17 Марта. На днях в оттепель, когда падали комья снега с деревьев, разбиваясь друг о друга, и внутри леса непрерывно падал свой внутренний мельчайший снег-пыль, вместе со снегом падала хвоя. И теперь, когда сверху все опало, внизу на ровной белой снежной постели от комьев образовалась рябь, а от хвоинок серая сетка. И зимой от ветра, бывало, выпадали хвоинки, но снегопад их закрывал. Но теперь эта серая сетка уже последняя, теперь снег будет подтаивая просачиваться вниз, а слои хвоинок сходиться, и снег от их массы сереть и темнеть. А когда бросятся вниз по оврагам ручьи, то и все хвоинки понесутся куда-то, и с хвоинками семена, сброшенные ветром. Тогда вода будет помогать ветру.
Не могу справиться с собой, когда, бывает, подкатывает под сердце радость. Да ведь как подкатывает, тут и воздуху радуешься, что где-то невидимые веселые птички поют, и что из толчеи людской какие-то глазки показались. И даже если и нет ничего, и не к чему придраться моей радости из-под сердца, то радуешься просто тому, что живешь. Так в глубокой тиши не слышишь движение крови своей, там – крови, тут – жизни. И когда это поймешь, вдруг спохватишься! Погляди же, как люди живут. Вот тут и начинается борьба: в себе и природе – радость, а на людей глядишь – тоска. Да так и борешься, и путей ищешь: как бы эту радость жизни людям отдать.
Бывает, кажется – как долго, долго жил! А бывает, кажется, как скоро жизнь прошла. Долгой кажется жизнь, когда разбираешься по людям: сколько людей прошло, а я все живу. И короткой, когда подумаешь о том, как все люди повторяются в добывании своего хлеба насущного, и я тоже вертелся как волчок... – пустяком покажется время мое, и все, кто вертелся со мной, – все пустяки. (Разговор не свой. Птички веселые весной.)
Лес сверху почти совсем очистился, а внизу фигуры еще все целы, только быстро изменяются. Раньше, бывало, увидишь на дереве Александра Македонского и так целый месяц ходишь и смотришь на него. А вот была коленопреклоненная женщина, как на могилах из мрамора с надписью: «Покойся, милый друг, до радостного утра», а сегодня на этом месте сидит болонка в черном ошейнике. Пришлось наблюдать сегодня, какие ничтожные причины влияют на образование снежных форм. Был березовый пень, и на нем должна была образоваться круглая куполом шапка. Но из-за двух веточек можжевельника шапка вышла тройная.
NB. Человек – это охотник шел за кузницей: шел до Хиж-озера, по этой тропе Зуек пришел туда. И когда пришел, хлынул дождь и отрезал его.
NB. Человек прошел в лесу раз, два, три – и пошла в лесу тропа человеческая. А по этой тропе человеческой зайцы, куницы, птицы всякие пошли: им легче тут идти, чем по снежной целине – и пошли. Так много было в этом лесу беляков, что от человеческих следов скоро ничего не осталось. Но тот человек, вернувшись откуда-то, снова прошел по заячьей тропе, и все прежние звериные следы прижал к старым следам человеческим.
Потом скоро туман и дожди распустили ручьями весь снег в лесу и на темно-зеленом бруснично-черничном и моховом ковре осталась плотная ледяная тропа. Вокруг нее было вязко местами и топко: почти невозможно идти. Но по этой ледяной тропе можно идти легко и уверенно. Зуек и пошел по ней сначала правильно в сторону Выгозеpa.
Но вскоре куница сделала петлю, человек тоже за ней напетлял, за человеком зайцы, лисицы. Обернувшись вокруг себя, Зуек потерял направление и, думая, что идет в сторону Выга, пошел на Хиж-озеро. Пришел к озеру. Описание плавины. Дерево – то дерево осиновое. По сучьям определил север и понял, что шел в обратную сторону. И только понял, вдруг хлынул теплый дождь. Под выворотень (дырка). До вечера лил дождь и всю ночь. Утром весь лесной ледок-черепок и всю тропу... Зуек остался. Новая глава. Весенняя вода хлынула неожиданно для строителей и начались прорывы. Точное описание по своему основному сюжету, вроде интермедии.
NB. Быть может, надо создать особый познавательный план, только не такой тяжелый, как у Жюль Верна, а легкий, не затрудняющий читателя, а напротив, для отдыха его.
Позвали обедать к хозяину (Борис Абрамыч и Галина Донатовна). Когда были все вместе, то говорили, что войны, конечно, не будет. А с глазу на глаз хозяйка Ляле сказала: – Конечно, война.
Но теперь сгладилось между собой время без войны и время с войной, что как-то все равно стало: так и так пропадать, а если можно пожить хоть денек, так живи!
К философии «Надо»: есть «Надо» из прошлого, оно закрывает путь к будущему, и есть «Надо» из будущего, закрывающее путь к прошлому. Первое – в старухе-староверке, второе – в Сутулове, Сутулов таким и останется: с отрицанием своего прошлого. Анна переметывается свободно туда и сюда. Изобразить, как старуха прорвала «Надо» прошлого.
В каком-нибудь 1895 году – ровно 50 лет тому назад – где-нибудь в Ельце мы, марксисты, бились с народниками, потом очень скоро большевики с меньшевиками, а теперь во всеевропейском круге коммунисты и лейбористы – чем тоже не большевики и меньшевики. Как это родилось!
Мелькнула такая ясная мысль, что в нашем коммунизме, конечно, дело идет о ближнем, «пролетарий» – это другое название ближнего.
Сталин говорит, что коммунисты появляются там, где были фашисты (в Англии не было фашистов, зато и не было коммунистов).
18 Марта. Вчера было солнце сквозь облака. Утром немного морозило, в полдень подхватило. Вечером полная луна и чистейший прекрасный воздух. Хочется, чтобы весна так и побыла на этом и после сразу бы все оборвалось. Сегодня утром туман.
М. Т. Звенигородский сказал:
– Русский коммунизм вышел из личного пренебрежения властью, из анархии: в царское время русский человек всегда был личен и власть презирал. Он готов был на всякие лишения, только бы самому быть в себе и при себе.
Кулаки, мироеды, были организаторами земледельческой жизни. Народ в революцию показал, как он чтит этих организаторов. Вот эти «массы» взяты были в социализм. Партия дала этим массам начальников. Сила взялась из этой же готовности всего отдать себя, лишь бы остаться при себе. Война воскресила дремлющую личную жизнь, как удаль (удаль – другой полюс власти).
Понятно, почему сел еврей на шею русского народа, сел как администратор. Но еврей, человек племенной, он устраивается у власти родовыми группами и тут же скоро множится, ничуть не церемонясь. Это обращает внимание (что это за родовой социализм?). Возникает в новой форме еврейский вопрос (борьба с Маршаком, трагедия Поликарпова и т. п.). Еврейский вопрос обращается в русский: вопрос о признании русским человеком государства. Тут идет борьба оседлых людей с кочевниками за власть. Еврей – это кочующий администратор (сегодня у Литературного фонда, завтра организует клейку фарфора...).
Моя книга о Надо включает и вопрос формирования власти в разноплеменном анархическом обществе. (Партия – очаг власти, власть – как необходимость.)
Наше время: кочующий администратор должен смениться оседлым.
«Поречье» требует поведения: 1) Брать для себя что нужно, но не одолжаться, не входить в зависимость. 2) Наблюдения маскировать охотой: я – охотник, значит, дурак.
Кочующий администратор на строительстве канала (Берман, Коган, Фирин и др.), сами были в плену и, выбиваясь из плена через троцкизм, все погибли в этих бегах. (Кочуют всегда с семьями: взять цыган, а евреи тоже цыгане – абсолютно те же и только пейзаж другой.)
Вот если бы удалось в Сутулове найти черты оседлого, основного администратора (каких я помню хороших администраторов или начальников: 1)Директор Елецкой гимназии Закс (латыш). 2) Кутузов у Толстого. 3) Хорь у Тургенева. 4) Базаров у Тургенева «за правду стоит». 5) Ленин со всеми своими предками (Чернышевским в особенности). 6) Достоевский. 7) Гоголь. 8) Пушкин.
19 Марта. Вчера с утра на солнце деревья покрылись роскошным инеем и так продолжалось часа два, потом иней исчез, солнце закрылось, и день прошел, как все эти дни, тихо, задумчиво, с капелью среди дня и ароматными лунными сумерками под вечер.
