4 Августа. Вьюн-паразит, обвивая и присасываясь к осинке, ольхе, не брезгует даже и крапивой, ему все растения хороши, были бы только податливы. А люди? Разве не вьется возле каждого из нас свой паразит? Разве не думаем мы почти о каждой человеческой парочке, что кто кого из них обовьет?
Пустил в ход проводку электричества: завтра будет готово. Сегодня пущу печников, называются кровельщик, маляр, привезли тес, завтра на поиски колючей проволоки. Итак, за август надо все закончить, а на сентябрь привезти Л. и начать жизнь.
А Валек – это чистейший анархист русский.
Мой сосед – «обиженный герой» – не позволил мне поставить столб для провода электричества на своей земле. – Да вам же это выгодно: вам близко будет взять ток. – Пусть выгодно, а не хочу жить в столбах.
5 Августа. Всю ночь шел окладной дождь и утром (сейчас) продолжается. Говорил с агрономом о том, что из-за сухого лета лист рано будет желтеть. Изгородь он советует сделать из липы – одну на три метра и между ними махровый шиповник, на метр три черенка. Нанял печников, три печи и низ сложить 2500 р. к 20 августа. Купил цемент 1/2 тонны 500 р. Доски на двери 10 шт. по 50 р. = 500 р. Необходимо подготовить 4 см тес на потолок. Сегодня закончат проводку электричества. Искать в дом сторожа-жильца. Дача будет во всех отношениях идеальная (имея в виду близость Москвы).
Валентин рассказывал, что он с этой «компанией» (религиозных искателей) был противоположных убеждений. Но теперь это мало имеет значения: корень этой породы один и тот же.
Меня вчера окружили в парке женщины и, узнав во мне Пришвина, начали объясняться в любви. – У вас, наверно, было счастливое детство? – спросила одна. – Без обиды не обошлось, – ответил я, – но счастье мне было не в детстве, а в том, что я обиду свою обошел. Мы все обижены и должны зализать свою рану, зализал, заживил – и счастлив.
– Это большое счастье, – сказали мне дамы, – встретиться с любимым писателем.
– Вы преувеличиваете, – ответил я совершенно искренно.
Это спокойствие и кажущееся равнодушие к признанию похоже на то чувство, когда весной на току убьешь глухаря: сколько мучился! а когда достиг, и глухарь валится с дерева считая сучки, то как будто ничего не случилось, вся душа как стоячая вода. Но таково удовлетворение во всем: довольная душа не течет.
6 Августа. После суточного дождя какой перерыв и сегодня опять дождь.
Вчера печники приступили к работе. Дело закипело. Если буду сам следить, к сентябрю вчерне дом будет кончен. И говорят, что каждая затраченная единица вернется с нулем. Находится женщина с двумя детьми на сторожку.
Отделана вновь 1-я глава «Падуна», так пойдет дальше. Ich will, ich soil, ich muss – как это по-русски? Хочу, должен себе, должен кому-то. Хочу и желаю: хочу – это ближе к могу, а желаю – подальше... Желание у человека похоже на родник у воды, на исток. Больше и больше накопляясь, желание действует как хотение: хочу, но это еще не значит могу. Вода, скопляясь, набирает силу, так и желание скопляясь, усиливаясь, принимает на себя долг. Ich will und soil. Долг – это рабочее состояние наших желаний. Но что же значит по-русски ich muss? Это значит долг без личного участия: слушаю! Итак, желание, исток души у человека,, встречает в самом начале зависимость первую, как необходимость (не рабочее движение, а рабское послушание). «Слушаюсь!» (ich muss): это у воды есть слияние капель, у человека рабство. И так в стихии совершается целесообразная работа, как действие неведомой воли (Бог). В человечестве же при встрече с необходимостью (обида) является долг, как личное сознание необходимости. В этом долге перед собой (долг: обойти необходимость) человек познает другого человека и соединяется с ним. Но в то время, как души одних людей соединились в единство долга общественного (новое ich muss, новое послушание), в это время рождается новая душа с ее привычным желанием и, еще не определившись в себе, встречает уже готовое новое обязательство для себя – «слушаюсь!» (ich muss). И тогда новая душа начинает новую борьбу с установлением общества, как с необходимостью, обретая в этом свой долг (ich soil). Бредняк (ивняк) = бредовые кусты (ивы).
7 Августа. Серое утро, пока без дождя. Собираюсь решить вопрос, можно ли здесь оставаться или ехать в Пушкино. За эти дни истрачено: 1 тыс. за лес, 500 за цемент, 500 на доски для дверей, 500 руб. Валентину на заказ духовок и еще что-то, 370 – проводка электричества.
Переписал, расширив первые главы (1/2 листа). Похоже, что так и пойдет вся работа красками по углю.
Навись серая осталась на весь день. Вот-вот, казалось, дождь, но обошлось. В лесу было тихо, задумчиво, прохладно и сыро: совсем осенний день, но грибов нет, одни сыроежки.
У человека нынешнего слово не держится (в смысле «не давши слово, крепись, а давши слово, держись»). Сущий моральный понос. Если кто что обещал, то действуй немедленно, иначе понос все вынесет.
8 лесу валят мой короедный лес по 30 р. кубометр. В доме одна печка наполовину готова. Ставят ворота. Расчищена дорога для машины. Электр, введено, вечером дом светится. Сделаем!
8 Августа. Утро серое с нависью, как вчера. В лесу задумчиво. И уже редко встретится липа, у которой бы не было золотой веточки.
Вчера с Валентином говорили об обходе обиды. Он говорил, что имел врага, которого искал убить. Но ему встретился председатель ревкома, поймавший врага, убившего его отца. Он мог бы его расстрелять, но не сделал этого, а сам три ночи не спал. После того и В. не стал больше искать своего врага. Вообще факт смерти за зло не удовлетворяет. – А вы как? – спросил он меня. – Я обыкновенно отвожу душу на что-то другое: раз было, весь трясся от злости, но схватил ружье, заряженное картечью, разнес вдребезги ворону и совершенно успокоился.
Вечером из-под туч у реки светила огненная полоса зари. Мне пришло в голову, что Травка в моем рассказе в какой-то мере есть ответ на те вопросы, которые поднимает заря у реки, лес и летучие мыши. (Жулька и за ними пробовала гоняться, но они скоро исчезли в тумане.) Да, это так: на такие вопросы ответ может быть только делом оформления мысли.
Старые вещи разделяются на те, которые не годятся и их бросают, и на те, которые делаются лучше и дороже от времени. Охотничий домик чайного короля Попова, в котором я живу, выглядит теперь лучше, чем при хозяине.
9 Августа. Вчера к вечеру солнце на западе прорвало толстое небо и садилось в огненных клочках. Сегодня облачность не серая, а синяя с просветами. На рыбалке познакомился с инженером Фроловским Петром Александровичем.
Большой навозный, черный с отливом жук пустился летать по прямой, развивая большую скорость. С разлету он напоролся на колючую проволоку. Острие пронзило ему место, соответствующее нашему началу спины. И остался на проволоке, умоляя всеми лапками о помощи. Я снял его и, отпуская, сказал: – Не летай, дурак, напрямик.
Вспоминаю одну женщину: я жил с ней, а через много лет встретился и «там прошлого нет и следа» и даже больше, мелькала мысль «как это я мог с ней!». Другую – тоже так, и третью... Но я не могу представить себе Лялю в том же положении, потому что с ней у меня было не только по плоти, и вот это «неплотское» остается навсегда, и оно именуется «духом». И если говорится «родился от Духа Свята» – это родился от этого... Но, впрочем, и не только от этого одного.
Коммунизм уничтожил личную жизнь, но теперь личная жизнь, напрягаясь, вступает в борьбу с коммунизмом: коммунизм не может обеспечить работника, и он после казенного дела должен работать на себя (налево).
Коммунизм готовил людей к войне, а личная жизнь, ныне возникающая, создает то, что называется «мирной жизнью».
Выходом из этих «ножниц» может быть только установление законных (а не «налево») форм личной жизни..
На очереди вопрос формирования личности в условиях коммунизма (возрождение).
