БЕБЕЛЬ (BEBEL) АВГУСТ
(1840-1913) - крупный деятель немецкого и международного рабочего движения, один из основателей и вождей германской социал-демократии и 2-го Интернационала. В 1865 году после встречи с В. Либкнехтом становится марксистом. В 1869 году в Эйзенахе была создана социал-демократическая рабочая партия Германии, у истоков которой стояли В. Либкнехт и А. Бебель.
Главные усилия Бебеля, партийного функционера, были направлены на объединение рабочего движения. За свои политические убеждения и социал-демократическую деятельность неоднократно приговаривался к тюремному заключению, где провел в общей сложности около шести лет.
Материалист, сторонник дарвинизма. Активно выступал против идеализма и религии. Рассматривал капитализм в качестве закономерного этапа общественного развития, который также неизбежно должен смениться социализмом. Самая известная книга Бебеля «Женщина и социализм» (1879, русский перевод 1904). В ней автор утверждает прямую зависимость женщины от системы социальных отношений и связывает истинную свободу женщины только с грядущим социализмом.
Бебель оказал огромное влияние на мировоззренческие установки молодого Пришвина, который предпочел народничеству марксизм. Книга Бебеля «Женщина и социализм» сыграла судьбоносную роль в творческой биографии писателя.
В «летописи жизни», которая легла в основу автобиографического романа «Кащеева цепь», Пришвин, возвращаясь к своей молодости, запишет:
«1893-1895.
В Риге меняю разные факультеты в поисках «философского камня».
1896.
Летом еду на Кавказ для работ на виноградниках,
схожусь здесь с марксистами, перевожу Бебеля.
1897.
Попадаю в тюрьму за марксизм. Это один из определяющих моментов в жизни…
1898-1900.
Высланный на родину в Елец, продолжаю быть марксистом.
1900.
В Берлине, Иене, Лейпциге.
1902.
Марксизм мой постепенно тает… я учусь на агронома и хочу быть просто полезным для родины человеком (Пришвин М. М. Дневники 1918-1919. М.: Московский рабочий, 1994. С. 366).
Период жизни, когда он «продолжал быть марксистом», связан с марксистским кружком В. Д. Ульриха в Риге, где Пришвин учился в Рижском политехникуме. В это время он переводил книгу Бебеля «Женщина и социализм». За перевод этой книги в 1897 году Пришвин был арестован и помещен в тюрьму города Митавы (Елгава, Латвия). Эти события нашли отражение в романе «Кащеева цепь». Возвращаясь к ним, в дневнике 1928 года он так вспоминает об этом времени: «И вот, когда борьба с марксистами за какую-то свою Галатею заставила меня познакомиться с Марксом и Бебелем, то, не имея отца-учителя, я нашел это в Марксе, а женщина будущего у Бебеля заменила мне мою Галатею, - эта женщина будущего уничтожила мои падения с проститутками… (Пришвин М. М. Дневники 1928-1929. М.: Русская книга, 2004. С. 302).
В романе «Кащеева цепь» марксистская биография Алпатова начинается с беседы с Несговоровым (прототип - Николай Семашко, гимназический товарищ Пришвина. – Н. Б.), который рекомендуя книги для чтения, называет в том числе «Женщину и социализм» Бебеля:
«- Устрой, Ефим, устрой, пожалуйста, я первый вступлю. Скажи, что же мне прочесть?
- Маркса, конечно, Энгельса, «Эрфуртскую программу», Бебеля, Меринга, Каутского, все это у нас есть, все я тебе дам… Мы сейчас переводим те книги, о которых я тебе говорил, с немецкого на русский. Хочешь переводить «Женщина и социализм»? Ты не слыхал об этой книге? Тебе работа особенно будет интересна, потому что, помню, ты мне тогда много говорил о Марье Моревне, ты был с колыбели романтиком, и тебе тут будет корректив действительности: женщина в прошлом, в настоящем и в будущем.
– Как же сказано о женщине в будущем?
- Это вытекает само собой из нашей программы, ты – читатель скорый и угадчивый, ты сразу поймешь» (2, 188).
В «Послесловии» к роману «Кащеева цепь» Пришвин еще раз вернется к этому эпизоду. В разговоре с Горьким, рассуждая о своем «писательском происхождении», Пришвин вновь вспоминает о книге Бебеля.
«- А вы с чего начинаетесь Михаил Михайлович?
- Начинаюсь, - ответил я, - скорее всего от «женщины будущего», которая в первых же писаниях моих превратилась в сказочную Марью Моревну» (2, 459).
«это связалось с понятием «женщина будущего». Весьма далекая от всякой сказочности работа Бебеля переводится автобиографическим героем Алпатовым почти с религиозным чувством: в глубине души, по признанию самого писателя, всегда жила «посланница будущего» - Марья Моревна, русская Психея.
У Пришвина и его героев тайна мира связана с женщиной: Алпатову, например, кажется, что мир можно понять не по книгам, а через женщину, а писатель запишет в своем дневнике: «Женщина… такой же знак, как и бесконечность, с помощью этой мнимой величины мы решаем уравнения жизни со многими неизвестными (8, 70).