Ляля вечером пошла звонить в Москву и получила там двойной удар: и по ее личной травме и по нашей общей от войны: гепеушники или получили задание держать население в страхе перед войной, или же они сами по своей гепеушной природе такие: пугают близостью войны. Я совсем не подготовлен и теряюсь перед Лялиной психической травмой, больше: боюсь своего бессилия. Но война новая не пугает почему-то: как-то «к одному концу» подумаешь, и становится неплохо, и перо не выпадает из рук.
Наблюдал начало образования на снегу круглых колодцев от осиновых листиков. Падают и сейчас еще с осин старые сухие листики. До того они держались на деревьях морозом, а теперь, когда в полдень мороз не держит, они падают, темные, на белый еще не тронутый снег. Солнечные лучи, падая на темный лист, нагревают его, и оттого под ним тает снег и круглый листик опускается с каждым днем глубже и глубже. Он остановился на том месте, где не достанут его больше солнечные лучи. Так образуется круглый колодец с обледенелыми стенками и толстым ледяным дном. При таянии снега в дальнейшем колодец наполнится водой и когда прилетят зяблики – вот где будет им купаться, обмыться. Бывает, от купанья птичек, встряхивания крылышек маленькая радуга стоит над колодцем.
Вчера был огненный в полнеба закат – страшно смотреть! Потом скоро огонь этот погас и вышла потом с другой стороны огромная красная луна.
Нужно было ожидать на сегодня ветра, а пришла тишина, сияющий солнечный день. С утра было -10, но быстро стало повышаться.
Чекист уверен в том, что каждая женщина в его власти. Достаточно ему сказать: «Я вас где-то видел» – и она вспыхнет и выдаст себя, а дальше все как по маслу. Подумав о том, что мне из-за этого придется бросить весну и работу, я утром пошел к нему и под предлогом спросить его, как надо получить разрешение на револьвер, сказал ему о своих высоких знакомствах и что через них я спас одного человека из лагерей. Ушел я от него вполне довольный: теперь он не сунется, теперь знает, с кем дело имеет.
А может быть, и весь цвет женщины вырастает из слабости перед грубой силой: что-то вроде белой лилии в болоте на длинных подводных стеблях. (– Красота – это факт! – сказала Дынник.) Ну, а мы-то все, стремящиеся к красоте (красота – это природа, устроенная нами в гармонии), разве наш-то путь проходит не в той же борьбе творческой силы с насилием.
Конец «Падуна» – это гармония природы, созданная человеком, победа творческой воли над силой – насилием.
20 Марта. Какой денек вчера просверкал! Как будто красавица пришла «ослепительная». Мы притихли, умалились и, прищурив глаза в поле, смотрели себе под ноги. Только в овраге в тени деревьев осмелились поднять глаза на все белое в голубых тенях.
Обе наши хозяйки, Ольга Ильинична и Елена Васильевна, очень ладно живут, потому что Ел. Вас. женственная, уступает, а О. И. настойчива и требовательна. Давно, давно пора эти силы Мужчины и Женщины понимать без помощи анатомии.
– и славу Богу, а то со сверкающим мартовским днем не справишься, и не ты, а он делается твоим хозяином.
Книга «Падун» просветляется в трех частях: 1) Вступительная часть (написана). 2) Перековка человека. 3) Весна и вода.
Видится ясно и центральная идея: это аскетическое «Надо» как сила всего собранного человека.
Столько горя в людях теперь! Мы близки к радости конца: пусть даже скорей будет война, пусть даже атомная бомба – лишь бы конец. Это нам высказала вчера простая женщина, убиравшая ванну, и не только это, а и рассудила даже и для чего это все: для общего хозяйства на всей земле, и что если будет общее хозяйство, то не будет и войны.
Светлые окошечки в темных елках то и дело закрываются и опять открываются перелетающими с сучка на сучок, с ветки на ветку весенними перелетными птичками.
Вчера был день, когда зима прощалась с весной. Сегодня взялась за свое дело весна, весь день летел снег, и вместе с тем теплело и на ночь осталось выше нуля.
Под вечер мы гуляли с Лялей в лесу. – Не могу как-то, Ляля, переварить в себе, что ты была невестой монаха и женою Вознесенского и Лебедева. Не помню, в который раз она мне рассказала свою любовную историю. Как она убежала от Вознесенского («профессорша»). И как Олег, не понимающий жизни идеалист, вовлек ее в свои мечты и ничего не сознавая бросил ее одну в жизненную борьбу. Потом умер Вознесенский, и Лебедев открыл кампанию за ее руку. Видимо, он был в безумном половом угаре и на время удовлетворил себя с какой-то особой. Тут-то Ляля вдруг согласилась выйти за него. И когда вышла, он не мог ей дать ничего, кроме чувственности. – Вчера, – сказала Ляля, – был такой прекрасный день, сегодня ненастье. Жизнь моя прошла, как сплошное ненастье. – Ну, а как же теперь-то, со мной? – Ах, с тобой, ну, с тобой – какой тут может быть разговор... – Милая, – ответил я, – ты и на жизнь смотришь неправильно, как на природу. Сколько нужно пережить природе ненастья, прежде чем ей удастся создать, с нашей точки зрения, праздничный день. Надо научиться в ненастьях видеть грядущий праздничный день.
Беседа с аспирантом-геоботаником, недавно принятым в партию.
- Ирина, – спросил я, вы читали Евангелие? – Никогда. – А мать ваша? – Думаю, и мать не читала. – Но как же вы обходились: сколько знаете теорий, и логий, и разных «измов», но почему же у вас не шевельнулся ни разу интерес к теории любви? – В комсомоле это было трудно, на войне невозможно. И так выросло целое поколение. – Неужели мать вам не объясняла, что значит: люби ближнего как самого себя? Нет, не объясняла, но сама любовь у нас была. – Любовь для своего обихода – так и курица любит. – А для чего же еще? – Для понимания того, чему вы служите. Если бы вы знали, например, что нравственный смысл партии, которой вы служите, есть любовь к ближнему. – А какая же может быть еще любовь? – Еще к Отцу нашему небесному, или как у Ницше говорится, любовь к Дальнему.
Так я говорил, а она слушала, и слова мои падали, как семена. – Неужели и этого не знаете, – спросил я, – что однажды вышел сеятель сеять и одно семя попало на добрую землю... Никогда не слыхали?
– Нет, не слыхала, ну и что же дальше? Тоже о любви?
– И какой еще любви! той самой любви, в которой многие падают и называют ее унизительною животною страстью. Царь же Соломон эту самую любовь вознес до небес и показал нам, что если захочет человек, то эта животная страсть сделается священной.
Возможный ответ Ирины: - Но если люди мучают друг друга и убивают, в конце концов, для дела любви, то зачем же им об этом говорить: они должны убивать, а мы им будем говорить о любви. Они перестанут тогда убивать и мучить?
– Нет, они не будут напрасно мучить и убивать, а только во имя любви. И такая борьба во имя любви называется правдой.
Увы, об этом чем-то никому сказать нельзя: это только для себя, и если все-таки скажешь, слова твои будут падать на землю камнями.
21 Марта. Всю ночь бушевал ветер, и слышно было в доме, как вода капала. И утром не пришел мороз: то солнце выглянет, то сомкнутся тучи и тряхнет крупой, как из мешка. И так быстро мчатся облака, и так зябко белым березкам, так они качаются.
Мышь скреблась. Достали Дымку – кота. Выдвинули все ящики. Заперли кошку и ушли. Через час приходим, видим на полу пятнышко, Дымка то полижет его, то ляжет на него спиной, а пузом вверх. Сразу все поняли. И после этого мышь замолчала.
После обеда взялось солнце, и ветер постепенно стих, так опять мы провели [день]в лесу на мартовском пиру света. Ляля неузнаваема: никакой суеты и вся сосредоточена на себе: лечится чуть ни в первый раз в жизни, лечится, потому что это идет у нее за дело.
Луна взошла поздно, и лунный свет на снегу, остекленевшем от наста, давал отражения, похожие на морские.
