ВОЛОШИН МАКСИМИЛИАН АЛЕКСАНДРОВИЧ
(1877-1932) – поэт, критик, публицист, график, живописец.
Максимилиан Кириенко-Волошин родился в Киеве в семье чиновника, предки которого вышли из Запорожской сечи. Рано потерял отца. Обучался в феодосийской гимназии, затем в Московском университете, из которого был исключен за участие в студенческом движении. Много путешествовал: Франция, Швейцария, Австрия, Средняя Азия. В начале ХХ века пережил «духовное перерождение», познакомившись с философией Ф. Ницше и Вл. Соловьева. Примыкал к символистам, затем печатался в журнале акмеистов «Аполлон».
Середина 1900-х годов – время становления Волошина-поэта. Своими учителями в поэзии считал Бальмонта, Вячеслава Иванова. Для поэзии Волошина этого периода особенно характерны господство изобразительного начала, символика цветописи. Его называли «поэтом-живописцем и ваятелем». Сказал свое слово Волошин и в изобразительном искусстве: он был живописцем, графиком, признанным мастером пейзажа, искусным аквалеристом.
«Киммерийские сумерки» (1907) – одна из вершин его лирика – запечатлел образ крымской земли, которая во времена Гомера звалась Киммерией.
Стихотворный цикл «Алтари в пустыне» (1909) посвящен Аполлону. Сумрачная Киммерия уступает в этом цикле славословным гимном в честь солнечного блеска.
Волошин активно сотрудничает в журнале «Аполлон», пропагандирующем принципы «гармонически-просветленного» искусства.
Здесь Волошин выступает не только как поэт, но и как публицист, и критик: статьи об изобразительном искусстве, литературе, театре и т. д.
Во время первой мировой войны демонстрирует пацифистские настроения и мистическое восприятие исторической катастрофы, усилившееся под антропософским влиянием Р. Штейнера. Начало войны Волошин встретил в Швейцарии, в кругу последователей Р. Штейнера. Волошин, как и А. Белый, участвует в Швейцарии в постройке храма «Гётеанум». Поэзии Волошина этого периода свойственны публицистичность, гражданский пафос которые станут преобладать после Октябрьской смуты в России. Поэт все настойчивей обращается к русской истории, пытаясь понять смысл настоящего (поэма «Россия», 1924). Особого внимания заслуживает волошинская оценка личности и дела Петра Великого, которого он называет «первым большевиком».
«бич Бога», как ниспосланную небесами кару. Равно осуждая жестокость и красных, и белых в гражданскую войну, не принимает классовой ненависти, сочувствуя и той, другой стороне: «…и всеми силами моими молюсь за тех и за других» (Волошин М. Гражданская война. 1919). В годы гражданской войны активно работал по сохранению ценностей науки и культуры.
В его поэме «Путями Каина» (1922-1923) перед читателем проходит панорама веков, ведущих к современной братоубийственной цивилизации, к кризису гуманизма. Осудив мораль, идеологию, агрессию современного мира, поэт завершает поэму видением Страшного суда («Суд»). Художественно-философский генезис поэмы «Путями Каина» многосложен: здесь обнаруживаются различные теософские, оккультные идеи, влияние западно-европейского искусства, науки и т. д. Не случайно, многие критики определяли жанр поэмы как «научная поэзия».
В последние годы жизни Волошин создает произведения, отражающие интерес поэта к православной проблематике. Он создает поэмы о русских религиозных подвижниках: «Сказание об иноке Епифании» и «Святой Серафим» (1929), а также акафист знаменитой иконе XII века «Владимирской Богоматери», ставшей национальной святыней.
Волошинский дом в Коктебеле на протяжении почти двадцати лет оставался приютом для многочисленных гостей. Среди них – Горький, Белый, Брюсов, Мандельштам, Цветаева, Замятин, А. Толстой, Грин, Заболоцкий. Отказавшись покинуть Россию, Волошин вырастает в поэта-гражданина, выстрадавшего «великое познанье» суровой правды о судьбе своей отчизны.
