. Вчера после обеда переходил дождик, за ночь раздождило, и утро вышло моросисто-серое. Был старый доктор М. Г. Артемьев (отец врача М. В. Касатовой). Утвердил блестящее состояние моего здоровья для 72 лет.
Приходила Варв. Г. Гадалина звать в поездку за грибами («не прозевать бы опят»).
Жулька очень растет – 3 1/2 месяца, много играет с Норкой и пристает к коту. Умный Васька сегодня, укрываясь от Жульки, нашел себе место внутри куста крыжовника и там растянулся. Жулька открыла его и бросилась, но, встреченная колючками, остановилась и – нечего делать! Принялась орать. Она не лаяла, как собака, а хрипела, задыхалась, давилась и только изредка вылаивала по-собачьи, точно так же, как молодые петушки стараются кричать по-петушиному. На безобразный крик Жульки прибежала Норка, сунулась в кусты, укололась и забрехала на кота по-настоящему, по-собачьему. Сам же Василий Иванович лежал в растяжку, не обращая никакого внимания, и только самый кончик хвостика чуть шевелился, выдавая его тайное удовлетворение достигнутым положением.
Радуйтесь, мои дорогие, радуйтесь, если можете, здесь на земле, но я свою долю земной радости не истратил – что делать! Такая судьба. Я сохранил ее, и она вместе со мной соединится с вечностью.
Когда является пожар, одни люди спрашивают, кто виноват, а другие отвечают уверенно, свои! То же, если происходит большая покража в общественном магазине, тоже «свои». В русском народе, можно сказать, при всяких несчастьях виновника ищут среди своих. И если при покраже лошадей непременно ищут цыган, то это только подчеркивает, что, пожалуй, «свои» являются действительными в большинстве случаев виновниками несчастий.
Начинаю опасаться, что голодные редакторы слишком обрадовались «Кладовой солнца», что волна эта уже спала и премия не достанется мне. Это будет очередная горькая пилюля, которую я получаю за каждую вещь. Но меня будет утешать сознание того, что я ловко воспользовался первыми похвалами и успел гонорарами выбрать не меньше, как всю первую премию.
Завтра 22-го поездка к Пете за грибами. Взять с собой: 1) Термос с чаем и сахаром. 2) Дневник. 3) Портфель с книгой «Канал». 4) Топор. 5) Лопату. 5) Документы. 6) Деньги, перо, карандаш. 7) Теплую куртку. 8) Чулок надеть и захватить шерстянку. 9) Яблоки и конфеты для Сережи. 10) Папиросы.
У меня есть свой участок, и я его возделываю, насколько хватает моих сил. Разные бывают участки – это все равно, важно, что я работаю сам на своем участке. Но есть другие породы существ, работающих на чужом участке под надзором властного хозяина. И есть третья порода тех, кто властвует, организуя рабов. Все эти три породы существ действовали во все тысячи и десятки тысяч пережитых человечеством лет.
22 Августа. Выехали за грибами в 7 утра и в 11 вернулись мокрые: ночь и утро лил дождь.
Читал «Очарованная душа» Роллана пятую часть и вспоминаю свое уверование в Маркса в юности, упреки совести в первую революцию, защиту личности во вторую и знаменитый хлыстовский Чан, у края которого мужики (Легкобытов и другие) предлагали Мережковскому, Блоку и Ремизову броситься в чан. Да, конечно, в конце концов, все бросятся и должны броситься или рассеяться по мелочам, но придет время, никто не бросится и скажет: – Довольно людей прокипело в этом Чану, пришло время, и пора это кончить: живите сами! И тогда все пойдут за этим вождем, и начнется возрождение. А после того (когда-нибудь, нескоро) опять придет разложение и опять выпадающим единицам будет предложено броситься в чан: – Совершенно верно, – скажет комсомолка, – это диалектика.
23 Августа. Утро сияет, и еще задолго до восхода я при первом свете проснулся и в этом почувствовал первую осень. И увидел-то знакомую седую росу.
и должна уйти, и опять должна возвратиться: мир, как вода, скорее не течет, а качается, и взявший меч, от меча и погибнет. Но как яснеет всем неизбежность социализма в мире и невозможность индивидуалистического возрождения. И как хорошо у Роллана сказано, что святые и гении освобождены от необходимости качаться «вперед-назад» на роковых волнах человеческих.
Гениальность определяется рождением, – это не от себя.
Но путь святости, разбиваясь на множество тропинок, предполагает личный выбор своей собственной тропы.
Конечно, и у гениального человека есть своя собственная тропа, как ни гениален Шаляпин, он, конечно, и свои руки приложил к обработке своего таланта. Но гениальность видит свою тропу только возле себя и не знает, куда она поведет его завтра.
Святой пробивает свою тропу напрямик, далеко, в бесконечности видя сияние достигаемой цели. Тут определяется человек, не данной от природы милостью Божьей, а сам, каким он может определиться из данного, как сын Божий, как Бог.
Революционеры бывают пассивные, как Семен Маслов, как Шатов и другие, т. е. предполагающие личную мораль и страдание, ответственность личную. Таким я знал только Маслова: а то, какая им противоположность – активные. Я видел больше всего активных, и если и страдающих, то как звери (посади Ленина в тюрьму, он не Богу будет молиться, а решетку грызть). Но возможно, что дело не в самих революционерах, а в легенде, их окружающей. Русский народ творил свою легенду о Правде, а они были просто служители, как попы.
24 Августа. Москва. Как назвать то радостное чувство при большой удаче, когда кажется, будто изменяется речка, выплывая в океан: свобода? любовь? Хочется весь мир обнять, и если не все хороши, то глаза встречаются только с теми, только на тех обращают внимание, кто хорош, и от того кажется, что все хороши. Редко у кого не бывало такой радости в жизни, но редко кто справился с этим богатством: один промотал его и разрушил, другой не поверил, а чаще всего быстро нахватал из всяких богатств, набил себе карманы и потом сел на всю жизнь стеречь свои сокровища, стал их собственником или рабом.
Сердце питается радостью, и ум здоровеет, и понимание ширится, – вот что.
25 Августа. Вчера дождь весь день и сегодня пасмурно и очень тепло.
Философия насилия. Вот о чем я думаю, о чувстве материнства при бездетности. Это чувство у Ляли теперь переходит на меня. Отсюда и все прежние ее неудачи в любви и противодействие родовому чувству. Основание родового чувства (долга) находится в отце (безликость), а материнство есть колыбель личности.
Будущая мать эту личность чувствует и переносит ее на отца.
Женщина в будущем отце чувствует и потребность в его семени и ненавидит, потому что это семя противоположно личности ее будущего младенца.
Так происходит насилие (и вот почему молоденький лейтенант на платформе в Пушкине, когда бандит вонзил ему нож в сердце, крикнул: мама!).
Большевики изнасиловали Россию, и она теперь родит...
- Позвольте, а разве во всем мире вы не чувствуете сейчас этого акта насилия и этого крика «мама!» Насилия государственно-родового, социалистического.
- Позвольте, а понимаете ли вы, почему это, где женщины, там разложение.
- Понимаю: женщина – это вода, размывающая скалу.
