VIII. БРАТЬЯ ПО ДУХУ
Вот так мы все ехали и ехали, пересекая по очереди Переславль, Ростов, Ярославль. Никто в городах на скромный наш экипаж не обращал никакого внимания. Мы становились где-нибудь в сторонке на площади и глядели в окошко, как будто бы мы тут жили в своем доме, и ночью, поужинав, спали, как и все постоянные граждане города. В Костроме мы пересекли Волгу, засыпанную еще глубоким снегом, переехали город и покатились вдоль реки Костромки, пересекая покрытые крепким льдом озера и маленькие бесчисленные пои. Все эти озера, озерки и пои остаются здесь на пойме от весеннего времени, когда Волга, разливаясь, опрокидывает все впадающие в нее реки и заливает весь край. Совсем недалеко от некрасовских Веж лед на пойменном месте при самом выезде из озерка треснул, и наша машина забуксовала в грязи. Неосторожно Петя дал газу, и от этого колеса безнадежно зарылись. В то время как мы в поте лица, не обращая ни на что вокруг никакого внимания, возились с машиной, вдруг возле нас послышался веселый звучный голос:
– Эх вы, пыль подколесная!
Мы бросили машину и с изумлением оглянулись. Перед нами был великан с русой бородой, сидел он на облучке старинных извозчичьих санок, какие теперь встречаешь как большую редкость. Что-то гордое от избытка силы и свободное было во всей осанке великана, как будто это был не извозчик, а полновластный хозяин всего этого приволжского края. У Максима Горького я это знал и еще у одного большого певца, тоже с Волги: как будто это у них от Волги, та разливается, и эти могут и готовы расшириться душой, не обращая никакого внимания на мелочи, на пыль подколесную.
– Здравствуйте! – сказал нам великан.
– Здравствуй, дорогой,– с удовольствием ответили мы этому отличному и здоровому телом и, наверно, душой человеку, принявшему облик извозчика.– Помоги нам,– попросили мы,– но только скажи вперед, за что ты нас назвал подколесной пылью?
– Да разве я на вас? – с изумлением сказал великан и принялся хохотать, и так весело, что и мы тоже из сочувствия стали дружно смеяться.
Оказалось, это и вправду никак не к нам относилось, а было взамен того неприличного, что повторяет русский человек и что в зависимости от оттенка звука одинаково может означать и вражду и дружбу. И «пыль подколесная» точно с такими же оттенками звуковыми в этом случае означала сочувствие и готовность помочь.
– Вот настоящий Мазай! – сказал я Пете,– некрасовский Мазай, когда он был еще в полной силе.
– Пыль подколесная! – с изумлением воскликнул этот наш новый Мазай,– да вы наших Мазаевых знаете?
– Пыль подколесная! – повторил Петя вслед за Мазаем,– мы охотники, мы едем в первый раз в Вежи и Мазая знаем по Некрасову.
– Мазай и зайцы! – засмеялся новый Мазай,– увидите, скоро увидите, как будут тонуть. А только меня кличут не Мазаем, а Пчелкой.
– Нечего сказать, – ахнули мы,– вот так пчелка!
– А это по лошади,– смеялся Мазай,– лошадь у меня была Пчелка, и меня тоже, я кричу на лошадь «Пчелка!», а на меня говорят «божья Пчелка».
– Вы, наверно, в церковь ходите?
– Нет, не хожу,– ответил Мазай,– все как-то вроде как совестно было раньше.
– Чего же совестно? – спросила Ариша.
– Из-за одежи больше,– сказал Мазай,– то на охоте, да на рыбе, да вот зимой на лошади в Костроме езжу. Совестно было стать с людьми. Да так вот и не привык тогда, а после и вовсе отвык и людям дивлюсь: как это они могут зачем-то стоять.
– Неверующий,– сказала Ариша.
Великан серьезно, глубоким взглядом поглядел на нее, задержался, всмотрелся как бы сверху; так, бывало, великан староста церковный стоит с тоненькой копеечной свечкой и глядит на нее и пальцем приминает сплав воска от тепла: Ариша настоящая свечка в сравнении с Мазаем. Можно было понять, что вопрос, верующий он или неверующий, впервые стал перед Мазаем, и он в Аришу глядел, как бы стараясь в ней же самой найти и ответ. Закончив изучение «свечки», «божья Пчелка» все в ней понял и тогда обратился к нам с вопросом:
– Вы зачем ее возите?
И ответа нашего не стал дожидаться.
После того, привязав Пчелку за береговую ольшину, Мазай, ничего не говоря, берет наш топор, куда-то уходит и скоро возвращается с такой огромной осиной, какую бы нам с Петей и Аришей втроем ни за что не донесть: и это у него будет вагой! После того другое дерево он рубит на куски, складывает их колодцем, поддевает вагой под ось и мы все втроем наваливаемся и сразу высоко вздымаем вверх дом на колесах... Теперь нужно только подложить что-нибудь под колеса и перестроить «подмог», чтобы еще повыше поднять. Но как только Мазай встает, вага выпрямляется и мы с Петей высоко взлетаем на воздух.
– Пыль подколесная! – восклицает Мазай.– Да какие же вы легкие,– и принимается вновь выкладывать подмог и заделывать вагу.
И опять мы поднимаем машину. Только теперь уже не Мазай, а Петя, всех нас полегче, встает. Но равновесие держалось как раз на всех трех, и как только выбыл Петя, мы с Мазаем опять высоко взлетаем на воздух.
И с хохотом и с криком «пыль подколесная!» опять все переделали и трое все навалились и в этот раз наконец догадались попросить умную Аришу, чтобы она подложила под колеса поленья.
Очень скоро после того мы выправили машину, и дом на колесах поднялся легко но хорошей дороге на горку.
Тогда, отирая с лица пот рукавом, Мазай подал нам руку и сказал:
– Ну, ребята, спасибо!
– Тебе спасибо,– ответили мы,– нам-то за что?
– За что, за что,– сказал недовольно Мазай,– а ни за что, ни про что, за то, что мы теперь братья по духу.
Нам это было непонятно, и, подумав, мы решили,– это за то, что мы охотники. Но оказалось, что нет.
– Охотники это само собой,– ответил Мазай,– охота и есть охота, а я говорю, что по духу.
– Нет,– ответил Мазай,– пить не откажусь, только не думайте, я не питух. Бывает, конечна, бывает, простужусь и тогда беру ковшик, наливаю в него пол-литра вина и в вине развожу стакан горчицы...
Этого Ариша не выдержала и в ужасе воскликнула:
– Горчицы!
– Горчицы,– подтверждает Мазай,– целый стакан развожу в вине, сыплю туда две ложки толченого перцу и четыре ложки малинового варенья.
– Горчицу и малиновое варенье, царица небесная!
– Вот тебе и царица небесная! И еще, забыл сказать, ложку соли, все подогреваю на загнетке и выпиваю одним духом.
– Одним духом это нельзя.
Мазай опять изучающим глазом долго глядел на нее и опять нас спросил:
– И зачем вы ее возите?
– Так вот,– закончил он свой рассказ о самолечении,– это я пью и с вами на радостях выпить готов, а так сказать, чтобы пить – нет, я не питух.
– Ну, так почему же мы тогда братья по духу?
– Эх вы, пыль подколесная,– засмеялся Мазай,– да как же вы не догадываетесь, да как же мы не братья по духу, когда по воздуху все вместе на одной оглобле летали?