29 Марта. Пасха. На окне дождевые капли первые -интересные, как первые огурцы, какие-то темные, как две [кляксы], дождевые густые облака... – На дворе дождь? – Дождь. – Давно идет? – Недавненько.
Маркиза встала... Похристосовались... Разговелись... В комнате было очень темно.
Ну, Пасху тоже переездили... А впрочем, на чем теперь ездить. Самая ростепель... Никто не приедет по такой дороге.
И вот запорхал снег.
Отнесись к нему скептически: это все равно, что дождь... летит и тает... Немного спустя снег повалил по-настоящему. Маркиза зароптала: вот те дождичек. И опять на мороз может быть... Нет... Это Бог знает что...
В ожидании батюшки поставили под иконой корзинку с овсом и в нее поставили зеленые свечи. Маркиза стала рассказывать о прежних временах...
В этом доме есть мебель дворянская (Левшинская) и купеческая. Маркиза с гордостью показала мне в гостиной свою мебель. Она застала здесь мать с двумя дочерьми, одна глупая. Тогда (в 61 г.) дом только что был выстроен... стены были неоклеенные, дубовые. Маркиза приехала на мельницу и оттуда сделала визит... Оделась в розовое платье, кудри были... Повели в сад. Перед террасой клумба цветов. Аллея вся заросла бурьяном...
Двор был такой же, но построек не было: это все было в лесу. И лес тянулся до самого Морева. Кругом были леса: там, где Сусловский овраг, была прекрасная роща. Клады были. Огни горели. Деревни были не так расположены: Ивановка тянулась в два ряда против дома (там, где гумно теперь, крепостные [жили]), Ростовцево – где караулка. Левшинский был на том же месте... Теперь еще сохранились старики с крепостных времен.
Остается впечатление: избы – это что-то вроде палаток переносных... Дворовые и государственные чуждались барских, с неохотой женились на них, одевались иначе.
Интересно: Моревские пропили свою церковь Танеевским.
Михалкина-покойница 14 летней девочкой была отдам в распоряжение барчуков для здоровья 2.
После визита маркизы имение вскоре было куплено Пришвиными, но только 10 лет спустя поселилась в нем маркиза. Эти 10 лет пришлось выжить в Ельце. Внешний блеск купеческого быта: тройки, костюмы; и внутреннее разложение: пьянство молодежи... Впрочем, Дмитрий Иванович был мягкий добрый человек. Отец был похож на Колю 3. Никогда не читал ничего, даже газет. Маркиза получала свое либеральное крещение от чиновников судейских, которые играли в то время первую роль в городе.
Между тем маркиза вела политику отделения... Очень угнетала ее Марья Дмитриевна. По одному слову ее, напр., она должна была [менять] платье...
В Хрущеве начали чистить сады, устраивать. Отец был большим любителем природы: сажал фруктовые деревья, мать – аллеи. Дворянство в это время чуралось купечества. Толмачева познакомилась с маркизой, чтобы [просить] у нее чепчик для бала. Это было единственное знакомство из дворян...
<Приписка: «чепчик» от chaperonir (фр.)>
Не всегда же, значит, в купеческих руках гибли поэтические барские усадьбы...
Рассказ Map. Ив. Она похожа на сухую лозинку, воткнутую среди поля... До звону, все до звону ходили (Борис) и в землю, все в землю кланялись. Народ тогда несмелый был.
<Приписка: Дмитр. Мих. из Ростовцева, о кладах...>
Как свели дубовую рощу в Суслове: срубили, подросли, раз в оглоблю свели, потом в кол, а потом и скотину пустили.
Все счастье от Суслова видели, все счастье видели... Когда мужик зоровал: на 100 голов, говорит. А ему ответ из-за дерева: на 100 колов. (Было это на кашинском дворе).
У Дедка до сих пор на огороде орешники – с крепостных времен: леса были, в [старину] такая жизнь, а теперь... Простей, веселей было...
Зять был крупчатник (Map. Иван.), а он засыпник был. Значит, Божье дело. А сын любил винцо запивать. Места достаток, а владеть не мог...
Чуру (крепостную) взял, (смеялись над ним). Нонче не поспеем, завтра не поспеем, семена прорастут. Поспели овощи, и распоряжается королева, пришла (рассказ о потере сыновей). Хлопотала, сбирала, а он пьяный... Началось с чего: пришла к ним королева, башмаки [грязные] и зовет к себе Мишу. Я говорю ей: сними башмаки, здесь натоптать можно. Нет, говорит, потому как у меня чулки грязные, старые – не сниму. Спал в риге. Стала замечать: когда и не придет. Так что... Спросить: где был? Ничего не скажет. Мешок с огурцами к ней несет. Я у него с плеча сняла. Вы, говорит, чужое не смейте взять... Я взяла. А потом матушка (попадья) сказывала: едет королева и так когой-то ругает, так когой-то ругает!
Едут... Сын прогнал мать с телеги. Ив. Ив. впереди пьяный. Окороти вожжи. Хороший человек: мать докормил, допоил и похоронил.
Под Светлый день: брось починку чинить. Как он на меня: змея ты! Проняли меня слезы. Лучше ты меня [не] попрекай. Ты меня кормить не корми, и попрекать не попрекай. А кормить не будешь, Господь накажет, без рук, без ног, недвижимый будешь. Хоть бы он что-да-нибудь в ответ. Пихнул. Огурцы расшвырял.
Как отравила мужа: дала капель, а он: ох, ох, сердце. Ему нельзя ведра из колодца вытащить. Над ним смеются, а он (муж) как дерево сидит...
Не сказать, что он веселый человек, а так поговорить с каждым поговорит (муж <1 нрзб.> Серг. Янов.). Ничего в ней нет, обвела их. Муж оборот всякий делает, а жена досужа. Только с мужиками брехать, и выгнать, и оговорить. Венчались бы уж. Кружитесь...
Королева колдует. Лепешки с месячными.
Паводок был... Он плыл... Стал тонуть... Вытащили, а он стал черный и такой черный до смерти остался и кровью харкал. Умер... А на другой день она говорит: ты, Миша, чего ж не приходишь, ты ж знаешь, что после покойника страшно... А может, отравила, капли давала от зубов – говорит: а я каплями ошиблась. Брехали и такое еще... И прочим всем говорила: давно бы управилась с ним. Ей только с мужиками повякать... Дайте, говорит, мне Монтекриста почитать... А Евангелие давно церковью опровергнуто, может быть, и есть теперь от него два-три слова. Есть только «Отче» да Заповеди.
Сбирались письмо в Кронштадт написать.
Вечер. Матушка и две Map. Ив.
Насморк напал, где я его достала.
Мама: – Я такой режим вела! – В вашей пасхе есть особенный вкус! – Сладкая. – Дело не в сладости. Есть какой-то вкус... – Одну неделю молоко не ели, а уж отозвалось.
Лидя: у меня зуб распломбировался.