22 С утра валил весь день неуемный снег. Из Москвы приезжал Павлик, муж Вали Майоровой, она продала в Переславле свой дом-развалюшку за 43 тыс.! и теперь переезжает под Москву. Он лейтенант и очень серый, хотя и член партии. Мне хотелось завести с ним умный политический разговор, и я ему сказал кое-что о Черчилле, кое-что о наших бедных русских людях и о страхе перед атомной бомбой. Собрав все усилия, чтобы сказать от себя что-нибудь умное, он, наконец, выговорил: – Да, конечно, бытие определяет сознание.
Игорь, мальчик, при отце Майорове в церковь ходил и очень был интересен. Теперь же при новом отце не ходит и говорит: – Этот папа у нас не святой, и мама теперь в церковь больше не ходит.
23 Марта. Молитва об узелке любви.
Воля приговоренных к смерти. Эта воля все крепнет, и теперь уже не говорят о петле. И Геринг не кается, напротив, он даже и шутит. В нашей стране Раскольникова и Пугачева, сказавшего: «Через меня, окаянного, Господь Русь покарал», – этого не было и, наверно, быть не может. Зато у нас есть нечто другое, более трудное для изъяснения.
Говорят о тишине: тише воды, ниже травы. Но что может быть тише падающего снега! Вчера весь день падал снег, и как будто это он с небес принес тишину. Этот целомудренный снег в целомудренном мартовском свете младенческой пухлотой своей создавал такую обнимающую все живое и мертвое тишину! И всякий звук только усиливал ее: петух заорал, ворона звала, дятел барабанил, сойка пела всеми голосами, но тишина от всего такого росла. Какая тишина, какая благодать, что как будто чувствуешь сам благодетельный рост своего понимания жизни, прикосновение к такой высоте, где не бывает ветров и не проходит тишина.
Среди дня так потеплело, что на дороге в колдобинах, выбитых автомобилями, появилась вода.
Начало 7-й главы (2-я часть: «Перековка»).
Дедушка наш, беломорский сказитель Мирон Иванович, так нас учил:
– Сказки, деточки, не у одних нас в Беломорье, а у всего человека сказываются все об одном и том же – как добро в жизни нашей перемогает зло. Но каждый из всех людей ведет эту сказку по-своему. Так вот, деточки, когда начну я сказывать, не перебивай меня: тут я хозяин, а ежели кто вздумает перебивать, я в первый раз скажу: – Слушать не слушай, а врать не мешай. И во второй раз теми же словами скажу: врать не мешай, я к добру выведу. А в третий раз ежели кто перебьет, замолчу.
Так сказывал наш дедушка.
начало рассказа.
Идешь, а сбоку в глазу за редкими стволами деревьев – там подальше! – бегут домики длинной деревни. Остановишься на них посмотреть, и они остановятся и глядят на тебя всеми окошками.
начало рассказа.
В чистом белом поле показался лыжник черный, и за ним черным столбиком остановилась собачка. Лыжник побежал, собачка осталась сидеть черным столбиком. – Почему она за ним не бежит, – подумала Ляля, – почему и назад не уходит в деревню, если ей страшно бежать в чистом поле за лыжником? Почему она торчит в поле черным столбиком? Поглядев еще раз в ту сторону, Ляля поняла: это и вправду был столбик, а не собака.
24 Марта. Пасмурно, погода как и вчера с утра готовится к таянью. Мы готовимся встретить Жульку. Это не вышло. Повалил необычайно густой снег, и до вечера валил, все в запас на весну.
Новые перспективы устроиться: показался флигелек в Дунино.
Философия этики чрезвычайно проста: в отношении к себе лично мы все идеалисты, и в смысле «Cogito ergo sum»1
В отношении же к ближнему все мы материалисты, одни в смысле материальной помощи ему, другие чтобы того же ближнего ободрать в пользу себя.
Как день и ночь получают единство в отношении к свету, так точно философия идеализма и материализма едина в отношении к человеку.
Идеализм – это отношение к Дальнему (через себя самого), материализм – к Ближнему. И если кто-либо заявляет, что он только материалист, это значит отношение к Ближнему. Точно так же и тот, кто определяется к Дальнему, идеалист, стремится уйти от ближнего дальше, в пустыню.
Церковь – это связь материального мира с идеальным, это поцелуй Бога, человека и твари.
25 Марта. Как и в тот раз после великого снегопада пришла великая тишина.
Определен в «Канале» план сказки и правды (Dichtung и Wahrheit2). Зуек – это сказка, Сутулов – правда. (Из «Кащеевой цепи» Алпатов и Несговоров.) Открылась правда (Падун вертел камень).
И Зуек исчез, сказка исчезла.
Время между уходом и приходом создать из того чувства, которое, помню, в детстве было между крестной смертью и воскресением: чувство трагедии.
Передать это чувство страшного времени разлучения Ближнего с Дальним в смерти Сергея Мироныча.
Помнить, что откровенная беседа (Анны со старухой на Карел, острове) будет выражением двух потоков духа, похожих на полет пчел: туда за взятком и сюда со взятком. Этот поток существует в жизни человека: туда к Дальнему, сюда к Ближнему. Надо быть благодатным, как Зуек, чтобы разрешить этот спор души, или «счастливым» в таланте, как определяет меня Ляля.
26 Марта. Роскошный крупный редкий снег из светлых облаков. Небо обещает солнце.
Хочу использовать свои страдания от кино для описания борьбы своего «хочется» с «надо», хочу решить эту борьбу в пользу «надо».
Коллектив каждого дома отдыха любит кино, у нас особенно. Я его ненавижу, потому что вытаскивают из меня насильно глаза, отчего на другой день болит голова и пропадает весь рабочий день. И уйти некуда: уйдешь – не впустят. Сидеть же в своей комнате – барабан
– Милый мой, но если ты готов переносить ночное одинокое собачье мыканье из-за того, чтобы [не] лишить удовольствия свою Лялю, то почему же ты не хочешь понять, что среди всех всюду находится чья-нибудь Ляля, и ты ради нее должен (Надо) принести в жертву твой день отдыха (твое Хочется).
NB. Все правильно, только оказалось на деле, что фильм был очень пошлый и весь коллектив от него также страдал, как я, и все мучились, принося свой день отдыха в жертву несуществующему в действительности коллективу и несуществующей какой-то «Ляле».
Россия в борьбе с Германией доказала силу своего русского естественного немеханизированного, как в Германии, коллектива. Конечно, победа могла бы и не произойти. Но несомненно, что если русский солдат позволяет себя вести лейтенанту лишь потому, что тот лучше и больше понимает, чем он сам, то это выше, чем если он, как немец, позволит себя вести только потому, что ведущий есть лейтенант (чин).
В русском коллективе нет, как в немецком, культуры бараньего начала, самодействующие формы чинопочитания еще не успели овладеть народом. И в этом смысле наш общественный строй есть действительно демократический. Наше народно-личное начало, это Хочется, подчиняется общественному Надо в силу сознания его превосходства, наше личное Хочется, приняв Надо, как смерть личного, воскресает в Хочется всего коллектива.
Скажут – это есть оправдание рабства. Но спрошу, с какой точки зрения. Если с точки зрения германского механизированного благополучия... Но благополучие – временное равновесие [и] не может быть моральным критерием. Это благополучие не может стать гарантией мира (или может?). Если же не может, то я предпочту наше «рабство», которое имеет назначение действовать против истоков войны.
Итак, наш простой человек останавливает перед Надо свое Хочется только потому, что в этом Надо понимает Хочется всего человека. Так действуют живые народные организации, как сельскохозяйственные артели взаимопомощи (как всякая работа «за водку», как разбойничьи шайки и т. п.). Вот эту силу живого коллектива мы и вложим в строительство канала, изобразив его в соподчинении русского Надо и Хочется.
Вчера говорю Ляле: – Думаю, ты любишь меня больше матери. И вот почему: без матери ты можешь жить сколько угодно, не скучая, а без меня тебе будет сразу же скучно. – Это значит, – ответила Ляля, – что мать я просто люблю, а тебя люблю и для себя. Не понимаю, – сказал я, – не понимаю любовь не для себя. Вот я все люблю только для себя и не каюсь: от моей этой любви всем делается лучше. – И не кайся, потому что тебе так дано, ты родился счастливым. Я тоже родилась счастливой, но мне выпало на долю столько мучений, что любить для себя я больше уже не могла до тебя.
Вероятней всего эта любовь не для себя питается жалостью и сопутствующим ей страхом утраты основ, общих всем хорошим людям (совесть). Из этого нравственного болота и вытекает... любовь Магдалины ко Христу, а так же и образуется нравственная тирания тех, кто подменяет Христа. Впрочем, и любовь для себя, как я ее понимаю, тоже питается тиранией собственников, которых называют язычниками.
