Е. Т. Атаманова
«РУССКИЙ СФИНКС» В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ
М. ПРИШВИНА
Личность Петра I на протяжении столетий не перестает волновать тех, кому небезразлична судьба России, ее место в мировом историко-культурном пространстве. Его разновекторная реформаторская деятельность (с одной стороны, создание русской армии и флота, нового государственного управления и промышленности, новой культуры, а с другой – церковные нововведения) на пути преобразования России носила, в общем и целом, новаторский характер и во многом определялась стратегической необходимостью того периода времени. Однако при этом новации Петра вызывали весьма противоречивые оценки современников и потомков. Вероятно, отчасти это было вызвано тем, что «Одною рукою бросая семена, другою хотел он тут же пожинать их, нарушая обычные законы природы и возможности…», - так писал Белинский о Петре [Цит. по: 1, 95].
писателей. Не является исключением и М. Пришвин. Автор «Осударевой дороги» всегда глубоко переживал за судьбу многострадальной Родины, проецируя в творчестве современные события на эпохи, уже ушедшие в небытие, но оставившие неизгладимый след в истории России. Таковой, бесспорно, является Петровская эпоха.
О личности Петра I в своем творческом наследии М. Пришвин размышлял довольно часто. В его оценках деятельности царя-реформатора чувствуется некая двойственность. Особенно отчетливо это проявилось в многочисленных дневниковых записях различных лет. Так, с Петровской эпохой у писателя ассоциируются события русской истории начала ХХ века, ознаменовавшегося тремя революциями и Первой мировой войной. В день похорон жертв революции 23 марта 1917 г. он записывает в дневник: «Все больше и больше с каждым днем вырастает фигура Петра Великого как нашего революционера (Петроград, освободивший Россию)…» [2, 259].
В дальнейшем негативное восприятие М. Пришвиным личности и деятельности Петра I усиливается, о чем свидетельствует дневниковая запись 11 июня 1918 г., где он называет Петра I «великим истязателем России», «который вел страну тем же путем страдания к выходам в моря, омывающие берега всего мира» [1, 99] и обвиняет его в том, что он «…не имел ясного сознания об окончательной цели своей деятельности, о высшем назначении христианского государства вообще и России в частности» [1, 275]. И далее автор «Осударевой дороги» еще уничижительнее пишет о Петре: «…его великие дела темнеют до неразличимости, когда мы всматриваемся в до сих пор незажившие раны живой души (Подчеркнуто нами. – Е. А.) русского человека…» [1, 99].
– это жизнь, которая дается Творцом лишь единожды. И каждый, из посетивших этот мир, должен пройти определенный свыше путь, не нарушая вечные законы бытия, не забывая о том, что рядом живые души. Таким образом, как справедливо отмечают З. Я. Гришина и В. Ю. Гришин, М. Пришвин «расширяет историческое пространство революции, то есть включает ее в контекст русской и мировой истории» [2, 403]. Через несколько лет, в знаковом для России и всего мира 1945 году 13 мая, М. Пришвин запишет в дневник: «Русские цари были заняты завоеваниями, расширением границ русской земли. Им некогда было думать о самом человеке. Русская литература взяла на себя это дело: напоминать о человеке. И через это стала великой – Е. А.) литературой [3; 8, 469]. И чтобы быть, действительно, великим нужно помнить о человеке.
Однако с течением времени оценка Петра I М. Пришвиным становится несколько мягче, он называет его «русским Сфинксом»: «Теперь, верно, уже настало время разгадки русского Сфинкса, например, хотя бы Петр, сколько спорили о том, добро он сделал или зло. Скоро можно будет это узнать. Вообще история русская сведет концы» [4, 72]. Писатель оставляет разрешение «русской загадки» на суд времени, так как только время способно расставить все по своим местам.
Неоднозначность восприятия М. Пришвиным Петра Великого объясняется, с одной стороны, его неуёмной созидательной энергией, направленной на изменение всех сфер жизни Руси, а с другой – той ценой, которой они были достигнуты. Эту мысль подтверждают не только дневники писателя разных лет, но и его произведения.
«В краю непуганых птиц» (1907), которую он считал главной в начале творческого пути. «Документально точное (очерковое) изображение мира» [3; 1, 707] позволило ему уже здесь показать сложность и противоречивость личности государя, радикальность его новаций. Упоминание о Петровской эпохе в этих очерках связано с реализацией одной из основных идей Петра I – «прорубить окно в Европу». Он во что бы то ни стало стремился расширить границы государства, обеспечить его процветание, в том числе благодаря усилению контактов с другими странами, прежде всего европейскими. Выход в Балтийское море из Финского залива для страны в тот период стал жизненной необходимостью. Петр I понимал это как никто другой.