О пьяном дьяконе. Его помнят. О пьяном отце Иване, как свалился в купальню...
Инфлюэнция... везде инфлюэнция... Поветрие... Про батюшку: сколько работы, треплется где-то на мельнице. Как он сегодня шел через двор пешком, улыбочка... Работа все: языком и ногами. Матушкина теория: лучше не вдумываться... Умники века сего... А вы не рассуждайте...
Задняя мысль.
Map. Ив.: с детства не знала счастья, осталась сиротой.
Я: о воспитании детей в счастье.
Матушка: если я буду хорошо себя вести, то никто меня не тронет... Книжку написать – пустяки, а вот сделать жизнь...
Лидя: (показывает журналы): вот фасончик для кофточки.
Лидя: материя не стоит фасона, хороша, очень хороша.
И пустились во все тяжкие... Такая сцена! Избави Бог! Для пожилой дамы. Для стареющей дамы. Вот как маркиза.
Map. Ив.: счастье от Бога не дано, счастье Божье дело.
Лидя: Леонард, похожий на <1 нрзб>.
Кадушка... Много ли в этой кадушке, как вы думаете? Наша баня хуже. У нас громадная кадка. Надо пудов пять сжечь – не попахнет в бане.
Холодно: все думали, кончится, нет...
В Белых берегах хорошо: монахи постные, а в <зачеркнуто: Задонске> церкви хорошие, ну а монахи...
Лидя: как ходили пешком в Задонск и Воронеж.
30 Марта. И ночью было выше нуля. Инфлюэнция у всех. Лидя ходила в лес посмотреть, нет ли вальдшнепов, возвратилась с молодою крапивой. Завтра зеленые щи...
Стефан просил меня привезти ему котелок. Играет на гармони... Удивительный старик! ... пальто, с гармоньей, сидит на ограде, играет и поет. Борода у него расчесана. Говорят, у него есть зеркальце. Лидя ему подарила кусочек розового мыла. Надо наблюдать этого старика.
Афанасий приходил пьяный, говорил: кочета разодрались, черный забил красного...
Набиваю патроны. Читаю жизнь старца Амвросия. Какое у меня отвращение к монахам.
У мамы бывает часто беспричинное раздражение: сегодня собака грызла кость... Мама спросила Анюту: что это собака грызет? – Мосол, – ответила девочка. – Какой-то мосол. – Я тебе дам «мосол, какой-то мосол»... Бог знает что, не может сказать «кость», мосол...
Нет-нет и возвращаюсь мыслью к земле... Земля... Что это? Отзвуки слышанного от мистиков или подлинное свое? Кажется, будто я так ясно слышу внутри себя ее голос... Голос женщины, перед которой мы должны умереть... <Приписка: чужое!>
31 Марта. Порхают снежинки. Кое-где белеется. Вот уже неделю борется зима с весною.
легким морозцем... Все уже есть в природе, чтобы развиваться, но легкий морозец держит. На ходу разогреваешься, и будто уже настоящая весна... В лесу вылетел первый вальдшнеп... в полдень перед окном у Лиди... Вот светлое небо... И облака светлые... Тревожный свет... Блестит ручей, стекающий в замерзший пруд... За гумном на проталинках марево... Проталины с каждым днем все больше... теперь уже меньше снега, чем земли. И в полдень при свете она такая черная и [даже почти] уже живая... Уже соединяется небо с землей. Уже начинается то, неизбежное. За оградой идет старуха по дороге... черная, черная на свету... и так в ней все мирно, и костыль впереди, и шаги...
Лидя стала говорить: не люблю весну, в ней мне тревожно, я люблю осень, Пушкинскую...
А я говорю: люблю весну... люблю Лермонтовское... безотчетно тревожно зовущее... Я люблю этот трагизм, это [дыхание] любви и смерти и это новое и новое переживание... новое безумие.
Входит мама с «Житием Амвросия» в руках: скажите, говорит, что такое гипнотизм. Он (Амвросий) настоящий Гипнотизер. И принимается читать вслух случаи, как он заставил сделать свечу в рост человека и зажечь и, когда она догорела, человек выздоровел... Как один помещик советовался о том, нужно ли ему принимать душ, как другой просил разрешения устроить в саду водопровод и т. д.
К вечеру приехали гости: Любовь, Краевские и Леонард... Тут болтовни! En trois4. Зачем Леонард... Вот в том-то и секрет – легенда о нем: Над. Алек. Стахович видела их вдвоем в Лепешке. А на другой день говорит им: я вас вчера в Лепешке видела. Нет, отвечают, мы там не были. А на самом-то деле были. Так зачем же им врать? И вот решили, что Леонард живет из-за нее. [Говорили] о пасхе... Эта красная пасха из вареного молока... А это белая... Красная нежнее... И не так скоро скисается...
– Вы теперь в Петербурге?
– Я давно в Петербурге...
Начинает толковать о поэзии, о Мережковском, о декадентах... Леонард подсаживается: – Вы не слушайте Мих. Ник-а.: у него так устроено, что, когда одно полушарие мозга думает, другое спит, и так он может говорить беспрерывно...– Сколько в вас жизни! Я давно умер... Вот в Петербурге все говорят про смерть. – Какая смерть? Что такое смерть? Обыкновенная, физическая? Нет, это что... Умрем и лопух вырастет, так говорил Базаров... – Ну, так его же и съели лягушки... – Как лягушки... – Так... Вивисекция... И на могиле лопух вырос... – А у вас вырастет чайная роза... Чайная роза! А может быть, метапсихоз... Может быть, вы превратитесь в какую-нибудь чудесную горлинку... а я буду голубем, и всё кругом, всё кругом...
Уехали... Что значит Леонард... Да, что он значит?
1 Апреля. Леонард едет! И... бросились бежать... I апреля телку выгнать на двор? Погодить... Дайте-ка розовый горшочек. Сегодня клецки сделаем. Я ко двору пойду. Зачем это? Да как же, Марья Ивановна, детишки, нужно похристосоваться. Ну, ступай. Кто-то подтибрил спички... Ты что лебезишь?.. Наделали пасхи на Маланьину свадьбу. Воспоминание о Леонарде. Никаких тут ему делов нет! Думали, один Мих. Ник., и вдруг тот едет. Лиде купили новую кофточку. Задняя мысль... Туманный день. Только + 2°. Мама: Это безобразие, только 2°! В лесу перелетывает бесшумно вдали один-единственный вальдшнеп. Земля еще мерзлая, не отходила... Немая с девочкой на огороде лук собирает. Девочка кричит издалека: Дедок на Аграмачную ушел. Папаша на печке спит. Немая, как всегда, смеется... Но как она постарела... Морщины на лбу... Она всю жизнь смеялась и всю жизнь про себя страдала. Веселье для других. Вероятно, каждый, обращающийся к ней человек... его простые слова – для нее уже целое событие... И так из этих событий сложилась развеселая жизнь...
