Е. А. Балашова
ИДЕЯ РОДА И "КАЩЕЕВА ЦЕПЬ" М. ПРИШВИНА
Название романа М. Пришвина "Кащеева цепь" наводит на мысль о возможном его сближении с романом "Кощей бессмертный" А. Вельтмана, писателя первой половины XIX в. Созвучны не только названия. Материал романов открывает глубокие возможности для сопоставления. В данной статье мы не анализируем роман А. Вельтмана, но обратим внимание на его исходный посыл. Прежде всего это касается прямой, на наш взгляд, вельтмановской реминисценции у М. Пришвина. В романе "Кощей бессмертный" читаем: "Предание есть свиток писания, разорванный на части. Соберите эти истины, сложите их, доберитесь до смысла, составьте что-нибудь целое, понятное... Друзья мои! Верьте " (1, с. 104). Сравним с цитатой из романа М. Пришвина "Кащеева цепь". "Вспомни то же, друг мой, я настаиваю... Соберите же черепки вашей расколотой жизни, уверяю: есть на свете живая вода, я найду ее, и она опять даст черепкам форму прекрасного сосуда!" (2, т. 2, с. 406). Удивляют не только найденные писателями общие слова, но и общая направленность созидающей мысли. Каждый из них рассуждает об обществе и отдельном человеке в нем, а также о Кощее (3), который своим проклятием разделил людей; и тот и другой призывают собрать жизнь обособившихся одиночек в единое целое. Оба романа знакомят не только с разладом личности и общества, порожденным отпадением отдельной личности от общества, но и разладом, изначально заложенным в человеке, существующим всегда. В далекие легендарные времена был проклят Кощей, и теперь мы все жертвы этого злобного проклятья. Современный человек, по Пришвину, представляется закованным в "кащееву цепь" разъединяющей силы. Но если А. Вельтман только "выпустил" Кощея, то маленький Курымушка борется с ним, пытаясь разорвать его цепь.
На протяжении всей жизни герой М. Пришвина трансформирует идею персонифицированного в Кащее зла. Действительно, как когда-то в детстве, когда Курымушке "явилась Марья Моревна, он вдруг понял, каких женщин и за что называют красивыми" (2, т. 2, с. 335), так и появление Кащея в этом же раннем возрасте обозначило, кого и за что считать злым, страшным. Кащей уничтожил семью, он грозил Марье Моревне, он превратился в Банк, захватил маму и заколдовал ее. Она теперь не похожа на прежнюю: все время плачет, ей теперь некогда "заниматься цветами" (2, т. 2, с. 28), а про себя она "всегда говорит сам" (2, т. 2, с. 38).
"сладости занятий науками", он невольно воскрешает детскую идею Кащея. А все потому, что, думая о будущем своем устройстве, человек обособлен личным и движим только непостоянством в собственных интересах. Но думать нужно об устройстве общем. Вечное Кащеево зло - это как раз то, что не позволяет человеку расслабиться и отъединиться от других.
Однако Алпатов все-таки попадает под влияние Кащея. Особенно это проявляется в момент, когда он рассуждает о родственнике Иване Астахове: "Это совершенная случайность, что я с ним, я - Алпатов... да нет, я и не Алпатов, это тоже случайность, я - это я сам.., я сам - и больше нет ничего. И ничего больше не было, ничего вокруг себя он в эту минуту не видел; над необъятной степью-пустыней у берегов могучей бездушной реки носилось какое-то его "я сам", без Астахова, без Алпатова" (2, т. 2, с. 139). Эгоизм только притягивает зло, а для Пришвина проблема победы над кащеевой цепью связана с родом, людьми. Алпатов в определенный период жизни отказывается от некоторых понятий, близких слову "род". Так, он вместе с Несговоровым "отрицал все, что называется родным", "теперь не знает в своем словаре родины" (2, т. 2, с. 348). Герой всегда хотел один победить Кащея - таковы честолюбивые мечты юности. Но вот пришла зрелость, а Кащей еще не побежден. Правда, теперь пришло важное понимание того, что, отъединившись от рода, получив свободу от семьи, человек становится уязвим: "Теперь он сам был в плену. Раньше Кащеева цепь, ему казалось, была в мире внешнем, огромная цепь, теперь не цепь, а цепочка завертывалась вокруг своего "я", и эта цепочка оказалась сильнее, чем вся великая цепь" (2, т. 2, с. 398). Кащей пробрался внутрь, стал частью души и оттуда грозит разъединением. Сначала Алпатов "бормотал о своем великом "я", назначенном разбить кащееву цепь, а потом это великое "я" обернулось в сидящее на цепочке "я" - маленькое" (2, т. 2, с. 399). Зло фантастическое стало маленьким и - в гоголевском смысле - пошлым.