26 Дождь. Вчера после обеда вернулись в Пушкино. Вчера читал в «Октябре» «Кладовую солнца» и подумал написать о себе – «Правдивая сказка» (как я пришел к Девриену с предложением написать правдивую сказку и пр.). Внутри моего очерка и рассказа таится цель написать правдивую сказку. 40 лет на прокрустовом ложе очерка. Каждый человек живет сказкой – это сила внутриатомной энергии.
27 Августа. Утро солнечное, а дальше как Бог даст. Вчера сговорился с доктором (Артемьевым), что он берет Рекса. С тещей был разговор: – Смотрю я на вас с Лялей и думаю о том, что вот как это удивительно у вас, как у всех: заключили вокруг себя какой-то супружеский круг и стали вы как один человек: что скажет один, то и другой, и уж вперед знаешь, если один согласится, то и другой, и наоборот. – Мне кажется, это должно бы вас радовать. – Меня и радует. – Ну, так в чем же дело? – Радует и удивляет: у вас, как у всех. Что это значит? – Значит, было два человека, а стало один. – Я бы так не могла.
На этом кончился разговор, я порадовался, что мы с Лялей вместе, а теща сохранила за собой неоспоримое право быть тещей и думать о всем отдельно.
А между тем, в этой капельке жизни отразился сейчас весь мировой спор о силе и счастье человека быть в коллективе и о праве каждого индивидуума жить и мыслить отдельно. Если вспомнить из прошлого русских людей: Волков, например, в детстве имевший намерение уйти в монастырь и после определивший свою жизнь на вере в вечность рубля. На каком же окаянстве (Каин) возник его капитал. И как невыносимо и отвратительно тоже и групповое убийство, когда по сигналу «вор!» все ворота на запор. И убивают часто не вора, не разбойника, а вот именно того, кто заявляет право думать отдельно и не стадно.
Стая лежит в основе коммунизма, а вор-собственник в индивидуализме. И вот в то же время – коммуна не стая, и личность – не вор. И все решается качеством души: чтобы иметь право на отдельное существование от стаи, надо быть великодушным, а мелкодушного всеми средствами надо загонять в стаю.
То, что я хочу вложить в душу Зуйка, сказку – это есть праведная радость жизни, законное разрешение трудового процесса и душевной борьбы удовлетворением. Только злой, дурной человек не имеет в жизни минуты для расширения души (обнимающий целое – сказка).
В сказке благополучный конец есть утверждение гармонической минуты человеческой жизни, как высшей ценности жизни. Сказка – это выход из трагедии.
Сказка для маленьких: В каком там царстве, в каком государстве!
У нас в дачном поселке Пушкино трехмесячный щенок Жулька стал обижать нашего кота Ваську. Умный кот (забрался от Жульки внутрь куста крыжовника, и щенок не мог через колючки достигнуть кота).
28 Августа. (Воскресенье, Успенье.)
Холодно и дождь моросит. Можно сказать, лета не видим.
Видел во сне дворец и в нем живет моя невеста недоступная, как всегда (в жизни я сам сделал ее недоступной: это нужно было для неосознанного поэта). Дворец был под влиянием ее невидимого присутствия. В этом же дворце живет Горький, и я знаю, что он скоро умрет. Я делаю Горькому доклад о моих записях в нашей стране и потом объясняюсь ему в своей любви, и он тоже мне объясняется. В то же время я чувствую, что дело тут не в самой любви, а в усилии ее сделать. Такими в точности и были наши отношения с Горьким.
Проснувшись, думал о том, как же это при моей полной любви к Ляле может мне сниться Недоступная. И так понял, что та любовь и эта есть один и тот же процесс: мне тогда нужно было из Альдонсы сделать Дульцинею, чтобы совершать подвиги. Когда же подвиги были совершены, потребовалось их признание, и фантастическая Дульцинея должна была сделаться если не Альдонсой, то естественной женщиной («жить как все хорошие люди»).
Вся Англия вопит о лишении ее Ленд-лиза. А у нас публика знать ничего не знает и совершенно спокойна: вопрос ведомственный. У нас лишь когда срежут пайки, тихо застонут и смолкнут.
29 Августа. «Очарованная душа» Роллана. Вдохновенный «Песнью Песней» расписывает половую любовь как священный акт. Очень хорошо сказано по аналогии с половым эгоизмом о духовном эгоизме тех, кто навязывает свою идеологию.
Нина Портнова – административный глаз: сразу все может схватить, мгновенно сделать вывод и распорядиться (приказать). Усидчиво сидеть и работать над чем-нибудь не может (это понятно). Она курит, пьет, может ночи не спать. И трогательно любит дочку (девочка заболеет и мать тоже болеет). Конечно, она может жить и где-нибудь на чужом диване. Петя с Ией в ее глазах «буржуйчики» (характерно, что Ия, дочь старого коммуниста, признаваемого за приверженность к идеологии старых большевиков ограниченным человеком. А Нина беспризорница).
30 Августа. Утром тяжелая борьба в небе за свет, и только после обеда явилось солнце. Такое прекрасное было небо в барашках. Казалось, только бы день какой-нибудь выбрать и отдаться разглядыванию неба, то прочитал бы там всю программу мира на земле. Утром ездил к Пете, привез Рекса и сдал в семью доктора Артемьева.
После обеда приехал Замошкин с сыном. Узнал, что в связи с атомной бомбой, уничтожившей город Нагасаки со всем населением в 250 тыс., папа издал энциклику с молитвой о конце мира.
Открытие внутриатомной энергии приписывается датскому ученому Нильсу Бору. Его теория у нас подверглась осмеянию в связи с тем, что ученый – человек верующий. Супруги Кюри, начавшие движение открытий в этом направлении, были тоже почти святые люди. И так праведники науки привели весь мир к границе самоуничтожения так близко, что папа издал энциклику о конце мира.
Моя раскольница в «Падуне», ожидающая в гробу светопреставления неожиданно становится современным образом. Ляля, например, уже готова присоединиться чувством к современной эсхатологии папы. Она готова радоваться тому, что наконец наступает развязка мучительной трагедии земной жизни человека. И этому противопоставляется миросозерцание, напр., А. Барбюса, который говорил, что человек после смерти живет только на земле и что, напр., современный Ленин есть Сталин.
Так вот теперь, молодой человек, обрати свое внимание на современную жизнь и выбирай себе путь. Произошел факт открытия для человека силы, превосходящей воображение всех сказочников от сотворения мира. И эта сила одинаково может стать как источником жизни, так и смерти.
И вот одни люди перед этим фактом складывают руки, готовясь к концу мира (у меня старуха ложится в гроб), другие посвящают себя делу борьбы за продолжение жизни здесь на земле.
Лилии. Расцвели купавы, белые водяные лилии. Я вышел на болотце возле Новой деревни проверить по бекасам работу моей трофейной немецкой легавой Рекса. Посредине болота было неглубокое озеро, покрытое купавами. Молоденькие деревенские девушки, совершенно голые, лишь немного выше колен стояли и рвали купавы, наверно для продажи на станции. Я довольно близко подошел к лилиям, направляя Рекса рукой в ту и другую сторону. И так мало-помалу я подошел к той эстетической границе, когда из-за видимых подробностей человеческого тела должна была исчезнуть гармония голых девушек и белых лилий. И признаюсь, мне было, может быть, чуть-чуть досадно, что девушки не хотят стыдиться меня, и голые таращат глаза на мою собаку и на меня, старика.
