З. Я. Холодова
О НООСФЕРНОЙ РЕФЛЕКСИИ
ХУДОЖЕСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ М. ПРИШВИНА
М. Пришвин относится к тем художникам слова, для которых характерен философский подход к собственному творчеству, стремление осмыслить структуру своего художественного мышления. Вот почему большой интерес для нас представляет пришвинская рефлексия, нашедшая отражение в его произведениях, письмах, дневниковых записях.
концепции мира и человека. В самом начале творческого пути художник сделал для себя открытие, что "мир вовсе не движется вперед куда-то к какому-то добру и счастью <...>, а вращается", и пришел к мысли о необходимости "присмотреться ко всему и согласовать себя со всем" (1, т. 8, с. 21). Поэтому он в первой же книге написал слова, которые, по его признанию, "определили последующую жизнь как утверждение" (1, т. 8, с. 524).
Из письма Пришвина М. Горькому известно, что он "Федоровым <...> увлекался", "переживал в себе его идею воскрешения отцов" (2, с. 355), которая нашла поэтическое воплощение в автобиографическом романе "Кащеева цепь" как отражение интеллектуальных поисков главного героя. Однако прежде всего в философии родоначальника русской "космической философии" писателю импонировала идея "регуляции природы" с целью освоения и преображения мира, предусматривающая активное участие человека в управлении эволюцией, космическими процессами, совершенствовании организма человека и создании общества на основе сыновнего, родственного сознания. Как и Н. Ф. Федоров, "общим делом" всего человечества Пришвин, поставивший своей целью "накопление любви в слове..." (3, с. 27), считал осознание всеединства, ведущего к всеобщему братству и родству, преодолению враждебного состояния в природе и в социуме.
Философские взгляды писателя корреспондируют с концепцией органического строения мира, восходящей к теории В. С. Соловьева о всеединстве и развитой в работе Н. О. Лосского "Мир как органическое целое". Одной из определяющих черт "эстетического мировоззрения" художника является органическое видение космоса, или универсумность, говоря современным научным языком. Философы конца ХХ века активно употребляют термины универсум, обозначающий мир как целое, и ноосфера, впервые употребленный в 1927 году французским математиком Э. Леруа, рассматривавшим вопрос о взаимодействии природы и общества. Возник термин, по признанию Э. Леруа, под воздействием лекций В. И. Вернадского о биосфере Земли. В. И. Вернадский "закрепил" этот термин, опубликовав в 1944 году "Несколько слов о Ноосфере", где написал о неизбежном переходе биосферы, которая "выявляется как планетное явление космического характера", в ноосферу. Разумеется, Пришвин не использовал данные термины, но ему очень близки и идея ноосферы как области универсума, и культурологическая ноосферная идея - идея переустройства мира на началах истины, добра и красоты.
Особенно плодотворно ноосферная идея развивалась в русской культуре Серебряного века. Можно уловить ноосферный мотив в высказывании В. С. Соловьева: "Чтобы должным образом осуществлять благо, обязательно знать истину; для того чтобы делать то, что должно, надо знать, что есть..." (4, с. 66) Болезненно переживая раскол мира, философ стремился соединить его мыслью, примирить во имя гармонии и прогресса. В творчестве В. С. Соловьева обнаруживаются "моменты, которые свидетельствуют о сильном созвучии идей богочеловечества и всеединства с ноосферной идеей" (5, с. 53).
К представлению о ноосфере как области универсума - как биосфере, формирующейся под воздействием мысли, - подошли Н. А. Бердяев, П. А. Флоренский, Н. К. и Е. И. Рерихи, с высказываниями которых, безусловно, корреспондируют поэтические раздумья Пришвина о природе и о месте человека в ней. Н. А. Бердяев говорил о наступлении эпохи откровения творческой человеческой природы, о том, что человечество находится на "космическом перевале" и нуждается не в движении по плоскости, а в движении вертикальном, глубинном. П. А. Флоренский писал о "вневматосфере". Е. И. Рерих утверждала, что мысль отвечает за состояние земли. По ее мнению, именно мыслетворчество - источник эволюции: "... энергия мысли есть одно из высших проявлений всеначальной энергии. Нельзя обособить мысль от основной энергии мироздания. Именно мысль служит вечным двигателем основной энергии. Мысль порождает токи, которые являются возбудителями и как бы обновителями Вселенной <...> мыслящие существа принимают участие в мироздании <...> это накладывает на человека ответственность за качество мысли" (6, с. 237). Созидание ноосферы, по мнению Н. К. и Е. И. Рерихов, авторов книги "Сердце", лежит на пути космического единения человека с природой и обретается не только бесстрастным разумом, но разумом, который направляется "пламенем сердца" (7, с. 28). Это человек, любящий мир и себя как частицу этого мира и созидающий гармонию с миром. Рерихам, как и Пришвину, близки и идея ноосферы, и ноосферная идея.
