• Приглашаем посетить наш сайт
    Паустовский (paustovskiy-lit.ru)
  • Борисова Н. В.: Михаил Пришвин - диалоги с эпохой.
    Бёме, (Böhme) Якоб

    БЁМЕ, (BÖHME) ЯКОБ

    (1575-1624), немецкий мистик, один из наиболее загадочных философов Европы, обращавшихся к метафизическим основам бытия.

    Якоб Беме родился в 1575 году в Альт-Зейденберге, под Гёрлицем, в простой крестьянской семье. Обучался сапожному мастерству. Его первое и самое известное произведение – «Аврора или утренняя заря в восхождении», которое ему принесло широчайшую известность и преследование лютеранского духовенства. В России, в издательстве Мусагет, эта книга в переводе Алексея Петровского появилась в 1914 году тиражом в 2012 экземпляров. Однако на самом деле Россия проявила интерес к философско-мистическому наследию Бёме значительно раньше: в XVIII веке его сочинения переводят масоны, затем философа изучают славянофилы и русские религиозные философы.

    Круг проблем, которые рассматривает в своих произведениях Бёме, весьма широк: натурфилософия, теория языка и знака, антропология, этика. Очень интересна диалектика Бёме, которая представлена у него в ярких образах: света и тьмы, добра и зла, мира как движения и одновременно соединения противоречий и т. д.

    Самыми плодотворными оказались последние шесть лет его жизни, в течение которых он создал большое количество книг, посланий, частных писем, молитв. Его главные сочинения: «О трех принципах божественной сущности», «О троякой жизни человека», «О воплощении Слова», «Путь ко Христу», «Об обозначении вещей», «О выборе по благодати», «Mysterium magnum», или Комментарий на первую книгу «Бытия».

    Философское наследие Бёме воспринималось неоднозначно. Существует загадка Бёме. Действительно, кто он? Мистик, религиозный реформатор, метафизик, оккультист? Загадка личности Бёме объясняется проблемой его понимания, связанный с эзотерическим способом изложения, с особой закодированностью его мышления и языка: «Трудность в том, что его мышлению свойственна многомерность, неоднозначность понятий (понятийной стороны символа, метафоры и т. п.), что отделяет его от традиционной, привычной для нас манеры мышления и сближает, пожалуй, с восточной манерой. Один и тот же мыслеобраз может иметь у него в зависимости от контекста различное содержание, и, наоборот, разные символически выраженные понятия, оказывается, обозначают одно и то же» (Бакусев В. Послесловие / Бёме Я. Аврора или утренняя заря в восхождении. М.: Мусагет, 1914. С. 414).

    Тем не менее, большинство исследователей сходятся во мнении, что главное в наследии Бёме – его метафизика, учение об Абсолюте.

    Личность Бёме, его судьба и творчество, безусловно, интересовали Пришвина. Знакомство Пришвина с его сочинениями подтверждается прежде всего дневниковыми записями. Так, 27 июня 1921 года Пришвин выписывает из сочинения Бёме «Аврора» абзацы, раскрывающие семантику вечных антиномий Света и тьмы: «Света не было бы, если бы не было тьмы, или, если б он и был, то беспрепятственно рассеиваясь, что освещал бы он? Но Свет сам собою ставит тьму, тоска безразличности стремится к различению; на этом основана вечная потребность быть чем-нибудь; в этой потребности раздвоения проявляется Я, то есть субъективность природы (Яков Бёме) (Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922. М.: Московский рабочий, 1995. С. 188).

    Сложная диалектика Света и тьма, Света и тени находит в философских размышлениях Пришвина весьма своеобразное художественное решение: тайну мира он понимает как умение жить в отраженном Свете, во мраке действовать силой Света, ибо не каждому дано принять Свет прямой: «Друг мой, - шепчет голос, посвященный в тайну, - не входи до срока в алтарь исходящего света, обернись в другую сторону, где все погружено во мрак, действуй тут силой, почерпнутой из источника, и дожидайся в отважном терпении, когда голос мой позовет тебя принять свет прямой» (2, 349).

    Фактически это выведение парадоксального «закона тени» в его символическом качестве, здесь символ означает «своеобразное нисхождение ума к вещным очертаниям мира, видеть которые мешает яркий свет» (Созина Е. К. Теория символа и практика художественного анализа. Екатеринбург, 1998. С. 79).

