Лишова Н. И.
Религиозные поиски народа и интеллигенции в очерке М. М. Пришвина «За волшебным колобком».
Вестник Челябинского государственного университета.
2010. – № 32. – С. 71-74.
«За волшебным колобком» представлена оппозиция Черного Бога и Светлого Бога, веры интеллигентской и веры народной, мужицкой. В статье подчеркивается мысль о том, что в основе христианского самосознания заложена Абсолютная вера в Божий промысел. Тип героя, наиболее близкий М. Пришвину, - это тип русского странника-богомольца, который ищет Царство Божье на земле.
Ключевые слова: религиозный поиск, народ и интеллигенция, вера, Бог, странник, путь.
Тема «религиозного беспокойства» в России начала 20 века была наиболее актуальной в философии и литературе. Россия в этот исторический момент в лице, прежде всего, своей интеллигенции «заболевает» воинствующим атеизмом, как философским, так и бытовым. Русский атеизм, иногда даже более радикальный, чем западноевропейский, особенно отчетливо обнаруживает себя в 19 веке, конечно, в первую очередь в интеллектуальных кругах. Философия рационализма, фаустовский дух сомнения пошатнули религиозные устои общества и подвергли критике многие религиозные факты. В 20 веке на смену рационализму приходит экзистенциализм, где вместо рацио на первое место выступает воля, доказательство сменяется выбором, а объективность истины – ее полисубъективностью. Если в эпоху рационализма ответом на вопрос: « Есть Бог или нет?», было категоричное «нет», поскольку Его существование невозможно доказать научно, то в эпоху экзистенциализма нельзя было дать конкретный ответ, потому что это индивидуальный выбор каждого.
Начало 20 века ознаменовалось поисками «нового религиозного сознания». Религиозный ренессанс русской интеллигенции связан с деятельностью Религиозно-философского общества в Петербурге, состоявшего в первую очередь из символистов. Здесь можно было встретить представителей самых различных направлений русской культуры. Истоком «нового религиозного сознания» стала философская система В. Соловьева, духовную основу которой составляет учение о Всеединстве, о Софии – Мировой Душе и Вечной Женственности. Интеллектуальным вождем Общества был Д. С. Мережковский, считавший, что весь мир и вся мировая история – это поле борьбы Христа и Антихриста. Мережковский стремился открыть «истину соборную, а не индивидуальную», возможно, именно поэтому он всегда обращается « от всех, от «мы», но никогда не говорит от «я» [6]. Отсюда и особое отношение поэта к проблеме Божественного воплощения: «Бог есть лишь в общественности, в человечестве» [6], но никак не в личности, отдельно взятом человеке. Он мечтал о создании новой Церкви, которая являла бы собой «некое человеческое соединение» [6].
и духовным поискам интеллигенции, понимая при этом, что это «интеллигенция, летающая под звездами, но с завязанными глазами». С В. Соловьевым писателя роднило стремление к Всеединству, к какой-то космической гармонии и устроенности. Он так же, как и философ, искал Мировую Душу: «… сказки и былины говорят о какой-то неведомой общечеловеческой душе. В создании их участвовал не один только русский народ. Нет, я имею перед собой не национальную душу, а всемирную, стихийную, такую, какою она вышла из рук Творца» [3,201].
Особое влияние на мировосприятие и художественную практику Пришвина оказал В. Розанов: «Влияние В. Розанова на М. Пришвина несомненно; но оно частично. Оба они ненавидят «черного бога»: но для В. Розанова непреложно, что Черное Солнце монашества и есть истинный Христос, он это понял «сразу до ниточки, до последнего словца…» (Р. В. Иванов-Разумник), «М. Пришвин этого о себе никогда не скажет. И он ненавидит черного бога, но никогда он не отождествит монашеского христианства со Христом» (А. Варламов) [7].