человека на земле и в космосе, о том, что в основе мира лежит божественное начало - Разум, и жизнь на земле существовала всегда. Пришвин пишет, что в книге Вернадского "Биосфера" его собственная "догадка передается как "эмпирическое обобщение": "Я всегда чувствовал смутно в себе эту ритмику мирового дыхания, и потому научная книжка В. "Биосфера" <...> читалась мною теперь, как в детстве авантюрный роман. И мне теперь стало гораздо смелее догадываться о творчестве так, что, может быть, эта необходимая для творчества "вечность" и есть чувство не своего человеческого, а иного, планетного времени, что, может быть, эту способность посредством внутренней ритмики соприкасаться с иными временами, с иными сроками, и следует назвать собственно творчеством?" (1, т. 8, с. 207).
В звене "Юный Фауст" (из романа "Кащеева цепь"), впервые опубликованном в "Новом мире" в 1927 году, раскрыто представление писателя о процессе возникновения мысли и ее воплощении в жизни человека (причем процесс этот, по Пришвину, взаимосвязанный и взаимообратимый). Закономерно, что в "Кащеевой цепи", повествующей о духовном становлении русского интеллигента конца ХIХ века, наиболее полно и концентрированно отражена художественная философия Пришвина, причем особенно явно прослеживается отражение идей русского космизма. Нельзя считать незначительным в сюжете романа эпизод, когда Алпатов, пораженный лекцией профессора-виталиста о синтезе белка, спешит поделиться своим предположением о том, почему "химический белок не живет". После слов Алпатова: "Я <...> догадываюсь, почему Виту невозможно открыть и она от нас ускользает; потому что мы сами ею живем, мы движемся с ней вместе и потому ее движения не замечаем, как, двигаясь вместе с землей, не замечаем ее движения, и вот почему, наверно, не удается синтез живого белка", - профессор "широко открыл глаза. Было бы и всякому учителю, сколько ни привыкай, поразительно: сейчас только были слова в простой, логической связи, и вот они уже воплощены в жизни этого взволнованного юноши, живут в его крови, повышают температуру его тела, вызывают в его лице краску, и все вместе рождает мысль" (1, т. 2, с. 329).
"В ней говорится такое, о чем все мы, обладающие чувством природы и поэзии, знаем и до нас знали египтяне, и до них тоже, наверное, это знание сопровождало всех и всегда. Это знание до того много раз повторялось, долбилось в стихах бесчисленных поэтов, в учебниках, хрестоматиях, что перестало нас дивить, мы встречаем его как азбучную истину, и сами не думаем. Это знание состоит в том, что мы - дети Солнца" (1, т. 8, с. 206). Однако у Вернадского мысль раскрыта "путем эмпирических обобщений, и благодаря этому непривычному подходу избитое в поэзии место становится новым: чувство новым бурным потоком мчится в берегах, созданных знанием" (1,т. 8, с. 207). Глубинное единство мира открывается, считает Пришвин, с помощью и науки, и искусства.
"Мои выводы - образы, и самый большой вывод, самый большой образ - это мир, как целое и смысл всех вещей в отношении к этому целому", - пишет Пришвин в 1938 году (1,т. 8, с. 345). Размышления о "бесконечной цельности жизни" (1,т. 8, с. 74), о "едином потоке живого", о неповторимости каждого существа, населяющего этот мир, буквально пронизывают не только дневниковые записи, но и художественные произведения писателя. Созданная Пришвиным картина мироздания гармонична, природа бесконечна, все ее явления имеют своё "лицо". Представления писателя о целостности мира отчетливо отражены в его дневниковых записях. В конце жизни Пришвин напишет: "Из чтения Гершензона о Киреевском я нашел самого себя в отношении цельности существа, прикосновенного к миру, тоже и мира, бесконечного в пространстве и собранного в себе как единство, где каждое существо отвечает за вселенную" (8, т. 6, с. 751).
Мы можем увидеть в пришвинских произведениях не только творческое развитие идей, воспринятых от русских мыслителей, но и "превращение собственного мировоззрения в предмет художественного видения, то есть в прототип образа идеи" (9, с. 164). Нагляднее всего эта особенность проявляется в книгах, составленных самим писателем из лирико-философских миниатюр: в "Родниках Берендея", "Лесной капели", "Глазах земли", где раскрываются главные пришвинские темы: человек - природа - творчество. Именно здесь наиболее полно выражены и представления художника о сфере разума.
"Глаза земли" высказана, на первый взгляд, парадоксальная, но, если вдуматься, глубокая мысль: "Природа, как и жизнь, не поддается логическому определению "...". Никто не даст всеохватывающего определения "...". Человек в обществе должен расти согласно своей природе, быть самим собой и единственным, как на дереве каждый лист отличается от другого. Но в каждом листике есть нечто общее с другими, и эта общность перебегает по сучкам, сосудам и образует мощь ствола и единство всего дерева... Выходит, что природа есть все, но чем же отличается от нее человек? Человек, как царь природы, есть ствол дерева. Человек задан в природе, как держава единая, его движение, его рост, его борьба за единство" (1 т. 7, с. 437). Символика дерева в славянской мифологии хорошо известна, человек и дерево соотносятся друг с другом, дерево - центр мироздания. Но у Пришвина дерево символизирует природу, которая "есть все", то есть само мироздание, а человек - его основа. По мысли писателя, человек, обладающий рефлексией, сознанием и онтологической свободой, является уникальным природным феноменом.
"Глазах земли" он пишет: "Искусство наше словесное, живопись, зодчество, скульптура и все другие являются в нашей жизни маяками, светом большого единого духа" (1, т. 7, с. 216), "... человек в природе - это разум великого существа, накопляющий силу, чтобы собрать всю природу в единство". В 1947 году Пришвин записал в дневнике: "Вся природа содержится в душе человека. Но в природе - не весь человек. Какая-то ведущая часть человека, владеющая словом, вышла за пределы природы и теперь больше и дальше ее. Только оглянувшись назад, в свое прошлое, человек может теперь видеть природу, вернее, зеркало, в котором он видит свою собственную природу" (10, с. 76).
Пришвин образно рисует процесс созидания разумом, трудом человека отдельных компонентов ноосферы: "Мысль человека обернулась к природе как ее господин и мало-помалу стала ее переделывать: леса стали садами и парками, появились домашняя птица, домашние животные; вода, огонь, ветер стали служить человеку" (1, т. 7, с. 432). И в романе "Кащеева цепь" воссоздается "ноосферная реальность" - поразившая Алпатова "Зеленая Германия". "И кто, кроме русского человека, задавленного невозделанной землей, мог так понимать по контрасту величие преобразующего труда человека не гениального, а самых обыкновенных людей, которых в России презрительно называют обывателями "...", - говорится в лирическом отступлении. - Казалось, вдали везде синели леса, но когда к ним приближался, то все оказывалось рощами, саженными рукой человека. Везде были рощи между полями, но в этих саженых лесах птиц пело гораздо больше, чем в огромных диких русских лесах, и время от времени через лесные поляны перебегали настоящие дикие козы" (1, т. 2, с. 301-302). Заметим, пришвинская рефлексия входит в текст романа "не только объективно, но и специально как тема, как предмет исследования, выполненный в форме авторских наблюдений" (11, с. 39).
У Пришвина есть целый ряд произведений, воспевающих созидательный труд человека в природе. В этой связи следует вспомнить не только знаменитую повесть "Жень-шень", но и очерки, в которых сочетается познавательный материал с лирическим и философским началом: "Зооферма", "Дорогие звери", "Заполярный мед". Т. Ю. Хмельницкая определяет эти очерки как "перспективные", ибо при всем их разнообразии они подчинены главной цели - "перспективному показу человеческого творчества в природе и торжеству человеческой мысли, открывающей "..." законы растительного и животного мира" (12, с. 222-223). Для Пришвина же не менее важным является и то, что, активно сотворяя красоту окружающего мира, человек испытывает "радость самосознания в деле созидания космоса" (8, т. 5, с. 560).
Самобытность Пришвина как писателя обусловлена тем, что в его творчестве осуществлен синтез художественного, естественнонаучного и философского начал. Причем синтез разнородных начал обнаруживается не только в рамках целого произведения или глав, но и в маленьких по объему лирико-философских миниатюрах, составивших книги, и даже в небольших отрывках из повестей и романов.
