• Приглашаем посетить наш сайт
    Гоголь (gogol-lit.ru)
  • Пришвин.Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.)
    1946. Страница 10

    7 Ноября. Выехал в 8 ч. и успели до начала демонстрации выбраться из Москвы.

    Поля затрушены снегом и по снегу белому зеленые тропинки: два-три человека прошли – и зеленая тропка. Иней на деревьях держится недели две, тот самый, о котором в Москве я думал, что кончился. Лист на березах (и на всех деревьях) в этом году не опал и темно-желтый держится густо и страшно. Это и что иней на голую землю, по народным приметам, дурной признак в отношении будущего урожая.

    Провели день в обществе, старые знакомые, художник Антонов и художница Зелинская Раиса Николаевна объяснялись мне в любви.

    8 Ноября. Пришло немного сверх нуля, и весь иней исчез. В лесу так тихо, что лес ли это? Не я ли сам оглох и не слышу. До того тихо, что слышишь, как своя кровь в себе звенит колокольчиками.

    Сделалось великое дело: благополучно рассчитались с плотниками. При расчете Ляля так умно вела себя, что я любовался ею. Есть женская хитрость, как особое качество ума, а есть благородство ума – вот что я так люблю у Ляли.

    Страшный сосед за столом, наглый всезнайка-марксист, представитель духовный смерча, пронесшегося из конца в конец по всей русской земле.

    Вечером чудесно танцевал повар, Ляля пробовала обучать Ваню танцевать. Блестело в электрическом свете вывернутое белое маленькое ухо академика, играющего в дурачка. К художнице Зелинской у меня было то же самое чувство, как во втором классе гимназии к Кате Лагутиной.

    Вечером явился мороз -4 и вышла луна.

    9 Ноября. Солнечный день при -5.

    Исправление печей (Влад. Серг. Савин). Визит проф. Кондратьева Сергея Петровича (классическая филология).

    По реке сало плывет, прирастая к мысам заберегов. Узнал от Кондратьева, что хлеб наш пошел во Францию на выборы коммунистов.

    А Хозяин уехал в Сибирь заготовлять хлеб. Сосед Иван Тимофеевич критикует: – А почему?

    Как будто знание причин успокоит его и примирит. И оно действительно так, это знание всех примиряет, кроме тех, кого высекли.

    Валентин – настоящая фронтовая душа, и я переживаю последствия его кипучей деятельности: не живу в собственном доме и переделываю все печи. Фронтовая душа, или без царя в голове: он как будто и друг рабочих, а в душе собственник, потому что начал эту дружбу лишь потому, что у него отняли собственность. Человек без царя в голове и совершенно то же, что и Марья Васильевна.

    ... (Станюковича), осталось лишь 12% фильма.

    Заказали Вас. Ив-чу закончить недоделки. Печнику печи. Завтра закупим картошку, возвращаемся.

    Вчера вечером легла пороша, а сегодня потеплело, потекло и везде потемнело. Утром выехали из дома отдыха в Звенигород, купили на базаре 4 мешка картошки по 250 р. По приезде в Москву оказалось, что картошка плохая. В Москве цена 400 р. мешок.

    8-го от кровоизлияния в мозг умер A. M. Коноплянцев, сегодня похороны. Он умер в отчуждении от общества, но в своей семье.

    Минутное увлечение при встрече с художницей и последующее возвращение к Ляле показало мне явственно (и наконец-то) всю разницу между серьезным жизненным чувством и поэтическим или чувственным легким увлечением. Стала понятна самая природа брака втроем и как это можно, любить двух одновременно, и почему в таких случаях люди не разбегаются.

    Художникам ведено написать свое credo, и вот Антонов, телом похожий на быка, способный неплохо работать с утра до ночи, от света дотемна непрерывно месяцами, должен теперь написать свое credo. Он приглашает к себе в комнату литераторов, говорит им о себе всевозможное, и когда ему покажется хорошо, велит: напишите. Я попробовал посидеть с ним полчаса и даже вспотел, так мучительно было сочувствовать соловью, принужденному о песне своей рассказать своими словами. Во время этого сеанса я вспомнил одного судью в Загорске, до того прославившего себя своим мудрым разбирательством человеческих дел, что сам генеральный прокурор приехал на него поглядеть. Увидев действительно гениального судью, Крыленко отправил его на шестимесячные юридические курсы. После этих курсов гениальный судья явился совершенным дураком, и вскоре его отстранили от дел, и он запил, и жизнь окончил в канаве. Боюсь, так и некоторые художники кончаются в напрасных попытках изложить свое credo.

    11 Ноября. Еще темно. Слышу и сквозь каменные стены капель.

    Вчера вечером чудесно написалось начало «Канала». Чувствую, как никогда, что дело художника есть воскрешение умершего.

    Вижу из Москвы сейчас нашу реку в Дунине. Широкие забереги с мысиками, на мысики намерзают плывущие льдинки, проход между мысами все сужается, но все еще пропускает плывущее «сало». И вижу – это не река, а душа моя, и не вода, а радость моя, и не частые льдинки, а душа моя покрывается заботами. Но я собираюсь подо льдом с силами и верю, что придет моя весна, и все мои заботы-льдинки обратятся опять в радость.

    Если не очень устану после процедуры глубокого прогревания, то постараюсь в память умершего «крестного» навестить Леву.

    12 Ноября. Подморозило опять и с утра между облаков голубое и лучи солнечные...

    Вчера был Андрюша (из Хабаровска) и Лева. Андрюша стал умным, сделался редактором краевой газеты. Он думал, что за эти семь лет только он поумнел, а Лева, друг его, остался таким же дураком, как был. Он вспомнил, как Лева тогда достал себе трость-шпагу и как она сама у него проткнула чью-то руку. И привез Леве в подарок самурайский меч. А Лева сам стал умным, он день и ночь работает по фотографии, чтобы достать картошку для семьи. На что ему меч?

    – Мы жертвы, – сказал Лева. – Жертвы, так, друг мой, – сказал я, – у жертвы есть свое страшное оружие. – Какое? – А сознание. – Как так? – Почитай Евангелие. Вся эта замечательная книга написана об оружии жертвы: это оружие есть крест, и сим победиши.

    Я не успел досказать свою мысль, и коммунист Андрюша, и Лева-жертва не поняли меня. Вошла неудачливая актриса Светлана и начался разговор о театре. А если бы она не вошла, это незначительное существо, если бы мысль моя разгорелась и перешла в их душу! Вот роль незаметных и ничтожных существ и вещей.

    Лева даже, как слепая жертва «идеи Ленина», симпатичней, чем Андрюша, друг его, сумевший учесть рычажную ценность этой идеи, начавший доить идею, как корову, для личного благополучия.

    Оправдание Аврааму (жертва сыном) заложена в его вере в Бога, такое же оправдание Ленину в его вере в идею. – А если идея неверная? – спросила Ляля. – Как я могу идти под нож Авраама, если у меня шевельнулась мысль о том, что идея может быть и неверная? Андрюша отвечает, что Ленин не вышел бы со своей идеей, если бы сама идея не жила в массах, не была их собственным внутренним импульсом. И Авраам не мог бы принести сына в жертву, если бы Исаак не верил, не нес в себе того же Бога, как он, Авраам. Весь вопрос сводится к тому: имеет ли русский народ в себе веру Ленина или ее («идею») навязала ему диктатура («шайка»).

    Оправдание жертвы.

    Позвольте, я колеблюсь между решениями: идея верна, идея неверна, и сам проверяю в себе, верна ли эта идея. Все мои поступки направлены к тому, чтобы найти этой идее оправдание в себе самом. Ведь я же сам тоже народ, и во мне самом должна быть эта идея, если она идея народная. Вот почему я требую от людей, выступающих с идеей Ленина, чтобы [каждый] выступал с нею сам и вступил в партию как сам.

    Вторая мысль – это оправдание Ленина-Авраама, закалывающего жертву.

    Человек что-то делает, и очень хорошо. Но вот ему поставили вопрос – рассказать, как именно он делает. Тогда он стал думать только об этом, как он делает, а делать перестал. (Судья в Загорске и художник Антонов.) Трагедия каждого художника, жертва роста сознания.