Но вот Рекс сделал стойку. Я по-немецки сказал: – Вперед (Форвертс!). Лилии не только не спрятались под воду от моего голоса, но даже как будто еще больше высунулись. Рекс подался вперед. Вылетела белка, и собака сунулась было за ней. Это у нас, охотников, считается преступлением. Я крикнул ей со всей силой властного напряжения дрессировщика по-немецки: – Комм хер! По-немецки «хер» значит «сюда», но по-русски. Я совсем это упустил из виду. – Ах! – крикнули разом все лилии. И когда я посмотрел в их сторону, в озерке среди белых купав виднелись одни только головки сконфуженных и улыбающихся девушек.
В перерыве разговора Замошкина с Лялей о конце света я рассказал о лилиях. Замошкин очень смеялся и, возвращаясь к теме разговора, сказал: – Нет, Михаил Михайлович, свет наверно не кончится, какой-нибудь выход найдется. – А какой другой выход может быть кроме диктатуры? Вот перед войной был же изобретен самолет «Блоха» для индивидуальных полетов, и каждый слесарь мог сделать себе такой самолет и улететь на нем, как Гитлер, в, неизвестное пространство. Так будет и с этим открытием источника энергии: свобода исследования открыла, а диктатура спрячет. – А она уже есть. Верующие в ожидании светопреставления будут молиться, индивидуальные хищники подожмут хвосты. Конец индивидуальной свободы будет реальным знаком эсхатологических чаяний. От всей прежней свободы останется для личности маленький люфт выбора места своего в коллективе. – Да, Николай Иванович, – сказал я Замошкину, – открыли бы новую силу или не открыли, все равно: время индивидуальной свободы прошло. А молодежь? Спросите своего сына: он вовсе уж и не понимает, что это значит – наша свобода. Он вырос в берегах диктатуры и дальше будет бежать, как ручей в берегах.
31 Августа. Утром в борьбе за свет на земле солнце не справилось с облаками и ветром, был дождь, а потом начало оно побеждать.
За чаем Ляля посвящала свою мать в эсхатологические чаяния папы. Но когда я посвятил тещу в такое чаяние всех народов с незапамятных времен, то теща стала на мою сторону. – Что же, вы совсем не верите в конец? – спросила она. – Нет, почему же, – ответил я, – но я определенно не верю и не хочу верить, что вот именно теперь после американской атомной бомбы он должен кончиться. А то скажите, куда же девать в моем рассказе старуху, ожидающую в гробу светопреставления? – А какая это у тебя замечательная мысль, – подхватила Ляля, – как это должно у тебя прекрасно выйти. Так Ляля увлеклась моей сказкой и забыла совсем о конце мира. Ляля и вообще, утверждая какую-нибудь гипотетическую мысль, всегда таит в себе возможность обращения против нее. Скорее всего, так думает и всякий неглупый. Но есть эгоисты мысли, те не терпят возражений и стоят на своем: это диктаторы.
Яблонка была ранена. И всегда, когда дерево ранено, оно цветет гуще, как будто почуяв гибель свою, все силы свои устремляет к размножению. Наша яблоня зацвела вся, цветок к цветку снизу доверху. К сожалению, в бутоны проник долгоносик. Яблочки хотя и завязались, но скоро опали. Осталось только на одной веточке в одном гнездышке шесть яблочков. Им было трудно расти в тесноте, каждое яблоко росло, ежедневно нажимая сильней и сильней на другое. В этой борьбе (описать каждое яблоко: одно смеялось, другое было лобастое – думало, третье., у каждого пупочек и темечко... тени зубчиками от листика).
Отчего это в природе ни один лист, ни одна травинка или корешок, или семянка, или цветок не складываются друг с другом, не бывают такими, как если бы их люди делали на фабрике. Это, наверно, я думаю, оттого в природе, что там все движется, все течет, все переменяется каждое мгновение по ходу роста. Все несходство – это следы перемен, и вся жизнь от этого как в облаках на ветру: облака бегут и переменяются в образах.
И люди так в природе – тоже все разные и сходных до точности людей нет, и человек дорожит особенно своим несходством, и его называют душой. Так, у каждого человека есть своя душа, и у каждой души есть своя мать, создавшая ее отличие (Богородица).
Одна учительница принесла в школу книгу о материализме и сказала: – По этой книге я вам так преподам, что вы не будете верить в Бога.
Но дети никогда не думали о Боге. Может быть, они никогда бы в жизни и не встретились с мыслью о Боге, но учительница навела их на эту мысль. И они стали думать.
«Бог есть!» – мы думали: «А может быть нет». Теперь же старшие: «нет», а младшие про себя думают, может быть: «да».
Вот уж воистину именно про эту учительницу сказано: «рече, безумен: несть Бог».
На вопрос мой Замошкину, почему Америка и Англия соединились с нами, а не с Германией, он ответил: боялись Германии.
- И может быть надеялись, что СССР будет войной обессилен.
- Конечно, надеялись.
- И просчитались.
- Не думаю: вот в китайском вопросе мы не пошли на поддержку коммунистов, а заключили мир с одним правительством. И в Болгарии тоже отступали.
При этом разговоре мне представляется моя «Мирская чаша», написанная именно в духе морали прежнего старого коммунизма, и за то она никогда не будет признана. В связи с этим и мой прогноз о диктатуре в отношении частного пользования вновь открытой энергией.
1 Сентября. Солнечно, совсем тепло, почти жарко. Ночь лунная, то и дело слышно было, как падают яблоки: с грушовки упало за ночь 18.
Часа два ходил вдоль Учи и по Зеленому городу. Смотреть не на что: жизнь захламленная.
Смотрю назад на свою повесть «Мирская чаша» и в свете новых событий (побед, изобретений), новой ориентации в политике вижу, что пафос возмездия (Всадник Гоголя), заключенный в ней, теперь пережит: вся вещь уже несовременна. «Мирскую чашу» постигла та же судьба, что и «Мирскую чашу», написанную в 1919 году. И про все эти попытки прийти в пророки можно сказать: против рожна не попрешь.
2 Сентября. Такие теплые дни, такие звездные ночи, так по-прежнему по небу всю ночь блуждает Большая Медведица и всю ночь падают спелые яблоки. Утром гроза с теплым летним дождем.
Темпл Сэрстон. Роман «Непримиримые». Вот бы чудеснейший из чудеснейших романов для детей, если б не тема о мальчике, убегающем от отца ради «завоевания мира» (художник). Это тема борьбы за индивидуальность, наша же современная тема – это борьба за место в коллективе. Правда, какой это пример для нынешнего юношества борьбы за индивидуализм: добродетельный и негодяй – оба делают карьеру под формой добра.
И даже ученый Нильс Бор, возможно, святой человек, имея намерение дать людям власть над материей, дал силу массового разрушения жизней и ценностей. Создались такие условия жизни, что имеющий намерение делать добро людям делает зло (супруги Кюри).
