НЕВИДИМЫЙ ГРАД
(Из дневника)
(Впервые: Воля народа 1917. № 176. 19 нояб. С. 2.)
И повелел строить на берегу озера именем
Светлояр град Китеж... Но попущением
Божиим и грех наших ради прииде на Русь
воевати нечестивый царь Батый. И взял
тот град Китеж и убил благоверного князя
Георгия. И запустел град. И невидим стал до
пришествия Христова.
Сегодня ночью в три часа стучат в мою дверь (звонки не действуют).
– На дежурство, пожалуйте.
– Разве еще существует дежурство? объявлен гражданский мир.
– Пожалуйте!
Смена состоит из одного меня, потому что больше никто не хочет идти на дежурство. Винтовки больше не дают: одну украли, две испортили, остальные спрятали под ключ. Я один хожу у ворот, даже дворника нет, он тоже не дежурит: зачем дворнику сидеть в воротах, если там барин сидит. На лавочке дворника, возле копчушки (электричество не действует), без оружия, не имея даже ключа от ворот (дворник ключа не доверяет), дремлю я, последний воин нашего дома эпохи гражданской войны, и думаю я о керосиновой копчушке.
В моем воспоминании война с Германией начинается керосиновой копчушкой: староста, сняв стекло с копчушки-лампы, держит печать и потом прикладывает ее к бумаге, извещающей население о мобилизации. И потом, словно от огонька этой копчушки, такой великий пожар разгорается: и ужас, и восторг, и падение первое, и падение второе, и третье, тоже, тоже. Краткая вспышка революции – и новое глубочайшее падение, и под самый послед окончательное унижение, позор подворотный с керосиновой копчушкой гражданского мира. Копчушкой началось, копчушкой и кончается.
Невеселые мысли, последние мысли, за которыми должна последовать смерть, или начало жизни совершенно иной.
За воротами шумит очередь: с девяти вечера, всю ночь, до утра, дожидаются хлеба. Там вьюга, здесь затишье, и керосиновая копчушка не дрогнет. Какая-то полузамерзшая старушка гремит ручкой ворот, здешняя жиличка, просит ради Бога впустить ее во двор обогреться. Но ключа у меня нет, а электрический звонок к дворнику не действует.
– Христа ради, сходите к дворнику! – просит старушка.
Я, бесплатный, последний воин нашего дома эпохи гражданской войны, пробираюсь к спящему в тепле, получающему хорошие деньги дворнику и прошу у него ключ.
– Нет вам ключей: винтовки испортили, ключи испортите.
– Тогда сам стой и отворяй двери сам: я денег за это не получаю.
– Да, буду я там кипяток кипятить!
Старуху он все-таки впускает с ворчанием и опять отправляется спать.
Последний бесплатный воин, сижу я без ключа и без оружия, псом подзаборным, и думаю о России, которая скрылась теперь и стала невидимой. Последнее нахожу спасение: уйти и скрыться в невидимый град и оттуда вернуться не с поломанной винтовкой и керосиновой копчушкой, а с пламенным, разящим мечом.
Вторая продрогшая в ночной очереди старуха робко шевелит ручкой ворот и просит:
– Сходи, ради Христа, сходи к дворнику.
А мне вспоминается другая старуха Татьянушка, из скитаний моих в тех краях, где скрылся град наш Китеж. Говорила мне там старуха Татьяна:
– Сходи, сходи на Светлое озеро, поклонись граду святому Китежу. Неси, неси, дитя, в пустыню сердце изможденное, не виждь прелести мира, беги, аки зверь дикий. Затворись в вертепе, и примет тя пустыня, яко мать чадо свое. Только не оглядывайся.
Оглядываюсь я на дворника, и новое жестокое воспоминание встает в моей памяти о людях, потерявших путь в невидимый град Иерусалим, нисходящий и украшенный драгоценными камнями. Нашлись такие на Руси люди, которые поверили, что град уже низшел и скрылся в одной из гор Кавказа Соблазненные князем тьмы, русские люди стали долбить эту гору и вот уже больше двадцати лет роются в тьме, надеясь выкопать невидимый град, украшенный, по Откровению, бриллиантами, топазами и рубинами.
град!
Тускло горит у черных ворот копчушка будто бы прекращенной гражданской войны – ничего! Копчушкой началась великая мировая война, и копчушкой она кончится.