    13 Ноября. Ясное утро. Вчера отвезли купленную картошку в Измайлово на сохранение к Никольским. Навестили вдову Коноплянцева. Родить легче, чем похоронить: никакой любви, а надо похоронить. Коноплянцев, умирая, рвался домой на свою квартиру, вскакивал, одевался. Ему показывали предметы домашние, он не узнавал, очень удивлялся и продолжал стремиться на свою квартиру.

    Дома теща в повышенном настроении говорит, что хочет жить, пробует одной не парализованной рукой учиться писать на машинке, хочет заниматься хиромантией как ремеслом. Словом, тоже в какой-то катастрофической фазе и нечего тут сопротивляться, разбираться: от этого никуда не уйдешь. И может быть, сейчас у нас в СССР каждый живой человек прикован к мертвецу и должен это выносить.

    Был агроном Влад. Иван. Гумилевский, прежде страстный охотник, теперь говорит, что всю охотничью радость заботы съели. А я- то думал, что это происходит только со мной. Слава Богу, что еще пишу по охоте. (Охоту бросил, но пишу еще по охоте). Хорошо, отлично пишу, но боюсь, как бы новая забота не съела эту последнюю охоту.

    14 Ноября. Небо с утра низкое, пока сухо, а ветер южный.

    Ходим подавленные будущим, настоящее – только заботы. Настоящее держится личностями – хорошо нам, т. е. каждому в отдельности, а вместе всем это «хорошо» дает чувство настоящего в смысле и нынешнего, и того, что это есть с подлинным верно.

    Вчера Ваню отправили в Муром за продовольствием и за отцом. Дачу отказали страховать и Ляля в панике: ухлопали все деньги, а дачу ни застраховать нельзя, ни продать, и самим жить тоже нельзя, печи не работают.

    Ходили в цирк. Оказалось, и цирк тоже мертвый, как все наше искусство.

    15 Ноября. Злой ветер с морозцем наметает пятнышками мелкий редкий снежок.

    16 Ноября. Морозный солнечный день, но бесснежно. 9-й день со смерти A. M. Коноплянцева. Пошли к обедне к Ивану Воину, там была и Софья Павл. жена его. Постарался за службой вспоминать Александра Михайловича Коноплянцева в разных этапах моей жизни, и это была вся моя жизнь, начиная со второго класса Елецкой гимназии, он тянулся ко мне. Он был свидетелем моего побега из гимназии, он был восприемником моей литературной купели, был кумом моим и, в конце концов, приветствовал мою новую жизнь с Лялей. Мучился он в своей болезни долго и людей своих мучил. Он этого желал и говорил, что желал бы перед смертью помучиться. Представляю себе Лялю, что я ее мучу, и не понимаю, как это можно желать мучений: в том-то ведь и дело, что сам меньше мучишься, чем мучишь людей. Это явление эгоизма, желание мучений (а есть такие, вот и Бострем), и недаром же молятся о христианской кончине безболезненной и непостыдной. И дай, Господи, мне такой кончины, чтобы как можно меньше ею мучить близких своих, чтобы воспоминание о мне осталось ободряющее, поднимающее.

    17 Ноября. Рассвет был на румяном небе, но потом ветер поднялся, сошлись между собой низкие рыже-серые облака. А морозец на крышах остался.

    Души хороших людей (Валентин, Map. Вас. и др.) в процессе нашей жизни суетной распадаются в трудовой своей (скажем, эгоистической) основе, из душ их, как из атомов, вырывается космическая энергия, они вечно движутся и как бы схватывают все налету. Никакого дела они не могут свершить (вот трудовое выражение: ведь самое трудное – это свершить, т. е. докончить; есть другое: «лиха беда начало» – но это для того, кто может совершить или свершить).

    фронтовой души (как было у меня при наезде на мальчика) вполне аналогично освобождению атомной энергии. На этой же почве зарождение фронтовой энергии является убийством (опять аналогия с атомной бомбой).

    Ляля принадлежит тоже к типам распада, но она это сознает и подпирается моральными костылями, и судит людей этой моралью, и Ваську тоже, а Васька слушает.

    Все идет к этому. Во всем мире теперь наверно тысячи людей умирают ежедневно с голоду, а в Аргентине миллионы тонн пшеницы пускают на топливо, и об этом знают примусник Никитин и лифтерша Наташа, и каждый понимает необходимость единства мирового хозяйства. К этому (единству) «все идет».

    В кошмарном сне приходило в голову: несть тайного, что не будет явным в смысле, что все субъективное, душевное станет объективно-материальным (был человек Форд, его забудут, и будут знать от него только автомобиль «форд»). Но есть и другое: ничто материально объективное, доступное всем, не может явиться на свет, не проходя через личную тайну, и никакая личная тайна не даст плода своего, если ее раскрыть до срока, до конца периода, называемого личной свободой или творчеством. И не так ли надо понимать наше время, что оно вводит систему общественного рабства, как барьер для прыжка творческой личности с девизом «будь сильным». (Так говорил Заратустра.)

    Или, наоборот, все делается против сверхчеловека, и время работает на Слово, организующее всего человека в единство. В «Канале» я буду держаться последнего. Пахан – сверхчеловек. Сутулов – натуральный человек, идущий к единству всего человека. Анна – это путь слова, Зуек – свершитель (дух). Пусть это будет как леса при постройке дома, и я должен стоять на лесах, чтобы класть на глине свои кирпичи, и когда будет готов дом, бросить леса, эти доски, измазанные кирпичами и глиной.

    Зуек выйдет из меня самого, т. е. сделает то, что я делаю повседневно: старый мир мне служит как подмостки, как возбудитель для постройки своего собственного мира, для понимания духа видимой жизни, т. е. человеческой души, за всякой живой тварью или созданной вещью. Зуек – это буду я со своей «воробьиной гипотезой».

    18 Ноября. Морозно без снега, но солнечно и весело.

    Удалось купить белую булочку. Мы ее разделили на три части. Наслаждение было после черного хлеба, но... вспомнились наши обжоры-купцы и подумалось: далеко не уйдешь с таким наслаждением.

    Читаю понемногу Джона Голсуорси «Сагу о Форсайтах».

    Все-таки теща героически борется за свою индивидуальность. Нас поражает, как это она могла сохранить после всего нетронутым это свое какое-то глубокое властно-мещанское «я» и остается в неприкосновенной сущности.

    Думаю, что в прогрессе человека – не фактическом (какой тут прогресс!), а потенциальном – чувство собственности должно перерождаться в служение.

    И у нас в мире сейчас идет спор американцев с нами: они за собственность (личность), мы за служение (общество). Мы впереди.

    Но вот вопрос: не пережив чувства собственности, не воспитав себя на служение ей (т. е. себе), можно ли перейти к служению обществу?

    В нашем примере пока мы видим на каждом шагу рост неуважения к государственной собственности (массовое воровство, «блат»). Очень просится на язык: Colchosia (latifundia) perdudera Russuan (Italian). Боюсь, что скоро будут на улицах городов ловить беглецов из колхозов и возвращать их обратно.

    Вчера банщик, худой, голый, с пояском на бедрах, Егорушка, рассказал, что его дедушка под Зарайском лишился хлеба и иждивенческой карточки, а ему 90 лет, пройдет и упадет. – Вот бы, – сказал Егор, – вам туда поехать, посмотреть на него. – Зачем? – Книжку написать. – Да что же туда писать? – Как что: живой же человек, неловко. Напишите, что ежели курице отсечь голову, будет другая курица, а человек не курица, с человеком так нельзя поступать.

    Ах, Андрюша, Андрюша, вспомнил я своего племянника-коммуниста... Слышишь ли ты этот голос народный, на котором воспитывалась наша интеллигенция и создала прославленное во всем мире искусство как образ поведения? Вот что разделяет нас с тобой: не можем мы умириться

    Число на молитву: число и дела (какая это сила!).

    19 Ноября. Снежная метель. Написал VIII главу. Думаю о смене родового (собственнического) чувства служебным (та же сила). Телеграмма от Вани: задерживается, мать в больнице. Масло украли. Подозрение на тетю Машу. Звонок Фадеева: явиться завтра в 1 дня («Берега», книга в «Сов. писателе», шофер, Литфонд). Ляля подала в группком. Отказался смотреть на повешенных (фильм Нюрнбергский), боюсь, что останется в глазах.

    «Канал» движется хорошо. Верю, что по этому каналу выберусь в море из своих болот.

