БУЛГАКОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
(1871-1944) – философ, богослов, публицист, экономист. Родился в 1871 году в городе Ливны Орловской губернии в семье священника. Закончил мужскую гимназию в г. Ельце, затем Московский университет (1894) по кафедре политической экономии и статистики. С 1901 по 1906 год – профессор политэкономии в Киеве, с 1906 по 1918 – в Москве.
В 1906 году был избран депутатом Второй Государственной Думы как христианский социалист (беспартийный).
В 1918 году принял сан священника. Активно сотрудничал с патриархом Тихоном, участвовал в работе Всероссийского Поместного Собора Православной Церкви (1917-1918). 30 декабря 1922 года начинает жизнь эмигранта, сначала в Константинополе, а затем в Париже, где при непосредственном его участии создается Православный Богословский институт, который он возглавляет с 1925 года и до своей кончины.
– политическая экономия, о чем свидетельствуют книги «О рынках при капиталистическом производстве» (1897), «Капитализм и земледелие» (1900). Однако уже в начале ХХ века, разочаровавшись в марксизме, обращается к философским идеям Вл. Соловьева, Ф. Достоевского, а также к философии классического немецкого идеализма. Сборник статей С. Булгакова с символическим названием «От марксизма к идеализму» (1903) ознаменовал идейный поворот многих представителей русской интеллигенции, отошедшей от «стадной морали» и «оголтелого революционерства».
Оригинальные философские идеи С. Н. Булгакова в монографиях «Философия хозяйства» (1912), в «Свете Невечернем» (1917) отражают его увлечение софиологией Вл. Соловьева и П. Флоренского.
С. Н. Булгаков – один из наиболее авторитетных представителей русского духовного ренессанса – публикуется в таких знаменитых сборниках, как «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918).
В эмиграции являлся руководителем центра православной духовности в Сергиевом Подворье (Париж), был одним из основателей Русского Студенческого Христианского Движения. Философским инвариантом его учения стало утверждение ценности и осмысленности бытия, мира во всей его материально-телесной полноте.
Интересна в его богословской системе концепция материи, выступающей в качестве «универсальной подосновы», в лоне которой совершаются все единые возникновения и превращения.
«Земля» и «мать» атрибутируют понятие созидающей материи, насыщенной безграничными возможностями. Земля есть «всематерия», ибо в ней потенциально заключено все (Булгаков С. Н. Свет невечерний. М., 1917. С. 240-241).
Жизнь материи - непрестанно длящееся творение. Вершиной творческого напряжения и стремления к чистоте является момент превращения Земли в состояние «Богоземли», из недр которой является великая Царица, рождающая Свет, - святая Богородица, готовая принять в себя Логос.
Учение о мире в философской системе С. Булгакова включает концепцию Софии, которая понимается здесь как Всеединство, как «мир в Боге», предвечно сущее в Боге собрание идеальных первообразов.
Учение о мире С. Булгакова представляется в качестве теологии истории. Мировой процесс есть движение от акта творения, через пребывание в падшести до Преображения, т. е. «Богочеловеческий процесс». В нем огромная роль отводится искусству, способному показать красоту мира, его «софийность, ибо одно из главных имен Софии – Красота» (Хорунжий С. Булгаков С. Н. // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 76).
К числу наиболее интересных работ принадлежат такие исследования, как «Трагедия философии» и «Философия имени», в которой утверждается соответствие между онтологической структурой и структурой высказывания мысли, облекаемой в словесную форму.
Пришвин связан с Булгаковым прежде всего биографически – они обучались в Елецкой мужской гимназии: «Плодовит был все-таки наш Елецкий чернозем: я был в первом классе, а из четвертого тогда выгоняли Бунина, в восьмом кончал С. Н. Булгаков – это писатели, а по-другому занятых людей и не перечесть…» (Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922. М.: Московский рабочий, 1995. С. 275).
Размышляя над судьбой своих будущих героев в черновиках романа «Кащеева цепь», Пришвин к литературному персонажу Минятину (прототип героя – Коноплянцев, елецкий врач и друг писателя) пытается «примерить» мировоззренческую эволюцию С. Н. Булгакова: «Минятин-Коноплянцев, прозревшие через Достоевского в славянофильство и промежуточный тип «идеолога», познавшего теорию в библиотеке от марксизма к идеализму и от идеализма к реализму, и от реализма к теургии (Булгаков)» (Пришвин М. М. Дневники. 1926-1927. М.: Русская книга, 2003. С. 257).