Когда я оглядываюсь назад, то жизнь наша, нас, пятнадцати связанных друг с другом людей, кажется, будто проходила на высокой горе. И будто там стоял монастырь и мы оттуда управляли миром... То есть, это так казалось, мы так были уверены, что чем-то управляем... Правда, мы были настоящие монахи. Вот как я пришел тогда к этому, etc...
Итак, если для меня весь мир – «я»... если <1 нрзб.>, то могу ли я жить в нем вообще, не только как созерцатель, но и как... Например... смертная казнь... Как я могу успокоить себя... Государство существует для меня. Для меня казнят людей: нужно ли казнить людей? Два ответа: 1) нужно. В таком случае я отвергаю государство. 2) не нужно... это делают недобрые люди. Тогда я принимаю идеальное государство и борюсь со злыми людьми. Мне не нужно государство, г. Иванов. Я его отвергаю. В самом деле: я представляю себе его хорошим работником, на всяком месте я представляю себе его джентльменом, отрицающим государство. Он должен рассуждать так: я могу жить без государства... я не могу себе представить такого положения в моей жизни, в котором я нуждался бы в государстве... А если нападут бродяги и нужно позвать городового? Я позову... Но это я отнесу к несовершенствам жизни, уже созданной другими. Как отнесу к тому же падение на меня камня с крыши... землетрясение... мне кажется, что тут неизбежно нужно призвать Христа... Вторая точка зрения: я эмпирически сильнее... Я выступаю против зла прямо.
А сам то ж [самое] делает: смерти боится. Он не должен смерти бояться... Он, как Спаситель, не должен смерти бояться... Я здесь иду, а уж этот умер... Нечто можно смерти боятся...
У старика гармонью вышибли... И что я им делаю?.. Иду по выгону, играю. Подходит Иван Кириллов... Раз... И вышиб... Другой раз [вышибли] на <1 нрзб.> дороге. Третий вытащили ночью... Играю только страдания да... а я песни умею.
Садовник-поэт...
2 Апреля. Пошли мне Михаилу... Сичас... Повел ко двору. Манкируешь... Михаиле: глупые идеи... Парень приехал с письмами, а газеты забыл в чайной. Вот-те почта!.. <1 нрзб.> да это там, в бочке вода, [полно] воды! Там Бог знает что, дегтем пахнет вода. Ветер, гадкая погода сегодня. А пруд все не открывается.
Вчера собрался к вечеру пройтись с ружьем. Стал натягивать сапоги, а Зорька уже воет. Взял ружье, вышел... Никифор идет из конторы, говорит: какая-то у вас собака умная, чует, что хозяин на охоту собирается... Умнющая собака... Охотничья. ... блестящими черными глазами. Мне даже страшно немного стало. Пиль! кричу я собаке. Она все стоит. Ш-ш... и шумлю кустами – вальдшнеп не летит. Тогда я осторожно захожу с другой стороны канавки [сзади] птицы. Подхожу. Собака стоит, фиксирует птицу глазами. Я держу ружье наготове со взведенными курками одной рукой, а другую осторожно, с бьющимся сердцем протягиваю к птице, тороплюсь, потому что боюсь за собаку: не выдержит и тяпнет, а я ненавижу это отвратительное зрелище... Собака моргнула, я быстро протянул руку и схватил птицу... Схватил ее и сейчас же бросил и задрожал. Она была холодная. Собака тоже понюхала и удивленно посмотрела на меня. Через минуту я сообразил: это был вчерашний сидящий вальдшнеп, вслед которому я послал шальной выстрел. Я очень обрадовался и положил птицу в сумку.
В сенях у батюшки развешано белье. И пахнет. А в доме тоже пахнет как-то особенно... Над самоваром висит олеографическое изображение Касимовской невесты из приложения «Нивы». Мама и Лидя сидят и молчат... Это потому, что сидение у батюшки всегда долгое и соответственно тому [долгий разговор]. Кроме того: Тиша выпил квасу... – Я всегда говорю: не пейте, дети, квасу – убежал воевать, вернулся весь красный и слег... Приходит кто-то в сени... Батюшка! Отец помер! Батюшка делает распоряжение к завтрашнему дню, возвращается и говорит: такая беднота, такая беднота. Вот если бы там это знали... А там не знают. Падает православие. За границей, там священники все с университетским образованием, а у нас теперь семинаристы отказываются идти в духовные. Положение невозможное: у того же самого мужика, которого предстоит просвещать, нужно просить милостыню... Вот теперь все богатство по случаю скверной дороги оставил в разных местах. Перепеченые яйца (чтобы не портились).
Я говорю о цезаризме... о невозможности у нас соединения в личности монарха церковной власти и светской...
Он приводит пример Филиппа... Я Петра...
– Петр Великий, – говорит батюшка, – когда нас учили в семинарии, признавался Великим, а теперь вот, слышно, не признают...
– Важные вопросы! – говорит мама.
– Очень важные вопросы, – отвечает батюшка.
О Соборе... Он против... Мотивирует: Дума решает... А думает: собор из архиереев тоже может решать. Падает православие... И городское духовенство падает, там вредят: соблазн жизни и толстовщина. Важные вопросы...
Очень важные вопросы. Вообще он против синодского чиновника, но не против царя. Взгляд мужицкий: чиновники – обманщики... Принцип обывателями не затрагивается. А матушка говорит о какой-то [знакомой] даме, которая не пришла, потому что у нее нет цельного платья. Стиль ее: ну, скажите, а там-то как же... Может ли так оно быть... Я говорю ей: придите, посмотрите... – У Лидии Михайловны всегда что-нибудь новенькое. – Да это старое! – Или это у вас так много всего...
Отец Афанасий: улыбка... и его черный колпачок из земли... <2 нрзб.> вехи черноземные... серый [незаметный] русский... [православный] попик. За ужином он рассказывает страшные истории, но все думали, вычитал из «Света» или из «Вече»: (кажется, это он для защиты смертной казни примеры выискал), какие изверги есть. Кладбище. Покойников откапывал, свиней кормил... По кукле узнали…
При прощании попросил выйти девочек. Анекдот об Иосифе прекрасном... Такой прекрасный! Дали по яблоку и по ножу... Так яблоки не разрезали, а руки...
3 Апреля. Здравствуйте, матушка, пожалуйте на погорелое. Все общество собралось в сенях маркизы: полевая дорога есть, а там [лишек] есть, пущен на дороге... Маркиза видит в этом посягательство на новые земли. 5 десятин оттяпали. Ведь это химера! У вас воображение сильно развито... Никита, расскажи, как при господах было, Мих. Мих-у нужно:
– Красный двор... Конный двор... – Сама начинает рассказывать...
<Приписка: всякая птица прижумилась. На ржи корешки обмываются>.
улетели...
А раз тоже на Дону было. Гусак с гусыней поднялись, вернулись 24 гуся с ними... вот поди так...
Еще был случай... Опускаются... все... Старый гусь упал... Впереди всегда самый старый... Песок [привезли]... Насыпали аршина на два... Поглядели, а там гусь закопан...
