Чжао Фэнцай
Циндао (Китай)
ОСМЫСЛЕНИЕ СУДЬБЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
В ТВОРЧЕСТВЕ М. ПРИШВИНА И В. МАКСИМОВА
Творческий путь М. Пришвина – это прежде всего поиски самого себя. В этих поисках он сумел преодолеть духовный кризис, который в определенной мере совпадал с идейными исканиями русской интеллигенции. Пришвинским героям ("Кащеева цепь", "Мирская чаша") были свойственны "жажда целостного миросозерцания, органическое слияние истины и добра" (Н. А. Бердяев), характерные для лучших представителей русской интеллигенции.
В. Максимов, изображая широким планом в своем романе "Семь дней творения" судьбы новой, "советской” интеллигенции, акцентирует внимание на том, что только те люди, которые сумеют преодолеть себя: свою гордыню, обиду, злость, ропот, стремление мстить, желание изменить обстоятельства, а не свою душу, только те способны выйти из тяжких испытаний несломленными, чистыми духом, способными подняться над временем и судьбой. Среди них люди, обладающие твердой верой или те, кто идет к Истине, настойчиво ищет ее, такие как Вадим Лашков, отец Георгий, Валерьян Семенович Ткаченко, Владимир Анисимович Васьков.
Рассказ о Вадиме Лашкове повествователь начинает с его мольбы-жалобы на тяжкую долю. Героя везут в психиатрическую лечебницу вместе с "буйным" больным.
Вадим с детства был лишен родительской любви, "Почти всю сознательную жизнь окружали посторонние люди: посторонние друзья, посторонние приятельницы, затем посторонняя жена и ее посторонние родственники" (1, т. 4, с. 276). Он ощущал горькое одиночество, никто не интересовался им, не проявлял заинтересованности в нем. Он был при живых родственниках лишен корней, основа которых любовь и единение с близкими.
Детдом, детприемники, детколонии сменялись работой в театре. И только в тридцатилетнем возрасте он, "пробужденный тяжким и сумеречным похмельем, вдруг увидел себя со стороны маленьким, затерянным и жалким существом, до которого никому, ну вовсе никому на свете нет дела. И он, сжавшись, как бывало в детдоме, под одеялом вкомок, заплакал, вернее, даже не заплакал, а заскулил, словно брошенный по ненадобности щенок" (1,т. 4, с. 277).
Это осознание страшного одиночества заставило его искать забытья, способа избавиться от душевной боли. Попытки уйти из жизни привели его в психиатрическую лечебницу, где герой переосмысливает всю свою жизнь, пытается найти причины своей неудачной карьеры, определить смысл своего существования на земле. Он чувствовал себя человеком, который всегда шел над страшной пропастью и, дойдя до середины, не может двинуться дальше, так нет ни сил, ни воли, ни отваги. Вадим ощущал безразличие к своему прошлому и будущему: "Для того, чтобы погибнуть, ему надо было только посмотреть вниз, то есть в себя. И он не выдержал этого соблазна", очутился на дне безысходности и тоски (1,т. 4, с. 278).
Началось у Вадима раздвоение сознания тогда, когда в детстве он увидел ссору "клана Лашковых", когда ощутил, что "монолитное семейство" дало трещину. Отец Вадима – первенец Петра Лашкова, Виктор и его жена критикуют и высмеивают политику партии в колхозах, "неувязку в генеральной линии". В ответ Петр Лашков уверяет, что "его рука не дрогнет, когда надобность партии будет" в уничтожении "единокровного сына" (1, т. 4, с. 322). Зять Полынин становится на сторону Петра, Виктора защищает жена Петра – Мария. Мальчик понял, что существуют две правды, которая "правильнее" он может решить только пережив много испытаний, перевидав много горя.
Будучи творческим человеком, Вадим особенно остро воспринимал издевательства и произвол над людьми, стремящимися работать, вкладывая в дело душу. Он сочувствует столяру Телегину, которому не дают работать по специальности, а ставят чернорабочим, унижая его творческие порывы.
Попав на строительство завода, он оказался среди таких же униженных произволом людей, которые съехались со всего света и были связаны между собой единственным желанием "заработать на обратную дорогу".
Вадим вспоминал степи Башкирии, откуда он был завербован и ему казалось, что суровая природа, даже скучные и постылые долгие зимние ночи, стылые ветры по осени, безлюдье – все это "вещи, мудрые, исполненные значения" по сравнению с той сутолокой и бесконечным насилием друг над другом, которые установили люди в своем обществе.
учитель Горемыкин, генерал Вилков, священник отец Георгий, доктор Петр Петрович и другие.
Очутившись в стане, отверженных обществом, Вадим многое понял и открыл для себя. Режиссер Крепс, попавший за свои спектакли в психушку, считал, что в каждом человеке самым значимым является врожденное чувство вины: "Пока в тебе живо чувство личной вины перед другими, из тебя невозможно сделать поросенка..." (1, т. 4, с. 291).
Человек внутренней чистоты, веры, целеустремленности, Марк Крепс заставил Вадима увидеть себя со стороны и понять, что его ошибкой была погоня за шальными заработками, а не серьезная работа над собой.
Актеру Вадиму Викторовичу Лашкову (советская интеллигенция) противопоставлен во многом актер Лев Храмов (старая интеллигенция), не сумевший обрести гармонию деятельной любви. Сын знаменитого музыканта, он талантлив, обладает тонкой душевной организацией. Духовная сфера для него превыше всего. Левушке не хватает только твердости воли и духа.