27 Марта. Начинается золотой день.
Кипяток вскипел. Вилка вытянута из штепселя. Огненная печь потускнела и стала серым... металлом. Но пусть! То, для чего существует электрическая печь и чем она живет – энергия, бессмертна: вот дымится крутой кипяток и боги встают (садятся за чай).
Наливаю кипяток и развожу мыло.
– Ты что это? – Собираюсь бриться. – Сам? – Сам. – Зачем тебе самому, внизу парикмахер, спустись, он тебя обреет. – Извини, дорогая, мне хочется самому.
И так я бреюсь сам, и мне действительно приятно, что я это делаю сам, и мне хотелось бы так во всем быть: все своими руками, все своей головой – во всем, везде сам и сам.
А есть люди, и их так много, что везде и во всем ищут, как бы самому не тратиться и получать готовое. Понимаю, как это приятно и как это даже необходимо для всех. Самому для себя сохраняться и принимать для себя работу других. В этом политэкономия: производитель и потребитель. То и другое необходимо. Но почему- то меня тянет первое: везде и во всем, чтобы я сам.
Сегодня 27-е, до Благовещения 7 апреля 10 дней.
Сверху снег и снег, но от лучей солнца капельки невидимо проникают вниз к месту соприкосновения веточки со снегом. Эта водица подмывает, снег с еловой лапки падает на другую. Капельки, падая с лапки на лапку, тоже шевелят [веточки], и вся елка от снега и капель как живая, волнуясь, шевелится, сияет. Особенно хорошо смотреть сзади против солнца.
Жаворонкам время, но сесть некуда, везде снег, ни одной проталинки. И каждый день снегу еще прибывает. А выпадет светлый день, как сегодня, с утра хватит мороз градусов в 10 и тепло от солнца, только чтобы с ним покончить. Река до того бела, до того вся под снегом, что узнаешь берега только по кустикам. Но тропинка через реку вьется заметная, и потому только, что днем, когда под снегом хлюпало, проходил человек, в следы его набежала вода, застыла – и теперь это издали заметно, а идти колко и хрустко.
В серые дни в полдень, когда теплело, на елках от тающего на лапках нарастали сосульки изо дня в день. Сегодня на солнце они все закапали, а потом и загремели вниз вместе с питающим их на лапке маленьким ледником.
она почти удивленно сказала: – Но ведь вы же ей муж, как же можно не любить женщине своего мужа. – Но ведь... – я внимательно поглядел на нее, и она поняла и ответила: – Это, значит, не муж, если не любовь, значит, не муж. – Так вот ей не пришлось, но это ничуть не поколебало ее убеждения в наличии у всякой женщины естественного богатства любви к мужу, и что у нее нет – это ничего не значит. Оттого-то все еврейки неотрывные жены и хозяйки. Перед ними надо хвалиться русской женщиной не в том, что она мужа любит, а что захочет – и может обойтись и без мужа.
Кончился день у директора, я зашел отдать газеты и впал в разговор часа на два. Узнав об этом, Ляля обрушилась на меня за самоопустошение. Это отчасти верно – выгоды тут нет никакой! Но я думаю, что она не права, называя это просто «болтовней». Во время болтовни я, во-первых, сам о чем-то догадываюсь, во-вторых, люди, ответно увлекаясь, часто открываются. Это мой прием полезного общения, недешево мне стоящий самому, – иногда опустошающий, иногда бывало, опасный, особенно со стороны. Делаю вывод: надо больше самому контролировать эти выступления, чтобы они не перешли потом в старческую болтовню (если уже не перешли), с другой [стороны], никак не замыкаться важностью и не пытаться переделать себя, как хочется Ляле, в епископа или генерала.
28 Марта. Утром рано закрывались солнечные просветы, и образовалось утро серое с ветерком.
В воскресенье 31-го, если придет машина, поеду в Москву по всем делам, чтобы потом неотрывно сидеть. Тяжело пропустить Пасху (не в смысле похристосоваться и поесть), я просто не знаю, возможно ли это сделать без ущерба самому себе, если иметь в виду Лялю. Надо подумать.
Вчера, когда я сказал «цензура», директор поправил: у нас нет цензуры. – Как? – Так, если как вы сами говорите, «президент»3 советуется с писателем о его работе, то какая же это цензура? – Хорошо, – ответил я, – дело не в слове, если не цензура, то есть нечто худшее, чем цензура... есть самодействующий механизм запрета всего нового в области нравственного осознания жизни, есть организация косности, против которой бессильно правительство, баюкающее себя тем, что у нас нет цензуры, облизывающее сладкие слюнки над тем, что «президент» советуется с писателем в то время, как сам «президент» ничего не может против того, что встает вместо цензуры. Что вы скажете, если старый писатель встречает невероятные трудности при печатании своих новых вещей, то какие же препятствия встречает молодой? – А это правда.
29 Марта. Серое утро, вчера напряженное, принесло опять снегопад. Но и серым днем, без помощи солнца, был побежден мороз далеко до полудня. Снег стал мельчать и дошел до того, что только очень приглядевшись, можно было понять – снег это или дождь. А к вечеру моросил уже настоящий дождь.
И ночь прошла, и утро пришло без мороза.
Выразительно потемнели деревья и, омытые первым весенним дождем, запахли корой.
Ляля вчера упрекнула меня в лени: – Ты не пишешь, а только мудришь в своих дневниках. Раньше без меня ты писал от тоски, теперь я тебя избаловала: тебе хорошо, ты и не пишешь.
Меня это очень задело.
Привиделся сон, будто в большом каком-то соборе я после обедни подошел к великому старцу – священнику и, приложившись ко кресту, сказал ему: «Благословите, отец Александр, на подвиг, хочу с этого разу начать новую жизнь». На эти мои слова о. Александр ответил: «Куда тебе на подвиг: после 70 лет мы вас таких не благословляем на подвиг. Куда тебе!» И сел, недовольный, на скамеечку.
Слава Богу! Хороший сон. Крепко берусь за работу и, если надо будет, пожертвую Пасхой. А Ляля за меня постоит и оправдает.
К полудню погода разгулялась, и образовались в первый раз за весну громадные роскошные кучевые летние облака. К вечеру стало вовсе безоблачно, но потянуло на мороз. Заря погасла очень медленно, и деревья сильно пахли корой.
30 Марта. Безоблачное утро с легким морозом. Павлик Хамов (муж Вали Майоровой), коммунист, продал в Переславле дом и хочет купить новый поближе к Москве. С другой стороны, ему предлагают быть в Смоленске директором завода. Колебания: по жене – надо купить дом и сидеть, по партии – администрировать. Если по партии – будут гонять, этого он и боится. Долго я думал, почему коммунистов гоняют. Теперь понимаю.
Под влиянием сна вчера написал целую новую 7-ю главу. И так хочу дальше, не засиживаясь, вперед и вперед, как перегоняют администратора, иначе выйдет [как] у Горького его жвачка «Клим Самгин». Надо спасаться, если только еще не поздно.
31 Марта. стало холоднеть. Сегодня утром рано сильная метель, но на небе не сплошные облака и постепенно синеет. Какое небо стало ярко-голубое, особенно хороша эта бирюза в лесных просветах.
Вчера с плотником Вас. Ив. осматривал оба дома, маленький – 40 тыс. – оказался хорошим. А большой дом очень соблазнительный. Сегодня Ляля едет в Москву уговаривать каких-то старушек продать нам его. Я же должен съездить в Голицыне к хозяину маленького, просить его не продавать.
С этого дня решил писать дневник точный, без малейших уклонений в болтовню. И еще буду больше следить за своей головой: писать в меру, не напрягаясь. Вместе с тем, надо постоянно думать и о профилактике головы: не «творить», как я это люблю, на людях (удерживаться словами: «во всякое время, во всяком месте»).
Николай Иванович Таллинг, директ. з-да «Металлист» (вчера с забора хлопнули по лицу комком снега, пошел пожаловаться и познакомились).
Иван Осипович Панфилов, ст. мастер завода ЭМЗ4 в Голицыне, хозяин маленького домика.