    20 Ноября. Ясно, мороз, резкий ветер. Зима.

    Фадеев весь опух от пьянства. Ничего не понял в моей вещи, ничего не принял. Пахнуло отдаленнейшими временами марксизма, когда я его пережил и вышел на волю. Так вот та самая неволя мысли от Ульриха (1898 г.) до РАППа и оказалась без изменения до нынешнего дня. И какие поганки вырастают на этой почве, посмотришь только на них: Субботский, Лебединский, Кирпотин, Пузырь (все забываю его фамилию) и великое множество шкрабов марксизма, и все евреи! Если что выходит живое из этой сети, то берут или натурой (наивностью), или понимая марксизм как путь заграждения, который умело можно обойти. И мне он не мешал, пока я, умница, не полез прямо на колючую проволоку.

    21 Ноября. Михайлов день

    Ясно, морозно, злой ветер. Зима. -17.

    Несильный [удар] от свидания с Фадеевым. Надо, впрочем, радоваться, что, проглотив пилюлю школьного марксизма, успел отстоять свой сборник в «Советском писателе» – раз, и возбудить ходатайство о шофере – два.

    Читал в Б[ританском]С[оюзнике] речь Эттли1 и понял, что в точности у нас большевики, у них меньшевики.

    Завидую Михалкову, который, смеясь всем животом, схватил все ордена и все блага советской жизни. Дивный плут!

    Национальное, русское все наше выметается, но из него выбирают что-то (напр., Пушкина). Просеивают через какое-то сито русскую культуру еврейские шкрабы марксизма.

    22 Ноября. Большой мороз. Тихо. Земля еле прикрыта снежком.

    На слова Эттли о свободе индивидуума, свободе слова и демократии отвечать можно так же, как меньшевизм; они точно так же говорили и на их слова не посмотрели, потому что свобода слова приводит немедленно к зависимости. Принцип свободы индивидуальности нашел смерть свою в мировой войне. И точно так же теперь устанавливается принцип свободы коллектива, который должен процвести, увянуть и найти свой конец так же, как нашел конец свой принцип свободы индивидуальности.

    Необразованный и талантливый парень Фадеев силен только тем, что необразован и тем самым смел, и может говорить авторитетный вздор.

    Все, все у нас на земле, и не когда-нибудь, а сейчас, о чем только ни подумает человек – все уже есть и делается возле него. Так и Страшный суд: чем же это не страшный суд, как судят теперь. Вы не смотрите на тех, кто судит, что какие это, мол, судьи, Сашка с Ивашкой – знакомые человечки. На них не смотрите, через них только судят незнакомые судьи, и вы сейчас отвечаете не за свои лично грехи, а за грехи тех, кто вас породил.

    Когда пришла «Аврора» и против Васильевского острова дала залп по Зимнему дворцу и потом пришло утро, октябрьское хмурое и сырое, то в эту природную хмарь вмешалось особое человеческое чувство сомнения, страха и чего-то еще такого похожего на то чувство, когда тебя ведут на суд и ты идешь, а судей нет: вместо судей люди, которые не знают сами, что делают. Тебя выводят к ним, но ты из-за них не видишь судьи, и они спрашивают, а отвечать тебе некому. Тут в этом чувстве Октября и было начало конца света. И это теперь продолжается, переходит на другие страхи. И люди теперь только тем и заняты, чтобы как-нибудь спастись от конца.

    Мы раньше думали, что там эта страсть остановится, что там загасят пожар. Но там загорелась война, и показала нам всем эта страшная война, что и там беззащитны против этого страшного суда, и что так будет везде, и что это есть именно конец света и его Страшный суд.

    В Ветхом Завете нас били по заднице, в Новом стали бить по лицу.

    23 Ноября. Ваня приехал.

    Рассвет пришел серый – не теплеет ли?

    Опыт с запоминанием дня удался: я всегда теперь буду помнить, какой день мы переживаем. Такое же упражнение необходимо с новыми людьми: запомнить, записывать, вспоминать. Пример: вчера был фотограф Васин от «Пионерской правды». (А то был у меня С. С. Толстой, читал что-то об искуплении, и я забыл, какой он и что читал.) Организовать особо внимание при встречах: сгущенное внимание образует запоминания.

    Молитва как собирание силы внимания.

    Внимание создает тот камушек, на котором стоял св. Серафим перед смертью.

    Пишу XII главу «Канала». Необходимо дать в какой-нибудь форме.

    Что теперь осталось в ССП от всех добродетелей Горького? И спрашивается, к чему все его добродетели? Чувствую, что как разгадалась загадка Фадеева, так можно бы разгадать и загадку Горького. Она мне вчера явилась в том, что он со мной что-то обходит, чего-то боится, в чем-то плутует, в чем-то глуп. Скорее всего, воспринял от Короленко какую-то настоящую правду, рос в своей славе в обход ее и боялся с ней встретиться. Когда же его сделали «великим», то он, конечно, стал жить во лжи.

    Сегодня, к несчастью, идти на раут у Магницких. Использовать вечер как опыт внимания.

    Пытаюсь понять сверху город (солярий) в гармонии и не могу. Надеюсь, что это придет.

    Запирают воду плотиной и определяют силу ее на мельницу, вертеть колесо на человеческую пользу. Так бы вот и напрасную повсюдную женскую речь запереть и направить.

    И запирают. Милиционер стал на посту и молчит.

    24 Ноября. Продолжает теплеть. Среди дня мокро.

    Вчера мучились скукой на банкете у Магницких (Андр. Никол. и Лидия Петровна), устроенном по случаю избрания профессора в члены-корреспонденты Академии наук. Молодая актриса театра Вахтангова (Елена Мих. Коровина). Говорят, очень талантливая, а по виду блондинистая девушка, могущая быть и милиционером, и кондуктором, и бухгалтершей. Муж ее, инженер Зайцев, из породы Кристи-Михалковых, черноокий, истасканный, больной. Мать Лены была средняя порядочная женщина. Старушка-библиотекарша из толстовского круга Екат. Васильевна Толстая (жена какого-то сына Толстого), была парализована, а теперь совсем ожила. Был проф. Северцев, блондин с узким и еще более удлиненным лицом от бороды, жена его армянка (стареющая). И еще был то ли глухой, то ли так молчащий с женой, у жены каштановые, ближе к рыжему волосы, у него длинные папиросы и больше у обоих никаких признаков для запоминания. Разговоры самые шаблонные, хозяйка носится, хозяин прячется в еде.

    У Вани мать умерла.

    Вечер у Магницких в субботу теперь вспоминается как цирк: два клоуна натянуто смешат, а кругом сидят и силятся, чтобы от себя прибавить, хоть что-нибудь выжать из себя в поощрение клоунам.

    Учительница рассказывала, что «Сталин наверно этого не знает»: как бы мог Сталин допустить, чтобы учителям русским, голодным, измученным вколачивали в голову евреи политграмоту, чтобы жестокость лишения хлеба соединить с жестокостью требования служения «идее». «Дошло до того, что хоть засучи рукава». Мало в этом утешения, дорогая! Идея, которую вам вколачивают в голову, есть воинственная идея нашего времени, и не у нас только, а во всем мире. И голодные не только у нас, а голодает 3/4 населения земного шара. А евреи – это слуги времени, они живут, чтобы не дать себя времени, а взять себе от времени все.

    Подарок из Англии (перевод «Жень-шеня») был последним. Вдруг совершился перелом: раньше Англия («заграница») была нам масштабом культуры, и эта марка вдруг была брошена. И это было сделано не зря. В настоящее время той прежней опоры нам нет: смотреться больше некуда, везде духовная нищета и противопоставить нашей «идее» нечего.

    Ваня рассказывал, что когда мать его была при смерти, то жалость ее оставила и она велела ему (любимому сыну) уходить: – Ступай, работай, чего ты время проводишь!

    26 Ноября. Вот время какое: встаешь – хмуро, потом ясно, и наоборот, встаешь – ясно, а потом все захмылится. Вчера поутру небо было закрытое, а потом явился небывалый по зимнему день: нельзя было найти разницу с Мартом. Разве только, что вот нет снегу еще, а в Марте характерный голубой снег.

