ФЁДОРОВ НИКОЛАЙ ФЁДОРОВИЧ
(1829-1903), мыслитель, автор утопического проекта Общего дела человечества по воскрешению мёртвых.
Незаконнорождённый сын князя П. И. Гагарина. Обучался сначала в Тамбовской гимназии, затем в Ришельевском лицее в Одессе, однако в 1851 году был вынужден прервать обучение, лишившись материальной поддержки. Преподавал историю и географию в уездных городах Центральной России. С 1869 года он работает в Чертковской библиотеке (Москва), а затем с 1874 года – заведующий каталожным отделом Румянцевского музея.
Фёдоров, обладая энциклопедическими знаниями, внёс существенный вклад в развитие книговедения и библиотечного дела в России. В последние годы жизни работал в архиве Министерства иностранных дел. Аскетичный, исключительно добрый в жизни, Фёдоров становился непреклонным, если дело касалось его научных принципов и убеждений. В ответ на просьбу Ф. М. Достоевского разъяснить смысл его проекта, Фёдоров приступил к письменному подробному изложению своего учения. В начале 1882 года с фёдоровским проектом познакомился Вл. Соловьёв, которому был близок пафос преодоления смерти.
«восстановление его в должном виде», что предполагало религиозную основу воссоздания целостности.
Не только Вл. Соловьёв, но и большинство русских философов не приняли натуралистического принципа в учении Фёдорова, хотя и сочувственно отнеслись к идее «трудовой рукотворности» восстановления вечности на Земле. Фёдоров утверждал, что «для сынов человеческих есть только одна религия, одна философия и одно общее, всеобъемлющее дело» (Фёдоров Н. Ф. Философия общего дела // Собр. соч.: В 2 т. М., 1913. Т. 2. С. 200).
В утверждении личной бытийности самым существенным является Дело «сынов человеческих» по восстановлению полноты рода – воскрешение умерших поколений и регуляция природы.
Фёдоров, будучи последовательным критиком культуры и цивилизации, утверждал неразрешимость социальных проблем на путях прогресса.
Ключевое значение в реализации проекта Общего дела приобретает единение всех ради братского движения по пути преобразования бытия в преодолении смерти. Братство, единство, консолидация усилий обозначают собой начало нового развития в космическом процессе, ведущем к восстановлению исчезнувшего, растворившегося в небытии.
«отдельные воззрения Фёдорова сознательно или бессознательно проникали в произведения Пришвина» (Семёнова С. Жизнь, пробивающая себе путь в вечность (Михаил Пришвин – мыслитель) // Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика. – Видение мира. – Философйия. М., 2001. С. 430).
В первую очередь Пришвина волновала идея «воскрешения отцов», глубинная логика фёдоровского утопического проекта, обращённая к прошлому, связанная со стремлением к материализации памяти. Фёдоровский проект «воскрешения отцов» привлекал Пришвина ещё и потому, что он не признавал идею индустриального прогресса как необходимого и единственного способа общественного движения.
Писателя всегда волновало позитивное отношение к прошлому, к культурной памяти, во многих его произведениях прошлое изображается как неисчезающая реальность. В связи с этим интересно обратиться к повести «Мирская чаша», в которой Алпатов, сквозной автобиографический герой, обустраивает музей усадебного быта в погибающем от нечистоты ампирном дворце. Девятнадцатый год XX столетия: в провинциальной России, в глухом голодающем медвежьем углу пришвинский герой, еле живой от голода, занимается обустройством музея усадебного быта, расчищает пять комнат, пытаясь ограничить хаос и воссоздать маленький островок спасаемой русской культуры. Словом, ведёт себя как культурный герой, только не создающий, а оберегающий уже созданные ценности. Известно, что музею в «Общем деле» Фёдорова отводилась особая роль – своего рода «последнего остатка культа предков». Для Фёдорова «музей есть не собрание вещей, а возвращение жизни останкам отжившего», его функция заключается в «восстановлении умерших по их произведениям живыми деятелями» (Фёдоров Н. Ф. Собр. соч.: В 4 т. М., 1995-1999. Т. 2. С. 377).
В вымороченном перевёрнутом пространстве несвободы, как ни странно, всё ещё сохраняется магия слова: «На этих комнатках было написано “Музей усадебного быта” – какое дело помещичий быт в такое разгромленное время, а вот слово “музей”, - и не тронули» (2, 487).
Формируя этот удивительный культурный локус», Алпатов создаёт внутреннее пространство, оппозиционное внешнему, хтоническому, некий центр русской культуры среди нового варварства. Он заполняется вещами, несущими в себе следы русских традиций, обычаев, обрядов. Вещи, отбираемые с такой любовью, - социокультурные знаки, создающие неповторимую атмосферу утраченной красоты и гармонии. Все эти портреты, офорты, старинные шкатулки, шифоньеры, слепок пантикопейской вазы с изображением скифа – осколки разбившегося зеркала прежней жизни.
«собиратель памяти», стремящийся овладеть прошлым. Восстановление, материализация, собирание всего, что возвращает прошлое, - это тоже акт борьбы против революционного варварства, против не только «физического», но и «духовного убийства отцов» (Фёдоров). Пришвин, как известно, считал, что «мир вовсе не по рельсам идёт, а вращается», и «назначение» каждого – «не определять вперёд от себя, а присмотреться ко всему и согласовать себя во всём» (2, 21).
«безумной воли». Он – разрушитель, и его путь безблагодатен, лишён истинной цели, это путь в никуда. И, как это ни парадоксально, он скорее принадлежит прошлому, чем будущему, ибо воплощает новое варварство.
С философией памяти, столь актуальной в фёдоровском проекте, связан у Пришвина сквозной мотив отцовства, отцовского наследства. Так, маленький Курымушка постоянно тоскует по отцу как по духовному наставнику, по сильному мужскому началу, и мать, при всей любви и нежности, не может заменить отца. Отца у Курымушки нет, но есть духовное наследие – тот рисунок голубых бобров, последнее, что он, уже парализованный, передаёт сыну как символ, как мечту о Небывалом, которое нужно обрести.
Митраша из «Кладовой солнца» – круглый сирота, с непонятной настойчивостью стремится к заветной Палестинке, о которой когда-то поведал отец. В «Корабельной чаще» всё сосредоточено вокруг мотива поисков отца. Зуёк из «Осударевой дороги» имеет родителей, но с ними почти не связан, живёт с дедом, воспитывается «мирской няней», однако в минуты испытаний и полного одиночества «вдруг получает великое наследство… это отец научил его ночевать в лесу, и Зуёк стал делать точно, как если бы с ним был его отец» (6, 186).
Синтез великих идей «русского космизма» и прежде всего понимание того, что человек сам для себя подлинный космос и «одного с космосом состава» (Н. Бердяев) определили, с нашей точки зрения, художественную философию Пришвина, его мыслительные горизонты. О таких, как он, провидчески писал Н. Бердяев: «Люди космического мироощущения духовно готовы идти к неведомому будущему с творческим порывом» (Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 132).
Лит.:
Из материалов к третьему тому «Философии общего дела» // Контекст. 1988. М., 1989.
Из материалов к третьему тому «Философии общего дела» // Вопросы философии. 1993. № 1.
Семёнова С. «Жизнь, пробивающая себе путь к вечности…» (Михаил Пришвин – мыслитель) // Семёнова С. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика – Видение мира – Философия. М.: Наследие, 2001.
«разум истины» // Путь. 1992.