XLI. ГУСЬ
Самое главное, что случилось со мною за вечер, проведенный в ольховых кустах, была встреча с этой землеройкой, в глазах у меня был маленький зверек, потерявший свою подземную родину. Глядя на горящие поленья костра, я видел, как она поднималась по веточке ивы все вверх и вверх за солнечным лучом. Я рассказывал охотникам о своей дивной встрече в том смысле, что вот не только это у нас, у людей, бывает так, что несчастье, утрата любимого и даже всей дорогой родины поднимает иного человека и заставляет кого-то еще больше любить и создавать себе новую, лучшую родину. Бывает, говорил я, видно, так даже. и у зверей: кто может сказать, зачем это подземное животное из самого нижнего этажа леса стало подниматься в самый верхний за солнечным лучом.
– Скажи мне, Мазай,– спросил я,– как ты об этом думаешь, зачем это маленькая землеройка полезла на такую высоту?
– Так вздумалось,– ответил Мазай.
А Петя в это время тоже глядел в огонь, и тоже у него в глазах, наверно, видением показывался черный на фоне красной зари слепой лось, а Мироныч видел селезня, как его уносит струйка прибывающей Касти.
– Скажи, Мазай,– спросил Петя,– зачем это слепому надо было перебираться в Ожогу?
– Так вздумалось,– ответил Мазай.
И даже старый Мироныч не удержался и тоже поставил Мазаю труднейший вопрос, почему его убитый селезень, когда был жив, не на свою дикую утку позарился, а на чужую.
– Стар ты стал, Мироныч,– ответил Мазай,– будь бы ты молод, не стал бы спрашивать меня о таких пустяках: всякий молодец знает, что своя же милая, да на чужом огороде и то слаще.
с вожаком во главе, застигнутые водой под Нехалявой: вожак заревел и поплыл, и все заревели, и все поплыли и, когда увидели, что везде вода и впереди воде нет конца, опять все разом заревели. На все у Мазая был ответ, и все спрашивали про свое, только один Баляба глядел в огонь, о чем-то своем думал и ничего у Мазая не спрашивал и перевертывал палочкой горящие поленья.
– Ты что это,– спросил его сам Мазай,– золото ищешь?
– Думаю,– ответил Баляба.
– О чем же ты, индюк, думаешь?
– Да вот гуся видел, о гусе и думаю.
– Врешь, гусей еще нет: ты видел не гуся.
– Как же не гуся, я даже стрелял.
– Врешь, парень.
– Ей-богу, не вру. Налетел на меня огромадный большой гусь, я в него выстрелил, и он свалился в кусты.
– Не чуди, сказка известная: гусь был, да сплыл.
– Нет, я нашел его, бежит, пострел, в кустах мелькает, а я бегу за ним во весь дух, патроны роняю, и зарядить бы надо, и боюсь упустить. Ну, пришел я в себя кое-как, остановился ружье зарядить, и гляжу, он тоже замучился и сидит в кусту. Стал я заряжать, а нет ни одного патрона, все на бегу растерял. Вижу, гусь окаянный все сидит и еще на меня оглядывается и только не говорит: «А ну-ка, дурень, давай-ка опять побежим, кто кого обгонит».
На этом месте рассказа Мазай весело расхохотался
– Стало быть,– сказал он,– гусь-то был не глупый, понял, что ты дурак.
– Не будь я плох,– продолжал Баляба.– спрятался я, затих и стал скрадывать, подползать к нему. А он чего-то задумался и голову повесил. Я же как увидел, что он голову свесил, очень обрадовался и хвать его рукой из куста. Он же, подлый, вдруг стал на крыло, полетел и зашваркал.
Тогда даже Мироныч очнулся от своей глубокой, с старческой дремы и удивленно спросил:
– Как ты сказал, гусь зашваркал?
А Мазай этого только и ждал, он же хорошо знал, что гусей еще не было, а когда у Балябы гусь зашваркал, как селезень, он понял все и повалился на спину и хохотал, повторяя:
– Баляба подкачал!
– Баляба подкачал,– хохотали все охотники.
Сам же Баляба по-прежнему впился глазами в огонь и тихонечко повертывал головешки. Когда же все довольно натешились, он опять стал говорить.
– Может быть, сознаю: не гусь это был, а большой селезень в темноте мне гусем показался. Но тогда, скажите, откуда же взялась такая вода?
– Какая вода?
– А весь я мокрый стал, после того как селезень улетел, и льет с меня вода, как с крыши.
– Ну, тогда верю,– сказал Мазай,– верю, что это гусь был у тебя, конечно, гусь.
Баляба очень обрадовался.
– Гусь-то гусь,– сказал он,– а вот откуда же вода-то взялась?
– Да с гуся же,– спокойно ответил Мазай,– ведь говорится же, что ему как с гуся вода: а у тебя же гусь был, и вода твоя это с гуся.