25 Октября. Охотники говорят, что в лесах под Москвой снег был немного не до колена. И за эту ночь все полетело. Вода.
Ровно 50 лет назад, купаясь в море под Майоренгофом, я чуть-чуть не утонул. Студент рижского политехникума Горбачев Вас. Александр, выволок меня и притащил на дачу Вас. Дан. Ульриха. Так я, попав к вождю марксистского движения, сделался революционером и вскоре попал в тюрьму. Сегодня через 50 лет приедет ко мне сын Данилы-ча, Вася (Вас. Вас. 56 лет, председатель рев. трибунала). 50 лет назад тайной причиной моего уверования была книга «Женщина будущего», с которой соединялось мое тяготение, романтическая мечта. И вот теперь появилась О. В. Перовская, которую по моей просьбе спасает Вася Ульрих. В романе написать – не поверят, а жизнь чудесна. И так все теперь, вплоть до атомной бомбы, чудеса, превосходящие, как говорят, «самое смелое воображение».
Вчера был Володя Елагин, рассказывал о том, как плохо пришлось русским в Риге, об аппарате ЦК вроде мясорубки, через который проходят наши сочинения и являются, какое без хвоста, какое без головы. В области духа это ничем не лучше «душегубки» или инквизиции. Сколько лет я искал своего врага, а «враг» оказывается бездушный, безликий винтик огромного механизма, предназначенного обтесывать и отвеивать полезное для госуд. коллектива.
В Четьях-Минеях описывается один подвижник, шествующий в пустыне. – Слышу, – говорит, – какой-то шум. – Это, – отвечают ему, – шумят тростники. – Шумят, – сказал он, – ну, веди меня дальше, где тишина.
И там же описывается видение чуть ли не блаженного Андрея, что будто бы он попал на небеса и, повидав там, в раю многих, спросил ангела, не может ли он повидать и Царицу Небесную. – Нет, – ответил ангел, – Царица Небесная сейчас на земле, утешает скорбящих.
Так вот изображаются два пути: один путь пустынника, уходящего от земли, другой путь приходящих на землю существ (Богородицы). Можно себе представить так и святого хозяина, который по молитве «хлеб наш насущный даждь нам днесь» приходит к Богородице помочь в этом людям. И это есть истинная благотворительность.
У русских не только в черном переделе таится объяснение современности, но и в самом православии наверно содержится осуждение развитию индивидуальности. Закат Европы, в сущности, и есть закат европейской культуры индивидуализма. Наша короткая история есть яркая картина борьбы какого-то общинно-родового духа с возникающей индивидуальностью. Барский страх мужика и был...
Приехал «Вася» в генеральском мундире и жена (Галина Александровна Аристова), женщина худощавая, Лялиных лет, видно, очень нервная, и вообще как сосуд, содержащий «усе». Вася – это красный шар, прекрасные когда-то глаза заплыли, но по длинным ресницам я их узнал. – Глаза узнал, – сказал я. – Не может быть, я свой портрет знаю: ничего общего. – По ресницам узнаю. – И услышав: «по ресницам», генерал поверил... Ох, как все такие люди (помню Крыленко) неспокойны. Глазами бегает повсюду, как будто что-то ищет (даже неприлично), на самом деле ему просто трудно вслушиваться, выжидать. Все такое состояние, как я понимаю, происходит от накопления «тайн». Вот, к примеру, у нас это посещение тоже будет тайной: никому об этом сказать нельзя. Маленькое дело, но все-таки эту «тайну» надо хранить от всех, и это даст на лице особую морщинку. Если же начинить человека, набить как мешок тайнами, то и получится «большой начальник». Подпольная деятельность политических кружков выращивала таких людей. Мы болтали, перекидываясь с предмета на предмет. Подарил «Кащееву цепь» и дал заранее обдуманный автограф: Василию Васильевичу Ульриху, «Васе» – в 1897 году у меня на коленках сидел – на память о тех временах, когда мы с его отцом «Данилычем» боролись за то, чем он теперь обладает. – Вам 62 года? – спросил меня «Вася». – 72. – Да что вы! Удивительно. Это наверно оттого, что вы в природе живете. – Да я вовсе и не живу, я только описываю так. – Так отчего же? – Оттого, что я делаю только то, что мне нравится, как вы делаете, что вам не нравится.
Очень понравилось.
Когда они ушли, то от них осталось что-то в нашем доме не наше, совсем чужое. Но это как раз то, что мне надо для «Падуна»: вот тот самый чекист с его надо (долгом) и я, Зуек, с его хочется (личным правом).
26 Октября. Утро, как вчерашний день, мокрое.
Ездили в Пушкино. У Пети достали мороженую капусту. Погода сегодня – не узнать – апрель или сентябрь, так ароматно в лесу. И теплые облака, и солнце.
- На это я смотрю философски, – сказал Чумаков. Это значит, что он смотрит, как лично незаинтересованный. И значит, мудрость (философия) состоит в том, чтобы на все смотреть как лично незаинтересованный. Нет, не совсем верно, или не все. Личный интерес не отрицается, но рассматривается как переживание: был когда-то как все и просто жил лично заинтересованный как все. Но вот пришло время, я освободился от себя, и на те же вещи смотрю свободно, со стороны, как мудрец, – вот это и значит, что «я смотрю философски».
27 Октября. Теплынь и навись с утра.
Происхождение Ульриха немецкое. Он вышел из отца, как из шкуры вылез: шкура осталась – это отец. А он, тот же самый Ульрих, каким был его отец, только тот сидел за письменным столом, переводил немецких революционеров на русский язык, а этот сидит за столом судьи и уничтожает врагов. Немецкое упрямство (пфлихт) под конец жизни перешло в манию, в доме Ильича он помешался на мысли о беспощадном уничтожении врагов. И сын взялся за это. В бегающем, беспокойном и дробном внутреннем существе своем Вася похож на Крыленко (как будто сидит на игле власти: его прищучило и он сам прищучивает).
Вася – это тутти кванти1 – Сутулов (Вася-немец, Вася-великоросс, Вася-еврей – непременно все эти три элемента дают большевика чекиста. Из этих элементов сложился дух истории, в котором формировались деятели, великороссы давали ширину охвата идеи, немец – выполнение, еврей – хитрость + к этому может быть еще и что-то от монгола. Что? – Жестокость и дружба).
28 Октября. Вчера весь день очень тепло и перемежающийся дождь. Сегодня намечается день как вчера. Догадки: это лето пришло в пополнение пропущенного.
Готовлю речь в «Детгиз» при объявлении премии. Тезисы:
1) Смысл: «будьте как дети». Выбор елки новогодней в лесу: нет идеальной, есть приблизительная, но веришь, что где-то растет и вырастет. Елка в себе. Так и дети: идеальные дети – в себе. И это есть материнство. Художник одной стороной своей – это мать. Моя тяга к детской литературе. Такой путь к детям из себя.
2) Дети как они есть – это: дитя рождено. Мелиорация – вот вопрос детиздата. Революция, война, отец на войне, мать на фабрике. Свобода. Война кончилась – дети распущены. Но система осталась потакания.
3) Барабан...