Розановская тема «Черного Бога» станет одной из сюжетообразующих в очерке Пришвина «За волшебным колобком». И в определенной мере выразит собирательный образ героя-повествователя. Розанов провозглашал идею о несовместимости учения Христа с «радостью бытия». В очерке «За волшебным колобком» представлен контраст Черного Бога, Бога Наказующего, и Светлого, Бога добра и радости. Светлый радостный Бог торжествует в природном мире, в мире красоты и гармонии. Герой-повествователь хочет найти в природе ту грань, где человек находится «по ту сторону добра и зла». Представления народа совмещают в себе глубокую веру в Бога христианского с остатками пантеистического миросозерцания: «На одной стороне листа описание берега, на другой – выписки из Священного писания славянскими буквами. На одной стороне – рассудок, на другой – вера. Пока видны приметы на берегу, помор читает одну сторону книги; когда приметы исчезают, и шторм вот-вот разобьет судно, помор перевертывает страницы и обращается к Николаю Угоднику» [3,377]. Внимание к народному пантеизму позволило многим пришвиноведам считать и самого автора безусловным пантеистом. Кстати, в раннем творчестве Пришвин утверждал, что можно написать целую работу о пантеистических началах творчества вообще. Безусловно, в его первых очерках прослеживаются пантеистические мотивы, которые являются оригинальным способом соединения языческих и христианских символов и образов. Вместе с тем, писатель понимает, что христианские идеи бережно хранятся в недрах народной низовой мистики. Народ, в отличие от интеллигенции, чувствует это «второе измерение» бытия, видит эти горизонты «иначе возможного».
В очерке «За волшебным колобком» мотив религиозного напряжения реализуется через образы странников. Традиционные православные архетипы заложены все-таки в простом народе, в поморах, полесниках, в тех мужиках, которые постоянно рискуют собой в борьбе за свое жизненное пространство, в тех странниках, которые отправляются «по обещанию» на Соловецкие острова. «Русский народ – религиозный по своему типу и своей душевной структуре» [1,218], - писал Н. А. Бердяев, отмечая особую религиозную пассионарность национального характера. Герой-повествователь в очерке – типичный сомневающийся интеллигент, может быть, даже атеист. Народ же обладает крепкой христианской верой. Позиция автора в «Колобке» очень сложная. Диалог героя-повествователя с автором неоднозначен: автор то сливается с героем-повествователем одновременно иронизируя над «русской тьмой», а то дистанцируется от него, подчеркнуто симпатизируя «черным», уставшим людям, стремящимся к местам религиозной благодати – монастырям.
Понять русский народ невозможно без обращения к его христианскому самосознанию. «В простом народе, в крестьянстве более сохранилась русская народность и православная вера, характерная для русского народа, - как отмечает философ Н. А. Бердяев, - чем в классах образованных и господствующих» [1,88]. Одним из наиболее ярких персонажей в художественном пространстве «Колобка» является помор Михайло, который всю жизнь по обещанию перевозит странников к Соловецким островам. Михайло, типичный представитель народа, - это образ, близкий к странствующим героям Лескова, героям-скитальцам. За какое бы дело ни взялся Михайло, он всегда уповает на Бога: «Хранят, хранят преподобные! Бог знает, как век написан, долго ли, коротко ли пройдет. Везде-то ездим, по морям, да… Постоянно на море, вот и молимся, чтобы спасали преподобные. Вот и сейчас, зверину продал, везу, и хранят… Без них давно бы нас не было. Обещание – первое дело» [3,223].
«… как жаль, что я, русский, привык с детства видеть этих смиренных людей,… до того привык, что не могу уже взглянуть на них со стороны, понять и тот, быть может, высокий смысл, который таится в словах: «по обещанию» [3,212].
Способом воплощения глубокого противоречия между абсолютной народной верой и религиозными сомнениями интеллигенции является пришвинская символика, в которой особенно актуализирован язык цветообозначений. Цвет здесь амбивалентен. Религиозные поиски автора реализуются с помощью цветовых контрастов: черное – белое, темное – блестящее, грязное – светлое, черное - солнечное и т. д. Показательным является описание креста: «… у самой воды свесился неизменный черный крест,… белая птица на кресте…» [3,208]. Известно, что птица – это символ вести, а если она белая, то символ благой вести. Значит крест и благая весть неразрывно связаны. Солнце, символ света и жизни, помор Михайло сравнивает с блестящим паникадилом, сверкающим «возле темных икон».
Герой-повествователь видит свое существование между Солнечным, Светлым Богом и Черным Богом: «Вместо радостного, знакомого мне, охотнику, солнечного бога, которого не нужно называть, который сам приходит и веселит, я чувствую, другой, какой-то черный бог, требует своего названия, выражения… Я протестую, и черный бог остается без выражения» [3,210]. Контрастирует и природа, окружающая странников: «…из белой пены показывается черный мокрый конец чего-то большого», «…темный лес в белом сумраке», «…черные горы с белыми пятнами».
Герой-повествователь отправляется на пароходе вместе со странниками на Соловецкие острова: «… ничего не нахожу для себя в этом путешествии на пароходе, где нет ни одного интеллигентного пассажира… я уже начинаю раскаиваться, что выбрал такой утомительный путь на Север» [3,213]. Но в тот же момент, всматриваясь в лица богомольцев и беседуя с ними, он удивляется и восхищается: «И что это за удивительное общество людей самой грубой жизни, самого грубого труда, тут без всякого дела, оторванных от всего привычного, едущих за тысячи верст на какие-то Святые острова! Как сумели они перескочить через величайшую стену деревенского быта, всех этих дровец, соломки, всего этого грубого, будничного» [3,214].
Посетив Соловецкий монастырь, герой-повествователь иронизирует над монахами, бывшими продавцами, их жизнью и бытом, где также, как и везде, встречают по одежке. Только природа здесь «не доразвилась до греха» и «святые безгрешные ночи» [3,239], а также странники, которые сидят на берегу у озера, потому что им душно в келье. Причем душно не только в прямом, но и в переносном смысле. Как контрастирует диакон, с усов которого «на тарелочку стекает шти-рыба» [3,240], и мужичок с Урала, который «делится с матерью и детьми куском своего постного пирога» [3,250]! У этого богомольца красные глаза, впалые щеки, «но он сияет счастием», «его измученное лицо светится» [3,250]. Соловецкий монастырь для странников – место чистое, «не заполненное человеческой скверной», «Монастырь становится местом массового паломничества – притяжением тех, кто преисполнен решимости начать новую жизнь» [2,143]. В этом, свободном от скверны греха, благодатном месте хорошо странникам. Здесь дышится легко и вольно, здесь они просветляются душевно и духовно. Герой-повествователь является свидетелем удивительных духовных метаморфоз измученных людей. Он и сам начинает понимать, что есть иные горизонты, признаваясь, что появляется «в душе священная тоска, будто вот-вот родится великая идея…» [3,309]. Писатель сводит воедино мир природы и мир человека, призывая их к просветлению: «На один глядень слетаются белые птицы, на другой сходятся черные люди. С камешка на камешек, все наверх, ближе к кресту, откуда виднее, шире простор океана» [3,345].
«За волшебным колобком» передает заложенную в нем идею: идею пути, поиска. Это и географический поиск, и религиозный, и мировоззренческий, и поиск самого себя. «Возвращение к себе первоначальному» - вот главная забота пришвинских героев. А для этого нужно самое главное – гармония человека и окружающего мира.
Список литературы
1. Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. – М., 1997.
2. Панарин А. Православная цивилизация в глобальном мире. – М., 2007.
3. Пришвин М. М. Собрание сочинений в 8 т. Т. 1. – М., 1982.
5. Чернов А. В. Архетип «блудного сына» в русской литературе XIX века // Евангельский текст в русской литературе XIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. тр. – Петрозаводск, 1994.