День прошел в чередовании сильной холодной метели и солнечных просияний. Ваня привез Катерину Ник. с Жулькой. В призме хозяйства Кати Мария Васильевна оказалась золотым человеком (так я это и знал про себя). – А как Наталья Аркадьевна? – спросил я (без Ляли). – Ничего, – ответила она, – вы сами знаете, какая она: вовсе не понимает времени, живет на всем готовом и привередничает. Но я смотрю на нее, как на больную. – Трудно это? – Очень. Вот как: раньше я целый день на службе была, теперь я на всем готовом и мне тяжело.
Боже мой! Значит, как же трудно Ляле-то! С мученицей живу и... не хочу этого знать. И, узнав, не могу отделаться от неприязни: это не по силам мне (но надо быть сильным).
После вечернего чая Ляля уехала в Москву узнавать о большом доме, а я завтра пойду узнавать о малом. Желаю больше малого, потому что в большом будет трудно.
За ужином за мой столик вместо Ляли сели две девушки, сербка Драга и ей подобная русская. – Почему в ваших книгах задушевность? Вы так человека любите? – спрашивает девушка. – Нет, – ответил я, – люблю не человека, а язык, я держусь близости речи, а кто близок к речи, тот близок к душе человека.
1 Апреля. Утро ясное, мороз –10. Вскоре стало как вчера: снежная метель и вдруг солнце и громады летних облаков. Ездил после завтрака в Голицыне поездом. Переговорил с Иваном Осип. Панфиловым о том, что он, имея в виду меня, подождет неделю, не будет продавать. На обратном пути на ст. Звенигород привязалась женщина-инженер, разговорились. Признали за высшее счастье личную свободу. Трудно это, сказала она, и не всякий может. Что трудно, ответил я, с этим согласен, а что не всякий может – нет! Всякий может, но всякий сознает необходимость, борясь за свободу. Трудно это – и не хотят расщепить оболочку своего атома свободы.
(Про себя подумал, что как бы просто было сказать: Христос указал нам этот путь, но миссия нашего времени сказать об этом иными словами.)
Сторожем в «Академию» поступил старичок из Салькова Александр Романович, это пчеловод и мичуринец (тип, возникший в период революции: любительство получило научную основу).
Душа воды – облака. Сила тяготения заставляет облаками воду падать на землю: слияние и падение есть одно и то же. Слияние капель и падение создают из свободных облаков рабочую, и коварную и прекрасную стихию воды. И та же вода рабочая под лучами солнца (Жених земли) получает освобождение и вознесение в рай (на небо), где снова происходит слияние и падение. Облака – это коллектив пузырьков – неслиянных: это по-нашему собор. Вода – это слияние и сила воды – это сила слияния, бессознательная, имеющая назначение. Удивительно, что эта аналогия с человеческой жизнью выражается в св. крещении: крестятся, т. е. принимают на себя долг христианина водой, стихией, имеющей трудовое назначение. (Положение Зуйка в 3-й части книги надо понимать как крещение.)
2 Апреля. Это все делает северный ветер: холодище ужасный. Бедные грачи жмутся к полотну ж. д.: единственное место, где можно ходить по земле и на что-то надеяться в добывании пищи.
Вчера вечером угощал халвой Елену Васильевну и Ольгу Ильиничну. Объяснил им, что дом покупаю не так для' себя, как чтобы отвлечь Валерию Дмитриевну от матери. – О, Боже мой, – воскликнула Ольга Ильинична, – ведь это первый легкий паралич, и в таком положении она может быть годы и годы! И обе очень одобрили мой план отвлечения Ляли. – Вам не 18 лет, вы можете требовать себе и с нравственной точки зрения свободы для возможности работать. А тем самым вы будете делать и для Валерии Дмитриевны. Пусть это компромисс, но это единственный выход.
Итак, надо быть определенно твердым и помнить, что не теща сама по себе тяжела мне (теперь она меня совсем не касается), а тяжело переносить разрушение Ляли. Я должен ее отвлекать. Так поговорил с женщинами по душам. – С вами легко, – сказали они, – будто вы тоже женщина. – Конечно, – ответил я, – ведь я тоже рожаю.
– кажется чудом. И те, кто это может делать, являются тайными вождями народа. То, что я могу писать свои сказки, – есть чудо. Все, что затрудняет мою работу, – необходимо, так как иначе не было бы и чуда. И вот только дал бы Бог с этим чудом в душе умереть, а не сдать его в руки смерти. (В этом чуде, в этом рождении личности и будет победа Зуйка.)
Вчера ехал со мной в вагоне лесник Доронин, который в дилемме большой дом или маленький открыл третью возможность: купить дом тети Кати с обязательством ее саму взять навсегда (докормить и похоронить).
Метель в поле страшная, наст, однако в лесу от собаки не проваливается. Сквозь метель Жулька увидела летящую птичку и со всех ног во все легкие бросилась за ней по насту. Она догнала, схватила, но это не птичка была, а старый желтый сухой дубовый лист. Но ничего! вот другой летит – и она уже не бежит за ним. Так и мы тоже за мечтой своей, за птичкой, а потом научаемся тоже мечтой своей управлять и свою птичку не смешивать с каким-нибудь листиком.
Как все затихает, когда удаляешься в лес, и вот, наконец, солнце на защищенной от ветра полянке посылает лучи, размягчая снег. А вокруг березки полосатые и каштановые, и сквозь них новое чисто бирюзовое небо, и по небу голубому проносятся белые прозрачные облачка, одно за другим, будто кто-то курит, стараясь пускать дым колечками, и у него колечки все не удаются.
3 Апреля.
За своих врагов молиться не всякому можно, и я не знаю таких молитв. Но как же оставаться без такой молитвы, если сказано: люби врагов своих? Так вот и молюсь я за врагов своих, как за друзей, только далеких, которые делают нам добро через неприятное, которые вообще не знают, что творят.
Сегодня жду возвращения Ляли из Москвы: помолиться наверно захочется ей и задержится, но встречать пойду. И сам я через Лялю чувствую некоторую неловкость в отдалении себя. Вообще Ляля для меня есть «живая церковь».
Вычитал в «Британском союзнике», что по нашему примеру там тоже стали выпускать дешевые книги громадными тиражами. Среди этих книг Б. Шоу: «Спутник интеллигентной женщины по социализму и капитализму, советизму и фашизму». Значит, англичане стали большевизм называть «советизмом».
Весь день была та же борьба в природе, то снежная метель, то солнце, и такая метель, что даже лесные дорожки на полянках перемело. Вечером стало стихать и заря была спокойная, бледно-розовая, непрерывная в нижнем кругу и поверх голубыми обрывками и стрелками.
Друг мой, кто бы ты ни был, далекий или близкий, и ты сам неведомый, живущий в глубине моей собственной души, призываю вас всех помочь мне, дайте мне совет. У меня есть два личных желания, необходимых, как мне кажется, для воплощения творчества, первое – своя непроницаемая для звуков хозяйственной жизни комната с ключом и друг мой Ляля, но целиком, без забот о больной матери. И возможность в любое время жить и работать в природе. Кажется, что для этого надо купить дачу, посадить к теще надежного человека – и все.
Помнить, какую бы выгоду не представляла дача – пусть 500 тыс. за 100, она свяжет меня по рукам и ногам, принесет невозможную суету, и после всего окажется, что речка эта мелка, в лесах мало дичи, что вот там-то где-то куда лучше...
Михаил! послушай наш совет: будь только посетителем и не вяжись ты ни с каким имуществом. Впрочем, посоветуйся с какой-нибудь чужой умной женщиной, вроде Донатовны, а потом откройся Ляле. И так-то она обрадуется!
4 Апреля. «с глазком» (солнце через кусты).
Алекс. Ром. Романов, пчеловод, предложил мне бросить попытки купить дачу, а к его домику пристроить трехстенку и заняться с ним пчелами.
– Жена моя, молодая женщина, ей 42 года, будет ухаживать за вами.
– Сорок два! – сказал я, – а вам?
– Шестьдесят семь.
– Как же так вышло? – А так вышло: старая жена подавилась косточкой и померла. Необходима хозяйка, я ее и взял.
Все стало понятно. А когда пришла Ляля, разговор возобновился о том, что жена у него молодая, что живут они с ней прекрасно. До того, говорит, ладная женщина, что когда старая жена приезжает – эта с ней обходится хорошо.
– Старая жена! а вы же говорили, что старая жена у вас подавилась косточкой.
– Совершенно верно, а это первая моя жена, самая старая...