"Корабельная чаща" есть, казалось бы, незначительный эпизод. Раненый солдат Веселкин прочитал в календаре слова Белинского о том, что русские "призваны сказать всему миру новое слово, подать новую мысль" (1, т. 6, с. 252), и думает, что "у Белинского правда всего нашего дела переходит в слово. И это новое слово укажет всему миру новый путь". Его занимает вопрос, как мог Белинский высказать новую мысль более ста лет назад. "В прежнее время, когда он был здоров, Веселкин не стал бы заниматься праздными вопросами. Он бы просто вспомнил учителя Фокина, примерился бы к его пониманию, и так бы ответил сам себе: "Каждый из нас понемногу думает вперед, и это от каждого складывается в одно место, куда приходит великий человек, соединяет все в одно и решает". Теперь же из-за больной руки он шевельнуться не мог, и голова от нечего делать вертела вопрос, раньше казавшийся праздным" (1, т. 6, с. 253). Ему не было видно неба, но по быстро движущимся голубым теням от облаков он догадался, что происходит в природе, и мысль его перекинулась к словам Белинского: "Так, может быть, и Белинский догадался о том, что родная земля когда-нибудь скажет новое слово для всего света. Родится у нас, а придется для всех слово правды. Ему представилось: где-то на невидимом небе всего человечества бродят скопленные всеми веками великие мысли, бросают тени, как облака, и по этим теням особенно чуткие люди догадываются и понимают самые мысли" (1, т. 6, с. 254). Далее переданы несобственно-прямой речью размышления солдата об участии человека в преобразовании социума - через воспоминания о маленькой елочке, переболевшей, прежде чем вырваться к свету и стать на прямой путь.
Как известно, теме избранности России, ее назначению вести человечество по пути Общего дела, отведено значительное место в проекте Федорова. "Русской идеей" увлекались многие выдающиеся религиозные философы начала века. Размышления героя повести корреспондируют не только с высказыванием В. Г. Белинского, но одновременно и с "русской идеей", и с историософией самого Пришвина, а также с мыслью о восхождении сознания в мире, впервые высказанной Н. Ф. Федоровым, а также метафорически раскрывают пришвинское представление о рождении сферы разума (или ноосферы, по Вернадскому). Еще в годы войны писатель говорил, что сила мысли способна удержать "в решительный момент "..." Бытие от разрушения" (1, т. 8, с. 467). Он верил в силу Слова, способного преобразить мир, ибо цель художника, в его представлении, - "ввести как будто случайные моменты жизни в соотношение с общим процессом мирового творчества посредством особо сильного ощущения творчества, называемого чувством красоты (эстетика)" (13, с. 344).
Современные философы называют Пришвина писателем, обладающим "зрелым биосферным мышлением", для которого характерно "не только профессиональное мышление биолога (ботаника, физиолога, генетика, эколога), но и нечто сверх того, что связано с пониманием биосферно-ноосферной системности посредством ума, чувства и интуиции". "Биосферное мышление свидетельствует о факте ощущения М. М. Пришвиным своего биосферного тела", - справедливо утверждает в своем исследовании ноосферного сознания Г. С. Смирнов. Пришвин, по мнению ученого, являет примеры того, что "можно было бы обозначить как ноосферное мышление" (14, с. 66).
В советские годы пришвинская философская концепция встречала непонимание. Ноосферная идея "возродилась" лишь в 70-е годы ХХ столетия в связи с публикацией трудов В. И. Вернадского о переходе биосферы в ноосферу. В наше время ноосферная идея - это одна из самых творческих идей, связанных с духовностью, с культурным развитием общества в целом и каждого человека в отдельности. Формируется ноосферное сознание, заключающееся в умении видеть реальность во всей целостности, в способности адаптироваться и творить. Ноосферный человек - человек, достигший гармонии с собой и с миром, способный творить новую оболочку Земли - ноосферу - по законам добра, красоты и справедливости. М. Пришвин был одним из первых русских писателей, видевших необходимость созидания ноосферного человека.
2. Горький и советские писатели. Неизданная переписка // Литературное наследство. Т. 70. М., 1963.
3. Цит. по: Воспоминания о Михаиле Пришвине: Сб. М., 1991.
5. Смирнов Г. С. В. С. Соловьев как универсолог // Владимир Соловьев и философско-культурологическая мысль ХХ века: Материалы международной научной конференции. Иваново, 2000.
7. Егорова Н. В. Человек ноосферный и учение Сердца Рерихов // Социально-философские аспекты ноосферной динамики России: Материалы международной научой конференции. Иваново, 2000. Ч. 2.
9. Бахтин М. М. Из черновых тетрадей // Лит. учеба. М., 1992. № 5/6.
10. Пришвин М. Леса к "Осударевой дороге". 1931-1952: Из дневников // Наше наследие. М., 1990. №2.
14. Смирнов Г. С. Ноосферное сознание и ноосферная реальность: философские проблемы ноосферного универсума. Иваново, 1998.