5 Июля. Холодное серое утро. Ляля едет в Москву. Приехала Map. Вас., слышала по телефону, что «Кладовую солнца» предлагают в кино, а кто – неизвестно. Это, наверно, выйдет.
Вчера начал очень спокойно и уверенно рыть свой «Канал». Думаю, что вырою.
Писательство – концентрация силы всей личности в слове.
Биологическая роль монашества направлена на расширение периода развития в человеке (его детства).
И если успехи человека в борьбе за существование вида Homo Sapiens обязаны удлинению периода развития (детства), то не ясно ли, что христианский аскетизм есть самая могучая сила, самая величественная среди других сил, направленных к торжеству личного начала в человеке над родовым множеством, потому что монах – это агент силы, продляющей в человеке период его развития.
В «Канал»: Пришел день, как приказ хозяина, управляющего небесными силами: – Довольно вам, свободные облака, носиться по ветру в небесном пространстве, легкие воздушные пузырьки воды, сливайтесь, и легкие капельки сливайтесь в тяжелые и падайте на земле. Сливайтесь там, на земле, в ручьи и реки и работайте на пользу земле, пока человек не приберет вас к рукам. Довольно гулять, падайте, падайте! Пришло время работать. И вода стала падать.
А какой наст был перед тем! Начало: Всю ночь Данилыч с Зуйком шли по насту вперед как по скатерти... Куница... свежий след.
6 Июля. Ночью брызгало дождем. Утро холодное, серое и ветряное.
Охотно берусь за работу.
За чаем Жулька прыгнула на стул мне за спину и, увидев на дереве в окно воробья, уставилась в него. Я отрезал горбушку белого батона, чуть-чуть для запаха помазал сливочным маслом, поднес к ее рту. Она рассеянно взяла горбушку в рот, слюни потекли у нее изо рта, но горбушку она не жевала и все глядела и глядела на воробья. Только уже когда я открыл окно, согнал воробья, она позволила себе заняться горбушкой.
По рассказам Насти-козочки вижу, что как немцы ни грубы, ни отвратительны (попросила уступить дорогу, а он спихнул ее в канаву), но личное оскорбление от своих закрывает чувство родины.
Тут много значит быть собственником клочка родной земли.
Тут нравственная задача перешагнуть через себя.
Вечером пролило теплым дождем. Заметно стало теплеть.
7 Июля. Начало возвращаться лето. Натаскиваю Жуль-ку. Впервые она подняла нос с травы и, захватив ветер, стала медленно подходить к озерку. Это она по уткам шла. Пришлось одну убить. А доставала ее Ляля.
Жулька сейчас в том периоде роста сознания охотничьей собаки, когда впечатление через «на глаз» сменяется пониманием через чутье. Впечатление «на глаз» производит мгновенное безумное стремление схватить. И все стойки ее сейчас делаются с «наглаза», переходя в рывок.
Напротив, если дичь схватывается чутьем, то является необходимость подкрадываться по невидимой дичи, выжидать пахучей струи воздуха. Результатом такого скрадывания является настоящая умная стойка. Так делала сегодня Жулька по уткам. Бекасов по воздуху она еще не умеет схватить. И все еще безумно рвется гонять птичек и кур. Вчера за кур отмолотил ее плетью. Но дальше с плетью надо быть осторожным и очень, а то можно испортить, как Ярика: после ошибки будет уходить или возвращаться домой.
Это, конечно, еще не любовь, а скорее всего это нетронутый клад души, от которого истекает настоящая любовь.
Начало любви – во внимании, потом в избрании, потом в достижении, делах, потому что любовь без дел, как и вера – мертва. Но мне кажется, любовь, вытекающая из цветущего сада, как ручей – ручей любви, претерпев необходимые испытания, должен прийти в океан, который так же, как и сад цветущий, существует для всех и каждого.
Цветущий сад – это образ покоя, океан – вечности. А любовь – это, прежде всего, движение, в любви мы теряем покой, чтобы найти себе вечность. И наше избрание в любви («избирательное средство» у Гете) есть наше ограничение. Вступая в любовный поток, мы, как и всякий поток, ограничиваемся берегами: мы боремся с берегами за вечность.
Так бывают души как цветущий сад, из таких душ вытекает любовь, направленная к вечности. Но бывает, рождаются люди с вечностью в душе...
8 Июля. Лето вернулось. Утро сияет. Жду Петю ехать в Царево учить Жульку. Пишу о воде...
Жулька по глазу бежит долго даже за стрижами, по слуху – стоит: определяет, где это пищит. По перепелам сегодня определилось хорошее чутье, схватывает по ветру далеко и сейчас же носом в землю: не умеет чутьем измерить расстояние, раз пахнет, значит под носом.
Мышью побежала птичка по лесу. Что это, поврежденная птичка? Поглядел, а внизу две кочки рядом и на них сосновая ветка, а под веткой между кочками в темной глубине желтые рты, открытые на наш шум. Что же это, веточка сосны сама собой упала и прикрыла гнездо или птички – самец и самка – потрудились над нею, приволокли? Если приволокли, то вот бы поглядеть, какая это была работа. Но скорее всего птичкам выпало счастье, ветер сбил ее с сосны и прикрыл.
Бегает за летающими в небе стрижами, задумывается от писка болотных овсянок – такая затянувшаяся инфантильность и некоторый недорост. Не от глистов ли? Надо заехать к ветеринару.
Зачем Зинаида Николаевна наводит Лялю на мысль, что Настя завидует ее положению жены писателя? Мудрый человек постарался бы в этом случае отговорить: «нет, не завидует», и так бы подстроил все, чтобы женщины друг другу напрямик сказали: нет, нет. Мудрый стремится неполадки всякие вывести из круга сознания: нет их, нет и не должно быть.
То же самое, о том, что мать Ефр. Павл. была колдунья. Конечно, я виноват, что сболтнул: ведь колдунами в народе смоленском называют также и добрых знахарей. Александра Матвеевна была добрая знахарка. Между тем Зинаида Николаевна прямо сказала Ляле, что болезнь матери ее, может быть, и объясняется колдовством. Хорошо, что в природе Ляли нет суеверия, и на нее не производят впечатления глубокого слова подруги, но... я, принимая «святость» 3. на веру, все никак не могу углядеть эту святость сам: по делу добра, по-видимому, да, но по мудрости – не вижу! а без мудрости добро, как без соли еда.
– Не человек это, а Бог, – сказала Марья Мироновна. – Пусть Бог, – ответила Анна, – и, наверно, Бог тоже стареет. В древнее время приносили богу жертвы быками, кто теперь, и вы тоже, Марья Мироновна, не станете: бог тот устарел. Не сердитесь, голубушка, не сердитесь, что я скажу: для нас теперь тот Бог, которому непременно двумя перстами молились, тоже устарел.
Искусство есть в существе своем движение и начинается от лучшего: хочется лучшего, чем данное...
9 Июля. Вчера самый тихий вечер, прохладный. Сегодня гроза. Дождь. Профилактика в Пушкине. Застрял у завода № 9. Выручил [Носилов]. Появление Валька. Сорвалось с языка (о кладе).
Читал в «Правде» Александрова о современных буржуазных теориях социализма. Очень захотелось вмешать сюда голос сердца от нашей земли. Но тут все «на счастье».
Моя идея всего современного времени – это преодоление всего личного в оценке современности. Душу воротит от жизни, но не от того ли воротит ее, что жизнь не такая, как тебе лично хочется?
Отсюда следующий вопрос: а если душу воротит, то из чего же делается мост Надо между тобою и личностью? Не иначе, как вера в нечто существующее и определяющее жизнь помимо тебя, и ты по доверию к этому Нечто определяешься в своем Надо.