    В Невельских докладах Л. В. Пумпянского содержатся интересные наблюдения над «законом тени», причем, здесь «закон теневой сферы» становится законом символичности: «Закон теневой сферы – закон тени: символичность. В полдень нравственности жизнь читается как миф (курсив мой. – Н. Б.), потому что ее подлежащие читаются как символы… На известной ступени ум (гениальный…) отказывается незащищенным глазом видеть жизнь (потому что он слишком много видит), его глаза погибли бы от… света, и он, став к источнику света спиной, ищет его отражения в освещенном мире… Таким образом, на известной степени ума необходим поворот к символам, и ум становится поэтичен… Люди живут символами, поэт мыслит символами» (Пумпянский Л. В. Невельские доклады 1919 года // Литературное обозрение. 1997. № 2. С. 3-19).

    Обращаясь к символам, Пришвин проникает в «область умопостигаемого», уходя от ослепляющего Света сознания через отбрасываемую Светом тень. Здесь обнаруживается безусловное влияние платонизма: у Платона миф выражает сакральную истину, выступая в своей символической ипостаси, приближая к миру пограничной пластичности «перетекания – становления бытия из небытия, сущего из не-сущего» (Ю. С. Осаченко). В известном мифе Платона о пещере люди находятся спиной к источнику света, ибо «…с малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места» (Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1994. Т. 3. С. 295).

    истинного бытия. Смысл этого бытия постигается и передается символически.

    Маленький Курымушка («Кащеева цепь»), преодолев себя, подчинившись внутреннему «надо», всё-таки пробирается в спальню Марьи Моревны и видит, «будто кто-то третий тихим гостем явился сюда и стоит.

    - Кто это?

    - Кого ты видишь?

    - Вон, Голубой.

    - Но отчего же там голубое?

    - Это всегда так, весной на рассвете голубеют снега.

    - Мне показалось, кто-то вошёл» (2, 53).

    Персонификация Голубого – вечной стихии Света – рождает образ неземного гостя, который приходит к Курымушке «с голубых полей». Он приходит всегда, когда «меркнет в тучах звезда», когда тьма царит на земле и нет ей конца, но, - пишет Пришвин, - «Я и тьма – мы не двое, а будто кто-то третий, голубой и тихий, стоит у окна и просится в дом» (2, 547).

    – символ живого Бога, «который, по слову Писания, живёт в свете неприступном», последняя надежда «всех отцов от Адама», означает святость и чистоту жизни, её смысл.

    К. Г. Юнг утверждает, что «Corpus Hermeticum, который, вероятно, относится к третьему столетию, изображает Бога как… «архетипический свет», подразумевая под этим, что Бог является прототипом всего света, т. е. предшествующим и сверхпорядковым по отношению к свету» (Юнг К. Душа и миф. Шесть архетипов. Киев-М., 1997. С. 211).

    Но есть и ещё одно понимание этого архетипического символа у Пришвина – свет как победа над мраком бессознательного, как путь к сознанию. Эта дорога не всем по силам. Сложный и болезненный путь к свету сознания для героя рассказы «Крутоярский зверь» Павлика Верхнебродского заканчивается трагически: он гибнет, так как слишком велика была тень, поглотившая «потомка шведских рыцарей».

    Свет как эквивалент сознания рассматривается во многих культурах, недаром «день и свет» являются синонимами сознания, ночь и мрак – бессознательного, а «главный подвиг героя, по утверждению Юнга, заключается в том, чтобы преодолеть чудовище мрака: это долгожданный триумф, триумф сознания над бессознательным… Приход сознания был, вероятно, самым потрясающим переживанием первобытных времён, т. к. с ним явился на свет мир, о существовании которого никто и не подозревал: «И сказал Бог: «Да будет Свет!» - есть проекция того незапамятного переживания отделения сознания от бессознательного» (Юнг К. Душа и миф. Шесть архетипов. Киев-М., 1997. С. 104).

    Лит.:

    Бёме Я. Аврора или утренняя заря в восхождении. М.: Мусагет, 1914.

    Пришвин М. М. Дневники 1920-1922. М.: Московский рабочий, 1995.

    Пумпянский Л. В. Невельские доклады 1919 года // Литературное обозрение. 1997. № 2.

    Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1994. Т. 3.