М. Х. Морозова
СИМФОНИЯ ВОДЫ В РОМАНЕ-МИФЕ
М. ПРИШВИНА «ОСУДАРЕВА ДОРОГА»
«Осударева дорога» стала итоговым, завершающим произведением М. М. Пришвина, в котором сошлись все идеи, проблемы, глубинные смыслы и мотивы его творчества. Материал для романа мучительно собирался в течение всей писательской жизни Пришвина, само произведение претерпело несколько редакций с учетом замечаний критиков, но было издано после смерти автора в своем первоначальном варианте.
«вода» в произведении принадлежит ключевая роль, так как именно она символизирует все проявления жизни и выступает онтологической мерой бытия. Сюжетная основа «Осударевой дороги», образно-мотивная структура обращена к различным модификациям водной стихии.
В художественном пространстве текста актуализируется древняя мифологема – «всемирный потоп», отмеченная во многих мифах народов мира. У Пришвина описывается рукотворный потоп, имеющий иную семантику. Рукотворный потоп – это не наказание за людские грехи, не конец мира, а его создание, обновление и торжество над первобытным хаосом. В «Осударевой дороге» человек берет на себя роль «царя природы» и пытается подчинить своей воле свободную водную стихию, чтобы построить новый, идеальный мир на руинах старого, скрытого под водой.
Вода, мощная свободолюбивая стихия, ведет себя по-разному и не желает подчиняться воле человеческого разума. У Пришвина – это сложный амбивалентный символ, выступающий не только в творческой, но и разрушительной ипостасях. Поэтому вода стремится при первой же предоставленной возможности вырваться из плена и уничтожить всех, кто попытается помешать ее вольному течению.
Огромное значение в художественном пространстве текста имеют бинарные оппозиции, которые создают отношения противостояния, противоборства. Противоположной воде стихией выступает огонь, символизирующий эсхатологические стремления старообрядцев. Его выразителем выступает главная героиня романа «Осударева дорога» Мария Мироновна, в образе которой сконцентрирована глубочайшая вера противников никонианской реформы в приближающийся огненный очистительный Апокалипсис, вера в то, что «мир, по Писанию, должен сгореть, а не утонуть». Представительницей нового сознания является Мария Уланова, которая «читала сказку о конце мира, подлежащем затоплению, и всей душой верила, что над затопленным местом пойдут корабли нового мира, нового человека. Но она знала еще, что между тем, затопленным миром и новым есть какая-то связь, и ей хотелось это драгоценное в прошлом взять с собой в новый мир и не дать ему совсем затонуть» [1, 141]. Для каналоармейцев вода становится средством создания Беломоро-Балтийского канала, новой «Осударевой дороги».
Столкновение старообрядческого и коммунистического сознаний становится центром философской проблематики произведения, которая проявляется в оппозиции «хочется»/«надо». Конфликт «свободы» и «необходимости» представляет собой извечный вопрос о возможности и невозможности согласия между ними. Свобода как итог внутреннего напряжения, истинная внутренняя свобода приобретается человеком, когда у него находится достаточно сил отказаться от собственного эгоизма («хочу») и добровольно подчиниться идее о всеобщем объединении («надо»). Обращаясь в романе к данной проблематике, писатель показывает ее через образ прыгающей через падун семги, у которой желание в итоге совпадает с необходимостью:
«– Правильно учили отцы, – ответила Уланова, – я не против этого говорю: лично себе-то мало ли чего захочется. Я, конечно, все это отбрасываю и стараюсь делать не как мне самой хочется. Но тоже по себе знаю: если что-нибудь мне до смерти захочется и я так поступлю, то это и будет непременно как надо.
– До смерти захочется, – шептал про себя Зуек, вспоминая, как он то же самое думал о семге, прыгающей через падун на места гнездования: семге до смерти хочется туда пробиться, и у нее выходит как надо» [1, 38].
«надо», Мария Мироновна настороженно относится к водной стихии. По воде к людям пришли слабость и соблазн легкой жизни, в которой можно жить по желанию, и всегда рассказывает «одну и ту же свою сказку-быль о заколдованном венике, соблазнившем пустынников-староверов на легкую жизнь» [1]. Но в конце концов старое эсхатологическое сознание рушится, «вода образумила и бабушку, что бабушка на своем черном карбасе, как на плавине, благополучно пристала к берегу, где строилась новая жизнь, и теперь живет мирской няней «по желанию» [1, 211].
Вода у Пришвина обладает таинственной силой. Так, вода с ее способностью к обновлению хранит в себе память о прошлом, о времени, когда мир только-только был сотворен Создателем: «Может быть, она, склоняясь, уходила в свой век золотых карасей, а может быть, и еще дальше, в золотой век всего человечества. Дальше золотого века уходить она не могла; о тех далеких временах, когда только начинала из колыбели океана выползать на землю жизнь, в староверских книгах ничего не написано» [1, 174]. Скрыта глубоко под водой эта «страна обетованная», страна, о которой еще ребенком грезил Пришвин, где живая народная душа осталась в своей незамутненной первозданной чистоте, где прошлое и настоящее неразделимы и сливаются в единое целое.
Однако вода не просто организующий элемент жизни и ее отражение. Эта стихия заключает в себе сложный и глубинный символ абсолютного единства мира, который встречается в ранних произведениях Пришвина – вечный образ Всечеловека, соединяющий в себе все аспекты жизни и получивший в романе образно-зрительное выражение в форме водопада. Разделявший идеи Вл. Соловьева о преобразовании мира Пришвин на примере этого яркого образа хочет выразить философию единства мира, видя в этой целостности абсолютную гармонию. Подобно тому, как отдельные капли, оторванные от своего источника, стремятся вернуться в общий поток, разбитый Всечеловек у Пришвина пытается вновь обрести свою утраченную цельность: «…и всё больше и больше становится падающая вода на павшего дробного человека. Разбивается вода, разбивается когда-то цельный человек на отдельных людей. Собирается в реку падающая вода и с большим трудом приходит в себя, в свое единство разбитый человек и берет на себя власть над природой» [1, 67].
– в лед. У Пришвина вода оказывается сильнее земной гравитации: Пришвин пишет, что вода «получает отпуск на небо». У Пришвина водная стихия претерпевает различные метаморфозы, которые отражают специфику пришвинской антропологии. Все герои связаны с водной стихией физически и метафизически. Так, Маша Уланова, участвуя в строительстве Беломоро-Балтийского канала, непосредственно руководит преображением этого пространства. Одновременно в глазах маленького Зуйка она является красавицей, духовно связанной с водной стихией, и представляется ему волной: «С доброй внимательной улыбкой приезжая женщина оглядела всех, в одно мгновение запомнила и унесла все с собой, как уносит с собой все ей нужное налетающая на берег морская волна.
«Отойдя в уголок, она там начала, стараясь быть незаметной, приводить себя в порядок и превращаться из морской волны и военного в женщину» [1, 34].
Во внешности маленького Зуйка цвет глаз (тоже имеющих прямое отношение к воде как орган, где рождаются слезы) выступает символом водной стихии: «Все засмеялись, все посмотрели на кудрявого мальчика с большими голубыми глазами. Осенью в заводях, когда небо чистое как будто немного мутнеет, прозрачная вода становится голубее неба и где-то в глубине сверкают золотые искорки солнца – такие глаза были у Зуйка» [1, 29].
Вода хронотопична, она объединяет в себе прошлое, настоящее и будущее. Вода утекает вместе с навсегда ушедшими в прошлое мгновениями и символизирует тем самым постоянную переменчивость мира с его подвластностью времени: «С этой далекой горы моего прошлого и текут все родники моей нынешней жизни» [1, 8].
Еще одним почти мистическим свойством воды является ее зеркальность, так как именно поверхность воды была первым зеркалом. Эта символическая связь нашла своё отражение в народном творчестве и закрепилась в нем. У Пришвина вода выступает как связь между человеком и Природой: «Вода в природе лежит, и в ее зеркале отражаются небо, горы, леса. И если бы даже и подошел высокий зверь к воде, чтобы напиться, и увидел бы в зеркале воды свое изображение, он не принял бы его на себя и не помыслил бы по нем о себе. Один человек во всей природе, вставая на ноги, поднимает против себя зеркало и говорит:
– Это я!» [1, 124].
Пришвину прекрасно известна амбивалентность водной стихии, нашедшая наиболее полное свое отражение в сказках, и хотя в его творчестве чаще всего реализуется положительное значение этого символа (живая, святая, светлая, чистая вода), отрицательная семантика также актуализируется в художественном пространстве романа. Вода в архаических представлениях является не только порождающим лоном и купелью для крещения человечества; в отрицательном своем значении вода напрямую связана со смертью и загробным миром. Представления об ином мире, расположенном на другом берегу или на острове посреди моря, и о том, что вода является своего рода границей между двумя мирами (миром живых и миром мертвых), которую пересекает душа, и одновременно дорогой, по которой она отправляется на тот свет, существуют в мифологиях многих народов, в том числе и в славянской:
«– Плыть-плыть! – сказал дедушка. – Видно, скоро и я поплыву...
– Куда ты собираешься плыть, дедушка? – спросил Зуек.
– Домой, деточка» [1, 142].
– знак лодки (корабля) в загробном мире, которая представляет собой амбивалентный образ смерти-воскрешения: умереть, чтобы впоследствии вернуться к жизни. В «Осударевой дороге» образ лодки контрастен: положительное значение связано с колыбелью для новорожденных и отрицательное с гробом для покойника: «... сама вода подобралась и легонечко, как люлечку, качнула этот выдуманный гроб. Да и какой же это гроб – это просто колыбелька для новорожденных... И Мария Мироновна, мирская няня, открыла сначала один глаз, а потом и другой» [1, 177]. Вода, будучи в мифологии материнским лоном, несет в себе функцию перерождения после смерти. Материнское, созидающее начало возобладало над смертью, оказавшись намного сильнее.
В конце романа вода, подчиняясь силе человеческого разума, начинает верно служить людям: «Мальчик махнул рукой. На водосбросе повернули ручку, и падун замолчал. Мальчик опять приказал. И падун опять зашумел» [1, 214]. Запертый падун становится символом всесилья и всемогущества человека как «имеющего власть над природой». Пришвин создал рукотворный потоп, новую водную артерию, новое пространство «Осударевой дороги».
Примечания
2. Борисова Н. В. Мифопоэтика всеединства в философской прозе М. Пришвина. Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина, 2004.