10 Июля. Утро прохладное с матовым солнцем после дождя. Говорят, что дожди еще могут поправить картошку. Но, вообще, – плохо.
«Обида» в моем рассказе означает что-нибудь вроде искушения, через которое роковым образом переходит все личное Хочется в общее Надо.
Никто не уверит русского человека, что послушание может быть радостным.
Демонический путь человека – это путь обиды: ты обижен и обижай других.
Иной путь – это через личную обиду к общему делу. А общее дело – это, конечно, не хозяйственная организация, а новая длящаяся в лучшем человеческая жизнь. (Какая-то движущаяся религия, движущаяся государственность, движущееся общество, обитающее в складных кибитках.)
Дарья Никитична – новое имя моей героини (Даша). Необходима мотивировка ухода Зуйка. Пусть это будет тоже обида (о, как чувствителен к обиде русский рабочий!). Напр., пахан преследует Зуйка за то, что он «ссучился с легавыми», а тот не хочет «греха» (обиды) принять, как необходимости, и от «греха» (обиды) уходит (напр, «трубка»). Не согласен с урками в методах выхода из «обиды» – понятно. Почему же не хочет идти с легавыми, т. е., быть курьером («собачкой»), понятно: «собачкой» не хочет, а как «надо» не может (мал, сказочен).
Итак, обида русская – это личное ощущение необходимости (Надо), преодолеваемой двумя путями: первый путь – «социально близкие» (преступление), второй путь – путь «легавых», т. е. организации власти. Зуек в природе получает свидетельство в том, что все животные обижены и он берет над ними власть, чтобы их вывести. И он поступает по образу и подобию тех легавых, от которых уходит.
Получится параллель дела собирания обиженных революцией людей на канале и обиженных наводнением животных на плавине.
(Революция как наводнение.)
Вода хоронила старые берега, выгоняя все способное двигаться, заставляя их...
– Знакомые из породы Кащея (Кащеистые)
Сосед в Пушкине Иван Николаевич.
Алексей Кукарин (трактир «Капернаум», Новгород, 1910 г.).
Ростовщик («принял Христа, как заразу, как сифилис»).
В. В. Розанов – писатель.
Введенский – в Загорске (домовладелец, церк. староста).
Александр Романович (Поречье, дом отдыха, 1946 г.). (Богом не пользуется.)
Носилов – Пушкино 1945-46 гг.
Клюев, поэт, не будь стихов, был бы подходящий.
Среди них нерелигиозный один только Алекс. Романыч, впрочем, неравнодушный, со злобой на попов.
У каждого до того все свое, до того в себе, что только не говорят. – Знаем мы, знаем все, ничем не удивите!
безобразники! Если же знакомый кто встретится, то лицо становится доброе и простодушное.
11 Июля. Петров день.
Расцвели все цветы. Поспели садовые ягоды. Показались на яблонках яблоки.
Ух, какая работища нависла надо мной и тоже, как яблоко, показалась из моей зелени.
Зина свободно гуляет ко всенощной и служит людям, когда и где ей хочется. Ляля прикована к умирающей матери (7-й год только при мне умирает!), прикована любовной цепью к писателю (Настя этому очень завидует) и не может идти в церковь.
– Не в человеке дело – тут Бог ведет. – А если вам хочется в это дело Бога вмешать, так ведь, бабушка, если Бог, то Он и делает по-своему: на земле, как у себя на небе. – На земле, как на небе! – И человек ему помогает. Чем же это плохо строить канал? Помните, Вы говорили Зуйку, что озера северные остались, как следы божественной колеи. По этой колее с древних времен люди ездили и царь Петр: сами знаете. Мы же только расчищаем колею, соединяем озера, при чем тут антихрист? – Милая, ты по человеческому разуму говоришь, много ли мы с тобой понимаем! Ты почитай Св. Писание и увидишь, что все сбывается.
12 Июля. Гроза и дождь. В Дунине дела без меня не идут. Выезжаю завтра, чтобы вечером быть в Дунине.
13 Июля. Гроза и дождь. По пути в Москву около Перловки один из группы ребят, Петруня, резким движением бросился мне под машину. Ни тормоз, ни поворот влево не помогли. Фара ударила его в голову, а правое крыло сбросило его на обочину. В больнице врачи определили положение тяжелым, а нянька сказала: «Не выживет». Весь день прошел в оформлении дела. И к вечеру без шоферских прав я вернулся в Пушкино.
14 Июля. Гроза и дождь. У Ляли определилась свобода от «счастья»: «И слава Богу!», – сказала она. Так вот переменчивы женщины. Но так и должно, если идти по жизни ощупью, как идут женщины.
Я был самый осторожный водитель и был уверен, что со мной невозможна авария. Но при наших условиях есть несомненно «объективные причины», влияющие на дело управления автомобилем. Кто же виноват? Кажется, родители, пускающие семилетних детей бегать по шоссе. Но родители служат и не имеют возможности держать нянек. Виновного нет, значит, ты, невиновный, должен делаться жертвой и, значит, чувствовать «обиду». А если так, то что же такое «счастье»? В русском понимании счастлив тот, кого обида обошла. «Счастлив твой бог, – сказал разбойник, – что ты мне под нож не попался» (рассказы няни).
Обида и счастье – два фактора, определяющие психологию русского народа.
«Грех», раз кем-нибудь содеянный, имеет свойство ложиться виной своей на невинного и существовать как «обида». Боже мой, как же грешен русский народ, если в нем столько обиды!
На машину с разбитой фарой и помятым крылом смотреть не могу, а ведь машина – это свобода моя, это счастье мое...
Боюсь, что в связи с моим возрастом отберут у меня любительские права и заставят держать шофера. А еще, что травма душевная разрастается. Да и рассудок говорит, что это ребячество – при наших условиях мне, старику, водить машину. При иных условиях, как ни езди осторожно, все-таки остается какой-то процент на то, что или ты кого-нибудь раздавишь, или раздавят тебя. Последнюю неприятность при езде на машине избежать нельзя, а первую можно: это нанять шофера, ответственное лицо.
Боль сошлась в душе тройная и оттого, что причинил другому маленькому человеку смерть, и оттого, что боюсь утраты моего счастья (свободы передвижения), и оттого, что начинается грипп.
Как хорошо это, как глубоко это, и как по-русски определяется наше счастье: от сумы и тюрьмы не отказывайся.
В Горьковские дни почему-то у меня ничего не прибавилось к Горькому. И вообще мне чуть-чуть досадно, что сердце почему-то не ложится у меня к нему. Но спасибо-спасибо ему за «Бабушку». Спасибо Мухиной и Корину за портреты.
«счастью» в том смысле, что и ты, счастливейший мальчик, подлежишь действию того же закона: от сумы и от тюрьмы не отказывайся. А впрочем, настоящая мысль явится законным порядком, как следствие своего прилежания и изображения картины весенней воды (недаром и эпиграф взят из «Медного всадника»).
Яшин, поэт, прислал мне свою книжку, величая меня учителем и другом. Он талантливый, написал одно прекрасное стихотворение «Сосновая грива». Есть и другие неплохие стихи, но все какая-то изображается деревенская гражданственность под гармошку. Надо ему написать, дать понять, чтобы он не очень бы колхозился и...
Больной ест на здоровье.
Здоровый ест на работу.
А кто не работает, тот не ест.
15 Июля. Утро тихое, небо ясное, земля влажная, травки росистые и в иных разноцветные огоньки. Постараюсь усилием, духом преодолеть недомогание (грипп) и понимаю в этом своем усилии то огромное усилие духа соединенного человека (Церковь), утверждающее зачатие Богочеловека от Духа Святого.
По улице идет обыкновенная парочка. Он – в полувоенной форме, она, грудастая, в белом с голубыми полосками. Но не утомляясь повторенностью пар, радостный дух мудреца устраивает в каждой новой паре своеобразие и в этом чем-то своем у каждого понимает движение Божественного творчества.