Но если целью поставить не добро, а место свое личное в коллективе, то это же и будет место вождя. Значит, наш современный идеал есть идеал вождя (к этому идеалу поправка: взял в руки барабан, это не значит, что стал вождем). В «Падуне» показать процесс вождеобразования.
Вторая тема у Темпла Сэрстона та же судьба, – это женщина, создающая мужа-героя (как физически рождающая, так и нравственно образующая). Итак, оба эти идеала, вождя и матери-героини названы правительством (спор не о Боге, а о слове и деле).
Вопрос, почему же писатель... нет, не почему писатель не хочет воплощать эти идеалы, а почему у него с этим делом ничего не выходит? Потому что автор – не чиновник и делает не по прямому приказу и долгу, как тот, а от себя. Автор должен делать открытия, хотя бы лишь в том смысле, чтобы открывать глаза людям на вещи, которых они сами по себе видеть не могут. Эти вещи должны существовать для автора, и он должен их сам найти, увидеть своим глазом, вложить свой палец в их ребра и, поверив, воссоздать. То есть опять-таки открыть на них другим глаза и уверить их.
прямому проводу, выполняет их как чиновник, п. что директивы еще не вещи, а добрые намерения. Конечно, не исключается возможность того, что доброе намерение правительства совпадает с добрым намерением самого писателя (взять Маяковского). Но это возможно лишь в редчайших случаях, потому что такой автор будет вытесняться авторами-чиновниками, выполняющими задание правительства не от себя лично, а по прямому приказу.
Сила «долга» тут встает против личности как ощетинившийся зверь, и во имя «нравственных» начал, скажем, того же коммунизма, будет уничтожать творческую личность. Всякая липкая мелочь в этом процессе будет прилипать к дну идущего корабля личности и затруднять его продвижение.
Правительство тогда не будет знать своих же лучших людей, оттесняемых прилипалами, правительству будет казаться, что корабль идет тяжело в силу долга или тяжести добрых намерений, в то время как ход корабля затрудняется бесчисленными прилипалами.
Спор идет теперь, в сущности, не о религии и материализме, а о слове и деле. Бог содержится в Слове, но если Слово стало пусто и бездейственно, то дело, получив свободу от мысли, выбрасывает слова о Боге, как пустые, ненужные и даже враждебные. Тогда священнослужители становятся просто попами и существуют ради пустых слов. Дело же, лишенное руководящей мысли, движет массы людей безразлично, в сторону добра и зла.
Вот почему сам римский папа, как ездок, выбитый из седла, произнес последнее Слово, не лишенное смысла, о конце мира. Так опустело Слово (свидетельство этому мировая война), а Дело, захватывая на пользу человека (добрые намерения) все источники мысли, повело людей прямо в Ад. Размыслить – конец. Но приходит утро, и шевелится в душе какое-то неясное чувство радости жизни самой по себе в том мгновении, которое пришло сейчас. Вот это чувство и надо теперь охранять потихоньку от всех, как охраняется под скалами ручеек, вытекающий из недр.
Друг, если мы с тобой переживаем что-нибудь для себя вновь, то это вовсе не значит, что мы открываем для всех что-то новое. Напротив, что-нибудь новое для нас с тобой, для всех может быть старо, как избушка на курьих ножках.
3 Сентября. В ночь пошел дождь опять, и всю ночь за окном шумело. Последние яблоки осыплются с грушовки. Сливы красные.
Вчера был у нас зам. директора леспромхоза Дроздин Павел Иванович. Он гордится тем, что фамилии его почти никто не помнит, что он для всех только «Павел Иванович». Вот этот Павел Ив. советует добиваться собственности на дачу и не мечтать ни о какой Истре. А получив в собственность эту дачу, продать ее и купить на Истре. Написать в Моссовет мотивированное заявление.
Вспоминали с Павлом Ивановичем вчера, когда весь многомиллионный неграмотный мужик был заключен в себе самом безвыходно, как в каюте, как в лагере.
«Просвещение народа» было мужику как быку красный флаг. И вдруг мужицкий вулкан начал свое извержение.. Есть еще люди, кто может сравнивать время, как жили тогда просто и как сложно и беспокойно теперь. Что и говорить!
Но мы-то, интеллигенция, и когда все было просто и так дешево, жили в тревоге.
Пожалуй, даже та прежняя тревога души революционного интеллигента вполне соответствует... нынешней тревоге в повседневной материальной жизни.
То, что было в душе у немногих, для нас теперь стало повседневностью жизни у всех. Вот почему я, с детства содержавший в себе эту тревогу, не могу ад нынешней жизни противопоставить покойному раю жизни прошлой. Это могут делать только те скромные люди, которых тогда называли «мещанами».
Мы же все одинаково, как разночинная интеллигенция, так и либеральное дворянство и проч. материально были независимы – дворянство по своей беспечности, интеллигенция по внутреннему своему разрыву с материей.
Серьезная забота о материальной стороне жизни целиком лежала на мужике, которого было так много, что он в свою очередь мог быть «ленивым и беспечным».
Может быть, это было сравнительно с нашим временем и хорошо, но оно никуда не вело, и потому оно было плохо.
- Конечно, счастливец, – сказал Павел Иванович.
Но тут Ляля, конечно, вмешалась: – Счастливый! Если б вы только знали, каким страданьем, каким риском и бесстрашием дается это счастье.
- При том, конечно, и талант, – сказал Павел Иванович, – не всем это дано.
- Талант – как у Шаляпина, – сказал я, – в этом смысле у меня его нет. Такой талант к чему-нибудь, как у меня, есть у многих, почти у всех. Но это «что-то» зреет у людей как плоды у яблонки над пропастью. Надо терпенье, мужество, даже геройство, чтобы дождаться мгновенья и схватить свое яблочко, когда оно сорвалось и падает в бездну... Был у вас такой миг, Павел Иванович?
- Был.
- Схватили вы свое яблочко?
-Нет.
- Вот то-то. Сами виноваты, голубчик, и значит, нечего вам вспоминать время, когда было всем хорошо и дешево жить, нечего думать о нынешней жизни, что человеку нет из нее выхода. Скажите честно: было мгновение – я его пропустил, я виноват. И как только вы это сознаете и одного себя повините, то остатки вашего бытия расположатся вокруг вас правильно, как инструменты под рукой хорошего мастера <приписка: 3 Сентября. День победы (продолжение)> ... может быть даже и не в том счастье, чтобы именно поймать свое яблоко...
- А то как же, М. М.?
- Да так, возьмите, к примеру, того же Шаляпина. Яблоко свое он поймал, но, в конце концов, не знал, куда себя деть. Может быть, истинное счастье даже не в том, чтобы именно поймать свое яблоко, а в том, чтобы всем сердцем, всею душою повиниться в том, что его упустил.
- И дальше?
- А дальше окажется, что яблоко-то не одно. Пришло время, опять созрели яблоки, и тебе твое яблоко и ловить не пришлось: само оно тебе к коленкам упало.
Петя и Нина Портнова. Нина беспризорница и должна сама себе создавать дом. Петю презирает за то, что он пользуется домом, созданным отцом его. – Этим он избаловался и уклонился от личной суровой борьбы. – Тут две собственности: одна отцовская наследственная, другая своя личная.