«осударевой дороги» в этих очерках принадлежит особое место. Внимание писателя фокусируется на сложности задуманного государем проекта. Во время Шведской войны Петр I принимает решение прорубить просеку от Сумского тракта и тащить суда с Белого моря через «онежско-беломорские дебри» [3; 1, 154]. Карл XII даже не мог предположить, что такое возможно. И Пришвин, анализируя увиденное собственными глазами и услышанное от встречаемых собеседников, размышляет о страшной цене, возникшей просеки: «Какой бы прекрасный величественный памятник ни поставили бы в этом месте наши культурные потомки, путешественник не будет испытывать того, что теперь глядя на этот след (Подчеркнуто нами. – Е. А.) в диком месте» [3; 1, 151]. «…чего стоила населению эта дорога!» [3; 1, 153]. И действительно, был собран народ «…от шести до семи тысяч человек крестьян Соловецкого монастыря, Сумского острова, Кемского городка, обширного Выгозерского погоста и, кроме того, крестьяне онежские, белозерские и каргопольские, то есть тут был собран народ из трех нынешних губерний: Архангельской, Олонецкой и Новгородской» [3; 1, 153]. Но человеческие страдания и муки не волновали Петра Великого, строителя нового государства. Подтверждение этому М. Пришвин обнаруживает в оценке В. Г. Белинского (запись в дневнике, датируемая 2 июня 1948 г.): «Будь полезен государству, учись или умирай: вот что было написано кровью на знамени его борьбы с варварством» [1, 95].
Но это еще не все испытания, постигшие население северных территорий. Именно в этих краях поселились скрытники-пустынники, т. е. раскольники-старообрядцы, бежавшие от никоновских реформ, преследуемые действующей властью: «…сотни тысяч людей, устрашенных, обездоленных реформами, бежали в пустыни и устраивали жизнь по старинным русским законам. Пустынь была тем клапаном, который предохранял народ от слишком большой тяжести Петровских реформ…» [3; 1, 156].
«осударевой дороги» Петру I «донесли» о том, что в этих краях живет много пустынников, и он не стал предпринимать никаких мер, но впоследствии при «устройстве железоделательного завода» вспомнил о них и написал указ: «Его императорскому величеству для Шведской войны нужно оружие, для этого устраивается завод, выговцы должны исполнять работы и всячески содействовать заводу, а за это им дается свобода жить в Выговской пустыни и совершать службу по старым книгам» [3; 1, 155]. И далее М. Пришвин продолжает: «Пустынники согласились. Это была первая крупная уступка миру ради удобств совместной жизни. Раскольники должны были изготовлять оружие, которое прокладывало путь в Европу. Этим они покупали свободу» [3; 1, 155]. В этот раз царь не тронул раскольников, обложил их особой податью, прекрасно понимая, что из этой ситуации можно извлечь государственную пользу. Однако «…в 1714 году он переменил к ним отношение, когда узнал из донесения митрополита Питирима, что в нижегородских лесах раскольников до двухсот тысяч, что они государственному благополучию не радуются, а радуются несчастию, что за царя они не молятся и т. д.» [3; 1, 156]. В результате началась череда расправ. Петр предписал: «Учителей раскольничьих буде возможно, вину сыскав, кроме раскола, с наказанием и вырвав ноздри ссылать в каторгу» [3; 1, 156].
В беседе с М. Пришвиным скрытник-пустынник намекает о том, что у раскольников личность государя Петра Великого ассоциируется с антихристом: «Этот антихрист, страшилище (Подчеркнуто нами. – Е. А.) всех приверженцев Древней Руси, в 1702 г. шел по этим лесам и болотам с войском и двумя фрегатами, которые тащили посуху от самого Белого моря до озера Онего» [3; 1, 152]. И Пришвин с пониманием выслушивает доводы старообрядца и сочувствует своему собеседнику. Такое отношение писателя во многом объясняется личными причинами. М. Пришвин происходил родом (по материнской линии) из семьи староверов, также не принявшей никоновских реформ. Беды и чаяния этих людей ему понятны, как никому другому. Поэтому в восприятии личности и деятельности Петра I у Пришвина преобладает негативная оценка.
– «надо» и «хочется» - волновали писателя на протяжении всей его творческой жизни. М. Пришвин сочувствует «маленькому человеку» – Евгению из пушкинского «Медного всадника» – и одновременно понимает, что у государственника-царя иные масштабы мировосприятия. Этой проблеме писатель посвятил одно из сложных и противоречивых своих произведений – роман «Осударева дорога», в котором попытался объединить свободу личности и власть государства в единый союз исторической необходимости. В этом романе, на наш взгляд, содержится разгадка «русского Сфинкса», этого вечного исторического противоречия между слабостью и силой России.
1. Пришвин М. М. Дневники 1918-1919 гг. М., 1994.
2. Пришвин М. М. Дневники 1914-1917 гг. М., 1991.
4. Пришвин М. М. Дневники 1920-1922 гг. М., 1995.