30 Октября. Ночью подморозило немного, морозик поддержал, и теперь крыши беленькие.
Вчера пришла весть, что умерла в Москве Домаша и так освободила мою избушку в Дунине. Все подумывал, кто раньше рухнет, старуха или изба. И вот все, умерла, Царствие ей Небесное, хорошо, что не обижал ее, да и она держала себя молодцом.
Читаю и слушаю политику. Пусть у нас все ведется грубо, нелепо и, вероятно, часто и неграмотно политически, но «цивилизация» вся как взбаламученное море... Хорошо!
Вчера отправил в «Огонек» «Звезду». Вероятно, сегодня кончается моя запойная полоса и я кончаю курить.
Вчера был учитель-писатель-охотник с Урала, сосед Бажова. Рассказывал, как ловят у них язей на пареную пшеницу.
Читаю Шахова «По оленьим тропам». Это подражанье «Колобку», взято худшее – «литературность» – и нет лучшего моего: это опасение самолюбования и через это выход из себя и самоутверждение в другом чем-то (напр., в «Колобке» «юровщик», «Соловки», т. е. самореализация или выход из себя). Писатель, не обладающий этой возможностью «выхода из себя», обречен на самолюбование, потому что всякая радость от природы, направляемая в себя, приводит к самолюбованию в зеркале природы. Должно произойти то «перевоплощение», о котором спрашивал меня Блок.
Когда читаешь речи англичан, то речь Вышинского кажется лишенной всякой красоты, грубой, часто неверной, и только очень дерзкой. Но какая сила у Вышинского, и не у него лично, а у тех, представителем кого он является. И пусть этот Вышинский – все равно! – является исполнителем воли русского народа. Так вот и у нас в литературе теперь Симонов – не в поэзии, не в искусстве дело, даже не в личности, а все в народе, в нации, в социализме, в новой грядущей жизни всего человека.
Вот тропинка возле большой дороги. Валом валит по большаку народ, машины, лошади. А ты по тропинке спокойно иди себе, не торопясь, пусть обгоняют – не ускоряй шага, не суйся туда на большак, береги свой режим на тропе и не тужи, если все пройдут и ты останешься, медленный, на своей тропе. Возможно, к тебе еще подойдет кто-нибудь отставший, спросит тебя, и ты укажешь путь, куда все прошли. Учись же теперь держаться своего пути.
31 Октября. Миросозерцание. Если уничтожить разделение на богатых и бедных, то останется предпоследнее разделение всех людей на владельцев таланта и на бездарных. И когда многочисленные бездарные сожрут талантливых, то останется последнее разделение людей на умных и глупых. Тогда, конечно, умные, сколько бы их ни было, возьмут всю власть и будут управлять дураками, диктуя им определенное поведение. И все кончится тем, что дураки превратятся в машину.
Гено-оптимизм (Евгеника1).
Последнее слово науки не атомная бомба, уничтожающая жизнь (пессимизм), а кастрация слабых и разумное оплодотворение сильными: евгеника или гено-оптимизм, освобождающий будто бы плененное полом чувство любви.
Это до того умно, что застигнутые врасплох думают: «Но почему же до сих пор так не сделали?» <3ачеркнуто: Немцы хотели этого – управлять размножением, но не могли справиться.> Вероятно, кастрация и применяется в крайних случаях. Узнать. Боятся касанья. И правда, это страшно.
В «Детиздате» вышла «Кладовая солнца» в роскошном издании. К юбилею готовят тоже роскошное издание моих детских рассказов в 20 листов (36 рассказов). Рассматривал иллюстрации Рачева, сказал художнику, что его пейзажи очень хороши, но нет равновесия с человеком: лица не сходятся.
– А это, – ответил он, – вопрос общего характера. Над этим работал Иванов всю жизнь в «Явлении Христа» и тоже пейзаж вышел, а Христос не пришел.
– Но ведь в «Кладовой солнца», – ответил я, – дети вполне согласованы с природой?
Зав. отделом иллюстрации Алокринский на это ответил: – Это удивительно, но поймут это нескоро.
Вспомнилось, как меня называли «бесчеловечным писателем» (3. Гиппиус).
Надо понять все так, что коренной вопрос в живописи, гармоническое сочетание человека и природы, каким-то образом стал и моим коренным вопросом в моей литературной живописи.
И очевидно, в «Царе природы» я и занимаюсь этим вопросом: снять человека с места главного хищника и поставить на место царя (милостивого и мудрого).
Святые географы.
Смотрел на портрет Пржевальского и как-то через подбородок и усы узнал в нем С. А. Бутурлина и через Бутурлина понял в нем рыцаря-аскета, разрешающего напряжение пола не молитвой, а географической поэзией. Бутурлин жил с какой-то полудикой латышкой и через это был девственно чист в отношении к женщине, был вечным 16-летним юношей. Он писал, будучи седым, стихи какой-то даме:
Твоя походка, милый друг, Движенью лебедя подобна, Когда он плавает вокруг, И совершенно бесподобна.
Такие люди были на Руси, и я этой же породы, я жил с Е. П. тоже как гимназист и тоже стал святым географом.
Но благодаря встрече с Лялей вышел из этого круга святых охотников. И не жалею, как не жалеет человек вскрыть, в конце концов, консервную банку свою.
Задача: написать к юбилейному сборнику «Детгиза». Начать: Родился я 23 января (5 февраля нов. ст.) 1873 г.
1 Ноября. Морозики самые легенькие остаются даже и днем. Ветер. Порхает снег.
2 Ноября. Мороз и бесснежно и ветрено, неуютно. Англия заступается за М. (в Румынии) и поощряет исчезнувшего Миколайчика. Этот суд не в духе Англии и его называют судом смерти, потому что человеческое обобщение, мертвящее исходное начало, цель оправдывает средства, будто бы лежат в основе такого суда.
Мертвой материей мы называем комплекс неразличимых частиц, а живой такую, где одна частица различима от другой.
И чем живее материя, тем больше дифференциация, тем сложнее индивидуум, имеющий в человеке завершение в личности.
Таким образом, жизнь есть образование личности.
Это одно понимание жизни.
Другое – наше советское, это что жизнь есть служение, т. е. раскрытие личного начала в коллективе всего человека, т. е. не личность является представителем всего человека, а образ всего человека представляет собой жизненную цель всякой личности.
Жизнь есть дифференциация, завершенная Фаустом.
Жизнь – коллективизация, завершаемая жертвой Христа: нет выше любви, как если кто положит душу свою за други своя.
Интимный пейзаж боится свидетеля, и потому так трудно дать гармонию человеческого образа с природой (мне удалось в «Кладовой солнца», а художнику нет).
3 Ноября. Вчера и сегодня тихая погода с легким морозом. Начинается праздничный базар.
Толстый английский министр Бевин понимает Октябрь, как рождение нации. Если это верно (а скорее всего так это и будет считаться) и если так всякая нация рождается (а это тоже, скорее всего, так), то, конечно, рядом тут где-то и Голгофа: нация рождается и за жизнь ее распинают человека.
Все понятно: Октябрь есть и Голгофа.
А ведь я хорошо помню ту страшную ночь, когда подошла «Аврора» и против [6] линии Васильевского острова грохнула из пушки по Зимнему дворцу <вымарано несколько строк>. Но как это люди могут такие дни отмечать пирогами – это непонятно.
Как это можно было дождаться дня Воскресения Христа и в этот день обжираться – непонятно.
Но и все на свете рождается в муках и все-таки мать, отмучившись, радуется рожденному.
Вот и нам тоже надо увидеть рожденное.
4 Ноября. Вчера ночью подбелило крыши и мороз поддержал так, что можно сказать: зазимок первый был разделен от второго одним днем. Написал «Моя родина» как предисловие для юбилейной книги «Детгиза» и как запевку для страницы о природе в «Дружных ребятах».
5 Ноября. Вчера среди дня стало как весной: явилось солнце, все потекло, и так в солнечном сиянии прошел весь день. А вечером, конечно, стало морозить и сегодня утро солнечное и ледяное.
Сходить в Третьяковку с раздумьем о «царе природы». (Пересмотреть Иванова, пейзажи к «Явлению», Левитана, Нестерова и др.) А может быть, «явление» царя и нельзя дать в согласии с природой, и если нельзя, то надо понять характер естественно-человеческого нарушения. Даем же мы в пейзажах характер мира в природе (согласие частей). Почему же нельзя дать характер нарушения, связанного с приходом человека в природу?
Оправдание нарушения – вот наша нынешняя тема человека, и взять ее из себя в своем недостатке: труднее всего мне бывает нарушать мир обывателя правдой и в этом должно быть «явление».
В живописи труднее врать, чем в литературе и в жизни – вот почему и трудно в живописи дать согласие прихода человека в природу, как согласуется в жизни Голгофа с ветчиной и пирогами (Пасха).
– святые существа и т. д. Вот почему живописцам и трудно согласовать пейзаж с человеком: пейзаж берет всего человека в себя и остаются бездушные фигурки.
Человек должен быть разделен: одна часть его остается в природе, о ней скажет сама природа, а «явление человека» должно выйти из самого человека (вспомнить больших людей в быту: С. П. Ремизову, Блока, Мережковского и греческих «богов»): об этой стороне человека природа не может рассказать.
6 Ноября. Какой золотой день вчера простоял! Как в апреле: легкий морозец при солнце. Галя Каманина вышла за поэта Шубина. Шубин – поэт талантливый и, кажется, образованный. Он говорил Ляле, что Каверин, автор «Двух капитанов», говорил ему, что за одну страницу – написать бы как Пришвин – он отдал бы и все свои сочинения, и все свои доходы. И еще он говорил, что будто бы поэты его круга почитают Пришвина как единственного во всем мире.
Ляля поверила искренности Шубина, я же думаю, что какое-то зерно правды таится в этих словах и оно в том: первое, что я, как создатель литературного жанра поэтической географии, действительно в своем роде первый, как все равно каждый настоящий мастер есть в своем роде первый, второе, что при общем моральном упадке в литературе на меня начинают где-то обращать внимание.
Из этого сделать вывод поведения: 1) ни в коем случае не поддаваться искушению охоты за славой, минуя способ обыкновенного своего мастерства, 2) бороться с суетой посредством старости и шутовства, 3) доставать деньги и царствовать.
Узнал через радио (купил приемник), что за границей теперь хорошо знают практику нашей политики. По-видимому, нам остается теперь мало-помалу, а то и поскорее изменять форму агитации и пропаганды. Необходимо вызывать к делу из населения самодеятельные элементы.
Ляля спрашивает: – Но откуда же взялась эта гениальная мудрость, сумевшая прибрать к рукам всю страну?
Это Ляля-то. Все прошлое очень похоже на муку родов (тридцать лет рождалось дитя).
Неужели мы дождемся того времени, когда мать обрадуется, увидев своего ребенка?
<3ачеркнуто: Плохо, что пока не видно ничего такого...>
Жалкая истерика Леонова... и все выкрики, еврейская спешка, подтасовка. Посмотрим, как завтра пройдет...
7 Ноября. Суточный мельчайший дождь. Газеты без речи Сталина. Иллюминация без пушек. Что-то случилось?
Из Англии: «Агрессивный коммунизм хвалится силой и достижениями, зачем бы ему хвалиться, если бы эти силы были в действительности, зачем бы ему натравливать своих граждан на иностранцев?»
А я столько думал, откуда и почему взялся у нас небывалый дотоле стиль государственного хвастовства? (Началось с журнала «Наши достижения».)
И тоже Англия отмечает, что Октябрьская революция есть величайшее событие в мировой истории.
«Литературная газета» вспыхнула и умолкла. Очевидно, новое направление (поддержанное мною) было осуждено. Впрочем, я же поддерживал не симоновский разбой, а художественное выявление действительных достоинств русского человека. Так вылез суслик из норки на заре, посвистел немного и скрылся. Крик происходит, конечно, от неуверенности и равносилен подхлестыванию.
Борьба за первенство как фактор прогресса в истории человека психологически есть факт неопровержимый.
Каждый из нас стремится ощупать ногой свое место, где не ступала еще нога другого человека.
Возможно, что борьба за первенство и создала ту систему, которую мы теперь называем капитализмом. И развитие капитализма неминуемо должно привести к социализму. (Мысль Ленина: сближение людей на войне есть предпоследняя ступень лестницы к социализму: следующая 'ступень есть социализм.)
Но борьба за первенство как основной фактор культуры должна остаться и в социализме.
И все недружелюбие к социализму вызывается необходимостью его тоталитаризма, т. е. уничтожения всех достижений в борьбе за первенство и в начале новой борьбы в иных условиях. Изменение происходит в форме связи между людьми: раньше была связь родовая, человек вкладывал достижения своего первенства в свой род, теперь он вкладывает в общество, как вкладывает в общество непосредственно художник. Социализм есть обязательное разрушение того, что называется «дом». Итак, в борьбе за первенство препятствием делается дом.
8 Ноября. С утра валом валит мокрый снег. Прошлое наше – это вечерняя заря, наше будущее – заря утренняя, а настоящее – это наш день труда и борьба за наше прошлое в свете будущего, это наш рычаг, которым наше прошлое мы поднимаем и спасаем, поднимая его в будущее.
Не забыть, что сказал Вася Веселкин, человек проводящий жизнь свою под машиной, когда он вылез на свет и выпил стакан: «Массы этого не касаются, и к ним путей нет, а жизнь определяют те, у кого в руках власть».
NB. Как он выразился в точности не помню, но его «массы» были похожи чем-то на мир матерей из «Фауста».
9 Ноября. Мокрый снег вчера к вечеру растаял, да и сверху моросило.
К моей праздничной тоске прибавился визит молодого поэта Шубина, профессора развязного слова и всякого мыкания (он женился на Гале Каманиной). Это он напел Ляле, что я первый в мире писатель («а кого вы еще назовете?»), и она этим была покорена и позволила ему придти ко мне.
Еще к тоске прибавило радио: каких-то частных владельцев в Австрии наши ограбили в пользу «бедных».
Дело в том, что одна оценка действию в пожаре революции у себя дома, другое дело, когда экспроприация является простым холодным расчетом и даже методом, распространяемым на чужие страны. Коварство этого метода состоит в том, что он предлагается как добро для бедного: соблазненный бедняк, тощая корова пожирает жирную, а в конце концов сам остается ни с чем, и даже еще гораздо более тощим, чем был. В результате этой операции, однако, человек работает не на частного собственника, а на государство, и в далеком будущем, когда коммунизм победит во всем мире, труженик будет получать целиком весь продукт своего труда.
Мы на этом пути уже тридцать лет, выдержали полный разгром собственности, выдержали мировую войну и нам нет путей отступления.
Тут остается остановиться только на том, что дело это больше России, больше Америки, больше всего мира и, конечно, нас сущих...
И если тебе лично на земле есть еще место, куда можно поставить ногу, то будь доволен, ставь ее и гляди вперед, куда бы можно и вторую ногу поставить.
Пимен Карпов, воскресший и живущий ныне в углу где-то с маленькой железной печкой – тут он себе все готовит и пишет: что он пишет? Никто не знает и не интересуется. Может быть, Пимен Карпов писал о родах человека в России, о муках этих ужасных в надежде дожить, как доживает в муках своих мать до встречи своей с новорожденным, до такой радости, когда старец шепчет: «Ныне отпущаеши».
Катаев Валентин написал, что доблести советских людей так велики, что все христианские добродетели меркнут перед ними, как мелочь. До чего можно дописаться!
В книжном деле такое диво, что чем больше их издают, тем труднее до них добраться читателю. Тут возможно происходит то же, что с письмами в начале революции, когда переписка граждан была объявлена бесплатной и марки уничтожены. Тогда письма перестали доходить, потому что почтальоны их сваливали, как бесплатные, под мосты. Так и с книгами происходит что-то в этом роде. Книга, как и письма должна быть оплачена хорошо, трата денег читателем создает личное усилие на пути к обладанию книгой, пусть потрудится для этого чтения читатель, хоть отчасти как трудился автор, как трудится, стоя, верующий в храме, как трудится странник на пути в Мекку свою. У нас же нет теперь таких богатых, кому книга попадает за деньги, полученные в наследство: мы все работники. Книга бесплатная – это учебник и пропаганда. Книга художественная должна быть дорогая и доступная тем, кто готов за нее жертвовать.
10 Ноября. Все беленькое, чистенькое. День простоял в белой шапочке, но с крыш среди дня понемногу все капало и капало.
В этот раз как будто и сами коммунисты были недовольны собой, своим праздником, и сам Сталин спрятался, и речь Молотова вышла тусклая и беспросветная.
Записки простого человека.
Почти месяц я слушал выступления иностранцев по радио. И не могу понять, маскировка это у них или благодушие, понимаемое русскими как глупость.
Так, бывает, комментатор трудится, излагая долго содержание какой-нибудь пьесы, и вдруг под конец выскажется, что автор изображает свободного человека, не нуждающегося ни в какой чистке. И тут только по этому слову «чистка» понимаешь, что бедный комментатор, какой-то русский человек по имени Назаров, свою речь направляет к заключенному в коммунизм своему же русскому человеку и так прельщает его американской свободой.
Или другой какой-нибудь Набоков трудится с изложением каталога ширпотреба с 12 000 предметов, от стиральной машины до складного домика. Долго не понимаешь, зачем это, и вдруг под конец объясняется, что таких фирм в Америке много и все они, конкурируя, стараются угодить потребителю, которому стоит только вносить деньги и все ему будет доставлено на дом, и, значит, как должна быть соблазнительна русскому человеку жизнь рядового американца.
А у русского слушателя в голове начинает что-то чесаться от глупости – того ли он ждет? И он спрашивает себя: что это, простодушие или особый какой-то непонятный подход к человеку?
В конце концов, думается, что ни то и ни другое, и выходит, от надменной уверенности в том, что простого человека можно соблазнить, как дикаря, простым видом, как соблазнил Миклухо-Маклай папуасов осколками разбитой бутылки.
Милые комментаторы, Набоков, Нащекин, Назаров, вспомните наших русских простых людей, они и тогда были умнее этого воображаемого «простого» человека, а если вы сейчас его возьмете, проверенного, прочищенного, повидавшего все ваше прекрасное хозяйство на войне, вы необходимо поднимете запас своей домашней философии в защиту от наступающего на вас со своими задушевными вопросами простого человека.
Не хватит вам домашней философии – обратитесь к той, какая ни есть, вне вашего обихода – не хватит этого? И тогда вам неминуемо причудится в руках простого человека нож с острием, направленным в ваше сердце, и услышите вокруг себя голоса тех, кто тоже не справился с философией и тоже схватился за нож.
Весь секрет глупости иностранца заключается в том, что он, как ребенок, разобрал живого простого человека, понял его в потребностях и заключил всего в каталог ширпотреба, и тем ограничил его, и свободу его определил предметами своего каталога. И он действительно существует, такой мальчик в штанах. ~
Хожу, брожу без дела целые дни и никак не могу ухватиться за какой-то канат, чтобы подняться наверх и там, определившись, плыть по тому морю в своих меридианах к своей звезде. У меня не пропала еще эта надежда, что возьмусь, поднимусь туда, где не страшно и не больно и нет никаких обид. Смотрю на Лялю, что и у нее дух вышел: занимается пустяками весь день, что-то перешивает, покупает какие-то мелочи и в таких заботах жалуется на сердце, на нервы и хочет отдыхать в санатории. Но она в точности я – я опустился, и она опускается, поднимусь, и она поднимается, она женщина любящая и обнимает всего меня, всю мою форму заполняет, как вино заполняет сосуд.
Это большая разница – дурит человек или же он постоянно такой, как говорят, просто дурак. И тоже простой человек, как теперь часто говорят большие политики, – что это значит? Простой человек – дурак ли он или умный – есть постоянное состояние его или он только простит или дурит, а на самом деле умнее нас с вами? Во всем этом очень бы надо разобраться и начать с того: я-то сам простой человек, куда себя отнести?
Итак, я начинаю с того, что я, простой русский человек, начинаю разбираться во всем меня окружающем, записывать, выяснять, опровергать, надеяться с тем, чтобы выяснить, кто такой, вообще, простой человек и какое должно быть к нему отношение людей непростых, сложных и умных.
Я начал с того, что купил себе шестиламповый радиоприемник, чтобы послушать, о чем говорят умные люди: Голос Америки в Советский Союз.
Когда садишься в чужой автомобиль – то это еще ничего, но в своем автомобиле всегда немножко глупеешь, и вообще я замечаю, что если сходу приходишь в покой, то чего-то лишаешься, и если окружить себя множеством своих вещей, то вместе с обладанием их...
11 Ноября. День рождения Ляли. 48 лет. Капало, капало с крыш, но к вечеру хорошо подморозило и белые шапочки вчерашнего дня удержались.
«Советском писателе» выяснилось, что книги мои в 100 листов будут изданы в «Госиздате». И надо немедленно действовать:
1) созвониться с Ярцевым о гонораре за «Избранное».
2) Свидание Ляли с Головенченко – (паршивое дело).
3) Разведка в Союзе о «Москвиче» – сделано.
4) Ремонт машины – сделано.
5) Ремонт гаража (не забыть: на заводе с Петей Козловым в субботу).
После всех этих дел является возможность планомерной ежедневной работы.
Речь на юбилее. В основе литературного поэтического дела заложено чрезвычайное усилие жизни продлиться к бессмертию.
Если медицина заметно расширяет границы физической жизни, то поэзия делает это с другой стороны: она свидетельствует о бессмертии души.
Медицина как черепаха ползет, но в ту сторону, куда молчит поэзия – к бессмертию.
Поэзия – это сверхусилие жизни, концентрация силы жизни, называемая личностью.
(Поэт – раздерганный неврастеник, пьяница, беспутник.)
С обеда потекло, к вечеру дождь и растворились все хляби небесные.
С утра возился с машиной и к обеду сдал ее в ремонт на завод.
Генерал сказал, генерал рассердился, генерал, генерал, генерал, повторяла намазанная девица, шофер на заводе. Я указал ей место в своей машине.
– Кто же нас повезет? – спросила она.
Я молча сел за руль.
– Кто вы такой? – спросила меня.
– Маршал! – ответил я, и мы поехали.
После обеда заседание редколлегии в журнале «Дружные ребята»: Григорьев, Катаев, почетный учитель: на левой стороне орден Ленина, на правой десять значков отличника.
Поднял мысль свою о родине и никакого отклика не получил.
Редактор Ершов, отсталый партчиновник, очень типичен тем, что заключен в круг и в кругу все хорошо. Зато вспомнился начальник авторемонтных заводов Косенков, коммунист из стада Христова. И правда! Христос был «прежде всех век», и время церкви и коммунизма – это мелочь по сравнению с тем состоянием мира, где и времени нет. Так почему бы и Косенкову не быть христианином и коммунистом: земное положение – коммунист, общее – христианин.
К вечеру пришла праведница Нина и началась у них с Лялей бесконечная праведная болтовня.
Читал о <2 слова вымарано> всей кухне истории. Повара показаны прямо в колпаках и передниках так просто, что ясно понимаешь историю: они только повара, где-то внизу, а история, пир ее сам по себе больше их бесконечно... И так, может быть, все, что мы делаем, больше нас, и все мы не знаем, что творим. <2 строки вымарано.> [Мы видим] у повара особенную простоту в обращении с человеком, для него человек есть человечина – [это все равно] что мясо или дичь.
Там наверху сидят господа, произносят тосты за гуманность, осуждают охотников за убийство, а сами едят куропаток. Повар все это хорошо знает: его дело внизу, возле мяса. Но вот его вызвали наверх, посадили рядом с пирующими, и нечего удивляться, если он произносит тост за казнь 50 тысяч военных преступников.
Весь русский нигилистический цинизм, называемый «правдой», исходит от этой соприкосновенности с человечиной и последующей встречи с гуманной личностью. (На этих дрожжах выросла философия Плеханова, направленная против «личности» в истории.)
И это самое написано на вратах Дантова ада.
И вот это самое теперь и высказывает «господам» Вышинский.
Вот это «Надо» и требуется воплотить в личности Сутулова. Это «надо» рождается на пороге ада: тут один путь – в самый ад, в распыление, в жизнь для себя (наши беспризорники). Другой путь – это познать сердцем ад и вернуться к людям: нет уже больше веры в личность человека, видится одна человечина. как мясо. (Вспомнить
Виктора Ивановича Филипьева, который говорил, что весь человек в двух глаголах – есть и е-ь.) Но это не пессимизм – напротив! – это есть начало религии, отсюда и оптимизм: человечина вся связанная у жертвенного костра, и жрец обращается к заре, и Бог от зари посылает огонь, и костер загорается. Вот Сталин у нас и вяжет людей в коммунизм для костра жертвенника.
другими написанного.
Вот почему «Кладовая солнца» должна быть моим маяком и я никогда не должен соблазняться «старшим возрастом».
Мой девиз: «мыслить о всем», но писать понятно для всех.
12 Ноября. Ночь прошла мокрая. На рассвете опять как вчера пошел снег. И потом таяло.
Раскрыть понятие «простой человек». Вся политика сейчас вертится около понятия «простой человек», составляющий демократию, и даже вопрос о колониях, угрожающий империализму, сводится к защите прав простого человека.
Лева письменно потребовал 2000 рублей. Совсем потерял совесть. Послал тысячу. Разговор Ляли с художницей Верой Яковлевной Тарасовой. Ляля спросила: дают ли ей, то есть ее личности, что-нибудь дети.
– Нет, – ответила она. – Они живут своим будущим и для меня они – мое прошлое: мне от них теперь ничего не поступает. Они для меня как живые вещи, которые я должна охранять, я забочусь о них, радуюсь, когда им хорошо, и только.
Ляля успокоилась. Еще был у них разговор об аскетизме. Тарасова усвоила себе вульгарный аскетизм в смысле отказа от жизни. И Ляля передала ей, как новость, наш православный аскетизм, как систему личного творчества жизни.
Кинопьеса «Воспитание чувств» есть замечательное решение вопроса о единстве революционной морали: учительница всегда была носительницей передовых идей в деревне и это ее необходимое, естественное положение без всякой натяжки слилось с большевизмом. Получился очень русский фильм и в то же время очень советский. Сделано то самое, [что] я мечтаю сделать в своем «Канале»: новое время представить как новорожденное дитя (Зуек), а все старое и древнее как мать в ее радости после мук рождения.
NB. Только надо теперь, усвоив себе крепко тайну родов, писать в увлечении ходом простых событий, не думая о «тайнах».
В политике мы все крепнем в оппозиции, а там складывается и налаживается основательно блок против коммунизма. На одной стороне демократия в аспекте свободы личности («хочется»), на другой демократия из-под диктатуры («надо»). На одной стороне «все куплю», на другой стороне «все возьму». (Мальчик в штанах и мальчик без штанов.)
13 Ноября. Утром снег, вечером дождь. Написал предисловие к «Охотничьему сборнику». Были на «Ромео» с Улановой.
Ляля была у Головенченко, с собранием сочинений все благополучно.
14 Ноября. С утра все течет. Думаю о «простом человеке».
Норка и Жулька. Норка до того ревнует ко мне Жульку, что когда я позову к себе Жульку – бежит с большой быстротой, чтобы раньше успеть, а Жулька, само собой, ревнует Норку и тоже спешит, если я позову Норку. Теперь у них так и пошло. – Норка! – кричу я. Появляется Жуль-ка. – Жулька! – появляется Норка.
Жульке ночью иногда бывает скучно и она выразительно ноет с просьбой пустить ее в спальню, и мы ее пускаем спать у нас на ковре. Утром рано я встаю и ухожу пить чай. Жулька встает вместе со мной и во время чая кладет голову мне на коленку. Для нее отрезаю ломоть хлеба, разрезаю на четыре кусочка и через промежуток времени даю ей по кусочку черного хлеба. Сам я мажу для себя свой хлеб маслом. И когда даю Жульке сухой хлеб, она отвертывается, и это для нее значит – помажь! Тогда сухим ножом с остатком запаха масла я провожу по куску и говорю: – Ладно, помажу! После этого она ест очень охотно. То же если и не помажешь, а прямо положишь на пол, через минуту она и так съест. Понимаю так, что она вовсе не отказывается, когда ей даешь сухой хлеб, а по-своему просит – помажь! И когда потрешь хлеб ножом с запахом масла – это не значит, что она обманывается, нет! Она просто хочет сказать: помажь немного – спасибо и за это, хозяин!
Мороз на бесснежье. Солнце. Иван Федорович поехал в Дунино рубить деревья.
Разговор на Варзе с главным бухгалтером. Я рассказал ему о нашем книжном голоде при наличии чудовищных тиражей. И что, например, в Вене в книжном магазине книги только на витрине, а внутри торгуют папиросами: книги мало покупаются. Разобрали мы это и выяснили причину нашего устремления в книги: жизнь очень тяжела и в книгах все надеются найти лучшее, чем в действительности. Напротив, там человек живет в определенном укладе, ему надо беречь копейку на будущее, и сейчас ему нужно одеться, нужно растить семью, нужно, может быть, и наследнику своему что-то оставить. И явился вопрос: верно ли понял и описал «простого человека» в двух его выражениях: там и у нас.
Тема для долгого размышления: тот человек и наш человек. Начинаем с себя: а я-то сам ведь тоже в крайнем горе взялся за перо. Напротив: оформление в собственника чувствую всегда как поглупение.
И понятно: наш человек заботу о себе, о своем материальном быте отдает государству: этим там занимаются, а он сам работает и мечтает.
Тот человек «свободный», занимается собою сам.
Аналогия в женщине, которая занята собой, или женщине, обращенной в общее дело.
Вторая тема для «Канала»: «Бетал». Соприкасаясь в деле со множеством людей, Бетал входит в чувство всего человека и особенность каждого видит на фоне всего. Он такой же, как мы, простой, но в каждом видит всего человека (человек и человек, и ничего особенного). Мы же каждого человека (особенного) переносим на всего человека и, конечно, обманываемся. Вот эту особенность каждого Бетал превращает в пользу всего человека, заставляет особенного (каждого) служить всему. Это будет тема «Бетал».
16 Ноября. Легкий мороз по бесснежью. Тихо и безразлично в природе. Потом пошел снег.
Собственность рождается в борьбе человека с природой. Если природа победит, то человек становится единицей в борьбе за существование, но если победит человек (душевный), то он делается царем природы (хотя можно остаться зверем на месте царя).
«бесы», которые попадают только в голову: вот почему человек, делаясь собственником, всегда глупеет. Он умнеет, если обращает эту собственность на пользу (служение) царю природы (Богу).
NB. Анализировать роман человека с вещью – как она его пленяет и как он в одном случае ее побеждает, в другом делается ее рабом.
Слава – есть одна из форм собственности?
Или, напротив, сама собственность есть путь к славе?
Собственность есть материал в утверждении личности – это низ человека, а слава – это лицо и смысл.
Собственность, власть и слава.
Но все эти понятия раскрываются только динамически, т. е. в борьбе показываясь то как добро, то как зло.
17 Ноября. В Москве держится снег. В Дунине сошла дорога, легенький мороз, и оба эти дня 15 и 16 тихо и чудесно.
Чем больше, и дальше, и глубже прохожу свою жизнь, тем становится все яснее, что «Ина» моя необходима мне была только в ее недоступности: необходима была для раскрытия и движения моего духа недоступная женщина как мнимая величина.
Как будто это было задание набраться духа в одиночку, чтобы малый слабый ручеек живой воды мог налить большой бассейн, и эта скопленная сила воды потом могла вертеть большую мельницу.
Недоступность была как свидетельство моей жизненной слабости и стыда перед собой, это была любовь для себя, как условие роста: хочешь жить – расти, нет – убирайся!
Но в какое положение была этим поставлена девушка, искавшая себе мужа! Она не могла даже располагать собой как жертвой, потому что это ему и не нужно, ему нужна недоступность.
18 Ноября. Продолжается тихая погода с легким морозцем. Потом валил снег и вечером дождь.
Рождение есть всегда движение, так же как смерть – остановка.
Мечта о perpetuum mobile – есть мечта механика о бессмертии.
Материя и дух, составляющие жизнь, подчиняются одному и тому же закону движения (рождения) и остановки (смерти).
– в физическом плане соответствует личности в духовном.
Труп животного и растения есть материал для возрождения...
Личность в Распятии есть путь к бессмертию, выход человека из законов природы, смысл жизни. Высший закон личности – сознательно пожертвовать своей жизнью для других.
(Все это я перебираю в голове на Ордынке по пути в ВАРЗ, где ремонтируется моя машина.)
И еще думал: всякий «изм», всякая попытка включить живое существо в схему семени, вида, класса – есть попытка механизации жизни, исходящая из врожденного стремления всех живых к бессмертию. И мысль о perpetuum mobile заключается в направлении всего человека к бессмертию.
Черновик рассказа «Золотой портсигар».
< Зачеркнуто: Простой человек> (о простом человеке).
< Зачеркнуто: Рассуждение.>
Представьте себе, что из дорогого автомобиля вышел мальчик в отличных штанах и, как это бывает при неполадках с машиной, из ближайшей деревни подошел поглядеть мальчик в равной рубашке и без штанов. Мальчик в штанах стал смеяться над бедным мальчиком, и тот не отвечал, но только застенчиво улыбался. Но когда мальчик в штанах задел мать и отца, не одевших оборванного мальчика, он стал драться и разорвал у богатого мальчика штаны в клочки. Старшие пришли, стали судить ребят.
– Ты за что дрался? – спросили мальчика в штанах.
– За свои штаны, – ответил богатый.
– А ты? – спросили бедного. И мальчик без штанов ответил:
– Я дрался за свою мамашу и за папашу. Сказка о мальчике в штанах и мальчике без штанов сделана из моего рассказа «Золотой портсигар».
Вот маленькая сказочка, похожая на папироску, вынутую из моего «Золотого портсигара».
Вот пересказ на иной лад моего рассказа «Золотой портсигар», напечатанного в «Литературной газете». Этот маленький и простой рассказик вызвал множество откликов, писем и мне и в редакцию.
Большинство читателей радовались вместе со мной за выступление бедного мальчика и тому, что он изорвал у богатого его дорогие штаны. Но некоторые читатели, особенно чуткие и ревнивые советские патриоты, приняли положение оборванного мальчика к сердцу и возражают мне в том смысле, что у нас теперь мальчики одеты, если родители его не могли подняться в своем материальном положении, чтобы прилично одеть своего мальчика, то они действительно виноваты. (Я отвечу на это: что мальчик наш одевается, но еще... не совсем оделся. И не в том дело... А что это, простой человек? – спросил я себя и стал разбирать.)
На все возражения подобного рода я отвечаю теперь этим рассуждением о простом человеке, потому что в рассказе в образе мальчика без штанов представлял себе именно простого русского человека подобно тому, как в образе Иванушки-дурачка тот же простой человек является победителем умных и богатых. Что же надо понимать в этом русском любимом народном слове «простой»?
Однажды на реке я застрелил утку.
– Это русская утка! – крикнули мне с того берега.
– Как так? – спросил я. '-- Простая, – ответили мне.
– Что ты говоришь! Домашняя?
– Простая русская утка!
Оказалось, я убил не дикую, а домашнюю утку, не какую-то залетную дикую, а простую русскую.
Вот это один из смыслов слова «простой».
Так, может быть, и заяц, скорей всего не за то, что он русый, а что ложится на гумнах, бегает прямо по дорогам, свертывая под самыми ногами лошадей, называется русак или простак.
Про человека иной раз скажут «простой» в смысле хороший, простой.
А то бывают люди с простинкой, с пыльцой в голове, и в этом еще новый смысл слов простой человек – значит, глупый и разиня.
Иван-дурачок тоже, конечно, простой, но в этой своей простоте побеждает своих умных и богатых братьев, как победил русский простой человек недавно немцев.
Много, еще много можно найти оттенков этого гибкого и подвижного слова, [один] из которых, между прочим, употребление слова простой в смысле душевный, умный, в согласии с сердцем.
С некоторого времени, и мне думается со времени великой войны, поднявшей на бой народы всего мира, слова «простой человек» стали повторяться часто за рубежом, так и президент США очень часто стал употреблять в своих речах обращение к простому человеку как элементу европейской и американской демократии.
И каждый внимательный к языку читатель чувствует, что в том зарубежном значении слово простой получает какой-то новый смысл, и непременно укорительный, весьма отличный от нашего, потому что у нас простой неотъемлем от русского: утка простая, значит и русская, заяц простак – и русак.
Мне пришло в голову попробовать раскрыть зарубежное понятие простого человека во время ночного слушания по радио американского журнала «Голос Америки». Литературный комментатор излагал содержание одной модной американской пьесы, в которой герой достигал материальной свободы и, в конце концов, счастливо ее достиг. Такая пьеса бывает и у нас, у русских, но в американском понятии <2 нрзб.>. Комментатор делает вывод: – И обошлось без всякой чистки.
Вот тут-то мне и пришло в голову, что вся передача была направлена к простому русскому человеку с целью показать ему, как такой же простои американский человек может обойтись в достижении своего счастья без необходимости давать отчет перед обществом о путях своих достижений (чистки).
Один простой человек оплачивает счет без чисток: он может убить...
Развить: оплатить счет: деньги [скрывают] и любовь, и смерть, и разбой, и воров... Все пути открыты простому свободному человеку... Один простой человек должен подвергнуться чистке, дать отчет в своем труде... Другой должен потрудиться и доказать свое право обществу.
И вдруг начался невозможный шум, треск и лязг в приемнике, и на фоне этого шума послышались слова нового комментатора о том, что шум происходит от машин огромной типографии, печатающей каталог одной из фирм ширпотреба. В этом каталоге будет названо на двадцати печатных листах пятнадцать тысяч названий предметов ширпотреба.
И дальше перечисляются наиболее соблазнительные для простого человека предметы ширпотреба от золотого портсигара, от скатерти самобранки до ковра-самолета, а потом – о способе доставки их потребителю прямо на дом в любой и самый даже глухой уголок Америки. Стоит только любому гражданину опустить открытку, и он получает даром книгу ширпотреба в двадцать листов. Стоит ему только послать перевод с оплаченным счетом...
И вот тут-то, как раз на этих словах, и происходит в эфире встреча двух простых людей, один оплачивает счет и обходится без всякой чистки, другой подвергается чистке, но счета не оплачивает...
Тогда-то и раскрывается новый смысл простого человека в его идеалах: он похож на фигуру манекена, обвешенного предметами ширпотреба, совершенно свободного в своем манекенстве, счастливого и не подвергаемого никакой внешней и нравственной чистке. У нас еще Щедрин назвал такого зарубежного манекена мальчиком в штанах, а русского – мальчиком без штанов, с явной симпатией к нашему бедному и умному мальчику и, конечно, не за то, что он без штанов, а что он простой, значит душевный, и обижается за папашу и мамашу, но не за свои штаны.
Я об этом именно и хотел сказать в своем рассказе «Золотой портсигар», а не то, что наш мальчик и сейчас гол и не может одеться. Это и слепой видит, что мальчик наш надевает штаны.
Я хотел выразить свою мысль о русском простом человеке в традиции всех русских писателей, наших учителей. Мне хотелось писать просто, понятно, доступно всему народу, а народ русский понимает это стремление к простоте как к душевности. И если бы воскресить теперь извозчика, возившего Тургенева, и спросить его, какой был Тургенев, наш самый изящный писатель, этот извозчик обернулся бы к седоку и сказал бы: -Тургенев? Простой!
Одно время в идеале простоты видели пассивность русского человека в отношении зла и что эта простота имеет отношение к душе, к доброте, но не годится для целей борьбы со злом.
В борьбе с немцами простой народ показал, как он может быть активным.
Нет, простой никак не значит пассивный и этого быть не может: мы же все писатели знаем, как трудно, какую борьбу должен вести художник слова, чтобы вещь его стала проста и всем понятна. Пожалуй, в этом смысле слово «простой» значит законченный, совершенный. Все русские писатели стремились писать просто, понятно, доступно всему народу. И мне кажется, в народе определение простой человек содержит в себе значение нравственного законченного человека, хорошего человека в отношении своего ближнего. Если бы можно было встретить извозчика, возившего Тургенева, и спросить его, каким человеком был тот самый изящный писатель, он сказал бы: простой. Можно бы подумать, как раньше многие думали о нас за границей, что в нашем слове «простой» содержится восточное понимание жизни в смысле непротивления, что простои русский человек – есть пассивный человек, и русские – женственная нация.
Но именно как раз кто так думал и строил на этом политику, на своей шее испытал силу кулака простого человека. Нет, простой у нас никак не значит пассивный. И я даже помню, спросил при первой своей встрече с егерем Алексеем Михайловичем Егоровым, провожавшим на охоту Ленина: какой, Алексей Михайлович, Ленин? И егерь, не думая, сейчас же о самом активном нашем человеке сказал: простой!
19 Ноября. Вечером вчера половодье, утром, кажется, подмерзло и улицы стали катком. Но, думаю, за Москвой снег удержался и так зима ляжет на ледяную основу.
Мы обыкновенно смотрим на людей и природу, в то же время ощущая свое личное присутствие, и только очень редко забываем себя, и это состояние называем: «вышел из себя». Но иногда мы все видимое узнаем в себе: и человека этого вот, идущего навстречу, и мальчика, и девушку, и небо, и дома, и луг – все, все в себе и я во всем. У нас это бывает минутами, редко часами. Но такие, как Сталин, раз навсегда взяли человека в себя, и он у них окатался, как в реке камень, и катится вместе с водой. Такие люди, общественные деятели, знают человека в себе и распоряжаются им, как самим собой, и он у них, этот весь-человек, живет в душе, как у нас живет наше я.
(Это чувствую, но ясно выразить еще не могу. А нужно для изображения Сутулова при распределении работ. Думаю, что явится само собой, как фон при рассказе.)
Пишу второй «Золотой портсигар» о простом человеке. Начало вчера читал Замошкину. Оказалось, что «мальчик в штанах» можно сказать в нашем обществе, а выразиться по-щедрински «без штанов» грубо и неприлично. Замошкин приехал и привлекает в юбилейную комиссию Кассиля.
Раньше, действуя, держал в душе, чтобы вышло непременно по-моему, так! а не так выйдет, это все равно, что я бы пропал. Между «так» и «не так» не было никакого промежутка и оттого было трудно править собой, как автомобилем, когда нет в руле люфта. Теперь, когда у меня что-нибудь не выходит, я откладываю работу в полной уверенности, что через какое-то время за ней придут, и тогда я спокойно доделаю.
Стыд перед людьми держится в моей душе гораздо дольше, чем люди живут сами. И вот если бы знать это, то зачем бы стыдиться: жил бы и жил. И даже все же есть такие люди, бесстыдные.
20 Ноября. Вчера явилось солнце к обеду и подморозило к вечеру, утро сейчас безоблачное. Москва – сплошной каток.
Я им рассказал, какие у меня читатели. Ляля про себя прыгала от радости.
Говорили о Жене, что какая бы из нее вышла игуменья, и красивая, и деловая. Ляля ответила: слишком деловая, и занимает собою и наполняет все место: Богу некуда у нее поместиться, все это она собой вытесняет, все заполняет собой во имя Божие. Сектантка она...
Моя известность растет, и вместе со славой, чувствую, растет моя недоступность людям маленьким. Говорят, что Шолохова даже и невозможно найти, а добиться приема у Фадеева... на это, сказал кто-то из смертных, мне рассчитывать нечего! А какой был Алеша Толстой в Детском Селе и какой стал в Москве. А Горький, а всякий, кому вышла доля выйти в боги!
А Сталин! Давно ли, я помню, он ходил по земле как простой человек.
Что значит, как подумаешь – какие-то две тысячи лет! так давно ли и Сам живой Бог ходил простым человеком между людьми, а теперь едва теплится вера в то, что Он когда-нибудь снова на землю придет.
Мои предки верили, что книга создается не человеческими руками, а падает с небес к людям на землю. Я это время еще застал. Россия тех времен еще была неграмотная, и я даже сейчас вижу и могу по имени позвать тех, кто верил и говорил об этом: книга падает с неба. Как хорошенько подумаешь, то и сейчас народы нашего Союза <зачеркнуто: относятся благоговейно к книге> ждут от книг чего-то лучшего и большего, чем можно сделать тут возле себя своими руками.
А наши писатели, полиграфы и всякие [книжные люди] до того усердны и старательны в создании хорошей книги для людей, что богу некуда на этих новых небесах ни стать, ни руку приложить. И с новых небес книга тоже буквально падает, как читатель ищет книгу.
В заключение: не скрою – мне приятно быть сыном народа, который когда-то верил, что книгу делают боги на небесах. Еще приятнее мне быть сыном нынешнего народа, стремящегося к знанию. Мне только не хотелось бы попасть в положение старого бога, пожелавшего в нынешних условиях поучиться: книг печатается в тысячу раз больше, книгами завалены, а ту книгу, которую хочется почитать и самому богу, ни за что не найти.
Вероятно, мальчиком и сам бессознательно рос в этой вере, а то почему же теперь, когда эта вера стала для меня только фольклором, я, слушая слова сельской учительницы в кинофильме «Воспитание чувств», не могу удержать слез, когда учительница говорит народу простому, погруженному в дело свое понятное:
– Я научу вас мечтать!
В том самом театре, где бывала сомнительная молодежь с уличными повадками, теперь тихо, та же молодежь – как один-единый человек.
Какая смелость, какая сила в этих словах на весь мир, когда мечта стала непризнанным всеми словом:
– Я научу вас мечтать!
Что это за прекрасные слова новой веры, и какая это вера прекрасная в сравнении с тем фольклором о книге, падающей с неба.
Мало-помалу приходит счастливое время, когда смотришь в себя как в природу и понимаешь, что мысли твои растут в тебе самом, как все растет в природе, выходя из темной утробы семени на солнечный свет.
«Сыроежка» похожа на собаку, все может и ничего не может сказать. Все, за что она ни возьмется, все выходит у нее хорошо, она все может сделать и ничего не может об этом сказать.
Наташа Игнатова – обратно: все может сказать, очень умная и образованная и тем только и славится, что умная, а в существе ее, как в пустыне – только песок.
21 Ноября. Подобные дни, Москва – каток.
Вчера был Каманин Федор Георгиевич. Говорил о «Я-честве» (первый раз слышу). Литератор-собака: может с мыслью бежать, оставляя чернильные следы на белой бумаге, а думать не может. При этом сплетник в своем маленьком кругу маленьких литераторов – Григорьева, Кожевникова, Замойского, Громова.
22 Ноября.
В том-то и дело, друзья, что при всех своих добрых намерениях нельзя просто деловым отношением выполнить свой жизненный долг. Надо в жизни какое-то время оставить и Богу, а самому отойти, поразмыслить и помолиться.
Надо в эти минуты, часы или дни даже прямо отказаться от самой желанной своей цели. Как это сделать – отказаться? Тут нужна целая школа жизни: не так нужно отказываться, как учил Толстой, из гордости оборвать связь с жизнью. Так надо отказаться самому, чтобы дело свое (продолжавшее делаться само собой) передать Богу, а Он бы за тебя делал, пока ты отдыхал. Тогда ты, возвращаясь к делу, получаешь готовое и радостно доделываешь и приходишь к желанной цели.
Беллетристику как таковую нельзя перечитывать, а можно повторять только поэзию и мудрость. Но читается беллетристика и пишется легче всего. Вот почему Алексея Николаевича Толстого, кажется, уже и нельзя больше читать: он читается и распространяется еще только на поверхности. Раз прочел человек и передал другому, и так все прочтут по разу и забросят автора навсегда. Беллетристика – это поэзия легкого поведения.
Настоящее искусство диктуется внутренним глубоким поведением, и это поведение состоит в устремленности человека к бессмертию. Никто не свидетельствует так о назначении живого существа к бессмертию, как все живущее в природе и дети. «Будьте как дети» – это значит живите как бессмертные!
– язычник живет, как ему хочется. Таким образом, у нас теперь есть по два понятия: аскетизма и язычества.
Один аскетизм – это когда отказываешься от своего святого назначения, от своего Хочется ради общепринятого Надо.
Другой, когда ради своего главного назначения, своего истинного творческого Хочется отказываешься от помехи своих низших страстей – творческий аскетизм.
Так точно есть у нас и два понятия язычества: одно трафаретно-церковное, другое творческое.
Но не будем много разбираться в этом.
В природе нам дорого, что жизнь в смысле бессмертия одолевает смерть, и человек в природе подсказывает существование бессмертия и на том торжествует.
В природе осенью все замирает, а у человека в это время рожь зеленеет.
В природе жук просто жундит о бессмертии, а у человека – Моцарт и Бетховен.
Когда я один уезжаю на машине, я останавливаюсь где-нибудь в перелеске и выйду на опушку леса и сяду, а мотор молчит, то сердце свое я понимаю тогда, как мотор, и всего себя, как машину. И окруженный пустой тишиной знаю, что в глубине ее недоступной ведет мою машину неведомый мотор. Я его чувствую, как себя чувствую своими частями, и угадываю его желания, поступки.
Тяжелое серое небо, легкий мороз. За городом лежит настоящая зима. В доме готовятся к встрече Шаховых, Раисы и Гронского. У Ляли грипп.
Начинаю только теперь понимать Чехова, он тоже, как майский жук, летел без-мысленно по назначению к бессмертию, но летел и как человеческий ракетный снаряд, ударил силой своего личного движения по неподвижному воздуху старого мира. У нас только теперь, когда видишь уцелевшую барыню в старомодной шляпке или что-нибудь такое из старого мира, по-чеховски сжимается сердце тоской. У него же это было тогда, и в этой тоске он летел вперед, и этим он был тоже пророком, хотя не прорек ничего.
проволоки и теперь напрасно шевелит всеми ножками, напрасно надеется, собравшись с духом, пустить с гудением в ход свои крылышки. Майский жук, назначенный к полету в бессмертие, теперь сидит на гвозде.
Иногда кажется, что и человек, тот настоящий большой весь-человек, тоже так летевший в бессмертие, был пронзен, и мы, все люди, во все времена сражаясь, и теперь, и в будущем – это все частицы частиц, летящие от взмаха крыльев пригвожденного бессмертного существа, летящие во все стороны времени тоже в бессмертие.
Если бы все было благополучно в природе, то зачем же жуку в его брачном полете быть пронзенным колючкой? Другой пролетающий жук не придает этому значение и летит, как бессмертный, но человек, проходящий по дороге, рассеянно взглядом попав на жука, вдруг остановился, задумался, осторожно и мягко, сжав его двумя пальцами, снял с колючки, подбросил высоко в воздух, и когда жук полетел, улыбнулся. Человек этот был бог и царь природы, он вернул жуку назначение и жук опять полетел, забыв свой род, полетел по назначению как бессмертный.
Зуек среди животных должен быть представлен как бог, как Цезарь, представленный Б. Шоу, царем среди обыкновенных людей, но мысль эта должна утонуть в приключениях и повадках зверей.
Хороши наши скромные пиры, когда хозяин за столом рассказывает, как он покупал эти сосиски сам и укладывал в свою авоську, как не хватило у него денег и он экономил и т. д. Я, поднимая тост за наших женщин в борьбе их с семейственностью, вспоминал Лидию, как жука на колючке. Прекрасное мгновенье, остановись! (И жук садится на гвоздь.)
Мороз, снег и ветер – метель! Все крыши в Москве белые – зима! И если это зима, то почти можно сказать, что первый зазимок до конца не растаял и постепенно, то убывая, то усиливаясь, перешел в зиму.
Ходил в Союз спросить юрисконсульта, не будет ли плохо, если к юбилею просить о прибавке пенсии. Он это одобрил и просил подождать с этим до своего [возвращения] после отпуска в конце декабря.
Завтра в Министерство за «Москвичом». После ремонта М-12 – запрятать ее в Дунино. «Москвич» поставить в Москве и ждать пока за М-1 дадут «Победу».
Сегодня в метро понял, наконец, почему эта старая прежняя поднимается в душе тоска и даже неприятность. Ехал человек старый в большой седой бороде.
– Хороша борода! – сказал мальчик с острыми глазами.
– Чем хороша? – простодушно спросил старик.
– На швабру годится! – ответил дерзко мальчишка и на всякий случай отошел в сторону. В вагоне засмеялись. Тут-то вот и решилась загадка о тоске. Раньше седая борода значила личную старость человека: умирал человек – исчезала эта борода, но тут рядом была другая, третья, все старики тогда носили седые бороды. А теперь с этой бородой исчезает вся борода всего человека, время проходит и старики больше не носят бород. Причина тоски в появлении безвозвратного, могилы не на кладбище, а на улице.
Когда, с каких времен, в каком столетии началось освобождение русской женщины? Психологически всю эту историю можно понять в отношениях, например, моей сестры Лидии к маме или Ляли к своей матери. Только у нас пассивным лицом была Лидия, дочь, а тут мать: Ляля тянула мать за собой в новое время, а та не шла, топырилась, и счастье ее со мной не хочет до сих пор признать.
Лидия должна была ехать на курсы, но поддавшись влиянию матери, осталась при ней в невестах и потом всю жизнь мстила матери за свою ошибку.
У Ляли наоборот, мать мстит за то, что Ляля тащит ее и хочет вырвать из прошлого.
В случае с Лидией я стою за мать: деятельный старый хороший человек почему-то должен отвечать за молодого и тащить его на своей спине. В случае с Лялей жалею Лялю: она должна тащить бессмысленное прошлое.
«Миша в Лялю влюблен».
А что значит «влюблен»?
Это значит, что человек начинает новое родство.
А если поэт только тем и занят, что всюду, везде и во всем начинает родство, то разве можно этому новому, сияющему родству противопоставить старое, не им начатое, изношенное? Так, в Средневековье изжитое духовно ложилось, подобно старой шкуре родства, на молодую жизнь Возрождения и до сих пор эта мрачная туча изношенного «аскетизма» висит над нами, подменяя собой усилие творчества (это усилие и есть живой аскетизм).
Возможно, что тот аскетизм, старый, и новый творческий аскетизм вполне соответствуют степеням родства: то родство дальнее, это родство близкое, и по существу происходит борьба между тем, что было родством и висит теперь сзади нас, как туча, и молодым родством, т. е. тем, что начинает жизнь, влюбляясь, завязываясь.
– Рано или поздно начнется возрождение. Я ответил:
– Оно уже началось.
На Арбатской площади метелица подсыпает снежок.
– Михаил Михайлович, вам бы теперь русаков тропить, а вы, что вы делаете?
вальдшнепы, зайцы. И тут рука человека. Наши отцы думали, что человек только портит природу, а вот озимь...
Кажется, начинаю работать. Условие: 1) вставать в шесть утра, 2) не курить.
25 Ноября. С утра дождь и все растворилось, на улице лед, на тротуаре льет с крыш. Небо рыжее село на город.
26 Ноября. во мне, приходят к единству моего центрального управления, и мой разум приходит к милости. И мне кажется, чего я ищу больше всего и в чем боюсь себя: это стремление болтать, «метать бисер перед свиньями» – это безудержное стремление к общению само собой входит в твердые берега.
По радио из Америки передают о чрезвычайно воодушевленном сборе помощи продовольствия Европе. А из Англии, что забастовка в Италии и Франции объясняется влиянием коммунистической партии.
27 Ноября. Белый снег. Не тает и не морозит или наоборот: часом ранним морозит, часом поздним тает. Пишу «Сельскую учительницу». Вечером передавали по радио много о моем так называемом творчестве. Слушал с удовольствием, но без волнения.
28 Ноября. «Сельскую учительницу». Кончил и отдал на квартиру Ермилова. Этим надо и кончить роман с «Литературной газетой», а то скоро поймут [меня] в моем ограничении родиной и раскулачат.
29 Ноября. Ветер в зад и человек сразу глупеет. Так сейчас у меня, и я это чувствую по ослаблению участия и внимания к другому человеку. В то же время и совестно, и хочется выдумать компенсацию и противоядие своему «счастью», и тем самым, может быть, и оправдать его. Так возникает благотворительность и так благодушие приводит к благотворительности. И вероятно, милосердие есть такой же выход из тесноты власти.
Видел медведя во сне. Мальчишки подняли его и погнали в коровник, а я трусом шел в стороне. Тут в этом и дело было, что я в одиночку трус, а на людях герой, и что есть храбрец, зависимый от общества герой, и есть у нас идеал личности независимой.
Шоу в своем «Ученике дьявола» дал нам в Ричарде образ первого героя и в пастыре Андерсене – второго.
– апостоле коммунизма (государства).
У Шоу Ричард рисуется даже в смертный час свой.
Если я сейчас возомню себя богом и посмотрю на себя назад и пересмотрю свою жизнь с того дня, когда в первый раз сказал свое «мама», то за кого мне, богу, считать то существо? Буду считать его человеком в своем начале от «мамы» до сознания в себе бога.
И зачем особенно вглядываться в себя, в свою биографию. Вот моя Жуля сейчас спит под столом, привалившись к моей ноге: пусть это я прежний в чувстве своем к человеку-богу: буду смотреть и на себя, и на нее.
Сюжет: Сережа догнал меня в гимназии. (Самолюбия не было – оно было помещено в драку.) Учитель математики ставил ему четыре, мне три. (Самолюбия не было.) Но раз он поставил мне четыре, ему три. Я обрадовался, я схватился, учил математику, выучил: я всегда буду на четыре. (Самолюбие явилось.) Но учитель понял ошибку свою и начал урок с того, что вытер мою четверку и поставил тройку. (Самолюбие вернулось назад.)
30 Ноября. Небо в тумане, на земле небольшой мороз.
так для чего же я буду им свою старую шкуру показывать? И себе невыгодно, и им пользы нет.
На это возражают обыкновенно тем, что у читателей есть законная потребность видеть писателя. На это я отвечаю, что у иных может быть потребность съесть его или хватить камнем... Гораздо полезнее будет удержать их от этих потребностей и предоставить им самим создавать образ писателя по его сочинениям.
На это опять скажут, что мы распространяем портрет Пушкина вместо самого его, а если бы он был жив, как бы всем нам захотелось посмотреть на него. Ничего не ответишь, что-то есть в природе вещей, но тоже и в природе вещей удирать автору от своей иконографии.
Значит, писатель! ты удирай, а ты читатель! – лови. Удерешь – хорошо тебе будет, поймают – хорошо будет читателю, а книга будет вашей радостной встречей.
Примечания
1 – в начале XX в. евгенические теории получили широкое распространение в научных кругах разных стран, а в некоторых евгеника утвердилась и на государственном уровне: правительства этих стран стали применять ее для «улучшения человеческих качеств» (в частности, нацистская Германия в годы Второй мировой войны).
2Имеется в виду машина Пришвина «Эмка».