    У Ляли опять и опять повторяется во сне приход Олега в суровом виде. «За что он мучит меня, – возмущается Ляля. – Он постоянно говорил мне при жизни: "Отложим Любовь до встречи на том свете". Что это за требование! И я понимаю еще в то время: мы были юные, мы жизни вовсе не знали. А теперь это говорить мне...»

    Мне она объяснила, что это травма, то же, что у меня Инна2 снилась лет пятьдесят.

    Редко Ляля бывает в тоске, но после этих снов ходит весь день сама не своя. Ей очень скоро все надоедает: сейчас ей надоели мои дневники, особенно дача, гараж. Это естественно для ее натуры артистической, не нашедшей устройства в соответствующем труде, может быть, так же и матери, не имеющей ребенка. Она любит меня, как ersatz и своего личного таланта, и материнства. И конечно, по временам изредка она чувствует этот эрзац и тогда ей снится монах с его суровым упреком.

    Два военных, поддерживая пьяного инвалида, спускались на эскалаторе и когда сошли с лестницы, то пьяного инвалида поставили как куклу, находя ему точку устойчивого равновесия. И когда инвалид, опираясь на костыль, удержался, бросили его и ушли. Публика разошлась, и осталась у метро молодая девушка, милиционер. Инвалид увидел ее и направился к ней. Запомнилось холодное отвращение в лице девушки.

    27 Ноября. Солнечный день с легким морозцем. Болела голова после кошмарного сна, в котором я что-то забыл сделать и из-за этого произошло несчастье. Сначала я забыл на 5 дней навестить собак, Кенту и выжлеца. Когда вспомнил и пришел, выжлец кончился, а Кента лежала... Потом я взял пять маленьких цыплят и отнес их в поле и забыл, а вспомнил уже дома. Попросил Лялю сходить поискать их, а сам обещался собраться и догнать ее. Но когда я вышел из дому за ней, то забыл шляпу и вернулся. И так весь день прошел, и когда Ляля вернулась, измученная жарой, то сказала, что цыплят она не нашла и, значит, они погибли. А хозяйка цыплят была моя на Васильевском острове году так примерно в 1903-м, т. е. 43 года тому назад, когда мне было 30 лет.

    За эти дни я постарался посмотреть на Россию из Америки, и жизнь наша оттуда представилась похожей на пьесу «Бранд» Ибсена. Мы идем, изнемогая, за Брандом, а истинный Бог, за которым бы нам надо идти est deus caritas3. И этот dues тоже у нас есть та личность, которую мы неминуемо пропускаем или приносим в жертву своего движения, своего будущего, как и, делая всякое обобщение, неминуемо пропускаем частность, и, таким образом субъект умирает в объекте.

    28 Ноября. Вчера мы были в детском кукольном театре на «Аленушке». 3/4 детей, но все, что хорошо для детей, должно быть хорошо и для взрослых. Вот почему, писатель, если ты можешь так написать для детей, чтобы это читали с увлечением и взрослые, то сознавай себя самым современным и нужным писателем (сознаю: я – такой).

    В ночные часы проснешься и определяешься – где, в каком ты океане, под каким небом плывешь. Так ночью я пробудился и берегов привычной жизни вовсе не было: ни «заграницы» не было, ни идеала культурной жизни Англии, ни «чти отца твоего». Между тем все люди в отношении своих близких были хорошие, и многие мужья за жен своих готовы были всегда отдать свою жизнь, также сыновья за отцов, девушки за матерей. Эта внутренняя любовь в обществе, образующая чувство родины, на войне или в строительстве лагерном и является движущей силой как внутренняя энергия, если раздробить самые атомы. Состояние мира и есть накопление этой семейной (внутриатомной) энергии, семья – это атом общества. Война – это дробление семьи-атома.

    Пушкинскую дачу определяем Шильдкреду.

    Получили сухую штукатурку.

    В Союз писателей. А. А. Фадееву.

    Дорогой Александр Александрович!

    В прошлом месяце через т. Крутикова я обратился к Вам с просьбой поддержать мое ходатайство в Литфонде о ссуде мне 25 т. руб., мотивируя мою просьбу тем, что я израсходовал все средства свои на постройку дачи вблизи Звенигорода и у меня теперь нет средств для того, чтобы окончить мою литературную работу. Меня известил т. Крутиков, что Вы ходатайство мое поддержали, т. Храпченко утвердил его. После того Литфонд направил ко мне своего служащего, который подробно допрашивал меня о мотивах своей просьбы. Но мало того! В район Звенигорода был командирован другой служащий, который осмотрел мою дачу и убедился в том, что она существует и недостроена. А после того мне в просьбе моей отказали за неимением средств.

    Александр Александрович, почти за полстолетия моей лит. работы я впервые обратился за помощью в литературную организацию. Второе – всем грамотным людям известно, что я даром хлеб не ем. Третье – всем известно, что я человек честный и если я сказал, что дачу построил, значит она существует. И, в конце концов, совсем непонятно, зачем предпринимать такую оскорбительную проверку, если самих средств, из-за которых поднят вопрос, в наличии у Литфонда нет. У меня остается такое впечатление, что эта история основана на каком-то недоразумении, что может быть люди, которым поручено это дело, не знают, кто такой Пришвин (так было со мной с т. Поликарповым в первые недели его назначения). Вот почему я и обращаюсь к Вам с просьбой спросить их...

    29 Ноября. Ноябрь вообще простоял неплохой на легком морозце, исключая несколько дней по -20, не дрызглый, и несколько дней было таких ярко-солнечных, что совсем как в марте.

    Работа остановилась, представляя собою блестящее начало. Теперь начнется crescendo с большой концентрацией действия вокруг Зуйка. Теперь надо добиться в себе ясного фокуса всех вещей и не ползти к нему, как было до сих пор, а лететь.

    30 Ноября. Дни все одинаковые, почти на нуле.

    Вчера был в Колонном зале на Неделе книги. Сидел рядом с Маршаком, дважды лауреатом. Первый раз, наконец-то, понял, что ордена хотя и вовсе не соответствуют движению таланта в человеке, но независимо от таланта они отвечают положению человека в государстве, его уму, хитрости, такту. Горький положил этому начало: орденов в то время не было, но почести всякие относились к нему не как к писателю, а как к государственному человеку.

    Плохо вышло со стороны Телешева, который тоже зачем-то приплелся. Председатель предложил почтить старейшего у нас гражданина – племянника Ленина – и назвал имя, похожее на Телешева. Имя так было похоже, что Телешев встал и принял на себя аплодисменты. А после того разобрался и, сконфуженный, уехал домой.

    Я не решился выступать со своими финтифлюшками и, наверно, хорошо сделал.

    Месяц кончился снегом.

    1 Декабря. Пороша, наконец-то, пришла и сейчас снег летит. Шильдкред сказал: – Не могу быть с коммунистами: делаю все, как советский гражданин, но быть коммунистом не могу: я в Бога верую. – А разве нельзя быть и коммунистом, и в Бога веровать? – Нельзя: у них делается все «научно» и сомнение исключено, а христианство есть выход из личных мучительных сомнений: «верую, Господи, помоги моему неверию».

    Разве нельзя свое личное дело понимать как исполнение воли Божьей: утвердиться в своем таланте и принести дары Богу – разве не сказано об этом в притче о талантах? – Конечно, можно, только на Суде будут разбирать твои дары и назначать цену им, считая твое золото не по весу, а по самой вере твоей.

    Надо установиться в себе по своему гению и сказать ясно: ты гений, единственный в мире и неповторимый. Утвердив в себе своего личного гения, во-первых, надо это сделать тайной, образующей личность, и, во-вторых, немедленно признать какого-то своего гения в каждом человеке. После того надо искать выражения своего гения, понимая, что и каждый тоже стремится к выражению своего гения.

    2 Декабря. Утром в темноте дождь, но на крышах что-то белеется.

    Женщина пришла от генерала и спросила. – Вы слышали? Ей ответили: – Нет. И она: – Не слыхали? Ну, так я не буду рассказывать. И как же она правильно поступила. Даже и это передают шепотом друг другу, что вот одна женщина была у одного генерала и узнала от него потрясающую новость, и когда после того к ней обратились с вопросом: – Какая это новость? – она ответила словами: – А разве вы не знаете? – Нет. – Ну, так я не скажу. – Что же это может быть, – старались догадаться передающие о визите женщины к генералу. И сами отвечали: – А разве война? И опять сами же: – Да нет, какая теперь война. Разве... Догадка осталась невысказанной и высказать ее невозможно, потому что она бесформенна и чувство это логически не может быть выражено. Это чувство последней надежды на что-нибудь вроде «да минует меня чаша сия».

