О. А. Ковыршина
ТЕМА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
В ТВОРЧЕСТВЕ М. ПРИШВИНА И А. БАРБЮСА
Первая мировая война стала историческим событием планетарного масштаба, оказавшим огромное влияние на духовную жизнь как европейских стран, так и России. Это время ознаменовалось невиданным по быстроте и глубине гуманитарным падением человека и созданной им цивилизации. Война фактически разрушила оптимистическую культуру Европы, сделала насилие легитимным орудием разрешения международных споров и инструментом социальных перемен. Первая мировая война, может быть, впервые продемонстрировала всю шаткость провозглашавшихся доселе незыблемыми вечных ценностей, приоткрыла человечеству те бездны падения, которые заставили его потом содрогнуться и переосмыслить заново весь пройденный путь.
– 1916 годов можно увидеть сложное переплетение политических и социально-этических вопросов, воздействие на нее порой взаимоисключающих идейных течений и мировоззренческих установок, таких, например, как интернационализм, патриотизм, гуманизм, с одной стороны, и шовинизм, ура-патриотизм, милитаризм – с другой. Однако в этих непростых условиях литература сумела воспрепятствовать забвению общечеловеческих ценностей, сосредоточившись на социально-этических, психологических аспектах войны. Большинство художников прошло путь от романтического к развенчивающему романтизм и сентиментализм описанию военных будней, от декларативности и лозунговости к объективистской стилистике, беспафосности повествования. В этом русле шла эволюция художественного мировоззрения писателей-современников Михаила Пришвина и Анри Барбюса.
Стремление познать происходящее не из газетных столбцов, быть на передовой, в гуще событий, открыть читателям «окопную» правду войны подтолкнуло столь разных художников, как Пришвин и Барбюс, к поездке на фронт. На войне оба писателя ведут дневники, которые в содержательном плане органично соединяют хроники исторических событий, наблюдения, сюжеты будущих книг. Из дневниковых записей вырастет впоследствии роман Барбюса «Огонь» (1916), очерки Пришвина о войне, самые известные из которых – «Слепая Голгофа» и «Августовские леса» (1915).
Во Франции Первая мировая война именовалась тогда «великой и победоносной», пресса активно насаждала шовинистические настроения. В какой-то степени Анри Барбюс поддался влиянию пропаганды и добровольно отправился на фронт в 1914 году. Ему казалось, что Франция должна наказать милитаристскую Германию и тем самым навсегда покончить с войнами. Будучи рафинированным интеллигентом, человеком уже далеко не молодым, писатель мог выбрать местом службы воинскую прифронтовую организацию. Но он отверг подобные предложения, став рядовым солдатом на передовой линии фронта и постоянно отказываясь от повышения в чине. Барбюс на личном опыте познал все тяготы войны. Писатель полагал, что от гибели его спасло ранение, после которого Барбюс долгие месяцы провел в госпитале, где в целом осмыслил войну в разных ее проявлениях, конкретике событий и фактов.
скрытые механизмы его души. В самом начале мировой войны Пришвин написал несколько очерков, в которых выражал веру в победу России. Очевидно, писателя воодушевил всплеск энтузиазма в русском обществе: «У нас все нравственные силы, все запасы неиспользованных общественных чувств устремлены на помощь страдающим» [1, 94]. Впоследствии он так объяснял свои настроения: «Когда-то в начале войны казалось мне, что победа наша над врагом будет в то же время победой над самим собой, что мы организуемся. А вот уже прошло 15 месяцев войны, и Россия вся такая же: мечтает и утопает в грязи» [1, 212]. Пришвин ясно осознавал, что страна неизбежно приближается к катастрофе, он понимал опасность военного поражения и его последствий.
Если в романе А. Барбюса «Огонь» силен пафос революционного переустройства мира, а для самого писателя единственная возможность предотвратить войны в будущем заключена в социализме, то М. Пришвин видит в революции неуправляемую стихию, разрушающую традиционные основы русской жизни, ведущую общество к духовной деградации.
– в Гродно. Продвигаясь вслед за наступающей армией, он становится очевидцем и соучастником разыгрываемой чьей-то злой волей драмы. Дневниковые записи на начальном этапе сдержанны, полны деталей, которые мог бы зафиксировать пристальный взгляд исследователя, привыкшего отбирать и анализировать фактический материал. По стилю и содержанию они больше напоминают путевые заметки, часть из них так и озаглавлена «Путешествие (продолжение)» [1, 99]. Раненые солдаты, дезертиры, офицеры, жители прифронтовой полосы, беженцы – их истории проходят перед глазами пытливого наблюдателя Пришвина. Дневниковые записи 1914-1915 годов отражают общественное настроение на протяжении различных этапов войны.
Писатель пристально всматривается в облик русского солдата – вчерашнего крестьянина, мастерового, студента-добровольца, чтобы увидеть воздействие войны на моральный облик человека с ружьём. Его скупые, но такие ёмкие суждения о происходящем на фронте, о Боге, о царе, об увиденном за границей, его воспоминания о доме и мечты о завтрашней жизни запечатлены в очерковых и дневниковых книгах военного корреспондента М. Пришвина.
«Я думал, что буду гораздо сильнее потрясен картиной человеческих страданий, вероятно, я слишком уже приблизился к войне: в самой непосредственной близости ничто уже не страшно» [1, 106]. Однако привыкнуть к происходящему, смириться с ним, равно как и отрешиться от будней войны, уйти в мир личных интимных переживаний, Пришвину не удается. «На войне у меня чувство такое же, как в Сибирской тайге: оно меня давит, я беспомощен. Но в тайге я нахожу какого-то постоянного жителя, здесь нет обитателей, здесь все подавлены так же, как я» [1, 112], – вынужден с горечью констатировать писатель.
На фронте, отмечает Пришвин, преодолевается отчуждение и разобщенность людей, и сам он ощущает себя частью сообщества, звеном единой человеческой цепи: «Исчезли все перегородки образования, положения, сходятся самые разнообразные люди… Совершенно новая жизнь, новые разговоры под выстрелами пушек. Разговоры на ящике возле котлов. Связь с выстрелами, новый язык» [1, 110]. Однако это единство механическое, вынужденное, обусловленное чувством страха и растерянностью перед неизбежным, желанием найти точку опоры в разрушающемся мире.
Когда война приобрела затяжной характер и наступление русских войск стало захлебываться, Пришвину пришла мысль: «Может быть, и не нужно смотреть на войну всем и не нужно приближать ее картину к самым глазам нашим. Нужно ли входить без особой нужды в закрытую комнату (рождающей женщины)? Не сильнее ли, не глубже ли переживают любимые существа у закрытой двери? Да, я думаю, кто глубоко чувствует, не приближаясь к войне, найдут в себе больше понимания, чем многие, близкие к закрытой комнате. Но многие ли так глубоко чувствуют? Большинство так живет, и для них очень полезно приблизиться, и наш долг помочь им подойти» [1, 144]. Стремлением донести правду войны до сознания рядового обывателя обусловлено обращение писателя к натуралистической поэтике: «Проволочные заграждения, форт. Четыре ряда проволоки, проход – там траншеи, патроны, бетонная избушка. Тут мертвое пространство. Снаряд попал в избушку, подбросило солдата и когда опамятовался, то все была кровь, стал обирать с себя кровь, мясо, волосы и все было чужое, а сам ничего, вроде как бы нашел себя. Фугасные взрывы, бабу разорвало: потянула проволоку. Мальчик шалил с ружейной пулей и глаза сжег – всюду усеяна земля» [1, 111].
«Огонь» Анри Барбюс создает отталкивающие образы, описывая солдат, которые плывут в потоке воды среди погибших товарищей, не имея возможности выбраться из окопа во время многонедельного ливня. Писатель воспроизводит страшный быт войны – «изнанку боев»: грязь, голод, невозможность уснуть, страдания от ран. Но так же, как и для Пришвина, натуралистическая поэтика не является для Барбюса самоцелью. Благодаря этим приемам он может показать, что представляет собой война, вызвать к ней отвращение и неприязнь.
– они говорят о самоценности человеческой жизни, о невосполнимости утраты даже единственной. В дневнике Пришвина от 8 декабря 1914 года появляется следующая запись: «Не понимаю, какая это может быть новая счастливая жизнь после войны, если после нее освободится на волю такое огромное количество зла. Зло – это рассыпанные звенья оборванной цепи творчества. А сколько во время войны рассыпалось творческих жизней!» [1, 212].
Продолжая традиции Л. Н. Толстого, Пришвин и Барбюс последовательно дегероизируют войну как способ разрешения исторических конфликтов. «По количеству естественного страдания не было в истории мира такой войны, как нынешняя…» [1, 149], – приходит к горькому выводу Пришвин. «Война, – пишет Барбюс, – это не атака, похожая на парад, не сражение с развевающимися знаменами, даже не рукопашная схватка, в которой неистовствуют и кричат; война – это чудовищная, сверхъестественная усталость, вода по пояс, и грязь, и вши, и мерзость» [2, 92]. Художники изображают войну как тяжелую и грязную работу взаимного истребления ни в чем не повинных людей.
Не упуская из виду социально-политических, экономических причин разыгравшейся трагедии, оба писателя, тем не менее, рассматривают войну с философской точки зрения, видя в ней одно из проявлений зла вообще: «Интересно бы собрать различные объяснения войны: из-за чего война? Война за империю, война промышленности? и т. д. Нам, в силу нашего общественного положения удаленным от познания этих причин, война должна казаться войною добра и зла» [1, 212]. Для Барбюса война – это «безрассудный поступок, навязанный… безумием человеческого рода» [2, 222]. Именно этическое, а не политическое является определяющим при выяснении гражданской позиции писателей по отношению к войне.
Роман «Огонь» имеет подзаголовок «Дневник взвода» и посвящен «Памяти товарищей, павших рядом со мной в Круи и на высоте 119». Примечательно, что на уже столкнувшегося с жестокостью войны Михаила Пришвина, тем не менее, неизгладимое впечатление произвел рассказ очевидца о гибели 20-ого корпуса, окруженного неприятелем. Как личную трагедию воспринимает он стоическую смерть русских солдат, которые погибали «в каком-то призывающем нашу душу к ответу молчании...» [1, 131]. Чувство вины преследует Пришвина в кошмарных снах, когда ему мерещатся серые солдатские шинели, и он просыпается от страха и ощущения собственного бессилия. Писатель прозревает, понимая, как далеки друг от друга сухие цифры официальной статистики и разыгрывающаяся каждый день на фронте человеческая трагедия. Ему хочется верить, что жестокие уроки войны будут усвоены обществом, иначе все свершившееся теряет смысл: «Пройдут столетия – какая легенда будет у людей об этой борьбе народов в Августовских лесах, эти огромные стволы деревьев, окропленных кровью человека, умрут, вырастут другие деревья, неужели новые стволы будут по-старому шуметь о старом человеке. Нет!» [1, 140]. Свою задачу писатель видит в том, чтобы стать летописцем этого страшного времени.
– любая война антигуманна. В очерке «Слепая Голгофа» писатель называет телегу, везущую новобранцев, телегой смерти, а войну – машиной смерти. Он использует миф о распятии Христа: Христос сам нес в гору крест, но он знал, за что принимает смерть, он был зрячим. Люди же на войне – слепые, они не знают, за что их должны казнить: «И нас, слепых, кто-то взял на Голгофу» [3; 2, 601]. Очерк «В августовских лесах» заканчивается словами: «Не выносит душа, чтобы день и ночь неустанно вливались в нее эти реки войны, дно души – мирное, далекое, детское» [3; 2, 586].
Антивоенные очерки Михаила Пришвина и роман Анри Барбюса «Огонь» с трудом пробивали себе дорогу к читателю. Русский писатель не рисовал войну с героической стороны, ему была близка точка зрения воюющего крестьянина, для которого война – бессмысленное кровопролитие. Не случайно проправительственные «Русские ведомости», «Речь», «Биржевик» с осени 1915 года отказались сотрудничать с корреспондентом и печатать его очерки. Максим Горький, видя в Пришвине своего единомышленника, пытался привлечь его к сотрудничеству в антивоенном журнале «Летопись», где печатались В. Брюсов, В. Маяковский, С. Есенин, выражая критическое отношение к происходящему в России и на фронте.
Сразу после публикации в 1916 году роман Анри Барбюса «Огонь» оказался в центре всеобщего внимания и вызывал ожесточенные споры. Солдаты писали с фронта и благодарили автора за произнесенные вслух слова правды, прямо противоположное мнение высказывала националистическая пресса. Правдивость книги Барбюса высоко оценил М. Горький.
Подтверждая делом свою гражданскую позицию, писатели формировали общественное сознание и отношение к катастрофе начала ХХ века. Произведения М. Пришвина и А. Барбюса при всей их документальности, попытке изображения новых реалий войны XX века стали в то же время эмоциональным откликом на происходящее, осмыслением метафизики войны. По глубине ощущения и понимания войны как реального и экзистенциального явления они занимают важное место в литературе о Первой мировой войне.
– это напряженный диалог отчаяния и надежды, сомнений в разумности существующего миропорядка и веры в творческие силы самой жизни, способной преодолевать исторический хаос. Стихийной воле к разрушению и смерти писатели-гуманисты противопоставляют волю к творчеству и жизни: «Придется построить все заново. Что ж, построим. Дом? Погиб. Сад? От него ничего не осталось. Ну что ж, построим новый дом. Разобьем новый сад. Чем меньше осталось, тем больше сделаем. Ведь это и есть жизнь, и мы живем, чтобы строить заново, правда?» [2, 152].
1. Пришвин М. М. Дневники. 1914-1917. М., 1991.