– Сколько же их всех?
– Только три.
Троеженец. Безбожник («Бога попы выдумали»). Тронутая параличом правая нога и рука. Обиженный: при царе был революционером, а пришла революция – его раскулачили. Слухи, что и сейчас богат. Возбужденный (ночи не спит), встревоженный. Людей называет по имени и отчеству без фамилии из уважения к ним. – Бывало, Николай Николаевич или Александр Александрович... – Какой Александр Александрович? – Ну как же вы не знаете – Чумаков Александр Александрович. Всем предлагает войти с ним в пай и развести пчел. Соблазнял еврея: дайте денег, я буду работать, а вы в Москве мед есть.
Вечером опять вернулись к даче. На совещании у директора выяснилось, что дачу покупать надо, но не за 55 тыс., а за 45. Еду завтра в Москву с намерением или купить за 45, или отказаться.
5 Апреля. Зорька нежнее щечки младенца и в тишине, слышится, падает и тукает редко и мерно капля на балконе... Из глубины души встает и выходит восхищенный человек с приветствием пролетающей птичке: «Здравствуй, дорогая». И она ему отвечает. Она всех приветствует, но понимает приветствие птички только человек восхищенный.
После завтрака с директором осматривали дачу. Встретился председатель сельсовета. Возник вопрос о правах владельцев (владельцы не вводились во владение).
В 5 в. поехал на директорской машине в Москву. И будто с севера ехал на юг: снег на полях все мелел, мелел, потом обратился в лед и под Москвою бежали последние ручьи.
Весна воды пришла за 4 дня до Благовещения (не доездили).
Мои дела: 1) Разговор о даче с Таней (сегодня или завтра утром). 2) Завтра: приготовить ружья и сходить в охотничий магазин. 3) Кремлевка – за глюкозой. 4) Детиздат. 5) Чагин. 6) Книги приготовить. 7) Ваня. 8) Лимит.
– хорошо, нет – гора с плеч.
6 Апреля. Теплая ночь, безоблачное утро. Приехал вчера в Москву, будто в Крым перевалил на Южный берег или Пасху устроили вдруг. И вообще, развязка весны была без всякого толчка и только уж глазами увидели: мы едем!
Как мы из глубоких снегов выехали на шоссе и на полях снега были потоньше, но все еще без проталин: и мало-помалу показывались проталины больше и больше, и наконец, поля покрывала лишь тонкая ледяная корочка, а из Москвы неслись навстречу нам ручьи.
Ваня ехать отказался. Обещает переменить мотор, если будет разрешение от Косенкова (Антон Федотыч, отдыхает в МК). Получил лимитную книжку на бензин. Купил 100 патронов на Неглинной. Поднял Детиздат на деньги для дачи. Сложили аванс под ненаписанную книгу в 20 лист, плюс аванс за редакцию сказок, плюс за «Лисичкин хлеб», плюс за маленькие книжки и всего набралось 25 тыс., а нужно 60. Заглянул в ГИЗ. Знакомство с директором, «Главизной»5– Ваша марка после войны поднимается. Наскребли за «Избранное» 30 тыс. плюс, оказалось, Воениздат издает тоже массовым тиражом – 20 т. сейчас плюс 70 тыс. за лето! Плюс Чагин дает сейчас 15 т. и после еще столько же. Победа. Но пустил в ход все средства болтовни. Особенно всем понравилось, как самая современная мысль, что женщина возвращается в дом. – Она была в длинной юбке, а когда вошла в революцию – оголилась. Теперь опять юбки длиннеют. Но все-таки женщина возвращается домой в более короткой юбке, чем раньше была.
Так все прекрасно сложилось, но вечером пришла Татьяна Сергеевна с отказом на мои условия (40 тыс. плюс Пушкино) и сказала, что старуха требует 50. Задаток вернули. Гора с плеч. Откладываю до возвращения Ляли в Москву. Если до тех пор не продадут, то вероятно согласимся на 45. А впрочем, видно будет...
На Красной площади подошел ко мне довольно прилично одетый гражданин сред, лет, снял шапку: – Разрешите вас спросить? – Пожалуйста! – Слово «гнусность» пишется через «тэ»? – Нет, конечно, без «тэ». – Очень вам благодарен. Еще обращаюсь к вам с просьбой – дайте мне рубль. У меня было только десять. Вот возьмите десять, – сказал я, – это вам за «гнустностъ». – Ничего, – ответил он, – кроме такого великодушия, я от вас не ожидал.
– 7 Апреля. У Жульки (11 мес.) началась течка.
Благовещение.
Ветер повернулся с севера, подстыло, натянуло тучи, повалил валом снег, и пока мы ехали из Москвы домой, мокрый валил, слепил машину. Всюду прорывалась вода, но снег закрывал на глазах все проталины. Во второй половине дня метель кончилась, явилось солнце и к вечеру стало морозить. Так образовался чудесный тихий весенний вечер, каждая звездочка показывалась своим собственным лицом, как на картине или в рамке: одна-единственная звезда и ее окружение: всякие звезды, чающие жениха березки, река измененная, потемневшая среди белых берегов. Когда же четко и ясно определился молодой месяц с дополнительным кругом, первенство от звезды перешло к нему.
Кончился Поликарпов (его поймали на самодурстве: запретил хороший рассказ Пановой, а «Знамя» взяло и напечатало). Позвали куда следует и Поликарпов кончил свою литературную карьеру подобно «лит. руководу» (Мишке). Чагин понял его как «шкраба». – А Головенченка? – Тоже «шкраб». Принять к сведению, что судьба и Поликарпова и Головенченко по слухам давно уже предрешена в силу того, что эти шкрабы, запоздавшие коммунисты, не понимают времени: время теперь компромиссов, зализывания ран, рассасывания нарывов. Они же, шкрабы, сами того не зная, выступают не на волне революционного подъема, а на волнах административного восторга. И вообще, от великого человека до Поликарпова один только шаг.
Самая характерная черта нашего времени, что женщина возвращается домой. Но вы, старые маркизы, не радуйтесь: она возвращается с таким опытом, какой вам и не снился. Вечная память вам, стриженые девицы, синие чулки, отдающие счастье свое на благо будущей женщины.
8 Апреля. Утро ясное, как золотое стеклышко. Зяблик запел. С утра было десять гр. мороза, потом солнце разогрело, но все-таки таяние умеренное. Забереги все растут, и уже видно, что лед лежит на воде и незаметно для глаза поднимается. Тетя Катя сказала, что вот как вода дойдет вон до того уступчика, начнется ледоход. В лесах еще полно зернистого снега, но в полях сорочье царство (памяти С. А. Клычкова), все пестро: белое – снег, черное – пар, желтое – жнивье.
вправду, и в то же время где-то думаешь тайно в себе: я всю жизнь ищу, где бы свить гнездо, каждую весну покупаю где-нибудь дом, а весна проходит, и птицы сядут на яйца и сказка исчезает.
Так, может, и у всех самцов в природе: сказка или песня господствует до тех пор, пока не выйдет срок и начнется царство правды, тогда господствуют самки, сидят, трудятся, выводят детей, кормят, поят, оберегают от хищников. Бывает, еще поют запоздалые синицы, бывают и люди такие, еще живут сказками, когда правда уже всем режет глаза.
Правда и сказка – вот тема всей моей жизни, и это будет главным планом в «Канале», и это есть моя жизнь.
9 Апреля. Ночь прошла в тепле. Пришло серое утро, и начался первый весенний решающий дождь. Вчера вода пришла на зимовки насекомых, и выползли массами из воды на снег козявки – одни были крылатые, и их перепончатые крылья закрывали все их тельце, длиной побольше сантиметра; у других были только зачатки крыльев, и они торчали пелериночкой, а тело их было винтиком, и в конце винтика хвостик в виде острого шильца. Вся масса ползала по снегу вверх к лесу, и те, что с пелеринкой, и крылатые. Некоторым из крылатых, немногим удавалось с воды подняться на воздух, и эти счастливцы летели, минуя снег, прямо на лесные проталинки. Это было как будто
«Израиль вышел». Сегодня утром весь снег был усеян трупиками умершего или обмершего «израиля». Но без сомнения многим удалось и спастись, и Мертвое море Израиль перешел.
Вчера мы услышали песенку, поглядели вверх на дерево, а там поползень, это деловая вечно занятая птичка, сидел на сучке неподвижно и пел.