В Пушкине собрался всякий сброд от раскулачивания, и каждый потихоньку переживает лихое время раскулачивания, ежовщины, войны. Теперь тут не редкость встретить приличного человека, хорошо понимающего советский быт и как будто вполне с ним согласного. Только человек такой же понимает скрытое в нем сознание великого превосходства его времени перед настоящим. Впрочем, он этого и не таит, он готов открыться, но никто из молодых не поверит сказочной простоте и богатству того времени. Кто, например, поверит, что в Ельце на базаре в харчевне под шатром извозчик обедал за 6 копеек и получал щи мясные, хлеб и гречневую кашу на постном масле.
Хозяин Рекса М. Г., жена его Клавдия Лукинична. Вечером проверили Рекса и были радостно удивлены. У Рекса началась хорошая жизнь.
Толстовцы. Мы теперь все вегетарианцы, все земледельцы и непротивленцы: одно слово, толстовцы.
считала, сколько штук на ней – 300 штук, каждое яблочко ценила по 10 рублей. Раз мальчик-пантера, проходя, сказал: – Дай яблоко. – Старушка побоялась и дала. На другой день опять. И опять дала. На третий день отказала. – Не дашь? – Нет. – Ну, я сам возьму. Утром встала старушка – ни одного яблочка на дереве.
4 Сентября. После двухсуточного непрерывного дождя хмурый холодный ветреный день.
Вспомнилось, как я начинал свою литературную жизнь. Никого вокруг не было: было чистое поле и кол, я привился к колу и начал подниматься.
Прихожу к мысли утвердиться в Пушкине окончательно: пусть будет хоть какой-нибудь угол, да свой. Начинаю всерьез хлопотать о покупке дома. Написал заявление в Моссовет. Завтра буду советоваться с «Детгизом» и «Госиздатом». Елагина буду просить съездить в Моссовет.
Познакомился с N. и подумал: это контра – надо пореже видеться. Познакомился с М. – явная контра, надо опасаться. Познакомился с П. – махровая контра – опасно! И вдруг осенило: да ведь все же контры!
5 Сентября. Москва. Вчера мы приехали в Москву. Вечером у большого окна моего кабинета над освещенной победоносной Москвой я подумал, что если бы не маленькая случайность, то атомная бомба в руках немцев снесла бы всю Москву. Мало того! Игра в войну... может в будущем весь земной шар вернуть к первичной материи. Мы же, бедные, сложив бессильно руки, обращаемся к Богу с молитвой о мире всего мира...
Что это, сказка наша? Но какие же это мы, если помещенные в печь пылающую мира, можем создать такую сказку. И мы ли это... не Сам ли это в нас бессмертный Затейник?
Как бы там ни было, но верная мысль нашего обычного сознания о возможности конца мира подавила меня, и Ляля, конечно, это заметила, и я ей сказал...
- Эти упреки Богу, – ответила она, – я пережила и прекратила их в дни смерти отца. Тогда явилось мне торжественное состояние духа, в котором земная жизнь растаяла как та стальная башня, как говорят, растаяла при взрыве атомной бомбы. Ты сам подумай, на нашей же короткой жизни происходят события в отношении нас к физическому миру: самолеты, радио и т. п. Все это показывает только, что мы вообще ничего не знаем. Так вот, это сознание ничтожества наших знаний, нашей мощи, нашего бытия в день смерти отца прекратило раз навсегда все мои упреки и споры с Богом. Это спорят люди в малолетстве своем. Но мы же с тобой не маленькие.
Атомная бомба создала особый вихрь в нашем сознании: первый пришел с этим ко мне Носилов и своим рассказом начал тревогу или карамазовский спор с Богом, второй – Павел Иванович, своим обращением к гармоническому прошлому, третий в семье Артемьев – тоже спор с Богом. Все как вихрь атомной бомбы.
Мы шли вчера на вокзал по узкому переулку, то ныряя по колено в грязи, то вздымаясь на камень или на корень дерева. Впереди некий человек тоже нырял и, завидев нас издали, заговорил – вздымался, нырял, проваливался, балансировал, вскрикивал: «черт!» и опять говорил, говорил что-то собственно не нам, а имея в виду нас. Мы были для него не мы в своих конкретных индивидуальностях, но «мы» как нечто однородное с его собственным страждущим «я». Это шел своего рода коммунист, обвиняющий за мерзкую жизнь на земле то ли Бога, то ли правительство, призывающий к возмущению друга или брата, заключенного в другом неведомом человеке. Это был не пьяный, но измученный до опьянения человек.
К этому постоянные беседы одиноких пьяных, идущих неверным шагом по улице. В каждом прохожем он видит такого брата, тянется к нему всей душой и вдруг, когда встречает защищенную трезвым сознанием индивидуальность, сам обращается в зверя и лезет, узнавая такого же зверя, с кулаками.
За жизнь с Лялей сколько узнал я недостатков ее характера в ее повседневных делах и всякого рода обычных и необходимых умениях. Как-то ничего не умеет и учится повседневно тому, что все другие обыкновенные люди усвоили себе нечувствительно от родителей. Но все мое раздражение по поводу ее неумений и всякого рода страхов рассеивается от постоянного моего благоговения к ней, как источнику божественного сознания. В глубине своей, мне кажется, она все знает, и в ней содержится ответ на всякий вопрос глубокого сознания. Если бы я мог о всем спросить ее, она бы ответила на все. Но у меня редко бывает достаточно силы, чтобы ее спросить. Жизнь проходит часто так себе, как будто едешь в телеге, имея возможность лететь на самолете. Но только это большое богатство постоянно сознавать, что все от себя, и если я хорошенько только захочу, то пересяду из телеги в самолет, или задам Ляле всякий вопрос и получу от нее всякий ответ.
6 Сентября. Конечно, дождь. Вчера уговорились по телефону с Барановым о поездке на Истру (в воскресенье).
Я достал бензин. В «Детиздате» все благополучно: обещают премию.
Вечерняя заря спустилась в воду, и кто был на берегу и смотрел туда, видел, как она там, в глубине гасла и засыпала. Утром заря встала и с неба спрашивала воду и вода отвечала заре: что спросит заря, о том и ответит вода.
Так и все в мире: листик зеленый, свободно покачиваясь на тонкой веточке, спрашивает, и корни впиваются, и земля отвечает.
И ребенок, хватаясь за грудь матери, спрашивает, и ему отвечает мать. И отец всей нашей жизни солнце своими лучами спрашивает, и земля раскрывается.
Один из планов Падуна: уход и приход сказки (Зуек живет в сказке). Падун умолк – сказка умолкла, и тут пропал Зуек. Вернулся Зуек хозяином.
От недобрых людей зло бывает единичное: торговец обманет или вор украдет: одному плохо – украли, а другому дешевый краденый товар даже и на руку. Так вот от недобрых людей, а вот как добрый рассердится, да станет за свое добро на дыбы – вот тут уже беда всем, и добрым и злым.
Клавдия Лукинична Ляле сказала: – Я в Бога не верю, но Христа люблю. – Но ведь Христос верил в Бога, любил Его, молился и нас научил: «Отче наш!» Как же это вы можете так вместе, и любить Христа и в Бога не верить?