Летят гуси... Такой восторг в душе... И не скажешь, отчего... И я понимаю, вот отчего: есть такие птицы серьезные, которые летят... Это не ласточки... [Так] лететь могут серьезные, не все так летят...
Около кустиков тропа... в деревню... Мы простились... Завтра пойдем! – говорит Алексей... Нет, – отвечает Дедок, – завтра дождь будет.
– одно существо. Я часто думаю, глядя на них: как сжились они... какая мирная, идиллическая картина... и не узнать теперь уж трагедии... и немного страшно за себя: этот мир закрывает истину... И что такое истина? Придет время, отупею я, и будет казаться: ничего, можно жить на свете, все хорошо кончается... Пожалуй, стану писать повести с хорошими концами... И вот жизнь напомнила о себе... Перед игрой за чаем разговаривали об охотнике Алексее, мама сказала: он животоподобный. Не животноподобный, а живото... Лидя улыбнулась, я засмеялся... Лидя говорит: я не тому, я своему, «животоподобный»... У меня есть одно воспоминание. И расхохоталась... Маркиза про себя обиделась этому смеху... Вероятно, ей просто нездоровилось, не по себе, и потому ей нужно обидеться.
Сели играть в хальму... Как и всегда, умерли за ней. Я принес подушку и прилег на диван. Вдруг слышу взрыв мамин... Что-то у них произошло с мамой. Она вдруг вскакивает, смешивает и кричит: – Что такое! Прямо мне в морду, прямо мне в морду!.. – Лидя тоже вскакивает, бежит в свою комнату... Я скорее беру подушку и убегаю к себе и слышу по пути истерический вой в Лидиной комнате, злобный: – Подожди, фигура, попятишься, подожди! – Немного спустя в коридор вышла мама и крикнула: – У, бешеная... – И хлопнула дверьми. Ушла к себе, и все смолкло.
5 Апреля. Все в снегу. Сад белый, +1°. Воскресенье. Народ идет в церковь. Прошел молодой мужик с лопатой, тот самый, у которого умер отец.
Продолжение случая с хальмой. Мама проснулась в примирительном настроении: – Миша, хочешь кофе? – Самое отвратительное в этой войне то, что третий, невинный, страдает. Впрочем, часто этот третий и есть яблоко раздора на почве ревности. Миша! Я решаю так утишить грозу: устроить поездку к Леонарду. Это должно радовать и маму, и Лидю. – Лидя, поедем к Леонарду? – Как хочешь... – А сама рада... Мама тоже. Громко говорит: – Уж ежели ехать, то пораньше поезжайте, а то чтобы не было, как намедни ехали к отцу Афанасию. – В воздухе начинается мотив примирения. Вернемся от Леонарда, и по-прежнему сядут за хальму. Лидя приготовляет пасху и решается сделать крупный шаг к примирению: – Мам! Попробуй пасху. – Мама пробует, но ворчит, потому что позиция сдана. Так произошло признание вины. Лидя [признает] свою ошибку и тоже ворчит... Мама опять обижается и кипит гневом... Подпускает такую шпильку: на столе после приготовления пасхи нечисто, она подходит сюда и кричит: – Анюта! Поди сюда, сотри, тут Бог знает что наворотили!.. На людей, всё на людей сваливают... Я с шести часов встану, прибирай за ними, я экономка у них! Я нахожу, что все крепостные... – Лидя с треском вылетает из комнаты, громит посуду, орет на весь дом неистово, что-то бросает на пол, что-то хлопает. Мама бежит в спальню и стихает. Ухожу в лес... Прояснит, и опять тучи, и крупа, и холодный ветер. Вальдшнепов нет ни одного. Много дроздов. Убиваю одного и возвращаюсь домой: усадьба, [вокруг] деревья, ильмы, тополя, ели; мягкие, сырые, [тяжелые] синие облака висят над ней, жаворонок поет низко и садится на дорогу... В саду ряд черных деревьев и синяя туча над домом и покосившаяся терраса... Тревожная тьма... Будто гроза собирается.
Обедали без Лиди в молчании. За чаем тоже в молчании. Невыразимо тяжело ни в чем не повинному человеку пить, есть вместе и бояться встретиться со страшными глазами. Смотрю в окно в сад. Там через деревья виднеется светлое пятно. Я знаю, это площадка у парников и [саженцев], та площадка, где мы вечером с фонариком ходили есть вишни, воровали арбузы и дыни и много всего такого... В родном саду каждая почка, каждый сук яблони творит маленькую поэму... Светлое пятно то появится, то исчезнет. Это оттого, что одна липа от ветра сильно качается и то откроет, то закроет светлое пятно. Мальчиком, я помню, изумлялся, как может ветер качать такие большие деревья, и боялся лазать на них в грозу... Молчание -очень тягостная система угнетения...
Вот тут опять всё на меня... В сущности, мама очень слабый человек, деспот на мгновение... деспот на мгновение, деспот в увлечении. Деспот мгновений... А Лидя может молчать бесконечно, и это ее сила, этим она побеждает мать. Кто же прав из них? Мама [тихо про себя] плачет, говорит, что и она не знала личной жизни, она жила с человеком, которого ненавидела... – Ненавидела? – Да, ненавидела, – говорит она как-то опасливо, будто боится, что за это ей что-нибудь будет... Молчим... – Я нахожу, – говорит она, – что лучше всех устроился Илья Николаевич, там хоть двух детей, но воспитывают как следует; жертвуют собой... – Не жертвует, – говорю я, – а только цепляется за жизнь. Я много таких людей знаю: для них семья – не дети, а последнее средство для жизни. – Мама молчит... И говорит: – Если бы также все люди воспитывали детей, как Илья Николаевич, то всем бы было хорошо... – Но это были бы несчастнейшие люди, – отвечаю я, – говорят, Таня давно уже плачет... – Молчание. И в тишине встает вопрос: но как же быть, как нужно устраивать семью. И в глубине... нет ответа. А мне хочется сказать: нужно любить... и потом пусть все само собой устраивается... Сегодня 5 апреля, утром мама говорит: – Я не могу, она будет две недели молчать, я заговорю, я скажу, что признаю вину за собой, правда, что была с моей стороны винишка... – Уходит в Лидину комнату, разговаривают, и уезжает к обедне.
После обеда ходил в Татарское с Никифором... Вышли в Глинище. С холма на холм, с холма на холм, овраги, ни дерева, ни куста. В одном овраге прилепился вишневый сад, хороший, вишен дает – страсть... Это все следы хозяйственной деятельности Ал. Мих. На той стороне Татарское, в кустарнике спугнули вальдшнепа... Ребятишки пасут скотину. Играют гармоники. Решаем идти в Бахтинский лес. По дороге едет телега, на ней лежит рыжий мужик и молодой парень с ружьем. Вы чьи? А... Молодой – сын нового хозяина В... имения. Я говорю ему: зачем купили, земля плохая... А он: да она хорошая... А рыжий: Ванечка-то 6 тыс. жалованья получал, 6 [тысяч]. Так это грубо у него вышло, что и Никифор говорит мне потом: вот эти охряпки-то из деревенского поколения, слова сказать не умеют, пустоболты.