Да! Подумать только – поползень пел'
Сегодня поползень на том же сучке сидел с небольшим сухим сучком в носу: вчера пел, а сегодня уже вьет гнездо. Но я был счастлив, что заметил вчера его песенку. Значит, подумал я, и Галина Донатовна тоже когда-нибудь пела. И может быть, даже сама правда жизни, наша суровая ужасная правда Ленина и Сталина таит в себе песенку или сказку, и рассказать или спеть ее жребий падет на меня.
Несколько дней тому назад в Дунине Жулька бросилась на белую утку. Мы успели поймать Жульку, и утки она не коснулась. Вчера из этого домика, где была возня с уткой, вышел молодой человек на костылях с безумно вытаращенными глазами и начал безобразно орать на нас, обещая застрелить собаку. – Ваша утка жива и здорова, а за собаку вы ответите, – спокойно ответила Ляля. И после мне говорит: – Я удивляюсь, как ты смолчал, это так на тебя не похоже. – Это было мое большое достижение, – ответил я, – приходит, наконец, время, когда я вообще овладеваю собой.
«Учитесь властвовать собою».)
До вчера из-под сплошных слившихся серых туч лил дождик. На закате, предшествуя солнцу, очистилась неширокая круговая полоса. Край тучи был огненный, полоса нежно-зеленого цвета. Когда солнце перешло вниз эту полосу и село, огненный край тучи стал разрываться, и мало-помалу все небо очистилось, и засияли звезды.
10 Апреля. Слегка подморозило. Ветер юго-восточный. Небо в голубых просветах. Утро неопределенное, потом солнце пришло – температура градусов +5 и ветер с юга, а не тепло. Вероятно, мы уже привыкли к теплу и проявляем большие требования. Вода в реке сильно прибывает. Была небольшая передвижка льда. Поют все ручьи. В полдень видел русскую картину: река со взломанным беспорядочным льдом, широкие забереги, кучевые небольшие частые и спокойные облака, в бесконечность уходящие, и там далеко уцелевшая от погромов церковь. К вечеру небо стало темным, но под конец солнце вырвалось неопределенной формы огнем и на реке темнеющей показались розовые льдинки (торчки), и сосна в таком свете выступала из темного бора. Мы шли, оглядываясь на солнце, вдоль берега к Дунину.
Днем ездили в санаторий МК к Косенкову Антону Федоровичу. Нашли его, и он охотно подписал бумажку на смену мотора. При входе в Шереметьевский дворец (времена Павла I) встретил меня восторженный читатель, который решил встретить весну «по Пришвину». Вот и в Госиздате тоже сказали, что после войны мои шансы поднялись. Дорого то, что это свидетельствует о каком-то моем деятельном участии в творчестве мира (правда – это только еще борьба или война за любовь, но сказка – это любовь сама).
представило мне творчество, как борьбу с определенным местом и временем за «некоторое» место, за «некоторое» время («в некотором царстве, в некотором государстве, при царе Горохе»). Вот почему среди всякого рода художников столько людей легкомысленных и глупых и почему может быть «дуракам счастье», почему Иванушку называют «дурачком»: легкомысленным людям легче всего перейти из определенного времени и места в «некоторое»! Вот почему из определенного времени и места в «некоторое». Вот почему и среди легкомысленных счастливцев так редки великие души, соединяющие в себе счастье Моцарта с трудолюбием Сальери.
11 Апреля. Утром подморозило, потом отпустило и повалил надолго валом снег. Река за ночь тронулась и лед прошел. Узенькая река Москва стала могучей.
Вопрос решен. Лед идет, и между собою шепчутся льдины. Вопрос решен, вопрос решен.
В хвойном лесу снег подтаивая убрался и глубоко только местами. Южные опушки все живут, северные – в глубоком снегу. Все утро и до полдня бродил с Лялей в метели, доходились до солнца.
– не судьба и, значит, к лучшему.
К вечеру стало морозить, луна вышла, хрустело под ногами. Так и шел я берегом реки, под ногами хрустела колкая правда жизни, сверху на воду лились мягкие волны любви, ручей где-то глубоко под снегом журчал о таинственных недрах жизни, где любовь встречается с правдой.
12 Апреля. Утренний мороз и открытое на все небо солнце.
Вторые сутки идет лед.
И ответно шепчутся льдины между собой: решен, решен.
Какой вопрос и как решен?
– Решен, решен!
Река пошла.
» ухватился бы...
Наши художники пишут с утра до ночи, и все им мало, и никогда не насытятся, и никогда не поймать им мгновенье. Если бы удалось – стал бы бессмертным, потому что это мгновенье бессмертно.
Доверяться нельзя: это – слепое доверие, что-то между глупостью и преступлением, но верить необходимо...
– Есть в составе чувства любви какое-то начало, переступающее через чувство жалости, как назвать его, Ляля, как?
– Мне кажется, это чувство ценности самой личности человека.
– Не совсем ясно, только оно несомненно есть.
Например, это есть в словах Ленина о том, что человек должен к социализму перешагнуть через свое отечество, что сын должен принести в жертву отца, а отец, как Авраам, сына. Беседа наша привела к мысли моей о том, что правда есть борьба за любовь, что взяв иную аналогию, можно сказать: выход Израиля есть правда, как начало борьбы за Палестину, но в Палестину (любовь) пришли уже не те, кто начал борьбу за любовь (Палестину).
И вот хорошо бы мне так сделать, что в лице Сутулова будет дан образ русского революционера, имеющий идеал всего человека (Интернационал), а Зуек после всего приходит в Палестину.
разрыве процесса любви на делание (правду) и на радость достижения (что в Палестину приходят не те, кто вышел из Египта) надо, если возможно, показать в процессе весны.
13 Апреля. Ночь перестояла на теплых градусах. Но с утра идет на ветру крупа и снег. Воды в реке убавилось, и много. Ляля уехала в Москву. Мечтаю за эту рабочую неделю «продрать» «Канал» до уверенности в том, что вещь будет создана.
Чем краше день, тем настойчивей вызывает и дразнит нас природа: день-то хорош, а ты как? И все отзываются, кто как. Счастливей всех в этом художники.
(На этом мотиве можно описать всех в доме отдыха, как материал к «Жениху».)
Маленькая льдина, белая сверху, зеленая по взлому, плыла быстро, и на ней плыла чайка. Пока я в гору взбирался, она стала бог знает где, там вдали, где виднеется белая церковь в кудрявых облаках под сорочьим царством черного и белого.
Большая вода выходит из своих берегов и далеко разливается. Но и малый ручей спешит к большой воде и достигает даже и океана. Только стоячая вода остается для себя стоять, тухнет и зеленеет.
стоячая вода.
Малые темные льдинки проходят по освобожденной воде, как, бывает, у нас при созерцании великих творений проходят мелкие мысленки: слышишь ушами великую симфонию, и тут же совсем не к месту спешат эти мысленки.
Ходил долго в лесу, слушая ручьи... Бегут сдержанно. Часто видишь замерзшую ледяную поверхность и из нее бубнит ручеек. Слышал витютня. Появляются проталины. Южные опушки везде потемнели и хорошо живут. В ближайший теплый вечер можно постоять вечером на тяге, послушать хотя бы дроздов.
14 Апреля. (Вербное воскресенье.)
Очень холодно, северо-западный ветер, солнце и не тает. В лесу снег. Видел коршуна. Из нескольких муравейников только один выслал пятнышко живых муравьев на разведку. На другом муравейнике, неподалеку от этого, я сидел как зимой. В иных местах в лесу снегу по пояс, и то провалится, а то ничего. Вот кто-то след проломил. Пробую выбраться по этому следу и думаю с опаской: выведет ли он меня на дорогу?
Случается, пролезет один какой-нибудь человек по глубокому снегу, и выйдет ему, что недаром трудился. По его следу пролезет другой с благодарностью, потом третий, четвертый, а там уже узнали о новой тропе, и так благодаря следу одного человека на всю зиму определилась дорога зимняя. Но бывает, пролез человек один, и так останется этот след, никто не пойдет больше по нем, и метель-поземок так заметет его, что никакого следа не останется. Такая всем нам доля на земле, и одинаково, бывает, трудимся, а счастье разное.
Такая сила весеннего солнца, что даже иной кирпич зеленеет!
15 Апреля.