Кл. Лук. смешалась и не могла ответить на мудрый вопрос. К счастью, Ляля умеренный диалектик. Ткнув ее своей словесной шпажонкой, она приняла в себя Клавдию Лукиничну как хорошего русского человека. Она поняла, что Христос в сердце Кл. Лук. это тот самый ближний (то назывался он «человек», то «друг», то даже просто «мужик», то потом «пролетарий»), во имя которого горела Россия с первых своих возражений царю, как Помазаннику Божию.
Христос в устах русского человека – это поправка к жестокости и несправедливости Бога. Восставая против Бога, русский богоборец делает Христа хорошим идеальным человеком, тем ближним, во имя которого возник коммунизм.
Но разница в очеловечивании Христа у нас и в Европе только в том, что там хоть соблюдают внешнее приличие в отношении Бога. С этой точки зрения сверхчеловек – это мост, по которому человек возвращается к Богу, Христу.
Колотили на войне ближнего во имя блага самого же ближнего.
Первая прогулка с Жулькой в поле и в лес (ей 4 месяца было 3 сент.). Жулька впервые осталась в мире со мной одним, и так я сделался для нее мало-помалу центром вселенной, богом. И так все существа от собаки до Канта общими усилиями создают образ Божий.
Так вот, наша прекрасная любовь, как трудно она давалась, вспомнить страшно: Ефр. Павл., Лева и теща и борьба за существование во время войны. Разве я думал о всех этих тягостях, когда начинал роман? Но они пришли, и мы их победили. Мне кажется самому, что все делала Ляля, что только благодаря ей я мог победить. Но это не совсем верно, она была та же самая с другими, и никто другой не мог ее понять. Я один ее понял, и она только мне могла помогать и вместе со мной делать жизнь.
Бог, как создатель мира – это смысл нашего прошлого. Но мир продолжает делаться, и человек склонен взять на себя это творчество: раньше Бог, теперь мы.
Из суммы всех усилий вышла атомная бомба.
Неужели это мы ее делали.
Нет! Она у нас вышла, т. е. то же самое, как если бы упала откуда-нибудь.
8 Сентября. Рано утром дождь, потом солнце. Если не будет дождя, едем на Истру.
Долг поэта быть поэтом в молитве.
Это значит, чтобы землю поэт во время молитвы расстилал ковром перед Богом, а людей соединял молитвой в единстве.
Чувствую бремя жизни и все надеюсь превозмочь. И так оно должно быть: бремя, это сумка с болезнями, неудачами, все растущая в тяжести своей, преодолевается растущим в силе смыслом (духом). Значит, та же самая борьба, что и в юности, только углубленнее, ближе к себе самому.
9 Сентября. Весь день дождь. Проводил на охоту гостей. Вечером ходил на пирог к Елецким: Мих. Ефим, и Нат. Алексеевна (дочь Ира).
Во всех углах Союза шипят змеи притаенные. Говорят об атомной бомбе, о наших уступках, о том, что какая-то злая муха на Тихом океане уничтожила кокосовые пальмы, что на эту муху напустили другую, и что первая муха – коммунисты, вторая – лейбористы.
Ляля определила Александра Васильевича как человека с гениальными задатками, но без таланта, и потом о себе: я тоже такая. Почему же они разошлись? Потому что она должна была найти свой талант.
10 Сентября. Ночью дождь и утро. В 9 стало светло, искал дупелей на лугу Учи и не нашел ничего. Сегодня – 10-е, по-старому 23-е, т. е. дупеля должны быть через три дня. Собирать вещи, без которых можно жить здесь, и не торопясь переезжать, стараясь задержаться до 1 октября. В субботу 15 сент., в воскресенье – на Истру.
- Падают... – Милый друг, не пугайся, падают спелые яблочки.
После разговора у Носилова об атомной энергии, по пути домой в страшной грязи, придерживаясь руками за решетку забора. – Итак, Ляля, понятие материи исчезло, точно так же и энергия стала фазой к переходу в нечто иное. Что же это нечто, не похожее ни на материю, ни на энергию. Не Бог ли?
- Вот еще, Бог! Как так это можно сказать: это так далеко от человека, а Бог – это возле самого человека.
Мы шли буквально по колено в грязи, в резиновых сапогах, в полной тьме. Но я от слов Ляли почувствовал к нам близость Бога, и сердце мое наполнилось радостью о том, что Ляля знает твердо, где Бог и что Он есть.
люди увидят в отдалении оставляемого ими Бога...
Вот когда стали понятными Блок и Белый!
Но ведь позвольте, человек-то ведь продолжает рождаться. Как можно родить человека без надежды на его счастливое будущее? Так в быту, где рождается человек, должна бы сохраниться радость жизни и вера в Бога живого. Но почему же к этому миру «матерей-героинь» подойти невозможно, до того оттуда смердит. Этот мир Авраама ныне разорен и летит в пламень («тотальная война»).
11 Сентября. (Иван Постный.)
– ничего. Болото – сплошное озеро воды, и птице некуда нос воткнуть.
Так вот летим в ад, в огонь, а Бог посылает воду против огня.
(Вложить это в ум старухи, ожидающей светопреставления: тоже вместо огня – вода.)
12 Сентября. Безоблачное холодное утро. Вскоре потом северный ветер и на небе кошачьи хвосты перед новым потопом.
Христос, когда омывал ноги своим ближним (ученикам), оставался Богом, как все равно и великий художник, делая ближнему великое добро, остается творцом. И всякий человек, омывая ноги ближнему, должен делать это во имя Бога, но не человека, значит, быть сверхчеловеком или богочеловеком. Всякое же добро ближнему просто по человечеству есть или идолопоклонство или «любовь для себя» (скрытый эгоизм).
Это рассуждение явилось по поводу сна моего в эту ночь. Мне снилось, как будто я омыл ноги своим ближним, и за это все на меня набросились, как на лжеца.
Марья Васильевна верой и правдой служила своим хозяевам. Но есть более высокая правда, чем правда служения хозяину. Так, она встречает умирающую старушку, забыв о хозяевах, доставляет ее домой, ухаживает, хоронит. В мелких делах у нее есть настоящее стремление сделать не как велят, а по-своему в уверенности, что так будет лучше. Если не выйдет лучше, то приходится солгать. Уличают во лжи – она плачет не в раскаянии, а от невозможности объяснить людям, что хотела им лучшего и что так она по высшей правде живет: делать лучше, но не всегда это выходит, а что не вышло, то не она в этом виновата. Но раз уж «лучшее» не вышло, сорвалось, то этой попытке сделать лучше люди не поверят и потому приходится врать.
«Лорд» (то же что и демон) это кто, как тот же Ницше, живет по ту сторону добра и зла человеческого, слишком человеческого мира в вечной вражде с этой «человеческой» моралью, но без «во имя».
привязанности. Вот тогда близкий к Богу возвращается к ближнему человеку без пристрастия и ему любить врага своего так же легко, как и друга.
Суровые и безводные училища подвига (Лествичник).
Жалкое зрелище, когда спасшиеся на море терпят крушение в пристани.
13 Сентября. Есть чувство как бы ущемления славой: схватит за сердце что-то вроде тоски («и вырвал грешный мой язык») и вдруг увидишь себя, как писателя, с той стороны, где готовятся к доброму ответу на страшном судилище, где спрашивают о данном тебе таланте. После ущемления в самозащите остается у меня все-таки от всего написанного нечто достойное в своей наивности и целомудрии, похожее на девство, отданное в хорошие руки. Однако этого маловато для доброго ответа, и совесть упрекает меня в том, что чего-то главного своего я сказать не посмел. Очень хорошо только, что я виню в этом одного себя и всегда при этом надеюсь и обещаюсь в будущем написать свое лучшее.
Румянец моего яблочка получался оттого, что каждое встречаемое мною человеческое существо я признавал представителем Целого. И это восприятие не прогнали во мне все войны и революции. Даже в самое последнее время я думал о «сказке», живущей в душе каждого человека, как о последней реальности.
На днях еще я сказал профессору о том, что собираю легенды обывателей об атомной бомбе (Замошкин, например, сказал, что хотя мир человеческий находится на краю опасности, но он надеется на победу, в конце концов, добра. Ляля обрадовалась концу света: «к одному концу». Мичуринец в атомной энергии увидел хорошее: «север сделают югом»).
– Обыватель ничего знать не хочет, он только пользуется, ему не электрическая энергия интересна в своем существе, а, напр., электрический звонок. – Ну, так что, – сказал я, – обыватель наивно связывает эти силы с жизнью человека, ученый же и этого не может: он своим интеллектом просто входит в состав сил, и этим ученым пользуются политики, как вещью. При всем невежестве обыватель свободней, чем ученый, открывающий силу, способную зажечь всю планету. Но самый свободный человек еще не родился. Вот когда обыватель с помощью своих ученых и политиков приспособит для своей жизни новую силу, тут родится новый человек и обратит эту силу в игрушку: он будет играть в эту силу и, значит, будет совершенно свободным.
Ученые – мученики науки, мученики политики, мученики обывателя, это все только мученики, а после всего приходит ребенок и начинает всем этим играть. Но счастье наше, что в глубине своего мучительства мы содержим всю свою личную сказку (птичку) и в ней-то, в этой сказке, мы даем наследство будущему свободному существу (и этим духом движется мир).
Все деятели науки, от самых маленьких и глупых техников до великих ученых организовались в одно целое. Напротив, все деятели искусства единственны и «школы» их дают только знатоков, но не творцов. Искусство действует на общество как личная сила, наука, напротив, обезличивает, и поскольку она коснется искусства, она обезличивает искусство. («Требует исследования», как говорит Лествичник.)
Откуда это взялось в отрочестве, что раз что-нибудь в книге описано, то этого больше уже и нет. Так было с нигилистами у Тургенева в «Нови»: весь довольно продолжительный период жизни от прочтения романа в гимназии и до студенчества я думал, что нигилисты были во время Тургенева и теперь они пережиты. То же с королями вроде Макбета, с царями вроде Грозного, кровавыми делами под Колыванском и вообще со всем таким необыкновенным и описанным давно покончено.
А после оказалось - нет, это все есть и теперь. Описано, значит, казалось, кончено. Какое может быть, казалось, возвращение к мысли о конце света, если об этом сто раз писалось, как о каком-то средневековом пережитке. И вот опять начинают говорить о конце света, и совершенно всерьез, на основании научных данных.
не оторвешься: от добра [добра] не ищут. Главное, что Ляля очень любит это дело, быстро привыкает к нему, и если случится со мной беда, позовет свою Зину, и так-то жить будут!
Опять (после двух только дней) мутное небо и вот-вот дождь окладной. Мы едем на зиму в Москву с намерением в воскресенье ехать на Истру.
Советское мещанство. Древний Прометей был распят на горе, а в наш утилитарный век похитителей огня засекречивают и делают рабами обывателя – потребителя огня. Впрочем, в наше время и весь человек, для кого и был похищен огонь, превращается в раба обывателя. Это уже произнесенные слова: «советское мещанство». (Так приблизительно должен сказать мой «профессор».)
Вечером сошлись у меня в Москве: Ваня, Лева и Цветков. Цветков говорил об атомной бомбе (как начало новой истории). Ваня слушал с раскрытым ртом.
Суточный дождь. Выехали на Нил (Кооператив «Наука, искусство и литература»), с нами Поповы, Баранов, Иван Вас. Заварили дело с участком на Истре. Преиспытал муки, возвращаясь в темноте без фар.
17 Сентября. Был на ВАРЗе и у Косенкова. Заварил дело с прицепом. Поручил Ване ремонт машины (перетяжка).
18 Сентября. как река, лишенная берегов.
Попов Иван Фед. рассказывал о себе, что если бы не пропустил один случай, то мог бы теперь быть богатым и знаменитым писателем. Было это в 1939 году, когда один приятель его, имевший возможность беседовать со Сталиным, сказал: «Писатели все сволочи и никому бы я не сказал этого, только тебе говорю единственному: пиши про Ивана Калиту». Сталин сейчас о нем говорит и берет его себе в пример.
Удивило меня в этом рассказе, до чего просто писатели смотрят на Сталина, и думается: кто же так прост... писатели.. и неужели сам Сталин?
Общее мнение, что атомная бомба открывает новую историю человечества.
Кто-то сказал, что только благодаря войне, усилившей темп и риск жизни, была изобретена атомная бомба: в мирное время никакое государство не дало бы на опыт миллиарды.
и Гессе[н], редактор «Речи», за несколько дней до свержения царя купивший имение, тут жизнь на вулкане, тут очереди во время бомбежки, тут еврейский компромисс, и мы все так, и может быть даже в конце концов это же значит и улыбка матери, посылаемая ею своему сосущему грудь младенцу. Улыбнись же и ты, милый друг, своим цветикам: цветут, а небо к вечеру расчищается и завтра наверно будет мороз.
Попов рассказывал о Ценском, что он загоготал, когда кто-то сказал о Льве Толстом, написавшем когда-то в день печатный лист. Ценский может писать два листа в день. – Плохо, верно? – спросил я. – Неважно: банально, пусто, но вдруг какая-нибудь строчка двадцатая вспыхнет и все оправдает. – Нет, – подумал я, – это не оправдание в искусстве, а скорее всего Ценский (как аппетит приходит во время еды, как автомобиль дает вспышки во время кручения вала, так и он) механически разгоняет писание, на ходу бросая мысли. У каждого свой прием: я вот эти пустоты между вспышками мысли заполняю шатаньем по лесам, только мне за это пустое время ничего не платят, а Ценский и за эти строчки берет. Он это смекнул, и каждый по-своему смекает и делает, как легче ему.
В Пушкине мы уже два лета прожили и так ладно, что ни с одним человеком не поссорились, ни одного худого слова никому не сказали, как будто не сидим на месте, а едем в вагоне. Так наверно и в Москве придется жить к старости: легче так.
19 Сентября. Ночь была звездная, день пришел опять сомнительный, но потом перешел в тихий, серый, задумчивый. Обыватели начинают придумывать связь между опытами с огнем (внутриатомная энергия) и непрерывными дождями: человек, мол, взялся за огонь, а Бог воду посылает.