Будучи ребенком и думая о всеобщем зле, Курымушка решил, что это он "что-то неловко тронул, сорвался теперь Кащей и теперь всех закует своей цепью" (2, т. 2, с. 49). Его цельное детское сознание не только принимает личную ответственность за зло, творимое в мире, но и берет на себя поручение "волей, разумом и милосердием" бороться с Кащеем. То, что пережил и остро ощутил ребенок, автор оформляет в зрелую мысль: "И если бы не каждый порознь, не в разные сроки, а все в один день переживали такое, то давно бы в одном дружном усилии вдребезги разлетелась вся наша Кащеева цепь" (2, т. 2, с. 361). Новый век добавляет злу "традиционному" новые обличья. Так, в век М. Пришвина Кащей заключает все человечество в эгоизм собственности. Даже историю проклятия Адама, которое упоминается в романе параллельно проклятию Кащея не менее пяти раз, люди XX века переиначивают, придавая библейскому тексту социалистическое истолкование: изгнанный из рая Адам вместо того, чтобы на земле "выполнить заповедь Божию", стал пользоваться работой второго, "безземельного Адама" (2, т. 2, с. 204).
Однако наряду с "новым" истолкованием есть и незыблемое религиозное понимание и исследование природы отчуждения людей друг от друга. В романе рассказывается об одной гневной ссоре матери с сестрой Курымушки. Этот скандал "вышел на первой неделе Великого поста, и... именно в тот день, когда Мария Ивановна собралась исповедоваться". Но искушение было не единственным, так как вслед за этим к ней приходит решение всех разделить: "Она продаст дубовый лес на своем хуторе и разделит деньги между сыновьями, этого им хватит кончить курс и устроиться... Приятно было также подумать, что теперь она уже не будет опекуншей, а хозяйкой, и на старости будет совершенно независима от сыновей: вот это, может быть, и есть самое важное, чтобы не унижать себя на старости..." (2, т. 2, с. 155).
"заколдована", поэтому не борется против Кащея и не защищает свой род от него, а ему подчиняется. Только заколдованная мать может считать всех своих сыновей направленной против нее силой: "Его матери каждый в отдельности сын был дорог и мил, но все вместе представлялись какой-то силой против нее, той силой темной, которая раз и навсегда порешила ее и осудила всю жизнь работать на банк" (2, т. 2, с. 160).
Всю жизнь, с детства, глядя на мать, на всех, главный герой романа понимал труд как Кащеево проклятье. Но не случайно еще в детстве к нему пришло понимание, что только самостоятельно можно отыскать выход из Кащеевой цепи. В зрелости ему приходит понимание, как этого добиться. Только через "радостный труд" (2, т. 2, с. 471) можно выйти из неизбежного страданья, только через обращение к природе и "искусству как творческому поведению" (2, т. 2, с. 449) можно вырваться из заключения Кащеевой цепи, прежде всего той цепи, которая не позволяет человеку сродниться с другим.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вельтман А. Кощей бессмертный // Вельтман А. Романы. М., 1985.
"Кощей" не принято. Мы принимаем орфографию писателей: у Вельтмана — Кощей, у Пришвина — Кащей.