Есть немало точек соприкосновения в мировоззрении С. Н. Булгакова и М. Пришвина.
Отец Сергий Булгаков, пройдя сложный путь от марксиста и доктора политической экономии до философа-богослова и «опытно» познав, что «нельзя беззаконно нарушать заповеди: “ищите прежде всего Царствия Божия и правды Его, и вся прочая приложится вам”» (Два Булгакова. Разные судьбы. В 2-х кн. Кн. 1. Сергей Николаевич. М. -Елец: Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, 2002. С. 32), настойчиво исследовал причины исторического бессилия русского народа. В его религиозно-философском дискурсе центральной была идея так называемого «русского космизма», эволюционного развития космического универсума. Здесь он искал истоки метафизики Всеединства, утверждая сопряженность человека со всем космическим пространством, - позиция, очень близкая к мироощущению Пришвина.
его «художественную философию», стала идея Всеединства жизни. Особенно близкой Пришвину оказалась мысль С. Булгакова об осуществлении в творчестве полноты и целостности человека, «всего человека». «С. Булгаков «вообще мыслит» человечество как некое единое и неразрывное существо» (Два Булгакова. Разные судьбы. В 2-х кн. Кн. 1. Сергей Николаевич. М. - Елец: Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, 2002. С. 164). Подобное же представление лежит и в основе мирообраза Пришвина. Всечеловек – центр его художественно-мифологического дискурса, космическая сущность, все себе подчиняющая, ко всему имеющая отношение, вневременная и внепространственная.
Интерпретация творчества писателя-философа невозможна без обращения к этому символу космического универсума, проявляющего себя в каждой земной реалии, тем самым сообщая всему онтологическую глубину. Отсюда – измерение в творчестве писателя каждого уходящего мгновения жизни вечностью, сакрализация бытия. Всечеловек у Пришвина – знак целостности, космического универсума, прообраз прафеномен как человека, так и всего видимого мира. «Основное руководящее нашей совестью чувство жизни такое, – запишет Пришвин в своем дневнике, - что все мы живем для целого, всегочеловека, и каждый из нас в тишине души согласуется с ним (совесть) и согласует своего ближнего (люби ближнего). Но только в исключительный момент жизни удается нам понимать свою личную жизнь в согласии со всем этим тайным человеком (8, 477-478).
И С. Булгаков, и М. Пришвин относились к окружающему миру как к великой тайне, средоточием которой была прежде всего природа. Для С. Булгакова она - «священный иероглиф Божества и по-своему знает тайну Боговоплощения» (Булгаков С. Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 96); у Пришвина же, как и человек, природа стремится к просветлению и преображению. Подобно Вл. Соловьеву, он верил в святость, чистоту и красоту материи, считая, что не только человек, но и природа ждет обновления.
Весьма любопытно обратиться еще к одной линии философского наследия С. Булгакова, имеющей непреходящую этическую ценность: к его представлениям о главном принципе человеческих отношений - «о самоотвергающей любви, которая находит себя в Другом. <...> Выражать себя только в другом, осуществлять себя только в другом, выражать собою только другого, осуществляться только в другом, творить только в другом и для другого – это и есть священное кольцо жертвенной любви» (Булгаков С. А. Главы о Троичности // Труды Православного Богословского института в Париже, 1910. Вып. I. С. 67). Стремление выражать только себя рождает тот самый порочный круг самости, о котором предупреждал духовный друг о. Сергия, Павел Флоренский: «Грех – в нежелании выйти из состояния самотождества, из тождества «Я» = «Я», или, точнее, «Я»! Утверждение себя, как себя, без своего отношения к другому, т. е. к Богу и ко всякой твари, самоупор вне выхождения из себя и есть коренной грех, или корень всех грехов. Все частные грехи – лишь видоизменение, лишь проявление самоупорства самости» (Булгаков С. А. Главы о Троичности // Труды Православного Богословского института в Париже, 1910. Вып. I. С. 177, 178).
И для Пришвина основной принцип экзистенции – прежде всего диалог «Я» и «Ты», «Я» и «Мы», выход к Другому. Категория «Я» предстает как стержень философско-эстетического сознания Пришвина, порой играющая текстопорождающую роль. Отстаивая принцип свободной и активной личности, писатель выстраивает диалог «Я» и «Ты», «Я» и «Мы», благодаря которому и возможно Всеединство, в котором нет противоречий крайнего индивидуализма.