«нам с лица не воду пить»). Любовь человеческая тем и есть любовь и тем она становится выше, чем сильнее требования к лицу, и так от первой необходимости лица вплоть до бессмертной личности, рождаемой божественным духом.
Путь всего искусства есть, может быть, в существе своем этот путь олицетворения, и мать матерей всех этих образов есть образ Богородицы.
– все это было). Огонь гаснет и все погружается в тьму. Напротив, когда вода стихает, то в ней все отражается: она становится зеркалом или матерью всего личного (а земля есть не что иное, как скрытая сила огня). Так и берег реки есть пассивный огонь, размываемый водой. Итак, мир существует борьбой воды и огня, порождаемой или порождающей силой олицетворения (творчеством).
Огонь, вода и воздух – вот исходная троица всего миротворчества.
День тихий, серый, задумчивый. Ходил в лес по грибы, спустя часа три вышел к воде и увидел вырастающие из воды кусты. Эта поросль пошла от затопленных пней срезанных деревьев. Я, увидев воду, почувствовал человека всего, каким он вышел из воды своей матери и создал весь видимый мир, постепенно проникая в невидимый. Весь этот видимый и невидимый мир есть наше создание, наше «представление» о неведомой нам единой творческой силе.
Стряхнул последние 9 наливных яблок с грушовки и поехал в Москву за машиной.
21 Сентября. Рождество Богородицы. Ясное утро. Да будет воля Твоя на земле, как на небе.
А разве и сейчас на земле нет полной воли Божьей, а разве не говорится, что без воли Божьей ни один волос не упадет? – Да, – отвечаю...
Вчера выдержал заседание редколлегии «Дружных», говорил неплохо, но это был «бисер». Уже по особенной почтительности к себе чувствую, как все фальшиво у них. И твержу, твержу про себя: «не мечите бисер».
За время нашей жизни с Лялей выявились коренные недостатки – и ее и мои: 1) дело может делать только на ходу и хватком, 2) в обществе перебивает речь мою и других, 3) вечно раздражена с матерью, будто кто ее щиплет. Больше у нее не вижу недостатков, а только все прекрасное, и если она не движется вперед, значит, я виноват в этом: значит, сам стою. И потому зарекаюсь не раздражаться ее недостатками и никогда не спорить в этих вещах наперекор.
Возвращаясь сегодня из Москвы в Пушкино, попал на место катастрофы столкновения грузовика с мотоциклом. На мотоцикле поперек дороги сидел человек без головы: из красной массы виднелся только бледный подбородок. Занятый своей машиной, я, казалось мне, как-то не очень-то смутился видом всадника без головы. Но теперь он пристал ко мне и не отходит.
22 Сентября. но благ и многомилостив Единственный. И так она вмещает пространство в Единственного и всю сложность собирает и понимает в Нем одном. Вот корова, завидев собачку в картофеле, сорвалась и с веревкой на шее мчится на нее, и она в безумном страхе бежит, а Единственный поднимает палку на корову, останавливает, берет за веревку и ведет огромную, рогатую, как собаку на веревочке. В лесу, отбежав, сейчас же возвращается: там ли он. И опять уходит, и так привыкает бегать недалеко вокруг.
Солнце погружалось в воду. Большая сосна своими боковыми ветками, как крыльями, прикрыла много разновозрастных елочек, черные крестики их верхушек распялись на красной заре. И с детства знакомый мне по окружающему его чувству вопрос о том, как и отчего зачался мир и что он значит, вставал, и я был мыслью своей гораздо ближе к ответу, чем раньше. И как собачка моя, приближаясь ко мне, становится смелее, так и я, устремляясь к Единственному, утверждался в нем, и стихии расчлененные – огонь, вода, воздух сходились в единстве. Особенно же ясно было мне, что образы мира, деревья, берега, облака и всякая вещь, как создание наших чувств, как наши «представления», не теряли через это, как раньше было у меня, своей значительности. Напротив, утверждаясь в нас, вещи хаоса получали божественное ритмическое расположение.
Московские впечатления странно наслаиваются в пустыне. Так, встреченный на пути из Москвы мотоциклист, сидящий за рулем без головы, попал на журнальное собрание детских писателей, и мне казалось, будто они тоже как мотоциклисты сидят за своим рулем без головы.
Понаблюдать улицы в Москве вечером против нашего дома, как учится военному делу молодежь, как это у них весело выходит, как в то же время дети поменьше сами от себя учатся, как шныряют на каточках мальчишки, как меньшие на велосипедиках, и тут же матери смотрят с грудными. Это жизнь [демоса] народа. И так тоже и в солдатах: тут тоже приказывают и слушаются приказа, но этот приказ исходит не от белой кости, а от своих.
Вчера день удержался без дождя. Мы ездили в Жуковку за грибами. С нами ездила Нина Дм. Носилова, как грибной ястреб показала высокий класс грибной охоты, набрала корзину белых грибов рядом с нами, а мы вдвоем только пять и десяток маслят. Ляля устала, да и вообще Ляля плохая охотница, и мне нужно не упускать это из виду, когда я строю свои охотничьи планы. Все ее мечты об этом основаны на том, чтобы только быть со мной, быть как я, мне помогать.
Утро сегодня великолепное, солнечное, тихое, теплое. Народ из Москвы валом валит картошку копать. Мы решили за день до отъезда в Москву назначить аврал по укладке вещей. 2) Разработать план работы в Москве для каждого в отдельности и утвердить его (своим способом).
и ничего нет «вообще». И самое троичное расположение личности Божьей явилось необходимостью движения, как выход из неподвижности аксиомы бытия Божия, т. е. что бытие это, существуя, течет, изменяется вечно.
Весь человек. Все это хорошо всем известное вышло у меня из наблюдения над движением религиозной мысли у Ляли. Она до того искренна, до того лишена всякой тени ханжества, что, утверждая что-либо, тут же рядом проговаривается и в условности своего утверждения. Но в то же время это у нее и не релятивизм. Вот как выход из релятивизма я и написал о мыслях святого наедине с собой.
неминуемо условна. Великий «инквизитор», «попы», «материализм» и т. п. именно и являются в результате необходимой условности человеческих отношений. Выход из этой роковой условности, этой индивидуальности «попа-инквизитора» заключается в воспитании единомыслия между отдельными людьми, чем и занимается церковь, движением своим преодолевая относительность всего сущего. Когда весь человек в Боге станет единой личностью, сыном Божьим, тогда исчезнет вражда, и лев ляжет с ягненком.
Мораль. У матери моей был наивный страх перед утверждением в какой-нибудь морали. Этот страх складывался из веры в то, что такое утверждение должно быть, но в своем личном опыте она этого не видит. Полагается по Евангелию, но там непонятно, и она ждет, кто бы ей объяснил.
Как это ни странно, и моя личность точно такая же, как и у матери, и в отношении морали я вечно робею перед людьми, носящими в себе моральный план.
Личность. Индивидуальность есть не дробимая часть человека. Личность – начальная единица той цифры с огромным числом нулей, которая составляет число всего человека в его дополнении к Богу. Еще проще понять личность в тончайшем серпике новорожденного месяца.
Личность – это светящийся серпик в дополнительном кругу человека.