М. П. Шустов
Дневники М. Пришвина как разновидность
художественного творчества
«Дневник писателя я понимаю как источник из самой души человека», - говорил М. М. Пришвин. Если внимательно проанализировать его дневники, то нетрудно убедиться, что это не просто воспоминания глубоко талантливого человека, это самое настоящее художественное творчество.
юноше получить полноценное по тем временам образование. В Тюмени (где живет его дядя) он заканчивает реальное училище, затем поступает в рижский политехникум на химико-агрономическое отделение. Заканчивает Пришвин свое образование в Германии на агрономическом отделении философского факультета Лейпцигского университета. Именно там он встречается с русской студенткой Варварой Петровной Измалковой, благодаря которой, может быть, и появился удивительный художник слова М. М. Пришвин. Сам писатель по этому поводу заметил: «Женщина протянула руку к арфе, тронула пальцем и от прикосновения пальца ее к струне родился звук. Так было и со мной: она тронула и я запел» [2, с. 67]. Эту женщину под именем Инны Ростовцевой вывел позже Пришвин в своем романе «Кащеева цепь». Подлинная человеческая любовь стала одним из важнейших стимулов, побудивших юношу взяться за перо. В своих дневниках М. Пришвин пишет: «Все мои поэтические переживания происходят из двух родников: детства и любви…» [1, с. 19].
Первый свой рассказ «Сашок» писатель опубликовал, будучи довольно зрелым человеком. К этому времени он успел пройти определенную жизненную школу: окончив учебу в Германии, работает агрономом в Клинском уезде Московской области, определяются его жизненные интересы и пристрастия. И одним из этих пристрастий является его беззаветная любовь к природе.
Поэтому, если любовь и явилась толчком и катализатором художественного творчества М. Пришвина, то это была и любовь к природе, ко всему, что ее окружало и составляло ее необычный увлекательный мир.
В литературе конца ХIХ – начала ХХ века наблюдался решительный поворот в сторону натурфилософской темы «человек и природа». И, пожалуй, всего убедительней эта проблема решается в произведениях М. Пришвина. С самого начала его творчество становится пограничным между литературой и наукой. Не случайно за свою первую книгу «В краю непуганых птиц» Пришвин избирается действительным членом Географического общества. Следует писатель научно-этнографической традиции и в очерке «Черный араб», который посвящен азиатским степям.
Исследователями давно признано, что дневники любого писателя помогают глубже проникнуть в специфику его творчества. Дневники М. Пришвина – случай особый: они сами являются сердцевиной художественного процесса писателя.
Это особое дарование вначале и проявилось в его дневниковых записях. Так, например, рисуя картину зимней ночи в Хрущеве, Пришвин записывает в дневнике: «Вышел вчера на балкон, и вот звезды… Глянул и заблудился там на небе… Холодно… А я не могу оторваться… Что-то они значат… Что-то такое в них есть… Это великая семья не просто так… И только тут, в деревне бывают вечера, когда одни звезды хозяева…» [1, с. 14]. Природа становится для него частью загадочного бытия: «Каждое дерево хранит тишину… березки растут группами… Всегда на закате тишина. Жнивье красное… Все ожидает… что это значит… Мир становится тайной… птицы молчат…» [1, с. 15]. Таким образом, главным героем дневников (как и всего последующего творчества) является русская природа. Однако не следует думать, что природа интересует будущего писателя сама по себе без какой либо связи с человеческой жизнью. У Пришвина природа взаимодействует с человеческой душой и обладает особой нравственной ценностью: «И вот начинается таинственный вечер… Сеть черных стволов на красном. Соловьи запели. Решено: мир принят, как тайна… И я ступаю еле слышно… Я боюсь нарушить тайну… И все сильнее и сильнее поют соловьи…» [1, с. 15]. Природа для писателя – священная тайна, таинственный храм, величие, целомудрие которого не может, не должен нарушать человек, если, конечно, он считает себя таковым.
Определяя свое место в литературе, Пришвин самому себе задает вопрос: «Почему я все пишу о животных, о цветах, о лесах, о природе?» И сам же на него отвечает: «Я думаю, на основании долгих наблюдений, что талант отчасти – это есть способность себя ограничить и в бесконечном мире наблюдений и чувств выделить вниманием сродное тебе, его выразить самобытно и тем самым установить свою связь с людьми. Итак, я нашел для себя любимое дело: искать и открывать в природе прекрасные стороны души человека» [3, с. 761].
Однако не только любовь к женщине, к природе и ко всем живым существам на земле повлияла на формирование неповторимого стиля писателя. Как любой большой художник, М. М. Пришвин испытал на себе традиционное влияние предшествующих ему писателей. В конце ХIХ – начале ХХ века наблюдался не только интерес русской литературы к натурфилософской проблематике, но и к сложившейся к тому времени сказочной традиции. Влияние сказочной традиции испытали на себе и А. С. Пушкин, и Н. В. Гоголь, и Л. Н. Толстой, и В. Г. Короленко, и многие другие крупные писатели. Не обошла сказочная традиция и М. М. Пришвина.
Влияние названной традиции сказалось уже на стиле дневников писателя. Так, например, дневниковый монолог строится с использованием повторов-подхватов однокоренных слов: «…глянет - и борозда, глянет, будто пашет черное поле… глянет - и борозда…»; «Мужик этот появляется раз в год (…) Появляется дедок в дипломате»; «Если говорить о самой тайне, то, приглядываясь к тайне…» [1, с. 18-19]. Более того, эти повторы-подхваты довольно часто превращаются в своеобразные трехчлены: «Все марево... все колеблется… все недоканчивается…»; «Я не фантазер, но пусть фантазер, но я знаю, что из моей фантазии рождается самая подлинная жизнь» [1, с. 19-20]. В результате использования этих трехчленов рождается так называемый ретардационный ритм повествования, свойственный сказочному тексту.
«земли обетованной». Направление его художественной мысли строится по пути от мечты к реальности. Иными словами, опять-таки по принципу сказочного текста. Как и сказочный герой, автор дневников ощущает себя частью природы, которую он любит, понимает, с которой строит свой диалог: «Хорошо прислонить ухо к стволу липы и слушать как пчелы гудут. Тут столько голосов»; «Я такой большой, что могу обнять каждое это доброе зеленое дерево»; «Конечно, небо… Конечно, тут и лежит эта тайна… Она открыта (…): небо бесконечно большое, этот цветок посередине – красота, значит нужно начинать оттуда…» [1, с. 21]. Человек – часть природы, и все в этом мире закономерно и предопределено, все вращается в единой стройной системе: «Все мельчайшие золотые пылинки совершают правильные круги… Каждая из них приходит неизменно на то же самое место, и все в связи с тем главным, в центре всего…» [1, с. 22]. Использует в своем лексиконе М. М. Пришвин и народные выражения: «В лесу деревья все убираются и убираются…» [1, с. 24], в том смысле, что украшаются, становятся все прекраснее, зеленее. И действительно, весенняя молодая зелень всегда удивительна, бросается в глаза и радует своей свежестью.
Уже в самом начале своего творческого пути М. Пришвин видит разницу между настоящим искусством, подлинным призванием и их имитацией. Это он также фиксирует в своем дневнике: «… Есть слова, которые записываются… и есть слова, которые нехорошо записывать. Как узнать то, что нужно писать, и то, что не нужно» [1, с. 25].
Таким образом, даже беглый анализ дневниковых записей М. Пришвина позволяет сделать вывод, что перед нами не просто дневники, а художественные тексты, нуждающиеся в подробном и скрупулезном изучении.
Список литературы
1. Пришвин М. М. Дневники. – М., 1990.
– М., 1973.
3. Пришвин М. М. Собр. соч.: В 6 т. – Т. 3. – М., 1956-1957.