Оказавшись главным в семье, где престарелая мать и больная сестра нуждались в его поддержке, Лев Храмов не смог спасти ни их, ни себя от гибели. Способный на глубокие чувства, имеющий в душе жалость и сострадание, Лева не поддерживает мать в ее законных порывах сохранить хотя бы относительное материальное благосостояние семьи. Лева не отстаивает отнимаемые у них комнаты, но и не препятствует продаже пианино, так необходимого для сестры Ольги, видевшей в музыке смысл своей жизни.
Он способен на протест, но только словесный: "— Не смейте ее трогать! Как вам не стыдно бить женщину!" (1, т. 4, с. 182) На деле он не смог защитить Симу, так как не оформил с ней брак. Когда ее забирали по навету родственников, Лева вновь только кричал и бился в истерике Сима так объясняет неспособность Левы к действию: "Это от доброты. Потому вы и слабый... Добрые – они все слабые..." (1, т. 4, с. 184). Сима защищает Леву от уполномоченных, предлагая бить ее, а не его, так как он большой. Любовь Левы Храмова возрождает Симу, очищает ее от налипшей "жизненной" грязи, но не спасает от унижений и страданий. Чувства Левы важны для нее в духовном аспекте, а внешних обстоятельств они не меняют. И Сима идет в тюрьму. Из-за слабости доброго Левы гибнет его сестра Оля. Лева жил в чуланчике и не вникал в дела матери и сестры, не знал, что они голодают и не препятствовал их гибели. Только после происшедшей трагедии с Олей, он раскаивается, обвиняет себя.
Автор романа подчеркивает "дряблость", бездеятельность, бесплодность порывов интеллигенции, которая зачастую ограничивается только философствованием и критическим осуждением общественных пороков, но не способна на конкретное противостояние сильной власти, которая "могла согнуть винтом" любого, "самого стойкого".
Леву Храмова повествователь изображает с мягкой иронией: "Актер, глядя на дворника полусонными, как у спящей курицы, глазами, выяснял свои отношения с человечеством...: – Что обрекло нас на распадение? Сима говорит: грех. Но ведь всякое наказание порождает новый грех. И так – до бесконечности. Простейшая геометрическая прогрессия" (1, т. 4, с. 212).
Храмов не хочет понять, что одним умом нельзя решить проблемы России. Нужна вера, а не "простейшая геометрия". Ее нет. И хотя герой прав, что "смердяковщина захлестнула Россию", что "все дозволено! Фомы Фомичи вышли делать политику... И они спалят мир... Они и законы составляют, исходя из своей житейской скудости... " (1, т. 4, с. 213), но он прав только в отрицании. Очевидно, поэтому его совсем не понимает внимательно слушающий Василий Лашков. Актер твердит: "Нация гибнет!" "А тот упрямо твердит свое: – Пускай кто хлебнет с мое, а потом лезет ко мне в душу" (1, т. 4, с. 214). Но каждый по-своему "справляет поминки по отечеству".
"симфонией, а не работой". Но сам не способен на созидание. Хотя перед смертью он только и делает, что думает о возрождении России, перекрикивая боль, призывает "учиться мыслить тысячелетиями, а не собственным человечьим веком", трудиться, а не болтать: "Надо работать, работать! И красота восторжествует!" (1, т. 4, с. 251). Но, повторяя истины, вычитанные у Ф. М. Достоевского, герой В. Максимова не осознает, что не знает, как конкретно можно изменить общество.
Критикуя "болтунов", Лева Храмов уподобляется им, когда произносит такие речи: "Христос говорил, и много, много других... Но не так, не так! Надо проще и понятней... Чтобы в каждого проникло... Чтобы каждый вдруг тяжело заболел этим и сам стал драться за свое выздоровление... Художник нужен... Художник только сможет организовать гармонию... Одним единственным словом... Он найдет его, найдет!" (1, т. 4, с. 252).
Он болеет душой за страну, за каждого человека, но совершает ту же ошибку, что и большевики: пытается вершить своим умом судьбы всех, раздавать рецепты счастья, сам будучи несчастным и неумелым.
Образ Левы Храмова вызывает сочувствие и сожаление о том, что человек большого таланта и чуткой души не сумел прожить жизнь, принося добро, оберегая ближних от зла. Эти чувства усиливаются после символического эпизода сноса дома – хибары, который строили всем миром сначала для Левы и Симы, затем для Штабеля и Груши: "Дом умирал словно живое существо. Когда скребок нижней бритвенной кромкой врезался ему в цоколь, он, едва заметно пошатываясь, удержался... но стальное лезвие вошло еще глубже, и дом, наконец, надломился и рухнул, вобрав в себя кровлю. И только грязно-белая пыль костром взметнулась над ним к такой же, как и тридцать лет назад, по-июньски высокой и праздничной голубизне" (1, т. 4, с. 258).
Все человеческое, земное исчезает, а только вечное небо "празднично" сияет над людьми, вызывая в них надежду на лучшее прекрасное будущее.
– старую и новую, появившуюся после революции, В. Максимов в своем романе "Семь дней творения" показывает роднящие их черты (слабость веры, "дряблость" душевных сил, превалирование рационального начала, отсутствие воли, демагогичность и гордыню), которые ведут к выморочности, к постепенной деградации и которые являются "плодами" революции, потрясшей Россию в 1917 году.
1. Максимов В. Е. Собр. соч.: В 9 т., М., 1993.