    Ляля читала «Молодую гвардию» и хвалила Фадеева за добрые чувства к молодежи. Мы любим молодежь за их естественную веру в бессмертие. Если только они здоровы и хороши, то они живут как бессмертные. Да, собственно говоря, и мы, только застрявши в болезнях и неудачах, начинаем обращать внимание на то, что все умирают. И только в самой великой беде нашей рождается в Вифлееме дитя с мыслью о неминуемой смерти.

    Да и стоит только взглянуть на массу всяких людей – мужчин, женщин, молодых и старых, бегущих по улицам, чтобы увериться в наличии силы бессмертия, презирающей мысль о том, что все люди смертны. Все смертны, скажет бегущий в очередь за солеными огурцами, а я как-нибудь, может быть, и не попаду в это число. Пусть смертны, а я вот еще поживу и погляжу, как у меня самого это выйдет!

    Мысль эта жизненная о себе как исключении в отношении смерти у молодых окружена ореолом распространенного «я» за всех таких же молодых, здоровых, хороших. Но дальше это чувство радости жизни переходит в эгоизм самосохранения, в индивидуализм. Хороший человек, старея, принимая в опыте своем неминуемую смерть близких ему людей, «уходит в себя», пытаясь противостоять смерти по-иному, чем в молодости радостью жизни.

    А то, что молодость радуется жизни, это надо понимать и приветствовать, как дерзкое и прекрасное начало борьбы человека за свое бессмертие. Этим и должна у меня в «Канале» закончить свой путь бабушка Мария Мироновна (прочитать Фадеева и напитаться этой мыслью, как напитался у меня сам Фадеев моими запевками).

    Итак, жизнь развивается по двум путям, исходя из начального чувства радости жизни (бессмертия), – это чувство: все смертны, а Я как-нибудь проскочу.

    Первый путь: самосохранение (индивидуализм).

    Второй путь: сознание личности всего человека и себя самого как необходимой рабочей части всего органического целого.

    Мой Зуек представляет собою центр чувства молодой радости жизни (бессмертия) среди эгоистов, подлежащих перековке. Мне надо перекинуть мост (канал) от той радости жизни к чувству радости жизни человека, перекованного на строительстве, радости эгоиста, нашедшего свое место в органическом целом всего человека.

    Одна из запевок в тех главах, которые следуют за уничтожением падуна: скорее всего это запевка предшествует смерти Мироныча. Мироныч видел скалы, по которым падала раньше вода, скалы черные, похожие на челюсть, выброшенную из когда-то прекрасного рта на лице. И он знал, что не было больше того чудесного творения природы в самой природе, но это творение было в нем теперь. Но как же так? И нет, и есть. Или он, может быть, уже умер и теперь видит такое, что видел и любил на земле. Нет больше на земле водопада, а вот он не только видит, но и слышит. Хочет идти к падуну, встал. – Куда? – Домой! – Дедушка, очнись: ты же дома, вот, смотри, наш стол. – Стол-то наш. – А вот образа. – И образа наши. – Смотри, ты сам же стены рубил: вот бревно новое. – Новое, да, а как же я слышу – падун шумит. Слышишь? – Да, слышу, – Мироныч вдруг очнулся совсем: – Это плотину прорвало. Беги, беги, скорей! [Зуек] ушел. А Мироныч упал и шептал: беги, беги!

    Все на свете ложь с одной стороны и правда с другой... Так и вся жизнь как одна монета – с белым лицом и черной изнанкой.

    3 Декабря. Продолжается оттепель. Вчера спектакль «Пигмалион», артист. Зеркалова (помни!): как цветочницу сделали герцогиней. Мысль: хорошо жить в некультурном классе – там счастье. Но если вышел «в люди», назад вернуться нельзя. На этом построена история России новая: земледелец уходит от земли и не возвращается. В этом свете толстовство.

    Проф. Туров рассказывал, что он, как проф. и директор университетского музея, получал литер А, а заведующих музеями лишили литера А. И его по ошибке лишили за музей, забыв, что музей университетский и он заведует им, как профессор. Он доложил это министру Кафтанову, но [письмо] застряло в аппарате и нет возможности его найти.

    4 Декабря. Введенье ломает леденье. Река Москва очищается.

    Читал Асанова «Волшебный камень».

    5 Декабря. Все так же. Ищу для Зуйка мотивы к побегу в Природу. Сам когда-то бежал, но сейчас понимаю и чувствую Бога возле себя – бежать некуда. И вообще, мы живем настолько сильно, страшно, что с нами тут и все...

    6 Декабря. Ночью выпала пороша. Вчера были у нас кузины. Как было у их родителей – не так-то уж очень они были умные, но почему-то в присутствии их хотелось быть умнее себя и что-то показать, так точно и с этими кузинами... Даже потом на себя досадно. В дальнейшем это надо кончать. Конец!

    Читал книгу «Волшебный камень» Асанова. Сказать ему, что волнение от пережитого, вызывающее [желание] написать, не надо обдумывать до конца, вернее заключать в оболочку логики. Надо, напротив, успеть, пока не замкнулась цепь, вызвать из первичного волнения ряд образов, отвечающих волнению. Если же выставлять образы после того как удовлетворишь себя логически, то образы эти будут не живые, а кукольные.

    Монархия наша имела идеалом покой человека, зато самая жизнь человека состояла в борьбе. Теперь идеал – это борьба.

    Смерть боится здоровья, и старость при здоровье проходит как самое лучшее время жизни человека. Почему бы тогда не поставить себе идеалом общественной и личной жизни человека здоровье? Потому что это само собою понятно и в настоящее время является механическим делом движения цивилизации. Наш моральный идеал прежде всего исходит из современности и должен быть живым.

    Выступал в Педагогическом институте с чтением своего «Царя природы». Несмотря на то, что читал отвратительно, все почувствовали величие картины. Проф. Половинкин (геолог) сказал, что картина прошлого, подлежащего затоплению, так прекрасна, что едва ли после этого «новые берега» можно показать лучшими. Проф. Саушкин (коммунист), напротив, сказал, что пафос автора лежит не в картине природы, а в единстве староверского «надо» с нынешним государственным «надо» большевиков. Я же им, как мог, объяснил, что прошлое представлено мною в состоянии покоя, а настоящее и будущее я дам в движении. Каждому животному в этой динамической географии будет предоставлена индивидуальная возможность спасения и в этом должна открыться красота единства человека с природой.

    7 Декабря. Пороша, выпавшая вчера ночью, за вчерашний день совершенно растаяла. Ночью, однако, прихватил мороз, и сегодня всю Москву посыпают песком.

    Получил заказ от «Дружных ребят» написать приветствие ко дню 20-летия журнала. По секрету сказали, что просили о том же Сталина. Возможно, что и не просили, а говорят, чтобы козырнуть. Но я, как только ушла Карасева, взял да и написал «Наше счастье».

    «Канал» пишу и мало-помалу подхожу к самому действию. Остается сделать экспозицию второстепенных лиц (массу) – и самолет мой поднимется.

    8 Декабря. Вязка Норки.

    Вернулась ноябрьская погода, небольшие морозы при бесснежье.

    Повязана Норка у Северцевой с Джерри (ей 7, ему 9). Колония ученых. Северцева – собашница (она своего добьется: не бойтесь, поженятся). Проф. Туров убежал с живописью, Огнев к мышам – 7-й том кончает.

    «Король-олень». Явилось сомнение в постановке «Кладовой солнца»: кукольные сказки все на чудесах, возможно ли дать сказку без чудес в кукольном театре? У меня поэзия заменяет чудеса, но что заменяет у них чудеса?

    Природа, как зеркало Божье... но вообще в природе, как в зеркале, мы видим себя, конечно, и Бога, поскольку и Бог живет с нами, а если Бог нас оставит, то едва ли мы и его увидим в природе.

    Мои родители насадили сад, и я вошел в него, как в рай, и если в этом раю был Бог, то это сделали мои родители, они так делали, что Бог пришел к ним на помощь и поселился в этом саду.

