М. Ю. Белянин
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ТЕМЫ ВОЙНЫ
В СКАЗКЕ-БЫЛИ М. ПРИШВИНА "КЛАДОВАЯ СОЛНЦА"
Вступая в третье тысячелетие христианской эры, русская культура, как это ни прискорбно констатировать, при всем богатстве своего духовного наследия оказывается не в состоянии решить нравственные проблемы "смутного времени", сводящиеся к укреплению расшатывающихся первооснов национального миропонимания. Духовная ситуация рубежа тысячелетий отмечена кризисом сознания, когда, как отмечает В. В. Кожинов, налицо "разрушения каких-то фундаментальных основ человеческого бытия, формировавшихся на протяжении тысячелетий" (1).
В этой связи особо значимым становится изучение русской литературы через призму православной, соборной доминанты духовной культуры России с учетом Евангельского контекста.
Феномен М. Пришвина оставался долгое время вне поля зрения исследователей, а его творческая индивидуальность понималась в свете воспроизведения картин природного мира, что заметно обедняло духовный смысл его творческого наследия. Однако пришвинская концепция мира и человека пронизана пафосом утверждения незыблемости абсолютных истин – гармония природного мира выявляет спасение в условиях нравственного кризиса. Вступив в русскую литературу в начале ХХ века, Пришвин обостренно чувствовал в объективной реальности духовный "слом" человека, прервавшего традицию Богообщения и одержимого искушениями безрелигиозного самоопределения, выразившимся в самовольном стремлении управлять ходом истории. Поэтому художником, ориентированным на утверждение православной аксиологии, революция не была принята.
Православная доктрина Пришвина воплощается в его творчестве этикой ненасилия: в период, когда история России омрачена трагедией человеческого самоуправства, художник утверждает гармонию жизни как итог нравственного самосовершенствования отдельной личности, противопоставляя покой стихии жизнетворчества. Данным противостоянием отмечена духовная жизнь России первой трети ХХ века, когда были подменены исконные ценности условными, что будто бы открыло человеку безграничные возможности преображения мира по его усмотрению. Исходя из этого, Пришвин указывает спасительный путь нравственного возрождения в свете следования аксиоматике этики ненасилия, что восходит к антропологии Л. Толстого, а это, в свою очередь, подтверждает целостность историко-литературного процесса и указывает на преемственность творческих исканий художников в стремлении к постижению многомерности бытия.
Свою связь с Л. Толстым Пришвин обостренно чувствовал в эпоху духовной смуты. Для него оказывается очевидным тот факт, что именно Каратаевы одержали победу не только в 1812–1814 годах, но и в 1941–1945, поэтому художник пишет в Дневнике 18 ноября 1941 года: "… подступает к нам та настоящая тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно все, как живые, так и мертвые. Ну-ка, ну-ка, вставай Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил" (2). Понимая, что духовный кризис приобрел глобальные масштабы, Пришвин обращается к творческому наследию Толстого, видя в его этике ненасилия спасение и перспективу утверждения Высшего чувства.
"Кладовая солнца" показательна, поскольку осваивает незыблемость первооснов бытия в ситуации разобщения человека и мира и распадения духовной природы человека.
Создавая новый жанр – сказку-быль, Пришвин признает художественную значимость воплощения объективной реальности в координатах мифа, ибо общественно-политическая ситуация не предлагала художнику целостных картин жизни, которые были так необходимы в этот переломный момент истории. Пришвину удалось реализовать свой замысел – соединить и примирить атмосферу разобщения и гармонию природного мира, тем самым вскрыв бесперспективность и обреченность самовольного вмешательства человека в ход истории.
Создавая картину райского уголка деревни, Пришвин не выводит ее за границы реальности, не отрывает от общественной жизни, указывая на то, что жизнь в воссозданном им пространстве не отделима от атмосферы войны, в которую были вовлечены люди того времени. Именно поэтому образы детей не могли возникнуть только как результат стремления художника показать жизнь с ореолом счастья, иначе в условиях войны рассказ о таких героях приобрел бы оттенок сказки. Пришвину необходимо было вскрыть нерв жизни в атмосфере разобщения, указав тем самым смысл человеческой судьбы в утверждении любви и гармонии, и поэтому дети становятся выразителями нравственной атмосферы разлада.
Пришвин указывает на вписанность Насти и Митраши в жизнь страны и Отечества: "Их мать умерла от болезни, отец погиб на Отечественной войне" (2, т. 5, с. 216). Но в условиях жизни, когда смерть как олицетворение войны царит в мире, накладывая свой трагический отпечаток на жизнь даже райского уголка, такие черты их биографии все же не становятся определяющими, поскольку жизнь человека в противостоянии со смертью подпитывается духовно неистребимой силой жизни: "Но с такой ли бедой справлялись наши дети в тяжкие годы Отечественной войны!" (2, т. 5, 217).
Таким образом, Пришвин как художник в своем творчестве осваивает неисчерпаемость и незыблемость абсолютных начал в кризисные моменты: смысл жизни в самой жизни, и тогда становится вполне понятным доверие Пришвина к его благодатному становлению в границах мира Божьего и его уверенность в неистребимости жизни, воплощенной в "Кладовой солнца".