Зимой, когда приходится заводить машину от ручки, я не делаю гимнастики. Так и сюжет: он работает сам как сила. Но зачем я буду им пользоваться. Пользование силой развития сюжета (как расщепления атомов) надо лишь при наличии чувства гармонического целого. Это чувство целого называют пантеизмом. Но оно условно. Я лично чувствую целое, знаю его в себе, но не знаю, что такое пантеизм. Я вложил его в собаку Травку: это весь человек. Образ всего человека, собранного в труде творчеством. Образ, значит лицо, личность. Из индивидуума сделать личность – перековка человека.
(Сюжет не господствует, а служит.)
Пользоваться сюжетом есть механизация. Пусть! Но механизмом управляет его хозяин-человек. Отсюда требование согласованности: сюжета (механизма) с личностью – опять-таки на фоне чувства Целого.
Почему все расщеплять и использовать?
А наступит время складывать и соединять живой водой.
Синтетический образ всего человека.
Фокус современности – в детях. Детиздат нужней, чем Литиздат. Почему я в общую литературу? Потому что идея Детиздата еще не понята. Вообще раскрыть причину печатания в общих журналах как необходимый выход. В Детиздате есть коллектив работников, тут ждут писателя.
Моя эмка.
Сюжет. Когда писатель занимается сюжетом, то должно, чтобы писатель-человек подчинялся своему делу, своему сюжету, а не механизм сюжета подчинял себе человека.
Сюжет, как всякий механизм, равнодушен к нравственности: святой или вор действует – читатель одинаково сочувствует герою, вору или святому – все равно.
Осетин на канале: птичка.
Для того чтобы делать добро, надо чувствовать себя достаточно сильным. Итак, если слаб и хочешь добра – делайся сильным, так или м. б. стремись сильней к добру и тем самым сила сама придет.
По поводу речи Трумэна о необходимости силы для мира.
Ия рассказывала о печальной любви своей к Пете, и что Петя сошелся с простой девкой и окончательно озве-росовхозился. Нехорошо, что «советский Байрон» обнаруживает черты мещанского расчета («замок») и вообще весь размельчился на бабах.
Был Лосев с Робинзоном, охотник на немецкий лад. Так, в русском человеке бывает, чистый немец сидит. И вообще национальные черты лишь сгущаются в такой-то нации, а бродят повсюду.
Рассказывали за столом, что чувство материнства в женщине иногда преодолевает необходимость выбора личности и действует, как у животных: «хоть кто-нибудь». Итак, в аналогиях моих новое звено:
Берег - вода (личность)
Материнство - отчество
Государство - личность
Надо - хочется
В Ляле сила сопротивления безликому материнству или, что то же, требование к личности так велики, что материнство (от кого-нибудь) представляется ужасом (любовь!), вот и подумайте, исходя из этого, что есть любовь.
29 Октября. К вечеру по сев. ветру пришел морозик. Выпустил воду из эмки. На заводе обещали к завтраму сделать прицеп. Вечером в кабинете Папанина с маршалом Астаховым, Мазуруком и др. был на совещании жюри охотников. Я молчал, и когда заговорил, то все о себе и так, что и теперь стыдно вспомнить. Это произошло оттого, что перед этим я, напрягаясь, чинил машину и надул два колеса, а кроме того чувствовал себя среди маршалов, генералов, адмиралов, как белая ворона: будь бы они настоящие, я бы затих в смирении, но у этих только чин и сытость... и вот было неловко среди чинов, хотя они и не чинились. В сущности, они хорошие ребята, и чинился только я.
Шилькред целые дни стоит на крыльце и распределяет стекла: кому пять, кому десять. – «Вам охота, – сказал он, – а мне общественная деятельность». Но это неправда, охота моя бесполезна и бескорыстна, а от общественной деятельности всегда что-то и себе достается. Вчера был на собрании и тоже устроил кое-что для себя: возможность убить лося и пожить в доме отдыха под Переславлем.
30 Октября.
Нервный человек, затаенно сидящий в своем углу со множеством мыслей, бывает, при встрече с людьми вдруг неудержимо начнет болтать и выйдет из себя, и после будет страдать. Вот я сегодня такой, как после великого пьянства. (Знаешь, что ты первейший из них, а ведешь себя как последний.) Все происходит оттого, что художественная болтовня удается только в подходящем обществе, а тут все неподходящие и надо молчать. Но если молчу долго, то совею, п. что трудно молчать, скучно до последнего предела, и такова вся общественная деятельность. Надо в таком случае, если можно: 1) готовиться заранее к нужным словам, 2) если нельзя вперед – не забывать «во всякое время и во всяком месте».
На заводе дал пол-литра на сверку. Ходил к Катынскому, переговорил о поездке в дом отдыха. Будем собираться к числу 15-му. Получить перед этим: 1) бензин, 2) премию, 3) прицеп, 4) с Барановым об Истре, 5) расписку, 6) завещание, 7) куртка, 8) корма.
31 Октября. К кончине живота: память о ближних. Вечером вчера дождь. Ночью около нуля.
Искусство в своем мотиве бесполезно. Мы это все теперь остро чувствуем, но не можем сказать вслух, п. что государству нужно искусство полезное. Бесполезно в мотиве, это значит, что художник в своем творчестве должен быть свободной личностью. – Это я! – говорит художник. – Посмотрим, – отвечает общество. И, рассмотрев с точки зрения полезной красоты, отвечает или: – Да, это мы! Или как Юлий Цезарь поэту: – Уйди прочь, дурак.
На ВАРЗе: молодая женщина белокурая, похожая на немку, дожидалась директора. Когда Семен Лазаревич вылез из своего кабинета-берлоги, немка встала, глаза вверх закатила голубые, сделала улыбку и подала записку. Директор холодно прочел, хмуро склонился к столу и, подписывая разрешение, пробормотал: «Все побираетесь!» Немка, оставаясь с теми же глазами и улыбкой, начала краснеть и, когда ушел директор, постепенно покраснела как рак. Через полчаса я ее встретил на дворе: она несла небольшой бидон с автолом. Глаза ее были опущены, улыбки не было, и на бледном лице лишь кое-где оставались красные пятна от недавнего страшного пожара. И все из-за каких-то двух литров нефтяного продукта! Возможно, это была мать того мальчика, который делает себе самолет, ему нужен автол и он упросил мать сходить к директору. И сколько такого стыда принимают на себя матери из-за нас, мальчишек!
Стол заказов на завтра: горчица, Городецкий, машина, извлечение денег.
Слякоть с припорошенными крышами, желтая муть.
Автор не справился с сюжетом, и на половине книги читатель догадывается о всем, что будет впереди. Написана книга местами очень неплохо и у детей имеет большой успех. Это что-то вроде Чарской.
Вечером Ваня с Солодовниковым привели прицеп.
2 Ноября. Серое утро около мороза. Думаю, не прочитать ли внимательно «Канал» под новым углом зрения, т. е. распределяя весь материал между Падуном и Роботом.
Стол заказов: осмотр машины, завещание (к Городецкому), горчица, рубашки, куртка, корма, разрешение на лося, картошка, револьвер.