Земля совсем оттаяла... Клином подошла сюда Сусловская... Куда ни глянешь – все простор. – Это деревня Паленская? – Паленская... – А это? – Это город. – И там город?.. – Монастырская церковь... Там Аграмач... Там ростовские выселки... А это Крючково... Все как на ладони... Кое-где в логах снег, белое, а то все черное, черное... Чуть зеленеет кое- где озимь...
– Славные корешки! – говорит Никифор. – С осени были хороши и теперь хороши...
Разглядываем под ногами стелющиеся низенькие зеленые кусты ржи. Хорошие корешки... Жаворонки поют... Солнце проглянуло из синих, синих облаков, и кажется, будто там вверху серебряные колокольчики звенят... Земные колокольчики.
– птица земли...
Никифор усвоил себе манеру выжидания, прислушивания. Будто кто крадется сзади.
Приходим в Бахтинскую чащу. Где-то шум? Что это?.. Вода. Внизу с большой высоты падает струя воды, размывает огромный овраг. Идем мы долго, долго, не встречаем ни одной птицы. Разговариваем-то про Дедка: есть ли у него самовар? – Нет... Лет пять собирается купить. Хоть и стоит всего 4 р., да хозяйство не указывает. Хозяйство не туды ведет... – То говорим про его жену и какой-то спорный [вопрос]. Спускаемся к реке. По дороге идут какие-то две женщины. Куда они идут? В Шибаевку... вот куда... Шибаевка – это идеальный тип будущего... Деревня по полям двумя-тремя дворами... Стаховичи при освобождении наделили своих бурмистров и других землей, и так они живут с тех пор дворами. Один двор с кирпичным домом, с оградой вокруг – настоящая помещичья усадьба-Тут самый первенный шинок. Ребятишки встретились... Вот, говорит Никифор, а ребятишек куда? В корзинку собрать? Так приходим мы в дер. Ростовцево... Никиф. остановился: вот тут мой дядя живет, 600 р. в банке лежит, а вот тут брат... А вот тут и Павел Константинович. Сговариваемся зайти к нему будто за вином... но только скажем, верхом шли, а то спросит, почему в Шибаевке не выпили. Входим... Сторож в полушубке, видно, сердитый, тот самый Пав. Конст., из-за которого чуть ли не вся деревня разобралась... Тут же сидит и красный толсторожий кожевенник, и дочь сторожа Пелагея...
Женщина про отсутствующего мужа: занялся [поэзией], пьянствует, и три года нет. Нельзя ли разводную, теперь, говорят, это можно...
Я завожу речь о законе 9 нояб. Как сцепились мужики между собой! Этот закон против 5-й заповеди... Раньше хоть шмот земли, да есть, хватит на овес, теперь ничего...
«печки и лавочки».
6 Апреля. День проходит под влиянием съеденных блинов вяло и серо...
Вечером приходит учительница. Сидит прямая, рассказывает свою поездку в Елец. Опоздали к поезду... С самоваром? Ночевали у учительницы... Блохи кусают... а когда не спится, то всегда Бог знает что лезет... Едем в товарном вагоне... За 5 верст от города останавливается... Несем с артельщиком корзину... Руки устали... Садимся... Артельщик: вам нужно бы гири купить... руками разводите, и в морду кому дать...
– Ну, как вы провели праздники?.. – Опять: – Ну, как вы провели праздники?.. – Хорошо, ели-пили, играли в карты и меня засаживали. – На дешевку-то поедете?
7 Апреля. Логи прошли. Сеять или не сеять?.. Сей овес в грязь – будешь князь. Оттого я и князь, что не сею овес в грязь. Грязи нет... Земля рассыпается. Решили обсеять сад клевером... заделать огрехи, раскидать снег...
Тут им лучше... Там воздух тяжелый, а тут легкий... Оба бычки...
Вальдшнепов нет. Гусь летит, все летит и летит... Гусь пролетит, жировать затурукает...
Дупелиная высыпка. Щучий бой. Стефан с заячьей губой. А с батюшкой говорили о каких-то пропавших приходах (связать с исчезнувшей церковью и службой для покойников).
До сих пор осталась ограда, разделяющая красный двор от конского. Маркиза разломала ограду и соединила Дворы: видите...
Шли мы с Зорькой в лесу. Нет вальдшнепов, только дрозды. Дрозды пели хорошо, везде, везде на голых сучьях сидят птицы и поют хорошо, будто славят, и продолжением их хора звенят на небе серебряные колокольчики жаворонков. Мне захотелось петь и слушать... Я сел на пенек возле орешника, собака, изумленная, остановилась в кустах и долго глядела на меня, не решаясь вернуться назад... Еще лежат между кустами орешника белые круги снега, будто маленькие скатерти в лесу... Капнуло... Небо мягкое, серое: может быть, взглянет солнце, а может быть, дождь пойдет... Пахнет корой... Овраги, будто траншеи на нашей земле... etc.
Беседуем с Иваном о новом законе. Он смиренный труженик, самый тихий человек на земле. Хотел взять Хрипуновский участок, но отказался. Почему? Невыгодно по трем причинам 1) негде пасти скот – на десяти десятинах нельзя содержать скот, к стойловому кормлению непривычны, 2) нету воды, вот если бы Ростовцево имение купить, так мы все бы у пруда... – Но ведь имение в 1000 десятин, тогда до дальнего участка будет версты за 4? – Тогда пусть продают по 100 десятин товариществам, а не по десяти... 3) дорога – что же мне одному жить, занесли дорогу, и не расчистить одному.
Если бы, однако, предоставить товариществу, то тогда поселились бы, подобно деревням. NB. Изучить тему: если предоставить нашим мужикам свободно селиться, как они поселятся?..
Материал: аренда товарищества... (у Залежицкого). Цена сходная: посевная десятина обходится 15руб.: средняя цена десят. 200 руб. х 10 = 2000 р. 4,5% = 90 руб.
С десят. = 9 рублей. С посевн. дес. = 131/2 р. (не очень точно среднее взял). Если же без переноса, то 6%.
– все равно потравят крестьяне. Взмет-то хорошо раскородится. Одному сеять и боронить, а потом клевер сеять. Завтра (вчера говорила) резку резать... Сеять? – Сеять! – А дождь? – Сев, а он резку резать будет, резку резать... резку... резку... Погода будет... – сеять и боронить... резку...
<Приписка: Баба-рассыпуха>.
Вы все такие [ужасные] растрепы... Это шут знает что такое, что это за люди. Ни о чем не думают... – Я думаю... – Ты только думаешь, а исполнять...