"добрые люди просят", и тем самым Пришвин скрывает основную черту национального самосознания, восходящего к православному мировидению: "Сделает, и потом ему тоже отплатят добром" (2, т. 5, с. 217).
Гармония райского уголка как спасения от разобщающей и растлевающей силы войны открывается детям во время их прогулки по лесу в поисках клюквы, когда они неожиданно постигают, что весь животный мир говорит одним хором, целостным и прекрасным. Для Пришвина важно подчеркнуть единство природного мира как части мира Божьего, и в контексте возобладавшего разрушительного влияния противостояния человека человеку уяснения исконного согласия приобретает оттенок назидания, вовлеченного в стихию индивида, утратившего благодатное единение с Небесным Отечеством: "Но бедные птички и зверюшки, как мучались все они, стараясь выговорить какое-то общее всем, единое прекрасное слово" (2, т. 5, с. 222).
Образ сторожа Антипыча – один из ключевых в системе героев "Кладовой солнца". Он хранитель правды жизни, которую обещает передать перед смертью своей собаке. В философской концепции Пришвина правда жизни коренится в самой жизни и носителем ее может быть как человек, так и представитель природного мира: "… человек <…> перешепнул своему другу собаке какую-то свою большую человеческую правду <…> Эта правда есть правда вековечной суровой борьбы людей за любовь (2, т. 5, с. 250). Этим положением художник обозначает свое стремление воссоединить социум и мир природы, тем самым восстановив утерянную человеком цивилизации гармонию жизни.
В этом смысле значимы размышления Пришвина о человеческой природе. Наделяя Травку, животное, разумным сознанием, художник признает ограниченность отдельной личности в ситуации духовного кризиса, определяя тем самым в перспективе его преодоления доминанту природного мира, который и является неисчерпаемой кладовой жизненных истин и сил.
Понимание Пришвиным человека восходит к идее сверхединства, усвоенной русской философией и литературой: писатель утверждает, что люди различаются внешне – лицами, но не внутренним миром, в котором исконно заложено тяготение к добру и любви как примиряющее растление движения, любовь понимается Пришвиным в онтологическом плане: Антипыч видит в Травке равное себе существо, поэтому-то разум собаки приводит ее к пониманию надыиндивидуального строя мироздания: может быть, "она даже и так понимала, что весь человек – это и есть один Антипыч со множеством лиц. И если одно лицо его отвернулось, то, может быть, скоро ее позовет к себе опять тот же Антипыч, только с другим лицом, и она этому лицу будет так же верно служить, как тому…" (2, т. 5, с. 233).
"… наша сила теперь именно родовая, сила огня. Наша история похожа на историю торфяных накоплений в лесах: заложенная в зелени растений солнечная сила, огонь, не действует, а киснет в воде и накопляется столетиями <…> Но стоит высушить торф, и скопленная огненная сила действует" (2, т. 8, с. 450). Эти накопления были названы им "кладовой солнца", и в своей сказке-были Пришвин как художник и мыслитель продолжает последовательно углублять представление о единстве человечества и природного мира, сопоставляя историю с торфяными накоплениями: "… горючее солнце было матерью каждой травинки, каждого цветочка, каждого болотного кустика и ягодки. Всем им солнце отдавало свое тепло, и они, умирая, разлагаясь в удобрении передавали его, как наследство, другим растениям, кустикам, ягодкам, цветкам и травинкам <…> Тысячи лет это добро под водой сохраняется, болото становится кладовой солнца, и потом вся эта кладовая солнца, как торф, достается человеку в наследство" (2, т. 5, с. 325).
Пришвин подчеркивал, что творцами истории и культуры оказываются поколения, опыт и знания которых сохраняются и могут быть в любой момент использованы.
"Кладовая солнца". Так, находясь на развилке дороги, брат и сестра, являясь друг для друга самыми близкими на свете, но одержимые желанием утвердить свою правду, намеренно расходятся и идут каждый по своему пути. И только в критической ситуации, когда Митраша начал тонуть, а Настя увидела гадюку, оба они прозревают и начинают понимать, что самонадеянность противоречит той правде жизни, которую они утверждали, живя в согласии с соседями и друг с другом. Не оставляет Пришвин без внимания и героический поступок Митраши как проявление его просветленной души – убийство страшного волка, предполагая, что "… стать бы ему непременно героем Отечественной войны, да вот – только война-то кончилась" (2, т. 5, с. 252). Настя же отдает собранную клюкву в эвакуированный детдом, заботясь о ближнем, и в этом нельзя не заметить сходства с Наташей Ростовой, которая отдает подводы раненым при выезде семейства из Москвы, когда спасение от неприятеля нажитого отошло на второй план под влиянием великого духовного единения православной Руси.
Таким образом, Пришвин "неутомимо искал реальный, доподлинный "переход" зла в добро" (3), утверждая ограниченность и ущербность разрушающей силы войны в сравнении с благодатью и гармонией природного мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Завтра. 2000. № 28. С. 6.