3 Ноября. Неопределенная навись, около мороза. «Переменная облачность».
Любовь, природное влечение (слепая любовь) в руках человека есть лишь средство сближения, после чего является возможность начала любви.
Вчера был у меня по делу размножения ондатры организатор охот из Красноярска, рассказывал о пчеловоде Шалыгине и юном охотнике Титове, таежных людях. Перед этим совсем неизвестным человеком я развивал свои соображения об увлекающем всех нас механизме. – Разве атомная бомба не есть какой-то предел или венец механизма: дальше – или воля единого человека (всего человека в единстве) или же конец: светопреставление.
Карцев сказал: – Вы написали проблемную вещь. Это он о «Кладовой солнца», вещь, написанную шутя на конкурс детской книги. До чего же, значит, людям хочется «проблемы».
«Падун») действительно должна быть выражением современной проблемы сближения в единстве всего человека, равно как в свободе (в Боге, Хочется) или в необходимости (Надо, давление механизма Робота).
Страшный для поэта теперь механизм ЦК подобен Роботу, железному существу, охватывающему Падун. Выход поэта-Зуйка – это охватить механизм и заставить его работать в сторону добра. Так написать «Падун», чтобы ЦК в его идеале единства всего человека... (начать разговором с Дубровиной о намеке моем в конце «Кладовой» о единстве человека).
На этом пути вовлечения в мою работу механизма ЦК первый шаг – встреча с инженером Румянцевым, разговор с Дубровиной, с Елагиным.
Оказалось, что все эти вопросы поднимаются в педагогической академии, туда же и надо мне обратиться.
Человек вовлекается в технику силой радости, похожей на влюбленность.
И как там, во влюбленности, кажутся все люди добрыми и вся природа прекрасной, так и тут тоже всякое изобретение, кажется, идет на добро. И тоже там и тут лишь в редчайших случаях человек из периода очарования выходит усиленным в своей любви и в деле добра.
Откуда же берутся эти крылья у человека, когда он влюблен или творит. Это крылья творческой человеческой личности, там и тут личность человека выходит из тюрьмы на свободу: это весь человек, как радуга в искрах.
Вечером пришел Ваня и Витя: Ваня сменил левую переднюю рессору, Витя наладил свет. На ночь моросил дождь.
У Ивана Воина торжественная всенощная под Казанскую. Заглянул туда, и моей души коснулось то большое «во имя», куда относилась наша связь с Лялей.
Столько этого было пережито нами за 6 лет, и вот это брак!
Не венчались, а какой именно церковный брак вышел.
4 Ноября. Казанская. Утро как и вчера: «переменная облачность». Может быть чуть-чуть и морозит. Кто не видал смерть на войне, тот увидит ее непременно в старости, вот как я теперь вижу. Люди как будто уходят куда-то, и так явно видишь, что там, куда они уходят, настоящая жизнь, а это был какой-то необходимый для всех обман. И так дивишься, что новые приходят и вступают в атмосферу обмана, не считаясь с теми, кто имел... полный жизненный опыт.
Не «суета сует» мерещится мне: этого я не чувствую в себе. Мне не то не по душе, что я со своим опытом («умом») не могу стать молодым, а что на мое умное место придет глупый и будет повторять те же ошибки, что и я делал в свое время. Вот этой «молодости» я не хочу и ей предпочитаю свою неизбежную смерть.
Но, конечно, есть среди множества глупых кто-то, с кем смыкается моя душа, и он, молодой, возьмет себе все умное, что за жизнь пришло ко мне. Так вот почему-то и ему тоже придется преодолевать это Надо бесчисленного множества, чтоб сомкнуться со мной, и к моей копии нажитого сознания прибавить свое.
Приходил какой-то художник, выпросил у меня 40 минут на портрет, пожилой уже человек с французской манерой. Говорит, что писал Гладкова, Вересаева, Серафимовича. – Конченые люди, – сказал я, – Вересаев даже и умер. – Да, – сказал он, – конченые, да кто же в эти годы не кончается? – Ну, скажем, Нестеров. – Кончился, и его портреты это «прочее время живота», не больше.
Я понял тогда, что художник этот сам пишет, как конченый, и скорее всего «спекулирует на концах»: кто-то известный умрет, через это на него обратят внимание, художник воспользуется этим каким-то днем и выгодно продаст свой портрет.
- Ну вот, готово! – сказал он ровно через 40 минут. – Как вам нравится?
- Есть что-то, но больше похоже на А. Н. Толстого.
- Так разрешите еще 10 минут. Через 10 минут спросил: – Ну, как теперь? – Ничего, сойдет! – Благодарю вас. И вышел бедный сторож смерти моей. – Черта с два, – сказал я ему про себя, - не всякому ворону достается та кляча, над которой он вьется.
«Падуне» порождается необходимостью связать в общее дело волю отдельно живущих для себя существ.
Отнять у него свою волю, превратить ее в волю общую – это и значит «перековать» человека.
Оправдание такому насилию заключается в том, что эти люди соцвреды. Когда же это оправдание исчезает, как в механизме военном, то является более широкое понятие родины, за которую тоже отдельному лицу Надо отдать свою волю.
5 Ноября. Злой ветер метет мерзлую землю, чуть припорошило. Все утро, собираясь к Перовской (в Томилине) за картошкой, мучился с машиной. Так устал, что не решился ехать и отложил поездку на завтра. На десятое число буду в кабинете Потемкина получать премию.
6 Ноября. Северный ветер, и ясно с утра, и мороз, а дальше образовался редкостный день морозный, солнце, как весной. Собираюсь ехать за картошкой в Томилино.
Все моральные и всякие вопросы, связанные с тем, что мы называем «большевизм», т. е. большинство, массы, потому являются вопросами, что мы подходим к ним с личной точкой зрения. Протестуя большевикам, мы защищаем личность человека. Вот отчего и не могут наши писатели угодить нашему правительству в полной мере: те, кто явно или тайно подходят с личной точки зрения – явно неугодны. Те же, кто личность оставляет и подходит объективно, тот выходит из сферы искусства, потому что искусство лично даже в своем самом объективном выражении.
Поэт и политик – это плюс и минус в электричестве с той разницей, что в электричестве + и – означают направление одного и того же потока, а здесь как будто вовсе нет ничего общего: – Уйди, дурак! – сказал Цезарь поэту (Шекспир).
Юрист Городецкий, помогавший мне делать завещание, говорил, что советские юридич. установления, как наследственное право или брак, непрерывно текут в сторону естественных законов, которыми человечество живет тысячи лет.
«Перековка» человека, о которой всерьез шла речь еще в 1933 г. при строительстве Беломорканала, теперь звучит, как сказка.
Надо помнить, изображая людей в «Падуне», особенно чекистов Сутулова, Анну, что едва ли я в силах дать их как «типы », и убедительность их жизненного бытия может быть лишь в сказочных образах Зуйка, точно так же, как мне, например, представляется Бухарин, Ульрих и хотя бы Ставский, Фадеев, Панферов и все такие существа, как будто насаженные на железный прут, на вертел. Мы их угадываем по глазам с какой-то определенностью, по их подбородкам выступающим, по их определенности в словах, по их вольному и невольному ограничению, по всему тому многому, когда мы говорим: он партийный.