Вечером вчера солнце освещало верхушки деревьев, а внизу темнело. И в то же время была полная луна на небе, готовая сменить солнечный свет. Вот погас последний солнечный луч. Художник положил кисть. – Чуть-чуть не кончил. – Что же вы теперь будете делать? – Придется ждать солнечного вечера: нужно одно только мгновенье. – Но такое мгновенье в природе не повторяется: пришло и прошло. – Конечно, ничего не повторяется, пришло и прошло. Но приходит подобное, и я вспомню неповторимое и удержу его.
Весь день несло снегом, а с крыш лилось, вечером показалось солнце, вышел на тягу и не достоял: ветрено, холодно и видно, что рано: в березах даже нет сока.
Вчера приезжал Нечаев (фольклорист), чтобы сговориться со мной о работе над сказками. Его не пустили в дом отдыха под тем предлогом, что постановлено гостей не пускать. Какой же он гость? Нечаев уехал разозленный. Этот случай вдруг открыл мне глаза на легкомыслие моей затеи с покупкой дачи в том расчете, что здесь будут кормить. А вдруг тоже так, постановит президиум не давать курсовок? И тогда сиди со своим домом в пустыне!
16 Апреля. – самое неприятное.
Опять болит голова, опять пирамидон. Вот и дом отдыха! не в коня корм.
Мертвая погода.
Вчера я под вечер пошел проверить лес – нет ли надежды на тягу. Сзади меня близилось солнце к закату, и вдруг все стало меркнуть. Я оглянулся и увидел, что из-под низу солнце встречает темная туча, что быть сейчас проливному дождю или снегу. Я все равно шел вперед, будь что будет. Тучу пронесло вбок, явились кудрявые облака. Но подул холодный ветер, и всякая надежда на вальдшнепов исчезла. Я повернул назад, и тут все радостные надежды стали отлетать.
Возрожденная мысль о покупке и устройстве дачи представилась вздором: зачем наваливать на себя новые трудности? Как просто показалось вернуться в Пушкино, и оттуда ездить куда захочется на машине, например, в охотничий дом отдыха к Кирсану.
– Бывают же такие иллюзии, – сказал я, – мне понравилось, что здесь Ляле не нужно думать о кухне, и я решил купить дом здесь, чтобы меня вечно кормили. А завтра президиум отменит курсовки. – Вам разрешат, – возразила она, – у нас откажут – пойдете в президиум, там откажут – к Вавилову. – А разве это приятно ходить? – Так не все же так будет? – Пока солнце взойдет, роса глаза выест. – Ну, хорошо, а пока роса, поросенка откормите, вот вам и проблема питания разрешена.
Мало меня утешила «проблема питания», и я так решил: пусть Ляля купит – хорошо, а не купит – того лучше, а уж маленький дом покупать – ни в коем случае.
Начинаю подумывать, что и этот упадок духа, и головная боль явились под воздействием мертвой погоды и отъезда Ляли.
Личная жизнь.
– Как вы думаете, – спросил я Галину Донатовну, – вот к примеру Чагин, сколько знаю его, сколько лет слышу его анекдоты, стихи, выпиваю с ним рюмочку и не знаю, какой он внутри, есть у него что-нибудь за душой. – Есть, конечно, он любит литературу, он трудится день и ночь над книгами, и мы все знаем, что у него же нет ничего. – Подвижник? – Не скажу. – А как же иначе: личную жизнь он отдает. – Да ничего не отдает. Теперь личная жизнь понимается иначе. Раньше женщины все говорили о личной жизни, и мы знаем теперь, что это: это теперь разрушено, и личная жизнь женщины новой сливается с жизнью общественной. Так вот и Чагин: на том месте, где у прежнего человека была личная жизнь, – у него кукла6 «личной» жизни. Ее просто теперь нет, и рынка и магазина такого нет, где находится личная жизнь.
Новая женщина.
После того мы разговорились о новой женщине, что новая женщина тоже общественница, а не домашняя хозяйка. А когда после того разговор перешел на ее Алика, на то, какой он хороший, как она его любит, я сказал: – Вот вам и личная жизнь, а у Чагина этого нет и любовь к книге у него – сублимация.
Общее впечатление от нее, что она говорит общие слова, как все коммунисты: твердые избитые слова. Но пусть! «Сам человек» (личность) – это тайна, о которой нельзя никому говорить, потому что на очереди стоит «Весь-человек» (общее дело).
Перековка.
– Как понимают? – спросил я. И перебил ее рассказом своим о «всем человеке». – Сам человек не исчезает, -сказал я, – исчезает только оболочка его индивидуальности, а сам человек в существе своем и есть весь-человек. – Нет, сказал С[талин], мы не кузнецы и не можем перековать человека, но мы акушеры и можем только помогать родам всего-человека.
Еще мы говорили о том, что мужчина измельчал, что рушился тот «женский мир», куда он входил хозяином: теперь женщина заняла его место. Но есть область, где мужчина честно может бороться с женщиной: ведь вся эта техника, которой теперь занялась женщина, есть не что иное, как огромная кухня. В существе своем женщина ничем не изменилась, творчество останется за мужчиной. Возьмите повара... А разве вам не нравится наша повариха?
17 Апреля. Раннее утро, тихое и безоблачное. Но мороз и хруст. Дует слегка с запада.
Повторяю решение: если купит Ляля большой дом, запрягусь – буду отстраивать. Не купит того, маленький не куплю и буду держаться Пушкина и думать об Истре.
И нужно сказать, что для меня новая романтика даром прошла, и вот это-то и разделяет меня с ними. А теперь...
План окрестности Дунина.
Вечер тихий и нехолодный, но вальдшнепов не было. Заря была звукоемкая.
18 Апреля.
Мысли в голове: 1) Сказать советскому человеку слова «личная жизнь» – и он или не поймет этого, или подумает о пережитках прошлого. Так вот, что это: вперед мы двинулись или назад к пчелам? 2) Война и мир. Война всегда общественна и противопоставлена личной жизни: личность жертвует собой для коллектива и вместе с личностью исчезает страх смерти: на людях и смерть красна. (Ваня сказал о смерти: «Это не важно».) Мир, напротив, всегда личен, он похож на луг, покрытый различными цветами. Мир – это цветение всего человека. Личность расширяется до идеи бессмертия. Страх смерти преследует человека («Смерть Ивана Ильича»). 3) Идеализм – это философия личности. Материализм – философия общества.
Скрипач Веременко Леонид Петрович (Зал Чайковского). Он сказал мне:
– Как прекрасно вы пишете о природе. Да! Природа – это все!
– Нет, – говорю я, – это не все.
– Ну, вот еще. Вы целиком во власти природы.
– Как так целиком? Вот, к примеру, возьмешься искать в лесу к Новому году правильную елочку. Сколько проищешь, а все-таки такой правильной, какой хочется, не найдешь: хоть один сучок, да не тот. Но это ничего: длинен сучок, я подрежу, короток – надставлю, подвяжу, нет сучка – просверлю дырочку в стволе, вставлю свой и будет правильная елочка. А вы говорите, я весь в природе! Вернее будет сказать – вся природа во мне самом: природа совершенная, прекрасная, и я в обыкновенной смешанной природе только выбираю мало-мальски подходящие образцы. Я их показываю, и все узнают по ним свою собственную, дремлющую в себе природу и радуются, открывая ее в себе.
Леса обширные, но порослевые, худосочные, елки-березки, как всюду. Но отдыхающие люди восхищаются: такое чудесное место, нигде нет прекрасней, березки, как в сказке (иногда говорят: заря такая прекрасная, как на картине). Так очевидно, что усталые измученные люди творят из этой бедной природы свою, что та, желанная природа живет в них самих (в сказке или картине), но они в себе ее видеть не могут и в обыкновенной природе узнают ее, как в зеркале.
Примечания
1 Cogito ergo sum Мыслю, следовательно, существую -философское утверждение Рене Декарта.
2 Dichtung и Wahrheit – поэзия и правда – так переведен на русский язык автобиографический роман Гете (пер. Н. А. Холодовского).
3 «Президент» – имеется в виду Сталин и его личное влияние на развитие литературного процесса в СССР.
4ЭМЗ – электро-машиностроительный завод.
5 «Главизна» – (устар.) глава, голова; в данном случае речь идет о Ф. М. Головенченко, директоре ОГИЗ, Государственного издательства художественной литературы.
6 Имеется в виду жена Чагина.