    Это же самое делал и я своими книгами, насаждая сады.. Как я их делал - это мое дело и никому не интересно, если вопрос приходит к тому, что я делал, а не как делал.

    Во все времена мы это «что» и понимали как Бога и этим «что» убеждали других.

    – мышиный король.

    Вопрос о служении... Церковь после царя стала молиться за того, кто царя убил. И не слыхать что-то, как это объясняется.

    Выходит так, что приходит только Надо со стороны, было бы одно только Надо, только безусловная сила принуждения, диктатуры, и ты, раб ее, имеешь перед собою путь свободы через сознание необходимости. Выходит, все равно, пленили тебя коммунисты или фашисты. (Вспомнился рассказ Валентина о том, как воспитывали фашисты, и потом вышел ему случай освободиться.) Так можно дойти до того, что подчиняясь «врагам», будешь стрелять в «друзей». Когда немец дал ему в морду – он почувствовал себя русским и бежал. Так что это внешнее Надо, фашисты или большевики захватят, или вода, или лава вулкана – все равно! Это катастрофа, и в ней каждый должен найти свой личное Надо, свое sollen4. Война – катастрофа, революция – катастрофа, и в ней для каждого является Muss (мышь должна бежать из норы) и в то же время каждый из этого Muss должен сделать ich soil. Возможно, что таким образом совершилось и «происхождение видов».

    Иметь в виду осторожность в обращении с аналогией затопления с революцией.

    – это связь человека с природой. А на канале «хочется» рождается так же, как в школе... Канал – это школа труда, в котором каждый находит свои способности, и это нахождение и есть переход от mussen к sollen.

    9 Декабря. Небольшой мороз и умеренный ветер. Вторая вязка Норки и возвращение ее домой от Турова. Передал Еремину (литературная редакция кино) «Кладовую». Ляля ездила в Госиздат на согласие засчитать с 3 издания «Избранного» договор (остаток в пользу нас около 30 тыс.). Написал поздравление в журн. «Дружные ребята» – «Наше счастье».

    Вечером была Клавдия Максимовна с мужем. Страшный разговор о лагерной жизни.

    Узнал, что Петр ехал по «осударевой дороге» и за ним везли виселицу (а Пушкин: «Да умирится же с тобой» и «Красуйся, град Петров»).

    – чистота души Зуйка, как вообще смысл таких катастроф есть рождение новых личностей, сосредотачивающих в себе смысл события. На Пушкина надо смотреть.

    10 Декабря. Ясное утро. И весь день как стекло, а ночью луна.

    Были сестры Олега Светлана и Тамара. Похожа эта Тамара, старшая сестра, на леди Макбет, сама длинная, лицо худое, губы тонкие, глаза же черные, маленькие, как муравьиные.

    Еще был секретарь начальника охоты Кузнецова Холостов.

    Павловну я тоже люблю, но это не то, что Леву: я Левой болею, как мать, и тут даже эгоизм отчасти: душа Левы в своей основе точно такая же, как моя, только без таланта и образующего талант поведения.

    Завтра пойду в «Сов. писатель» и после 6 веч. зайду к Леве. Попросил Махова завтра прислать к нему психиатра.

    Тружусь выписать место, соединяющее вступительную часть книги (1/3) с основной (2/3), в которой кульминационным пунктом, мне думается, будет Водяная крыса (солнце в глазу).

    Лунная ночь перешла в солнечное утро: сквозь морозную дымку пробились солнечные лучи, а луна осталась. Не хватает снегу.

    Дым из городских труб распределяет красоту в городе (ночью дыма не видно, а разноцветные лампочки в большом доме то покажутся, то спрячутся – это дым, или на вечерней заре огни горят и померкнут – это дым, и т. д.).

    Кому легче жить: коту или кошке. Каждый скажет – коту. А поглядишь весной на кота, какой он приходит изодранный, с рваными ушами. Сколько раз тоже приходилось видеть, как где-нибудь на пятом этаже на крыше свернутся коты клубком и валятся вниз на камни. Какой тут – легче! Нет, конечно, труднее, опасней, но когда мы говорим «легче!», мы думаем о том, что коту даже и драка, даже и опасность в охоту, а кошке даже любовь в неволю: посмотреть только, послушать, как она орет, как стонет и жалуется, когда, выгнув спину, стоит под котом.

    Жизнь, какая бы она ни была трудная, но одному полу она в охоту, другому в неволю, одному хочется жить, другому жить надо.

    Мораль – это творчество женщины, и если мужчина ее начинает творить – собственное творчество его погибает (Гоголь, Толстой).

    С какой-то отдаленнейшей точки зрения человеческий род на земле похож на длинный фитиль, зажженный, чтобы взорвать земной шар и превратить его в небольшое солнце. Фитиль горит, после него остается зола – это наши покойники, наше прошлое, движение искры вперед – это наше настоящее, а будущий мир – это мы все, обращенные в солнце.

    В «Советском писателе» уговорился об «Избранном» (ред. Левин) и о томике новых вещей в 4 листа.

    Вечером к Леве, играл в семье в подкидного дурака, остался дураком и почти понял, что супруги валяют со мною дурака. Нет никакого сомнения в том, что Лева устал, разбит, но «самоубийство» – это психическая симуляция, чтобы привести меня в состояние готовности им помочь.

    – он молчит, не спрашивает, на что дрова. Так и простак – используются его способности верить и за веру свою отдавать жизнь. Но так и было всегда? Подставляется простаку предмет верования. Теперь что-то другое. Используется... Вот взять хотя бы симуляцию самоубийства у Левы: сын (пролетарий) использует жалостливую душу отца (с его точки зрения, буржуаза) и насилует. Но это только мой пример зарождения разрушительной силы, основанной не на доверии к ближнему, а на неравенстве. Является особая новая сила, похожая на атомную энергию, и являются инженеры этой силы зла между личностями, обращаемой на всеобщее добро. Но положим, это проходит и пройдет... анализировать природу власти...

    Лиля Лавинская (жена скульптора) – художница в образе нищенки с подвязанной рукой.

    Остатки разбитого ЛЕФа (почему застрелился Маяковский?).

    Они понимают наше время как возрождение РАППа.

    12 Декабря.

    К происхождению власти...

    Власть имеет идеальную задачу: поступающую в ее аппарат силу зла (в частности, соцвредов) направить к добру всех людей и самый источник зла, вредного человека, обратить на добро.

    Сам власть имущий хочет добра людям больше всякого добродетельного человека: этим он хочет оправдать свои преступления на пути к власти (добрые цари – только в сказках, но и там их хлещут ведьмы по мордам). Во искупление зла – действия Петра I и Иоанна IV. И еще дальше: во искупление своего личного зла (пахан украл у одного, а все – ему друзья) он делает добро для всех.

    Так Бетал разоряет бедного владельца сада, чтобы на этом месте выстроить курорт.

    Так образуется сила обобщения: путем уничтожения, убийства случайного.

    И так очень похоже, что власть происходит от разрушения атомного ядра человечества – личности.

    N. говорил, что сейчас время особенно характерно тем, что человек общественный извне (на людях) живет верой, а человек в себе (или дома) не только не верит этому, но презирает и ненавидит.

    Вот почему на писателя, имеющего успех казенный, смотрят как на предателя, как на доносчика, подхалима и не прощают ему. Так было с А. Толстым, так происходит сейчас с Фадеевым. Но Шолохова все одобряют.

    Еще темно, а говорят, что мороз ослабел и начинает снежить. Неправда – снежок порхнул, а мороз еще сильнее, и ясно.

    Вчера был Володя. Я пользуюсь им как зеркалом партии, т. е. смотрю в свои мысли в свете партии. Уверился, что эволюция Mussen (надо) в sollen (я обязан) и Wunschen (хочется) – есть в точности желанный педагогический план.

    Как мог Пушкин, заступаясь за Евгения, возвеличивать Петра? Как это можно так разделить себя? Наверно, надо быть очень богатым душой и мудрым, и это состояние духа похоже «на люби врагов своих». И вот только если я открою в себе большое чувство – я напишу свою сказку «Царь природы».

    14 Декабря.

    Никто еще не давал красоту дыма в большом городе (и „птиц: галки, вороны).

    Вчера был этнограф Нечаев Александр Николаевич для ликвидации затеи со сказками.