В дневниковой записи от 23 марта 1909 года Пришвин вспоминает о своей первой встречи с Волошиным в поезде: «Входит плотный господин с широким лицом, с прекрасными русыми волосами, в кожаных перчатках… Что в нем неприятное?.. Не слишком ли крупные черты лица? Или может быть, мужественные черты лица при мягких глазах… Веселость какая-то…
…» (8, 41-42).
Волошин бранит «религиозно-философские собрания и Мережковского», рассуждает о противоречиях русской жизни, от которой, по его словам, «отстал», прожив «десять лет в Париже» (Волошин жил за границей с 1901 по 1909 – Н. Б.). Он называет Россию «молодой землей», которой нужно «аполлоническое просветление».
«Я так отстал от русской жизни, - признается Волошин, - я десять лет жил в Париже… Я хотел бы только вам сказать о воде… Славяне не умеют пользоваться водой, ценить ее… Это молодая земля. Тут не умеют ценить… Только вот весной еще и знаешь шум воды…
- А вот, - рассказываю я (Пришвин – Н. Б– Я рассказываю о полуночном солнце… о таинствах северной пустыни…
- Есть две пустыни, - говорит он… Та пустыня ждет слова, молодая пустыня… А другая… на ней уже все изжито… людей нет… вся она, эта земля, каждая частица пропитана человеком… а звезды там близкие… пустыня как на ладони поднимает… тут я в первый раз понял, что есть нечто большее Европы…
Россия… Ей нужно… просветление, аполлоническое просветление. Недаром же над гробницей Диониса стоит Аполлон» (8, 43).
В своей концепции творчества Пришвин определял два типа культуры, соотносящиеся, с одной стороны, с творчеством как «аполлонической игрой», которая преображает мир по законам красоты, и, с другой стороны, с творчеством, цель которого – не игра с культурными символами, а погружение в стихию национальной души, народной жизни: «Мы что-то еще долго говорили о таком. Я больше слушал. Не то зависть, не то горечь поднимались у меня со дна души… Та земля… изжитая… культурная… будь то Эллада или пустыня, дразнили меня своей вечной законностью… и эта моя пустыня, простой случайностью, мимолетностью… то, чего этот поэт коснется, может быть, лишь случайным стихом … у него в руках вечная игрушка, о которой я мечтал с детства, у меня игрушка, которая вот-вот сломается… И так завидно, что он имеет, что он ею играет… И в то же время как-то смешно: наша земля с землеустройством, с мужиками, и это аполлоническое просветление… шоколад и угощает меня (8, 43).
Но Волошин «…солидный, полный, с широким лицом, с бородой, похожий на помещика и с речами ребенка или женщины» (8, 43), такой далекий, казалось, и от реальной России и от Пришвина, после революции уже кажется более близким. В 1924 году в Москве Пришвин присутствует при чтении Волошиным его поэмы «Россия» (1924): «Волошин читал свою Россию и встретил совершенно такой же прием, как и я, когда привез из провинции свою «Мирскую чашу» (Пришвин М. М. Дневники. 1923-1925. М.: Русская книга, 1999. С. 88). Есть немало свидетельств тому, что творчество Волошина в течение многих лет интересовало Пришвина. Так, в дневнике 1926 года среди книг, которые он хотел приобрести, есть и Волошин: «Надо купить следующие книги: Есенин – сочинения; Казин; Кириллов, ; Анно Мунди, Сельвинский (конструктивист); Шапин; Кочетков; Багрицкий; Гумилев: посмертные стихи: Огненный столб; Ахматова, Анно Домини; Мандельштам; Fristia; Всеволод Рождественский; Лето; Большая Медведица. Луговской; Клюев; Ленин, Избяные песни. Сергей Городецкий, новые стихи. Тихонов Орди, Брага, Грузинов, Иннокентий Анненский» 1 (Пришвин М. М. Дневники. 1926-1927. М.: Русская книга, 2003. С. 302).
Лит.:
Волошин М. Автобиография (1925). Публикация В. Базанова // Из творческого наследия советских писателей. М., 1991.
Волошин М. Лики творчества. Л., 1988.
Корецкая И. В. Максимилиан Волошин // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). М.: Наследие, 2001.
Пришвин М. М. Дневники. 1923-1925. М.: Русская книга, 1999.
Пришвин М. М. Дневники. 1926-1927. М.: Русская книга, 2003.
1