Н. А. Меженская
НАИМЕНОВАНИЯ СТИХИИ «ВОДА»
В ИНДИВИДУАЛЬНО-АВТОРСКОЙ МЕТАФОРЕ
М. ПРИШВИНА И В. АСТАФЬЕВА
Центральная фигура в системе тропов – метафора – один из важнейших элементов художественной речи, одно из ведущих средств в создании образной языковой картины мира. По словам Н. А. Тураниной, метафора в современном языке является самым сильным и активным средством семантического словообразования: «Сравнивая и сопоставляя порой несопоставимое, метафора переносит художественный образ в плоскость языка, выступая тем самым как механизм порождения нового значения слова» [5, с. 8]. Следовательно, в конкретном идиостиле метафора составляет основу художественных преобразований на словесном уровне.
Традиционно исследователи делят метафоры на языковые и индивидуально-авторские, отдавая предпочтение первым и считая случайными и несистемными вторые (Г. Н. Скляревская). В нашем исследовании мы придерживаемся обратной точки зрения и считаем, что именно авторские метафоры являются структурным элементом образной картины мира и отражают язык эпохи через авторское, творческое словоупотребление. За основу принимаем определение Н. А. Тураниной: «Под индивидуально-авторской метафорой мы понимаем такой тип переносного значения слова, который задает семантическую двуплановость на основе реализуемых в контексте сходных признаков денотатов с целью отражения индивидуально-значимой образной картины мира» [5, с. 9].
Предметом исследования в статье является метафорическая лексика, связанная с описанием водной стихии и имеющая свои особенности в текстах М. Пришвина и В. Астафьева. Метафоры, в которых слова выступают в роли носителей метафорического образа, подразделяются по частиречной принадлежности. Так, в прозе М. Пришвина водная стихия представлена 34 номинативными метафорами, 14 адъективными и 57 глагольными, у Астафьева – 35 номинативными, 69 адъективными и 116 глагольными. Если в творчестве М. Пришвина преобладает номинативная метафора [6, с. 3], то при метафоризации наименований водной стихии у В. Астафьева первенство принадлежит глагольной.
Наиболее частотными в творчестве М. Пришвина являются субстантивные метафоры: волна (39), море (22), вода (12), родник (12), океан (11), ручей (6), ручеек (6), капля (5); у В. Астафьева - волна (30), море капля (10), брызги (7), а такие наименования, как вода, родник, залив, заводь, лужа, вообще не имеет употреблений в метафорическом значении. В глагольной метафоре, наоборот, у В. Астафьева прослеживается частотность следующих лексем: плыть (26), плавать (15), хлынуть (11), течь, струиться, наплывать, кипеть (10), сочиться (9), тогда как у М. Пришвина такие метафоры имеют единичные случаи употребления.
При создании образов с наименованиями водной стихии можно выделить два направления: первое связано с образованием метафор, имеющих в семантике сему со значением воды или жидкости, общее значение таких метафор связано со стихией воды: Море болот, раскинулось море морями, море слюны, слеза моя падает в море слез [6, с. 103].
[6, с. 167].
Что такое случилось с ручьем? Половина воды отдельным ручьем пошла в сторону, другая половина в другую…Вода разделилась: одна говорила, что вот этот путь раньше приведет к цели, другая в другой стороне увидела короткий путь, и так они разошлись, и обежали большой круг, и заключили большой остров между собой, и опять вместе радостно сошлись и поняли: нет разных дорог для воды, все пути рано или поздно непременно приведут ее в океан [6, с. 172] – М. Пришвин.
Волна крови, слез озеро, крови море [II, 1985, c. 210], прибоем накатывающая кровь [I, 1971, c. 357], кипит вода от пуль, гноем и кровью оплывают фонари в небе, и гудят, гудят самолеты [IV, 1972, c. 484]; видя, как плотнеет огонь над рекой, как щипает взрывами берег, остров и все, что есть по эту сторону речки, как сама вода кипит и выбрасывает вверх [Прокляты и убиты, 1992-1994, c. 387] – В. Астафьев.
Второе направление в развитии семантики метафор – наименований стихии воды – связано с изменением их функциональной направленности, то есть с использованием их для изображения человека, его внешних, психических свойств.
Если в произведениях В. Астафьева в первую очередь метафора раскрывает образное представление о человеке, которое опирается на его физическое, зрительное восприятие: Рындин начал опадать с лица, кирпичная каленость сошла с его квадратного загривка, стекла к щекам [Прокляты и убиты, 1990-1992, 40]; первое, что поразило Фелю, - салатного цвета глаза. На лице они не умещались, выплеснулись аж на виски, уперлись в берега приспущенных на уши волос [3, 1990-1992, c. 143]; наплывшие на лицо отросшие волосы [I, 1977, c. 333]; [I, 1977, c. 161]; то у М. Пришвина такие метафоры отсутствуют, а в центре внимания находится внутренний мир человека. Это можно объяснить тем, что именно метафоре принадлежит определяющая роль в осмыслении и языковом отражении внутреннего мира человека. Еще Ницше настаивал на том, что при выражении сильных чувств метафоры являются самыми эффективными средствами языка, самыми естественными, точными и простыми [4, с. 390].
Можно сказать, что для Пришвина метафоры являются способом «создания лексики “невидимых миров”, отображающей духовное начало, внутреннюю жизнь человека» [1, с. 397]: душа человека похожа на море: вечные бури на поверхности, и в глубине тишина. Как бы я рад был уйти от бури в тишину, но там, в глубине, и темно, и воздуха нет [6, с. 40]; душа моя – глиняный кувшин, не вмещает, и все льется через край из моего кувшина [6, с. 93]. В частности, при выражении эмоций с помощью такого явления, как вода, в произведениях М. Пришвина создается подчиненный логике особый мир души: радостные волны предтечи сознания [6, с. 29-30], весь женский барак кипит страстью, как самовар, радость жизни кипит где-то в глубине, неуемная, пузырьками, комариками [6, с. 74]; они поцеловались совсем неумело, только чтобы не говорить. И это еще была не волна любви, а только повеяло ветром, от которого рождаются волны; волна тоски по дому [6, с. 29-30]; из раненой души вытекает любовь [6, с. 37]; бывает любовь от щедрости, много дано и через край переливается [6, с. 131]; чувство новым бурным потоком мчится в берегах, созданных знанием [6, с. 148].
новая волна возмущения [II, 1978, c. 293]; тетка зальется ручьем (заплакала) [II, 1985, c. 203]; Фамилия твоя как? – вскипел Мусенок. [3, 1992-1994, c. 594]; Душа моя сочится слезами, когда я думаю о тебе, вспоминаю тебя [IV, 1982, c. 373]; волной жалости омыло сердце человека ни песня [II, 1980, c. 506], и всякий раз, когда беру я потное, голое железо голыми руками – во мне поднимается волна, нет туча ужаса и начинает давить меня, слепить, погружать в беззвучие и темноту…[IV, 1982, c. 292].
Метафоры в текстах писателей связаны с образным восприятием человека окружающего и времени: каким счастьем является для меня …медленное стекание моих читателей в большую воду вечности [6], в этой тихой заводи бурного потока человеческой жизни [6], – Пришвин; «здрасьте», тогда под крыло такого вот пацана [II, 1985 c. 447]; время стронуло людей с отстоя, плывут они по волне жизни, и кого куда выбросит, тот там и укореняется [IV, 1977, c. 222]– В. Астафьев.
Наименования стихии «вода» присутствуют и при описании природы в ее проявлениях и функциях:
На белых серебряных волнах (о снеге), громадными сверкающими волнами древесных кущ [6, с. 28], тогда представилось дедушке… будто не простые это полянки в лесу, не простые цветы, а как заливы цветов [6, с. 58]; каждое дерево в лесу во время дождя бывает похоже на реку: ствол – это сама река, несущая воду в землю, с веток впадают в реку малые речки, а веточки – это ручейки [6, с. 171] – М. Пришвин.
Расплескавшаяся по горному склону полоса жита [III, c. 124], вся тропа облита каплями малины, костяники, княженицы и волчатника [II, c. 306], отовсюду вытекали на дорогу, сливаясь с ней синими ручьями, узкие тропинки [III, c. 436]; (облака) сплошной капелью заполнили мир [II, c. 665]; [II, c. 390]; брызнули дождем багровые шишечки кровохлебки и задвигались красными волнами [II, c. 526] - В. Астафьев.
Можно найти общие образы природы в творчестве обоих авторов:
1) Посмотрите на взволнованное ветром море наливающейся ржи, приглядитесь внимательно и непременно увидите между волнами плывущие бабьи головы, плывущие во ржи, как челноки по морю (Пришвин).
Внезапно впереди сверкнуло и разлилось без волн, без морщин, без какого-либо даже самого малого движения и дыхания желтое беззвучное море. Скорбное молчание сковало это студеное затяжелевшее пространство. Сжалось у всех сердце, замедлился шаг – Боже, Боже, что это такое? Неужто хлебное поле, неужто со школы оплаканная несжатая полоса въяве? Смолкли, онемели, остановились. Шелестит немое поле, никаких звуков живых, никакого живого духа, одно шелестение, один предсмертный немощный выдох сломавшихся соломинок, по которым струится снежная пыль.
От толпы отделилась долговязая, неуклюжая фигура, глубоко проваливаясь в снегу, наметенном меж смешанных сломанных стеблей, громко кашляя, забрел Коля Рындин в это мертвым сном наполненное море.
- Господи! Хлеб! – Коля Рындин хватал пальцами, мял выветренные колоски, сдавливал их ладонями, пытаясь найти в них хоть зернышко, но море было не только беззвучно, оно было пустое, без зерен, без жизни, оно отшумело, отволновалось, перезрело и осыпалось – всему свой срок и время всякому делу под небесами, время не только собирать и разбрасывать камни, но время сеять и убирать зерна [3, 1990-1992, c. 225].
2) Мы вышли в бор беломошник: земля была покрыта белыми, разве чуть-чуть зеленоватыми, похожими на апатитовый матовый свет, волнами [6, с. 30] – волны белого мха [IV, 1977, c. 176].
Таким образом, многообразие индивидуально-авторской метафоры позволило увидеть разнообразные пути метафорического переноса наименований водной стихии, которые являются образным отражением мира в идиостилях писателей.
Список литературы
1. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека // Н. Д. Арутюнова. Языки русской культуры. – М., 1998.
2. Астафьев В. Собр. соч.: В 6 т. – М., 1992
– М., 2000.
4. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. – Кн. 2. – М., 1990.
5. Туранина Н. А. Именная метафора в русской поэзии начала ХХ века. – Орел, 2000.
6. Туранина Н. А., Чумаков А. Н. Словарь метафорических образов М. Пришвина. – Белгород, 2007.