Сцена в скиту Красная поляна. Все вошли в церковку и там молятся, а Валентин сидит один на дровах. О. Даниил подходит к нему, спрашивает, почему он не в церкви, а так сидит на дровах. – Боюсь, – отвечает В., – кто я такой, чтобы войти в храм Божий. – Ну, сиди, сиди, – сказал Даниил, – можно и так.
Вот у настоящих наших революционеров и были такие души: «не называй имени Бога всуе», или «одежды не имам да вниду в онь». И Валентин, и Митраша, и брат мой Николай, и великое множество русской интеллигенции и, может быть, массы простого народа из-за того и попов презирали.
Так вот теперь и о радости творчества думаешь, о том равновесии душевных сил, благодаря которому образуется движение творчества. Нет ли и в этом равновесии того самого «счастья», которое выходит только из сравнения с другими: те обижены, а тебя обида обошла. Вот тут-то я и усматриваю в своем писательстве нечто, идущее не от обычного «счастья» (как у Михалкова, Симонова).
Перебирая свою жизнь, вижу, что обиды в ней сколько угодно и что творчество мое вышло путем особого смирения в процессе борьбы с личной обидой. Мое творчество не есть обычное «счастье», а усилие радостного выхода из личной обиды: это есть путь к радости, но не к счастью.
Однако чувство равновесия сил души, присущее состоянию творчества, в жизни может подменяться довольством тем, что «все в порядке». Особенно это заметно при уходе за машиной: доведешь до совершенства машину и доволен. Вот это довольство я пока не могу обрести после аварии и к машине даже подойти пока не могу, и даже не уверен, что смогу когда-нибудь преодолеть свою тревогу. Напротив, на творчество, исходящее не от счастья и довольства, травма моя совсем не распространяется. Так это потому, что из двух разных источников вытекает довольство счастливых и творческая радость.
Счастье у людей «выходит» иногда, а радость достигается...
Вера содержит в себе творческое начало жизни, по нашей вере возникает небывалое в жизни природы: мы, люди, творцы его и раньше нас этого не было.
Сегодня написал главу о Даше с возлюбленным ее юности, после чего следует ряд глав об аврале, в котором разрешается судьба действующих лиц. После аврала идет глава о плавине и заключение о достигнутой радости. Прописать сейчас все до конца, как в живописи углем, не прибегая ни к каким материалам. Достигнуть полнейшей уверенности и тогда спокойно разделывать красками.
О духовном материнстве надо так понимать, что «духовное» прилагается к обыкновенному материнству, как исключающее материнское собственничество.
Ляля уехала в Москву по делам. Я – за работу, и это душу мою, чувствую, вылечивает.
Теща опять ожила и опять в противоречии. Очень парит, говорю. Нет, сегодня не особенно. Если бы я сказал: сегодня прохладно, она бы, наверно, – парит. Опять, говорю, и сегодня будет гроза. Нет, говорит, я чувствую, нет: и ветер другой. Конечно, грянула страшная гроза с ливнем.
16 Июля. День в день стоят: утро до обеда тихое, солнечно свежее, к обеду парит, после обеда гроза. А вчера был даже и ливень. Вечером вчера приехал Валек за машиной. Сегодня он едет в Звенигород с бензином (кирпич перевозит) и вечером вернется, завтра привезет Лялю.
Замечательно, что Map. Александр. – церковница, общественница, уставщица. А Зина удовлетворяется молитвой, считает, что православие вовсе даже не занимается обществом и спасает каждого лично. (Путь Серафима Саровского.) Но она согласна с тем, что это недостаток православия, и он устранится лишь единением церквей. Разбираясь в прошлом этого недостатка, мы подумали, не является ли он следствием раскола? Вследствие раскола церковь осталась при государстве неподвижной, а раскольники двигались вперед образованием сект мистических и рационалистических. Из этих сект интеллигентское религиозное безбожие, завершенное коммунизмом, приняло на себя государственную власть.
Автоинспектор, человек, перегоревший на войне в танках (не раз замертво вытаскивали из горящего танка), восхищается из всех стран больше всего Чехословакией. – Те же славяне, те же привычные лица, а какая честность, какое уважение, какое доверие к человеку. – Что же это, культура? – спросили мы. – Культуры и у нас много, что и говорить, нет! я думаю, это от Божеского закона у них. – Католики? – Не знаю...
Устойчивое нравственное правило для воспитания детей нам нужно сейчас больше, чем хлеб. Для этого, прежде всего, нужно вернуть родителей в семью и сделать так, чтобы дело добывания хлеба насущного не разделялось в каждом из нас на две разные книги: 1) (Для государства) похуже. 2) (Для себя) «блат».
При полном упадке нравственного воспитания евреи своей пропагандой семьи, возможно, приносят большую пользу. (После чтения «Пионерки».)
17 Июля. Вчера день обошелся без грозы и дождя. Утро прошло неспокойное, небо наполовину в светлых облаках, ветерок, прохлада. После обеда дождь и гроза.
Приходил Данилов Михаил Фед., директор профстанции в Пушкине. Это наш прежний старшина, побывавший в Европе. Двойная улыбка, похожая на свет в автомобиле, кроме обыкновенных фар еще подфарники: улыбается общей улыбкой, а подфарники играют сами по себе для оживления, веселости, для таинственных слов, подмигивают, и не поймешь.
Итак, вот эта общественность, выпавшая из православия (раскол – это борьба церкви с государством), была подобрана Петром, потом декабристами. Православие –это кладовая личного начала (Серафим Саровский), женственных сил. Но мужская сила («общественная») отнята у него «безбожниками».
Допустим, что у каждого есть талант личный, и мы устанавливаем общее понимание: каждый спасается лично (церковь). Но есть какой-то остаток бесталанных или же желающих им заниматься – это рабочий класс, пролетариат, мужики, общественность и т. д. Католичество устраивает и этот остаток безликий, т. е. тех, кто сам себя не хочет устраивать.
Создать главу о потере людьми Зуйка (сказки) и это связать с потерей у Даши Степана (одеколон) и что Падун камень вертел. Вместе с тем, дать перед этим обоснование ухода Зуйка (сказки), когда останется «Надо» без «Хочется».
Лирическое отступление автора, соединяющее людей долга, (Надо), оставленных сказкой, и с другой стороны, сказка без человека (тоска Зуйка по человеку среди природы). Хорошо бы так соединить главу о растаявшем насте с главой о гибели Степана (одеколон).
Глубже понять чувство «Надо» в «Кащеевой цепи» + мысль Джеффериса о 15 тысячах напрасно прожитых человечеством лет, о том «пролетариате», который стал теперь пугалом еще более страшным, чем «бог» в инквизиции.
При ударе фары о детскую голову был удар в мою душу: машина остановилась, и я сам остановился. Произошло то самое страшное, о чем думать себе я никогда не позволял. От всего меня остался обрубок, или пень, или шея, с которой снесена голова. И вот к этому обратилась Ляля, загораясь любовной решимостью, и перекрестила широким смелым открытым крестом. Навстречу этому во мне что-то дрогнуло, и я понял, что жив я и надо жить дальше.
Данилыч дает картину свободы в природе: в виде свободной искорки, вода на работе – лампочки и т. д. Но Зуек, уйдя в природу, видит, что нет ничего в природе и все это от человека, и потянуло его к человеку.
Попадется на глаза что-нибудь от машины, сопровождавшееся раньше напоминанием о чем-то хорошем, связанным с обладанием машиной. Теперь, наоборот, такая встреча сопровождается болью утраты: как будто бросил курить и на глаза попала папироса. Напротив, играющие мальчишки раньше раздражали, а теперь жалко смотреть на них.
Вот это-то и есть старение, как сознание неизбежной участи, как разделение горьким опытом жизни с детьми: ты больше не ребенок, и хорошо, если наставник.
На-ставник: что то вроде на-таски: на-таскивать собак, на-ставить детей.
18 Июля. «углем» нарисовал канал. Теперь дело пойдет увереннее.
Зин. Ник., как только встала с постели (грипп), установила «благоговейный» режим. – Для этого, – сказала она, – нужно каждому думать о другом. – Только не всем и не сразу о другом, – ответил я, – некоторым нужно устроить лично себя, чтобы возможно было помогать другому. Она с этим вполне согласилась.
Женский альтруизм (служение ближнему) происходит из материнства (ребенок – это «другой»). Своего нет ребенка – «альтруизм» в полном смысле слова.
NB. Ляле оставался один шаг до «альтруизма» и, вместе с тем, отказа от жизни «земной» (так она постоянно и выражается, будучи уверенной, что настоящая жизнь – «неземная»).
Разрушенное материнство здесь у женщин служит основанием веры в жизнь там (духовное материнство). Происходит то же самое обобщение, как у мужчины, когда он делается вождем – «не для себя живу, а для всех». (У Мужчины вождеобразование, героизм, у Женщины духовное материнство, служение).
NB. Вот не в этом ли «обобщении» и заключается причина страданий человечества, и, вообще, его «грех»? Недаром же бесплодную женщину в древности побивали камнями, недаром английскому королю (вождю) подсунули парламент из трудящихся (лейбористов). Эта страшная мысль, наверно, и породила таких страшных людей как Ницше, Гитлер, Розанов.
Трагедия Розанова: в бегстве от обобщенности (идеи) в конкретное он ушел в семью (природу, Библию), но Mater, к которой он припал, была заражена сифилисом (Бутягина Варв. Дмитр.) и семья, созданная им, вся распалась (дочь удавилась, сын сбежал и погиб и т. д.).
То же произошло и с Гитлером: его расизм конкретизировался на расе не «высшей».
А Ницше, создавая сверхчеловека, в нем увидел Христа и сошел с ума.
Неизвестно, мучениками какого нового мира были эти люди, столь дерзновенные, но увы! и после величайшей мировой катастрофы мы еще не видим Духа Святого, сходящего на праведников.
Но в коммунизме (русском) утверждение жизни – есть факт.
Против женского обобщения (духовного материнства) коммунизм с грубым цинизмом выдвигает мать-героиню, против обобщения и в вождеобразовании коммунизм засыпает «вождей» орденами.
Тут замечательно, что самая способность мужской личности к обобщению, к отвлечению учтена как фактор общего дела, женский режим альтруизма находит в обществе естественное применение.
Наш коммунизм имеет одно противоречие: стремясь к конкретному, он сам есть концентрация отвлеченности. Он похож на леса, при помощи которых строится дом: самого дома нет – только леса.
Лад, чистота души, гармония, детскость – вот источники нашей радостной жизни... из чего мы про себя исходим и отчего рождается на лице улыбка. И вот обида: это продолжает быть у людей – все так живут, а я нет. Из этого два выхода: 1) борьба за себя. 2) работа на людей.
Соц-вреды на канале после того, как убеждались в невозможности стоять за себя, начинали работать на других.
Когда меня ударило в самую душу и я там, в душе, оглох, ослеп, отупел, то извне послышался голос: – Езжай, сюда, живо! – И я очень искусно развертывался на шоссе. – Езжай в больницу! – Ехал верно и уверенно в больницу, в милицию, в автоинспекцию, обратно в больницу, обратно в милицию (мне вспоминается, что я работал лучше, чем когда был свободным). И вот этим объясняется работа на канале, а не «перековкой». Путем работы можно уходить от себя, заваливать песком свою душу.
Весь день то дождь, то солнце, роскошно парит, все растет, поправляется. Настя приехала, привезла добрые вести о том, что Ляля сегодня приедет из Дунина и что там все благополучно строится.
Когда я был маленький, религия считалась за простым народом («Дядя Влас»), а образованные «просвещенные» люди были безбожники. Теперь стало наоборот: образованные больше верят, чем простые.
«Канал» теперь больше не фикция и не помойная яма, куда я отводил свои мысленки. Теперь рисунок готов, и я могу сделать вещь. Теперь нужно: 1) выписать самый канал, чтобы читатель видел его географию, плотины, шлюзы, 2) нужно дать каналоармейцев, 3) связать всех лиц действием аврала, 4) разработать глубже и шире природу воды.
19 Июля.
Вчера возвратилась Ляля из Дунина, она заехала в больницу и узнала, что «крестник» хорошо поправляется и скоро выйдет, при нем сейчас мать. Так, пережив муку, опять возвращаюсь к «счастью», потому что все опять говорят: «Какое счастье!».
Обошлось без дождя. Ходил в лес с Жулькой. Ключ от леса – название, тема сборника лесной поэзии.
Лес в солнечное утро после дождя. Лес мне открылся как храм.
Сижу, отдыхаю на пне. Над лесом плавно кружит хищник – что это он так добычу высматривает?
А вот там, на высоте, от которой слезы в глазах делаются, чуть темнеется в синеве темное пятнышко, и оно тоже на таких же кругах: это второй хищник. Но на такой высоте и коршуну невозможно ничего усмотреть на земле. Значит, и этот кружится не за добычей.
Встретился машинист с паровоза: успел набрать корзину первых белых грибов и теперь бежит на паровоз. Вот этот любит природу.
За обедом я сказал нашим христианкам: – Для христианина, каким он был до сих пор, весь мир есть больной, за которым надо ухаживать. Такой христианин не знает, что делать, если мир показывается здоровым. Настоящему христианину будущего века надо стать перед лицом здорового мира.
20 Июля. Вчера обошлось без дождя, но вероятно дождь и гроза где-нибудь были. Утро сегодня опять безоблачное и опять на горизонте на синем показываются светло-золотистые горбы невидимых облаков.
Микрокосм. Мне тяжело и противно после аварии ехать в Москву и объясняться в автоинспекции. Попросил Валька, дал ему доверенность. Он вернулся ни с чем. – По всей вероятности, – сказал я Ляле, – он просто не стал там разговаривать с начальником, а спросил секретаря. Разговор с начальником противен его природе, и он прав, он больше сделает, помогая мне в области природы, больше сделает, помогая мне в области строительства.
– Попросту говоря, – ответила Ляля, – он перекладывает неприятное на другого: за него должна делать я. – Конечно, – ответил я, – так и надо: ты мне гораздо ближе. – Значит, он перекладывает дело на ближнего. – Очень может быть, – ответил я, – что же, так и надо, а то как скажут «ближний», так вот и давай ему все: и люби ближнего, и жалей ближнего. Пусть же и он сам, этот «ближний», наконец, постарается и оправдает свою любовь. Выполнение интимно-душевных услуг непременно должно быть делом «ближнего». Впрочем, и весь мир на этом стоит: один, перекладывая дело на Ближнего, служит Дальнему, другие, принимая это дело, служат Ближнему.
Так я ответил, понимая Макрокосм через свой повседневный Микрокосм. Но практически сделаю так, что, приветствуя уход Валька к Дальнему и Лялино принципиальное служение Ближнему, схожу сам в автоинспекцию. И чувствую, что и в Макрокосме меня за это похвалят: выходит и Дальнему хорошо, и «ближнему» кукиш в нос. <Позднейшая приписка: Все-таки ходила-то Ляля!>
Я помню, как мать моя все муки хозяйства брала на себя, а сестра Лидия занималась цветами, культурой цветной капусты и пирожными по Молоховец.
Вот когда мать несколько потускнела в своих заботах (как говорила она: «Все сам, сам, как не посмотришь сам, так и нет ничего»), Лидия стала бояться за нее и стеречь. После ужина мама уйдет к себе в спальню, читает на ночь в постели Евангелие, Лидия не уходит из столовой и слушает, как она перелистывает, шевелится. – Уйди же ты, наконец, – кричит мама. – Не уйду! – отвечает Лидия. И так они ссорятся. И многие сердобольные поддерживали Лидию в том смысле, что вот мама все «сам», а Лидии даже и этого не дает: постеречь ее конец. Помню, не раз я просыпался ночью от крика, когда мать с полотенцем в руке прогоняла дочь от себя. Кончилось тем, что мать, заключая арендный договор с мужиками, сильно раскричалась и вдруг ушла молча в свою комнату. Наступила внезапная тишина. Лидия, услыхав тишину, бросилась в комнату матери, а та, умирая, хрипела в постели. И в семейной хронике осталось лукавое предание, будто мать, увидев Лидию, на мгновение очнулась и, не будучи в силах прогнать ее, показала язык.
Из всех нас Лидии одной досталось хоронить нашу мать. Мы постепенно один за другим съезжались, и каждого из нас Лидия брала за руку и вела через сад за церковную ограду, где было кладбище для привилегированных лиц (церковь стояла на нашей земле). Я помню, как привела меня Лидия, показала молча рукой и сказала: «Вот!» И в этом словечке у нее собралось все неразрешимое в жизни, как будто хотела сказать: «Вот все и разрешилось». Мы плакали, обнимались, но про себя не чувствовали разрешения спора в этой могиле.
21 Июля. Казанская.
Тихое летнее безоблачное утро. Два дня уже не было дождя. Вчера ездил за палочками для помидоров в лес. Зин. Ник. Барютина ездила со мной, женщина без кишечника, как бабочка, урожденная монахиня и проходит не в шутку путь святости. Все у нее решено во Христе, но решено в своем опыте. Она почти святая, да еще с университетским дипломом. Единственное возражение к ней – это что она природная монахиня, и это возражение исчезло бы, если бы сам был по природе монахом. Но я не монах, а брошенный в мир обиды, как в болото, бедный человек с такими слабыми силенками: вылезти бы как-нибудь самому.
Животные в наводнении – обиженная водяная крыса, по крысе этой – все звери в обиде... Волк, например, – волк отводит глаза. Лучик вечернего солнца описать по глазам животных. Зуек это увидел сначала у водяной крысы, пересмотрел тоже на медведе, на лосе и зайцах (а волк отвел глаза), и кончилось ящерицами, которые полезли вверх за лучом. Луч света, как луч разума: там луч света, тут луч разума, и у животных и у человека. Куда бы ни падал луч – всякий глаз загорался смыслом. Водяная крыса как будто поняла что-то, лучик исчез... сучок, поглядела на человека опять тем глазом, что-то поняла, тут крыс нет, надо к своим, к крысам... Зуек понял: к людям. И человек стал человеком.
Судьба муравейника (как вышли муравьи... и как их залило: узнать у биологов). Слепые кроты. Белка – хвостиком вверх. И так в вечернем солнечном луче план общечеловеческий – и как звери все к «своим», так и люди когда-то сбились. Физический план: то дерево и вокруг него и на него все. Судьба муравейника: всем спасаться на дереве... По этому дереву ящерицы. На этом дереве белка, куница. Итак, в вечернем солнечном луче план обиды человеческой – и как звери все «к своим», так и люди когда-то сбились.
Животные в наводнении, люди в революции. Революция людям была как наводнение. И те, кто начинал ее и действовал, – шли от обиды. И те, кто терпел, получил ее вновь. Революция с далеких времен Пугачева и Разина шла как весной наводнение, срывая плотины государственных сооружений. Она шла от обиды народной и выгоняла людей, как выгоняет вода животных из их личных норок и гнезд. Эти люди не считались со знамением времени и законами, охраняющими их личное существование, считая и законы всего человечества.
22 Июля. День опять простоял в красоте, только под вечер подкатила грозовая туча, обошла нас и вечер опять просиял. Приезжали Барютины. Катерина и Николай. Говорили о Рокоссовском, что вот «обиженный», который сумел так победить себя в обиде, что победа его над собой для всех стала победой над немцами.
Как у животных: личное спасение – к своим на общее дело.
Поиски человеческого плана в «Аврале»: эта плотина, преградившая могучую реку Выг, была сделана не только из земли, песка, гравия, камней, не просто это были ряжи, или корзины с камнями, перерезавшими реку. Это был труд человеческий и в труде, как в воде, сливались каплями люди. Где-то в той общей плотине был участок Артема... вторая родина: катушка в два года, и тут надо расставить людей в том же порядке «к своим», как у животных у того дерева в вечернем луче: и тут дать четко то человеческое, чего нет у животных. Показать аврал человека в ином свете, чем аврал у муравьев. У животных «свое» только в роду своем, а у человека свое – в чем? Основное: дать отличие человеческого аврала от муравьиного. Чем отличается человек, умирающий для общества, от муравья? Аврал и война – одно и то же (на миру и смерть красна). Мы не знаем только, как погибал муравейник за общее дело. Если бы мы знали. Но мы не знаем этого о муравьях и считаем, что делают они это бессознательно по инстинкту. А про себя мы это знаем и называем это человеческим сознанием, изучаем, записываем, исправляем. Как на этой плотине делался свой личный участок, где каждый обошел свою обиду личную, и он стал ему второй родиной.
Психология «Надо» в лице Сутулова. Показать, что это «Надо» чекиста вышло тоже из обиды: что решился делать и надо держать. И каждый, строя вторую родину, находил свое «надо» в плотине: в отношении себя – желание увидеть первую родину, и в отношении участка – надо держать.
Каждый человек находил другого человека, которому рассказывал о себе, и так люди от человека к человеку все знали о себе. И вот мы знаем, что когда заревел по радио «Аврал», инженер Маслов пришел в себя и ясно представил себе (изображение), и вышел с готовностью, если надо, умереть за общее дело, «как за свое».
Итак, плотина растет и крепнет в обход личной обиды. Герои: кто – Рокоссовский?
Валек не был таким: у него ничего не было. Но все общее дело и законы революции ему были не по нем. И он до тех пор это говорил вокруг себя очень резко, пока в этом не увидел вред, и человек разделился надвое: его «сам по себе», его «хочется» осталось при нем в себе, а его Надо действовало на него со стороны. Сам по себе в своей жизни он вертелся вокруг себя и жужжал против всех, как кубарь, но тоже по тому же самолюбию делал отлично то, что ему надо было делать.
NB. Был обиженный человек и вертелся на оси своего обиженного сердца, как маховике без трансмиссии. Однажды луч разума, точно такой же, как в живой природе луч света, осветил его неохотное дело, и в голове его родился план. Тогда вся его душа, как живая вода, бросилась на план, как на берег, и стала его размывать. И, размывая этот план, стала как вода намывать на другом берегу. Это новый план ясный, совершенный, как будто смысл не в личной обиде, как будто после того ремень был перекинут с его маховика на шкив, началась жизнь, не похожая на прежнюю: Аврал!..
У реки было два берега – один природный, подчиненный закону тяготения: один камень давил на другой, нижний следующий камень давил на оба нижних, и так, чем выше, тем сильнее давление. Ничего между камнями расти не могло. Только на камнях – корни сосен. Другой берег был намывной. Вода била в тот мертвый берег, отрывала от него мельчайшие частицы и намывала на другую сторону. Эти мельчайшие частицы, соединяясь, оставляли между собой место для влаги и воздуха. Ветер-сеятель приносил семена, и живой берег покрывался цветами и лесом.
И у человека так бывает родина его, как берег, обмываемый водой его жизни. Бьется жизнь-вода о берег этой первородины и намывает вторую незаметно, пока вдруг, очнувшись освобожденным от обиды и боли, он не увидит чудесные берега новой второй родины, созданной его личными усилиями. В этой плотине...
– Аврал, аврал! – услыхали люди, создавшие эту плотину, как свою новую родину.
План на ближайшее время.
Завтра в среду 24-го в Москву по делам:
1) Петровка (удостоверение).
2) Моссовет и т. д.
25-го поехать к Пете, предложить Дунинскую охоту и до 1-го августа переехать в дом отдыха и работать там до 8 сентября. Денежный подсчет.
Так поглядишь на любое дерево, как раскидываются на нем ветки: растет ветка вверх, и росла бы – нет! обида какая-то на пути, и она шарах! в сторону, а там, где шарахнулась, узелок остался. Погляди и поищи, сколько узелков, сколько обиды. И так мы, люди, обходим обиду и узелки завязываем в душе.
Вода в рассказе должна играть свою роль, как человеческое лицо, как герой, да так точно и вся «природа»: ничего даром, для украшения, настроения, а всякая даже соринка должна действовать.
У камней была сила в том, что они давили друг друга, у намывного берега сила была в том, что тончайшие живые корешки, присасываясь к частицам земли, связывали их, у воды сила была в слиянии капелек, и эта сила была больше тех. У человека, у всего разбитого человека, у человека, создающего новую природу, была связь между людьми сильней и удивительней даже, чем у воды, и эта связь была источником его господства над старой природой. В чем эта связь? Если бы можно было на человека со стороны посмотреть, то, наверно, легко бы можно об этом сказать, но как же посмотреть самому на себя со стороны? Если так догадаться? И некоторые догадываются, что это смерть всех связывает, что каждый, чуя конец неизбежный, спешит избыток жизни своей передать ближнему. Или, напротив, в борьбе с личной смертью человек получил разум. Или, может быть, разум связывает: каждый понимает, что если сложить всего человека в общем деле для пользы всех в один рабочий механизм, то каждый, работая для всех, потеряет страх к своей смерти: на людях и смерть красна. Как догадаться? Но несомненно – сила в связи. И еще что нам каждый различен, а сам человек существо единое. И еще о многом можно догадываться и все может быть и похоже на природу, а может быть и неверно. Одно только верно, что связь какая-то есть между людьми во всем человеке, много сильнее, чем у огня и даже у великой и самой близкой к человеку стихии воды. Так вот неизвестная могучая сила связи людей между собою вступила в борьбу с той могучей силой слияния частиц у воды. И когда сказали: «Весна!» – это сказали, что началась смертельная тотальная война их слиянного «коммунизма» капелек водных с единой и неслиянной связью, с нашим коммунизмом человеческим.
Работа над Падуном: 1) Точный рисунок Канала, географии, истории, строительства, техники и т. п. 2) Лица аврала (Плотина). 1) Как они ехали. 2) Как с ними встретился Зуек. 3) Все в аврале.
24 Июля.
На ночь опять вернулась невыразимая мысль всей жизни. Это мысль о человеке и природе, что душа человека находится в каком-то соответствии с природой, что сам человек тем только и человек, что соединяет в себе все, что есть в природе, расставляет эти свои части на места, и когда это верно приходится – все на местах – то нечто достигается новое в жизни, называемое по-разному: культурой, прогрессом, творчеством. И тогда вся природа включается в человека.
Если же гармоническое действие в человеке не удается, то природа выпадает из человека и рассыпается на куски, облеченные в красоту и безобразие, в добро и зло, правду и ложь, тьму и свет, войну и мир.
Тогда как бы под действием мертвой воды весь мир распадается на части – и это состояние [тоже] получает имя природы.
Когда же к этому хаосу снова подходит человек с живой водой и все эти части складываются в человеке, и тогда природа перестает быть отдельно от человека, и непременно происходит что-то новое, начиная от маленького живого человечка, кончая новым великим показом...
– «природой» – и должен дать образ единства мира (ведь за ним сказка) – он со зверями как облако, и рядом с ним поднялась пузырями прощеная вода, и облако принимало все формы видимых существ природы. Зуек на своей плавине похож был на такое облако.
После «приказа» Зуйка показываются морские суда, и под ними под водой Осударева дорога. Эти суда представить как факт, как победу (над немцами) в обход обиды. И лось-скиталец подошел и напился новой воды.
В Москве в автоинспекции допрашивали три часа. Встреча с отцом «крестника». Требует уединенного разговора (невозможно при автоинспекторе согласиться, показать, что виноват). Мой ответ: «Я не чувствую себя виновным, ищите судом».
25 Июля. Утро в Москве солнечное, дальше – увидим. Ночь при уличных звуках через форточку, почти не спал. Думаю только о том, как бы из Москвы выбраться.
Dominum Omnes1.
Личный заказ заменяется номером. – Дайте мне сапоги. – Какой номер?
в обиде своей, чувствовал себя непригодным для общего дела. И такое все православие, оно занимается только делом личного спасения и оставляет в стороне общее дело.
Между тем я помню, что в отношении Dominum Omnes я именно чувствовал себя недостойным по личным своим свойствам, что вовсе не враждебно отталкивался от Него, напротив, я признавал и Его право, и могущество, и мысль, но... Он хорош, я – никуда. Эти мысли имеют и весьма простое выражение: нельзя, напр., сшить сапоги, не выучив себя сапожному ремеслу. Так и православие учит нас делу строительства души.
К чему это? К тому это, что путь личного спасения применим лишь к личности, но, кроме личного дела, есть дело общее (Dominum Omnes), гражданское, и с ним есть свое Надо. Значит, Сутулов – это Dominum Omnes. и что это есть вера такая, сила, подобная силе земного тяготения (кирпич на кирпич). Но вспомни, что твое личное спасение не было бы таким, какое оно теперь есть, если бы не было в тебе какого-то отношения к Dominum Omnes. И не было бы на реке намытого плодородного берега, если бы не было берега первозданного (камень на камень).
Ляля продежурила у Моршакова полдня, достала 15 к. олифы, 15 к. гвоздей, толю и бумагу в Моссовет на остальное.
Вечером приехали в Пушкино.
Обычное солнечное утро, безоблачное, как у людей бывает счастье, такое полное, что выступает тревога о неминучей беде.
Состояние духа «женское», т. е. тревожусь пустяками, не имеющими значения (напр., встречей с отцом «крестника», другими капризами).
Камень давит на камень, и этой силой держится скалистый первозданный берег реки. А на верхнем камне у дерева стоит человек, тоже как будто сложенный тою же силой, образующей в душе каждого работника его Надо. Крепко стоит человек, воткнув в торфяной чехол на скале свою палочку.
А другой человек силой связи своей с другим человеком похож больше на воду, чем на скалу. Каждой капельке в этой воде хочется убежать, оторваться, улететь от своей массы, разлиться, унестись к облакам и отдаться на волю ветра.
него песчинку и уносит ее на другую сторону, и вся вода там намывает новый берег, наволок, плодородный, зеленый, где трава растет, корнями обнимая намытые песчинки, неуклонно вверх.
Вот и люди так на строительстве тоже распределяются между их надо и их желанием, и в каждом можно увидеть борьбу между его необходимостью и его личной свободой...
Но есть незримое существо в этой борьбе, никто его не видел, но все чувствуют его, когда подходят к Падуну и, забыв все на свете, отдают все свое внимание падающей воде.
Гул, хаос!..
Но все кончено – это не брызги, это весь водопад как одно существо. И эти тысячи людей – это не обрывки – это весь человек.
«Осударева дорога» должна играть свою роль и быть описанной, и такой, какой она была при Петре, и как я ее видел, и как она утонула.
Эта старушка когда-то отдала все свои средства и силы просвещению народа. Что она могла тогда сделать? В несколько лет усилием государственной власти весь народ стал грамотным и «просвещенным». Настало время, когда все заняты собой, как в Америке, а старушки все живут. И сколько у нас было таких досужих людей, тративших жизнь свою бог знает на что. Какое-то раздражение чувствуешь на этих людей. Между тем ясно, что современный человек делается хуже, чем они. Впрочем, к идеалу человека теперь присоединяется какое-то деловое мерило.
Если на воздух давить – он твердеет. Если человека стеснять, он начинает рассчитывать свое время и дорожить свободной минуткой.
27 Июля. – Ну вот, лето какое! И вспоминают 1940 год в Тяжине. Разгар черносмородинного сезона.
За чаем вчера вспомнилось, как на вокзале молодой человек, взглянув на меня, вслух сказал своей девушке: «Это, случайно, не Пришвин?» Мы посмеялись над «случайно», и Зинаида Ник. сказала: «Вы, М. М., счастливый человек: первое счастье – это полное соответствие вашего физического и душевного здоровья: мало осталось таких людей. Второе счастье – это широкое признание в обществе вашего дела. И третье – это, что Ляля с вами». На это я ответил ей, расхваливая ее счастье тоже со всех сторон. После того теща вдруг заговорила тоже истерически повышенно: там, говорила она, указывая на Зину, – Бог, а тут – на меня – человек. После того, успокаивая тещу, я сказал: – Не надо так резко расчленять, отделять Бога от человека. Бог без человека – это что-то близкое к атомной энергии, а человек без Бога – это вроде свиньи, и еще, пожалуй, много хуже.
Вот удивительно, Ольга Александровна, отдавши жизнь свою просвещению народа, и добра, и умница, и образованная, и даже верит в Сталина, а все-таки в чем-то несовременная и тем, как всегда в этих случаях, чем-то раздражает. Напротив, Зин. Ник., равнодушная к общественности, молится Богу, утешает людей, и ее бытие ничуть не противоречит как-то новым нашим американским темпам жизни. Я думаю, это оттого, что личность О. А. сложилась на досуге, в благоприятстве, а Зинаиду Николаевну закаляла нужда и борьба.
Так и все новое время тем хорошо, что нет в нем больше ни барской блажи, ни пролетарского любоначалия, а взамен этого нарастает серьезное отношение каждого к собственной жизни.
Человек праздный, вообще, теперь поглощается временем для большого строительства жизни будущих поколений. Теперь не до жиру – быть бы живу.
обычным законам размножения и бытия. С этой точки зрения, мало значит и то, что современное искусство, литература, театр находятся в упадке. Может быть, именно этот упадок общего искусства и является ширмой перед сценой, на которой за кулисами готовятся к выступлению неведомые никому актеры.
Мог народ немца разбить, значит, он и во всем другом покажет себя. И так ясно видится, что это «другое» скажется в чем-то большем, чем национальность – русская, украинская, грузинская и т. п.
И особенно надо понять, что в существе своем коммунизм есть русское явление, что евреи к нему только примазались.
После аварии у меня в душе некоторая ущемленность, не располагающая к поездкам на машине. Эта ущемленность происходит от потери полной уверенности в своем водительстве. Раньше я думал, со мною ничего не может случиться, теперь, случиться всегда может, как ни будь осторожен. Раньше была детская радость в водительстве, игра, теперь остается только дело, притом не особенно приятное.
Плохо еще, что ведь и вся игра, в том числе и мое писательство, основана на доверии к себе. И вот я боюсь, как бы эта психологическая травма в автомобильном деле не распространилась на другие мои игры. Вот для этого-то, я думаю, надо мне преодолеть душевную травму и в ближайшие дни ехать в Москву, и это само собой выйдет, что с большой осторожностью.
и природе даже, и вообще всякой жизненной игре, которая питает мое чувство свободы.
Если бы, однако, я не повинился сразу, а загнув номер, укатил бы от потерпевшего, я бы замучил себя страхом перед тем, что меня поймают и, значит, психика моя будет, как у Раскольникова.
Вот об этом-то я теперь и думаю, что у Раскольникова в душе был не моральный стыд перед содеянным, а страх такой же, как если бы я удрал от раненого. И мне кажется, что прекращение задуманного дела у Раскольникова из-за страха есть менее моральное дело, чем если бы он продолжал бороться со страхом и делал то, что задумал. Словом, Раскольников сдрейфил, и Достоевский на этом построил свой мещанский роман, полагая в основу совести страх.
Достоевскому надо было разрешить это убийство Раскольникову и оставить его наедине с этим фактом, как если бы и я вот, подмяв мальчика, был бы без свидетелей и в один миг мог унестись от него. Вот тогда бы я был взвешен морально, потому что я бы свободен был в своем поступке, уехать или подчиниться суду. Сейчас же я ничего не могу сказать: мне кажется, что мною руководил только страх, хотя, конечно, за этой стеной где-то была и совесть. Удивительно, как я раньше не понимал неправильности психологической в построении романа Достоевского и только теперь понял по себе, по собственному страху лишиться участия в жизненной игре.
Если сдавливать воздух – он твердеет, а если стеснять жизнь человека, он начинает понимать время, выгадывая себе свободную минутку для себя. Пусть даже и не будет у него этой свободной минуты, но все равно мысль о ней делает его изобретателем и часто освобождает себя и людей...
Жарко. Понемногу начинаю привыкать ездить, как ездят настоящие шоферы, без удовольствия и с сознанием, что раз ты ведешь машину, значит, тем самым участвуешь в необходимом убийстве.
«бабках»2. Смотрю на рожь, вспоминая, как я всю жизнь смотрел на нее. Это было глубоко радостное чувство, как золотая цепь цветения. В год объявления Первой мировой войны я смотрел на рожь с тревогой от множества кузнечиков. В год второй войны я спрашивал: кому достанется эта рожь? И теперь, наконец-то, прежнее детское чувство иссякло до конца: я думаю о возможности конца жизни со всей силой ее размножения. Если же вопрос переходит сюда, то откуда же взяться чувству радости жизни.
Прокурор Джексон сказал, заключая Нюрнбергский процесс: «Если мы не сумеем и т. д. – можно будет с основанием сказать, что 20-е столетие приведет к гибели цивилизации».
«планеты», это все будет в области фактов, а не только выдумки.
– Скажите, – сказал доктору, – во мне есть, живет чувство радости жизни, которое не покидает меня даже вот и в таких положениях, мне кажется, что люди спасутся...
– Конечно, спасутся, – ответил доктор, – я тоже так и сам думаю и тоже про себя радуюсь: непременно спасутся. Эта радость от внутреннего чувства вечности.
– А я, – сказала Ляля, – прямо непосредственно чувствую радость конца этой жизни. Возможность светопреставления стала фактом. Я считаю уже и то большим прогрессом, что факт размножения, казалось, столь утвердительный, встречается с фактом уничтожения.
Приезжал Борис Дмит. Удинцев накануне поездки в Свердловск (санаторий). Лица на нем нет. Мелькнуло при расставании: увидимся ли? Я задал ему вопрос: – Страх человеческий – позорное чувство и настолько, что простое лишь отрицательное отношение к страху делает человека прекрасным: бесстрашный человек. Но есть этот страх столько же возвышает человека над животным, как тот, скотский, унижает. Этот страх ответственности за жизненный дар. Так вот, был ли этот страх Божий у какого-нибудь поэта его темой?
В чувстве конца (эсхатологическом), как он был у староверов, каким он в детстве показывался через старух или в литургии («со страхом Божьим и верою»), несомненно присутствует этот «страх» (страшна ответственность перед Богом за жизнь). Не худо иметь эту мысль, изображая Выгорецию.
Удинцев говорил, что Панферов не на «черепках» провалился, а черепки явились последствием провала его подхалимского романа у Сталина, что будто бы в этом романе Панферов так полз, что «песок шуршал».
29 Июля. «бабках». Болото заметно желтеет и подмирает.
Влажная жара продолжается.
Ляля уехала в Москву, ее дела: 1) Добыть мои права. 2) Материалы у Бахреева. 3) Лимитные продукты. 4) Термос. 5) Олифу.
Завтра должна вернуться.
Жульку надо отдать в натаску Пете, направить его в хозяйство Военного общества.
И вот над тихим озером на безоблачном небе возникло одно, как воздушный корабль, и вслед за ним корабль за кораблем потекли прекрасные облака.
Борьба водяных растений со сладкими злаками.
Вся вершина высокой ели загружена частыми и тесными молодыми зелеными шишками, и над этими подарками на самом верху последняя мутовка раскинула пальчики короткие.
и стройные прекрасные деревья своим стремлением вверх поднимали меня.
Счастье? Да, конечно, счастье необходимо, но какое? Есть счастье – случай, это Бог с ним. Хотелось бы, чтобы счастье пришло как заслуга. Вот хотя бы Ляля – это, конечно, мое счастье. Но разве я-то не заслужил его? С каких далеких лет я за такое счастье страдал и сколько лет в упорном труде обходил свою личную обиду, совершенствовался, достигал признания общества, и чего-чего только не терпел. Нет, нет! я свое счастье заслужил, и если каждый соберет столько усилий, чтобы обойти свою обиду, то почти каждый будет счастливым. Я говорю «почти», потому что не вся сила жизни сосредоточена в своих руках, почему и говорят: не судьба или что от сумы и тюрьмы не отказывайся.
30 Июля. Опять роскошное утро.
«Страх Божий» вложить в глаза (отблеск вечернего солнца) водяной крысы и вспомнить угрозу Евгения в «Медном всаднике»: у них, у крыс это возмущение невозможно (показать).
– это движение, и каждый шаг ее вперед несет смерть, каждая машина требует жертвы.
Тогда является вопрос: не назад ли? (Толстовство, бегуны – в особенности бегуны: так это близко к страху животных перед человеком. А кустари в Кабарде? А в сущности, и такие, как Бострем, это все бегуны от Медного всадника, все потерпевшие.)
Отец моего «крестника» бросился на меня совершенно так же, как Евгений на гиганта (боюсь только, что у моего «Евгения» был расчетец содрать что-нибудь с меня, но это так и быть должно в пересчете великого на малое).
Бог Иова есть тот же Медный всадник, и Иов – Евгений. «Да умирится же» возможно лишь в признании Евгением за действиями Петра высшей силы, в чувстве Страха Божия.
Чтобы Страх Божий понимать, нужно понимать в себе самом Бога, значит, быть участником всего Божьего дела, а не своего личного.
«Обход обиды» и состоит в том, чтобы согласовать свою личность конечную с планом всего творчества жизни. (Но как унять эту боль обиды, и еще перед лицом обидчика?)
А раскольники-самосжигатели? Вот тоже Евгений – и рядом с этим безумием еврейский компромисс.
В детстве сестра приезжала из Италии и рассказывала, как беспечно живут люди у кратера Везувия. Тогда казалось это странным и непонятным. А сейчас при атомной бомбе весь мир в таком и еще худшем положении. И ничего. Нет даже тех маленьких детей, какими мы были, чтобы ужаснуться нашим рассказам о жизни у нового всеобщего Везувия. Некоторым даже весело от возможности взрыва: один конец.
Ходил на рынок за молоком и на пути догадался, что старуха в нашей современности должна быть с хитрецой (что хорошо вышло в ее брате) и двойственностью. Это видно уже на ее «слабости» в отношении больных людей. В главе «Уход» надо мотивировать ее уход победой над немощью (поясница). И окончательно выразить это тем, что весло оказалось в гробу.
Дионисий сказал: живите тут, где отцы благословили и кончалися, хотя и много ходить и ждать, да тут сорока кашу варила, таковское сие место по времени.
С утра брызнул теплый дождик, но небо все в летних обещаниях, через облака просвечивает, кое-где голубое и сами облака то голубеют, то золотятся.
Валек приехал с доброй вестью: перевезли кирпич и доски. Начинаю собираться на продолжительное житье там.
Зинаиде Николаевне поставили прямо вопрос, будет ли она переезжать к нам, с тем, чтобы помочь нашей семье, а мы поможем ей. Она ответила мне почти в точности словами Онегина: «Когда бы жизнь домашним кругом» и т. д. Из этого ответа я сразу понял, что с Барютиными у нас ничего не выйдет и, может быть, это слава Богу: они хороши по-своему, мы по-своему, а вместе выйдет нехорошо. Пока что в сентябре поместим месяца на два тещу в санаторий, потом сиделку наймем.
– это писать без всяких уклонов и одумок «Падун» и написать его, «Падун» за все ответит и все оправдает.
Ближний – это с кем жить, а Дальний – это с кем умереть.
Является какое-нибудь желание, соединенное с мыслью, правильное. Но если дальше подумать о том, что из этого выйдет, то впереди ничего не видно, мысли не хватает и остается одно желание. Вот если тогда подождать в желании и предоставить все времени, то вскоре появляется ясная мысль, а желания больше уже нет. И жалко становится прошлого, что не удержал желание и позволил жизни засмыслиться.
1 Августа. На 2-е августа назначаем поездку основательную в Дунино.
2) Пиш. машинку, работу, бумагу, перо-чернила, клей, ружье, ящик с патронами, клей резиновый (пузырек)+ключ от гаража.
3) Обувь: резин. сапоги+тапочки+сандалии+башмаки.
4) Одежда.
5) Позвонить Саушкину.
7) Счет финансов и папку с документами.
8) Чай-сахар, нож и вилку и ложку и чайную.
Работа на даче: 1) Достать колючей проволоки. 2) За осень обсадить забор. 3) Сложить печи, провести электричество. 4) Оборудовать низ.
Деньги 1-го августа:
Чагин - 12000
Госиздат - 12000
Детиздат - 25000
69000
Валентину – 1400 р.
– 9 тыс.
Накат – 1тыс.
Печная работа – 2000
Крыша - 1000
Забор - 2000
– 500
Обивка -200
Перегородка – 200
16800
2 Августа. (Ильин день.)
Выехали в Москву и Звенигород. Осложнения в ГАИ: задерживают права, но как-то начинаю привыкать. Удача в Моссовете, резолюция Кабакова: «Надо дать». Значит, у меня теперь есть все для строительства.
3 Августа. Намерен попасть в Дунино, по дороге в Переделкино за толем.
Зин. Ник. в своем «добротолюбии» не обрела формы (и такова отчасти Православная церковь) и потому ее добрые дела случайны и малодейственны. Если бы даже клобук и мантия – совсем бы другое было. И потом это постоянное чтение книг на поповско-славянском языке! Так что в этой религии есть нечто влекущее в бесформенность. (Гоголь и о. Матвей.) Гуманизм – освободитель формы. А большевизм? Разве это движение тоже не было против форм? Вернее, не просто форм, а живых форм, т. е. новых форм вечности.
В Переделкине получили толь. В доме отдыха заняли мою комнату. После неприятного разговора с директором устроился у него до 7-го августа, пока освободят комнату.
Вечером прошелся к даче, и мне стало хорошо. Прекрасная затея с этой дачей, и даже если самому мало придется пожить, приятно думать, что этим имуществом Лялю уже никак не будут беспокоить мои «наследники». Умное дело вышло с этой дачей.
Примечания
1 Laudate Dommum, omnes gentes –
2В «бабках» (местн.) – в снопах.