«твоя собственная». По мнению А. Ухтомского, Пришвин является «открывателем нового метода, заключающегося одновременно в растворении всего своего и в сосредоточии всего своего на другом» (Воспоминания о Михаиле Пришвине. М.: Советский писатель, 1991. С. 155).
«Бунтующая, самопоедающая самость, существующая только в субъективном сознании, только для себя, а не о себе и не для другого», - считал о. Сергий, - противоположна дружбе, но «дружбе не в психологии ее, но в онтологии. Не есть ли она выход из себя в другого (друга) и обретение себя в нем. В друге не зрится ли то, что желанно и любимо, выше и лучше своего Я, и не есть ли это – «“созерцание себя через Другого в Боге”?» (Булгаков С. Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 47).
«Другой» для Пришвина – неведомый Друг, о котором он грезил всю жизнь, кому рассказывал волнующую повесть своей души: «Кто-то близкий отметит вашу мысль, любовно разовьет ее и вообще поддержит, душа окрыляется и начинается работа» (8. С. 32).
Оба стремились к «высокой правде» - к любви.
Только любовь, - писал С. Булгаков, - «непосредственно в себе самой всегда находит свою награду, только самоотвержение, которое “не хочет своего” и “радуется чужому”» (Булгаков С. Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 32, 50).
«Красит человека только любовь, начиная от первой любви к женщине, кончая любовью к миру и человеку, - все остальное уродует человека, приводит его к гибели, т. е. к власти над другим человеком, понимаемой как насилие» (8. С. 154).
Итак, и философ, и писатель своим творчеством отвечают на основной вопрос философии: «Для чего жив человек?».
Ответ Пришвина: чтобы быть в единстве со всем миром, в «духовной соборности».
Булгаков же спасение человека видит в религиозном единстве жизни.
И тот, и другой понимают Всеединство как «духовную сопряженность человека и мира, человека и Бога», что вполне естественно: оба принадлежали «русскому космизму», обоих отличал мироцелостный подход и желание рассмотреть отношение к природе «сквозь призму духовного предназначения человека» (Сухорукова С. М. Теоретическое наследие С. Н. Булгакова и отражение современных экологических проблем в экономической теории в рамках институционального подхода // Два Булгакова. Разные судьбы. В 2-х кн. Кн. 1. Сергей Николаевич. М. - Елец: Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина, 2002. С. 126).
– чувство Родины, любовь к Родине являлись «духовным состоянием».
«Я был ее избранником, я жил с ней все отрочество и юность, у меня ничего, кроме нее, не было в то время, и вся моя жизнь была с ней и в ней» – свидетельствовал философ (Булгаков С. Н. Моя Родина. Избранное. Орел: Изд-во Орловской государственной телерадиовещательной компании, 1996. С. 12).
Избранником своей многострадальной отчизны по праву называл себя и Пришвин. Автобиографический герой повести «Мирская чаша» Алпатов, очень близкий писателю, в страшное, выморочное для России время (1919 г.) испытывает почти мистическую связь с Родиной, для которого она – не только мать, но и возлюбленная: «Родина. Если бы моя далекая возлюбленная могла услышать в слове силу моей любви. Я кричу: “Ходите в свете!” - а слово эхом ко мне возвращается: “Лежите во тьме”. Но ведь я знаю, что она существует, прекрасная, и больше знаю, я избранник ее сердца, и душа ее со мною всегда, - почему же я тоскую, разве этого мало? Мало! Я живой человек, и хочу жить с нею, видеть ее простыми глазами. И тут она мне изменяет, душу свою чистую отдает мне, а тело другому, не любя, презирая его, и эта блудница – раба со святой душой, – моя родина» (8. С. 486).
«Нам теперь не у кого учиться понимать Россию – надо своим умом жить» (Булгаков С. Н. У стен Херсонеса. С. -Пб., 1993. С. 18), - утверждал о. Сергий. «Россия может возродиться и должна возродиться, она будет еще великой и сильной, но для этого должна воодушевлять нас идея величия и силы России» (Бердяев Н. А. Духовные основы русской революции. СПб.: РХГИ, 1998. С. 391).
Лит.:
Хорунжий С. А. Булгаков Сергей Николаевич // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М.: Наука, 1995.
Монахиня Елена. Проф. протоиерей Сергий (Б.) // Богословские трактаты. М., 1986. Т. 27.