Скорее всего, сущность их, определяющая форму, состоит в том, что они отделены от всего человеческого болота тайной и тем самым они не целое, а руководящая часть или партия. Я это помню, было в рижском кружке у нас. Горбачев с улыбочкой смотрел на меня и советовал: «думать и догадываться», т. е. отделяться, затаиваться, делаться партийным, а не решать вопросы, как Сократ, на площадях с народом и учениками в доверии к единству человеческого духа. «Проводить свое на собрании». Есть у них всех, у Ленина, Сталина что-то скопческое, сектантское, абсолютно противоположное универсальной (оргийной) сущности искусства.
У Перовских в Томилине (Наталия Вас., ее муж Борис Метнер, племянник композитора, и их дочь (тоже композитор) Таня). Показывали портрет бабушки Софьи Перовской, повешенной вместе с Желябовым (заря моей жизни: Курымушка, 1881 г., см. «Кащеева цепь»).
7 Ноября. Тепловато, снег летает редкий и мокрый, потом дождь.
Парад прошел стройно («ни одна машина не застряла», но бездушно и бессмысленно), не было Сталина, не было нового слова. И после победы и объявления «мира во всем мире» одни пушки и в таком количестве, что в голове движутся мозги и на неподвижное опасно смотреть – можно упасть.
На трибунах между каменными скамейками набивается столько народу, и довольно рассмотреть человек 20 возле себя, чтобы понять весь состав советской демократии. Тут и директора, один вроде Проферансова, тихо признался другому: «Я спился». И генерал Игнатьев аплодирует суворовцам, и рядом шпик, похожий рожей на нечищеный сапог, обутый, как у них полагается, в хорошо начищенные высокие хромовые сапоги. И барыня вроде губернаторши Чувиляевой (полная достоинства), и какая-то девка (карьера из Чуркиной и Кононова): маленький серый глазок из-под низу, а наверху огромный лоб даром поднимается – пустой и ненужный, а глазок чисто животный, какой-то от пра-пра-пра-зверя, проглянувший через всю толщу человеческого опыта и обративший весь этот смысл на пользу себе (помни, Миша, этот бледный серый глазок: он очень страшный).
Вечером был Каманин Федор Георг., жена его, Вера Михайловна, дети Галя и Витя. Они явились из Германии, были взяты в плен на родине в Орловской губернии, в Дядькове. Их приключение в Германии на основе, что расстаются и опять находятся, и все время в страхе, что того убили, другую изнасиловали, и что заставляют работать, а не кормят. И еще что спасают их дети: поглядят на худенького мальчика и пожалеют. Общее заключение русских о немцах, что – хороший достойный народ, а американцы «это – как мы». – Вот только они сыты и этого нашего ничего не понимают. – Чего этого? – Да, вот, спросил одного, почем у них в Америке масло. И он глаза выпучил. – Я этим, – говорит, – не занимаюсь: не торгую. – И не едите? – Нет, ем, конечно, только почем оно продается, не знаю. Так что русский человек Каманин эту сытость и удовлетворенность и отсутствие страха голода понял как недостаток человека (то же самое как мы, умные, и только вот это одно...).
Странно в наше-то время слышать, как например Перовская говорит: «Жизнь прекрасна» (сама чуть в лагере не погибла). Ляля это понимает, как остатки глупой религии Пана. Я же думаю, есть земная форма желания жить, как у самой Ляли есть небесная форма того же самого желания, одно желание – здесь, другое – там. «Здесь» – это не значит сейчас и для меня, а когда-нибудь и для кого-нибудь. «Там» – это как у прежних революционеров – «личная жизнь» не теперь, а после того как совершится мировая катастрофа. Софья Перовская наверно так и думала, жертвуя собой: что жизнь после свержения царя будет прекрасна.
Ляля отвечает на это так: мое «здесь» и «там» – это одно и то же, и православный человек часто восхищается жизнью «здесь», но для примитивных людей жизнь не «здесь» и не «там», а непосредственная сама жизнь для себя.
Пришло в голову собрать хрестоматию поэзии и прозы в отношении детей по тому принципу, что каждый великий поэт вершиной своего творчества соприкасается с душевным миром детей, что так, наверно, создавался и фольклор: народный поэт, не показывая лица своего, вершиной своего творчества соприкасался с вершинами народного духа.
Итак, есть три понимания жизни: 1) примитивное «здесь» (Лева – Перовская) «жизнь прекрасна», 2) «здесь» – конец, светопреставление, истинная жизнь «там» (Ляля), 3) ни здесь, ни там отдельно, или же и там и здесь жизнь едина и прекрасна (Зина).
Первое – это иллюзия, от которой начинает выдвигаться великая естественная жизнь, эгоистическая жизнь под угрозой смерти. Второе – как у Ляли и у старухи в «Падуне»: «там». 3) Преодоление всего личного аскетизмом: жизнь и «здесь» и «там» едина.
На широком лице широко, всей щекой поднимается улыбка и сбоку из-за улыбки кончик носа тюпочкой, как бывает в поле из-за холма показывается верх колоколенки (первая попытка рисовать словом с натуры).
8 Ноября. С утра хмуро и морозно, потом солнце и прекрасно.
Был у Власовых (Н. В. и Т. Н.). Вечером у нас были Барютины. Они как будто решили окончательно переселиться к нам и помочь нам. Ночью выпал снег.
9 Ноября. Стол заказов: 1) Спина, 2) Дробь – порох у Юхно, 3) Разрешение на лося, 4) К Потемкину составить речь, 5) Сборы к 15-му, 6) Патроны в охотмагазине.
Из мыслей и чувства на трибуне 7 ноября: «хорошо» быть властью маленькой (и то это едва ли кому впрок идет), но власть большая – это бедствие для человека. Вот откуда истекает божественное происхождение власти царей: маленький человек сознает как это трудно, он устрашается, чувствует свою ничтожность, удивляется. Интерес, вовлекающий во власть, такого же характера, как интерес в технике: входишь с любопытством, делаешься незаметно для себя частью механизма и вернуться к себе все трудней и трудней.
- Не машинист управляет машиной, а хозяин ее, повелевающий через машиниста.
Вчера говорили о том, что людям стало хуже после войны: тогда все ждали, когда война кончится, теперь ждать больше нечего.
10 Ноября. Вчера почти день метель бушевала, снегу навалило, а сегодня хватил мороз. И снежище, и узоры на окнах – зима и зима.
«Детгиза» получено официальное уведомление о премии и приглашение от Потемкина. В три часа идем слушать речи и говорить. Я буду говорить о сказке.
Программа речи: что есть сказка.
1) Запевка: молодые... пожилые пусть вспомнят то время: «я лучше всех сделаю и тем самым всем открою: всем будет хорошо». Вот психологические источники сказки. Дальше герой сказки терпит неудачи – тут Змей Горыныч, Кащей и всякие чудовища. Но герой все должен преодолеть и сказка кончается свадьбой, общим признанием. Создавая эту сказку, я тоже как автор кое-что претерпел, провалился на первом конкурсе, не обиделся, сосредоточился, усилился и победил.