Впоследствии в «зеленой, чистенькой Германии», где слово «метафизика» никого не пугает, Пришвин испытает первое разочарование в своем кумире: «Переход моей жизни от чтения Бебеля до чтения Спиридовича: сколько прошло с тех пор, когда мы, юноши, со всех концов Руси летели, как бабочки на свет, в высшие учебные заведения и, попадая туда, обжигались на чтении Маркса, Бебеля и Бельтова (Пришвин М. М. Дневники. 1914-1917. М.: Московский рабочий, 1991. С. 270-271).
Первые признаки разочарования автобиографический герой Алпатов обнаружит у себя после рабочего собрания в Берлине, на котором Бебель, похожий «на русского кустаря», не смог найти аргументов в споре с молодым адвокатом Гейне и вынужден был ему уступить (2, 279-281).
И все-таки Бебель долго еще оставался пришвинским кумиром. Самой главной причиной тяготения Пришвина и его героя Алпатова («Кащеева цепь») к личности и книгам Бебеля стали эсхатологические предчувствия.
лице Вл. Соловьёва, Н. А. Бердяева, С. Булгакова «заряжена» апокалипсической напряжённостью. Так, к судьбе мира обращены «Три разговора» Владимира Соловьёва, в котором автор, прибегая к творческой символике, выражает свои эсхатологические предчувствия. «Мне кажется, что только русский, либо тот, кто любит и понимает русскую культуру как свою собственную, может понять дух и стиль этой пророческой работы… Соловьёв весь без остатка сгорел в огне и ужасе своих апокалипсических предчувствий» (Лосев А. Ф. Русская философия / Очерки исторической русской философии. Свердловск, 1991. С. 89). Такую же характеристику А. Ф. Лосев даёт С. Булгакову и Н. Бердяеву, подчёркивая, что «Булгаков и Бердяев – славянофилы с добавлением апокалипсической мистики» (Там же. С. 90), а «Соловьёв и его ученики проникнуты апокалипсическими тревогами и надеждами, их издавна наполняет мистический страх конца, эсхатологические предчувствия роковых усилий и титаническое беспокойство за судьбы всего мира» (Там же. С. 77, 78).
Н. А. Бердяев был убеждён, что Россия, существуя вне царства «серединной культуры» и являясь «узлом всемирной истории», сама в себе заключает возможность разрешения проблем в эсхатологической плоскости: «Всё своеобразие славянской и русской мистики – в искании града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия на землю Небесного Иерусалима, в жажде всеобщего спасения и всеобщего блага, в апокалипсической настроенности» (Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 26).
Эта очень русская устремлённость к крайнему пределу была близка Пришвину.
И марксизм был принят им как философское свидетельство надвигающейся катастрофы, страшное предчувствие которой каким-то непостижимым образом с детства было связано тем не менее с «женщиной будущего» - идеалом юного Алпатова: «Мы принимали крещение от Августа Бебеля за благоговейным чтением его книги «Frau und Sozialismus». Перед наступлением момента света мной овладели две идеи этой книги, первая, что близко время мировой катастрофы, и вторая, что женщина после этого, «женщина будущего», явится такой, как я желал в сокровенной глубине детства своего» (8, 62). И явление большевизма в России, в представлении Пришвина, – это всё та же «мечта Бебеля о катастрофе всего мира, и так возник большевизм – явление германо-славянское…» (Пришвин М. М. Дневники. 1918-1919. М.: Московский рабочий, 1994. С. 299), хотя германский дух, «немецкий порядок не допускают апокалипсических переживаний, не терпят ощущений наступления конца старого мира, они закрепляют этот мир в плохой бесконечности» (Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 150).
Естественно, эсхатологические настроения усиливаются в годы предреволюционных и революционных потрясений, когда мир уже «разрушен до основанья», а контуры нового неясны, причём апокалипсическое предчувствие, по свидетельству Пришвина, «в одинаковой степени развито у простого народа и у нашей интеллигенции, и оно именно даёт силу большевикам, а не как просто марксистское рассуждение» (Пришвин М. М. Дневники. 1918-1919. М.: Московский рабочий, 1994. С. 74). Ожидая «число зверя», живут герои повести «Мирская чаша». «Будет ли Страшный Суд?» - вопрошает герой-повествователь, который уже не в силах переносить эту «ужасную историю», не в силах больше кипеть в страшном всепоглощающем «чане русской жизни».
годы русского лихолетья простым людям, вина которых, по мнению Пришвина, бессознательно-стихийная, он пытается найти виновников революционного слома в интеллигенции: «Интеллигенция, может быть, именно: Ленин, Чернов, Керенский? дальше: вся интеллигенция. Но интеллигенты русские, и Ленин, и Чернов, и Керенский, сами обмануты кем-то и явно не знают своего народа и тоже не знают, что творят. Кто же их обманул: вожди пролетариата, Карл Маркс, Бебель. Но их обманул еще кто-то, наверно. Где же главный обманщик: Аввадон, князь тьмы?» (Пришвин М. М. Дневники. 1918-1919. М.: Московский рабочий, 1994. С. 87).
Лит.:
Бебель А. Женщина и социализм. 1904.
Пришвин М. М. Дневники. 1918-1919. М.: Московский рабочий, 1994.
Пришвин М. М. Дневники. 1928-1929. М.: Русская книга, 2004.
Лосев А. Ф. Русская философия / Очерки истории русской философии. Свердловск, 1991.