Ссора Зин. Никол, с Соф. Алекс. Соня была в гостях у Кати. Катя обидела Соню. Соня ушла. Пришла Софья Александровна... – Вы обидели Соню... – Я Соню обидела! Странно! – Не Вы, а в вашем доме обидели... Катя обидела. Ее костюм, ее фигура, ее поза! Оскорбление. Здесь оскорбили внучку Алекс. Алекс. – Внучка Алекс. Алекс.? – Дочь главного управляющего оскорбила внучку Ал. Ал-а!
Приехал Карп. Жалуется. А он: женщины, женщины, здесь столько женщин, деревня...
«Принчесса» – едет! чтобы собака не лаяла, птица не кричала, корова не мычала, часы останавливались...
Как вы праздники проводили?
Были на беспроигрышной лотерее цветов. Такая гадость! Отцветшая герань, отцветшая желтофиоль, бегония обмерзшая, листья опали, одни ветки торчат, такая гадость, и в руки не стоит брать...
Кто этот Светлый человек, о котором признался раз Коля?
Дождь пойдет! Туча заходит страшная! В саду сеют. Маркиза стоит черная как туча, распоряжается. Безветренно, клевер ложится ровно.
кричат в лесу утки, парочка уток вьется над нашим прудом, полетели на Ростовцеве. Я подхожу к своему пруду... неосторожно, утки летят на тот пруд.
Иду обратно. И вот вдруг стало тепло, тепло и светло... На одной тонкой светлой березке присела птичка смирная, и в осинничке тоже щеглы и разные мелкие птицы и дрозды, все сидят [сразу] разогрелись...
Посмотри направо... туча! Да такая страшная, такая черная, настоящая грозовая, и как сжалась и как поблекла [стоящая] против тучи тонкая волосатая березка... И тут... радуга... Неужели гроза? И так я неосторожно подхожу к пруду и пугаю уток. Они летят назад. Я подхожу к караулке сдать собаку. Караулка, что копна соломы, корова мешает войти в дверь... Отворяю... Там ребята... там теща, там теленок... Я сунул собаку туда и пошел скорей к пруду. Услыхал сверху селезня... он особенно трещит перед уткой... Помню, как трещал тогда всю ночь такой же селезень по убитой... Уток не видно... Я наблюдаю, как он плавает... Дождь, [надо] идти... Я ползу от куста к кусту... Снимаю пальто... Наконец не выдерживаю и стреляю... Обе утки улетают, далеко белеют на черном, дождь идет... Спешу домой... Обхожу Ростовцев пруд. Уток нет... Выхожу на выгон... на кладбище... Разглядываю памятники... самый ранний 1789 года... И какая жалкая могила отца... Как это страшно... это пренебрежение...
Недавно разговаривали о смерти... Я, говорил он, совершенно не боялся смерти, но как только заболел, сейчас же начал бояться. Хорошо бы, говорит она, умереть без болезней, болезнь страшна... Я, говорил он, совершенно не боялся... Рассказывает про мать, как она за два года до смерти стала дурочкой и ей давали гривенники... Все-таки поразительно это равнодушие к концу... постепенное угасание сил...
Мне не дает покоя Колин Светлый человек – и хочется мне думать, этот Светлый человек его же... он сам. Ветхий человек бесконечно пал... и потому тот бесконечно возвысился...
Раз мы бежали с ним по аллее за галчонком. В руке у меня был [камень]... Я ударил галчонка... Мне нельзя было не ударить его. Галчонок упал. А вечером я видел, как мой брат пробрался к липкам... посадил этого галчонка на сук и плакал над ним...
Детские образы: подбитая птица... зеркало... вечная игрушка... чтобы никогда не ломалась... герои, к большим... в спички играли... заговор против меня...
Хренников – герой, его сестры... а может, я родился от лешего... Значит, я дурак... шепчу «ад»... и легче... мгновение счастья. Я герой, я положу душу за всех... одобрение... я в восторге... и непоправимое мгновение... а как же я люблю их! И Хренников использовал, я для него крал... Подхожу к ним, а они-то ничего не знают: на глазах их как ударю птицу, а потихоньку жалко... на глазах у всех схватил... а что они скажут про меня... И вот эти самые соловьи, про которых рассказывают... и ягоды... Лучше сначала потопление, а потом я бегу, а на охоте думают, закрыл... и побег после горестного отчаяния. Рождение мечты... Но ведь это правда... Да как же правда-то: не бывает березок с золотыми листьями... А если поискать? Ведь ты не искала? Сидим под деревом... Какие они счастливые: они знают то. Я никогда того не сделаю, что они... Меня обидели... Я, я, я... лучше всех... я такой... вот я что видел, вот я что видел. Я мечтаю о юге (наслушавшись рассказов). И хороша та сцена: Ивана! Помяни, Господи, Ивана... Как умирают животные: встрепанная ворона задумается. Я убежал в ту сторону (юг) и заснул... Чуть-чуть ошибся, одно слово – и не так... Вообще я совсем такой же, но на волосок не хватает... Я проваливаюсь.
Итак, я живу в доме маркизы и точно отмечаю всех людей, которые с ней соприкасаются... Сколько их уже!
– это какой-то хитрый помощник в её делах, это компромисс, это примирение непримиримого и это школа Амвросия. Я старался ей сделать понятным себя... Мама начала речь о науке... Я говорю: ты веришь, что земля круглая, а не знаешь этого, ты не сомневаешься, а ученый, утверждающий это, сомневается... Так, говорю я, и Бог. Он тоже вечно сомневается, он вечно мучится и терзается, как поступить в таком случае или как в таком... А вы разве сомневаетесь?..
Идея аскетизма ей непонятна... Батюшка велел жить в миру... и все...
Как удивительна вся их жизнь: эти Таня и Маша…
Таню Амвросий велел матери (прачка Люб. Александровны) отдать. И что получилось... он говорил: там люди богатые. Не велел ей оглядываться назад, когда отдает ребенка... Откуда такая власть распоряжаться жизнью людей!.. Настоящие библейские жертвы...
Как жили эти девочки? Говорят, им устроили счастливую жизнь, любят мужьев и детей... и любят именно тех, кого назначила мать... Вот ведь можно же сделать людей! У Тани было несчастье: узнала, что приемыш... в церкви сказали... Мама, что такое приемыш?
– Ты играешь в карты? – Играю. – И бросился от меня в ужасе и долго не появлялся из алтаря, и так много раз...
Рассказ Лизы о Хрипуновой Екатерине Димитровне, как она, духовная дочь отца N, после его смерти явилась к одному священнику и рассказала сон: будто отец N велел дать ему взаймы денег... Тот дал... Ксения: – А поп-то глуп!– Вы бы не дали? – Я бы не дала!
9 Апреля. Ты ведь вообразил, что дождь! Однова дыхнуть был утренник... [Небо] прояснилось. Собираюсь идти в имение Хрипуновых, которое распродается участками. В саду птицы [пропали] в ветвях в тумане. Осинники в лесу как зеленые свечи. Вальдшнеп неслышно пролетел.
Поднялся с треском на опушке. Несколько раз безуспешно стрелял, потому что весь в разброде. По склону в оврагах пробежала лисица. Девочка с мешком идет. – Что у тебя? – Вино несу казенное в банку5, мужики съедутся, пить будут. – А мне можно выпить? – Можно. – Где кузнец Алексей живет? – На Михайловне, вон белая изба.
– Кузнец купил участок. Он на барском дворе, иду по берегу, виднеется дом Ал. Ал. младшего... Встречаются два мужика, один Кузьма Васильев из Михайловки, другой Логин Трофимов из Морской. Разговариваем об укреплениях. – Что укреплять-то? Мало. Что там! – Путаница в пользовании законом... От их рассказов, как и вообще от рассказов мужиков о земле, остается только то, что очень все недовольны законом. Вообще же, извне как-то очень мало можно видеть, а внутри что-то произошло.
Встречается Краевский... Спускаюсь вниз по страшной грязи...
В саду [весенние] работы – яблони развязывают или чистят сад, слышны «страдания». Грачи, грачи, грачи! По саду, берегом реки и в поле... Озимое поле... Несколько [охотничьих] шалашей у озерков для уток или для караулу... На другой стороне видны белые ступеньки в реку... строящийся барский дом, сад, парк вдоль реки. По берегу реки мужик, мальчик и собака идут. Зачем-то спускаются вниз к воде. Зачем? Подойти разве узнать? Подхожу. Длинный худой мужик, вялый, мальчик с идиотским лицом и тощая собака. – Что вы там делали? – А вот идем по мосту, глядим, верша плывет... так зашли посмотреть... может, крепкая, а может, с рыбой. – Отчего собака такая худая? – Кормить нечем, мы сами худее собак. Вот ваша собака добро! За такую собаку оно можно в прежнее время деревню мужиков купить... Разве стоит мужик такой собаки... У ней небось щенки по полсотни штука. А наш – в цене копейка... Бывало, в карты проигрывали. – Из какой деревни? – Недалекие, из Маслова... барские... барыни Арсеньевей... Девица... – Жива?.. – Жива, что ей деется... Сытая... Землю продала Стаховичу, а мы так остались... И на что бы ей земля? Одна живет... А вот оставила без земли.
Подходят два бродяги с ружьями... Стреляли в ястреба. Он падает. Бродяги говорят об утках. Нетути... Тут на каждую утку двадцать Ванек... И зайцев всех выбили... Говорят, еще волки выводятся, прошлый год переловили детей6... Удивительное дело, как волки могут тут жить...
– Пойдемте на вальдшнепов... – Идем в Катухи. Немного боязно бродяг. – Чего же вы бродите?.. – Лошадей нет, пахать не на чем, вот и бродим так, а надысь утку убили и гуся, принесли на барский дом, не верят, говорят, домашняя. Сиверко. Птица не летит. Полетит, полетит и остановится. Холод не пущает. Намедни гуси летели низко. Подстрелили одного – все бросились к нему, а мы стрелять! Выбежал заяц – убили: самец... Вылетели два вальдшнепа... – Расходился. Закусываю на пеньке... Холодно. Нахожу валочек и валочком по полю. Где-то далеко пашут... Небо мрачное... Земля мрачная... Небо все-таки хорошо, много неба! Это самое лучшее здесь. Далеко виднеется Маслово – хутор Стаховича в лощинке... Снег в лощинах... Выхожу на дорогу и к деревне Завражково. Иду по загуменьям... Спрашиваю мужика, где Сухинино. – Вон дорога... – Собаки бросаются на меня, всевозможные кобели, но, почуяв мою суку, мгновенно стихают и глупеют. Пятилетний мальчик верхом... – Куда ты едешь? – Попоить... Тпр, но!.. – Тут у реки столько грачей! Полуразрушенная мельница... Народу нет: сеют и пашут. Иду дальше по дороге... Где-то перехожу ручей, глину...
Река по берегам покрыта льдом... Льдины обрушиваются и пугают... Желтая мутная речонка... с ивами на правой стороне... В Сухинино еще больше собак, еще сильнее сплоченность. На прислоненной стене... висит юбка розового цвета. – Где изба Никиты Ильича? – Посередине деревни, с крыльцом, окна под решетку, лозинки навалены... – Здесь? Опять нет... В окошко баба смеется с жидкими сиськами... Нахожу... Здесь. Сидят две бабы, сучат длинную нитку... – А зачем тебе Никита Ильич... – Участок покупать... – Все разобраны... Нет участков... – Где же остановиться... Говорили, у них самовар есть – я видел этот самовар в разных избах, по нему сгибался, но здесь нет... Грязно... Теленок... Немыслимо... – Куда же идти? – Иди к Сирену... к приказчику прямо в имение, с ним и побалакаешь...
Еще идти две версты! За деревней пасут мальчики большие стада. [Обкуривают овода].
Мальчишка маленький просит спичку закурить, от земли не видно, просто маленький заржавленный железный крючок, брошенный... Одна спичка не загорается, другая, третья...
Иду дальше на барский двор... Впереди опрокинуты сохи, за сохой по грязи идет молодой мужик, иду рядом, ничего не говорит... Мрачный... – Соха! – говорю я, – пора бы плугом пахать! – Плугом! – усмехается он, – да чего пахать-то? Нашу землю плугом... – Говорим об общине... – Разрушают? – Конечно, разрушают... Они хотят общину разрушить... теперь-то нельзя... а тогда они и всех покорят християн... Они в тюрьму сажают... Они его Величество держат... В забастовку темно было... студентов не понимали... теперь другое, теперь будет такое!.. Они против христианск. общества.
<1 нрзб.> во время забастовки отдал... а теперь назад. Сдал елецкому купцу... а сам во флигеле сидит, пьет... 200 десятин у одного, не хозяйствует и пьет! Если бы еще хозяйствовал! Красовский во время забастовки сколько в тюрьму отправил... Кругом помещик: Прогорелово... Хутора... Лугов нет... Это общий голос... Здесь сухининские сняли 24 (всего 150) участков (!)... Кто побогаче... а бедному...
Подходим к дому, он в сиреневом саду, низкий, деревянный... На Финляндск. замок... Пимен Егорович у [окна]. Самоварчик... Веет от старика добром... Хорошее это, быт... ум, ясность...
– Служил? – Служил при полковнике Иване Петровиче Бироновом... В то время лучше было... теперь он (дурак) говорит «свобода, свобода», и теперь ничего, а тогда оброк заплатил и не знай... Ну там когда борона или что... а насчет того, чтобы секли... так как себя поведешь, меня никогда не секли... ну и посекут, так что, а теперь разве не секут...
Входит мужик... наивно удивленный... весь смятение: – Недотолчка вышла... лихоманка... смертный их душу знает! Недотолчка у бурой вершины... Этот туда, а этот туды... – Куда? – Да к бурой же вершине... Там поло-семенник не выходит... Полполосеменник запахан. – Кто?
– Кузьма мордастый. Возле лядвинки... Пословица: с богатым не судись, с здоровым не борись. Он богатый, а я что... из роду вышел. – Закон... – Да, скажите, что это за штука? Что бы такое?
– община-род... и вот что...
Уходит.
– Это штука! – Говорит Пимен, хитрый и умный старик, за чаем... – Что это за штука... Эта штука, Мих. Мих., перейдет на старинку... Ха-ха... Перелезает (к свободе)...
– Скажите же, как нужно устроить?
Рассказывает: – Я в Сухинине при Б... жил – знал каждую десятинку... вот поделили все ровно... все ровно... Я говорю Якову Алек.: так нельзя... Как! кричит... Это, говорю, 40 р. отбавить... Отбавил... А тут, говорю, прибавить – прибавил... Съершился... «А тут скажи, Пимен Егор.». Тут, говорю, отбавить... Тише и тише...
– Да он же не понимает...
– Зачем не понимает, он нашего брата вывешивает... А как вовсе стихло, я ему и опять говорю: «Яков Александр., дозвольте русскому мужику самому поселиться, мы каждую полоску определили... – А клевер?.. – Что клевер, не в клевере дело, а если клевер понадобится опять, опять мы сумеем...»
Искренне... верится, что сумеют...
– Польза мужику будет... Настоящая польза... Он опять кричать: «Ну, как же вы сами-то устроитесь? – Да вот, пруд, и у пруда вешкой, мысленное ли дело одному торчать, как веха, и сейчас на три поля... И переделим... – А чересполосица... – Чересполосица никому не мешает... Зато польза...» Как он затопает ногами! «Поди от меня, диавол-искуситель...» Вышло же все-таки по-моему... Корова удавилась... привязал, пошел, и она обмоталась и удавилась, лошадь привязал... Вышло по-моему... удается урожай, а не удастся?., и сгоняет всех...
Прощаюсь и ухожу, по пути вспоминаю... Как он меня встретил, этот Пимен...
– Хрипуновы добровольно?.. – До-бро-вольно... Живет теперь, в полку служит... – Чего же добровольно... А в Сухинине... – Тоже добровольно... – А у вас как... то же на участках?.. – Когда спросил Яков Алекс, меня, я ему: а не нужно разделивать, отдать мужикам, всем чтобы ровно, а они уж разделят... Они разделят: где кому [хочется], отведут там полоску, там другую... etc (спросить у Глеба, как делят землю).
Когда входил в избу (в Сухинине), корова загородила дорогу, я почесал у нее между рогами и осторожно прошел в избу...
NB. Прибавить: охотники – люди безземельные. И: ищу избу по самовару.
Иду к пруду, хочу через плотину пройти, а на той стороне наверху холма черная корова шла, увидала Нептуна и остановилась как вкопанная. Мы тоже остановились. Что делать? В руке ветки нет. Стояли, стояли, думали – пастух подойдет. Пастуха нет, и корова все стоит и стоит. Мы перешли плотину: как она пустится! Ветка лежала на земле, схватил ее, машу, она не остановилась. Мы пошли, и она пошла за нами, мы в лес – она в лес, мы в поле – она в поле, мы остановимся – она остановится, идет и идет, черная... А может, это не корова, а колдует, бросить в нее что-нибудь, и рассыплется корова золотыми червонцами. Корова потому идет вслед за собакой, что принимает ее за волка, а когда волк, то все стадо так его провожает... И вот одна корова поступает, будто она не одна.. И волк этим пользуется... Выманит так теленка из стада и уведет его. Так гибнут телята за общее коровье дело.
Деревянный барин (на деревянной ноге).
Барин и 12 добрых дел...
Утка! ползу... стреляю... убил... бросил... Охотники: это утки и забрали...
Опять я против строящегося дома... теперь строят каменные, виднеется купол... Слышны удары молота о железную крышу... Железную... белые ступеньки... льдины...
У Краевских... Ал. А.: раз день был хороший... Ал. А. подумал о севе и велел сеять по всем хуторам. Управляющий обиделся... У крестьян нет социализма... есть род, община... Личности нет... Нужно узнать стихийные основы народа: как он желает, и потом селить... Нужно выделить стихийное начало...
По 80 р. в день зарабатывала, развращенность в продаже земли.
Осадок отвратительный... Кто Леонард? насчет клубнички... Авантюристы... Букет... Романтик, как вы, и классик.
Собаки... Вера в студента.
10 Апреля. Майская ночь. Весну 189... года я решил провести <зачеркнуто: на лоне природы> и для этого снял себе старый дом в заброшенной помещичьей усадьбе. Местоположение дома было очень красиво: на высоком холме над озером в заросшем бурьяном сиреневом саду. За фруктовым садом, тоже сильно запущенным, были поля, сдаваемые в аренду крестьянам, а дальше громадный лес с непроходимыми болотами. Вот где отвести душу, вот, я думал, раздолье для нашего брата-охотника. Осмотрев эту усадьбу, я отправил туда свои вещи, а сам приехал позднее, в мае, когда цвела сирень... Погода была <зачеркнуто: райская>, я решил совершить путь от ж. д. станции до Заполья – верст двадцать – так звали усадьбу – пешком вдвоем со своей собакой Лэди. Что это было за утро! Что это была за прогулка! Первые три версты до деревни Малый Брод я не шел, а летел. И так я, вероятно, дошел бы в восторженном состоянии все 20 верст. Но вот что испортило мое настроение. Как только я подошел к деревне, огромная овчарка величиной с теленка выбежала из крайнего дома, взвизгнула, зловеще смолкла и понеслась на меня громадным белым шаром... Я очень боюсь собак. Лэди тоже, самая изящная (француженка) на тонких ножках, взвизгнула и прижалась к моим ногам. Камня, сука не было на дороге. Чем и как я мог защитить ее и себя от страшного русского кобеля?.. Я решил его задушить...
<зачеркуто.: и приготовился... и на минуту успокоился хоть этим>.
Но не успел я устроиться на этой мысли, как вдруг слышу, еще что-[то] визгнуло на деревне и стихло: вторая огромная
<зачеркнуто: не белая, а черная>
собака черным клубком катилась на меня вслед за белой. За второй третья, четвертая. Десятки собак мчались на меня, поднимая по дороге облака пыли. Господи! взмолился я, помоги мне. И вот что случилось: первый белый кобель, достигнув меня, вдруг остановился как вкопанный и навострил уши. Потом как-то сразу весь осовел, опустил уши, оглупел и робко протянул язык к Лэди. Она согласилась <зачеркуто.: подняла хвост> (Тубо) Tonbear!– крикнул я. Она опустила хвост. Не успел белый кобель обидеться на меня, как налетел черный и тоже остановился, оглупел... Сцена повторилась. Потом еще, еще и еще... Через несколько минут я продолжал свой путь, за мной Лэди, а за ней десять огромных собак с высунутыми языками, с повисшими ушами, с глупейшими мордами.