Лена сказала, что ее хозяева «ужасно хитрые» (он еврей, она полька), и это у нее значило – эгоисты, т. е. умные для себя (хитрость и есть ум для себя). Не хватает аналогичного хитрости имени, определяющего любовь для себя.
Вчера, наконец, очистилось к вечеру небо и луна вся целиком поднялась над нашей усадьбой. Девушки орали песни безобразно, а где-то в стороне кто-то чудесно играл на гармонии, два женских голоса мило пели, и их пение было лучше всего, лучше луны и согласно со звездочками между сучков.
Я подумал о природе под эту песенку, что «природа», как все ее понимают, есть не что иное, как чувство гармонии человека со средой, явится это чувство в себе – и человек, выходя из себя, радость свою называет природой. Так точно о хорошей согласной и ладной семье говорят: какой это прекрасный дом. А природа – это дом человека.
Вечером в нашей усадьбе усталые люди спать ложатся, молодые поют. Утром встают – и за работу, утром никто не запоет. Будет ли когда-нибудь время, когда утром люди как птицы будут с песней вставать и, обрадованные на восходе солнца, будут согласно делать такое, что каждому хочется?
11 Августа. Солнце вчера садилось, как бывает иногда: под солнцем из облачков между солнцем и землей на небе складывается золотой город. Направо от меня солидный гражданин метал спиннингом, налево на холме сидела седеющая, очень красивая женщина, глядела на вечерний городок под солнцем.
«Сияй, сияй прощальный свет
Любви последней, зари вечерней».
Печников прогнал. Доставлено на лесопилку 3 кбм. Валентин измучен. Что есть Валентин? Реликт народников, толстовства.
12 Августа. Солнечно и празднично. В золоте солнечных пятен вскрики иволги, как зеленые волны. А тени в лесу густо-синие. Вышел к реке, кто-то голый как убитый лежит на песке, отдыхает. А за рекой из деревни звуки от человека, того самого, какого вчера видел на жнитве овса. Это не прежний человек на поле, мужик, соединенный со своею душою привычкой обязательного уважения к труду и упреку своей совести. Теперь все эти привычки разбиты и человек стал отвлеченным человеком: человек и человек, не лошадь, не корова-Валентин познает людей в двух планах: первое, как он держит себя с людьми, выше него стоящими, как держится с теми, кто ниже его.
Работаю над главой, где люди, как павшая вода. Медленно, но движется верно.
Водворил семью Лены у себя на даче. Донатовна смекнула вдруг (с запозданием), что ведь тем самым она подготовила...
14 Августа. Вечером Ляля приехала проверить.
16 Августа. 15-е провел с Лялей.
Пошли с Лялей утром купаться. Шел рабочий с железным крюком. Жулька бросилась с лаем на его бабу. – Не кусается, не бойтесь, – крикнули мы. Но рабочий железом бросил в собаку, но промахнулся. Бросил еще и опять. Но он убил бы ее, всем домом отдыха любимую невинную собачку. Это – классовая злоба в обстановке коммунизма.
Сюжет для рассказа о том, как Жулька поймала бабочку и выпустила (действие замедляется рассказом о том, что у собаки нет потовых желез, и от того она не могла быть с сомкнутым ртом).
Характер национальной злобы и классовой.
– Вы как пишете свои книги, руками или машинкой?
– Пишу, – ответил я, – руками, а вот она... Я указал на жену.
– Она пишет на машинке.
Жена спросила Ваню: – Да, я тоже пишу. А скажи, какой, по-твоему, больше писатель, кто пишет руками или на машинке?
– Конечно, – ответил Ваня, – тот больше, кто пишет на машинке.
– Да почему же так?
– Потому что на машинке скорей можно писать, и он много больше напишет, чем руками.
Не знаю, какого числа в августе.
Ляля спит в новом доме. Я поутру иду к реке. При солнечном свете с неба капает, большие капли на воде становятся пузырями и плывут вместе убегающими туманами вниз по реке. Так река умывается.
В голове человек с железным крюком и «классовой ненавистью», пытавшийся убить мою Жульку.
Так человек, зараженный злобой, энергией зла, как лейденская банка электричеством, разряжается безлично на того, кто к ней прикасается.
Энергия зла в настоящее время является нам в атомной бомбе. Кто виноват в ней? Кто этого Кащея Бессмертного выпустил на свободу? Ученые виноваты: не надо было им открывать. Тот гражданин так говорил, что, пожалуй, немцев напрасно остановили: «к одному бы концу» вышло, а теперь два конца и «оба лучше». Если бы немцы создали единую власть, то не на кого было бы бросать бомбы. Но человек крепок задним умом. Делать нечего, по-видимому, Карфаген должен быть разрушен: зло совершит весь свой путь, и мир на земле начнется уже после Карфагена.
Казалось, речка вот только умоется, сбегут с нее туманы и пузырьки от крупных капель дождика, и вот тогда ляжет на зеленом лугу серебряное полотенце реки. Но вдруг собрались тучи, обложили все небо, загремел гром и пошел настоящий большой долгий дождь. Тогда вспомнилось, как вчера перед закатом солнца явилась на западе высокой стеной серо-голубая завеса, солнце село в нее и нам остался надолго золотистый край голубой завесы. Это значило, что солнце «в тучку село».
Женя помогал шоферу наладить что-то в машине. Дело было вечером в темноте. Подошли хулиганы и начали мешать. Шофер отогнал их и одного задел рукой. Хулиганы явились из леса с камнями, шоферу ноги перебили, а Жене проломили голову. После оказалось, что Жене проломил голову ближайший его друг, не узнавший его в темноте. Не друг ли какой-нибудь нас всех теперь бьет пушками, бомбами и всем, что только ему не попадается под руку? И какая же это страшная тьма вокруг нас, если друг, такой же человек, как и мы, не узнает нас и бьет как врагов.
Если бы только доходило до нас все, что говорят о нас люди, так невозможно было бы жить и что-нибудь делать хорошее. Вот почему нельзя на людях показываться в своем виде, и всем нам приходится надевать условную маску, личину.
Все вокруг приветствуют строительство моей дачи и радуются моему счастью, и некоторые говорят: «Вы сами не знаете, сколько добра вы сделали своими книгами».
Но Валентин говорит, что люди, с кем он общается, злобствуют на меня, и самое имя мое «Пришвин», только потому, что имя это известное, является флагом раздора. Такое противоречие происходит оттого, что я получаю свои сведения о себе от читателей, а Валентин – от «классового врага» всей культуры.
«классовый враг» в этом смысле сохранился. Не знаю, конечно, однако, в какой мере прежняя злоба мужика на барина соответствует нынешней злобе пролетария на чиновника и работника культуры. Одно время разряды этой социальной злобы были так велики, что принимались как оправдание наших несправедливых мучений. Теперь, по-видимому, начинается новая зарядка.
А впрочем, трудно сказать, конечно, на основании слов Валентина, он, как мученик революции, естественно задевает своими ранами за сучки и преувеличивает зло, а кроме того он не причастен к творчеству связи между людьми (культуры), не находит делового применения своих сил и так наливает свой сосуд жизни не вином и не ядом, а чем-то вроде дегтя: пахнет мужиком, рабочим, а сам не мужик, не рабочий, не барин, не татарин, не купец. Скорее всего, это реликт народничества, старой морали народничества и толстовства.
Все яснее и яснее вижу свою неспособность служить «ближнему» (что за семья у меня!) и обреченность моей жизни на «дальнего». И в этом горьком, с одной стороны, и радостном, с другой, сознании начинаю различать людей и дело их: нет никакого сомнения, что оба эти нравственные направления, к ближнему и к дальнему, в нашем жизненном кругу противоречат друг другу и сходятся в одно за предельной чертой, там, где не женятся и не выходят замуж, где нет печали и воздыхания, но жизнь бесконечная.
Явление красоты есть не что иное, как свидетельство о Дальнем, и нет ничего неразумнее, как рассматривать эти явления с точки зрения морали в отношении наших ближних... Карикатурно-убийственный пример этому был РАПП.