    Когда он развивал мне тему национальной сказки в свете бр. Гримм, я вдруг сопоставил себя, как создателя сказки какой-нибудь, с тем человеком, кто сейчас встал бы, разогнал, растоптал бы паразитов русского языка, поднял бы знамя русского слова...

    И опять тут явился мне Пушкин со своим Евгением и Петром, и Пришвин со своим Зуйком и Сталиным, со своей мыслью постоянной о молитве за врага. «Медный всадник» и есть молитва за врага. На этом чувстве понимания значения врага и надо выставить обращение старухи в православие.

    – Ты мелко мыслишь. Медный всадник точно так же мог бы сказать Евгению: -Ты мелко мыслишь. И каждый, кто сейчас упирается со злобой в Сталина, тот мелко мыслит.

    Мелкомыслящий (мелкотравчатый) упирается в «слезу ребенка» (личность) и не может пропустить ее, чтобы сделать обобщение, т. е. пропустить или убить ближнего (как Раскольников убил старуху).

    Этим сопротивлением обобщению держится вся христианская мораль, весь Достоевский (почему его и не признают большевики).

    Дьявол, обобщающий, подводит нас к атомной силе разрушительной, но встает Бог и определяет энергию на дело любви.

    Так вот, значит, у врага в руках обобщение как сила разрушения, уничтожения «ближнего», личности, но в то же время у святого подвижника в руках есть сила воскрешения (творчества), направленная на дело разрушения, – в молитве за врага.

    И вот отчего разрушающий, обобщающий знает, что он есть часть силы, которая вечно разрушает (убивает), чтобы вечно создавать новое (Мефистофель).

    Вроде того получается, что разрушитель будит своим действием (обобщения) спящего Бога и тот воскрешает убитого в новом.

    «пролетария»

    Это есть система убийства бедного человека, жертва пролетарием в пользу расширения «дела» (цивилизации).

    Кризисы и войны возвращают от «дела» (обобщения, роста империи) к действительности.

    Мы подхватываем эту силу действительности (пролетария), но пользуясь ею, сами подходим к тому же методу обобщения, значит, вовлекаемся в неминуемый кризис.

    Вся надежда, что вовремя одумаемся и что этот последний зажим кончится как и РАПП.

    – чувствовать себя первым человеком на занятом месте, нужно приучить себя сидеть с готовыми локтями, чтобы не пустить на свое место других (понял это, когда у Образцова в кукольном театре сидел между иностранцами). И то же, когда думал о карьере А. Н. Толстого: какой счастливо-бесцеремонный был человек.

    – Хороший был человек Шишков, – сказал я, думая образом смиренного и глубокого человека поправить давление на себя А. Н. Толстого, – вот был человек! – Да, – ответила Ляля, – человек... только неинтересный.

    Это было против того, что я хотел: чувствуя в себе какой-то основной недостаток против Толстого, что то ли я беззащитен, робок, то ли ограничен – не знаю! я хотел прикрыться Шишковым, а он при всех достоинствах «неинтересный». – А вот, – сказал я, – ты интересная женщина, что говорить, и сколько поклонников, а Зина неинтересная, и никаких поклонников. А смотри, какая она перед Богом значительная, с тобой и не сравнить!

    И Бог милостив, и царь милостив только при наличии необходимости беспощадной жестокости в отношении людей: казнит, казнит и вдруг помилует. И Deus caritas Бранда является после жестокого испытания.

    И то же в ипостасях давно: Отец и Сын.

    и поправка к нему: «Красуйся, град Петров!».

    На этом предпочтительном почитании Сына и забвении Отца возникает и русский образ революционера (Евгений – да и Ленин?), но на этом фоне обязательной милости безликая, т. е. лишенная образа Отца, жестокость, и часто у революционеров милость и жестокость в одном лице.

    И я думаю, что мой «Царь природы» явится демонстрацией силы природы в руках ее царя, той здоровой силы творческой и общественной, которая отстраняется от русского интеллигента культом Deus caritatis. Реставрация староверческого грозного «Спаса Вседержителя» от старухи через природу в Зуйка: «Надо» против слабости.

    Когда я напишу своего «Царя», мне кажется, я буду мудрецом: только боюсь, что никогда не напишу и дураком умру. Как приятно в этих сомнениях поглядеть на «Кладовую солнца»: вот написал же! так вот и с «Царем»: будь таким же, как в «Кладовой», и напишешь. И как подумаешь, так и веришь... Напишу!

    До Нового года «продрать» «Царя» до конца.

    Продолжается серия морозно-солнечных дней без снега.

    Перечитал написанное и стало ясно, что фокус всей вещи есть Царь природы (Зуек) в борьбе с водой. Сила человека против воды в том, что она сливается, а у человека (Зуйка) есть своя неслиянная часть, благодаря чему каждый делает общее дело по-своему (каждый ведет свой канал). Тем же самым разрешается превращение mussen в sollen.

    Был Вахмистров Вас. Вас., брат Над. Вас. Реформатской, помесь барина с егерем.

    мой переместился с плотины в природу – ничего я от них не получил.

    16 Декабря. Потеплело, порошит.

    Вчера видел афишу с лекциями о русской литературе, с заключительными разделами: А. Толстой – «Петр I», Шолохов – «Тихий Дон», Фадеев – «Молодая гвардия». А Пришвина не было, и это меня укололо, хотя не было и Достоевского, и Лескова. Неприятный этот укол! Разве сам-то я не чувствую, что делал хорошо и сделал, что мог. И все-таки колет. Нечто вроде как у Пушкина и Лермонтова, столь независимых людей, их тяга к светскому обществу. От этого чувства унизительного можно отделаться, только если бросить литературу. Но т. к. это нехорошо и невозможно, то остается продолжать соревнование и надеяться на лучшее в творчестве, целящее всякое унижение самолюбия.

    Разум бывает прекрасен, когда показывается людям своими далекими границами, обнимающими огромный простор.

    Или как Пушкин, замученный мыслью о судьбе бедного Евгения, вдруг как будто на берег океана выходит и говорит: «Красуйся, град Петров, и стой!»

    И еще сильнее и бесконечно шире, чем океан, открываются границы разума, когда вдруг вспоминается Распятый с Его словами: «Прости им», и самому захочется помолиться за своих врагов.

    17 Декабря. Сильнейший из всех бывших нынче морозов -23.

    «Царя» и сегодня начинаю разрабатывать с того места, когда Зуек сговаривается с бродягой о побеге (начало динамической части). Так определилось: 1-я часть – экспозиция природы с историей, 2-я часть – экспозиция действующих лиц, 3-я – динамическая. Решил написать вперед динамическую часть и после вернуться к доработке действующих лиц. Возможно, что 3-я часть будет вчерне и доработается после 2-й.

    Приехала Жулька. Ваня прописан. Ждем Ваниного отца. Сегодня поеду доставать разрешение на лося. Устроился с лосем (Мих. Степ. Кузнецов).

    Приходила Л. Лавинская (из компании Маяковского, Бриков, обломки ЛЕФа).

    Так все это было близко к Ягоде и ГПУ.

    Источник поэзии (Маяковский) сливался с источником власти (Ягода, Брики) в одной воде.

    – Чувствую, что меня кто-то не любит, Сталин? – Что вы! Сталин вас любит!). Вот это самый враг и был, что стоял возле Маяковского (Агранов), и та же сила (власть), что рубит лес на дрова (для пользы). И надо помнить, что это же последняя сила, утверждающая берега наших возможностей («Красуйся, град!»). Мы чувствуем эту силу отрицательно в страданиях ближнего (Евгений) и положительно («люби врагов своих») в осуществлении, когда Евгений умрет и с ним современность пройдет в «прошлое», и осуществится будущее («Красуйся!»).

    «Люби врагов» в некотором смысле означает и люби будущее, потому что не они создают будущее: а они только тем создают его, что разрушают наше настоящее и, разрушая, вызывают нас строить будущее (Евгений – это настоящее, а «да умирится же!» – это будущее»).

    18 Декабря. Мороз и ясно.

    «Ромео» Прокофьева. Во втором акте не мог удержаться от слез – до того прекрасна музыка, чары Улановой и ансамбля. Третий акт перегружен, финал пошл. Чувствуешь тиски со стороны, как везде.