2) Мне помогли... мой путь на север. Испытания, искушения, соблазны мои вы можете видеть по судьбе литературы для детей. Огромное большинство рассказов детских складываются и разлагаются на планы: занимательность дается его сюжетом, сюжет – это механизм, несущий героя, вора, например...
Рассказ приключенческий, познавательный, нравоучительный. Моя борьба с механизмом сказки: природа как материал сказки. Борьба с механизмом сказки и в том числе борьба с готовым мифом, чтобы не от Ивана-царевича. Природа спасает и мои охотничьи рассказы, или рассказы для детей – это сказки.
3) Претерпев неудачу на первом конкурсе, я крепко решил пустить в дело все ресурсы и создать сказку на своих дрожжах. Встреча Дубровиной: правдивая сказка. Выход: печатать в большом журнале. Кононов знает, сотрудники «Октября» знают, как я умолял дать предисловие. Мне обещали, но не дали и в заключение вычеркнули «сказка» и напечатали «рассказ».
Но это была полезная борьба. Взялись добрые силы: 1) читатели, 2) члены жюри, 3) «Детгиз». И борьба кончилась... сказочно: победой, свадьбой и ладом, по усам текло...
4) «Детгиз». Посмотрите на дерево осенью: каждое деревце выглядит по-своему., посмотрите, как умирают деревья – каждое деревце выглядит по-своему. Но молодой одетый лес шумит весь. Пойдемте в кабинеты наших журналов – в каждом кабинете свой секрет. В «Детиздате» – все шумит.
В 3 часа нарком Потемкин раздавал дипломы на премии. На его речь и речь Дубровиной я ответил своей речью о сказке. Очень понравилось. Нарком пригласил меня в Педагогическую академию. Были и другие приглашения. Вообще, речь удалась, успех большой и главное, что Ляля очень довольна.
11 Ноября. ней.
После вчерашнего триумфа почиваю на лаврах, но мало-помалу, пережив радость победы, с печалью, в унынии начинаю понимать, какое убожество представляет собой поприще детской литературы, на котором я взял первую премию.
12 Ноября. Туман, ветер с юга. Второй большой зазимок под угрозой. День продержался, вечером гололедица. Вчера были у нас В. Н. Яснопольская (весьма ученая и верующая женщина) со своим мужем Сережей, который 20 лет добивался ее руки. И недавно добился. Они оба были в лагере на Беломорканале. Я спрашивал их, верил ли кто-нибудь в «перековку» как в средство обновления человека. И они ответили: «Было время, когда верили, а потом все переменилось».
Из разговора о «надо» и «хочется» стало показываться, что наше тотальное Надо (коллектив) выходит из разнузданного тотального Хочется, равно как и обратно: такое Хочется есть результат рабства.
«Падуна» будет торжеством личного начала («свободы») в лице Зуйка, и эта свобода будет представлена игрою ребенка (Хочется) над тем, что взрослые делали (Надо).
То, над чем русские смеются у немцев и считают их упрямством, наивностью, глупостью – есть крайнее, трагическое раскрытие их долга (Надо). Как же немец должен глубоко презирать наше Хочется, если по нашему хозяйству, по всей нашей жизни у людей он не видит ни малейших признаков внутреннего сознания долга (Пфлихт).
Истинная победа должна явиться через личность, узнавшую свободу в исполненном долге. Эта свободная личность играет тем, над чем мучились ее предки, эта личность в существе своем есть дитя. И в словах «будьте как дети» предначертан путь нашего творчества. Может быть, идея коллектива, представляемая нами, как «вместе легче» на самом деле есть «вместе труднее», но это Надо.
Послушайте, друзья мои, я родился в роскошном саду, насаженном моей матерью, и я даром получил величайшее счастье в детстве играть в саду и пользоваться плодами деревьев, которые выросли для меня без труда моего. В благодарности моей рождается потребность связать мое счастье (проходящее) с вечностью будущего, и я создаю для этого сказку, в которой возвеличиваю своих предков-богатырей (эпос), освящаю родную землю своими молитвами (лирика) и тем, упираясь в настоящее, поднимаю и прошлое как мост в будущее. И все это творчество связи между временами я называю сказкой.
– Я ее обижала, – говорит она, – это единственная тягость на моей душе. Теперь я это преодолею... – Смотри, не запсихуй, – сказал я. – Нет, – ответила она, – у меня ничего такого нет. И это правда: в религии она естественна, как будто религия есть отдел биологии. Ни малейшей мистики.
- Не забыть, не простить – тема «Мирской чаши».
- Надо забыть, это надо забыть, – сказала Перовская.
- Вы говорите против роста сознания...
Такой был разговор. А сейчас я думаю, что в каком-то смысле надо и забыть, потому что дети со своей игрой и радостью жизни вырастают в забвении.
Забыть или не быть, но чтобы им быть, надо забыть.
- Вы в Бога веруете?
- Мало верю. Знаю, что существует Бог.
Стали говорить: надо «отоваривать»2
Кто-то сказал: – Я даже Маршака не боюсь.
Трудно быть Перовской: на нее теперь обратят внимание и будут чего-то ждать от нее. Раньше от нее не ждали ничего, и она кое-что делала. Теперь ей надо делать не «кое-что», а большое, чего она сделать не может. В таком же положении и Пермитин, но тот много сильнее. И тоже Каманин.
Жука поймал. Потемкин, увидав через речь мою во мне необыкновенного жука, схватился, чтобы поймать его и посадить на свою иголку. Не успел я окончить, как он предложил мне работать в педагог, академии.
Говорят, что когда вынесли в Дрездене «Сикстинскую Мадонну» для отправления в Россию, то все бывшие при этом военные отдали честь Рафаэлю.
13 Ноября. Была звездная ночь, и зима удержалась. На улице сейчас сплошной каток.
Вчера был Панюков, зверолов из Владивостока. Помнит меня с 1933 года, когда я там был.
«Красноармейца», Ляля читала ей отрывок из «Мирской чаши» для журнала. Сердце сжалось от больного воспоминания: так написано, столько хлопот по устройству – целый год, и ничего. А сколько бы еще написал, если бы удалось напечатать. Но тут было что-то в существе своем за человека и против войны.
- Но написал же ты! – сказала Ляля – Должен радоваться, что написал.
- Как я могу радоваться, если мог бы написать [больше].
- Значит, не мог.
- Как, что ты говоришь? А разве не убивают людей, наполненных семенами будущих творений? Ты же знаешь, что я преодолел личную боль неудачи. Свидетельство этому первая премия за «Солнечный клад»3«Солнечный клад?»
- Это, милая, пустячок, сказочка для детей. Моральный мир человека лежит у нас под ногами, и никто не смеет к нему прикоснуться, как к атомной бомбе: тронешь, и может загореться планета.
Это был не простой спор с Перовской о том, следует забыть преступление человеческое или не забыть. И все, наверное, решится так, что нам не забыть, а детям надо забыть. И может быть оттого-то мы и умираем, что не можем забыть, а дети для того и рождаются, чтобы забыть.
И разве каждый живущий не хоронит ежедневно такого себя, какой не может забыть, и не рождается ежедневно, не встает, забывая скорбь вчерашнего дня, в надежде на что-то новое, небывалое.
Не забыть (в охотничий дом отдыха): Баночку, бутылку автола, зап. колесо, 20 литр, бензобак.
Тихо и ясно. Чуть клонятся дымки с востока. По заре желтой сколько черных птиц летит над Москвой. И где-то в окне слабо прибывает свет изнутри через ледяшки.
Похоже, что стала зима.
Да, вот это огромный вопрос жизни: забыть зло и просить у Бога сил его забыть. Забыть – значит отдать разрешение вопроса на жизнь другого, не забыть – свою жизнь отдать за другого и тем освободить (спасти) его от зла.
Единственная моя вещь, написанная о человеке и его «не забыть» – это «Мирская чаша». Это христианская повесть. И вот почему она встретила такой нехороший прием.
– Вот съезжу на лося, а потом начну ваши процедуры. – На лося, – сказал Ч., – не ездите, я слышать о лосе ничего не могу.
И рассказал мне, что после смерти Новикова-Прибоя он был у жены его с выражением сочувствия. Она предложила ему закусить, и когда подали на стол мясо, то сказала, это лось, Алексей Силыч сам убил. – И я должен был есть того лося. С тех пор слышать не могу о лосе и вас прошу: не ездите.
А ведь жена Силыча очень любила его и таких людей, такой любви хоть пруд пруди. Верно, любовь тоже бывает, как и сами люди, слепая, глухая, хромая, кривая, бесчутая: это любовь бесчутая.
15 Ноября. и Варвара Дм. в этот образ теперь вошла.
Из откровенного разговора Александра Терентьевича Кононова со мной понял я, что выступление мое на совещании у Потемкина было политическим актом, направленным против Маршака: не я делал политику, а так вышло. «Потемкин был в восторге от вашей речи, главным образом потому, что говорил не Маршак, как бы должно было, а вы». Так что я невольно сыграл политическую роль. Мне вспомнилось, что в свое время точно так же и Ставский, будучи секретарем ССП, действовал против Кольцова. И пусть в конце концов Кольцов был расстрелян, но далеко до конца Ставский вылетел из секретарей, и все евреи на всех перекрестках объявили его бездарностью. Так именно и обвиняли за бездарность. Так точно теперь на Кононова слышишь от евреев, что он бездарен и что судьба его решена. И действительно слабое место таких политиков, как Кононов и Ставский, – это, что они занимаются литературой, что их занятие в политике показывается как личный интерес и на этом интересе их ловят, как рыбу на крючок.
Мне лично в этих положениях надо вспоминать завет Розанова В. В.: поближе к лесам, подальше от редакций. В данном случае в ответ на приглашение работать с Шолоховым и Кононовым над наследством А. Н. Толстого – русская сказка, нужно хорошенько разузнать, могу ли я в этом что-нибудь сделать, могу если, то и браться, не могу, не браться, т. к. это будет синекурой за работу против Маршака.
«Жизели» – какое это Хочется! И тут же в углу висит Богородица, темный скорбящий лик – какое Надо! И сколько православных, чтя Богородицу, отвергнут балерину, и как мало тех, кто совмещает в себе и Богородицу и Жизель.
Спросил Черномордика, можно ли вылечить мне спину.
- Совсем нет, но сильно облегчить можно. А потом надо будет поддерживать.
И это само собою понятно: раз природа тянет в болезнь, а мы тянем в здоровье, то мы становимся против природы, вступаем в борьбу, устанавливаем свой режим, свою вторую человеческую природу против первой, общей. И тут является режим, механизм. Режим, метод, механизм, машина – все это Надо человеческое в обеспечение человеческой свободы – против Хочется природы, обеспечивающимся ее собственным Надо (законом природы).
16 Ноября.
Вчера приехал Старостин Алексей Мих. (поскорей бы уехал). Говорил с Черномордиком (умница!) о лосе в доме Н. -Прибоя. – У нас вышел спор дома о том, почему именно было вам неприятно есть лося, убитого Силычем, есть после смерти. Я говорил: потому что охота – это игра, и кусок мяса напоминает Силыча, живого охотника на лосей. А жена моя думала о мясе лося, что вот Силыч убил, а теперь самого нет. – Представьте себе юношу, – ответил Ч., – который потерял любимую девушку, у нее был всегда с собой голубой платочек. И вот он приходит к вам в гости и видит в вашем доме такой платочек, напоминающий ему об утрате. – Это я так и понимаю, но мы еще говорили о том, какая это бесчутая любовь: как домашние-то могут есть. – Да, они этого лося едят каждый день и им хорошо вспоминать: это нам со стороны трудней, а им, близким, надо вспоминать. Доктор заключил: – Смерть – это самое нелепое в жизни человека, но это нелепое есть и с ним необходимо считаться.
Выслушав о смерти, подумал: а скорее всего у евреев вовсе нет никакой «тайны»: все их тайны остались в Талмуде. Но гонения так сблизили их, так они везде дружно всем еврейством выступают со своими тетками, племянниками, так это родовое начало страшно, такая, между прочим, это сила, что заставляет предполагать уговор, организацию, тайну.
«Христос с тобой», скажет кто-нибудь, и как хорошо! Но если среди православных скажут: – Я так понимаю Христа... Это нельзя, нехорошо, и если хочется об этом говорить, надо сказать так: – Я так понимаю Спасителя...
Христос, в рассуждении, взятый вне церковного быта, есть как бы повод к спору. Таким именно был Христос в религиозно-философском общ-ве при Мережковском. В это место и бил Розанов, называя этого Христа Денницей. Напротив, Мережковский считал, что Розанов воюет с церковным Христом.
Разобрать, как это получается, что личность человека в духовной природе едина (цельна), а в физической множественна, дробна; и как эта дробность (размножение) приводит к режиму механизмов и как этим самым режимом механизмов природа пользуется для борьбы с человеком (война моторов).
В конце концов, является вопрос такой. Режим (механизм) обусловлен каким-то недостатком (грехом, пороком – болезнь). Этот недостаток мы знаем: недостаток в средствах существования вследствие размножения людей («ширпотреб»).
Отсюда вопрос: уменьшить деторождение или изменить производство и распределение средств существования – чтобы всем хватало (появляется новое лицо Истории, имя которому – все и дело которого – социализм).
«открыл» принцип фашизма и послал на рассмотрение в Совнарком, как систему спасения России.
Битва произошла не за принцип социализма, а дрались народы «за жизненное пространство», как дрались от века веков: на одной стороне были немцы, на другой славяне с евреями (как велика была роль евреев в этой победе?).
17 Ноября. Тихое морозное утро. По желтому небу над Москвой черные галки летят. Все дымы поднимаются вверх столбами.
Вчера были Замошкин и Платонов Андрей Викторович.
«перековка человека» запрещена в своем словесном выражении, как и весь идеализм революции, что Крупская этим своим идеализмом привела к разложению школы, что и сама Крупская, умирая, понимала современность как сдачу всех позиций революции.
Из этого практический вывод, что «Падун» надо писать, во-первых, отвлеченнее, во-вторых, больше о Зуйке, чем о самом строительстве.
Готовлю выступление по радио о сказке.
Физиология сказки. Сказочник Мануйла в первой моей книге «В краю непуганых птиц», принимая гостей, три самовара сжег на них. Они отдыхали и двигались дальше. Все эти гости пили его чай, слушали его сказки и, отдохнув, проходили дальше по своим делам.
А эти «беседки» на севере – лавочки со спинками, поставленные на точно отмеренных отрезках нашего пути по общей таежной тропе, лавочки называются «беседками», потому что во время отдыха люди беседуют и создают здесь свои сказки или пересказывают былое.
– там и рождается сказка народная.
Идет человек по тайге мерным шагом и о чем-то думает, о своем, но мало-помалу механизм передвижения тела поглощает личность идущего, как говорят об этом: человек устает. Такой усталый, поглощенный механизмом движения, человек лишается той способности, которая порождает охоту создавать или слушать сказку. Но стоит ему отдохнуть, как эта охота опять возникает, опять с беседки встает человек и думает о чем-нибудь своем, не чувствуя тягости механизма передвижения тела по таежной тропе.
И вот везде и всюду, отдыхая, человек борется с каким-то поглощающим его механизмом, и вот эту-то силу, возникающую у человеческой личности в борьбе с бездушным механизмом, мне хочется назвать сказкой в самом широком смысле слова.
В этой сказке, конечно, содержится и песня, потому что песня в этом смысле есть музыкальная сказка, сама сказка есть песня, в которой песенный ритм трансформирован в сказочный сюжет.
Каждый художник подлинный по себе может понять происхождение сказки из борьбы личного начала с механизмом его поглощающим.
Так я понимаю физиологию сказки и этой физиологией могу объяснить себе, напр., даже происхождение героя победителя Ивана-царевича, равно как и победного конца сказок.
Для того и сказка, чтобы Иван-царевич мог овладеть своею Марьей Моревной.
Сколько ни пробуйте человеческим именем оживить механизм – никогда это не удается: не о Горьком мы думаем, произнося улицу Горького, и Свердлов превращается в площадь, и физик Реомюр в термометр. И на улице Серафимовича меньше всех каждый думает о писателе, проживающем и сейчас на этой улице.
Сутулов сказал: – Рабочий человек, кустарь, делал башмаки, и вот однажды шьет, а башмак у него в руках делается больше. И чем дальше, тем больше и больше, и вот уж одному не справиться, двое работают, а башмак все больше и больше. Вот уж и тысяча работает, а башмак все растет. Если башмаки могли сойтись в один, так и людям пора сойтись в одного человека.
Рассказы, новеллы, повести, романы в истории литературы – это все формы проявления сказки, и эти формы иногда так сближены, что одну и ту же вещь разные историки литературы называют по-разному, то сказкой, то повестью, то рассказом, то новеллой.
И тем не менее, несмотря на такую близость форм, все мы чувствуем в нашем сознании какое-то огромное расхождение существа сказки и хотя бы современного рассказа. Не умея объяснить себе это расхождение путем прямой догадки, обращаюсь к своему личному опыту.
Я начал свой литературный путь записыванием сказок на севере, моим первым учителем литературы был русский народ. По образованию своему я был натуралистом, а не физиологом. Благодаря этому при записи сказок я имел довольно внутренней свободы, чтобы по этим народным устным сказкам складывать свою собственную сказку. Две мои первые сказки открыли мне путь в литературу, и я вошел сразу в высшие сферы словесного искусства.
Передо мной открылось тогда два мира в отношении сказки: здесь – в обществе таких поэтов и писателей, как Блок, Мережковский и другие, и там – в лесах, где душа моя соединилась с народной сказкой.
то красное, то зеленое, то совсем оголилось, то совсем еще цело, а на том трепещут последние немногие листики.
Напротив, там, где я записывал сказки на севере, лес был весенний и летний, когда деревья смыкаются кронами и дают тот известный нам общий зеленый шум.
В Петербурге была сказка осени человеческого общества, там – сказка зеленого шума.
Третьим моим учителем была нужда (необходимость охранять свою сказку борьбой за существование, работой в газетах). Этот участок был тем механизмом, Кащеем, с которым вступил в борьбу мой Иван-царевич.
18 Ноября. «Детиздата» слушали «Мирскую чашу».
19 Ноября. Небольшой мороз без солнца и с ветром. Чувствую, как отсыхают нижние суки моего дерева, как они отпадают, как их ломают на растопку. Но там наверху, где ближе к свету и солнцу все крепнет и лучшеет...
Вчера в «Литературке» Кассиль написал восхищенную статью о «Кладовой солнца». Под влиянием приятного чтения впервые со времени написания перечитал свою сказку. В ней хорошо сдержанная сила и тоже хорошо, что на немногих местах дано так много, и еще, что вещь советская, но без подхалимства.
20 Ноября. «Правде» их статьи Красного профессора и представителя ЦК: это хороший пример увлекающей аморальности всякой специальности, в том числе и литературной. (Ст. Еголина. «Правда», 19 Ноября 45 г.)
Душа всякого механизма состоит в однообразном повторении одного и того же, душа человека и всякого организма, напротив,единственна и неповторима.
Природа и Механизм.
Организм и Механизм.
Сам – Хочется.
21 Ноября. Сам механизм в природе (Падун вертит камень – не в этом дело) органичен, – вот почему так и влечет нас в природу: там механизм играет служебную роль, а у нас живые существа часто состоят на службе у механизма и, утомляясь, стонут и обороняются сказками.
Не горюй, Михаил, что не можешь написать «Падуна», придет время и все само выйдет. Вспомни, когда еще началась Кл. солнца, как сказка о потерявшемся в болоте мальчике. (В Загорске, в 20-х годах: лет двадцать тому назад!)
Материал для речи 27 Ноября.
Одна ведет к распаду (Хочется), другая к механизации (Надо).
Взаимодействие двух этих сил дает культуру нашей планеты.
Сказка есть одно из проявлений центробежной силы, мы в состоянии ее борьбы с механизмом силы центростремительной.
Борьба этих сил порождает организмы, поражающие нас гармонией и целесообразностью.
В сказках одна сила называется мертвой водой, другая живой.
Сказка в самом широком смысле слова есть живая вода личности, выходящей из вечного повторения механизма мертвой воды.
Проф. Бюхер, автор «Работа и ритм» (как он этим открытием победил скуку механического чтения лекций).
Сказочный ритм – сюжет («мелькнул сюжет»).
Моя литературная жизнь как попытка создать свою сказку.
Своя сказка – личное дело против механизации повести и рассказа.
Механизация сказки как распад рассказа. Поэтический и прозаический жанр.
Счастье ворам (аморальные рассказы).
«Кладовая солнца» не новость для меня, но впервые понята, причем понята не активно, а пассивно. Передвигая шахматные фигуры в борьбе с механизмом традиционных форм, я сделал шаг... и получил если не слово сознания, то деньги. Тайна превращения сказки в деньги.
22 Ноября. Рассвет ясный и морозный. Вчера вечером шел дождь, слякоть была, и вызвали меня в Союз на правление. С трудом добрался (болит спина). И вдруг оказывается, нас согнали лишь для того, чтобы выбрать Поликарпова в избирательную комиссию. В несколько минут все было кончено: Поликарпов был избран, хотя Поликарпов вовсе и не писатель, а какой-то партспец, как шофер на машине. Сейчас только понял, что сами писатели виноваты в Поликарпове, как евреи, просившие Самуила дать им царя.
Мы, писатели, виноваты в Поликарпове, народ в Сталине, и так все насквозь, везде и всюду наша личная свобода, как игра детская, держится тем, что свои обязанности к обществу мы сваливаем на «старших». И что Тихонов, этот английский король, такой беспомощный на месте председателя – это все тоже мы. И вот почему журналы такие – в них везде Поликарпов, вот почему всех пугает ЦК, хотя там нет ничего страшного, и сидит все тот же общественный шофер Поликарпов. Общество находится в руках Поликарпова, как я когда-то находился в руках шофера Кононова.
– Я был в правлении во время ваших выборов в избират. комиссию. В одну минуту писатели и поэты, занятые приятным делом писания стихов и прозы, без споров, без обмена мнений, единогласно взвалили на вас всю тяжесть общественных обязанностей и разошлись по домам писать свои сказки и песни. В прежнее время каждый крупный писатель считал себя ответственным в делах общественных. Сколько сил истратил Короленко на обществ, дела, Лев Толстой и другие. Несомненно и они тогда не все делали сами, они тоже поручали кому-то из близких себе по убеждениям лиц помогать себе. В крайнем случае, они хоть мучились совестью за равнодушие к делу ближнего. Но теперь поэт получил для общественных дел свое официальное лицо, уполномоченное нести на себе чемодан с продовольствием и грязным бельем поэта, как осел на услугах альпиниста. Итак, мой друг, если ты считаешь себя вправе заниматься только поэзией, то не сердись и не расстраивайся, если милиционер, не понимающий поэзии, иногда ошибется и сунет тебя в каталажку вместе с ворами и пьяницами.
Это не только В. В. Водовозов народоуправство (демократию) представлял себе безболезненным, непостыдным и мирным рождением обществом своих личных представителей (т. е. рождение личности из какой-то аморфной святой внутренней плазмы народа). Так думали все до большевиков. Теперь же, насмотревшись на выборы, мы начинаем понимать, что всякий вождь рождался сам и рос в небольшом кругу своих приверженцев, ростом своим все больше и больше расширял границы своего круга. И что выборы являются не существом, не причиной возникновения вождя, а лишь постфактумным оформлением..
23 Ноября. Морозец без снега. Прищуренные дни.
Унизительное положение искусства для отдыха. Но не унизительно, если «отдых» понять как борьбу с механизмом за личность. Процесс творческого труда разделяется на три периода: 1) самодеятельность, 2) создание механизма, 3) борьба с механизмом за личность, т. е. сознание, т. е. движение вперед.
– тебя сзади хватят.)
Бюхера мы спрашивали так: – А не замечали вы среди рабочих, пользующихся силой ритма: кто из них поет, и если все поют, то кто первый запел. – Нет, это было трудно заметить. Тогда мы спрашивали, как и при каких условиях ему удалось обратить внимание на связь песни с работой. На этот вопрос Бюхер охотно отвечал, что он шел как обычно по улице в университет, обдумывая свою лекцию, и наблюдал, как обыкновенно. – Я это всегда делаю в поезде, и в окне я всегда наблюдаю, что люди теряют время за чтением какой-нибудь глупости.
Словом, Бюхер сделал свое открытие посредством того, что я называю первым взглядом на вещь, который и определяет творчество. Сколько раз в своей жизни я старался поймать и осознать этот первый взгляд с тем, чтобы пользоваться им. Иногда мне удавалось. Помню (лисица и ольховые шишечки). Охота – своей глупостью... Словом, это путь к Ивану-дураку, и путь неглупый. (Фарисеи в Евангелии) у нас... умные люди (философы – образованные дураки и т. п.). Что же касается намерения познать момент, то, по-видимому, он лежит за пределами знания, и потому самое добросовестное стремление к нему приводит к отрицанию того «ума» исторического и приводит к пути Ивана-дурака.
(«Я сам» – это я, на которое нельзя смотреть со стороны, непознаваемое).
Мы были самоучками: учились много, читали все, надеясь открыть нечто, за что ухватиться. Когда явился путь дурака, стало ясно наивное чувство «хочу все знать». Это самообразование было попыткой создать механизм бытия. И эта попытка создания действительного механизма нужна и необходима. На этом пути есть два выхода:
«хочу все знать» в «хочу хоть что-нибудь хорошенько узнать». Это приводит к специальности и открывает трудный путь ученых борьбы с механизмом за личность (почему изобретатели так самолюбивы). (Валь-ден, Бюхер, философы.)
2) путь Ивана-дурака, т. е. путь искусства (сказки), путь восприятия жизни цельной личности. Так я сделал, бросив все «умное» на севере.
Хочу все знать – это потребность механизма: люди знают, и я тоже хочу быть как люди: узнаю, и буду как все.
Сказка есть отношение личности к обществу.
Работа и ритм. Работа как механизм, а ритм – это гармоническое разложение сил индивидуума в обществе, есть такой момент, когда индивидуальное делается общественным и сам индивидуум становится личностью.
– божественный глагол.
Явление ритма – это уже победа, но кто же совершил победу? Личность как индивидуально- общественный комплекс. И потому сказка есть связь или двух-трех поколений, как это происходит на севере, или индивидуума и общества, что и называется личностью.
Брюсов: – Цель творчества не общение, а только самоудовлетворение и самопостижение.
Брюсов: – Бывают дни и часы, когда все кругом как тайна, когда видится сокровеннейший смысл во всех вещах. Все так связано, что малейшее может раскрыть смысл вечности.
Когда рвется ритм, сюжет естественно сломается и тогда уже его не сделаешь, как нельзя метром заменить ритм.
зрения есть не что иное, как трансформация ритма. Я это могу иллюстрировать из своего опыта создания сказки «Кладовая солнца»: когда застонали деревья, все части расположились, как металлические опилки под полюсом магнита.
Так я понимаю сказку в самом широком поэтическом смысле слова и в то же время узком: сказку, не подчиненную поэтическому ритму, я исключаю.
Служебная сказка (пример английского перевода). Своя сказка (без Ивана-царевича). Вернее, чтобы служебная часть ее точно так же находилась под воздействием ритма.
Меня выгнали из гимназии в Ельце из четвертого класса. Бунина тоже, из шестого. Положение выгнанного было такое позорное, такое несправедливое, что я решился доказать, что я могу быть не хуже других. Очень возможно, что это чувство – доказать – и было движущей силой масс в революции.
Примечания
1 (итал. tutti quanti) (шутл. upon.) - все, какие есть.
2переносном смысле) исполнять обещанное.
3 Одно из рабочих заглавий «Кладовой солнца».