Моя жизнь была посвящена служению Дальнему, который милостиво теперь возвращает мне ее через Ближних (читателей).
Андрей Федорович Мутли, владелец двух чудесных девочек, мне прямо сказал: «Вы и не знаете, что вы сделали для наших детей!» Доктор Артемьев прочитал нам письмо, в котором сын его из лагерей пишет, что книга Пришвина «Жень-шень» вынула его из петли. И много таких свидетельств, вплоть до появления Ляли, выразившей собою величайшее выражение любви ближнего.
Ольга Павл., услыхав ворчанье Жульки, сказала: – Я ее кормлю, а она мурзится.
17 Августа. Вчера вечером после дождя очень потеплело, и от земли повалил пар. Подумал о грибах и сегодня по утру, очень хорошему, пошел. Но я был очень смущен и расстроен вчерашним подсчетом строительства, не мог войти в радость леса и вернулся с двумя грибами.
Ольга Павловна вчера спросила Лялю: – Михаилу Михайловичу ведь 70 лет, а вам? Ляля ответила – не 45, а 50. – Ну, хорошо, пусть 50, в постели ваш муж ведь не может? – Отчего, – ответила Л., – нет, он может. – То-то, а я вот подумала... У меня, когда умер муж, я так плакала, плакала, а потом так мучилась без этого... Обратилась к докторам, а они мне посоветовали найти любовника. Вот зачем я к вам обратилась с вопросом, что по себе знаю, как трудно терпеть.
Ляля была в ужасе от такого разговора, и мне показалось – в женщине явно небо любви и земля. Нехорошо, что со стороны обыкновенным людям кажется, будто Ляля старика околпачивает. Но наплевать...
Ужасно расстроила Ляля своим приставанием с чистотой, с «жалостью», мерещится психоз, возможность такой же «любви», как у нее с матерью. Как подумаю о такой Ляле, так вся моя «природа» разлетается. Но видно какая-то неведомая сила (Ангел-хранитель) спасает меня от уныния. Вдруг подходит к моей машине Крутиков и предлагает пособие от Литфонда. Тут же решили достать вечную курсовку и сделать Ваню моим шофером. Половину горя сбыл.
18 Августа. Спал в машине, Ляля в моей комнате.
Утром сходили на реку умываться. Очень она слабая от постоянной нервной траты. А река! Боже мой, как она вечно дрожит и тоже сколько печали и радости.
Чувствую в себе покорность судьбе: поручаю себя, будь что будет, не гонюсь даже и за своей радостью жизни – отнимется – умру, вот и все.
Елена Васильевна Штейнгауз зашла к нам. Она сибирячка, славянка с Байкала, сильная, крупная женщина. – Почему же фамилия ваша такая, у вас немец в роду? – Нет, в роду у нас только славяне, а у мужа все русские, а фамилия у нас еврейская. И рассказала нам их историю жизни. Штейнгауз был еврей, заведующий больницей, жена его русская – врач Анна Ивановна. Девушка-сиделка у них забеременела от солдата, который вскоре погиб в Японской войне. Анна Ивановна укрыла беременную девушку, сохранила ей «честь» (а ребенка у нее взяла, ребенок Лавр Николаевич). Жизнь двух матерей: первая по духу (интеллигенция), вторая по плоти (народ) – точь-в-точь Ефр. Павл. Как открылось: родной матери делали операцию, она написала. Студент Лавр, ее сын, приехал, переживая и радость (мать!), и страдание, что приемная мать – не родная.
19 Августа. склонилась над глубоким оврагом. Паук спустился с самой высоты до самой глубины оврага. Когда солнце подняло туман, дунул ветерок, оторвал паутину, и она, свертываясь, тронулась в неведомый ей путь. На малюсеньком листочке паутины паучок сидел и плыл в воздухе по ветру, сам хозяин, создавший корабль, и он-то уж, наверно, знал, зачем и куда ему ехать.
Вечером ели уху у Мутли, сваренную возле моего дома.
Ночью страшная гроза в большом тепле.
20 Августа. Теплое утро после грозы, насыщенное влагой и кислородом. Спускаясь с бугра по мокрой траве, поскользнулся, пришлось бежать, а разбежавшись, не мог остановиться и прямо в халате бухнулся в воду. Очень теплая вода, везде булькают рыбки, прихватывая чудесный озонированный грозою воздух.
Необходимы сюжетные мотивы ухода Зуйка. Для этого создать обидные отношения с «социально-близкими» («ссучился с легавыми» – кто эти легавые?).
Расхождение с соц-близкими (пионерами) в отношении к сказке. Сейчас я и Валентин в отношении к искусству, то же самое расхождение и с социалистами. Сказку изгнали, а она вернулась.
Вечером проводил Лялю.
Насыщен ее любовью, как губка в воде. Чувствую, что мало молиться о ее здоровье. Надо просить помощи себе для охраны ее здоровья, очень она слабая.
21 Августа. Основное руководящее нашей совестью чувство жизни такое, что все мы живем для целого, всего человека, и каждый из нас в тишине души своей согласуется с ним (со-весть) и согласует своего ближнего (люби ближнего).
Но только в исключительный момент жизни удается нам понимать свою личную жизнь в согласии со всем этим тайным человеком (напр., во время атаки делается и «смерть красна», в пору любви тайный весь человек радуется, обнимает и целует нас). «Светлый человек» брата Николая.
«Аврал» должен быть изображен как атака, в которой исчезает страх смерти. Наряду с этим Кащей Бессмертный..
Мы преодолеваем смерть личную, отдавая душу за други: в этом есть назначение смерти. А Кащей лишен этой смерти и, вместе с тем, друга. Смерть есть имя конечного в своем поиске связи. Момент творчества есть момент преодоления смерти, личного начала, и соединения.. Кащей не творит, и его эпитет «бессмертный» равнозначен с эпитетом без-совестный.
(Саватеев, ученик елецкой гимназии, остался в воспоминании, как бессмертный – Кащей Бессовестный).
Все стремится к единству, и нация есть метод борьбы за единство (богоизбранный народ). Конечный момент этой борьбы будет победой какой-то нации и группы наций, объединенных государственной властью. И этот момент будет концом необходимости национальной борьбы. Конец Германии был концом...
Планы мои. Если Валентин приедет сегодня, завтра с ним еду, закончив все отношения в доме отдыха. Если завтра, то еду послезавтра, т. е. в четверг или пятницу.
В молодости мы очень богаты жизнью и охотно всем в долг раздаем свои богатства, но когда под старость пойдем долги собирать – никто не дает. И это очень обидно! И вот почему так редко встречаются добрые: в молодости мы это не замечаем, как люди все добрые, а в старости видеть добро мешает обида. Если же постараться и суметь обойти свою обиду, то какие же люди все добрые!
Приехал Валентин, привез «Правду» с постановлением ЦК. «Наплевизм». Понято все, как демонстрация власти ввиду создавшегося международного положения (Китайская война, иранское дело, германское и т. п.).
Итак, это уже несомненно, что никакое сотрудничество мирное наше и их в этих условиях невозможно, и война опять на носу. Их сила – атомная бомба, наша сила – боевой «пролетариат».
22 Августа. Опять после грозы ночной такое росное утро, что становится даже тревожно: в московской природе так никогда не бывало, и нет ли тут... – Чего нет-то? – То.. помолчим, вон люди идут!
Осторожность! Конец болтовне! А то возьмут и продемонстрируют на тебе нашу атомную бомбу, как на Зощенко и Ахматовой.
Наше время – жизнь на вулкане.
А природа (не перед концом ли?) вспыхнула радостью.
Приехал в Москву. Решили «дать в зубы» 500 автоинспектору, попробовать, нельзя ли этим путем выручить права. Не удалось. Отложили на завтра. Валентин] поехал в Пушкино. Я остался в Москве.
Разгром «Звезды» распространяется на Союз писателей. Требуют удаления Тихонова. Знакомое чувство обиды встает, чувство возмездия и конца, как у староверов. Но, как и староверы нового времени, мы знаем, что наша легенда о конце не сходится с действительным концом, и потому именно не сходится, что имеет личное человеческое происхождение из обиды, из гордости. Действительность находится за пределами личности, и чтобы видеть правду, нужно всю личность свою до конца изжить за други свои, и вот там в «других» этих явится правда.
Никогда не было времени на Руси, в котором человек русский так жаждал бы идти нога в ногу с правительством, но.
Вот теперь только я понял, почему тогда напали на «Лесную капель»: «Капель» – это явление личного порядка, а война требует поглощения личности коллективом. Из этого выходит, что разгром Ахматовой есть знамение войны.
23 Августа. Утро в Москве облачное с просветами солнца и парное. Продолжается погода приморская.
Собственно, чего мы боимся? Мы боимся, что наше правительство так перегнет палку, что победа наша пойдет ни к чему, что.. Никто не против самого строя, но не _хочет воевать. И едва ли будут. Мы боимся, что «здравый ум» оставит правительство в решительный момент.
Немцы же сглупили в такой момент, преподав идею высшей расы «тотально».
Точно так же идея коммунизма, преподаваемая тотально, не создает нам друзей среди иных народов.
(Не носить, а отвести обиду.)
Уважаемая Галина Донатовна, я послал записку к Б. А. с просьбой дать 10 литров бензину (я ему дал 300 и он мне сам сказал, что мой бензин я всегда могу получить). Посланный вернулся ко мне, сказав так, что Вы записку не приняли, сказав, что Б. А. завтракает, и направили к зам. директора. Зам. директора ничего не знал о нашем договоре с Б. А. и директором, и потому мне остается лишь выехать на шоссе и в течение нескольких часов выклянчивать бензин у чужих шоферов. Я уверен, что прочитай Б. А. мою записку, он бы распорядился иначе, чем Вы. Пишу это Вам как старший с дружеским советом... (Не послано.)
Лариса Леонидовна Мутли сказала вчера, что ее «женское» вмешательство в дела никогда не ссорит ее с мужем, потому что он всегда стоит выше в это слабое место, пытается овладеть мною как шофером. И тут у нас происходят ссоры. Так что несомненно есть некий круг чисто мужского действия, за черту которого нельзя пускать женщину, и это нельзя Ницше дал в образе кнута: идешь к женщине – не забудь кнут.
Между тем женщина всегда жаждет этого «кнута» в смысле служения и не простит мужчине, если у него кнут слаб. Формы же «кнута» могут быть прямой его противоположностью. Напр., если женщина имеет страх перед насилием, кнут мужчины выразится в особой нежности и формальной уступчивости вплоть до бытия под башмаком до тех пор, пока башмак не поднимется просто от скуки быть в одном положении.
По страшной жаре и духоте пробрался потихонечку в Гослитиздат и Детгиз. Получил прекрасно изданное «Избранное» (в Берлине).
Денежные дела вполне удовлетворительные:
Госиздат – 27 т.
Детиздат – 5 т.
МК – 13 т.
Литфонд, пособие – 20
65
После вечернего чая повел машину свою в Пушкино и к вечеру благополучно прибыл домой.
24 Августа. Проснулся в бабьем царстве и все за мною ухаживают. Да, есть, есть это что-то чисто мужское, чего нельзя упустить без разрушения личности. Это необходимо-мужское является силой, начиная от физической силы-насилия, кончая творческим внушением. Точно так же есть и чисто женское служение, исходящее от материнства, начиная от физического страдания в родах рождением человека, кончая духовным материнством, [рождением] богочеловека.
В этом свете многое становится понятным. Так, напр., часто видишь – глупого мужчину обслуживает умная женщина: это она обслуживает его, как, напр., кошка будет кормить соболенка: тут в молоке дело, а не в личности. Но материнское молоко (материя) питает и личность (идеология). Таким образом, с этой точки зрения, материализм (особенно наш, социалистический) есть культ матери в существе своем, а идеализм – культ мужа-творца (героя), рождаемого от Духа и Девы. И вот что я говорю сегодня об утверждении мужского начала, недоступного женщине и независимого от нее, из этого утверждения и выросло «бессеменное зачатие».
Социализм и коммунизм происходят от Mater, в них утверждается безликая саморождающая материя... В этом есть правда в отношении времени и неправда в отношении к вечности, потому что в вечности «царство Мое не от мира сего», там рождается муж не от Mater, а от Девы и Духа.
Вот почему коммунизм всегда был и будет враждебен религии Христа.
Вот почему Зощенко и Ахматова приносятся в жертву коллективу.
Итак, значит, есть две правды: большая правда вечного, где не женятся и замуж не выходят, и малая правда жизненная, правда движения жизни во времени...
Перцову.
Дорогой Виктор Осипович, прочитал Вашу статью о себе и вдруг понял Ваш визит ко мне с поздравлением рождения «Кладовой солнца». Вы действительно искренно обрадовались рождению моей сказки, я же думал, что Вам нужны от меня лишь материалы.
«перец», который мог бы Ваши последующие статьи сделать еще более ценными для всех нас. Вам надо вплотную стать к материнской служебной природе нашего времени Mater, извлечь из нее сознание то, что сами агенты нашего времени делают «научно» (между нами: бессознательно). Находясь в тесном общении с ними, вы отберете из них не то, что они навязывают писателю, воображая, будто они больше его понимают, а что от них самих закрыто их текущей политикой. Почитайте их статьи (напр., новый журнал «Культура», кажется): все статьи имеют отрицательное направление, а своего «да» они не умеют сказать. «Кладовая солнца» и Ваша статья о ней есть очень робкое первое «да» в этом смысле. Я говорю «первое» не в отношении одного себя. Ведь я очень мало слежу за литературой, но хорошо знаю, что я не один, что это не я, а мы, и что, значит, кто-то и еще делает то же самое. Критику никто не мешает уловить этот дух и по-своему пропагандировать примерами, как Вы это сделали в статье своей и что я называю «перцем» ее, а если хотите и солью. Побольше, побольше того перцу и соли желаю вам найти, потому что критики, учителя есть соль земли и что Горы, о которых пишет Л. Толстой, имеют одну несчастную судьбу (я это давно заметил: беда, если соль станет несоленой): при всем своем великолепии они вдруг закрываются тучами, возможно, еще более суровой борьбы.
Посылать нельзя, скажет: обрадовался – это раз, и второе, нельзя быть так напрасно откровенным, да еще на бумаге.
25 Августа. Ночью дождик. Утром пасмурно и тепло. До того лето избаловало, что не хочется и думать о холодах близких и неминучих.
Если причина явления видна, то этой причиной оправдывают всякую гадость: так вот и «наплевизм» объясняют теперь «международным положением». Необходимо, будто бы надо было ввиду международного положения демонстрировать общественное Надо против личного Хочется. Ведь то же самое пробовали перед войной – уничтожить мое Хочется («Лесная капель»). Но меня спасло от разгрома мое искусство, мое тайное служение «искусству для искусства». Вот и теперь, имея в виду «ведущую мораль» показным планом, в тайне моего сооружения должна гореть печь моя для искусства. Пусть, напр., я намерен восхвалять Сталина, а политика его провалится. Я провалюсь вместе с политикой, если погаснет свет искусства, но если искусство... Тут только один вопрос: согласится ли гореть тот огонь, если «показной» план будет несостоятельным. Да, конечно, то и другое должно быть в единстве.
26 Августа. С утра небо сплошь туманно, завешено, и моросит мелкий дождь.
Трудность создания «Падуна» заключается в том, что я хочу создать «ведущую» вещь, в которой я честно отстаиваю наш коммунизм против индивидуализма. Я отстаиваю матерински служебную идею в борьбе за творческое единство всего человека на земле.
Соблазненный свободой Зуек уходит в природу и вместо свободы познает необходимость («обиду»), [распространенную] на всю природу. Свободу он понимает как борьбу с необходимостью всей плененной природы и всего плененного человека. Все звери на плотине потому и присмирели, что чувствовали «страх Божий» перед ведущим их человеком. Итак, опыт Зуйка показать, как свободу, порожденную сознанием необходимости. Эту избитую мысль показать в переживании человека и животных (водяная крыса с веточкой). Животные, идущие вслед за Зуйком по тропе человеческой: тут и олень, и лось, и волк, зайцы... Жаркий час. Как заливало муравейник и муравьи по дереву через... смолу.
Дать образ (в Зуйке) цельной личности человека, отвечающего и включающего в себя всю природу, определяющую каждому свое место, благодаря чему и создается то чувство гармонии, которое мы называем «природой». Сутулов – это Максим Максимыч в форме чекиста, а Пахан – это Печорин.
Уступка, компромисс, обход обиды – все это естественно приходит и находит моральное оправдание в порядке материнского служения. Отсюда и моральное оправдание в нашем времени политики, как будто противоречащей героизму (мужскому).
27 Августа. Небо завешено, все ровно матовое, как и вчера, но дождя нет и как будто не будет.
Ошибся, дождь был до обеда. Намерен писать. На профилактику машины и на болото. Пока работаю над «Каналом».
Сказка исчезла из жизни...
Чтобы увидеть Палестину, нужно прийти в нее цельным, молодым.
Работники канала утратили этот взгляд, а Зуек первый увидел, что они сделали.
И после него – все увидели.
(Апофеоз.)
28 Августа. они живут в расчете, свободно от приязни и неприязни. Да так оно и быть должно: раз небо такое, то и люди, значит, такие есть. В человеке еще бывает такое, чего нет в природе, но в природе никогда не бывает и не может быть такого, чего нет в человеке.
Вчера пробовал читать Ляле свою работу, но недоделанные вещи трудно читать даже другу. Но в общем я познакомил ее с моей работой, она понимает, как много стянуто у меня в единое материалов. Мы так решили, что к весне я работу должен кончить непременно. До 1-го апреля – 7 месяцев = 35 тыс., которые можно достать. Решено.
Жулька, моя молодая, мраморного цвета английский сеттер, носится как угорелая за птичками, за бабочками, даже за крупными мухами до тех пор, пока горячее дыхание не выбросит из ее пасти язык. Но и это ее не останавливает. Вот нынче была с ней у всех на виду такая история. Желтая бабочка капустница привлекла ее внимание, она бросилась за ней, подпрыгнула и промахнулась. Бабочка замотыляла дальше, Жулька за ней – и хап! Бабочка – хоть бы что, летит, мотыляет, как будто смеется.
Хап! – нет. Хап, хап! – нет и нет.
Хап, хап, хап! и бабочки в воздухе нет.
Тогда среди наших детей началось волнение. – Ах, ах, – только и слышалось. Бабочки нет в воздухе, капустница исчезла, сама Жулька стоит неподвижная, как восковая, повертывая голову то вверх, то вниз, то вбок.
В это время горячие пары стали нажимать внутри Жулькиной пасти, у собак ведь нет потовых желез. Пасть открылась, язык вывалился, пар вырвался и вместе с паром вылетела бабочка и, как будто совсем ничего с ней не было, замотыляла себе по-над лугом.
До того измаялась с этой бабочкой Жулька, до того, наверно, ей трудно было сдерживать дыханье с бабочкой во рту, что теперь, увидев бабочку, вдруг сдалась. Вывалив язык, длинный, розовый, она стояла, хахала и глядела на летающую бабочку узенькими и глупыми глазами.
Дети приставали к нам с вопросом: – Ну, почему же это нет у собак потовых желез?
И другие им отвечали: – Если бы у них были железы и не надо было бы им хахать, так они бы всех бабочек переловили.
День прошел без дождя. Временами даже и солнце показывалось. Ездил на болото – все желтое и ни одного бекасика. Завтра утром на профилактику.
«Серапионовым братьям» совсем не повезло: Зощенку публично высекли. Всеволод Иванов провалился с Берлином. Федин судаком ходит. Расправа с ними (Зощенко) безобразная, но не больше как если бы при атаке в кого-то пуля попала и он на ходу кувыркнулся. Нам смотреть на это некогда: надо бежать вперед самому, не глядя на товарищей.
Есть, однако, при этом неприятное чувство, похожее на неприязнь к убогим людям, когда они попадаются под ноги и мешают бежать. Так и тут подумываешь о «Серапионовых братьях»: а что в них было хорошего? Ведь сила-то их была групповая: держались вместе, выставляли себя. А вот пришел развал, и нечего вспомнить. Но Ахматову истинно жалко... И все из-за группы – сглупила старуха.
Сегодня мне от работы моей пахнуло верой. – Почему бы, – подумал я, – не писать для себя, как будто я в самом деле открываю новые берега сознания...
29 Августа. Ранним утром было солнышко, потом солнце вышло в светлую сеточку из белого и голубого, дальше ячейки бело-голубого стали смыкаться...
Чем убийственна теща – это что она беспрерывно болтает глупости, имея претензию завязать умный разговор, при этом она всегда наготове броситься в атаку за свое высказывание, а ты с «больной» не имеешь права и спорить. При этом Ляля всегда двойная: одно лицо, милосердное, обращено к матери, другое, умоляющее, – ко мне. Чувствую, что эта теща уморит нас или, во всяком случае, меня. А из-за спины этой умирающей тещи показываются две другие: одна – Людмила – еще похуже, другая – Мария, говорят, получше. На Лялю нет никакой надежды, знаю, что в крайнем случае она предпочтет мать, выбирая между «больною» и здоровым. Себя же чувствую бессильным, потому что мало-помалу Ляля делается мне совсем необходимой (для духа). Вот кажется, все мечты, все силы, все средства положил, чтобы устроиться отдельно в Дунине, но теперь, дай Бог, чтобы одна только теща жила там, а не сделалось из одной три. При таком направлении жизни я попаду под конец в старушечью богадельню.
Но... мне нужно написать мою вещь, я напишу и спасу всех старух и сам от них вырвусь. Может быть, тут дело даже и не в теще, и не в тетках, а в каком-то старушечьем христианстве, от которого душу воротит.
Но только при глубоком очищающем душу воздухе чувствуешь все малодушие и ничтожество страха перед богадельней. Михаил! Ты же богатырь, встань, встряхнись, оглянись кругом, ну что за пустяки эти старухи. Делай свою вещь, как дело веры, а ты выдумываешь на кого бы сослаться – на старух!
Записываю с опозданием по «Британскому союзнику» – умер Уэллс. «Уэллс был перстом, указывающим человечеству путь к спасению. Не его вина, что мир не мог стать на эту дорогу» (Ньюс Кроникл).
для выставки плодов своих.
Если прислуга воровка, то как ни прячься от нее, рано или поздно она что-нибудь украдет. И если идущий с тобой по тропе захочет идти впереди, то он пойдет вперед, а ты вслед за ним, считая постыдным для себя делом заступить другим дорогу. И если среди трудолюбцев будет домогатель власти, то он своего непременно добьется, как добивается своего злоумышленник.
30 Августа. С ночи на утро перешел окладной дождь. Серое мутное утро, а на душе все так ясно и твердо.
Одни люди, назовем их деловые, получают мотивы своих действий непосредственно от жизни, другие, назовем их в плохом и хорошем смысле мечтатели или качественные люди, в поступках своих руководствуются мотивами, качественно преломленными в их душе.
У меня есть подозрение, что властные люди происходят от первой психической группы, они же прямые, честные выразители народной воли (немцы были такими). Еще подозреваю, что мораль революции и сводится к сбрасыванию идеологических покровов, создаваемых людьми второй сложной группы, состоящей из личностей.
Вчера на прогулке я сказал Ляле, что во избежание суеты тещу я отвезу в Москву в первую очередь, а потом будем увозить вещи. Ляля ответила, что подумает и постарается подготовить к этому мать. Нотка зависимости, беспомощности была у нее в голосе, и это меня задело и я полез напрямик: милая моя, сказал я, в конце концов, я же хозяин: мне дело надо делать, а не стеречь причуды тещи. И я доказал ей ясно, что нужно поступить так, именно как я предлагаю. За обедом Ляля сказала о моем предложении теще почти дрожащим от робости голосом. Я темной тучей навис над женщинами, и теща не смела возражать. Только бы попробовала!
И вдруг первый раз за семь лет я, наконец-то, все понял в отношениях этих двух женщин, ограниченной, эгоистически властной (может быть, и не эгоистически властной) матери и совершенно лишенной эгоистической основы дочери, идеалистки, мечтательницы, христианки. Мало того! себя самого понял, и не совсем как безвольного. Работая в одиночку, я скопил себе силу, которая действует на таких людей, как теща, как Раттай, не прямо через мою личность, а через мою славу, возможности.
Первый раз, интуитивно, я понял сущность тещи еще в Усолье при столкновении и сделал правильное (раз навсегда) решение не доверять теще, не входить с ней в сантиментальные отношения. Благодаря этому Ляля завоевала себе в хозяйстве значительную свободу. Но теперь у тещи остается в руках страшное средство власти над дочерью – это пользование своей болезнью...
Тут еще чего-то много-много решилось при вчерашнем моем постижении жизни. Я теперь, напр., знаю, что в Дунино пускать тещу можно не больше как на один летний месяц, два другие пусть проводит в санаториях. Ни в коем случае не запускать в Дунино тещину жизнь, и не для себя только, а и для Ляли самой. Пусть Ляля с первого месяца жизни в Дунине будет чувствовать себя совершенно свободной от своего плена, воспитывается в здоровом, необходимом, естественном эгоизме.
Вот хотя бы даже эта «святая» Зина, а ведь чем она святая? Только тем, что умело хозяйствует в этом своем здоровом эгоизме, обращенном на служение людям, как цельному, единому бессмертному божественному существу. А разве я, природный эгоист, не... А разве монахиня Мария Александровна не...? У, какая! Но если эта сила жизни, этот камень, фундамент треснул, как у Ляли, самому невозможно его цементировать, нужна помощь со стороны. И я должен оказать Ляле эту помощь под тем предлогом, что это я для себя, как писатель, делаю.
– заманить всеми средствами Барютиных в свою квартиру. Лучшим средством будет не приставать к ним, а почаще зазывать, чтобы они привыкали.
Святая единая мысль, заложенная во все дела современности. – это что весь человек на земле стремится к согласованному единству всех своих частей, что это единство, несмотря на все ужасы столкновений (водопад), ближе нам, чем когда-либо было.
В этом направлении моя работа должна быть вдохновенной.
Итак, если е. б. ж., до весны я ее напишу. Все мои помыслы сюда.
Пять молодых людей идут на фабрику и среди них одна девушка-блондинка. Идут себе и вдруг что-то девушка [говорит], и все смеются, и она среди них идет как царица. И правда, она что-то знает. Что она знает?
Я думаю, она знает одну обыкновенную вещь, какая не приходит в голову молодым рабочим: она среди рабочих знает, что одна, что... (боюсь высказать).
Злая девочка. Семилетняя худая бледная, с вытянутым лицом девочка поставила ногу на ступеньку терраски дачной и оступилась и больно ударилась коленкой. В руке ее была палка, от боли со злостью она ударила ею по голове пятилетнего мальчика и убежала наверх. А мальчик постоял, постоял, удивленный, и вдруг как заревет, как заревет! Не от боли он орал, а от обиды и криком своим долго наполнял дачную тишину.
Тут же гуси были и кто-то хворостиной их погнал, пошутил с гусями и ушел. А гуси обиделись и, вытянув шеи, долго гоготали. Мальчик орал, гуси гоготали.
Старик с козой на поводке попал на кочерыжки среди баб с коровами. И вот принялись бабы чистить старика...
Погода: на дню было сто перемен, и солнце было, и дождь был, и так была серая мга. Я ходил за грибами, весь хорошо просырел, набрал на жареное подберезовиков, маслят и на солку сыроежек.
31 Августа. С утра густой туман. Ожидаешь, что выйдет из тумана, почему-то с хорошей надеждой. И вот выходит из белого первая темная елка, необыкновенно прекрасная. Она и без тумана бы прекрасна была, но без тумана их много, мы привыкли и не обращаем внимания. Что будет еще выходить из тумана – потом расскажу. Мы, конечно, ждем солнца.
Туман не уходил, а сгущался, и вдруг начал скатываться дождем и падать водой, и зашумела вода по листикам, по яблочкам.
Передать надо в «Канале» сопротивление всей природы (и человека, как природы) всему новому: раскрыть природу сопротивления: всякое «хочется», быть может, коренится в наследственной привычке. Оно есть наследственное Надо. Вот почему семге хочется то, что Надо.
NB. Как Хочется (желание) переходит в долг Надо, когда решение принято.
– А может, – подумал Зуек, – и то большое Надо, чему подчинено все строительство канала, тоже началось с того, что кто-нибудь очень сильный, великий человек (от всего человека и за всего) захотел для [себя], и было великое Хочется, и стало великое Надо для всех?
Итак, показать весь побег Зуйка в психологическом переходе от личного Хочется к природному Надо.
Итак, показать в Зуйке рождение личного Надо, показать живое Надо всего человека на фоне отжитого, аскетического Надо старухи. Напр., как надо воде размывать берег, и человек это Надо взял у природы.
«охота» состоит в придумке сокращения. NB. Ввести заключенного, который нашел свою охоту в сокращении туги труда и в превращении себя в «термометр» (канал).
Показать и Надо (из природы), и Хочется, воды и духа. Необходимость – Надо. Сознание – Хочется.
Серебряные караси в своем тинистом пруду вспоминали золотой век, когда все караси будто бы золотые были. Этот прудик был [далеко от русла канала], и казалось, что сюда-то уж не дойдет вода. Но незаметно и сюда подкралась вода. Прудик [затопило] и караси стали расходиться в разные стороны, все дальше и дальше [друг] от друга. И каждому серебряному карасю стало казаться, будто в своем родном пруду они были когда-то золотыми.
От всего Выгозера осталась одна только карга. Это Осударева дорога, похожая на клюв альбатроса, длинный с бугорком на конце. Вода подняла и всю каргу, весь длинный клюв альбатроса, а бугорок остался и на нем небольшой куст бредняка (ивы). Он и весь мысок был как шерстью покрытый бредняком и тут в этой шерсти пряталась, питаясь прутиками водяная крыса. Вода подняла все ивовые кусты, и крыса перешла на бугорок. Но и бугорок мало-помалу исчез и водяная крыса... Кончик хвоста давал кружки. Она была совсем одинокая, куда делась ее родня? Погибла. Она поняла [свой путь спасения], о чем еще не может сказать. Она решила, поплыла: изобразить решение как явление сплоченной мысли у человека. (Аналогия Зуйка.)
Какой это был тихий вечер, какая алая заря погасала. Но некому было любоваться красотой этого вечера. Зуек работал, звери угрюмо искоса поглядывали, когда почему-нибудь нарушался ритм работы.
И вдруг все звери повернулись к человеку. Человек замолк и стоял в глубоком раздумье. Алый свет зари алым пламенем отразился в глазах человека и блеснул всем зверям. Вдруг радость озарила лицо человека, он что-то понял. Это была та самая радость свободы, понятой человеком в неволе, [в плену] необходимости. Зуек, работая, увидел, что весь остров, как [в доме] пол, несколько клонится в его сторону. Он понял, что [это неспроста], его что-то держит. Под водой канат. Он бросился рубить его и только тронул острием [топора корень], весь остров вздрогнул [и поплыл], и все звери увидели, что человек это сделал: так Надо! Звери поверили в свое счастье: с ними был человек. Изобразить как бога. И алый свет божественного сознания. (Суеверные существа.)
Верхушка ели была как два расставленных вилочкой пальца и между пальцами третий длинный [палец] высоко поднимался и на его кончике птичка сидела и неслышно для всех пела зарю.
Муравьи как слава коллективу (остров наклонился – муравьи на дерево). Крыса – слава личности мыслящей.
Дятел работал для себя – долбил гнездо... Поползень пел.
Дятел, поползень были похожи на тех людей, у которых вовсе нет чувства общего дела и весь мир – одному долбить, [другому] бегать по деревьям вниз головой. Как же это они так?
То же и щука у берега небольшая проглотила маленькую, а большая проглотила эту и все три щуки... скопа, и она терзает их...
Этим показать, что и люди есть такие: даже перед гибелью мира будут заниматься своим.
его мысль. Тогда кажется, будто весь мир живет как желанное Хочется всего человека, расходящееся, как Надо во всех составных его частях.
И Зуек как будто разделился надвое: сейчас только он захотел, и все исполнилось по его желанию, а вот опять новая забота, и опять ему что-то Надо.
Повторяясь в унаследованных привычках, размножаясь, они повторяли самих себя, и им никакого дела не было до тех, кто вышел из закона повторения и получил какое-то новое назначение испытывать новую судьбу. Дятел долбил у гнезда, поползень пел...
После обеда приехали Нечаев с Воробьевой по делу сказок. Приходится за них браться, а то ведь после тома Толстого следует том Пришвина.
Вечером приехал Петя с объяснениями. Вот человек! по тому, как важно держится, все думают, какой он умный. А он вовсе не умный...
людям посторонним, но никак не тем, в отношении кого он был добр. Став на эту точку зрения, Ляля защищала меня...
Нет! Нет! вещи существуют на свете, мы не все в них выдумали, в них есть самостоятельная сила – это сила вещей.
И есть люди, целиком подвластные этой силе, через этих людей мы узнаем вещи, какие они существуют сами по себе.
Эти люди сильны самой силой вещей, так же как мы слабы в сравнении с ними тем, что мы что-то в себе противопоставляем силе вещей: что-то свое личное, чисто человеческое.
Но тем же самым мы и сильны: пусть нам это дорого стоит, но это мы, только мы изменяем направление действия силы вещей, и через это вся жизнь изменяется.
Теплое и хмурое утро, вот-вот дождь. На базаре появились белые грибы.
После Пети у обоих нас «ватная голова». Петина лестница женщин-жен очень похожа на лестницу брата Сергея от женщины-врача до сиделки. В основе этого явления слабость мужчины, который собирает себя не в деле (в творчестве), а в женщине (пример мужчины Степан Разин: «он княжну свою бросает»). В этом устремлении к женщине таится сладость господства и отсюда является падение.
NB. Что это за романтизм такой?
Материал для повести «Жених».
Один за другим проходят, день в день смотрят пасмурно-туманные теплые дни. Не хочется, однако, чтобы они скоро проходили, боишься чего-то...
– О, бедный, о, как жалко! – воскликнула Ляля и показала мне. На углу Тургеневской, отдыхая, стоял какой-то простецкий человек, у ног его лежал грязный мешок на грязи, а из мешка на грязь высунулся пятачок носа живого существа, запрятанного в мешок.
– Ты о нем это тужишь? – спросил я.
– О нем, – ответила она.
в мешке, тоже с пятачком... в грязи.
Ляля в глубине души ходит сердитая на мать, но вид делает для нее самый милый, называет «мамуленька» и все прочее. Она серьезно сердита после объяснения с Петей. И еще бы! Семь лет добивалась взорвать наши фальшивые отношения с Петей, добраться до его души. И вот добилась: я написал резкое письмо, Петя взорвался. И как раз тут-то теща, ничего не понимая, только чтобы утвердить свое Ego, начала сглаживать углы наших отношений с Петей, похвалив его корректность, осуждением моей доброты. Как Ляля страдала от рассуждений матери и как расстроилась. А теща не останавливалась, не понимая дочь, не жалея, молола ее душу словами как жерновом. И чудилась жизнь в этих словах, как чертова мельница, где все лучшее, все святое, все личное размалывается в муку, на питание, на размножение... Вот почему и говорится, что враги человеку – домашние его: домашние-то как раз и есть жернова той мельницы.
Во мне созревает (очень медленно) понимание жизни в отношении Мужчины и Женщины (будущая повесть «Жених»).
Утром пришло солнце и держалось до обеда, потом был теплый дождь и опять повеселело. Пока было солнце (с 7 до 1 ч), я был в лесу, набрал за 5 часов корзиночку белых, подосиновиков и маслят.
Облетевшие листья уже запахли пряниками.
В осиннике до того осинки теснили осинку, что даже и подосиновик норовит найти себе елочку и под ней где-нибудь...
Грибы – это школа внимания. Доходит до того, что кажется, будто от силы внимания именно и рождаются грибы. Вот почему и говорят, что твой гриб от тебя не уйдет, т. е. будь внимателен...
Особо замечательное свойство внимания, что оно подчиняется воле, что им можно управлять, им можно пользоваться в делах добра, равно как и зла.
Как материя и энергия, равно как разные виды энергии, сводятся, в конце концов, к единому источнику жизни, так и все виды талантов сводятся к единому источнику творческого внимания.
Даже и Царство Небесное «нудится» силой внимания. И в этой точке, именно во внимании сходится физическая и духовная природа человека: «обратите внимание».
Большой белый, в лампу, гриб обратил на себя мое внимание.
Активное и пассивное. Женщина обратила на себя его (Мужчины) внимание. Или: Он (Мужчина) обратил на нее свое внимание.
Завтра Ляля едет в город по делам.
Облака светлые с голубыми просветами, ветер. Ляля едет в Москву, вернется завтра во второй половине дня..
На злое дело – подскажи только – и всякий способен, на доброе – редкий.
Зло сделать много легче добра.
И все-таки мы почему-то живем и собираемся жить в будущем лучше в том уповании, что добро побеждает зло.
Солнечный теплый день. «Весь день стоит как бы хрустальный!»
Когда бывает сорвана душа со своего основания, как на фронте, то ум работает с необычайной точностью. Вот в таком состоянии и совершаются подвиги отчаянной храбрости (фронтовая душа).
Когда бывает сорвана душа, то самому кажется, будто для данного дела тем самым устранена какая-то помеха, и от этого ум действует яснее, чище, точнее.
Несорванная душа, собираясь в себя, втягивает внутрь и внешнего человека: так происходит Максим Максимыч, и, наоборот, Печорин с освобожденным умом весь вовне.
– выдрать его. Это в природе человека, а педагог начинается там, где человек останавливает в себе это естественное движение и старается обойтись без дранья.
– У меня есть мысль, – сказала Кат. Ник., – погодите, сейчас я пойду, заверну керосинку и скажу. – Мысль моя, – сказала она, вернувшись, – вот какая. Я познакомилась с Натальей Аркадьевной, когда дочь ее была в ссылке. У нее было горе, и она была вся собрана в заботе о дочери. Ей было очень трудно, но все-таки она добилась своего и поехала к ней в Сибирь. Она была тогда совсем другой человек. Я бы никогда не сошлась с ней, если бы встретила такой, какая она теперь. Неузнаваема! И все наделало благополучие, которое пришло к ней вместе с вами. Тут она потеряла чувство современности и вообразила себя хозяйкой в прежнем духе. И стала каждым словом, каждым поступком своим мешать людям, понимающим современность и согласующим с ней свои поступки.
Да, это, конечно, «мысль». Живи они вдвоем, Ляля весь день на службе, мать в комнатной заботе о дочери, так, может быть, они бы и жили на Тишинском в скромной комнатке, Ляля бы спала на сундуке, захватывала бы по пути со службы чего-нибудь на обед. Если бы Ляля так могла, то мать и провела бы жизнь так и непостыдно... Но Ляля не могла... Ляле жить хотелось самой, и ей в голову даже не приходило жертвовать собой до конца для жизни ограниченной и недоброй старухи-матери.
Все жизненное дело избалованной «маркизы» состояло в заботе о физическом благополучии дочери. Но когда дочь стала жить сама, то мать осталась ни при чем и стала думать не о дочери, живущей благополучно и счастливо, а о себе, о своих болезнях. Мало-помалу она поняла, что только болезнь ее является средством привлечь к себе внимание.
И стала отлично болеть и тем жить...
– мы вдвоем в Дунине. Но неизвестно – согласятся ли... Это будет испытание самим Барютиным. Не согласятся – мы останемся при особом мнении о них... Если Барютины не согласятся, то при очередной ссоре с дочерью у тещи может повториться удар и смерть матери может лечь тяжело на душу Ляли. Не вижу выхода, кроме включения Барютиных в нашу семью. Не вижу выхода, потому что сам лично до того пристрастен к Ляле, с одной стороны, пристрастен до объективности добра, и к теще пристрастен, с другой стороны, и тоже до объективности зла, и потому не вижу положения, в котором я мог бы действовать равнодушно и умно. Но не хочу и пассивно ждать катастрофы.
В лесу.
Если гриб зовется подосиновик или подберезовик, то это вовсе не значит, что каждый подосиновик живет под осинками и подберезовик под березками. Сплошь да рядом бывает, что подосиновик таится под елочкой, а березовые грибы сидят на чистой лесной полянке, окруженной елками.
Еловый подрост уже усыпан золотыми монетками.
Один грибник приходит с мелкими грибами, другой с крупными: один внимательный, и пользуясь силой внимания, видит мелкие грибы. Другой мелочей не видит возле себя, и не он направляет на гриб внимание, а сам гриб, большой, как лампа, обращает на себя его внимание. У таких грибников большинство грибов – крупные.
– крупные зонтики на высоких ножках, и посреди у них воротничок.
В лесу и в солнечный день – сумерки, а тут уже нападала разноцветная листва и закрывает разноцветные пилочки грибов.
Озеро сегодня совсем тихое и голубое. Прилетели две большие черные нырковые утки и когда сели, то будто бы утонули в воду, и остались от них на светлом только небольшие темные нисходящие полоски.
Характеры людей нечего описывать, они выйдут из поступков (как, напр., вышли в «Кладовой солнца»), а поступки должны тоже сами выйти из психологической разработки сюжета.
5 Сентября. крепко-накрепко. Вдруг, слышу, Ляля, приехала, и я еще сонный, спрашиваю о деньгах, достала ли. Она ответила мне уклончиво, и я вдруг рассердился и этой встречей обидел ее. А она, обессиленная, бегала до упаду по нашим делам. Утром теперь я понять не могу себя, откуда могла взяться во мне жестокость, если я вообще злюсь, когда заместитель в моих делах приходит с неудачей, второе – это все было почти во сне. Но все-таки веяние холодного эгоизма в душе моей напомнило мне о теще, о ее постоянном состоянии, и я подумал о себе: «Неужели это явления старости?». Не дай-то, Боже! Не оставь меня во всякое время, на всяком месте!
Разгром ССП в связи с политической международной обстановкой выбивает из головы мысль, из сердца необходимую радость, из рук перо. Собака ласкается – и не можешь ей ответить своим обычным покровительством человеческим – я не уверен в себе, в моем дне. Вроде того, что надо готовиться к концу: сжечь рукописи, продать дачу и с деньгами уехать на Псху.
6 Сентября. Солнце вернулось. Богатая росяная «пороша». Весь день солнце.
Мысль моя о событиях такая, что воевать мы не намерены, потому что не с чем воевать, но показывать свою готовность собираемся на каждом шагу. Вот от писателей и требуется в настоящее время показывать («агитация и пропаганда»).
«Канала» и решили так, что эта работа будет не в защиту нашего коммунизма, а направлена будет против того, что называется «свободой». Если скала (берег) есть для воды необходимость, то размывание водою скалы есть, как у нас, людей, работа сознания, а намытый плодородный берег – «наволок» есть наша свобода, понимаемая как осознанная необходимость (размытая скала).
Вторая аналогия свободы будет аскетизм старухи, и вот тут-то надо показать, что аскетизм есть творческая сила сознания при условии какого-то соответствия Надо – Хочется, называемого современностью.
Иначе говоря, творческий аскетизм есть усилие человеческого сознания в деле образования свободы (сознания необходимости).
Итак, есть два Надо: первое, как необходимость, данная природой, вторая необходимость – управления самим собой.
И все на земле можно рассматривать как движение от свободы к необходимости (рождение – смерть) и, наоборот, от необходимости смерти к свободе возрождения.
Материя движется в сторону разрушения, дух движется в сторону воссоздания (творчество).
Желание и воля (анализ Хочется и Надо).
7 Сентября.
Завтра именины тещи. Разговор с Валентином и отчет его. В понедельник перенесение тещи в Москву.
Математика – это язык, на котором говорят другие науки (акад. Соболев).
Ляля мне подсказала сделать то, что у меня давно складывалось: именно, ввести в свою худ. прозу некоторые основные мысли произведения, как морально-басенное заключение. Так сделано у меня в некоторых детских рассказах и особенно в «Кладовой солнца» о том, что правда есть суровая борьба людей за любовь. Этот прием в большом произведении будет совершенно новым и отвечающим времени.
Наши желания (эмоции) без участия управляющей воли (Надо = Sollen) разбегаются (во времени), как вода, преодолевающая весною сопротивление берегов.
Напр., явилось «желание» попасть в райскую долину на реке Псху.
Как эта мечта перешла в решение улететь из Москвы на самолете? Началось с недовольства Москвой и воспоминаниями юности Ляли, проведенной на Псху. Образование в душе двух полюсов движения: Москва + Псху. Накопление разумных фактов в пользу движения (Курелло) на Псху. Наконец, приходит решение ехать. Значит, приходит при благоприятном к движению расположении элементов моей души (т. е. вообще при желании, «сам захотел»), при том, что называется хочется. Душа в это время как у невесты свободной птичкой порхает в желаниях: «хочу не хочу».
«хочу не хочу») исчезает, преобразуясь и собираясь возле нового центра души, выступающего как Надо в отношении всех прежних хочу не хочу.
Называется «принять решение».
Случилось, что некто в этом решении поддался более сильной воле или «сам» решил – результаты одинаковы: Раскольников под каким бы влиянием не решил убить старуху, с момента решения он несвободен, ему это Надо сделать. Раскольников находится «во власти своей идеи». То же и Гитлер – самозван.
Спрашивается, кто же свободен в своих решениях и не испытывает плена, когда приходит от желания к решению. Наверно тот, кто сам не берет на себя право решения, а смиренно и с напряженным вниманием ожидает решения от «батюшки-матушки» (невеста), от судьбы, от Бога. Достоевский осуждает в Раскольникове своеволие. И мы, осуждая сейчас в России «свободу», осуждаем в ней своеволие наших исторических анархистов.
Итак, всякое решение, если оно приводит к плену себя самого, есть решение своевольное, не согласованное с волей мира. Свободно только то решение, в котором душа человека не попадает в плен (Надо) и в своем решении радостно и безгранично расширяется. Мы это ярко испытываем, заключая в формы свое поэтическое, музыкальное и всякое иное аристократическое движение души. Точно так же равное удовлетворение получает всякий работник, совершенствуя до конца свое мастерство, раскрывая до конца свою личность. Все эти люди своими решениями освобождаются, а не попадают в новый горший плен (творческий аскетизм). Нам ответят на это, что наши общественные условия (буржуазия) не дают возможности раскрываться высшему существу человека и от рождения физически определяют его на конвейерное рабство труда, разрешаемое войнами и революциями; что вот именно имея идеальный гармонический труд всего человека, мы принимаем решение против него, как против неживого, предустановленного состояния, прикрывающего возможность живой творческой гармонии труда, его творческого аскетизма. И каждый работник у нас является, во-первых, подчиненным некоему Надо, собирающему на войну всех, содержащих в душе потенциальную силу творчества всего человека против предустановленной гармонии человека буржуазного общества, распространяющего на земле войны и революции. На той стороне складывается определенное расширение войны, и у нас как было, так и теперь таится неизбежное, вытекающее из самой идеи единства Надо (воли) человека, решение. Каждая из сторон решение противника считает своеволием. Из этого анализа видно, что о труде на материалах Беломорского канала еще с большим успехом могла быть написанной по материалам, напр., строительства завода Форда в Америке («всю Америку, говорит Форд, посажу на автомобиль»). Спрашивается, не в том ли сущность строительства Беломорского канала, что это строительство является демонстрацией строительства всего человека на земле, что главное – эта идея единства всего человека впервые признана не в мечтах (хочу не хочу) как было в утопиях, а в решении, устанавливающем общечеловеческое Надо.