    19 Декабря. Николай.

    Вспомни брата своего, Михаил! Какой был хороший человек и как не пришлась ему жизнь от начала и до конца. А что? не его ли «идею» (о Светлом человеке) теперь я веду и хочу провести ее... Брат должен быть мне благодарен.

    Поздравил Асеева – попал не в того Николая (Асеев в июне – Николай Кочанный). Пришли к Замошкину – тот именинник 9 мая (Вешний).

    «Новый мир» и всех обласкал, а потом постепенно, наполняя своими редакцию, старых стал выжимать тихо, как вода выжимает из норок мышей.

    И бедный Замошкин уходит (Тургенев в «Отцах» мог расправиться с отцами, опираясь на образ Базарова, – и Базаров действительно был!). А нас, «идеалистов», теперь выпирают – во имя кого?

    Образование – наша сила, совесть наша, разве близость ко времени? но разве не отдаем мы всего, только чтобы сблизиться со временем?

    По всей вероятности, побеждает теперь американизм, состоящий из способности в нужный момент предпочесть действие идее (этому движению помогают чрезвычайно евреи).

    Любитель чтения сейчас может все прочитать, и вдруг окажется – пропустил Аксакова, не читал! Учатся на ходу, между делом, урывками.

    Пасмурно, метет, слабый мороз. Неприятности по случаю 80% лося. Решение вопроса о Леве (И. Ив. Махов помог).

    21 Декабря. Оттепель.

    Когда происходит какая-нибудь гадость (вроде как с хлебом было: всех лишить, а потом дать обратно), то Галина Д. рекомендует не обобщать гадость и относить ее не к правительству, а к головотяпству отдельных людей. Так создается «вредитель». Если же бывают случаи, где исключительно правительство виновато – надо терпеть и ждать, когда оно поймет свою ошибку (на ошибках мы учимся).

    Вечером был Чумаков, рассказывал, как у него из 30 утят и 40 цыплят остался один цыпленок и утка, думали, цыпленок – курица, вышел петух. И стали жить петух с уткой на чердаке.

    22 Декабря. Вчерашнее все подмерзло. Вечером приходил знакомиться Кулешов с женой, он режиссер, она киноактриса.

    Голова у меня была тяжелая, едва сидел. Придется отдохнуть.

    «умысел», и думаю, что роман будет плохой. Жизнь наших подпольных кружков вся была на умысле.

    На свой аршин разве можно мерить людей, но нельзя тоже и чужим аршином смерить себя: как ни прикладывай к себе чужие мерки, все что-то остается такое, чего никак нельзя захватить на вершки.

    23 Декабря. Красный тихий день с умеренным морозом. Ваниного отца не отпускает колхоз. Он послал телеграмму – «разбился». Пошли с Лялей, встретили Илью – отдали справку на Ваню. Встретили Вирту – заказали ордер на туфли. Зашли в офицерский клуб – покончили с лосем: лось будет. Звонил Мих. Степ. Кузнецов о том, что Жульку скорей всего возьмут на выучку в Военное общество.

    24 Декабря. «Клад, солнца». Борьба между режиссерами Роу (Детфильм) и Згуриди. Победа Згуриди.

    25 Декабря. Спиридон-солнцеворот. Света не видел, с утра раннего пишу заявку на сценарий.

    К обеду пришла Софья Павловна Коноплянцева и сказала Ляле:

    – Меня вы не спрашивайте, как я живу: я вся отдана служению семье сына. Не спрашивайте, какие отношения у меня с невесткой, какие бы ни были: меня нет.

    – Вот это чудесно! – обрадовалась Ляля. Это отвечало ее идеалу.

    – А как у вас отношения с Марией Михайловной (сестра Александра Мих.)?

    – Она Марья, я Марфа. Она читает духовные книжки и всё, в себя живет и недовольна мной, что я бросила все свое личное для семьи, для других. Неправа она, она эгоистка?

    Ляля замялась.

    – И не читаете ничего, и в церковь не ходите?

    – Ничего, ничего, все для семьи.

    Ляля оторопела.

    И ей это было не в бровь, а в глаз: она теперь, глядя на Софью Павловну, увидела себя в обезьяньем виде, видела обезьянье изображение своей морали о том, что надо отказаться от себя и жить для других. Хороша бы она была, если бы отказалась от меня и стала бы служить своей больной матери! Нет, милая, ты любишь меня для себя, тебе просто хорошо со мною жить.

    Выбрось это из себя, выбрось вместе с этим любовь к искусству, к разнообразию в людях, оглупей совершенно, отдайся одному своему долгу в отношении матери и сделайся такой же обезьяной, как Софья Павловна. Но из этого еще не следует, что надо брать пример с Марьи Михайловны, поглощающей духовные книги только для себя и видящей в этом цель «самосовершенствования».

    26 Декабря.

    Заканчиваю [сценарий]. Вечером прочитал в студии Дм. Иван. Еремину и, к величайшему моему удивлению, он тут же заключил со мной договор на 50 тыс. и дал на руки 25%. Столь удивительный выход из трудного положения меня оглупил. Тысячи на три я решил купить всего и принести домой, но когда пошел покупать – ни на что не решился, купил только на 1 р. три папироски, одну тут же выкурил, а две дома спрятал.

    27 Декабря. Пишу своего «Царя» успешно.

    Красота – солнце добра.

    Путь художника – это, минуя соблазн красивого зла, сделать красоту солнцем добра. Мы все этого ждем от художника и плачем от радости, когда это ему удается...

    28 Декабря. Были у Яковлева на рождении: был Федин, Леонов, Лидии. Говорили наигранно, деланно, как говорят в таких случаях литераторы. Леонов пошутил с вопросом: – Есть Бог? Я ответил: – Есть!

    29 Декабря. – 60 стр., 8 картин, т. е. три листа.

    Неизвестный поэт Машков Алекс. Вас. (Кировская обл., Кайский р-н, п/о Лесное. Муз. драм. театр) прислал стихи:

    Вчерне лежит вокруг меня

    Мир грозно-голубой.

    Мне мало ночи, мало дня

    У жизни тысячи вершин,

    И что ни шаг – обрыв.

    Я слишком много совершил

    Одним уж тем, что жив.

    Ездить ни в метро, ни в трамваях невозможно, так все забито народом: все готовятся к празднику. У нас – увы! – нет праздника, потому что Ляля признает праздники только церковные. Я подчиняюсь, потому что ведь Ляля ведет меня на этом пути, меня слепого. Но чувствую, что выключение себя из общих праздников очень пахнет сектантством. Христианские праздники духовно-эстетические постепенно растворили в себе церковный быт: так и получалось, что помолятся в церкви, а потом домой за ветчину; тогда хоть помолятся, а теперь, не молясь, и не за ветчину даже, а только за «сухой паек» – и то празднуют. А мы? У нас сейчас пост. Наверно, так надо, но хочется под Новый год вместе со всеми напиться и буйствовать, и танцевать где-нибудь на площади...

    31 Декабря. Раздумывал ночью о сценарии своем, помышляя о работе Кулешова с Шкловским и почему у них не должно выйти живой картины. Потому что они берут кадры свои из головы и так создают нечто неживое, отвлеченное. Тут же в первый раз в жизни я понял, почему художники-живописцы являются рабами своей натуры. Оказывается, не затем нужна им натура, чтобы выписывать ее правильно, а чтобы сохранить в красках тот жар души, который поднимается в момент восприятия. И вот почему лично я всю жизнь держался своей натуры, и вот почему вышла у меня «Кладовая солнца».

    «кузин», встретили с ними Новый год, они у нас по-родственному переночевали.

    Я слегка захворал, ночь провел в кошмарных снах, и так начался 1947 год.

    Примечания

    1 Клемент Эттли – премьер-министр Великобритании, британский политик, который сменил Черчилля в 1945 году.

    2 Инна – героиня автобиографического романа «Кащеева цепь», прототипом которой была Варя Измалкова.

    3 (лат.) Бог милостивый. Ср. у Ибсена: «Сквозь раскаты грома Бранд слышит голос: "Бог, он –Deus Caritas"».

    4 Muss (нем) – долг, ich soil (нем– я должен; от mussen к sollen (нем) – от «должен», потому что понимаю, что должен, к «должен», потому что обстоятельства принуждают.

    Раздел сайта: