• Приглашаем посетить наш сайт
    Лесков (leskov.lit-info.ru)
  • Пришвин.Дневники 1905-1947 гг. (Публикации 1991-2013 гг.)
    Богоискательство. 1912 г.

    [1912]

    1 Февраля. Типы новгородских обывателей: «Иван Грозный» и печник Кудрявцев. Оба православные. Кудрявцев утвердился в Боге, когда бросил пить. Бог от запоя спас. «Иван Грозный» – неудачный кабатчик, враг спиртных напитков, а должен торговать вином: крест его. Человек крепкий. Члены общественного] клуба изводят его насмешками над религией до того, что он топиться хотел. И кантонист-атеист. Позолотчик-сектант, церкви не признает, толстовец <1 нрзб.> Н. И. Ушаков земец, прогрессист и друг. Черта между обывателем и прогрессистом (интеллигентом). Черта та же самая в крестьянской душе.

    У «Грозного» нос попугайчиком.

    Новгородские долбежники (прозвание от долбни Ивана Грозного), или гущееды (едят гущу: горох с перловой мукой).

    – Долбежники, может, и не худые, да меня они назло били, и ничего в них не понимаю.

    Стали обсуждать железную дорогу и подумали – не обратиться ли к депутатам, стали разбирать, и, наконец, к какому обратиться депутату, и разобрали, что всем им, депутатам, дорога не выгода, и не стали подавать в Думу: одним миром мазаны.

    – В Европе выгодно заниматься общественным делом, у нас – нет: им занимаются идеалисты. В идеал возводится общественность, но в ней идеала, может быть, и нет, а это обыкновенное земное дело…

    Поиски квартиры, квартирная старуха спрашивает о ребенке: – Ребенок мал, а, между прочим, глуп, сколько лет ему? шесть – значит, по деревьям лазает. Не лазает? Нет, лазает, я, батюшка, насмотрелась на детей, много видела на свете всего, много хлебнула, ребенок мал, а, между прочим, по деревьям лазает. Вы не из Полтавы? Нет, ну, слава Богу, а то у меня жилец был из Полтавы сумасшедший, в Полтаве все сумасшедшие. Вы не из Полтавы, стало быть, ну, все хорошо. У меня чистота, у вас спрашивать буду, чтобы чистота, аккуратность и воспитанность.

    9 Ноября. Собрание у печника Кудрявцева. Филодендрон и лимонные деревья, качающаяся мягкая мебель, божница с лампадами, фабричные роскошные плакаты вместо картин. Печник из тех, у кого жены – страдалицы, и обыкновенно выживает уже вторая или третья. Жена сидит в черном новом, но от времени порыжелом платье. Дети от самых маленьких. А в дверях назади бородатые печники. Миссионер не обычный иконописный, а для этих печников и черносотенцев. Вот любопытный факт из жизни современной провинции, быть может, единичный, но характерный: один знакомый священник-миссионер обращает свою деятельность не в сторону сектантства и старообрядцев, а черносотенцев. К собраниям в частных квартирах этих самых черносотенцев привлекаются сторонники и левых партий, даже евреи. И вот ничего особенного не происходит. «Иудеи» мирно разговаривают с православными, и [иногда] спрашиваю себя: да существуют ли черносотенцы, не есть ли они создание... Я присутствую на втором собрании у мукомола. Обстановка см. выше. Левые задали вопрос, как это может быть, что если православие не пало, то почему же убийства, грабежи и т. д. Другими словами, вопрос, на который должен ответить миссионер, – это согласование современности с древними идеями православия.

    Легенда об Адаме и Еве. Как это? Несправедливость. И объяснение: яблоко – это волшебство, это искушение колдуна, плоти. [Тут] государственность не поможет: в Европе то же зло. Это зло – личное присвоение (яблоко) и конкуренция.

    Спасение не вне нас, а внутри, каждый о себе должен думать. Личное совершенствование. Голованов о личном спасении: – С чего начать? Колесо жизни: как выйти из колеса. Вот крестьяне какого-то села устроили общественную подачу милостыни, нищих извели. Начнешь и уйдешь, а как бы просто.

    – Извините меня, я человек необразованный! Как бы нам скомбинировать, выйти из этой тяготы? – Сразу ничего не выйдет – нужен срок, не сразу. – [Не] сразу? Если мне и удастся лично себя спасти, то другие так останутся. А чтобы вся механика двинулась, а оно все крутится, то есть никак ничего не поделаешь. Извините меня, я человек необразованный, как я могу, то есть против этого самого колеса. Начать бы с какого-нибудь маленького вывода! Как найти связующий цемент?

    Голос из толпы купцов: – Кудрявцев: ваша точка – не точка, а комар летающий, жужжит и мелькает: истинный Бог, я так понимаю, – забор, нельзя человеку без забора жить, необходимо живому человеку прислониться к забору. Бог есть забор!

    Самое главное – Христос или корова. Нарисовать то, что держит около коровы человека. Сильна коровой радость и голосом певчий с попами сходится. Толчок: кум-поп денег не отдал. В коровах правда (отчего и неистребимы помещики, а когда социалист говорит, что корова должна быть общая, это для Саморока непонятное). Корова или Христос. – Мы стоим на правде, чтобы у всех было общее. – И Христос будет общий? – Христос – это дело другое, что ты говоришь! – Другое, вот то-то и штука, а если я ему корову отдам, а он съест, и опять у него ни коровы, ни Христа не будет? Нет, тут нужно, чтобы коров христианам отдавать, надо сначала найти базу объединения, а потом отдавать коров. И еще я так понимаю, что корова и Христос – до того дело разное, и я всякую мысль о корове должен оставить, а вы хотите на коровах Христа поставить, или коровы, или Христос, а ежели без Христа корова...

    Саморок. Грамотные разбрелись по свету. На памяти наших отцов пришел в Меченый лес с Ильмень-озера атаман рыболовной артели... сел на печь, пристал к жене грамотной, стал грамотным. Выродок-Саморок (вид Рябова). Любил коров, после раздела увел своих коров в Новгород и стал арендатором городской скотопрогонной площадки. Жизнь его с женами и бабами. Корова и женщина: считали за колдовство, как он обходился с коровами, а он говорил: вот баба, попробуй, обойдись с ней нахально: цоп! – так она тебе такое цоп! покажет, а обойдись, как полагается мужчине с женщиной, – и она тебе все отдаст, что хотела и чего не хотела. Жена говорила, что сладко масло, а как оно добывается горько. Женщина! а ведь какую мудрость сказала, так прислушайся к каждой твари, и у каждой есть природный свой разум, только она не знает, что он есть у ней, и не развивает. Психология битья жен у купцов, вот, напр., молитва купца около Спас-Чекряк. Ум у меня громадный, я ничего не сделаю, не подумав.

    Корова подобна птице небесной – поела, сыта и спит, а человек не так, все чего-то беспокоится, и чем беднее, тем больше, и допусти ты бедняка до министров, они еще суетнее будут, чем нынешние министры.

    Матушка, стало быть, была к церкви привержена, а у меня голосок был, и пел, и стал сходиться с попами, и, наконец, даже кум был поп и 50 рублей не отдал: понял, что попы нечестные, главное, потому понял, что, когда о главном заведешь речь, отворачиваются. Как только скажет свой вопрос Саморок, так сейчас к печке прижмет: семинаристов в угол поставит. – Какой это вопрос? – Отчего так: Бог – Творец, стало быть, Он же Творец, а то кто же меня сотворил – верите, что есть Творец? – Кукарин: – Верю! – Твердо веришь? – Твердо! – Твердо веришь, то скажи, почему это так сотворил Он его по своему образу и [подобию], чтобы один давил другого? – Он сотворил правильно, а это он [человек] согрешил. – Врешь! – хлопнул рукой по спине Саморок, – врешь, от себя говори, а не от Писания; ты и я, почему ты поп, а я мясник и должен корову бить, а ты жрать, сейчас говори, чтобы без закона, а по существу. – Вот ты как. – В этом и есть вопрос, чтобы по существу. – А... да вот как... а это я ни, ни... нет, ты прямо как мы с тобой, а это к чему, стало быть, привык, ты брось, брось, я тебе говорю! – Прижатый поп сидел углубленно...

    Этим вопросом расшевелил всех попов, и поднялся шум, и Саморок сам себе изумился: как же это он, грязный и темный человек, мог целый город затронуть, что же было бы, если б настоящий человек... И увидал великую грязь и что у людей эта грязь только прикрыта («Вопрос» в требовании Бога живого). Случилось так, что в этом состоянии он пить стал четвертями (на обеде гостя, как котенка, вышвырнул), и однажды на двор его вышла одна корова и стала гадить, и он взял вилы и вилами убил ее. Это видел дьякон, бродячий пес, ничего не сказал, а вечером показал Евангелие от Павла и убил его, а «закон» сам не признает, дьякон выше закона был (дьякон – Щетинин).

    Попал к баптистам: вышел такой же, как и Степан Петров, и начал говорить просто, и все были просты, как дети, и он проникся; понял, что и они, как Перс, закон не признают, а по начальному, детскому закону живут: у детей ведь святые чувства, не наши, не выгодные... И принял он [от баптистов], что они правду знают, а что от буквы говорят, то это для виду, потому что, когда говорят ему от буквы, он вертит глазами (с буквой помирился), как бык, т. е. согласился в основном, а то, что говорили, для чего-то нужно... И целыми днями стоял и плакал, и купцы говорили, что это водка у него из глаз выходит.

    Ходит в трактир, забастовка, революция, переживания Саморока, а Перс тут где-то в стороне и время от времени встречается и ядовито ухмыляется. В конце концов, после забастовки Саморок отдается Персу и пропадает из города, а все, что раньше было – это «куда деть себя», куда деваться со своим естеством, не знает, куда деть свое огромное чудовищное естество.

    – Испугался: да как же так в тебе... это я! А то не я, то не мое. Живой, живой! Воскресение: я убью тебя, отдайся в рабство – и будешь свободным, я воскрешу. Иди за мной. – И Саморок пошел, и пропал казначей. Удивились в городе: куда он пропал... Россия, где-то без конца, без начала степь, и там апостол Павел пишет свои Послания.

    <Приписка: пьяное сердце мягче, и шире, и больше, пьян я жизнью (это после трезвой жизни у баптистов)>. Пьяный я лучше, у меня сердце мягче и больше, пьяный я жалею, а трезвый ничего не жалею... как я блудил (у Ростовцевых) и вдруг решился, как апостол Павел, во все стороны.

    Новая земля... Степь, горы... новая земля... И конец – новая земля в Петербурге: однажды снежный вечер, цветущий сад, ветка сирени, шел Мережковский и услыхал про сирень. Разговор, который [вел] Легкобытов-Саморок, и начало романа его с Мережковским.

    Период в трактире: сцена – Любомудров и Косокрайний (<2 нрзб.> я уж такой косокрайний, мне давайте настоящие ответы!).

    Есть такое зеркало, страшное зеркало, в которое посмотреться самому хорошему человеку – и все равно будешь с кривой рожей. Есть такая особенная точка в сердце, возле которой все нажитое изо дня в день с великим трудом меркнет и где всякая жертва не принимается и отвергается. Думаешь, вот теперь отвергнуто, ладно же, я подожду – примешь! примешь! И вот жил долго и мудро, и, кажется, нажил и окрылился, и опять говоришь: Господи! вот я! И только что сказал, вдруг в следующую минуту и полетел Бог знает куда. Корова вошла во двор, корову ткнул вилами...

    Сюжет для рассказа: казначей, печник или купец? Кудрявцев – огромный, сильное тело, глаза, жопа... (найти черты для купца-громады). Пил, как пил, четвертями! (вообще как пьют сильно?) Куда мне девать свое естество? Замучил жену, замучил другую (у купцов первая жена – страдалица, и только вторая выживает). Вторая ревнивая, сестра. Проповедь баптистов, а он им: «Куда мне девать свое естество?» Обратили его, и он целыми днями стоял на коленях, и слезы (в религии всегда много слез) ручьями текли, и купцы смеялись: это водка из него слезами выходит. Стал читать Библию и дочитался, что из ребра Ева и Лот жил с дочерьми, и сестра ухаживала за братом, и вот он за чтением Библии, и ему приходит «мысль» (мысль – самое вредное). За это его выгнали баптисты, и он снова запил и стал говорить, что ничего не было религиозного с ним, а так это...

    Второй сюжет: соединить Кудрявцева (потерял землю) с Кукариным (сказать матери – блудница!) и с Легкобытовым (сказал и остался один) и нашел новую землю.

    Каждую вещь под принципиальность можно подвести, только что из этого пользы? Адвокат Боголюбов – тип для изучения толпы; председатель, ему все равно, но он отлично чувствует это – чем угодить толпе. Хлопуша. Он и Голованов – дело толпы. Голованов – сердце ее <1 нрзб.> таких поверхность. Хлопуша-адвокат – дитя [толпы], вера средних. Ушаков – оратор-разум (люди родятся и вовсе без веры). Кудрявцев – темная сила, взрывами, Бог его от запоя спас! Жены-страдалицы (Достоевского картина: жена в блеклом черном платье с подносом в руках)...

    Сашка-поездошник. Старушки-бобылки. Печник, купец, молящийся своему Богу против запоя. Скрипучий пожилой и худой мужчина, что ноет, как будто зуб болит, а как заноет, повторяет: Господи, Иисусе Христе!

    «Нужно смету составить, а они о несправедливости рода человеческого». Умнов – тип идеального мещанина: водопровод, водосливы.

    Уважают Хлопушу [адвоката]: когда у губернатора он речь говорил, то все заметили, как он перед этим три бутерброда съел: «С пониманием человек, [поел] – и есть на что опереться!»

    Тип: Голованов. Дитя общественное. Вывелся на людях. Подкинут был стекольщикам и стал стекольщиком, вырос среди черносотенцев... выводит к свету, косноязычный, идеалист... неясность мысли...

    – В городе пока зарабатываешь – и живешь, на город расположиться нельзя. Я, что зарабатываю, отсылаю в деревню семье, это мое пристрастие. А человек не может жить без пристрастия. Ежели не семья, то в карты станешь играть. Свобода выходит пуще неволи, вроде болезни затягивает – дома не усидишь, пойдешь в трактир, и вроде там почище, посвободней, кто-нибудь газетку прочтет.

    – Почему вы не пишете о нас? – Материала нет. – Кругом беззаконие, а у вас материала нет!

    – представитель религии человечества, и Молочников – толстовского сектантского христианства.

    Спорят о некоем пострадавшем толстовце, сидящем теперь в арестантских ротах за отказ от исполнения воинской повинности. Спор завязывается из-за письма толстовца, в котором он выражает чувство своей преданности воле Бога, пославшего ему тяжкое испытание. Серг. Ив. возмущается покорностью и говорит, что она не от Бога. Его вообще возмущает покорность толстовцев: вот забастовка всеобщая, человек замученный, забитый свет увидал, разве это не правда? А толстовцы не принимают этой правды, называя ее зоологической, а не человеческой. Вот и по поводу войны тоже: «зажгли человека»! С. И.: – Власть не народ, а цари, а народу после войны кое-что достанется. Вот после Севастополя спихнули? – Да, спихнули. – А после Японии? – Спихнули. – Нет, не спихнули хоть, а все-таки кое-что прибавилось народу. – Молочников: – Это не способ! – и доказывает: – Во-первых, не всегда достается, а во-вторых, вред «способа» – что он есть оправдание войны, если меня насильно пошлют на войну к японцу, – куда ни шло, но если еще подыскиваю оправдание своему поступку, – это никуда не годится.

    Затем спор был о том: цари ли делают войну? Решили, что цари, а народ есть только материал: школы, воспитание, солдатчина формируют этот материал. Были такие, что сказали о войне: пусть потешатся, пусть, но чтобы уничтожать, – я не согласен. К средствам воспитания народа причислили печатание портретов полководцев в газетах. Некоторым хотелось «встряски» – от нее будет лучше: война – встряска! Что цари войну делают – доказательство: предложить солдатам выбор, и они все вернутся.

    Приказ Назым-паши: проявляйте милость к несчастным, которые сражаются, повинуясь своим начальникам.

    Война есть новая демонстрация христиан, которые хотят завладеть всем миром, и это, конечно, будет; наше дело дожидаться – когда они завладеют, то передерутся между собой. – Как-нибудь устоят. Ну, а вы что скажете? – Вот об этом как-нибудь... Справедлива ли теория Руссо, что каждый народ достоин своего правительства? – Это тема для статьи о выборах. Ушаков: я думаю, что теория справедлива (мужики, два вагона выборщиков и пр.). Спор о войне, ссорятся... Третий: оба против войны, а вот сами воюете!

    – завладеть всем светом и т. д. – вопрос в том, какой способ лучше.

    – Причины войны... а потом самолюбие: не называй моего пирога лепешками!

    «помазанника Божия». 2) Капернаум прежде всего обрушивается на коварную европейскую привычку создавать войну, и эта ненависть пока мешает целиком присоединиться сочувственно к восставшим болгарам.

    – Как Самсон? – Какой Самсон? – Да вот что столбы-то потряс.

    Сказание о правителе Иосифе и фараоне в Капернауме...

    – Ты по два гумна молотишь.

    – Я ж о людях говорю, а содержу свое (Кудрявцев).

    – Вы такой народ <1 нрзб.>, что и галки вас боятся.

    – Ой, Алексей, отрежу хвост!

    – Хвост есть лжеучение (Исайя). Хвостом увлек одну треть с неба (Апок.).

    – Да я ничего, я не воюю, я только хочу ухо ему отрубить, как апостол Петр.

    Вошел человек с большим хлебом и сказал: – Вот сколько зерен в хлебе этом, а ни одного не увидишь, все зерна смолоты, стали хлеб, вот так бы...

    – Будь у тебя одна дорога, а то у тебя их тридцать! (это о русском человеке, не имеющем принципов, жизнь к которому повертывается сама, и он, «оборотень» со стороны, внутренне может быть всегда искренним).

    Оборотень. Душа Кукарина: живчик в душе, который никак нельзя поймать; вот, кажется, всей душой отдался ближнему, а живчик вдруг независимо от всего, что думал, что хотел, вдруг перевернулся, и все перевернулось на другую сторону. Пробовал считать до десяти, и чем больше считаешь, тем сильней потом взорвет.

    Он как Бабья Нога – куда хочешь, туда повернешь.

    – сапожник, прозван «Дон-Жуан». У него душа коротка. Натура слаба, начинает и выдержать не может, человек несерьезный (мотив «Бисмарка»). Привязливая, любящая душа у сапожника, был религиозен, отдался бескорыстно «Бисмарку» и теперь о Боге слышать не хочет, но все-таки, когда ему вырезали благополучно грыжу, пошел и отслужил молебен. Жена сварливая, влюбился и убежал с другой, лавочку открыть хотел в уезде, но только год провел (душа коротка!), разорился и вернулся к жене, ехал на товарном поезде и сошел с задней стороны вагона и задами пошел к своему дому, и жена его приняла.

    Объяснение с Персом: когда тот открывает, что нет ничего, а есть только начало в себе самом, на стороне нет ничего, а все у нас на земле. Разбойники. Бог в молчании... Когда Бог становится звуком.

    В Капернауме. О Христе православном. – До Неплюева я держался старца Зосимы, а как Неплюева узнал, стал к Неплюеву. Церковь меня подчинила Христу, спасибо ей, но остаток дней своих, подобно великомученику Стефану, посвящу на обличение [врагов Божией] матери. Драма его: семья и он, дело материальное и вера. Ищет путь слияния с другими во Христе, а получается не Церковь, а благотворительное общество. Христос духовный и гордый (Толстой, еврей), а православный Христос имеет дело с материей и смирением. Что это значит? Действительность нужно видеть... материя = отечество = нация = драма православного в том, что он не может отказаться от родины... без родины пустые слова о Христе. Нет пути ко всемирному от своего, и без своего – тоже пусто... Радость в Христе.

    Тип Королева: торгует старинными вещами, аскет, чай не пьет, девственник.

    О паозерах. Честность в артели – что за честность, это по рыбе, а так, в одиночку, ты хоть ему масло на голову лей, он тебя обманет (хорошее качество).

    – в отчаянии Христос...

    Глаза ребенка и старого дикаря одинаковы.

    Возмущение: какой же это смиренный народ – в театре народ подожгли, гусями живыми закусывали, или вот случай, известный здесь всем: мужик убил женщину и ограбил. «Почему убил? – спросил судья. – Я голодный был. – Отчего же ты лепешки не съел? – Да они скоромные были». – А все-таки народ смиренный и покорный! – сказал Молочников. – Все его обирают, грабят, а вот он не расходится, все сидит у земли – что ему земля, а вот он сидит. – Заврался! – Провокатор! – То есть как же так – провокатор? – И поднялся шум и крик. Кукарин и Кудрявцев, ростовщики, черносотенцы-погромщики, и старик Молочников. Личности. А Сергею Ив. что? Он подкидыш, у него отца-матери нет... С. И. отвечает: один молодой человек хотел стреляться, потому что отец его чахоточный был, а мать остановила: «Успокойся, отец твой в тебе не виноват», – он и успокоился и дожил весело до седых волос.

    Не смирение, а рабство, из-под палки смирение. Тема развилась бесчисленными примерами. И в самом деле ([главная] тема): не уходит от земли человек, потому что земля держит – анализ этого.

    – болезнь – трактир). Итак, вопрос стоит подобно Петербургскому (Вяч. Иванов и Мережковский): смирение во Христе, или покорность зверя под нагайкой. Там на стороне смирения стоит В. Иванов <2 нрзб.> и синодский чиновник [Тернавцев], здесь Молочников (толстовец) и черносотенцы. Прибавить сюда мнение Устьинского – обряд: «Владыко живота моего» и бух, бух... Прощеный день: «Господи и Владыко живота моего!» и бухает, и так привыкает, и будет покорен.

    Здесь встречаются, значит, две правды

    1) религиозно-христ. вечная ценность смирения (большая правда) и

    2) общественно-политическое земное положение вещей: право каждого человека быть свободным, вытекающее из самого же Христова учения. Одна правда говорит – покорись, другая – освобождайся. В личности Сергея Ивановича (подкидыш, дитя толпы) и сходятся обе правды, и получается какое-то разрешение: он и смиренный (своего нет), а есть служение миру, и свое есть как общественное, – освобождение раба: свое в общественное.

    Капернаум перед выборами. Резчик печатей. Религия – обман, а национальность в основе. Моисей и пророки – все они за народ, за кровь стояли, а Христос – Он один только расстроил: сымайте, говорит, рубашку (чего не хватало апостолам) – и так церковь сделалась. В основе, стало быть, национальность.

    – Вот пророк Елисей как с детьми поступил: дети смеялись, что лысый, а он позвал медведя и натравил: вот они какие, пророки! – Не горюй, С. И., этого не было! – Черносотенцы молчат или шумят. Председатель звонит в колокольчик. – Как не было! Давайте-ка Библию! – Дают Библию. Ищут. – Да я не о том, С. И., пусть написано, да этого не было! – А за кого же вы Христа считаете? – Христос – это социалист, это наше время, как у нас социалист, так и Он. – Летучий авангард! – сказал [человек] с длинными усами. И потихоньку стал говорить: – Я против социалистов ничего не имею, я только не могу с ними быть, мне хочется единоличия, именьице, чтобы я жил легко, а социалисты путь прочищают для меня: это летучий авангард, легкая кавалерия.

    «Бисмарк» о партиях: каждая партия есть постепенность, т. е. как только она захватит власть, так ей и конец приходит, и новая лучше готовится. Я считаю, [то, что] левая партия говорит, неосуществимо, так только, передовой авангард...

    Эти отдельные (более слабые) люди покорили мир? («Бисмарк» – общественность, Кукарин – личность).

    Искание в Капернауме начала всех начал и споры о первобытном.

    «Бисмарк», Сапожник, Павел Емел. – саддукеи. Книжники и фарисеи: Кукарин, Молочников, серый еврей. Недоносок: брат полковника, туловище огромное, ножки коротенькие, а лицо в кулачок и все кисло сдергивается в одну сторону, голос птичий, костюм – пальто с дамскими огромными пуговицами. – Попляши на крестинах. – Пляшет: как матушка и батюшка: перед Богом согрешил – и един Бог без греха! Влюблен в дочь протоиерея: полтора рубля, с колтуном, боялся людей, поймали, остригли (вшей!) – и стал привыкать (разноглазый).

    У Молочникова Библия. Саморок говорит: это все лишнее, зачем эта книга? Вот газета – я понимаю: это надбавка жизни. А эта книга – лишнее. Вот есть у меня брюки, зачем-то еще нужны мне брюки в полоску, так эта книга – брюки в полоску. Первобытные народы жили и не нуждались в книгах, а жили лучше нас. – Разве паозеры лучше нас живут? – Это народ испорченный, вино напортило. А поставь ему на одну полку Библию, Евангелие, Апостолов, Четьи-Минеи, а пониже постели на полке шкалик [стоит там], бутылка четвертная, – так увидишь, нижняя полка вся пустая будет, а верхняя останется.

    – А может быть, всегда первобытные народы вино пили?

    – Не будь этой книги, – так ты бы кусался. – Книга зубы опилила? – Книга! – Да как же я не знаю? – А мало ли что ты не знаешь: рыба плавает и не знает про воду, так и ты. – А вот я Севастополь видел, так там крест, и на кресте: «сим победиши» – это тоже книга сделала? – Молочников смущается. – Зерно останется, зерно в книге. – Нет, зерно в жизни! – Бойся закваски саддукейской! – Нет, бойся закваски фарисейской!

    Где же начало человека: в книге, через века пронесшей искру Божию, в церкви, поучающей этому и приобщающей к человеческой культуре, или в жизни, в природе, вечно обновляющейся и отменяющей старое? Где начало вещей?

    От времени толкаешься между людьми и приноровишься... – Нет, самое-то первое начало? – Самое первое начало от животного. Чем человек отличается от всего живого? – Грехом, что грех свой сознает. Вот Адам как почувствовал грех, так стал один. – Все равно, и лев так, и собака. – Нет, брат, у льва, если он грех почувствовал, так и другой лев тоже грех, и все львы хвостатые, а он один Адам, и другого нету. Вот и вы как почувствовали, что икона ваша греха не знает, так вы и стали один в церкви...

    – Почему вера падает, разбойников, воров и мошенников много становится? – Потому что земли мало, народ множится, а земли все то же, больше народа... а в большой яме и мусору больше: вот отчего воров и разбойников больше становится. Мир больше стал, и разбойников больше.

    Набрано много, а формулировать не могу!

    – А меня вот что бьет, – говорит старик. – Стану я молиться и вижу, как дьякон лентой не так, подошел бы к нему и сказал: зачем тебе лента дана! Священник, боровшийся с кабаком и сам погибший в нем.

    для себя, и только и только на далеком расстоянии кажется близко поле крестьянское, – заняты общим делом. А приглядишься – у одного колос как бич, у другого васильки, клопец да костра.

    Кудрявцев: – Нельзя идти по всем стопам Христа: у нас детей не будет, никого не будет, и все будем праведники, по всем стопам Христа нельзя идти.

    – За святыми прячетесь!

    Националисты все с иностранными фамилиями.

    – От гордости в бедности умер. А вернее всего, был человек передовой.

    – будь время другое, был бы городовой (или юродивый), а теперь социалист, дитя общества.

    Кукарин – ростовщик, погромщик, не скажи на площади епископ удачного слова, он резал бы. Капля Христа, смирился... жестокость, близость с Коноплянцевым. Что это? Противоположность Сергею Ив-чу полная: у того ничего личного, у этого все свое личное, но личное где-то утончается, и тут страх, грех, покаяние и высота, с которой падает и на которую поднимается, и, в общем, цельность натуры, утончение, интересность, непроницаемость... улыбочка... глаза как лампадочки и нежная розоватость лица. У Сергея Ив. – белое, прозрачное, хрустальное, общее, широкое, открытое: смирение тайное в крови. Главное отличие между ними: у одного личное, у другого общее. И прав Кукарин, упрекая Серг. И-ча, что он ни матери, ни отца не знает.

    Кукарин, Голованов. Кудрявцев прямой, громадный, орет, матюгается, одна кровь, одно язычество, отечество, царь, древний родовой тип. Бог его спас от запоя, и он Ему благодарен... нечто цельное, простое, прямое; как Кукарин... Сложное, двойное, сложенное из двух противоположностей.

    – Не в Бога богатеешь. Личное совершенствование начинается действием таким по отношению к себе, которое в то же время помогает другим – общественное дело. А то живем так, что по улице нельзя пройти!

    Печник возражает: – Как же общественное, я работать начинал, руки в крови, а другой лежит! (языческий индивидуализм, земля). Дорога никому не загорожена. Как от запоя избавился, как при последнем запое молился (как молятся при последнем запое, что обещают Богу, какой это Бог). И вот Бог смилостивился, и я стал печи строить на диво! И никому не поверю, что нельзя бросить вино, потому что от себя Бог – воля, сила. Первоначально надо с нутра начинать. Я хоть неученый человек, самоучка, учился грамоте, но слышал, как Господь Иисус Христос говорил: «Нужно принимать на себя!». Священное Писание все притчами, то есть загадками, а разгадать загадку может только простая душа.

    – Не верю, что не может человек! (Голованову). У крестьян земля по-разному обработана. – Твой дар свыше, что ты умеешь ковырнуть!

    Тип Кудрявцева: не говорит, а дерется.

    Полковник Божерянов в революцию мальчика за то, что... «вставай, просыпайся». Его взяли за это в Петербург и сделали генералом. Он и там какого-то офицера выругал, а тот связи имел, генерала лишили оружия, и он возвратился в Новгород и теперь сидит в штатском и молится в церкви.

    20 лет с женой прожили – дурой не назвал. Я заметил – вы не присели, значит, совесть есть у вас, я люблю это, и я такой же.

    Смерть Павла: – Папа, говорит, мама, подите сюда. – Я сел к нему на кровать и, сам нищий, хочу ему что-то сказать, а что я могу сказать? Паша, говорю, отдайся Богу! – Рад бы я, батюшка, отдаться Ему, не могу: я на земле связан. – Потом стали мы с ним делить, что кому отдать из его имущества, все разделили. – Папа, говорит он, и приподнялся на подушках, ну теперь я освободился. – Что ты, Пашенька, говорит мать, перестань, это он тебе все наговорил, не слушай его! Паша тогда приподнялся на подушке и запел: «Я один со Христом, на земле я чужой». И упал и кончился.

    Вот она, действительность! С этого разу я понял, что не надо бояться действительности и что самая последняя правда – Христос! Тут я принял Христа, как заразу (проказу)... Вот как сифилис принимается, так и я принял. Словно меня эта смерть елеем смазала. Это действительность, а то все воображение. – А любовь – действительность? – Смерть – как любовь, совокупление... И голос был: отдайся... и я отдался... Любил, а она отвергла, и с женой по-скотски совокуплялся всю жизнь, а любил ее, ту, не по-скотски, только она отвергла, а когда смерть, то как любовь.

    Существо во мне заговорило, которое 2000 лет в затемнении было, а теперь вдруг воссияло.

    Поэт церковного хора, Св. Писания. Не есть ли вера в загробное бытие, в Христа – сохраненная любовь поэта, и, с другой стороны, любовь поэта уже несет в себе смертное начало и враждебность к жизни, к быту, и не есть ли тут основа разделения духа жизни: действительность есть дух – Христос, а человек жизни сказал: действительность – это природа, а то все воображение. Фантазия поэта получила в смерти огненное крещение – непризнание фантазии за действительность...

    Из поездки в монастырь Савва-Вишерский. – Супротив 10-ых годов, куда меньше народу идет. Потому холод! Старик Иван Иванович прогуляться идет, рад побеседовать. «Бисмарк» и он – два крайних типа. Родится человек религиозный и материалист. Заболотье – раз в году в церковь. У «Бисмарка» ссылка на это, а там сам стал через это попом и 40 лет в часовне читал.

    – Кто же научил тебя, поп? – Нет, беглец из временно обязанных. Испытывать человека – дело самое пустое, а испытывать Бога... Нужно верить целиком. – Верно.

    – Я всегда говорю верно. – А как же в Писании сказано – солнце ходит вокруг земли, а не земля. – Это наука. Что мне наука? – У вас всё от науки: и сапоги, и одежда, только борода... – Вот-вот, что одежда, одежда пустое, а борода растет, о бороде будем говорить...

    Прочитай 3-ю книгу Ездры – он тоже домогатель был (метод изучения народа и Библии). Когда услышишь такую ссылку, придя домой, прочтешь соответствующее место, так мало-помалу Библия раскроется в понимании ее народом и в образах. Страшная книга. Если критика, то где ее границы? Если без критики, то как устранить суеверие и вскрыть несогласие двух Заветов? И блуждает человек, ища беспокойно умом правды, а другой спокойно церкви отдается.

    У сектантов мое, а это, как Ив. Ив. говорит, гордость, и быть того не должно. Священник плохой, священник умаляет, а что же церковь плохого сделала, кого она чему худому научила? Нет, говорит, пойду в избу, в избе молиться буду. И Толстой...

    Такая вера могла сложиться еще, когда люди были неграмотные. «Издания разные» убили веру. Конечно, ему это легче; легче, веселее сходить в кинематограф, чем в церковь.

    «А мне любо, когда много народу!»

    О свободе и неверии: «тут свобода: хочешь – греши, и ничего тебе не будет, хочешь – верь, хочешь – не верь»... все определено (судьба), а свобода? Эту тему развить в беседе.

    Вера – спокойствие.

    Королевич и Кукарин. В заколдованном кругу (православия): оба [внутри] церкви, оба всю жизнь стремились уйти из нее и не могли. Психология такая: Христа узнаешь в церковных напевах, в богослужении, в этой мистерии, взятой из глубины стихии; идеальный путь, которому научила Церковь, и видимая ужасная церковь. Церковь и жизнь. В церкви богослужение и возвращение домой. Христос и поп, Его изображающий. Птица, летящая в воздухе, и безобразная тень на земле. Многие видят одну только тень и получают отвращение к церкви, а те, кому дано видеть птицу, бесятся, когда окружающие, невидящие, должны спорить о тени («поп» – ругательное и «священник»). Кукарин и Сергей Ив.

    ... и потихоньку, сами не зная, стали религиозными.

    И вот по окружности православия сидят люди, ненавидящие друг друга, как сектанты, [так и] православные. Королевич на площади, окруженный крестьянами, говорит о Кукарине: он ламит... что это – ламы? – Ну, да вот храм в Петербурге строят. – Буддисты? – Ну, да, да, ламиты. Он протестант, значит, протестует – и протестант. А Кукарин о нем: – Это аскетическое...

    Возмущение против сект есть возмущение и против индивидуализма: индивидуалист должен включать все черты сектанта, но на его уродливости нет штемпеля, как у сектанта.

    – 40 лет мне, душа корой покрывается. Кто под лодкой спит? – образованные. А у бедного простого человека всегда найдется красное яичко на радость к празднику, больше, чем еще у богатого, а под лодкой живут ученые, – сказал Кудрявцев. – Да ты с ними не спал! – Серг. Ив.

    Кукарин и Серг. Ив. – материалист и спиритуалист.

    ... время, когда услыхал о бегстве Толстого.

    «Бисмарк» – с толстыми рыжими усами и высоким лбом... важный. Жил я в деревушке глухой, кто раз в церковь сходит, кто в десять лет раз: церковь была от нас далеко. Это теперь всем известно, кругом, что делается, а тогда было глухо. Икону Николая Угодника к нам приносили, вот и вся религия. Когда приносят икону, то все кругом и начинают говорить, что кто грешен, тот не приложится, – не допустит. А я был грешен, и ничего... С того самого времени еще начало меня от религии отталкивать. Еще с тех пор стало отталкивать, значит, была неправда! Религия есть фальшивая монета! (Картина душевная, изучить все толки и легенды об иконе, женщины творят легенду, какие женщины? Не те ли мироносицы, что ходят в Собор на архиерейскую службу? Изучить мироносиц и их потребность веры.) Да я про это не говорю, я про что же говорю: у нас-то она и есть, религиозность к земле, как и у всего живого, а у них выгода - фальшивая монета. Умирает у меня близкий человек и у религиозного. Кто больше чувствовать будет? Я! Потому что у тех опять-таки выходы есть. Религия – одно затемнение, всё выходы и обещания. Чающие и обещающие. А я заперт в человеке, в человеке всё.

    – Чистое Христово ученье отчего не принять? Ведь Он тут-то и есть у нас на земле – человек. – Не иначе! – сказал Серг. Ив. – Земные блага только не у нас, а у церковников. – Не иначе! – повторил С. И. – Материализм! – закончил Кукарин. – Нет, у вас материализм, а у нас любовь к человеку.

    Основа греха – отъединение. Как совершилось отъединение у меня? Когда я в первый раз это почувствовал? Насмешки старших братьев, преимущество Сережи в их глазах... Чувство мерзости от совокупления.

    Капернаум.

    Чужая тайна грудью крыта. (Тараканница. О Королевиче).

    всем, крикнет муж – кончено! А в церковь оба редко ходили: у него дела по горло, а у ней три коровы. Попов не любил хозяин и шибко прибил раз жену, что дала ему двугривенный потихоньку.

    – талант свой зарываете в землю. Я достал свое Евангелие, вышел в другую комнату и читаю вслух притчу о богатом и Лазаре. Услыхал, пришел ко мне, прибил и на Святой не похристосовался. (Рассказ долбника.)

    «Еврейский раввин» – мещанский староста, наживался тем, что евреям за большие деньги доставал паспорта, за что и прозван был «еврейский раввин».

    Трейер – богатый купец. Прямой человек и замечателен тем, что его не рассердишь, средство владеть собой – уйти, а у Кукарина способ – считать до десяти, но никак не выходит, и даже хуже: чем больше считаешь, тем сильней гнев. Трейер не одну вошь ловит и давит. И когда спрашивали его, почему он такой спокойный, он отвечает: потому что я из ничего вышел, отца без всего оставил, а потом я по три дня голодал и нажился, и опять обеднел, и опять разжился, так что я теперь уже спокоен: не одну вошь ловил и давил.

    Если я обижен и напуган людьми и свернулся в улитку, то один только Бог может развернуть и соединить меня с людьми. Бог – поправка моя, я подхожу к обществу с именем Бога. Но какое дело обществу до Бога, там нет греха, нет виноватого, там люди есть, «жить» хотят. (Серг. Ив. и Кукарин: «мы победим!») Грех – личное дело, а его хотят навязать всему обществу. Грех – это чувство отдельности, а Бог – заполнение пустоты. А там этого чувства нет. Но как же тогда вышло на свете, что...

    «кружок одной шерсти», найти базу объединения на мягком Евангелии.

    Кукарин предлагает в Капернауме всеобщую базу объединения. Сами не хотят и хотящих не пускают. С блохами воюйте, а шубу не троньте! Кружок одной шерсти... и нам тут найти базу единения. – Ваша база рушилась! – Сам ты в затемнении, сам не знаешь, что вперед будет. – Все гореть будем! как не знать. – У меня свое кадило.

    Кто-то взял отрывной календарь и прочел из него мудрость, и все стали об этом разговаривать. Я остановился на «Братьях Карамазовых», а вы на «Бесах»! Вот имевши такой образ мыслей мало-мальски и смотришь в корень.

    Пара: Кудрявцев и Голованов. Кружок одной шерсти (принципиальный) и среди него человек с прейскурантом, предлагающий всем одну базу объединения – Христа. А может быть в таракане виновата «принципиальность и платформа», неправедным единообразием попирающая многообразие земное, может быть, платформа не [закон], а только крышка. Это не база – это крышка! вопили тараканщики. Этот Христос не объединяет, а разъединяет, скажи только слово «Христос» и тебя другой в шею, нынче такое время, а настоящий Христос – правильность всеобщего объединения, а не то что одного кружка.

    Хотите за базу взять, то нашему брату будет петля хуже теперешней – вы хотите всех нас в петлю поймать?

    – Вам хочется найти мошенникам, ворам и разбойникам ход был, чтобы всеобщая покрышка была им. – Не покрышка, а ход! – кричат другие. – Ход, ход! – А что же такое вор? Отчего он заводится? Знаете, отчего? – Отчего? – Оттого, что в вашей базе дыра есть. Вы ее не видите, а он видит. Вы ничего не видите, кроме базы, а он все видит. Вы думаете – вот нашли покрышку, покрыли лохань, сели на базу и чай распиваете спокойно. А ваша база-то не покрышка лохани, а кружок с молочного горшка, плавает кружок в лохани, а они-то из лохани лезут: и мы к вам говорят, чай пить хотим! Вавилонскую башню строите, никогда не будет такой <1 нрзб.> покрышки. Вы не покрышку делайте, а ход, чтобы ход был ко Христу всякому вору, всякому злодею, и даже не только злодею, и супостату, и хулигану. Хулиганчики, хулиганчики, сколько в вас божественного! – Не понимаем вашей точки! – И не поймете, и нельзя вам понять ее, моя точка живая, а вы ищете мертвой.

    Церковь организовала толпу по закону внутреннего развития творческой личности, а закон этот в трагедии, в смерти. Социализм организует толпу по закону жизни толпы: производству материальных ценностей.

    Сущность церкви та, что она делает из дикой личности соборно-творческую: пост, например, и следующее за ним Воскресение не есть ли психологическая сущность творческого процесса?..

    Смерть Христова есть вера в жизнь...

    Есть Христос – смерть или жизнь: «смертию смерть поправ» – добровольная смерть; в смерти, добровольно принятой «за други», – новая жизнь, смерть физическая

    – источник новой жизни, и тогда принимается с радостью. Жизнь так ценна по Христу (настоящему), что за нее нужно смерть принять, смертью жизнь купить.

    Языческие страхи: жизнь в своем материальном, вещественном виде так ценна, что смерть за жизнь кажется просто смертью (Ликует буйный Рим). «Умереть за други» – значит дать людям веру (легенду), значит наследство духовное оставить: на этом основана церковь.

    Сознание, что я умер за других, есть мое личное сознание, а что остается действительного после меня – это нужно проверить. Хорошо, проверяю: наследство – это в лучшем своем результате готовность и другого человека умереть за третьего, и третьего за четвертого, постоянная такая высота духа. Церковь же сделала из этого отпущение грехов.

    Соц. -демократ сослан в лесах, как пропавший, как в степи, и потом он из леса выбирается – свет... люди. Они

    – начало радости и потом смерть: от радости бытия до сознания смерти. Но радость-то должна же быть.

    – плоть?), как Марфа, – из них выходят общественные деятели, рационалисты; другие люди действуют риском жизни, веря, что есть что-то большее жизни (что? дух?); если бы они открыли себя в момент искания, то их сочли бы безумными, и потому они действуют (ищут) тайно и, стало быть, лично (мир тоненький, но длинный). В конце концов, эти «тайники» покоряют общество, тайное становится явным и обыкновенным (дух побеждает материю). Но, принимая материальное, дух мало-помалу превращается в косную материю. Наряду с ним тем же путем и зло входит и также становится обыкновенным. Значит, этим личным путем человек входит в мир человеческого сознания. Общественники новые, социалисты, хотят уничтожить эту тайну, чтобы не было зла в мире, не было ночи, а только день, хотят оправдать Марфу, земное, общее (примеры Марфиной любви)...

    Трагедия «Ивана Осляничека»: между большой правдой и коротенькой, нося в себе семя «голубых бобров».

    Слоновая долина.

    Европа.

    – покойно! тут хорошо купоны резать, жить и резать, жить и резать. Хорошо еще потому, что в Слоновой долине рисуются какие-то очертания, силуэты целого. Тень проходящего века падает в Слоновую Долину.

    Листья на ступенях дома священника. Кукарин в грязь упал и оттуда из грязи говорит, все говорит, не останавливаясь: – Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля, от лежащей на ложе твоем стереги двери уст твоих.

    – Жили бы на земле, крови бы меньше испортили, а то живешь на углу Садовой, ну что это?

    В провинции люди умирают духовно раньше своей физической смерти, и вот мы живем среди покойников. (Слоновая долина).

    Есть такое поверье, что умерший священник продолжает в своей церкви служить, но только по ночам и для покойников.

    <Приписка: Спас во мхах – поверье, что сюда откуда-то из нечестивого места церковь ушла с семью праведниками и по ночам тут последний покойный батюшка покойникам служит обедню>.

    Слоновая долина – страна, где все люди знакомые и незнакомые говорят на «ты» и где время считают по звону к заутрени, к поздней обедне, к вечерне или ко всенощной.

    Тайна есть начало греха, грех заводится в тайне, тайно вкусили Адам и Ева от древа добра и зла, но отчего тайна? – отделение и, значит, грех. Тайна личности – по-своему... Освобождение женщины: чтобы Марфа не личности служила, а обществу: феминизм, фельдшерица Екатерина Семеновна... Типы «товарищей»: Ульрих – философ, честный немец, жизнь как вывод из философии. Горбачев: что значит «идейный»? – идея одна владеет... Переход от купца (Мих. Евт.) к сыну (Мих. Мих.). Имжить хочется (любить, напр.), а жить нельзя (стыдно жить, когда кругом нищета) – нужно создавать новую жизнь, но так, чтобы в ней было то, что не пережито, отсюда земля: счастье на земле, здесь, с исключением тайного, личного: так возникает государство будущего.

    Не есть ли социализм стремление сделать тайное, личное Христово начало общим, спаять людей в одноличное существо, творческое, здесь, на земле? В таком случае, почему у них убийство, отсутствие творчества, рационализм, ненависть к религии и проч. и проч.? Социалисты все неудачники, «несчастные», которые хотят силой быть счастливыми и гордостью, а не смирением, и все отличие их религии от религии «счастливых» – что счастливые познают Бога смирением, а несчастные гордостью. Христово учение есть учение счастливых людей, которые хотят после всего жить, вечно жить, всегда полагаясь на волю Божью, а в социализме только воля своя. Переводя все это в психологию творчества, социализм будет произведение «передуманное».

    Проклятие «неудачника» в том, что он не может возвыситься до самозабвения, до постижения мира «an sich»1«личное», – вот эта маленькая зацепка есть основание для понимания всей разницы социализма и христианства. С Христом, но против Отца, а Христос был в согласии с Отцом: в двух Заветах, в Отчем законе.

    «Зацепка» есть основание гордости, гордость дает иллюзию совершенной новой жизни и разрыва с преданием – основу нигилизму. Голубые бобры для И. О.– основание будущей его веры.

    «Зацепки» товарищей: у И. О.– пол, у Семена – вообще, быт, как и у Сергея Ивановича, лишенного семейного, общего всем, даже животным, счастья; обозленные здесь, они всю свою здешнюю готовность жить, иметь семью «переводят» (засмысливают, как немоляки) в идеи чужие; религия и общечеловеческая жизнь – [верить] и любиться у них получает принципиально земную номенклатуру, земля имеет общее с обыкновенной землей только в слове, слово выходит пустое (земля Израиля в Торжке).

    Чем отличается интеллигентская трагедия (зацепки) от крестьянской: у крестьян «зацепка» – земля.

    <3ачеркнуто: Послание] Р[имлянам]>.

    25. Но когда надеемся на то, чего не видим, тогда ожидаем в терпении.

    26. Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших: ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (П. Р. VIII).

    32. Почему? Израиль, искавший закона, праведности не достиг, потому что искали не в вере, а в делах закона. Ибо преткнулись о камень преткновения (П. Р. IX).

    20. А Исайя смело говорит: «Меня нашли не искавшие меня, Я открылся не вопрошавшим о Мне».

    В крестьянской семье, когда девица замуж не выходит и как работница отдается в жертву семье: положим, что такая дева тоже предрасположена даже к этому – дома сидит, не ходит с парнями, а другую «не удержишь нипочем». Такая дева и есть богородица – Христос есть создание не ее тела, а ее мечты (без греха). Семья Елизаветы дает представление о Христе, ее братья – христиане, кроткие.

    Значит, Христос был всегда, во все времена в самой природе, и, быть может, то, что мы, христиане-церковники, называем Христом, вовсе не есть Христос. Что же касается тех «божественных» хороших людей, которые называют себя церковными христианами, то они были бы такими и без церкви и, вероятно, в других религиях, не христианских, поклоняются чему-либо подобному.

    А вот Христово начало как деятельное начало европейской культуры, если таковое [есть], присуще церкви. Стало быть, Церковь несет Христа. И как тогда соединить противоречие: Церковь не имеет Христа – и Церковь несет Его? Быть может, так: Христос в природе, Церковь взяла это начало из природы и только распорядилась не так... И вот тут-то, для понимания этого, хорошо взять трудовую крестьянскую семью и проследить, как в самой природе естественно возникает Христово начало из Отчего со всей необходимостью и какую оно службу служит там... но только исход анализа – сама природа, род, семья, добывание пищи и пр.

    – необходимость, Его нельзя заставить силой прийти. И приходит Он в труде и в необходимости, и проповедь Его возможна очень там, где Он уже есть, а нужна проповедь для того лишь, чтобы соединить этих людей (может быть, проповедь тоже вытекает из необходимости, из избытка этого чувства Христа, и соединение людей уже есть высшая ступень), но что же значит тогда проповедь диким огнем и мечом – это, вероятно, страшное преступление, за которое, может быть, и расплачивается вся наша европейская культура.

    Я знаю свой грех и чувствую как грех, но люди, мои сверстники, делали то же, не чувствуя греха, значит, не в самом преступлении моем грех (ведь и преступление мое не больше, а часто меньше других), а в сознании его, в чувстве боли и моей отдельности. От этого сознания кажется, что я не такой, как все, чего-то лишен, что все имеют, и, значит, это чувство (сознание, обида и пр.) не из дела, не из факта, не из жизни пришло ко мне; и вот надо когда-нибудь это почувствовать, что не я виноват в этом: то (преступление) – общее миру всему, весь мир этим заражен, но сознаю это только я (по-своему – мое отъединение), и что вот это мое сознание нужно отделить, и что оно, начало его, непостижимо, что оно есть не грех, а дар мой. И в тот момент, когда я почувствую, что это дар мой, что это «я» и не «я» – не от меня, а «я» в том, что это «не мое» соприкоснулось с миром и стало узелком («я»). Должно быть, когда это станет ослепительно ясно, то явится и моя невиновность, и планомерное (сознательное) отношение к миру (воля), и правота моя; и это, должно быть, есть искупление и то, что называют: Христос спас...

    Чего же бояться Христа? Чего сопротивляться Ему? Почему «язычество» право в своей борьбе? Разве Христос помешает язычнику в делах его?

    Гамлет: сознание отстаивает свои права у природы, а у интеллигента (моего) природа в своем священном и вечном значении отстаивает себя и побеждает.

    Христа рождение дает план – да! но это план только в том случае религиозный, если из цельности натуры, если целиком всего человека изменяет, но не дает ему план в «специальности» морали, так же как и воин (инок Пересвет) умирает для защиты земных (отечество) ценностей – он умирает и дает жизнь другим. Поэтому социалисты (защитники интернационального отечества) живут не так, как учат: проповедуют всеобщее мещанство, а умирают героями, проповедуют стадность... говорящая Марфа; их грех – что они говорят, они не должны говорить. Бог не дал им языка, как любящей Марфе не дал дара слова, призывающего к действию, к движению, а дал только слова утешения, любви, сохранения, дело дал (любовь к отечеству, прикрытая ничего не значащими словами, любовь к семье «в принципах»). И так социализм, с одной стороны, имеет черты сектантства (немоляки): нетерпимость, частичность, ложность от частичного приятия мира и гордость и пр.; с другой стороны, опять как сектантство, сохранение чего-то вечно природного, присущего всему миру – и тут разница: у сектантов это вечное начало называется «истинная церковь», «Христос», «новая земля», у социалистов – «подлинная земля», «языческая земля», «звериное начало».

    – герой – жертва жизнью, чем сильней рискует личность, тем больше она сохраняет себя, и смерть – высшее спасение, а к другому (ближнему) нельзя предъявить того же; наоборот, ближнего надо сохранять, щадить... и «Марфа» есть выражение этого, и социалист, жертвуя своей жизнью за сохранение жизни (земли) других, именно и дает живой пример этой обыкновенной веры в жизнь, в вещи жизни, в их – но... горнило жизни, игольное ушко (верблюд через игольное ушко).

    Бог есть Дух, значит, жизнь в Боге есть одухотворение ее. Жизнь складывается так, что с внешней стороны люди живут, не зная о Боге, и Он сам изнутри жизни является нежданно, невидимо, чудесно. Семья, труд и всякие «отношения» есть условия Его явления, но не обязательные, и не от них Он. «Бог приходит к людям» – это значит, что Он изнутри общества, из отдельного сердца приходит к тем, кто на краю жизни живет, и складывается жизнь, как предустановлено, а вовсе не от себя или от Бога. Вот почему природа (а также государство, общество, которые находят в природе законы) есть бессознательно изначала заложенное творчество Бога... А человеческий Бог в человеке является и обратно направляется, воздействуя на природу.

    Есть у меня бессознательная любовь...

    Не будь мужика в России, да еще купца, да захолустного попа, да этих огромных пространств полей, степей, лесов – то какой бы интерес был жить в России?

    Примитивная (первобытная, народная) душа есть зеркало для культурной души: каков сам культурный человек, таким он и отразится в первобытной душе, и часто кажется ему, будто он судит первобытную душу, мужика, а на самом деле он судит себя самого.

    Душа – зеркало неподвижное и вечное, а случается там только наше собственное, то, что мы несем с собой и что называется культурой. Смотреть в душу-зеркало – значит судить самих себя, нас, людей культурных. Природа – зеркало – Бог Отец. Человек истинной культуры – Христос. Исследуя народную жизнь, нужно делать постоянные открытия, смотря в зеркало природы, улавливая необходимые, законные, неизбежные явления Христа по высшим законам и отделяя это от насильного и ложного, что называется тоже христианской культурой.

    Есть во Христе оправдание войны, убийства, но не всякая война и не всякое убийство оправдывается Христом (разработать мысль): от убийства до Христа.

    У мужика пустая голова, а не будь у мужика пустая голова, что делать умному?

    За угорами леса да мхи, морошка растет.

    берег рыбный.

    К Илье пророку звезды показываются.

    Яблочки на ней висят наливные, листовицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные – кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – заглядывается.

    Бог путь свой делает, Он – Создатель.

    Монах высокого образования.

    – день сухой.

    Скверно и нечисто помышление и леность и нерадение еже о молитве, еже друг на друга ненависть и вражда, сребролюбие и вещелюбие – душепагубная страсть; миролюбие и словолюбие, Божие угожение.

    Трудники и гостеньки.

    Дождик спешит. Снег так и изноет на берегу.

    Лес страшный, суземы на 500 верст.

    Господь снегом наказал.

    Чушь, которую может понять только русский.

    Монастырь вести – не лапти плести.

    Истина в пламени... Наука требует распятия себя... Ценности, рожденные пламенем, и ценности выше пламени в белом спокойном свете смерти... Первое от Отца, второе от Сына.

    Круги природы – два мифа у всех народов: 1) о союзе неба и земли 2) об Эросе. Библия в обработке жрецов, стремившихся привести к единобожию, – как это обще и древне, и вот почему верящий как бы падает, отдавшись этой книге. Но мифа об Иоанне нет у евреев.

    Летнее: туман – кресты в тумане, роса. Сказка: леший в немку влюбился.

    Как я сделался охотничьим королем: Лутовиновские леса...

    Моя охотничья дача. Типы охотников. Собаки. Описание дачи в подробностях: река Мшашка, летом с перерывом, и когда пускаешь клочок бумаги и узнаешь, в какую сторону течет речка – туда идешь. Излучины – запутаешься в излучинах. Ночевка в пути (светляки). Места проворные. Чистое поле глазасто, лес ушаст. Чувство бескрайности в наших лесах: окраины дачи, моховое болото, грязная корчевка.

    – когда черемуха зацветет, будет тепло –

    Не бей ястреба (волка) – это свой, в своем саду он не тронет...

    Звероподобные мужики – егеря. Я купил собаку за 30 р., и это возбудило жадность: 30 рублей! Хвастовство.

    Осень. Разорвалась серая туча, а солнце не показалось, второе серое небо закрывало солнце. И второе серое небо разорвалось, а солнца не показалось.

    И третье, и четвертое разорвалось на быстробегущие клочья, и вот наконец слегка обозначилось какое-то светлое пятно. Но тут вдруг по-новому дунул ветер, все небеса закрылись плотно, и потом, казалось, навсегда, – безнадежный мелкий осенний дождь-Кукушка... У кукушки мужа нет, а полюбовник у нее ястреб.

    В настоящей природе никогда не бывает так, что если поля страждут от засухи, то где-нибудь в помещичьем саду хорошо: нет, если в полях плохо у мужика, то и в садах плохо, и не смеешь радоваться.

    Уток стая пролетела – будто полнеба опрокинулось. Заблудший ручей с гор вышел, тек и тек.

    На подозерице есть небольшая палестинка, и на ней всегда бекасы бывают.

    Ворона кричит на дереве: дождя, дождя!

    «Морозик молодой, тебе на стояние, а мне на доброе здоровье». Подносит месяцу свиное рыло и ухо. «Мороз, мороз, поросенка не морозь, иди с нами ухо свиное кушать. Двенадцать лысых мороз сломите!»

    Клюквы соберут, лес погрызут, когда зверина попадется – мясо поедят, редко в город выезжает мужик, других и век не увидишь.

    Под четырьми выворотнями ночевала медведица.

    Бодливо, оводливо, комарно. Тишина на воде – рыба щетину показала.

    Дичи у нас густо. – Много? – Густо. – Есть? – Есть. – Много? – Густо. – Очень много? – Гораздо густо.

    Птица грач. Грач не галка: та норовит своровать, а грач безвредный; и чем только он кормится – Бог его ведает: ни на суслике его в поле не увидишь, ни чтобы около дома что своровал. Селится грач от себя, где ему любо, там и совьет гнездо. На Веряжи грачи живут на правом берегу, на левом нет ни одного грача, потому что на левом берегу народ живет разбойник. Грач не обижает человека, но и грача не обижай. В Юрьевском монастыре архимандрит великий был разоритель гнезд, грачи выждали время, когда архимандрит кончил обедню, собрались несметной тучей и с головы до ног окатили белым монахов.

    Ежик – много у нас, обнаглели, не боятся. Свернулся, и как мотор. Взял я ежа, он устроил за ночь логово из газет. Представить себе его мысль: он как в лесу, газета – листья, а я – лесной хозяин: лампа – луна, хозяин сидит и курит, а ежу будто туман над озером (детский рассказ).

    Ежик повадился кусаться, подберется под одеяло и за ночь все пятки обкусает.

    [Петербург].

    Свете тихий!.. Звездочка–лампадка в алтаре. Звездочки внутри иконы. Ектения: работа и [молитва] помогают. Красные звезды над Царскими вратами. Престол внутри алтаря: колеблется пламя красной лампады на алтаре: престол или жертва. Жертва? Запах пота и тления в церкви от людей, если взглянуть непосредственно. И какая красота, если вдруг войти внутрь. Крест, напоенный кровью. Красота храма... века... Красота природы только в храме: это постоянное: вселенная и другая, космическая, понятна в возгласе «и на земли мир...» – там за стеной... Так вот что значат слова Легкобытова «нужно создать человека» – за стеной звери, а тут в церкви создают человека... Но все отдельны в этой церкви... не действенны... А у хлыстов? Театр, красота... Как я раньше не понимал, что все, что в церкви, имеет за собой живую народную душу. Все – до этих ангелов бронзовых, спящих на колоннах... Блестящие сбоку чьи-то устремленные на лампаду глаза... Отец Ионафан подгоняет, но ничего не понимает. Серафим понимал красоту...

    Лекция Чуковского о литературе и самоубийствах. Самоубийство от разделенности с обществом. Это верно, но только слишком общо...

    Примечание

    1 нем.).

    Раздел сайта: